Текст книги "Верховный суд СССР"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)

Это же положение применительно к большой группе преступлений выражено в постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 6 октября 1970 г. «О судебной практике по делам об автотранспортных преступлениях»¹⁸⁴. В нем, в частности, сказано, что, поскольку субъективную сторону деяний, предусмотренных ст. ст. 211, 212², 213, 253 УК РСФСР, определяет неосторожное отношение лица к возможности наступления общественно опасных последствий при нарушении им правил безопасности движения и эксплуатации транспортных средств, упомянутые преступления должны рассматриваться щк совершенные по неосторожности. Это разъяснение может быть распространено и на некоторые другие составы преступлений, в частности на преступления, предусмотренные чч. 2 и 3 ст. 140 УК РСФСР.

Характер мотивов и целей во многих случаях имеет непосредственное значение для квалификации преступления. В нескольких постановлениях и определениях подчеркивалось, например, что осуждение за спекуляцию не может иметь места, если у обвиняемого не было цели наживы¹⁸⁵, являющейся признаком состава спекуляции, хотя бы лицо осуществило скупку и перепродажу предметов.

По вопросам уголовной ответственности несовершеннолетних в постановлениях и определениях Верховного Суда проведена линия на применение к ним по возможности мер, не являющихся уголовным наказанием; когда же этого избежать нельзя – то на применение преимущественно мер, не связанных с лишением свободы. При этом основное внимание обращается на задачу исправления и перевоспитания несовершеннолетних.

Указания по этим вопросам содержатся, в частности, в постановлениях Пленума Верховного Суда СССР от 3 июля 1963 г. «О судебной практике по делам о преступлениях несовершеннолетних»¹⁸⁶ и от 16 октября 1972 г. «О судебной практике по делам о преступлениях несовершеннолетних и о вовлечении их в преступную и иную антиобщественную деятельность»¹⁸⁷. В них содержится ряд указаний, касающихся ответственности несовершеннолетних и лиц, вовлекающих последних в преступления и иные антиобщественные деяния.

В частности, указывается, что к несовершеннолетним, совершившим тяжкие преступления, в необходимых случаях должны применяться строгие меры наказания, но суды должны учитывать обстоятельства, указанные в ст. 32 Основ, и в частности то (особенно в отношении подростков в возрасте 14-16 лет), что совершение преступления несовершеннолетним является в силу ст. 33 Основ смягчающим обстоятельством.

Даны также указания об ответственности лиц, вовлекающих несовершеннолетних в антиобщественную деятельность, по ст. 210 УК РСФСР, а также по совокупности по другим статьям УК в качестве соучастника или исполнителя. В постановлении от 16 октября 1972 г. специально разъясняется понятие доведения до состояния опьянения несовершеннолетних.

Обращено внимание судов на то, что вовлечение взрослыми несовершеннолетних в совершение преступлений и других антиобщественных поступков является одним из обстоятельств, способствующих совершению ими этих поступков, поэтому неуклонное применение закона об ответственности за такое вовлечение является важным средством предупреждения преступности среди несовершеннолетних.

Большое внимание Верховный Суд СССР уделил раскрытию содержания и значения института необходимой обороны.

В ст. 9 Основных начал 1924 года и основанных на ней статьях УК союзных республик говорилось, что меры наказания не применяются вовсе к лицам, действующим в состоянии необходимой обороны.

В определении Судебной коллегии от 12 февраля 1955 г.¹⁸⁸ по делу А. эти статьи были истолкованы в том смысле, что не является преступлением лишение жизни нападавшего, совершенное лицом, находящимся в состоянии необходимей обороны, если при этом не было допущено превышения ее пределов.

Таким образом, Верховный Суд рассматривал убийство, совершенное в состоянии необходимой обороны без превышения ее пределов, как деяние, не только не влекущее применения наказания, но как правомерное, не являющееся преступлением. Это было четко выражено затем в ст. 13 Основ уголовного законодательства, которая начиналась словами: «Не является преступлением...».

Большое значение для глубокого и правильного понимания и применения судами норм о необходимой обороне, а также для совершенствования науки уголовного права имело руководящее постановление Пленума Верховного Суда СССР от 23 октября 1956 г. «О недостатках судебной практики по делам, связанным с применением законодательства о необходимой обороне»¹⁸⁹.

Развивая предыдущую практику Верховного Суда, это постановление сформулировало принципиальное положение о праве граждан на оборону от общественно опасных посягательств. В нем указано, что действия, вытекающие из этого права, не только не содержат состава преступления как не представляющие общественной опасности, но, наоборот, содействуют укреплению социалистического правопорядка.

В постановлении от 23 октября 1956 г. дано определение превышения пределов необходимой обороны, которого не было в действовавшем тогда законе. Превышение признавалось в тех случаях, когда обороняющийся прибег к защите такими средствами и методами, которые явно не вызывались ни характером нападения, ни реальной обстановкой, и без необходимости причинил нападавшему тяжкий вред¹⁹⁰.

Постановление 1956 года ориентирует суды на то, чтобы при решении вопроса о превышении пределов необходимей обороны учитывались как степень и характер опасности, угрожавшей оборонявшемуся, так и его силы и возможности по отражению нападения, его состояние, вызванное нападением, и т. д.

В постановлении разъяснено, что действия липа, подвергшегося нападению, повлекшие тяжкие последствия для нападавшего, если они совершены уже после того как нападение было предотвращено или окончено и миновала необходимость в применении средств защиты, не признаются совершенными в состоянии необходимой обороны, а являются актами самочинной расправы и влекут ответственность как за умышленное преступление. Вместе с тем было пояснено, что состояние необходимой обороны наступает не только в самый момент нападения, но и тогда, когда налицо реальная угроза нападения; учитывать эти обстоятельства стало правилом и в практике, и в уголовно-правовой литературе.

Состояние необходимой обороны признается существующим и тогда, когда акт необходимой обороны последовал непосредственно за актом уже оконченного нападения, если для оборонявшегося по обстоятельствам дела не был ясен момент окончания нападения. Следует заметить, что эта формулировка, воспроизведенная в действующем постановлении от 4 декабря 1969 г., не совсем определенна. Мысль, заключающаяся в ней, видимо, такова: право на необходимую оборону сохраняется и тогда, когда по обстоятельствам дела оборонявшийся, имея к тому серьезные основания, считал, что посягательство еще продолжается.

В постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 23 октября 1956 г. были впервые сформулированы соображения о мнимой обороне, причем разъяснено, что она исключает ответственность, когда вся обстановка давала достаточные основания лицу, применившему средства защиты, полагать, что оно подверглось Реальному нападению.

Как в этом постановлении, так и в постановлении от 4 декабря 1969 г. указывается, что если при мнимой обороне лицо и привлекается к уголовной ответственности, то за неосторожные действия. Столь категорическая формулировка вызывает, однако, сомнения.

Действующее постановление Пленума Верховного Суда СССР от 4 декабря 1969 г. «О практике применения судами законодательства о необходимой обороне»¹⁹¹ основано на ст. 13 Основ 1958 года, которая существенно усовершенствована по сравнению со ст. 9 Основных начал 1924 года. В постановление 1969 года включены с рядом изменений и дополнений разъяснения, содержавшиеся в постановлении от 23 октября 1956 г.

В постановлении 1969 года, исходя из определения превышения необходимой обороны, даваемого ст. 13 Основ, существенно уточнены разъяснения конкретных обстоятельств, учитываемых при решении вопроса о наличии или отсутствии превышения пределов необходимой обороны. Предложено, в частности, учитывать количество нападавших и оборонявшихся, их возраст, физическое состояние, наличие оружия, место и время посягательства и другие обстоятельства, которые могли повлиять на реальное соотношение сил посягавшего и защищавшегося.

Внесены уточнения также в разъяснение, данное в постановлении от 23 октября 1956 г., о действиях граждан по задержанию преступника непосредственно после посягательства для доставления его в соответствующие органы власти. Представляется, однако, что желательна регламентация этого вопроса в законе, так как задержание преступника представляет собой самостоятельный институт уголовного права.

В постановлении 1969 года разрешены два важных вопроса, касающиеся норм как Общей, так и Особенной частей. Один из них – о конкуренции ст. ст. 102 и 105 УК РСФСР, если в совершенном убийстве содержатся признаки как убийства при отягчающих обстоятельствах (например, убийство двух или более лиц), так и убийства при превышении пределов необходимой обороны. В постановлении указано, что при наличии в таких случаях признаков, обозначенных в пп. «д», «ж», «з», «и», «л» ст. 102 УК РСФСР и в ст. 105, убийство квалифицируется по ст. 105 УК РСФСР. _ Это разъяснение отражает существенно сниженную опасность убийства, как и нанесения телесного повреждения, при превышении пределов необходимой обороны (ст. 13 Основ).

Второй вопрос – о разграничении убийства и причинения телесного повреждения при превышении пределов необходимой обороны и в состоянии сильного душевного волнения. Постановление указывает наиболее существенные черты различия: в первом случае дред причиняется с целью защиты, во втором такой цели нет. Обязательный признак во втором случае – совершение преступления в состоянии внезапно возникшего сильного душевного волнения, вызванного противоправными действиями потерпевшего. При совершении преступления с превышением пределов необходимой обороны сильное душевное волнение не является обязательным признаком.

Заметим, что в постановлении 1969 года, как и в предыдущих постановлениях, употребляются термины «нападение» и «защита от нападения», тогда как законодатель начиная с УК 1922 года пользуется термином «посягательство». Термин «нападение» неточен, так как им не охватываются многие посягательства на государственные и общественные интересы, права граждан, социалистический правопорядок, например некоторые хулиганские действия в общественном месте.

Основные начала 1924 года в ст. 11, говоря о понятии начатого преступления, не указывали таких его стадий, как приготовление и покушение. Пленум Верховного Суда СССР в постановлении от 7 мая 1928 г., утвержденном 31 октября 1928 г. Президиумом ЦИК СССР¹⁹², истолковал ст. 11 в том смысле, что она охватывает и приготовительные действия. В дальнейшем Верховный Суд СССР, опираясь на УК большинства союзных республик, выделявших эти две стадии, разграничил стадии приготовления и покушения.

Статья 11 Основных начал не указывала на такой признак покушения, как недоведение преступления до конца по причинам, не зависящим от виновного, известный УК РСФСР 1922 г. и УК УССР 1927 г. Подчеркивалось, что покушением надо считать преступление, не доведенное до конца по обстоятельствам, не зависящим от обвиняемого. Это соответствует самому понятию покушения. Основы 1958 года этот признак включили в определение покушения (ст. 15).

Один из наиболее важных вопросов, касающихся стадий преступной деятельности, которые разрешались Верховным Судом в нескольких постановлениях и определениях по отдельным делам, – вопрос о характере умысла при покушении.

Военная коллегия в определении от 21 декабря 1959 г. по делу А.¹⁹³, а затем Пленум Верховного Суда СССР в постановлении от 3 декабря 1962 г. по делу А.¹⁹⁴ признали, что покушение на убийство возможно только с прямым умыслом и не может иметь места с косвенным умыслом. Постановлением Пленума Верховного Суда СССР от 3 июля 1963 г. «О некоторых вопросах судебной практики по делам об умышленном убийстве»¹⁹⁵ дано руководящее разъяснение, что в соответствии со ст. 15 Основ деяние может быть признано покушением на убийство лишь в тех случаях, когда оно совершалось с прямым умыслом.

Разъяснение касалось непосредственно умышленного убийства, но, несомненно, оно имеет принципиальное значение и может быть отнесено и к другом умышленным преступлениям. Признание возможности покушения с косвенным умыслом противоречило бы ст. 15 Основ, которая определяет покушение как действие, непосредственно направленное на совершение преступления, что предполагает прямой умысел – желание наступления общественно опасных последствий, которые предвидит виновный. При совершении деяния с косвенным умыслом виновный подлежит ответственности за фактически учиненные им деяния.

В нескольких определениях Верховный Суд СССР обратил внимание на необходимость учета указанных в ч. 3 ст. 15 Основ обстоятельств при назначении наказания, в частности степени осуществления преступного намерения¹⁹⁶.

Во многих постановлениях и определениях исправляются ошибки судов, не применивших норм о добровольном отказе от совершения преступления. Например, по делу М., добровольно отказавшегося от изнасилования четырнадцатилетней Девочки, Судебная коллегия определением от 28 июля 1967 г.¹⁹⁷признала, что он неправильно осужден за покушение на изнасилование, но, поскольку он допустил непристойные действия в отношении девочки, Коллегия переквалифицировала его преступление на статью, предусматривающую ответственность за развратные действия в отношении несовершеннолетних.

Среди вопросов, возникавших в практике Верховного Суда, существенное место занимало определение видов соучастников преступления.

Как известно, Основные начала 1924 года (ст. 12) знали три вида соучастников: исполнитель, подстрекатель, пособник; их определения содержались в УК союзных республик.

В связи с применением Закона от 7 августа 1932 г. «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов, кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности» в практике возник вопрос о новом виде соучастника, не предусмотренном законом (если не считать единичных упоминаний о нем в статьях Особенной части), – организаторе преступления и о квалификации его действий.

Принципиальное решение этого вопроса было дано в постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 8 января 1942 г. по делу С., Б. и других¹⁹⁸. Они были осуждены по Закону от 7 августа 1932 г., установившему весьма суровые наказания за злостное хищение социалистического имущества. Военная коллегия изменила квалификацию на соответствующую статью УК РСФСР 1926 года и снизила назначенное осужденным наказание. Это определение было отменено Пленумом Верховного Суда СССР, который не нашел оснований для переквалификации преступлений осужденных.

Особый интерес вызывает мотивировка Пленумом Верховного Суда квалификации действий Б., который лично не принимал участия в хищениях (очевидно, поэтому Коллегия и изменила квалификацию его преступления, признав его пособником в краже). В постановлении говорится: «Такая точка зрения является ошибочной, так как Коллегия не учла в данном случае, что Б. являлся одним из организаторов и вдохновителей хищения. При этих условиях степень общественной опасности действий Б. не только не может считаться ниже опасности действий лиц, непосредственно участвовавших в хищении, но еще и превышает ее, в особенности по сравнению с рядовыми участниками хищения».

Пленум Верховного Суда признал неправильным применение к Б. как к организатору ст. 17 УК и указал, что роль организатора преступления выходит за пределы соучастия в формах, указанных в ст. 17 УК, т. е. в форме подстрекательства и пособничества, так как действия организатора не ограничиваются подстрекательством или совершением пособнических действий, но выражаются в самой организации преступления, являющейся одним из наиболее важных элементов исполнения преступления. Поэтому Пленум Верховного Суда СССР признал, что организаторы, хотя бы и не участвовавшие лично в совершении преступления, должны рассматриваться как его исполнители и их действия должны квалифицироваться без применения ст. 17 УК.

Представляется, что при отсутствии специального указания в законе на организатора как соучастника преступления, квалификация его действий как исполнителя была правильной. Она была принята практикой и теорией советского уголовного права. Основы 1958 года включили в число соучастников организатора; квалификация действий организатора без применения ст. 17 при действии Основ 1958 года, что предлагали отдельные авторы, была бы отступлением от закона.

Основы 1958 года, как известно, при определении пособничества восприняли положения о пособничестве, содержавшиеся в УК Украинской ССР 1927 года и УК Грузинской CCP 1928 года, которые к пособничеству относили только заранее обещанное укрывательство преступления и преступника. Соответственно и в определение пособника (ст. 17 Основ) включено указание на такой его вид, как заранее данное обещание укрыть преступление или преступника.

Раскрывая содержание понятия заранее обещанного укрывательства в руководящем постановлении от 31 июля 1962 г. «О судебной практике по делам о заранее не обещанном укрывательстве преступлений, приобретении и сбыте заведомо похищенного имущества»¹⁹⁹, Верховный Суд СССР справедливо указал, что таковым является и обещание укрывательства, данное во время совершения преступления, но до его окончания; такое обещание содействует дальнейшему совершению преступления и потому является пособничеством.

В постановлении также указано, что укрывательство может быть признано соучастием, если по другим причинам (например, в силу систематичности) оно давало исполнителю преступления возможность рассчитывать на подобное содействие.

Недочетом этой формулировки следует признать отсутствие указания на психическое отношение человека, который систематически укрывает имущество, к своим действиям. Поскольку он будет нести ответственность за заранее обещанное укрывательство, надо установить, что он сознавал уверенность исполнителя в том, что последнему обеспечено укрывательство с его стороны.

В постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 11 июля 1972 г. «О судебной практике по делам о хищениях государственного и общественного имущества» сказано точно, что именно следует квалифицировать как соучастие в хищении. Это «систематическое приобретение от одного и того же расхитителя похищенного имущества лицом, сознававшим, что это дает возможность расхитителю рассчитывать на содействие в сбыте данного имущества»²⁰⁰.

Верховный Суд постоянно подчеркивает обязательность установления причинной связи между действиями соучастников и совершением преступления и наличия единого умысла у всех соучастников²⁰¹. Он категорически отвергает разделяемое и сейчас некоторыми авторами мнение о возможности неосторожного соучастия или соучастия в неосторожном преступлении²⁰².

В определениях Судебной коллегии по уголовным делам от 1 октября 1942 г. по делу Ш. и от 30 июня 1954 г. по делу Д. и других²⁰³ очень четко выражена мысль, что лица, совместно участвовавшие в совершении преступления, равно как подстрекатели и пособники, не могут нести ответственности за эксцесс исполнителя, т. е. за действия исполнителя, которые не охватывались умыслом других соисполнителей, или подстрекателя, или пособника.

Значительное число руководящих постановлений Пленума Верховного Суда СССР посвящено вопросам уголовной ответственности и наказания.

В руководящем постановлении от 19 июня 1959 г. «О практике применения судами мер уголовного наказания»²⁰⁴ обращается внимание на необходимость учета при назначении наказания всех целей наказания, о которых говорится в ст. 20 Основ.

В постановлении от 4 марта 1961 т. «О судебной практике по применению условного осуждения»²⁰⁵также указывается, что в каждом конкретном случае применения условного осуждения надо исходить из целей как исправления и перевоспитания осужденного, таки предупреждения совершения новых преступлений осужденным и иными лицами. Об этом же говорится в постановлениях, касающихся условно-досрочного освобождения.

Ряд руководящих разъяснений ориентирует суды на применение строгих мер наказания к лицам, совершившим особо опасные преступления, и к особо опасным рецидивистам. Вместе с тем разъясняется, что суды должны шире применять меры наказания, не связанные с лишением свободы, к лицам, совершившим преступления, не представляющие большой общественной опасности, и способным встать на путь исправления без изоляции от общества, а также условное осуждение, передачу на рассмотрение общественности дел о правонарушениях, не представляющих значительной общественной опасности²⁰⁶. Верховный Суд неизменно указывает на обязательность индивидуализации наказания, назначения виновным мер наказания дифференцированно, в соответствии с тяжестью содеянного и с учетом личности виновного.

В материалах практики Верховного Суда содержатся разъяснения по ряду конкретных вопросов, относящихся к наказанию.

Так, в руководящих постановлениях от 19 июня 1961 г. и 31 июля 1962 г.²⁰⁷ даны четкие указания об определении судами вида исправительно-трудовой колонии лицам, осужденным к лишению свободы.

В постановлении от 30 июня 1969 г. «О судебном приговоре»²⁰⁸ дается разъяснение, что если в санкции статьи закона помимо лишения свободы указаны также другие меры наказания, то суд, если он избирает лишение свободы, должен мотивировать избрание этой меры, чего не требуется при применении более мягких мер.

Существенные разъяснения, относящиеся к применению исправительных работ, занимающих среди других видов наказания значительное место, содержатся в постановлении от 11 июля 1972 г. «О практике применения судами исправительных работ без лишения свободы»²⁰⁹. В нем указано, что это наказание, как и Другие, необходимо индивидуализировать, в частности при решении вопроса о сроках наказания и размерах удержаний. В постановлении разрешен вопрос о некоторых правовых последствиях замены исправительных работ лишением свободы вследствие злостного уклонения осужденного от их исполнения (ч. 2 ст. 25 Основ).

По смыслу этого постановления и постановления от 18 марта 1970 г. «Об исчислении срока погашения судимости»²¹⁰ правовые последствия по отбытии лишения свободы, назначенного взамен исправительных работ, в частности сроки погашения судимости осужденному, определяются по правилам, установленным для исправительных работ, а не для лишения свободы.

В постановлении конкретно определено понятие злостного уклонения от исправительных работ и разъяснено, что по смыслу ст. 25 Основ уголовного законодательства суд в этом случае может заменить исправительные работы лишением свободы на тот же срок также тогда, когда в статье УК лишение свободы вообще не определено или же указан меньший срок лишения свободы, чем тот, которым заменены исправительные работы.

Значительное внимание в практике Верховного Суда уделено множественности преступлений. Множественность преступлений, по общему , правилу, свидетельствует о большей общественной опасности преступника и преступлений, что находит выражение и в характере ответственности.

В ряде руководящих постановлений, в том числе в постановлении от 11 июля 1972 г. «О судебной практике по делам о хищениях государственного и общественного имущества»²¹¹. Верховный Суд СССР неизменно указывает, что преступление не может признаваться повторным, если снята или погашена судимость за прежнее преступление или по делу о нем истекли давностные сроки. Такое решение прямо вытекает из содержания и значения института давности и погашения либо снятия судимости. Этому ни в какой мере не противоречит возможность учета при определении судом вида исправительно-трудовой колонии факта отбывания осужденным ранее лишения свободы за прежнее преступление, хотя бы судимость за него была погашена или снята. В данном случае речь идет не о судимости как отягчающем обстоятельстве, а о факте отбывания в прошлом лишения свободы по приговору суда, что не влияет на вид и размер наказания, но может быть учтено, как и другие обстоятельства, характеризующие личность виновного, при выборе вида колонии, наиболее отвечающего в данном случае задачам исправления и перевоспитания осужденного и предупреждения новых преступлений.

В постановлении от 3 июля 1963 г. «О судебной практике по признанию лиц особо опасными рецидивистами» с изменениями, внесенными 18 марта 1970 г.²¹², указывается, что применение судами законов, предусматривающих повышенную ответственность особо опасных рецидивистов, обеспечивает эффективную борьбу с преступностью и имеет важное значение в укреплении социалистического правопорядка. Постановление указывает, что особо опасными рецидивистами могут быть признаны лишь злостные преступники, представляющие повышенную опасность для общества и упорно не желающие стать на путь исправления.

Верховный Суд СССР в свое время признал неправильным постановление Верховного Суда одной из республик о том, что суд, признавая лицо особо опасным рецидивистом, может тем же приговором осудить его по той части статьи УК, которая предусматривает усиление наказания за совершение преступления особо опасным рецидивистом (например, по ч. 3 ст. 89 УК РСФСР). Верховный Суд СССР разъяснил, что такая квалификация возможна лишь в случае, если лицо было признано судом особо опасным рецидивистом до совершения этого преступления. Это постановление исходило из того, что в соответствии со статьями УК союзных республик, в которых указан специальный субъект преступлений – особо опасный рецидивист, состав данного преступления будет налицо лишь в случае, если преступление совершило лицо, уже признанное таковым. Позднее это положение стало нормой закона (ст. 23 Основ).

Рассматриваемым пост а нов лени ем 1963 года было разъяснено, что признание лица особо опасным рецидивистом отменяется при снятии с нею судимости. Это положение также включено в ст. 23¹ Основ.

Существенное значение для правильного, соответствующего закону применения ст. 23¹ Основ имеет разъяснение Верховного Суда СССР о том, что при назначении наказания за несколько преступлений при решении вопроса о признании лица особо опасным рецидивистом учитывается не наказание, назначенное по совокупности, а наказание, назначенное за преступление, которое указано в ст. 23¹ Основ, и срок этого наказания. Статья 23¹ связывает возможность признания осужденного особо опасным рецидивистом с фактом его осуждения за строго определенные в этой же статье преступления и на обозначенный в статье срок.

Постановление Пленума Верховного Суда СССР от 4 марта 1929 г. «Об условиях применения давности и амнистии к длящимся и продолжаемым преступлениям» действует с некоторыми изменениями и в настоящее время²¹³. Содержание его гораздо шире названия. Понятия длящегося и продолжаемого преступления как единого преступления широко применяются во многих случаях при решении вопросов ответственности за ряд преступных деяний. Например, продолжаемое хищение существенно отличается от повторного и иногда может означать признание хищения совершенным в крупных размерах (см. постановление от 11 июля 1972 г.).

Значительное внимание уделено вопросу о назначении наказания по нескольким преступлениям и по нескольким приговорам. Основные начала 1924 года в ст. 33 установили, что, когда в совершенном преступлении сочетаются признаки нескольких преступлений (идеальная совокупность), а равно когда обвиняемый до вынесения приговора совершил два или более преступлений (реальная совокупность), меры наказания определяются по тому преступлению, которое влечет за собой более строгую меру наказания. Пленум Верховного Суда СССР в постановлении от 4 марта 1929 г.²¹⁴ истолковал эту статью в том смысле, что при наличии как идеальной, так и реальной совокупности преступлений суд должен рассматривать всю совокупность совершенных обвиняемым преступных деяний как одно целое, характеризующее повышенную опасность личности обвиняемого. Поэтому в конечном выводе суд ставит на свое обсуждение вопрос, какая мера наказания в пределах, указанных в статье, предусматривающей наиболее строгое наказание, должна быть назначена по этой статье за всю совокупность совершенных им преступлений.

Фактически в судебной практике, как правило, применялся принцип поглощения более суровым наказанием менее суровых. Однако суды, определяя наказание за наиболее тяжкое преступление, нередко по существу учитывали и факт совершения виновным других преступлений. Как известно, действующее законодательство (ст. 35 Основ) представляет судам возможность применять при совокупности преступлений принцип как поглощения, так и сложения наказаний в пределах наиболее суровой санкции.

Следует заметить, что разъяснения, данные в постановлении от 4 марта 1929 г., о том, что правила о совокупности применяются, когда ни по одному из преступлений, входящих в совокупность, не вынесен приговор, и о том, что суд может присоединить к основному наказанию, назначенному по совокупности, любую из дополнительных мер наказания, предусмотренных статьями, по которым квалифицированы совершенные виновным преступления, в более точной редакции нашли отражение в ст. 35 Основ 1958 года.

Специальных руководящих постановлений по вопросам назначения наказания при совершении нескольких преступлений (ст. 35) и по нескольким приговорам (ст. 36) после издания Основ 1958 года пока не было, но в многочисленных руководящих указаниях, постановлениях и определениях по отдельным делам содержатся указания о применении правил о совокупности при квалификации ряда преступлений, например о применении по совокупности статей об умышленном убийстве и разбое, об умышленном убийстве и превышении власти, о спекуляции и занятии запрещенным промыслом, о взяточничестве и других должностных преступлениях, а также хищении, подделке документов и т. д.

В нескольких руководящих постановлениях по отдельным вопросам разъясняются положения ст. 36 Основ.

Например, в упоминавшемся постановлении от 18 марта 1970 г. разъясняется, что лицу, совершившему преступление до полного отбытия наказания за прежнее преступление, в силу ст. 36 обязательно присоединяется к новому наказанию полностью или частично неотбытая часть наказания. При этом в общих чертах разъясняется, какие обстоятельства должны учитываться при решении вопроса о том, в каком размере следует присоединить прежнее наказание.