Текст книги "Жизнь и судьба: Воспоминания"

Автор книги: Аза Тахо-Годи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 41 страниц)

Надо сказать, что Володя совершенно не заботился о своем, как теперь любят говорить, статусе. Ему это было решительно все равно. Каждый раз он говорил Алексею Федоровичу:

– Брошу я этот лингвистический институт! На что он мне нужен? Я знаю уже все языки, которые необходимы. Ничему они меня не могут научить.

Алексей Федорович его уговаривал:

– Нет, давай для порядка ты все-таки заверши свое учение.

– Да не надо мне.

И почему-то он все время рвался в Баку куда-то уехать. Не знаю, почему в Баку? Что там такое было у него? Некоторые могут подумать о Вяч. Иванове.

Но в это время все уже давным-давно забыли, что там, Бог весть когда, был Вячеслав Иванов. Правда, там долгие годы работал член-корреспондент Академии наук Маковельский.

Да нет, Маковельский ничего не мог дать Володе. Маковельский совсем другой тип историка философии, Володе не интересный. Может, Володю просто влекла экзотика? Бросить эту самую Москву со всей подозрительной лингвистикой – и исчезнуть.

Во всяком случае, Алексей Федорович добился в конце концов, что Володя закончил институт. Это, надо сказать, заслуга лосевская, иначе Бибихин, который был самостоятельным в целом ряде вещей, никогда ничего бы не закончил.

Затем встал вопрос о защите диссертации. Алексей Федорович говорит:

– Владимир, ты должен обязательно защитить диссертацию.

– А зачем она мне нужна, какая еще диссертация?

– Обязательно. Потому что станешь работать, тебя будут принимать как кандидата наук. А так ты совершенно никто. В наше время должен быть порядок. Ты знаешь много, вот и представь документ, что ты кандидат наук.

Володя страшно упирался. Он ведь упрямым был, надо сказать. И тогда пришлось уже мне действовать. Я пошла к профессору Николаю Сергеевичу Чемоданову. Он возглавлял на факультете лингвистический Ученый совет, и от него все зависело. Кроме того, он заведовал кафедрой германистики. Человек старого закала, партийный естественно, достаточно сложный и трудный. Но к моей кафедре классической филологии относился хорошо. Мы же не были соперниками. В конце концов я договорилась с Николаем Сергеевичем, что к нему придет не совсем обычный молодой человек. Володю мы соответственно наставили, как он должен себя держать и что говорить. Пришел он к Николаю Сергеевичу, и что вы думаете? В конце концов Владимир Бибихин защитил кандидатскую диссертацию. Стал кандидатом филологических наук (а не философских) [387]387
  У меня сохранилась забавная программка 3 марта 2004 года памяти Алексея Федоровича (одного камерного домашнего музыкального вечера, Дегтярный пер.), где Володя значится «доктором Философских наук и членом-корр. РАН» (!). Ее мне передал сам Бибихин со своей ремаркой: «Филосовскому дому, единственному в Москве и в своем роде» (достаточно двусмысленно).


[Закрыть].

Так что для порядка все получилось как надо. Но несмотря на такую, казалось бы, свою неукорененность в быту, Володя был способен на большие поступки. Один из последних хорошо знает Сергей Сергеевич Хоружий, который вместе с Володей обследовал библиотеку «Дом А. Ф. Лосева», когда библиотека никак не открывалась для читателей. Четыре года проходит, а она не открывается для читателей. Невыгодно было, видимо, директору, чтобы она открылась и чтобы читатели ходили. Спокойнее, когда все закрыто. И вот когда мы писали очередное послание в Московское правительство, Володя первым поставил свою подпись.

Об этой встрече вспоминает моя племянница, Елена Тахо-Годи, которую Володя знал еще маленькой девочкой, а теперь величал по имени-отчеству, что было, по ее словам, «не столько знаком его почтения, а скорее даже отстранения, где-то на грани иронии – с такой примерно серьезностью взрослые порой общаются с малыми детьми». Вот фрагмент из ее повествования <sup>[388]388
  См. полностью: Тахо-Годи Е. А.Не последняя встреча // Бюллетень Библиотеки «Дом А. Ф. Лосева». Вып. 5. М., 2007. С. 66–69.


[Закрыть]</sup> :

«Наконец всем долгим собеседованиям пришел конец, письмо мэру с его подписью давно лежало на столе, он собрался домой, и я пошла его провожать по лестнице. Почему-то, не помню уже почему, я вдруг завела разговор на любимую свою тему – на тему судьбы и смерти. Завела, быть может, потому, что решила, что и для него эта проблема теперь уже только предмет для размышлений, а не сугубопрактический вопрос. Как-то само собой мой монолог коснулся судьбы нашего общего знакомого, входившего как раз в число „объектов“, за которыми мой собеседник следил с ревниво-почтительным неотступным вниманием. Недавняя кончина и все ужасы, предшествовавшие ей, заставляли о многом задуматься. Больше всего в этот момент меня занимала неразрешимая и оттого практически пустая дилемма: почему именно теперь он умер, а не тогда, десять лет назад, когда уже стоял перед смертью, а она вдруг отступила, дав ему десять лет жить и видеть признание. Для чего был дан этот шанс и почему ему был положен предел: потому что все уже выполнено или, напротив, потому что что-то главное, ради чего были даны эти десять лет, оказалось забыто, не сделано, невыполнимо?.. [389]389
  Речь идет о кончине С. С. Аверинцева, которой предшествовало тяжелейшее состояние (восемь месяцев в коме). С. С. еще раньше грозила смерть, но операция, сделанная в Германии, спасла его и продлила жизнь.


[Закрыть]

Когда я дошла до этих слов, мы как раз спустились до средней площадки лестницы, он уже сбросил тапочки, обулся и стоял прямо напротив меня – лицом к лицу на этом узком каменном пятачке. И тогда я увидела этот ужас в его глазах, который не могу передать, но не могу и забыть.

Нет, он думал в этот момент не о почившем – он думал о себе, о своей жизни, о ее смысле, о ему самому отпущенном сроке. Все слова вылетели из моей головы, и в ней калейдоскопично вдруг закружилось то, что, видимо, встало в этот миг перед его мысленным взором: та страшная катастрофа, происшедшая с ним почти десять лет назад, его умирание тогда, дни в реанимации, благополучный исход, мир и покой во вновь обретенном доме [390]390
  Володя чуть не погиб под колесами электрички. Он расстался со второй женой Ренатой Гальцевой и обрел новую семью с Ольгой Лебедевой, своей ученицей по философскому факультету МГУ.


[Закрыть], вышедшие работы, не написанные еще книги, страшный диагноз прошлого года, непонятная пауза в болезни теперь и весь ужас этой паузы – ужас от неведомого – куда теперь, что теперь, все эти „за что“ и „почему“…

Проклиная себя, свою духовную бестактность, я кое-как выбралась из охватившей меня немоты и перевела тему. Еще прежде взгляд был загашен, веки опущены. Мы простились по-обычному, с полушутливой торжественностью, словно ничего такого, сверхдозволенного, и не было, словно я и не задала ему тот вопрос, который он, видимо, задавал или не в силах был задать себе, а тем более разрешить. Почему этот вопрос был поручен мне? Судьба? Если бы знать…

Я видела его последний раз во время официального открытия „Дома А. Ф. Лосева“, 23 сентября 2004 года. Он сидел почти неподвижный, почти какой-то окаменевший среди суетящейся публики. Но в брошенном на меня взгляде был какой-то неопределенный вопрос, сомнение, тревога. Я знала, что его беспокоит и то, как мы отнесемся к его стремительно, вопреки всем прежним договоренностям, вышедшей книге бесед: поймем, простим его пристрастный взгляд, его трактовки, его ошибки?.. Он бы изумился, осознав, что и я чувствовала себя виновной – не я ли мудрствовала тогда на лестнице о том, что у каждого есть свой долг, свое „задание“, ради которого человек приходит в мир, и жизнь – это только шанс для его воплощения?..

Какие бы там ни были ошибки и трактовки, он сделал все, что мог сделать для истории, а в истории не бывает иначе – история и есть летопись трактовок и ошибок. Нет ошибок только в одной книге, в которой все расчислено с верностью до последнего мгновения, до каждого слова и взгляда – в Книге Жизни. Но эту книгу нам самим никогда не прочесть, ибо не нами она пишется».

Однако в Книге Жизни Володи я читаю примечательные странички, достойные памяти одинокого и даже не сознающего своей дерзости героя.

Идут 1970-е годы. Алексей Федорович заканчивает «Эстетику Возрождения», а в издательстве «Искусство» его ждут неприятности – не пропускают статью Алексея Федоровича по эстетике Возрождения в «Антологию», возглавляемую Славой Шестаковым. Лосев написал туда вступительную статью в четыре печатных листа. Конечно, первым делом издатели посылают на рецензию. А издательство «Искусство» славилось своими придирками. Володя там в свое время много чего натерпелся, печатая свои книжки. Так что, конечно, сразу начали прорабатывать Лосева и решили, что эта статья не пойдет. Оказывается, что у Лосева человек эпохи Возрождения возомнил себя божеством, ставит себя на место Господа Бога. Как это может быть? А если он даже это и делал, то это очень хорошо. Потому что ведь он титан. Все ему можно и все доступно. Послали на рецензию профессору В. Н. Гращенкову. А Гращенков тогда вместо уже покойного знаменитого Лазарева ведал на истфаке Московского университета отделением искусствоведения и вообще был личностью непререкаемой. Гращенков, да и все тамошние искусствоведы-историки, вопреки Лосеву, воспевали титанов эпохи Возрождения. Поэтому Гращенков дал не просто отрицательный, но безобразный отзыв. Все эти злобные рецензии хранятся у меня в архивах.

Шестаков же старался все-таки протолкнуть статью Алексея Федоровича и бесконечно ее исправлял. Три варианта его исправлений лежат у меня в архиве. Очень интересно посмотреть, что делает человек, когда пытается приспособить работу к мнению рецензентов, задобрить их. Алексею Федоровичу так надоели эти искажения его мысли, что он отказался от переделок. А главное, он в это время заканчивал не статью, а целую книгу «Эстетика Возрождения». Что ему была эта статья! Но Володя, прочитав отзыв Гращенкова, пошел в университет на истфак разыскивать заведующего кафедрой, так как вообще раньше и в глаза его не видел. Володя нашел этого Гращенкова. Дождался, когда тот закончит лекции, попросил разрешения с ним побеседовать и стал ему втолковывать, что Лосева надо печатать, а не писать отрицательные отзывы. Это была замечательная история. Сотрудница издательства «Искусство» Галина Даниловна Белова, с которой Володя Бибихин был в самых лучших дружеских отношениях, до сих пор вспоминает эту историю, которую Володя сам ей рассказывал. Бибихин, мало кому тогда известный, был единственный человек, выступивший в тот момент в защиту Лосева. Поступок совершенно необычный, прямо геройский.

Надо сказать, что Алексей Федорович очень был с Володей откровенен, хотя и говорил: «О-о-о, меня уже переехали в свое время, поэтому никому ничего нельзя говорить лишнего». И во время своих занятий иной раз беседовали они на самые разнообразные темы. Как-то раз Володя сказал мне, что он на так называемых оборотиках кое-что записывал за Алексеем Федоровичем, то ли стенографировал, то ли своею скорописью. Он стенографию знал. Я просила Володю обязательно расшифровать эти записи и потом напечатать. И он понемногу печатал, в «Вопросах философии» (правда, не спрося меня, с ошибками), в журнале «Начала», в книге «Имя». По этому поводу были и большие скандалы в издательстве «Наука», где важная редакторша заявила: «Лосев не мог критиковать Пушкина, Пушкин – великий писатель. Лосев не мог говорить о Есенине, что тот был алкоголик. Ничего из этого не пойдет. Зарежем весь сборник».

А это как раз был замечательный сборник по материалам научной конференции, посвященной Вячеславу Иванову, «Творчество и судьба», когда приезжал сюда Дмитрий Вячеславович Иванов. Мы все на ниточке висели – могли решительно закрыть издание. Редакторша была готова идти к самому главе издательства «Наука», звонила к Володе с угрозами, но Володя просто сказал: «Делайте, что хотите». Ему противно было уговаривать. Сборник вышел, но почти все лосевское выбросили.

Однажды Володя сказал: «Знаете что, Аза Алибековна, поскольку Вы нашли разные опечатки, ошибки и несообразности, я дам Вам свои тексты». И мне он принес два экземпляра. Один – записи до 1985 года, а другой – до 2004 года [391]391
  Я считаю текст, заканчивающийся 1985 годом, более надежным и отвечающим задачам Володи. Текст, относящийся к годам после смерти А. Ф., не имеет отношения к общению А. Ф. и Володи, а иной раз опирается на странные рассказы.
  Приведу пример, который через много лет печально завершился. Вл. Бибихину некая Зана Николаевна Половинская 22 июля 1992 года поведала свое детское воспоминание, как Лосев мягкий и любезный свел ее по ступенькам веранды и подтолкнул к качелям. «В доме Лосева парализованная жена и молодая красивая Аза… И, наверное, между ними что-то было. Аза была такая красивая». Жаль мне Володю, что он, напечатав такое признание, оскорблял память А. Ф. и Валентины Михайловны, монаха Андроника и монахини Афанасии (о себе, еще живой, я не говорю). Весь этот рассказ чистейшая выдумка.
  Через пятьдесят лет «вспоминает» Зана, дочь нашего друга Николая Павловича Журавлева, который, навестив нас на даче в «Заветах Ильича», захватил с собой из соседнего детского сада четырехлетнюю дочку. В 1949 году в «Заветах» я вообще не жила, а приезжала навестить Лосевых. Валентина Михайловна была совершенно здоровой, и мы вместе занимались хозяйственными делами. Никаких качелей там и помину не было. (Хозяева, Расторгуевы, старики – какие качели? Качели в детском саду, рядом.) Есть столик для занятий под деревом. И откуда у четырехлетнего ребенка такие странные мысли о подозрительных отношениях А. Ф. и красавицы Азы? Знал бы ее отец, с которым у нас были самые дружеские, даже романтические отношения, сгорел бы со стыда. К счастью, его уже нет на свете. Продолжение этого фантастического признания пожилой дамы, да еще с комментариями Володи, имело достаточно драматический характер.
  На вечере в «Доме А. Ф. Лосева» 11 января 2005 года, посвященном памяти выдающегося философа В. Ф. Асмуса, присутствовал о. Валентин Асмус со своими прихожанами. Он – известный московский батюшка (закончил у меня классическое отделение). В перерыве ко мне подошла скромная женщина, назвалась Анной Николаевной Журавлевой (как я рада – дочь Николая Павловича!). К сожалению, я не выдержала и сказала о прочитанном мной свидетельстве ее сестры Заны (отец назвал дочь по имени героини известного латышского поэта Яниса Райниса). Анна Николаевна зарыдала, нас окружили, и она, бедная, стала просить меня принять их, обеих сестер, вместе, просила прошения за сестру. Мне еще пришлось ее успокаивать, и сам о. Валентин смутился. В слезах, красная от стыда, рассталась со мной Анна Николаевна. Каково ей было? Думаю, что встреча сестер была нерадостна. Вот как наивно доверять безобидным как будто воспоминаниям. А ведь их будут читать и тоже поверят. Автор солидный.
  А вот запись от 29 декабря 1995 года о том, как Аза Алибековна, получив следственное Дело А. Ф., «не захотела мне (то есть Володе. – А. Т.-Г.)его показать». И далее, 14 января 1996 года, опять: «Асмус (о. Валентин. – А. Т.-Г.)не советует даже просить у Азы Алибековны следственное Дело, она не даст его и будет недовольна. Лосев якобы многих оговорил». Здесь о порядках ФСБ полная неосведомленность – следственное Дело хранится в Архиве ФСБ. Его никому не выдают на дом и разрешают ознакомиться в библиотеке архива. У меня никогда его не было, а были только отдельные разрешенные ксерокопированные фрагменты, которые я все поместила в свою книгу «Лосев» (серия «ЖЗЛ», 1997). Зачем, не зная порядков в Архиве ФСБ, бросать тень на Лосева (уже умершего), на о. Валентина (вряд ли он это говорил), да и на меня, якобы что-то скрывающую. Более того, в Архиве ФСБ я была не одна, есть свидетели, вместе со мной сидевшие рядом (например, Геннадий Зверев) и делавшие вместе со мной некоторые выписки. Там же, в библиотеке, делал выписки и протоиерей о. Владимир Воробьев, при мне, из того же общего Дела. Но увы, поистине, что написано пером, не вырубить топором: вырубать не надо. Самое простое – подтверждать свои свидетельства документально. Точности в цитатах, ссылках, сносках, текстах, как положено в нашей классической филологии, меня обучал А. Ф. Лосев. И я всегда следую этому принципу, этому непреложному закону науки.


[Закрыть]. Где уже совсем не Володин голос, а голоса разных лиц, для многих непонятные и неизвестные, а мне хорошо знакомые. В тексте также есть пометки и карандашные исправления самого Володи. Тогда он решил сделать интересную вещь. Он сказал мне: «Давайте с Вами напишем общую книгу. Издадим. Будет мой текст, и пойдет Ваш комментарий, который бы рассказывал о той обстановке, в которой мы с Алексеем Федоровичем работали, о тех людях, которые его окружали и которых я вообще не знал. О тех ученых, которых он вспоминал и о которых я не могу ничего сказать. Какой интересный был бы культурный и научный фон».

Володя поехал сам в издательство «Молодая гвардия», а по издательствам он не любил ходить. Сам поехал, сам договорился. Главный редактор издательства, Петров Андрей Витальевич, дал свое согласие. Выделили Ольгу Ивановну Ярикову, хорошего редактора, которая любит свое дело. Даже уже распределили и разметили страницы, где будет текст Азы Алибековны, где будет текст Володи. Может быть, мой пойдет курсивом, а его – другим шрифтом. Все уже сделали, можно сказать, для издания этой книги. И вдруг выясняется, куда-то Володя пропал. А потом оказалось, что вышла совсем другая книга [392]392
  Бибихин В. В.Алексей Федорович Лосев. Сергей Сергеевич Аверинцев. М.: Ин-т философии, теологии и истории св. Фомы, 2004 (Bibliotheca Ignatiana).Насколько я понимаю, серия в память святого Игнатия Лойолы, основателя ордена иезуитов (в редколлегии трое – члены ордена).


[Закрыть]. Стало понятно, что с Володей нечто происходит тяжелое. И он торопится, не может ждать. Издают ведь медленно. Года два пройдет, а болезнь, которая в нем гнездилась и о которой он знал, но не вспоминал и не говорил, давала о себе знать. Ему хотелось, чтобы все шло быстрее, а быстрее никак не могло быть, хотя, между прочим, он сказал: «Работайте, Аза Алибековна». И я уже написала на 40 страниц его текста 70 своего. Это как раз все аспирантские годы, различные профессора, книги, которыми пользовались, и многое другое. У меня есть компьютерный экземпляр текста и его распечатка.

Но и я сама в это время тоже болела – повредила позвоночник, была в тяжелом состоянии. Ждать Володя не мог.

Вот так наше общее дело и закончилось. Но Володя обещал принести вышедшую неожиданно книгу. И действительно принес. Он ехал с детишками в машине на дачу, он ведь их очень любил. Их был целый выводок. Одного из них, маленького Олега, он приводил к нам домой. А тот распевал: «Кот не может быть хорошим, кот не может быть хорошим». А наша кошка сидела на шкафах, смотрела злобно и готова была прыгнуть ему на голову. Я не понимала, в чем дело. При чем тут «кот не может быть хорошим»? А потом жена Володи, Ольга, мне пояснила. Это, оказывается, в одном мультфильме пели мыши, так что Олег, видимо, изображал хор мышей.

Володя оставил детишек в машине, пришел ко мне, переступил порог, стал в дверях и подарил мне книгу с надписью: «Дорогой Азе Алибековне с постоянным уважением и надеждой». Что же крылось в этих словах? Какая надежда? На чтоон надеялся? То ли надеялся на то, что поправится, то ли надеялся на нашу с ним работу, то ли на новые какие-то встречи. В общем, это осталось загадкой. Отмечу также, что Володя никогда случайно не приходил. Он все-таки был символист. И поэтому учитывал значимость разных дней и их символику. Он знал, что у меня есть два моих личных праздника: один – мой день Ангела, именины (я во крещении Наталья), а другой – мой день рождения. Именины мои падают на 8 сентября – Владимирская Божья Матерь. Я ждала Володю или 8 сентября, или 26 октября. Он пришел 8 сентября, и приход его был печален.

Кто хочет знать, как зрелый Бибихин писал о Лосеве, читайте его статью «Двери жизни», напечатанную в томе сочинений Алексея Федоровича под названием «Личность и абсолют» (М.: Мысль, 1999).

Все, наверное, помнят в Евангелии от Иоанна притчи Господни. Среди них о пастыре добром. Господь говорит там: «Я есмь дверь, кто войдет мною, тот спасется» (Ин. 10: 9). И вот в эту дверь жизни вошел и Алексей Федорович Лосев и вошел Владимир Бибихин.

А вот первым назвал А. Ф. Лосева русским религиозным философом Владимир Яковлевич Лазарев (род. 1936), писатель и поэт. Произошло это сразу, на третий день после кончины Алексея Федоровича, и прозвучало в статье Лазарева – хотя и в газете, но зато прочитали многие и утвердились в столь важной мысли (Московский литератор. 1988. 27 мая). А то все филолог, да филолог. Статья так и называлась – «Памяти русского философа».

В. Лазарев понимал толк в литературе с юности, хотя закончил Тульский политехнический институт. Сам родом из Тулы, инженер (Тула ставилась всегда оружейными заводами), но опять-таки с юности близок был с В. Ф. Булгаковым, личным секретарем Льва Толстого, и в Ясной Поляне себя чувствовал как дома. Стал печататься с 1955 года («Новый мир», «Литгазета», «Дружба народов»). С Алексеем Федоровичем познакомился через мою кузину Ольгу Туганову, о которой писала я в той части книги, где шестнадцатилетняя Ольга везет в город Владикавказ мою маленькую сестренку Миночку, спасая ее от энкавэдэшников и детского дома. Ольга поздно вышла замуж за Владимира (после многих неудач – уж очень она властная и темпераментная особа – кровь горячая, тугановских осетинских владетелей). Владимир пришел к Лосеву в конце 1970-х, к его 85-летию, но сблизился сразу, напечатал в альманахе «День поэзии» (1981) небольшую, но очень важную статью Алексея Федоровича «О поэтическом образе». Страстный библиофил (Владимир – член редколлегии «Альманаха библиофила»), он провел с Алексеем Федоровичем интереснейшую беседу под названием «Одно из самых глубоких наслаждений жизни» (1983), где столько интересных подробностей о книге в своей жизни рассказал Алексей Федорович, начиная с пятилетнего возраста и заканчивая военной катастрофой. Статья Володи «Подвиг профессора Лосева» в юбилейные дни (Литературная Россия. 1983. 21 октября) выделялась среди других юбилейных статей остротой проблемы. Что такое подвиг? Даже статью Алексея Федоровича о замечательном теоретике музыки профессоре Конюсе Владимир понял в контексте общественном и включил ее в книгу «Что с нами происходит?». Будучи в Ростове-на-Дону в 1989 году на конференции памяти Алексея Федоровича, мы все, москвичи, покупали эту книгу, только что вышедшую в Москве. А ведь издатели отказывались печатать лосевскую статью при его жизни, хотя дочь Конюса была восхищена ею. Но издатели кто? Тот же «Музгиз» – «знатоки», конкуренты даже к памяти друга лосевского. Однажды, увидев, как Алексей Федорович гуляет по нашему двору и близко подходит к мощному дереву, стоит перед ним, как бы собеседуя со своим старым другом, Владимир написал стихи «Лосевские беседы». Названием этого стихотворения, сначала опубликованного в газете («Вехи» – вкладыш в «Российскую газету»), а затем в журнале в Париже (Вестник РХД. 1995. № 171), Вл. Лазарев предложил поименовать организованное нами культурно-просветительское общество «Лосевские беседы». Владимир активно боролся за утверждение «Дома А. Ф. Лосева», участвовал в съемках телефильма «Лосевские беседы» (1981–1982). В «Нашем наследии», роскошном журнале (Владимир там зам главного редактора Енишерлова), Вл. Лазарев опубликовал мою статью об Алексее Федоровиче, ряд лагерных писем Алексея Федоровича и Валентины Михайловны с фотографиями. Начиналось лосевское возрождение, начиналось печатание третьего «восьмикнижия» в издательстве «Мысль».

Увы, уже несколько лет и Владимир, и Ольга в Калифорнии, в маленьком городке (у Ольги в США много лет живет сын, крупный инженер; мать ее, красавица тетя Маша, умерла и покоится на Новодевичьем, других близких – никого нет). Печатается Володя в «Русской мысли», в «Вестнике РХД», в «Новом журнале» (New Review),в «Гранях» и все мечтает о высшем синтезе, в юности провозглашенном Лосевым, вспоминает «Арбатскую академию» и даже возглавил филиал «Лосевских бесед» при церкви Рождества Богородицы вблизи Стенфордского университета. Но все главное – в прошлом. Ольга скончалась в 2007 году.

Появились после 85-летнего юбилея Алексея Федоровича в 1978 году сестры Постоваловы, Валентина и Лидия (филолог и психолог), и с ними Алексей Бабурин, студент-медик (делал А. Ф. массаж), да еще Валерий Павлович Ларичев, психиатр – все близкие друг с другом. Валентина станет доктором филологических наук, лингвистом, и проявит огромный интерес к проблеме имяславия, все к той же философии имени лосевской. Валентина доказывает в своих работах тезисы академика Юрия Сергеевича Степанова (он тоже пришел к А. Ф. Лосеву молодым человеком) о Лосеве в советское время как о «единственном создателе собственной системы философии», человеке, «который сам является великой фигурой философии имени в XX веке» (Степанов Ю. С.Константы. Словарь русской культуры. М., 1997. С. 79; он же.Язык и метод в современной философии языка. М., 1998. С. 416).

Алеша Бабурин и Валерий Павлович после встреч с Алексеем Федоровичем в неделю раза три успевали еще добежать до Филипповского переулка, в старинный храм XVII века (Иерусалимское подворье), где оба были чтецами. Алеша с детства приобщен к церкви, ее уставу, ее догматам – семья глубоко верующая. Кое-что из своих бесед с Алексеем Федоровичем на темы духовные впоследствии батюшка о. Алексей Бабурин опубликовал в ряде изданий. И он, и о. Валерий Ларичев давно уже почтенные духовные лица: протоиерей о. Алексей – настоятель храма Святого Николая в Ромашкове (поблизости от Москвы), о. Валерий – настоятель храма Святых Флора и Лавра (в Домодедове), принял монашеский постриг (после кончины матушки Маргариты), а потом, как я слышала, он был уже в сане игумена.

Смотрите, какое разнообразие лиц и профессий, а всех объединяет Лосев. Что же говорить об учениках в сфере философской?! Как не вспомнить умницу и красавицу Пиаму Гайденко и Юрия Давыдова или Леонида Столовича из Тарту, или так называемых секретарей Алексея Федоровича, ставших философами, – Володю Бибихина или Юрия Шичалина? А то и такую загадочную личность, как Виктор Троицкий. Он, который не пришел к Алексею Федоровичу при его жизни, но зато в 26 лет, в 1977 году, прислал ему письмо и стихи о микрокосме, макрокосме и человеке, полагая, что о метафизике лучше писать стихами. А затем вдруг почувствовал «призвание к ученичеству» и желание коснуться «первоисточников». Но все-таки не пришел (скромность, смирение или гордость – не так, как все; и действительно не такой – молодой офицер-математик, специалист по информатике). И уже после ряда лет переписки и после кончины Алексея Федоровича я его призвала к изданию лосевских трудов. Начал он со статьи об «Античном космосе и современной науке» (1993, изд-во «Мысль»), а потом и «Хаос и структура», восстановление испорченных временем, катастрофами, редакторами текстов, о которых болела душа Алексея Федоровича, – вот истинное дело Виктора Троицкого, много о Лосеве печатающего и в 2006 году выпустившего прекрасную книгу «Разыскания о жизни и творчестве А. Ф. Лосева». Но это еще не конец. Виктор подарит нам еще не одно разыскание. А название хорошее, старинное.

В году 1980-м появился Юрий Алексеевич Ростовцев (год рождения – 1946-й), журналист, главный редактор журнала «Студенческий меридиан». Правда, сначала он был зам главного и достаточно страдал от начальства, а потом сам возглавил и до сих пор возглавляет этот популярный и в начале XXI века журнал. Он увлекся идеями Лосева, все записывал свои беседы с Алексеем Федоровичем, даже приходил с любопытством на занятия по древним языкам с лосевскими аспирантами, наблюдая, а потом начал печатать беседы Алексея Федоровича с неким вымышленным персонажем; неким Чаликовым, рвущемся к знанию подобием рабфаковца (Алексей Федорович их хорошо знал в провинции). Эти беседы многих воодушевляли, а кое-кому совсем не нравились (например, Сергею Аверинцеву и Володе Бибихину, что видно из записей последнего, но это очень изощренные умы, совсем не знающие людей, обделенных воспитанием с детства, языками и наукой, но жадно впитывающих знание, – мы с Алексеем Федоровичем знали их хорошо и уважали).

Ростовцев, узнав от нас, что в Ленинграде хранится в архиве Ахматовой переписка Алексея Федоровича с курсисткой Верой Знаменской (нам сообщил об этом известный архивист В. Толмачев), немедленно отправился в Питер, снял, не без трудностей, копии с писем, привез, опубликовал впервые в своем журнале (правда, потом пришлось мне дополнять их и комментировать, учитывая новые находки). Он же вел замечательные беседы с Алексеем Федоровичем, которые тут же записывались молодым кинорежиссером-документалистом Виктором Косаковским (его ожидали не только «Серебряный кентавр», но и премия для очень избранных – «Триумф»). Витя снял и включил в этот фильм и последнее прощание с Алексеем Федоровичем у разверстой могилы, и холм земли, растущий, растущий, растущий. А снимал, сидя на дереве, да еще плакал – вот уж страсть заядлого киношника сродни страсти журналиста. Не завидую.

Юрий – единственный из молодых друзей Алексея Федоровича, кто видел его в последний раз перед кончиной. Юрий Алексеевич ехал в Новгород на день «Славянской письменности», где о Лосеве, узнав о его смерти, никто и не подумал сказать хоть слово (цвет нашего писательства, которое задним числом изображает все в другом свете, но свидетели их равнодушия есть, и об этом факте Юрий Алексеевич напечатал). Прощаясь, оба плакали, чувствовали, что встреча эта и есть прощание. И крест черный мраморный с надписью, мной выбранной, из 53-го псалма «Во имя Твое, спаси мя» – поставил все он же, Юрий Ростовцев.

Он привел с собой поэта и штурмана дальних небесных маршрутов Григория Калюжного, тоже увлеченного Лосевым. Он и стихи Алексею Федоровичу посвящал, и даже мой курс мифологии в университете весь прослушал, и частый гость в нынешние времена в «Доме А. Ф. Лосева». Человек высокой и доброй души, преданный лосевскому миру.

Юрий же вместе с Павлом Васильевичем Флоренским задумали беседу с Алексеем Федоровичем об о. Павле и напечатали ее в известном и в то время хорошо издаваемом сборнике «Контекст-90». Но Алексей Федорович уже не увидел этой публикации. В этом же сборнике Сергей Аверинцев напечатал свое слово «Памяти Учителя». Так Алексей Федорович появился в этом издании как живой, за дружеской беседой-воспоминанием, но только уже в безвозвратно ушедшем прошлом земном бытии.

И, наконец, тоже молодой человек, Сережа Кравец, ныне солидный Сергей Леонидович (род. 1962), руководитель Церковного Научного центра «Православная энциклопедия», ответственный редактор и член редколлегии «Новой Большой Российской энциклопедии». Сергей окончил факультет журналистики МГУ им. Ломоносова. Писал редкостную для советского студента дипломную работу о «Бесах» Достоевского. Стал сотрудником журнала «Наука и религия», но дышать там было трудно и ему, и Лосеву, которого всячески ущемляли. Благо одно – в этом журнале познакомился Сергей с Алексеем Федоровичем. Пришлось тогда Лосева печатать в «Литературной учебе», куда оба попали – один как редактор, другой как автор. Уже в последний год жизни Алексея Федоровича появились его первые статьи «Классицизм», «Романтизм» и др. И статья об Алексее Федоровиче «А. Ф. Лосев. Диалектика. Феноменология. Миф» (Литучеба. 1988. № 1). Кравец привлек в журнал профессоров В. В. Бычкова, А. В. Гулыгу, М. Хагемайстера (Германия) к юбилею Алексея Федоровича. А еще раньше успел побеседовать на важную для молодежи тему: «Что дает античность» (Литучеба. 1986. № 6). Работа над статьями шла даже во время больничных дней Алексея Федоровича, и я с Сергеем вместе держала корректуру, приезжая из больницы на Арбат.

Большую роль сыграл Сережа, когда обнаружили статью Алексея Федоровича «Русская философия», напечатанную в Швейцарии по-немецки. Динамичный Сергей тотчас же опубликовал ее в обратном переводе на русский в известном журнале «Век XX и мир» (1988. № 2–3), провел с Алексеем Федоровичем интереснейшую беседу, что было совсем невозможно еще несколько лет назад. Может быть, результаты так называемой перестройки? Кто знает? А может быть, молодость, ничего не боялся.

Сергей помогал открыть библиотеку «Дом А. Ф. Лосева» для читателей в 2004 году. Дело было трудное. Много пришлось потрудиться всем нам. И на настоящее открытие 23 сентября (день рождения Алексея Федоровича) прибыл с дарами Сергей Кравец.

Сергей трогательно относился к Алексею Федоровичу и понимал его духовное воздействие. Сам признавался (интервью от 29 мая 2005 года в Интернете): «Большую роль в моем воцерковлении сыграл еще один человек – Алексей Федорович Лосев. Интересно, что А. Ф. никогда не говорил о религии открыто, но вышло так, что практически все, кто был вхож в его дом, стали людьми церковными».

Вместе с другими учениками Алексея Федоровича он вынес гроб усопшего философа из его дома – оказал последнюю услугу.

Я и доныне получаю от Сережи неизменные дары – роскошные тома «Православной энциклопедии» (там и моя языческая мифология нашла себе место), с интересом читаю огромный том «Россия» (БРЭ), где, конечно, нашел себе место и А. Ф. Лосев.

Мы хорошо знаем евангельскую притчу, когда за одинаковую плату по динарию в день хозяин виноградника нанимал работников, пришедших и в первый, и в одиннадцатый час. «Я же хочу, – сказал хозяин пришедшему в первый час, – дать этому последнему то же, что и тебе…» (Мф. 20: 14). И в Слове (пасхальном) Иоанна Златоуста пришедший последним в одиннадцатый час не устрашился своего промедления, ибо Владыка приемлет последнего, как и первого, «и последнему милует и первому угождает».

Так и пришел в назначенный судьбою час Сережа Кравец к старому русскому философу.

И, наконец, совсем удивительное событие. Получаю я в сумрачный ноябрьский день 2007 года пакет и письмо, присланные в «Дом-музей» А. Ф. Лосева. Мне принесла их из библиотеки в тот же день Леночка. Почти месяц шла ко мне весть от человека, которого я и не надеялась когда-либо встретить, весть из Парижа от того, некогда молодого Жени Терновского, с которым не виделись, не переписывались, но не забывали друг друга все тридцать пять лет.

Разве могла я забыть нашу веселую, светлую, радостную встречу нового, 1970 года, о которой я вспоминала выше. Но судьба раскидала, разлучила, управилась с каждым по-своему – она беспощадна. Погиб страшной смертью Юрий Дунаев, Жаклин много горького перенесла и в мыслях, и в чувствах – ушла в тишину монастыря матушкой Анной (Франция, Бюсси-ан-От), Женя исчез совсем наглухо во Франции как будто, а может, и в Германии, уж его и не сыскать. Вести получаю через годы (после кончины А. Ф.) от Жаклин, очень важные, интересные, философские. А вот Женя – молчит. Приходил ведь частенько, навещал Алексея Федоровича. То книжку какую-нибудь принесет, иной раз очень важную, нужную – Вячеслава Иванова «Свет вечерний», а то побеседовать с А. Ф., навещает нас время от времени. И вдруг – отъезд, да еще в те времена, это все равно что навеки вечные. Пришел прощаться грустный, сразу чувствуется – смутно на сердце. На прощание принес подарки – любимого Алексеем Федоровичем Федора Степуна «Бывшее и несбывшееся» в двух томах и маленькую иконку Жировицкой Божией Матери (образ считается очень древним и относится к 1191 году, обретен в княжестве Литовском). Так эти дары и хранятся по сю пору у нас – книги в шкафу русской философии, а иконка в столе Алексея Федоровича.

И вдруг новый подарок – подал голос Женя Терновский (он уже давно, по слухам, известный профессор, живет в Париже). Посылка от него пришла 11 ноября, день оказался не простой. Это память многих славных мучеников, древних и новых, а среди них и пресвитер Евгений (в 1937 году погибший), – ведь какое чудо и символ.