Текст книги "Жизнь и судьба: Воспоминания"

Автор книги: Аза Тахо-Годи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 41 страниц)

Любовь к науке была нераздельна в Валентине Михайловне с глубоко переживаемым религиозным чувством. Еще девочкой она мечтала о себе как христианке, преследуемой властями, и даже молилась: «Дай Бог, чтобы меня преследовали и мучили». Каждое утро перед гимназией заходила в часовню Страстного монастыря (запись в дневнике от 24/VI 1919 года).

С увлечением работала Валентина Михайловна в обсерватории Астрономического института при Московском университете, любила вычислять и наблюдать, помогала в этом известным астрономам К. Л. Баеву, А. А. Михайлову, В. Г. Фесенкову (исследовала атмосферу Марса). Успевала преподавать в школе (1919–1926 годы) и издала для школьников небольшую книжечку задач по астрономии.

Валентина Михайловна посещала Физическое и Астрономическое общества, где выступала с докладами (один из них – «О движении и температуре туманности Ориона»); не только в научном, но и в философском плане близко общалась с выдающимися математиками – Д. Ф. Егоровым, Н. Н. Лузиным, С. П. Финиковым, Н. М. Соловьевым. В 1925 году Главнаука утвердила ее аспиранткой академика В. Г. Фесенкова. Кандидатскую диссертацию по небесной механике (как и ряд других работ) она написала у духовно близкого ей профессора Н. Д. Моисеева. У него же закончила аспирантуру в 1935 году. Диссертацию («Об изменении эксцентриситета и большой полуоси орбиты спектрально-двойных звезд») Валентина Михайловна защитила уже после возвращения в 1933 году из лагеря. Защита диссертации состоялась в 1935 году, а утверждение в степени кандидата физико-математических наук – в 1937 году. Исследовательская работа в Астрономическом институте им. Штернберга завершилась перед самой войной. В 1937 году Валентина Михайловна поступила в Московский авиационный институт на кафедру теоретической механики, которой заведовал профессор Г. Н. Свешников. Валентина Михайловна читала здесь лекции как доцент (утверждена в звании доцента в 1939 году) до самой своей смерти в 1954 году. Читала лекции она превосходно и была прирожденным педагогом. Не только студенты МАИ, но и солидные слушатели Горной академии и Авиационной академии были ее горячими поклонниками.

Характер Валентины Михайловны был чрезвычайно самостоятельный, независимый, горячий. Она не боялась никакого начальства и ощущала в себе право интимно говорить с каждым человеком, видя в нем обязательно, пусть на самой глубине души, живое или замутненное чувство добра. Отзывчивость и готовность прийти на помощь были в ней поразительные, но вполне естественные. Статная, высокая, тонкая, она была красива особой утонченно-хрупкой красотой (возможно, наследие отца, незаконного сына помещика). Русые волосы, большие серые глаза, точеные черты лица, узкие руки с длинными пальцами, всегда в темном. Однако за этой хрупкостью скрывалась недюжинная сила воли, и не было ей тяжести не по силам. Всю свою жизненную энергию она посвятила осуществлению идей своего мужа, Алексея Федоровича Лосева.

Встреча с ним кажется как будто случайной. Но ничего случайного не бывает, есть промысел Божий. А. Ф. Лосев в 1917 году, в разгар революции, когда уплотнялись квартиры, снял в семье Соколовых по объявлению комнату [237]237
  До этого А. Ф. жил по адресу: Ваганьковский пер., 6, кв. 1, рядом с Румянцевской (Ленинской, ныне Российской государственной) библиотекой и Воздвиженкой, но что-то его там не устраивало. Может быть, первый этаж, да среди смуты 1917 года. Неудобен. Понять можно.


[Закрыть](у Соколовых была квартира в два этажа, внизу – семь комнат и наверху – три, так называемая «верхушка»). Так познакомились молодые люди, вначале только соседи, а затем друзья. С 1919 года Алексей Федорович регулярно ездил для чтения лекций в Нижегородский университет, где его избрали профессором. И только в 1922 году Валентина Михайловна и Алексей Федорович были обвенчаны о. П. Флоренским в Сергиевом Посаде 23 мая (по старому стилю), или 5 июня по новому, в знаменательный день Вознесения Господня. С тех пор Валентина Михайловна стала единомышленницей и помощницей Алексея Федоровича и в науке, и в религиозной жизни, в которой они вместе с лучшими представителями интеллигенции 20-х годов активно участвовали, страстно переживая нестроения русской православной церкви. Оба были тесно связаны с движением имяславия, начавшимся в России в преддверии революции и оказавшим огромное влияние на работы А. Ф. Лосева по философии имени. Оба были близки именно на этой почве, как говорилось выше, с о. П. Флоренским, о. Ф. Андреевым, М. А. Новоселовым, Н. М. Соловьевым, Д. Ф. Егоровым и с выдающимися деятелями имяславского движения афонскими старцами о. Иринеем (Цуриковым) и о. Давидом (Мухрановым). Последний был духовным отцом Лосевых и благословил Алексея Федоровича на страдания в Страстную пятницу накануне ареста 18 апреля 1930 года. Сам о. Давид скончался за несколько дней до ареста Валентины Михайловны. Она похоронила его и сама была арестована 5 июня 1930 года.

Валентина Михайловна и Алексей Федорович были непримиримыми антисергианцами, близкими по взглядам к митрополиту Петру, назначенному патриархом Тихоном одним из местоблюстителей, а также к петербургскому владыке Иосифу (Петровых). Они были свидетелями уничтожения церквей, разорения монастырей, гибели близких по духу батюшек, не признававших компромисса с советской властью митрополита Сергия (Страгородского).

Вера для Лосевых была неотделима от знания и науки. И в научных делах, как и в вере, Валентина Михайловна неизменно поддерживала Алексея Федоровича. Ей приходят мысли о времени нового христианского мученичества, которое призывает «на подвиг исповедничества»; не покидает Валентину Михайловну ощущение сатанинской стихии и страданий первых христиан (запись в дневнике от 10/X 1928 года). Однако книги А. Ф. Лосева надо печатать, и Валентина Михайловна помогает править «Философию имени» и «Античный космос», впечатывает греческий текст в «Очерки античного символизма и мифологии», следит за типографскими делами. С ужасом узнает о смерти заведующего 4-й типографией, где печатался «Античный космос», и его помощника, а следовательно, и о задержке публикаций. Одновременно идут аресты, из тюрем никого не выпускают (записи в дневнике от 18/XI 1925 года; 29/XI 1927 года). Главлит в лице цензора Романенко обвиняет «Диалектику числа у Плотина» в невыдержанной идеологии, в идеализме, требует статьи (но без идеализма), толкового словаря к книге. «И смешно, и досадно, и противно», – записывает Валентина Михайловна в дневнике (10/V 1928 года). Она – постоянная посетительница Главлита и самого Лебедева-Полянского. Идет с верой и молитвой. И вот 4/VI 1928 года, в день Святого Духа, Главлит разрешает печатание. «Все чудесно. Сила – умного креста», – записывает Валентина Михайловна. Выходом в свет знаменитого восьмикнижия («восьмикнижием» назвал труды Лосева известный современный философ и математик С. С. Хоружий) Лосева мы все обязаны подвижнической деятельности Валентины Михайловны.

«Философия имени» (автор хотел назвать книгу «Диалектика имени», но Валентина Михайловна посоветовала известное теперь всем название) посвящена В. М. Лосевой вполне заслуженно. В предисловии к этой книге, в которой ни разу не упоминается Бог (цензура!), но где под Именем, несомненно, понимается Имя Божие, эзоповым языком писал автор, что «испытывал влияние тех старых систем, которые давно забыты и, можно сказать, совершенно не приходят никому на ум» [238]238
  Лосев А. Ф.Философия имени. М., 1927. С. 7=С. 615. Изд. «Мысль».


[Закрыть]. Эта старая система и была имяславием. Со времени античности, Платона, Плотина и христианского неоплатонизма (корпус псевдо-Дионисия Ареопагита, приблизительно VI век н. э.) имя понималось во всей глубине его сущности. А. Ф. Лосев твердо полагал, что назвать вещь, дать ей имя, выделить ее из потока смутных явлений, преодолеть хаотическую текучесть жизни – значит сделать мир осмысленным. Без онтологического понимания имени мир – глух и нем, он полон тьмы и чудовищ. Но мир не таков, потому что «Имя есть жизнь» [239]239
  Там же. С. 9=17. Ср. чрезвычайно важное рассуждение Алексея Федоровича о том, что «преимущественно значимое слово» в произведении может в нем «даже совсем не употребляться» (Лосев А. Ф… Тахо-Годи М. А.Эстетика природы. М., 2006. С. 37).


[Закрыть].

Говоря о том, что «всякое имя нечто значит», Алексей Федорович бесконечно углубляет эту мысль (что особенно характерно для него в плане общественных и личных связей человека), признавая, что без слова и имени человек «асоциален, необщителен, не соборен… не индивидуален», являясь чисто животным организмом. Несколько раз на страницах книги в духе античного жанра энкомия встречается похвала слову. «И молимся мы и проклинаем через имена… И нет границ имени, нет меры для его могущества. Именем и словом создан и держится мир… Именем и словом живут народы, сдвигаются с места миллионы людей, подвигаются к жертве и к победе глухие народные массы. Имя победило мир» [240]240
  Философия имени. С. 181–182=746.


[Закрыть].

Идеи книги А. Ф. Лосева вполне современны, и такие ее категории как «структура», «модель», «знак», «символ», «миф» не только перекликаются, как это теперь видно, с его поздними работами 1960–1980-х годов по языку, но устремлены в будущее [241]241
  См.: Лосев А. Ф.: Введение в общую теорию языковых моделей. 1968, 2004; Языковая структура. 1983; Знак. Символ. Миф. 1982; Проблема символа и реалистическое искусство. М., 1976; а также статью В. И. Постоваловой: Наука о языке в свете идеала цельного знания // Язык и наука конца XX века. М., 1995; она же.Алексей Федорович Лосев // Отечественная лингвистика XX в. М., 2002. С. 268–295.


[Закрыть]. Ученый с полным правом мог сказать, что он почти первым в русской философии диалектически обосновал слово и имя как орудие живого социального общения и вскрыл живую и трепещущую стихию слова.

Исследование имени в книге идет, как это свойственно автору, логически чрезвычайно последовательно. А. Ф. Лосев недаром признавался в одном из писем жене (из Белбалтлага в Сиблаг 11/III-1932): «В философии я логик и диалектик» [242]242
  Лосев А. Ф., Лосева В. М.Радость на веки. Переписка лагерных времен. М., 2005. С. 54.


[Закрыть]. Логикой и диалектикой пронизана вся книга, именно потому что «диалектика – ритм самой действительности», диалектика есть «непосредственное знание», диалектика есть «окончательный реализм», диалектика есть «абсолютная ясность, строгость и стройность мысли», это «глаза, которыми философ может видеть жизнь» [243]243
  Философия имени. М., 1927. С. 8–12, 17, 19=617–619, 622–623, 625.


[Закрыть].

А. Ф. Лосев считал себя не только логиком и диалектиком, но и «философом числа», полагая математику «любимейшей» из наук (письмо 11/III-1932) [244]244
  Лосев А. Ф., Лосева В. М.Радость на веки…


[Закрыть]. Он тесно общался с великими русскими математиками Д. Ф. Егоровым и Н. Н. Лузиным, близкими ему не только в связи с наукой, но и глубоко мировоззренчески [245]245
  См.: Щелкачев В. Н.Дорога к истине. М., 2007. С. 103–106.


[Закрыть]. Не забудем, что и супруга Алексея Федоровича была математиком и астрономом, ученицей академика В. Г. Фесенкова и профессора Н. Д. Моисеева; помощница Алексея Федоровича в его научных трудах, она целиком разделяла его взгляды. Известно, что Алексей Федорович серьезно занимался рядом математических проблем, особенно анализом бесконечно малых, теорией множества, теорией функций комплексного переменного, пространствами разного типа. Он мечтал написать книгу по философии числа, вспоминая свою «Философию имени». И не только опубликовал «Диалектику числа у Плотина», но ряд математических идей вошли в его большой труд «Античный космос и современная наука». Уже в 1930–1940-е годы Алексей Федорович написал «Диалектические основы математики». Рукопись вместе с важным предисловием В. М. Лосевой и совершенно неожиданно найденным ее завершением (оно считалось утерянным) появилась в печати только в 1997 году [246]246
  «Диалектические основы математики» вошли в том: Лосев А. Ф.Хаос и структура. М., 1997 (комментарии и подготовка текста В. П. Троицкого).


[Закрыть].

Мысли о единении философии, математики, астрономии и музыки, столь характерные для античной культуры, никогда не покидали ученого. Задумывая в лагере книгу «Звездное небо и его чудеса», он хочет, чтобы она была «углубленно-математична и музыкально-увлекательна… хочется музыки… с затаенной надеждой я изучаю теорию комплексного переменного… И сама-то математика звучит, как это небо, как эта музыка». Математика и музыкальная стихия для него едины [247]247
  Лосев А. Ф., Лосева В. М.Радость на веки… С. 30. Письмо от 27/1–1932.


[Закрыть]. Вот почему единство философии, математики и музыки воплотилось Алексеем Федоровичем в книге «Музыка как предмет логики», над которой он работал будучи профессором Московской Государственной консерватории, где сблизился с известными музыкантами, композиторами и теоретиками (А. Б. Гольденвейзером, Г. Г. Нейгаузом, Н. Я. Мясковским, Н. С. Жиляевым, Г. Э. Конюсом, М. Ф. Гнесиным и другими). Но, как мы знаем, самые ранние работы Алексея Федоровича тоже посвящены музыке и философии так же, как и самые поздние, в годы 1960–1970-е (например, «Проблема Вагнера в прошлом и настоящем», «Исторический смысл эстетического мировоззрения Вагнера», «Основной вопрос философии музыки»).

Самое важное, по Лосеву, это наличие чистого музыкального бытия, в котором бесформенность и хаотичность формы имеют особую оформленность. Чистое музыкальное бытие – слияние противоположностей, вечная изменчивость, самопротиворечие, противоборство, данные как жизнь. Музыка – это длительное изменчивое настоящее, которое творит будущее. Главное состоит в том, что музыка основана на соотношении числа и времени. Она не существует без них, ибо она есть выражение чистого времени. А время, в свою очередь, объединяет «длящееся и недлящееся». Но ведь «без числа нет различения и расчленения, а следовательно, нет и разума» [248]248
  Лосев А. Ф.Музыка как предмет логики. М., 1927. С. 158=525.


[Закрыть]. «Музыка и математика – одно и то же» в смысле идеальном [249]249
  Там же. С. 103=482.


[Закрыть]. Отсюда – вывод о тождестве математического анализа и музыки, где происходит прирост бесконечно малых изменений, непрерывная смысловая текучесть. Как и в учении о множествах, в музыке многое мыслит себя как одно, единичности мыслятся как нечто целое.

Таким образом, музыка теснейше связана с числом, числовыми отношениями, математикой в целом и ее отдельными теориями. Но способ конструирования предмета у музыки и математики разный. «Математика логически говорит о числе, музыка говорит о нем выразительно» [250]250
  Лосев А. Ф.Музыка как предмет логики. М., 1927. С. 123–124=499.


[Закрыть].

В дальнейшем, через многие годы Алексей Федорович выпустит книгу «Античная музыкальная эстетика» (1960–1961), в которой теснейшим образом свяжет античную музыкальную форму со спецификой мышления и бытия Древней Греции и Рима.

Наконец, в 1930 году вышла книга, определившая судьбу А. Ф. Лосева на всю дальнейшую жизнь – «Диалектика мифа». Книга эта, несомненно, связана со всеми предыдущими.

А. Ф. Лосев десятки лет занимался античной мифологией и в русской науке разрабатывал теорию социально-исторического развития мифа [251]251
  См., например, его труд «Античная мифология в ее историческом развитии» (М., 1957), переизданный в книге: Мифология греков и римлян. М., 1996.


[Закрыть].

Миф, как полагает Лосев, представляет собой, говоря философским языком, тождество идеального и реального, идеи и материи, так как в мифе идея одушевляет материю и сама становится живой плотью. Но если идея воспринимается телесно, то она есть живое существо, обладающее именем. Для человека, мыслящего мифически, «миф есть сама жизнь» (как не вспомнить слова из «Философии имени» – «имя есть жизнь»), «жизненно ощущаемая и творимая, вещественная реальность и телесность», «миф есть само бытие, сама реальность, само конкретное бытие». Он обладает не только личностной, но и социальной силой воздействия, магической силой. «Миф есть в словах данная личностная история. Он есть чудо, как чудом и мифом является весь мир» [252]252
  Лосев А. Ф.Диалектика мифа. М., 1930. С. 14, 28, 118, 182, гл. XI. См. также изд. 2001 года, где на полях приводится пагинация 1-го издания, как это положено в классических текстах.


[Закрыть]. Любое общество, где господствует миф, полно веры в любые чудеса, воспринимаемые как реальный факт.

Широко распространявшиеся через газеты и журналы лозунги идеи об усилении классовой борьбы при успехах социализма порождали миф о страшном мире, в котором «призрак бродит по Европе, призрак коммунизма», «где-то копошатся гады контрреволюции», «воют шакалы империализма», «оскаливает зубы гидра буржуазии», «зияют пастью финансовые акулы» [253]253
  Лосев А. Ф.Диалектика мифа… С. 123.


[Закрыть]. Сталинский миф о построении социализма в отдельно взятой стране, то есть в Советском Союзе, представлен в виде патетической долбежки, сопровождаемой внутренним голосом, который тоненько пищит в душе: «Н-е-е-е-е» или «Н-и-и-и-и». Стоит только спросить: «Как? Невозможно?» И этот голос умолкает, но возникает опять «насмешливо-лукаво», как только начинается очередная долбежка [254]254
  Там же. С. 100–101.


[Закрыть].

Так обожествлялись основополагающие идеи (идея материи, материалистической диалектики, социализма в одной отдельно взятой стране, обострения классовой борьбы, врагов народа, Великого Учителя, победы коммунизма и т. д.), мифологизировались движущие силы истории, принципы марксистско-ленинского мировоззрения, то есть творились все новые мифы, беспощадно преследовались те, кто не верил в их реальность и жизненную необходимость. Новый миф обретал силу, имел свое имя, свою плоть, становился агрессивным орудием господствующей идеологии.

Все эти идеи были представлены автором необычайно талантливо, но эта талантливость дорого обошлась автору. Советская власть сделала чисто практические выводы из лосевской теории мифа. Эта власть почувствовала своим классовым чутьем огромную действенную силу слова философа Лосева, который хотел все понять до конца и до конца проник в мифологическую стихию тоталитарного социалистического общества. Книга «Диалектика мифа», сначала разрешенная не очень бдительным цензором, при выходе была запрещена цензурой, так как Алексей Федорович незаконно вставил в печатавшийся текст то крайне опасное, что было исключено предварительной цензурой.

Предлог для ареста книги и ее автора был найден. А поскольку все издательские дела с чиновниками и типографиями вела супруга Алексея Федоровича, В. М. Лосева, то и она попала в тюрьму, а затем и в лагерь. Но иного выхода, кроме как высказать вслух заветные свои идеи, у философа не было. В одном из лагерных писем жене он справедливо писал: «В те годы я стихийно рос как философ, и трудно было (да и нужно ли?) держать себя в железных обручах советской цензуры». «Я задыхался от невозможности выразиться и высказаться. Этим и объясняются контрабандные вставки в мои сочинения после цензуры, и в том числе (и в особенности) в „Диалектику мифа“. Я знал, что это опасно, но и желание выразить себя, свою расцветающую индивидуальность для философа и писателя превозмогает всякие соображения об опасности» [255]255
  Лосев А. Ф., Лосева В. М.Радость на веки… С. 57. Письмо от 11/III-1932.


[Закрыть].

А. Ф. Лосева обвинили, и это самое главное, в связях с якобы существовавшей церковно-монархической организацией «Истинно-православная церковь». А. Ф. Лосев и В. М. Лосева действительно активно участвовали в церковной жизни. Они соединяли свое имяславие с «антисергианством», то есть непримиримой позицией местоблюстителей покойного патриарха Тихона митрополитов Петра (Полянского), Кирилла (Смирнова) и большинства высоких иерархов в отношении митрополита Сергия (Страгородского), вступившего в компромисс с безбожной советской властью. В годы гонений на церковь супруги приняли в 1929 году тайный монашеский постриг от афонского старца, своего духовника, архимандрита Давида (Мухранова) под именем Андроника и Афанасии [256]256
  Сведения об этом факте были мною оглашены в столетие А. Ф. Лосева в 1993 году. В храме Сергия Радонежского близ Высокопетровского монастыря прошла заупокойная служба по монаху Андронику и монахине Афанасии. В этом же 1929 году Алексей Федорович стал членом «Кантовского общества» в Берлине (глава Общества – профессор Артур Либерт).


[Закрыть].

Так А. Ф. Лосев очутился 18 апреля 1930 года на Лубянке. Далее – семнадцать месяцев во Внутренней тюрьме, четыре с половиной месяца в одиночке, перевод в Бутырки, пересыльную тюрьму, где 20/IX 1932 года предъявили приговор – десять лет лагерей [257]257
  Следственное «Дело» А. Ф. Лосева № 100 256.


[Закрыть].

В. М. Лосева переживает арест своего мужа, последовавший за выходом «Диалектики мифа», и речь Л. Кагановича на XVI съезде ВКП(б), утешается тем, что приняла участие в общих страданиях. Ей трудно, но «по силам», она понимает страдания матерей-христианок, вынужденных отдавать детей на муки (запись 17, 21 /V 1930 года). Вспоминает прощальные слова о. Давида после принятия Святых Тайн Алексеем Федоровичем накануне ареста: «Да сохранит Вас Христос, да даст Вам благодать хранить истину». Однако 5 июня, в годовщину венчания, Валентину Михайловну тоже арестовывают и дают пять лет лагерей. Вместе с Валентиной Михайловной арестовали и о. Митрофана (Михаила Тихоновича Тихонова), иеромонаха Зосимовой пустыни, закрытой в 1923 году, куда наезжали Алексей Федорович и Валентина Михайловна. Иеромонах о. Митрофан был близок к игумену пустыни Герману, после его смерти нашел надежное пристанище у Лосевых под видом старого дядюшки. Пришлось расстаться и с о. Досифеем (Шониным) из Аносиной пустыни, у которого исповедовались Лосевы, посещая любимую ими обитель [258]258
  В библиотеку «Дом А. Ф. Лосева» из возрожденной Зосимовой пустыни приезжал в 2007 году о. Георгий (Челноков). Он сообщил В. П. Троицкому, что о. Досифей (Дмитрий Алексеевич Шонин) был арестован в 1931 году в Баковке, сослан в Казахстан, где умер в 1936 году в Караганде. Сообщил также о. Георгий, что в Зосимовой хотят канонизировать о. Митрофана (Тихонова) и собирают необходимые материалы.


[Закрыть].

Столь сурового приговора тогда никто не ожидал. Но Лосева стали «прорабатывать» в печати еще в год «великого перелома», 1929-й, и в Институте философии Коммунистической академии как зловредного идеалиста уже после ареста. Идеологические и политические обвинения предъявил ему Л. М. Каганович на XVI съезде ВКП(б), и текст этого выступления сопровождал Алексея Федоровича всю жизнь. К этой травле присоединился и М. Горький со зловещими нападками в «Правде» и «Известиях» одновременно (12/XII-1931). Так что судьба ученого была предопределена. После приговора его отправили по этапу на строительство Беломорско-Балтийского канала [259]259
  Известный искусствовед Наталья Алексеевна Померанцева в январе 1995 года в Иерусалиме, в Гефсимании, встретила старца Нектария, который был с Алексеем Федоровичем на стройке канала и помнил своего соузника. Начальник секретно-политического отдела ОГПУ Агранов ставил в заслугу Е. А. Тучкову (возглавил в ГПУ секретный отдел по уничтожению Церкви и входил в комиссию по проведению декрета об отделении церкви от государства при ЦК РКП(б)) раскрытие и ликвидацию в 1930 и 1931 годах Всесоюзной контрреволюционной монархической организации «Истинно-православная церковь», церковно-политический центр которой возглавляли «профессор Лосев, Новоселов, епископ Иосиф и др.», объединявшие «все контрреволюционные силы для свержения Советской власти и реставрации монархии». Е. А. Тучков проявил при этом «огромную энергию, инициативу, решительность и находчивость» (см.: Иеромонах Дамаскин (Орловский).Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви XX столетия. Жизнеописания и материалы к ним. М., 1996. Кн. 2. С. 477 – перепечатка из журнала «Новое время». М., 1993. № 46. С. 43). В 1939 году Тучкова уволили из органов НКВД «за невозможностью дальнейшего использования». Он стал лектором Центрального союза воинствующих безбожников, с 1941 года – ответственный секретарь союза. Ушел на пенсию в 1947 году, умер в Москве в 1957 году (с. 478). Стоит только посмотреть на его лицо – злоба и решительность – готов уничтожить! В книге А. П. Чудакова «Ложится мгла на старые ступени» (М., 2004) приводится такой факт. Бывший лагерник Беломора на вопрос, знал ли он там философа Лосева, отвечал, что не знал, но помнит о нем стихи: «Тачку тяжко везем по гробам. / Лучше б Лосев молчал про пиво, / Что давали в Египте рабам» (с. 166). Не удержался Лосев, напомнил зэкам, что даже строителей пирамид укрепляли телесно, а здесь голод и смерть.


[Закрыть]. Через Кемь на Свирь, работа в 40 километрах от лагеря на сплаве леса, затем (после тяжелого заболевания) вновь на Свирьстрой, но в поселок Важины, где философ (и это к счастью!) стал сторожем лесных складов. Все, как всегда, в лагерях: мокрые оледенелые палатки, теснота нар в несколько этажей, голод (по тем временам еще терпимо – разрешали иной раз посылки), цинга, воровство уголовников, хаос, мрак, грязь. Алексея Федоровича в дальнейшем после многих хлопот переводят в проектный отдел; по 12–14 часов при тусклом свете заполнение статистических карточек и другая канцелярская работа, от которой Алексей Федорович начал слепнуть, так как всегда страдал близорукостью, но местные врачи считали, что все это в порядке вещей. Утешала переписка с женой, находившейся в одном из Сибирских лагерей, Боровлянке, на Алтае. Наконец, уже в 1933 году они после многих мытарств объединились на Медвежьей Горе в пределах Белбалтлага с помощью возглавлявшей политический Красный Крест супруги М. Горького (вот парадокс!) Е. П. Пешковой (постоянный ходатай к Е. П. Пешковой – друг Лосевых Зинаида Аполлоновна Таргонская). Строительство канала завершалось. Супруги Лосевы, так называемые «каналармейцы», освободились в 1933 году досрочно в связи с инвалидностью и ударной работой, благодаря которой в ОГПУ был выдан документ, разрешающий жить в Москве и снимающий судимость. А. Ф. Лосев в 1933 году возвращается к своей научной работе, но печатать книги по философии властями было официально запрещено. Правда, эстетикой (конечно, древней, и древними мифами) можно. В ЦК ВКП(б) не понимали, что для профессора Лосева философия, эстетика и мифология родственны и чем древнее философия, тем она (еще не обремененная сложным категориальным аппаратом) выразительнее, а значит, и эстетичнее. К тому же античная философия еще и мифологична в определенной степени. Поэтому Алексей Федорович работает над своей первой «Историей античной эстетики», над текстами мифологическими, но все это задерживают редакторы-марксисты издательства «Искусство», потом военная катастрофа уничтожает рукописи Лосева. Приходилось заниматься также и переводами. В 1937 году опубликовано несколько переводов из Николая Кузанского, кардинала, неоплатоника-гуманиста эпохи Возрождения (разрешен марксистами как диалектик). Правда, перевод испорчен редакторами, и даже имя Лосева с трудом можно обнаружить в этой книжке. Перевод Секста Эмпирика будет опубликован (значительно переработанный Алексеем Федоровичем) только в 1975–1976 годах. Подготовлена им была «Античная мифология» (собрание и систематизация текстов, статьи и комментарии А. Ф. Лосева, его собственные переводы труднейших авторов, в том числе и неоплатоников). Каких трудов стоило это замечательное собрание! Алексей Федорович не признавал в данном случае пересказов мифов. Он хотел, чтобы читатели услышали живой голос античных поэтов, писателей, философов в лучших переводах. Он распределил тексты на два тома. Первый, посвященный космогонии, рождению космоса, теогонии, рождению богов и самим Олимпийским богам. Второй – систематическая картина мира от вершин Олимпа к небу, поднебесью, земле, Аиду, куда уходят умершие, и Тартару, где томятся низвергнутые олимпийцами титаны, бывшие властители космических пространств. Здесь же, во втором томе, были собраны тексты, посвященные богу Аиду и владыке водной стихии Посейдону, братьям Зевса, владыки Олимпа и верховного божества. Люди, дети и потомки богов, то есть герои, в том числе великие – Геракл и Дионис, вошедшие в сонм богов, также рассматривались в этом томе.

Читая документацию издания, видим, какие препятствия ставили и ученые, конкуренты-античники, пытавшиеся изобразить себя борцами за марксистское освоение мифологии, и так называемые красные профессора, требовавшие от мифологии партийности и классовой борьбы, а, значит, ничего не понимавшие в родовом обществе, где ни того, ни другого не могло и быть.

Руководители издательств, сначала Academia,а потом и «Художественной литературы», удивлялись: «Неужели нельзя было подыскать мифолога-марксиста вместо идеалиста Лосева?» А Лосев откровенно писал: «Я не марксист» [260]260
  См. фрагмент из «Истории античной эстетики» в изд-ве «Искусство», напечатанный впервые в книге: Лосев А. Ф.Эллинистически-римская эстетика. М., 2002. С. 574.


[Закрыть], и с ним ничего нельзя было поделать.

Но тут свое слово сказала война, поставившая на всем точку. В воронке от фугасной 500-килограммовой бомбы, уничтожившей в ночь на 12 августа 1941 года дом, где жил Лосев, покоился в толстых переплетах первый том «Античной мифологии», второй том оказался разбитым и раздробленным. Олимпийские боги, как всегда, бессмертны, а герои, как им положено, гибнут.

Алексей Федорович уже не возвращался к этому собранию редчайших текстов и своих статей, занимаясь новыми трудами. Меня он просил заняться изданием «Античной мифологии» после его смерти. Но и мне пришлось нелегко. Этот уникальный том надо было издать достойно. Он вышел через 70 лет после своего завершения, в 2005 году [261]261
  Лосев А. Ф.Античная мифология с античными комментариями к ней / Вступ. ст. А. А. Тахо-Годи. Харьков; М.: Фолио-Эксмо, 2005. 1140 с.


[Закрыть].

Тяжелая судьба преследовала Лосевых. Не успели они прийти в себя после концлагеря, как одна за другой терпели крах все попытки публикаций новых книг, несмотря на усилия Валентины Михайловны и Алексея Федоровича. Редакторы-марксисты были неумолимы, хотя находились и понимающие, сочувствующие, как, например, известный М. А. Лифшиц или академик Украинской Академии наук профессор А. И. Белецкий. Последний даже устраивал, правда, безуспешно, защиту докторской диссертации Алексея Федоровича по классической филологии в Харьковском университете. Но и там слыхали о сомнительной известности профессора Лосева. Начавшаяся война, как все знают, завершила целый этап в жизненной и творческой биографии Алексея Федоровича.

Новое испытание ожидает Лосевых в 1941 году. Сами Лосевы ночевали с 11 на 12 августа на даче в Кратове (Казанская железная дорога), а родители Валентины Михайловны – в Москве. Мать погибла в развалинах, а отец, сидевший с ней рядом на диванчике во время бомбежки, остался жив. Совсем по-евангельски – «один берется, а другой оставляется» (Мф. 24: 40). Он скончался в 1945 году уже на новой квартире, которую Моссовет выделил профессору Лосеву по улице Арбат, 33 (здесь в 1988 году скончался и сам Алексей Федорович). Весть о катастрофе привезла на дачу в Кратово жена Н. П. Анциферова, Софья Александровна. Всеми раскопками, спасением рукописей руководила Валентина Михайловна с помощью друзей – Леонида Николаевича Яснопольского, Николая Павловича Анциферова, Николая Николаевича Соболева, Акима Ипатовича Кондратьева. На месте большого дома у Арбатской площади – гигантская воронка. Районные власти выделили сараи, где сушили на веревках выкопанные рукописи, книги, в ящики из-под снарядов складывали жалкие остатки уничтоженного имущества. Это было третье разоренье Лосева – гражданская война на родине, концлагерь, война. Нужны были нечеловеческие силы, чтобы все вынести.

Слава Богу, что помогали друзья, среди которых и Сергей Сергеевич Скребков (1905–1967), не просто слушатель Алексея Федоровича в Московской консерватории, но настоящий ученик и единомышленник. Он сразу пришел на помощь – ведь в бомбежке гибло все, и нужна была даже самая элементарная посуда. Вот Сергей Сергеевич и снабдил Лосевых всем необходимым для домашнего обихода. И сейчас среди моей посуды я сразу могу найти еще сохранившиеся глубокие и мелкие тарелки с синей каймой и золотыми колосьями. Скажете – пустяки? Нет, это забота о ближнем.

Никогда Сергей Сергеевич не прерывал глубокой связи с Алексеем Федоровичем. Я свидетель их встреч и бесед с 1945 года, регулярных приходов Сергея Сергеевича поздним вечером (ведь после занятий с аспирантами Алексею Федоровичу требовался отдых), после девяти часов. Сначала беседы в кабинете вдвоем, а потом уже за чашкой чая, вместе с Валентиной Михайловной и мной. Я всегда любовалась на двух друзей. Оба высокие, статные, красивые, лица одухотворенные, глаза полные мысли, но не без иронии. Почему-то Алексей Федорович обращался к Скребкову, солидному профессору, заведующему кафедрой: «Ты, Сергей Сергеевич», а тот к учителю: «Вы, Алексей Федорович». Особенно смущался ученик, когда Лосев при прощании подавал ему пальто. Сергей Сергеевич сопротивлялся, возмущался, но Алексей Федорович твердо заявлял, что подавать пальто – привилегия хозяина, старинный ритуал. Сергей Сергеевич смирялся, но в следующий раз все повторялось сначала.

Мы получали от Сергея Сергеевича книжные подарки: то энциклопедический музыкальный словарь, то интересный сборник «Выдающиеся деятели теоретико-композиторского факультета Московской консерватории» (забавные были комментарии Алексея Федоровича, вспоминавшего давних коллег) и обязательно свои собственные сочинения – их у нас почти полное собрание. Особое место занимала у нас небольшая книжечка «Мои воспоминания» (1963). Автор ее – выдающаяся пианистка Елена Александровна Бекман-Щербина (Скрябин считал, что Елена Александровна лучше всех исполняет его произведения), мать супруги Сергея Сергеевича Ольги Леонидовны. Книжечка с автографом от семьи Скребковых – Сергея Сергеевича, Ольги Леонидовны и Марины, их дочери (все – музыковеды-теоретики). Смотрю на эту книжечку, перечитываю и вспоминаю нашу замечательную поездку зимой в конце сороковых в дом отдыха «Имени Владимира Ильича» под Солнечногорском. Какая радость – все вместе: и Мусенька (Валентина Михайловна), и Алексей Федорович, и А. М. Ладыженский с супругой, и Н. П. Анциферов с Софьей Александровной, – еще все вместе.

Когда от нас уехали наконец (через двадцать лет) Яснопольские, осуществилась мечта Алексея Федоровича – купить рояль Бехштейн, именно этой фирмы, столь знаменитой в молодые годы Алексея Федоровича, когда он восхищался игрой Иосифа Гофмана и Рахманинова. Как же без Бехштейна, с его «бархатными басами и звонкими серебристыми верхами», по словам Е. А. Бекман-Щербины?! И здесь помог Сергей Сергеевич.

После кончины Сергея Сергеевича его супруга подарила нам (за два года до смерти Алексея Федоровича) последнюю книгу Сергея Сергеевича «Художественные принципы музыкальных стилей», и мы внимательно ее изучали и поражались всеохватности мысли профессора Скребкова, нашего друга, ушедшего из жизни в полном расцвете сил творческих, мужественно встретив наступающий конец и оставив в наших сердцах неизгладимую память [262]262
  См. сб.: Сергей Сергеевич Скребков. Музыкант. Ученый. Педагог. Мыслитель (к 100-летию со дня рождения). М., 2005.


[Закрыть].

Боже, сколько потерь! И я, когда-то совсем юной знавшая старых друзей Алексея Федоровича, теперь, пережившая всех, вспоминаю и вспоминаю. А потом, когда и меня не станет, кто их вспомнит? Может быть, прочтут мои жалкие строки.

Профессору Лосеву дорого стоило напечатание книг 1920-х годов. После лагеря он вынужден был молчать 23 года, писал свои будущие книги, как всегда систематично, преподавать тоже не перестал, как и В. М. Лосева. Она – в Москве, он – сначала на периферии (Чебоксары, Куйбышев, Полтава – зимние и весенние сессии). Занимаются наукой. Пытаются печатать, но издательства глухи, и один за другим срываются планы по изданию таких трудов, как «История античной эстетики» (первая рукопись ее погибла в бомбежке) или «Античная мифология» (была спасена со дна фугасной воронки). Алексей Федорович переводит Николая Кузанского и занимается математическими изысканиями, в чем ему помогает Валентина Михайловна. Оба полагают, что математика не идеологична, и потому труд по философии математики можно будет напечатать. В 1936 году Валентина Михайловна как знаток поднятых в книге проблем пишет предисловие к «Диалектическим основам математики». Но опять издание срывается [263]263
  А. Ф. Лосев перерабатывает рукопись в конце 1940-х – начале 1950-х годов. Но этот труд по философии математики долго лежал в архиве A. Ф. Лосева. В 1997 году он был напечатан в серии книг А. Ф. Лосева, в томе под названием «Хаос и структура», изд-во «Мысль»; текст подготовил B. П. Троицкий и снабдил подробными комментариями. Общая редакция A. А. Тахо-Годи и В. П. Троицкого. Здесь напечатано и предисловие B. М. Лосевой. После смерти Сталина Валентина Михайловна успела напечатать в изд-ве МГПИ им. Ленина (здесь после изгнания из МГУ с 1943 года работает Алексей Федорович) «Олимпийскую мифологию» и «Эстетическую терминологию ранней греческой литературы» (1953, 1954 годы).


[Закрыть].