Текст книги "Жизнь и судьба: Воспоминания"

Автор книги: Аза Тахо-Годи

Уже 16-летним юношей Алексей Федорович знал, что опорой является мать, женщина строгих правил, беззаветно любившая сына и сделавшая все, чтобы он, окончив гимназию, уехал в Москву в университет.

Алексей Федорович постоянно вспоминал свою классическую гимназию с огромной любовью. Здесь были прекрасные педагоги, здесь читали Эсхила, Софокла, Еврипида, Данте, «Фауста» Гёте, Байрона. Здесь Иосиф Антонович Микш, чех по национальности (друг знаменитого филолога Ф. Ф. Зелинского), на всю жизнь внушил Лосеву страсть к древним языкам, греческому, латыни. Инспектор гимназии Ваккерман разрешал ученику Лосеву беспрепятственно посещать театр, где гимназист пересмотрел весь классический репертуар (Шекспир, Шиллер, Ибсен, Метерлинк, Чехов) в исполнении известных актеров, гастролировавших в провинции. Юный Лосев проявлял огромный интерес к науке, выписывал журналы «Вокруг света», «Природа и люди», «Вестник знания», зачитывался романами французского астронома Камилла Фламмариона, и астрономическое небо было для него первым образом бесконечности, понятие которой стало в философии Лосева одним из основных. Директор гимназии, Федор Карпович Фролов, был настолько чутким, что, заметив интерес юноши к философии Вл. Соловьева, сам спросил его, какие книги он хотел бы иметь в качестве наградных, и подарил ему при переходе в последний класс гимназии восьмитомник (1-е издание) Вл. Соловьева. Платон в переводе XIX века профессора Карпова к этому времени тоже находился в библиотеке гимназиста Лосева. Одновременно с гимназией Алексей Федорович учился по классу скрипки в частной музыкальной школе педагога-итальянца Фридриха Ахилловича Стаджи (Федерико Стаджи), лауреата Флорентийской музыкальной академии имени Керубини, оказавшегося по воле судьбы на юге России.

Страсть к музыке рано захватила Алешу, еще когда он проводил, как всегда, лето в любимой Каменской, в семье своей тетки Марфы Алексеевны и ее супруга о. Стефана Власова. В семье любили музыку, устраивали музыкальные вечера, да и кузина Маша собиралась стать пианисткой. Вот так на одном из вечеров с успехом играла девочка-скрипачка, дочь местного инженера-немца, знакомая Алеши. Девочку звали Цецилия Ганзен. Ее игра разбудила страстное желание мальчика тоже учиться игре на скрипке, даже стать виртуозом. Но, увы, наука пересилила карьеру музыканта. Зато Цецилия уехала в Европу, сделала блестящую артистическую карьеру, а затем в Гейдельберге обосновалась как видный профессор (см. многотомную музыкальную энциклопедию). С Алексеем Лосевым она никогда больше не встречалась, но в памяти Алексея Федоровича сохранился прелестный образ подруги детства, своей игрой приведшей его в школу Федерико Стаджи. Обучение у Стаджи было чрезвычайно серьезное, его ученики становились известными музыкантами, да и сам Алексей, заканчивая вместе с гимназией и музыкальное образование, на выпускном экзамене играл знаменитую и трудную «Чакону» Баха. О высокой степени подготовки юного скрипача Алексея Лосева в школе Стаджи можно судить по одному любопытному факту из биографии выдающегося музыканта (альт) Федора Серафимовича Дружинина. В своих воспоминаниях Федор Серафимович рассказывает, что он играл «Чакону» Баха, оканчивая Московскую консерваторию. Слушательницей Дружинина была Анна Ахматова, гостившая под Москвой, в усадьбе «Старки», у тестя Федора Серафимовича, известного поэта и переводчика С. В. Шервинского. Ахматова никогда не слышала «Чакону», и молодой Дружинин познакомил с ней поэтессу [225]225
  См. на французском: Fiodor Droujinine.Souvenirs. М., 2006. Р. 179–184. В русском издании: Дружинин Федор.Воспоминания / Сост. Е. С. Шервинская. М., 2001. С. 127–129. Сообщили, что 1 июля 2007 года скончался многие годы тяжело болевший Ф. С. Дружинин.


[Закрыть]. Теоретическая подготовка оказалась столь глубокой, что в дальнейшем А. Ф. Лосев не только выпустил в 1927 году книгу «Музыка как предмет логики», но, будучи профессором Московской консерватории, общался на высоком профессиональном уровне с выдающимися теоретиками музыки.

В 1911 году Алексей Федорович окончил гимназию с золотой медалью. Выпускное сочинение – на тему историка Карамзина: «Авторы помогают своим согражданам лучше мыслить и говорить». Ко времени окончания гимназии Алексей Федорович, как он сам вспоминал, был готовый философ и филолог. Так оно и осталось на всю жизнь. И в Московский Императорский университет он поступил в 1911 году одновременно на два отделения – философское и классической филологии, на историко-филологический факультет, который окончил в 1915 году. В 1914 году Алексей Федорович был послан в Берлин для совершенствования в науках, работал в Королевской библиотеке, слушал оперы Вагнера, но война прервала занятия. Пришлось срочно возвращаться домой. Дипломное сочинение Алексея Федоровича «О мироощущениях Эсхила» читал знаменитый символист Вяч. Иванов и одобрил Уего. С Вяч. Ивановым Алексея Федоровича познакомил его старший друг, филолог-эллинист Владимир Оттонович Нилендер, переводчик Гераклита. Сам Вяч. Иванов на всю жизнь остался любимым поэтом Лосева. Характерно, что, поступая в университет, он написал сочинение, названное «Высший синтез как счастье и ведение», где доказывалось единение в научном мировоззрении всех областей духовной жизни человека, науки, религии, философии, искусства и нравственности, столь важное для понимания творчества Лосева.

С 1911 года А. Ф. Лосев по рекомендации профессора Г. И. Челпанова стал посещать Религиозно-философское общество памяти Владимира Соловьева, которому покровительствовала известная меценатка Маргарита Кирилловна Морозова. Там он познакомился с крупнейшими философами Серебряного века русской культуры (Н. А. Бердяевым, Е. Н. Трубецким, С. Л. Франком, С. Н. Булгаковым, отцом П. Флоренским и др.). После закрытия этого общества в начале большевистской революции он – участник Вольной академии духовной культуры, основанной Н. А. Бердяевым и закрытой в 1922 году, когда около двухсот известных ученых, в том числе и философов, были высланы по указу Ленина за границу. Алексей Федорович еще не выпустил ни одной книги (он напечатал только ряд статей, а книги писались), для заработка преподавал в школах, как и раньше в гимназиях, и пока еще не вызывал подозрений, а значит, и не попал в число высланных. Оставленный на кафедре классической филологии для подготовки к профессорскому званию, он – неизменный участник Московского Психологического общества при Московском университете. Именно там, на последнем заседании 1921 года, которое происходило под председательством Ивана Александровича Ильина, Алексей Федорович читал доклад «„Эйдос“ и „идея“ у Платона». К этому времени относится доклад в «Философском кружке им. Л. М. Лопатина» – «Учение Аристотеля о трагическом мифе». С докладом о «Пармениде» и «Тимее» Платона Алексей Федорович выступал в Обществе памяти Вл. Соловьева. Им был прочитан также на одном из последних заседаний у Бердяева в апреле 1922 года доклад «Греческая языческая онтология у Платона». К 1922 году все научные общества закрыли.

В 1916 году вышли из печати одна за другой три статьи молодого Лосева, первая из которых опять-таки связана с античностью, «Эрос у Платона», а две другие посвящены философии музыки («О музыкальном ощущении любви и природы» и «Два мироощущения»), К 1919–1922 годам относится большая работа «О философском мировоззрении Скрябина». Примечательно, что, начиная с дипломного сочинения, Алексей Федорович занят мировоззренческими вопросами. Жизненно важная для всего творчества А. Ф. Лосева проблематика находит свое выражение в серии книг по русской религиозной философии «Духовная Русь», задуманной к изданию С. Н. Булгаковым, Вяч. Ивановым и А. Ф. Лосевым в очень неподходящем 1918 году. Среди авторов этой замечательной серии, кроме ее основателей, были князь Е. Н. Трубецкой, Н. А. Бердяев, С. Н. Дурылин, поэт Георгий Чулков, С. А. Сидоров. Алексей Федорович писал сразу две статьи: одну о национальной русской музыке, другую о Римском-Корсакове и Вагнере. Название «Духовная Русь» предложил Вячеслав Иванов. Издание по вполне понятным причинам не осуществилось [226]226
  См.: Тахо-Годи Е. А., Троицкий В. П.«Духовная Русь» – неосуществленный издательский проект 1918 года // Вяч. Иванов. Архивные материалы и исследования. М., 1999.


[Закрыть]. Возможно, что обобщающая статья А. Ф. Лосева «Русская философия», в которой впервые рисуется тип русской мысли и его модификации, была одним из результатов намеченного С. Н. Булгаковым, Вяч. Ивановым и А. Ф. Лосевым издания [227]227
  Е. А. Тахо-Годи сделала важное открытие. Она обнаружила в газете «Жизнь» (1918 год) три статьи А. Ф. Лосева, о которых никто не подозревал. Одна из них, «Русская философская литература в 1917–1918 гг.», предваряет работу «Русская философия». См.: Сборник «Вехи» в контексте русской культуры. М., 2007. С. 368–409; Тахо-Годи Е. А.Великие и безвестные. СПб., 2008.


[Закрыть]. Эта статья, написанная в 1918 году, вышла в 1919 году в Цюрихе на немецком языке в томе под названием «Rußland», посвященном жизни духа, искусству, философии и литературе России. Примем во внимание, что в предисловии к «Античному космосу и современной науке» (14/VIII – 25) Алексей Федорович пишет о своих долголетних изысканиях в связи с выходом этой книги в 1927 году и что изданная тоже в 1927 году «Философия имени», оказывается, была написана уже в 1923 году (предисловие к ней 31/XII – 26), следовательно, А. Ф. Лосев в самые трудные голодные годы не только был избран профессором Нижегородского университета (23 февраля 1919 года) [228]228
  Утвержден в звании профессора ГУС’ом (Государственный Ученый Совет) в Москве в 1923 году. В Нижегородском университете преподавали знакомые Лосеву Борис Александрович Грифцов, Алексей Наумович Зильберман, Павел Андреевич Расторгуев (у его брата, Николая Андреевича, мы жили на даче в «Заветах Ильича»), Николай Иванович Радциг (брат Сергея Ивановича), Адриан Антонович Франковский (из Петрограда, переводчик Шпенглера). См.: Вестник Нижегородского университета. 1919. Апрель. № 11 (благодарю за подарок профессора Владимира Александровича Кутырева).


[Закрыть], куда ездил читать лекции по классической филологии, но и сидел над текстами античных философов, когда «ученая Москва», как он пишет, занималась «более мешочничеством, чем Платоном и новой литературой о нем», так как «связи с заграничными книжными магазинами у нас в Москве, – продолжает Алексей Федорович, – не было решительно никакой в течение нескольких лет» <sup>[229]229
  Лосев А. Ф.Очерки античного символизма и мифологии. М., 1930. С. 685=698–699. 2-е изд. «Мысль», 1993.


[Закрыть]</sup> .

В 1921 году был закрыт историко-филологический факультет Московского университета, сдавали последние экзамены в 1922 году (откроется филологический факультет в МГУ во время войны, более чем через двадцать лет). Литературные курсы, не раз возникавшие и запрещавшиеся, или Институт слова, недолго существовавший, давали временный приют старым профессорам и молодежи с университетскими дипломами. Тут-то А. Ф. Лосеву и пригодилось его музыкальное образование. С 1922 года он профессор Московской консерватории. Прибежищем для московской интеллигенции стала Государственная Академия художественных наук (ГАХН), где президентом был достаточно либеральный профессор П. С. Коган, а вице-президентом – философ Г. Г. Шпет. Действительные члены Академии занимали в ней разные должности, получали твердую зарплату. Там А. Ф. Лосев стал ведать отделом эстетики, где, по крайней мере, можно было выступать с докладами среди профессионалов, хотя и там шли жесткие проработки «формалистов» и требовался классовый подход [230]230
  О деятельности Алексея Федоровича в ГАХН см. публикацию А. Г. Дунаева в сб.: А. Ф. Лосев и культура XX в. М., 1991, а также Бюллетени ГАХН, под ред. ученого секретаря Академии, проф. А. А. Сидорова. Замечательная Академия, а Демьян Бедный (если не ошибаюсь, он) издевался: «Возьму я да как ахну по некоему ГАХНУ, где какой-то подозрительный Шпет, цу Шпет, уличен был в пьянстве и головотяпстве». Кончилось закрытием Академии. В архиве А. Ф. сохранились после бомбежки бюллетени (№№ 1–10, 1925–1928 гг.) – картина поучительная. В бюллетенях отражалась вся работа Академии. № 1 вышел в 1925 году.


[Закрыть]. Правда, в 1929 году, когда Алексей Федорович дал согласие занять должность ученого секретаря группы по музыкальной эстетике, Государственная Академия художественных наук закрылась. Как раз в это время начались судебные процессы над технической интеллигенцией.

Что касается членства в ГАХН, то Алексей Федорович в письме от 30 мая 1922 года к вице-президенту Академии Г. Г. Шпету интересовался, не может ли Г. Г. представить его кандидатом в Академию художественных наук, так как Алексею Федоровичу не хочется, чтобы его кандидатуру выдвинули люди, отношения к философии не имеющие [231]231
  Письмо напечатано в журнале «Начала». 1993. № 3.


[Закрыть]. Неизвестно, каков был ответ Г. Г. Шпета А. Ф. Лосеву. Однако Алексей Федорович с 1923 года стал действительным членом ГАХН [232]232
  Поскольку по Уставу члены, не написавшие ни одной научной работы за год, отчислялись, списки обновлялись. В 1927 году в №№ 6, 7 напечатаны списки действительных членов (73 человека) и членкоров (109 человек), а также список президиума Академии, утвержденные наркомом по просвещению А. Луначарским (президент П. С. Коган, вице-президент – Г. Г. Шпет, ученый секретарь – А. А. Сидоров и два члена президиума – Б. В. Шапошников, В. А. Филиппов). В этом же номере – Устав ГАХН, так как № 1 Бюллетеня – проблемный, он и открывается статьей П. С. Когана, в которой говорится: «Академия с надеждой смотрит на будущее». Мечта П. С. не осуществилась. Через три года Академию закрыли.


[Закрыть]. И хотя профессор Лосев не попал в Институт философии (где директором был Шпет) внештатным сотрудником 1 разряда (просьба Алексея Федоровича в этом же письме не была удовлетворена), но ученый, в одиночку работающий, искал союзников, чтобы вместе продвигать философские идеи, особенно когда после выхода первых книг некогда сочувствующие стали от него отходить.

Есть любопытный факт, наглядно демонстрирующий стремление Алексея Федоровича работать не одному, а вместе(мы знаем по дневникам молодого Лосева, какое значение он придавал этому вместе).Существует экземпляр книги Алексея Федоровича «Диалектика художественной формы», которую он подарил Г. Г. Шпету с надписью многозначащей, из «Илиады» Гомера, да еще на греческом языке. Об этом экземпляре лосевской книги, купленной своим другом у букиниста, сообщил профессор Станислав Джимбинов, большой знаток книг, на вечере в память Г. Г. Шпета в марте 2005 года в «Доме А. Ф. Лосева». Услышав об этом, я тотчас поняла, что это за стихи, то есть какова их нумерация. Это «Илиада» X 224 и часть 225 стиха:

 
σύν τε δύ έρχομένω καί τε πρό ό τού ένόησεν
δππως κέρδος έηι
 

В переводе Гнедича читаем так:

 
Двум совокупно идущим, один пред другим вымышляет,
Что для успеха полезно.
 

В переводе В. Вересаева:

 
Ежели двое идут, то придумать старается каждый
Что для успеха полезней.
 

Продолжение (ст. 225 – вторая половина и ст. 226) в переводе Гнедича [233]233
  В переводе В. Вересаева:
«А что бы один ни придумал,Мысль его будет короче, будет решенье слабее».

[Закрыть]тоже примечательно:

 
Один же хотя бы и мыслит,
Медленней дума его и слабее решительность духа.
 

Алексею Федоровичу не надо было выписывать продолжение по-гречески. Г. Г. Шпет, знаток классических (да и других) языков и в том числе Гомера, сразу мог понять, о чем идет речь – вдвоем идти и вдвоем мыслить полезнее, чем в одиночку, а главное, когда вместе, то и дух решительней.

Большой смысл вложил Лосев, обращаясь к Шпету, в эти знаменитые строки Гомера: давайте вместе трудиться на философской ниве. Каков был результат, мне, увы, неизвестно. Зато мы знаем, как ошибся П. С. Коган, президент ГАХН, готовый с надеждой смотреть в будущее [234]234
  Как не вспомнить пушкинское «…в надежде славы и добра» («Стансы»).


[Закрыть]. Академический корабль уже шел ко дну. Лосева арестовали в 1930 году (Академию тоже под замок). Шпета арестовали через пять лет.

Как же не вспомнить мне в связи с этим редкостным фактом о самом Станиславе Бемовиче Джимбинове, одном из вечерних собеседников Алексея Федоровича! Попросту Стасик, хотя Алексей Федорович называл его всегда полным именем, Станислав. Начались эти беседы еще в 1973 году. Способствовала им совместная моя работа в Литературном институте имени Горького на Тверском бульваре в знаменитом доме Герцена (вернее, в доме И. А. Яковлева, чьим незаконным сыном был Герцен), который прославлен в романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита» как дом тетки Грибоедова (кстати сказать, ее дом на Садовом кольце до сих пор стоит). Я любила читать там лекции по античной литературе для будущих писателей (у меня была почасовая оплата) – публики веселой, своеобразной, иной раз прямо фантастической. Мы со Стасиком под началом С. Д. Артамонова (бывшего проректора МОПИ, где я работала до защиты докторской, заведующего кафедрой зарубежной литературы) и добрейшей Валентины Александровны Дынник, знатока французской литературы, изящной переводчицы, красивой и даже в эти годы величественной дамы, хорошо знавшей А. Ф. Лосева по прежним временам и моего дядюшку профессора Леонида Петровича тоже. Валентина Александровна переводила не только средневековых поэтов (на них одних не проживешь), но даже североосетинский «Нартский эпос», знаменитый на всем Кавказе.

Я помню Валентину Александровну еще по сороковым годам (она недолго заведовала в МГПИ имени Ленина кафедрой зарубежной литературы, но пришлась там не ко двору). Алексей Федорович, встречаясь с ней, держался истинным джентльменом, да и как иначе – одно загляденье: высокая, статная, горделивая, темно-зеленое суконное платье, соболья огромная муфта, соболья шапочка, держится прямо, величественно, но вместе с тем милостиво. Именно такою я, юная аспирантка, ее запомнила. А в Литинституте, на кафедре, мы уже друзья – старшая и младшая. Вместе ездили на Кавказ (в 1967 году) на какую-то конференцию. Я хотела повидать маму во Владикавказе, Валентину Александровну пригласили как почитаемую переводчицу «Нартского эпоса». Мы нарочно взяли двухместное мягкое купе, чтобы никто не мешал нашим беседам. Пожилая ученая, величественная дама со мной мила и откровенна. Курит обязательно, но чрезвычайно элегантно. А почему курит? Да в тюрьме в 1930-х годах научилась – как просто. И волосы – роскошная волна, расчесывала, укладывая их на ночь. Вот не думала – настоящие, без всяких хитростей, отливают густой медью. И у нас дома побывала, а я потом, в Москве, не раз у нее. И дома все строгое, красивое, изысканное, ничего буржуазного и манерного. В один из таких визитов Валентина Александровна подарила мне очаровательную книжечку французских средневековых фаблио, снабдив остроумным стихотворным посвящением тоже в духе веселого жонглера XII–XIII веков:

А. А. ТАХО-ГОДИ

 
Готова при любой погоде
Я славить Азу Тахо-Годи:
В занятьях древностями юмор
В ней лишь окрепнул, а не умер.
Ужели не простит мне Аза
Того предерзкого рассказа,
Где посрамление воспето
Античного авторитета?
Там не по собственной охоте ль
Лошадкой скачет Аристотель,
Быть может, слишком он беспечен,
Но как, зато, очеловечен!
 

Валентина Дынник 10/IX.71

Стасик – аспирант, я – преподаватель, но интересы во многом совпадают, и вот он уже у нас в гостях. Совсем так, как потом появится Костя Кедров, известнейший поэт и доктор философских наук Константин Кедров, вместе со своей супругой Леной Коцюба (тоже Литинститут) возродившие позднеантичные палиндромы и даже составившие словарь с этими загадочными стихами, который я иной раз показываю удивленным моим студентам классического отделения. Вот вам и XXI век – все уже было в древности, и даже чрезвычайно изощренное. Да, хорошие ребята были когда-то в Литинституте. Правда, кое-кто из них, например, Николай Рубцов, никак не мог сдать мне экзамен по «античке», дважды проваливался (ямба от хорея не отличал – зачем это знать вдохновенному поэту?). На третий поставила ему тройку – и то слава Богу. До сих пор сохранились у меня смешные их стихотворные опыты, мне посвященные. А самое приятное время – экзамены и зачеты. Читайте что хотите на экзамене, держите открытыми учебники, да я все равно задаю вопросы вне билетов. И даже вижу опытным взглядом, как ответит только еще вытаскивающий билет. В свое время обучал меня Алексей Федорович Лосев, мой главный учитель. Особенно весело у нас, когда сдают зачет заочники, люди взрослые, уже писатели, из разных краев Союза. Их такое множество, что я приглашаю на помощь моих учениц с кафедры классической филологии МГУ (им обязательно выплачивают почасовые): Валю Завьялову, Олю Савельеву, Наташу Старостину, Ирочку Пикову. Сама я дирижирую большой группой – пусть отвечают без подготовки, сразу: кто храбрец? И, конечно, кавказский народ. Им приятно отвечать Азе Алибековне Тахо-Годи – фамилия на Кавказе известная. Лаборант зарубежной кафедры, Лидия Васильевна Плодухина, Лидочка, вместе с нами радуется – зачеты, экзамены – а как праздник. Как же иначе? Еще профессор Петерсон напоминал нам, студентам, что самое хорошее время – экзамены. Да и я сама любила экзаменов свободу (лекций нет). А зачет на Высших курсах (здесь же во дворе), где слушают мои лекции Новелла Матвеева, Римма Казакова, Давид Кугульдинов, Лариса Романенко и многие другие – не упомню всех (все под управлением добрейшего Н. В. Таран-Зайченко), – тоже одно удовольствие. Иной раз и слушатели бывшие вспоминают – через того же Стасика получаю стихи Новеллы Матвеевой и отдельную книжечку ее супруга Ивана Киуру с добрыми надписями, а то и «Лесные колодца» Ларисы Романенко (той самой, что когда-то училась со мной в МГПИ и звалась Клеопатрой). А теперь дарит мне поэзию и прозу Олеся Николаева и свои собрания стихов поэт-философ Константин Кедров. Помню, как ходили все вместе, студенты и я, на спектакли «античные» – Еврипида «Медею» (ставил Охлопков и ругал его за анахронизмы С. И. Радциг), да еще раз на «Медею» из Финляндии – вот уж мы хохотали. Ничего в этом авангардном зрелище не поняли, а только одно слово знакомое, его выкрикивали из-за каких-то ширм актеры: «Медея» (ударение на первом слоге).

Особенно дороги мне две фотографии – храню их тщательно. Они демонстрируют влияние моих лекций по «античке» на литинститутских студентов, причем влияние на производство – ведь студенты-писатели еще бывают и инженерами. Преподнес мне эти снимки А. Хачатрян (из скромности не написал полностью имени). На одном инженер Хачатрян рядом с мощной, гигантской трубой. Он указывает на марку трубы. Она называется «Сафо». Подпись: «Азэ Алибековне Тахо-Годи с уважением А. Хачатрян. 26/VI.68». На другом снимке группа инженеров, конструкторов, рабочих у подножия этой гигантской «Сафо» (десять человек). На обороте надпись разъясняющая: «Первая в стране железобетонная труба, полученная на установке МРИ г. Череповец. Первое изделие названо САФО». Труба только что родилась – на ней дата 5 мая 1968 года – вот вам воздействие поэзии Сафо на моей лекции в Литинституте! Где еще вы это встретите? Заметьте, подарок мне сделан в летнюю сессию, к празднику учебному – результат праздника производственного. Мне почему-то вспомнилась драма с изобретателем новых труб инженером Лопаткиным в романе Дудинцева «Не хлебом единым» (я его романы перечитываю). В 1986 году в Литинституте меня наградили почетной грамотой – 30 лет учила будущих «инженеров человеческих душ».

Да, не забыть мне садик за решеткой и ступени в старинный особняк – на каждой ребята: кто курит, кто спорит, а кто и созерцает. И все какие-то веселые. Вот в этом замечательном заведении (неподалеку от него разные «забегаловки», что тоже всех радует) и удивительным образом вырастали такие знатоки поэзии и вообще литературы, как Стасик и Костя. А Станислав еще энтузиаст-книжник. И каждую книгу покупает в двух экземплярах и так заполнил свою квартиру – они уже окончательно его вытеснили, – что половину передал в Литинститут (это уже когда он солидный профессор) по символической цене – 10 рублей за том (это в наше-то время!), то есть попросту подарил.

Когда приходил бывало к нам в десятом часу вечера и вместе сидели за чаем, как бедный Стасик шептал разные немудрящие новости или рассуждал об идеях и смыслах, я ему каждый раз напоминала, что мы живем совсем обособленно, никого нет постороннего, стены необъятной толщины, никто не услышит – телефон выключен и т. д. и т. д., – но приучить трудно: говорит тихо-тихо, а потом вдруг вытаскивает из огромного портфеля приемник, на котором можно «ловить» какие угодно короткие «вредные» волны. «Да, у нас на Арбате ничего нельзя, все забивают». – «Нет, попробуйте, попробуйте». В следующий раз мы возвращаем Стасику это чудо техники, и он утаскивает его в своем необъятном портфеле, где и книг полно. Вот вам и шепот, а таскать в портфеле подобную технику не боится!

Не так-то просто было писать в 20-е годы книги по чистой философии и по истории античной философии. Еще труднее было их печатать, приходилось прибегать к разного рода ухищрениям. Так появились книги А. Ф. Лосева под маркой «Издание автора» (маленькие тиражи в пределах 1500 экземпляров).

За кратчайший срок с 1927 по 1930 год, всего за три года, Алексеем Федоровичем было издано восемь книг (все они переизданы издательством «Мысль» в 1993–1999 годах). Это были: в 1927 году «Античный космос и современная наука» (550 стр.), «Музыка как предмет логики» (262 стр.), «Философия имени» (254 стр.), «Диалектика художественной формы» (250 стр.); в 1928 году – «Диалектика числа у Плотина» (194 стр.); в 1929 году – «Критика платонизма у Аристотеля» (204 стр.); в 1930 году – первый том «Очерков античного символизма и мифологии» (912 стр.) – второму тому так и не дали появиться. И наконец последняя, фатальная книга «Диалектика мифа» (тоже 1930 год, 250 стр.) [235]235
  Эта книга теперь не раз переиздавалась. Лучшее издание: Диалектика мифа. М.: Мысль, 2001. Книга переведена на иностранные языки, в том числе английский, испанский, немецкий, венгерский, болгарский, сербский, японский.


[Закрыть]. Уже одни заголовки этих томов подтверждают слова Алексея Федоровича о себе как о философе имени, мифа и числа.

Книги А. Ф. Лосева не избегали современности, а наоборот, были связаны с ней. Он писал не просто об античном космосе, но и о достижениях современной науки, самых последних, наиболее интересных, но и опасных в 1920-е годы, да и не только тогда (например, о теории относительности Эйнштейна, знаменитой формуле Лоренца, математических теориях П. А. Флоренского). В «Очерках античного символизма и мифологии» автор четко продумал историю понимания разных типов античности в новоевропейской культуре. При изучении Платона Алексей Федорович применил типологический метод, выявивший специфику именно языческого платонизма, без всякой его модернизации и христианизации. Алексей Федорович занят изучением последних философов античности – неоплатоников, шаг чрезвычайно опасный и дерзкий, так как усоветская наука заклеймила их мистиками и вычеркнула из истории философии. Только на склоне XX века, в 1980-е годы, А. Ф. Лосев приучит читателей и ученую публику к знаменитым именам Плотина и Прокла, некогда проклятым марксистами. В 1949 году он установит связи с Институтом философии Грузинской Академии наук на предмет перевода Прокла «Первоосновы теологии» (выйдет только в 1972 году) и консультаций для исследователей неоплатонизма (особенно Ш. В. Хидашели). Консультировал Алексей Федорович и перевод Иоанна Итала (византиец XI века, ученик Михаила Пселла), которым занималась Натэла Кечакмадзе. Хороший философ, она погибла так рано и так неожиданно. Недавно нашла ее книжечку с надписью: «Моим самым любимым друзьям, Алексею Федоровичу и Азе Алибековне. 22 декабря 1965 г.». А Денеза Зумбадзе, философ и богослов, разве ее забудешь?

А. Ф. Лосев своими книгами пытался осуществить ту самую связь времен, которая грозила распасться в 1920-е годы и, в конце концов, в ряде гуманитарных наук, в том числе философии и классической филологии, была уничтожена.

Книги печатались с огромным трудом. Одна из главных, до сих пор еще не разгаданная во всей полноте, – «Философия имени» (вышла в 1927 году), – написанная еще летом 1923 года и вынужденно сокращенная в 1926 году, навеяна философско-религиозными, так называемыми имяславскими спорами, возникшими в России перед Первой мировой войной, – о сущности Имени Божия. Имяславские споры среди афонского монашества в дальнейшем перешли в сферу размышлений известных русских религиозных философов, богословов, ученых, таких как о. Павел Флоренский, о. С. Булгаков, В. Ф. Эрн, М. А. Новоселов, профессор М. Д. Муретов, епископ Феодор (Поздеевский), о. Феодор Андреев, известный петербургский священник, философ В. Н. Муравьев, математики – профессор Д. Ф. Егоров (президент Математического общества Москвы), профессор Н. Н. Бухгольц, профессор Н. Н. Лузин, профессор С. П. Фиников, Н. М. Соловьев и др. Имяславие, или ономатодоксия, – одно из важнейших и ранних (ёще с IV века) учений ортодоксального Востока. Почитание и истолкование Имени Божия обусловило в свое время догматику, культ и мистическое сознание православия, утвердившееся в учении о сущности и энергии Имени Божия у великих византийцев, святого Григория Паламы (XIV век) и святого Марка Эфесского (XIV–XV века). А. Ф. Лосеву, по своим убеждениям философу-имяславцу, особенно была близка догматическая основа этого религиозного движения. И вполне естественно в письме о. П. Флоренскому А. Ф. Лосев обратился с просьбой обсудить с ним тезисы имяславского учения, о которых он беседовал с афонским старцем о. Иринеем (Цуриковым). Письмо написано в январе 1923 года, а летом того же года «Философия имени» была завершена. Ей предшествовали и сопутствовали философско-богословские доклады Алексея Федоровича, посвященные историко-догматическому развитию этой проблемы, важной для современного положения русской православной церкви. Доклады проходили в квартире Лосевых на Воздвиженке (дом 13) или у Д. Ф. Егорова. В 1922 году А. Ф. Лосев и Валентина Михайловна Соколова были обвенчаны о. Павлом Флоренским в день Вознесения Господня в Сергиевом Посаде, в Ильинском храме. С тех пор В. М. Лосева стала верной помощницей и защитницей философа Лосева в проблемах религиозных, научных, издательских и житейских. Без ее деятельной любви не были бы напечатаны все книги 1920-х годов, то что теперь называют первым «восьмикнижием». Без ее молитвенной помощи Алексей Федорович не вынес бы невзгоды и мытарства, выпавшие на его долю.

Вот и в 1924 году он опять собирает новый сборник, состав которого свидетельствует о роли Валентины Михайловны в этом новом издании, хотя помнилась еще история с погибшей «Духовной Русью». Теперь, чтобы избежать строгости цензуры, затеяно математическое, астрономическое и механико-физическое собрание текстов – несомненное воздействие советов Валентины Михайловны.

В письме о. Павлу Флоренскому (24 мая 1924 года) Алексей Федорович приглашает его участвовать в этом сборнике, где сам Алексей Федорович пишет о математических учениях Плотина и Ямвлиха, В. Н. Муравьев о некоторых вопросах теории множества, В. П. Зубов о средневолновой физике и оптике, В. М. Лосева об астрономических системах Птолемея и Прокла. В конце письма просьба к о. Павлу посетить супругов Лосевых и разделить с ними «благостные воспоминания» в годовщину их свадьбы 23 мая по старому стилю (5 июня по н. ст.) [236]236
  Письмо опубликовано в сб. Контекст-90. М., 1990. С. 14.


[Закрыть].

Не знаю, состоялась ли эта встреча, но что задуманный сборник не состоялся, хорошо известно.

Кто же такая Валентина Михайловна Лосева?

Валентина Михайловна (27 апреля 1898–29 января 1954) родилась в Москве в семье Михаила Васильевича и Татьяны Егоровны Соколовых, которые помнили свое крепостное детство (деревня Шахматово, Московской области, Клинского уезда), но, перебравшись в Москву и обосновавшись в центре города на Воздвиженке (дом Арманд № 13), завели свое дело (он – лучшие в Москве щетки, она – модную мастерскую дамского платья). Умело приумножая свое состояние, родители Валентины Михайловны, сами научившиеся только читать и писать, прекрасно понимали вместе с тем огромную роль культуры и сделали все, чтобы их дети, старший Николай и младшая Валентина, выросли превосходно образованными людьми. Сын закончил Высшее техническое училище, стал инженером-теплотехником. Валентина Михайловна росла дома с гувернантками и учителями, а затем закончила с отличием 1-ю Московскую женскую гимназию и дополнительное математическое отделение 4-й гимназии. Она прекрасно владела тремя европейскими языками, изучала латынь и греческий, а в 20-е годы и древнееврейский. Была прекрасной музыкантшей (фортепьяно), любила живопись и литературу, но не меньше того – философию, математику и небесный свод. Валентина Михайловна поступила на Высшие женские курсы, вошедшие после революции в состав Московского университета, и закончила физмат 1-го МГУ в 1924 году по специальности «астрономия». В юности увлекалась символистами, «Миром искусств», ежегодно ездила с матерью в Париж (на демонстрации новых мод переводчицей при матери), ходила на концерты Скрябина, публичные лекции Вяч. Иванова, слушала Вагнера, читала не только Тютчева и Новалиса, но и Ницше. В трудный 1919 год после лекций Бердяева о безумии, охватившем Россию, написала ему письмо (17/VI), где выразила мысль о том, что путь России – это безумие перед людьми, но мудрость перед Богом. Философ ответил ей не только на метафизические вопросы, но даже и по поводу неразделенной любви, которую определил как ложную, обманчивую и не благословенную Богом.