Текст книги "Из современной английской новеллы"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

Из современной английской новеллы

Пять рассказчиков под одной крышей

Название этого сборника точно определяет его характер. В отличие от тома «Современной английской новеллы», изданного «Прогрессом» десять лет назад и включавшего произведения девятнадцати авторов, число их ограничено на этот раз пятью именами.

Однако эту подборку рассказов никак не следует считать случайной. Мало того, что каждый из авторов – фигура по-своему приметная. При весьма существенных различиях, которые читатель без труда уловит, все они, бесспорно, связаны с ведущей традицией английской прозы, традицией реалистического повествования, внимательно и цепко вбирающего в себя течение жизни – частной и общественной, – ее коллизии, социальные и психологические, коллизии, раскрывающиеся подчас на самом, казалось бы, житейском, непритязательном бытовом уровне.

Слово проза произнесено сознательно: ни один из этих писателей не занимается по преимуществу новеллой, точнее говоря, все они, кроме П. Джиллиат, по преимуществу романисты, сборники рассказов занимают довольно скромное место в перечне их произведений.

Вероятно, здесь играют роль и особенности книжного рынка в современной Великобритании. Число литературных журналов, печатающих рассказы, сильно сократилось. Выходящие ежегодники и антологии не могут заменить периодику. Вот почему профессиональным прозаикам приходится ориентироваться прежде всего на роман либо выжидать, пока наберется достаточно рассказов для авторского сборника. Вряд ли стоит, однако, говорить в связи с этим об упадке жанра короткой прозы в Англии. Можно даже высказать предположение, что сама эта подвижность и зыбкость жанровых границ и даже скромные размеры территории, занимаемой рассказом, скорее идут ему на пользу.

Известно ведь, что многочисленные и постоянные журнальные «площадки» в США неприметно формируют определенный тип рассказа, рассчитанный на читательскую аудиторию того или иного периодического издания. Так сформировались новеллистические «школы» «Нью-Йоркера», «Сатердей ивнинг пост», «Эсквайра» и т. д. – явление, совершенно нехарактерное для английской литературы нашего времени. В большинстве своем нынешний английский рассказ лишен эффектной внешней оснастки, острой фабульности. Он редко воспринимается как нечто завершенное, чаще – как фрагмент, эпизод или этюд из жизни персонажа, о котором повествует автор, даже если на наших глазах обрывается эта жизнь.

Трудно сказать, хорошо это или плохо; стереотипность и поверхностность вовсе не обязательные спутники рассказа, построенного «по канонам» жанра. История англо-американской новеллы в лучших ее достижениях – от наследия Эдгара По и О. Генри до творчества таких мастеров, как Киплинг и Моэм, – свидетельствует об этом очень наглядно. И не в оценках суть. Просто надо отметить, что это тяготение к фрагментарности, несомненно связанное с тем, что авторы, представленные в сборнике, привыкли к большему повествовательному пространству – пространству романа, составляет одну из сближающих их особенностей.

Другая общая черта этих писателей – обращенность к быту в разных его аспектах и на разных социальных и даже географических координатах. Случается, что этот пристальный взгляд в повседневность приводит к дробной фактографичности. Но чаще всего, и это еще одна общая черта рассказчиков, объединенных сборником, им удается показать повседневность в таком ракурсе, что под ней угадывается нечто более существенное и глубокое. Во всяком случае, к этому они стремятся.

А теперь, наметив некоторые пересекающиеся линии творчества пяти авторов, оказавшихся в одной книге, расскажем немного о каждом из них.

Хотя писатели расположились на страницах сборника не по «чинам», а в порядке алфавита русской транскрипции их фамилий, получилось так, что открывают книгу два новеллиста, не только принадлежащие к одному поколению (Брайен Глэнвилл родился в 1931 году, Пенелопа Джиллиат – в 1932), но и образовавшие в этой книге свое особое крыло, которое условна можно назвать «плебейско-радикальным». «Плебейское» начало представлено здесь героями спортивных рассказов Глэнвилла, радикальное – интеллигентами, о которых много пишет Джиллиат.

Как видим, сближение действительно условное, однако в общем тематическом и проблемном контексте книги оно имеет свой смысл. В биографическом справочнике Who’s who, где помещена заметка о Джиллиат, указано: политические убеждения – социалистка. Политическая жилка бьется и в ряде ее рассказов. Персонажи Глэнвилла ни о чем подобном и не помышляют, однако и в «малом мире» профессионального коммерческого спорта, в котором они наглухо замкнуты, ведется своя политика, немудрящая, но не менее от этого эффективная и жестокая.

Обычный герой Глэнвилла – он же и рассказчик – парень из низов, ставший, быть может, героем на час на футбольном поле или боксерском ринге, но никогда не забывающий, что он не более чем живой товар в руках предприимчивых менеджеров – этих стратегов и тактиков организации спортивных баталий. Глэнвилл нередко передает слово им самим („Чашка чая“, „Это меня очень расстроило“, „Ящик виски“), полностью входя в образ и вызывая в памяти талантливого американского новеллиста предвоенной эры Ринга Ларднера, создававшего „необыкновенно едкие и злые словесные автопортреты своих весьма антипатичных „героев“.

Надо сказать, что у Ларднера в этих автопортретах и характерность, и самый характер были прочерчены острее и рельефнее. Глэнвилла больше занимает сюжетная ситуация, лишь приоткрывающая перед нами довольно примитивные, но резко драматичные эмоции. Жизнь спортсмена пропитана агрессивностью; к данному человеческому качеству Глэнвилл очень восприимчив, и, даже обратившись к совершенно иному материалу, в очень выразительной зарисовке туристского бытия в маленькой деревушке на острове Эльба, он запечатлел чиновника из Флоренции – нахала почти гомерических масштабов („Arrivederci, Elba“).

Б. Глэнвилл пришел в литературу в начале 50-х годов, опубликовал с тех пор около двадцати книг, главным образом романов. В 1950–1962 гг. был литературным консультантом лондонского издательства „Бодлей хэд“, а с 1960 г. – спортивным обозревателем „Санди таймс“. Журналистская хватка, стремление передать динамизм „сиюминутного“ события, не вдаваясь в психологические подробности, – все эти свойства, присущие спортивному репортажу, явно присущи и рассказам писателя.

Любопытно, что и Пенелопа Джиллиат – ровесница Глэнвилла по годам, но на десять с лишним лет позже опубликовавшая свою первую книгу, – также прошла основательную школу журналистской работы в печати. Правда, это была совсем иная школа: Джиллиат приобрела известность и в Англии, и в США (где она довольно долго жила) как театральный и кинокритик, постоянный сотрудник ряда крупных журналов.

В начале 60-х годов Джиллиат стала женой Джона Осборна, что, естественно, способствовало укреплению театральных интересов молодого критика. Первоначальная профессия П. Джиллиат (которой она, впрочем, остается верна до сих пор) также оказала свое характерное воздействие на ее писательский облик, стиль, самый подход к работе. Джиллиат, как и Глэнвилла, можно назвать новеллистом-графиком, но если Глэнвилл ведет линию повествования резко, грубовато, с нажимом, то Джиллиат предпочитает в своих эскизах штрих тонкий, легкий и как бы незаконченный. Язык ее, по видимости, очень прост, стиль лаконичен, даже деловит, все происходящее описано четко, и при всем этом в рассказах ее возникает некая прозрачная вязь незавершенности, оставляющая читателю место для размышлений. Автор словно бы отсутствует – есть журналист с блокнотом и магнитофоном, записывающий диалоги и монологи, скупо намечающий обстановку действия. Но это обманный маневр. Автор присутствует, именно он создает атмосферу рассказа – грустную или юмористическую, драматическую или мирную, но неизменно сердечную, быть может, порой и чуть сентиментальную.

Рассказ „Завидные судьбы“ дал название последнему сборнику Джиллиат. Мы попадаем на обед к епископу, старику девяноста двух лет с более чем полувековым стажем радикала, участнику всевозможных общественных акций и кампаний, начиная с движения суфражисток. Это высокое и довольно древнее духовное лицо возникает перед нами как живой, очень привлекательный человек, к которому нас действительно привели в дом.

Рассказ как будто бы открыто публицистичен. За столом идет чуть ли не политическая дискуссия, прерываемая реминисценциями старика и его младшей (ей восемьдесят шесть) сестры. Но внутренняя непринужденность, юмор и теплота отношения автора к этим симпатичным старикам придают рассказу легкость и ноту достоверности. Старость – излюбленная (вернее, особо чувствительная) тема в современной английской литературе, не только в прозе. Об извечной, с предопределенным финалом, борьбе человека против угасания тела и духа, о неизбежном одиночестве и частой социальной беззащитности стариков пишут много и в разной эмоциональной тональности – от жалостной до горько циничной.

П. Джиллиат склонна, не поступаясь жесткой правдой, находить у своих стариков большие резервы стойкости, рожденной действенной добротой, чувством своей причастности к жизни не только родных и близких, но и „чужих“ людей (рассказ с американским фоном „Спрашивайте – отвечаем“). Вообще – в этом смысле она большая оригиналка – П. Джиллиат проявляет склонность к изображению хороших людей: чудаковатых, даже эксцентричных, но „доброкачественных“ по своей сути. Что же касается негативных начал – корыстность, эгоцентризм и малодушие вызывают у нее брезгливо-ироническую реакцию. Так, несколькими словами автора и персонажей „припечатан“ либеральный интеллигент, не однажды предавший ближнего своего („Невинные шутки“).

Переход от произведений Б. Глэнвилла и П. Джиллиат – от рассказа-сцены, рассказа-очерка – к вещам других авторов, представленных в сборнике, – это движение вглубь, к более основательной и сложной психологической разработке очень сходных по существу проблем и ситуаций.

Самый старший из этих авторов, Фрэнсис Кинг (родился в 1923 г.), занимает весьма видное место в литературной жизни страны. Он председатель Общества писателей Великобритании. Выпускник колледжа Бейлиол в Оксфорде, Кинг много лет работал за границей в качестве сотрудника Британского совета – государственной организации, ведающей международными культурными связями. Первый свой роман Ф. Кинг опубликовал в 1946 г., а вслед за ним два десятка книг прозы: романы, сборники рассказов, очерки о Греции и Японии (этой стране, где писатель проработал несколько лет, посвящен также сборник рассказов „Японский зонтик“).

Солидное элитарное образование, государственная служба, общественное положение – все эти обстоятельства не оказались чем-то внешним в процессе выработки личности Кинга-писателя. Все это отразилось и в выборе среды, в которой обитают его персонажи, и в выборе самих персонажей, да и в самой повествовательной манере Кинга, которого один из критиков назвал „очень английским писателем, как по своей тематике, так и по восприятию действительности“. К понятию „очень английский“, достаточно емкому, критик относит и британскую „недоговоренность“ (understatement), а к специфическим темам Кинга относятся подавление эмоций, несоответствие между истинными и высказываемыми мыслями, неконтактность, отсутствие подлинного общения между людьми.

Перечень этот можно было бы и расширить. Ф. Кинг, скажем, нередко пишет о равнодушии, граничащем с жестокостью, да и просто о жестокости, вторгающейся в повседневную жизнь. Но трудно согласиться с тем, что „недоговоренность“ – одно из характерных свойств его писательской природы. Сухость, лапидарность, „античувствительность“ – вот более верные определения его манеры. Ей присуща также резкая рельефность во всем, вплоть до изображения мелких физиологических деталей. Кинг тоже немало пишет о стариках, однако напрасно было бы искать среди них людей завидной судьбы.

Горько-иронический хэппи-энд в рассказе „Так и надо уходить“ – пример очень характерного у Кинга поворота сюжета. Подобного рода финалы, формально завершающие рассказ, но не открывающие ничего нового или неожиданного, встречаются у него часто. В рассказах его много горечи, холодной иронии, проницающей показную сторону человеческого поведения наблюдательности. Автор предстает в них как умудренный житейским опытом пессимист. Трудно удивить его чем-либо: неблаговидностью поступков, на которые способны самые на первый взгляд респектабельные, добропорядочные обыватели (как старушка – божий одуванчик в страшноватой миниатюре „Их ночь“); или болезненной склонностью человека всегда ощущать себя несчастливым („Братья“). В последней вещи, по объему и содержанию приближающейся к повести, возникает тема несовместимости, неизбежной конфронтации двух кровно близких и действительно любящих друг друга людей, двух братьев-антиподов, каждый из которых по-своему ущербен. Один – в своей безрадостной (и для себя, и для окружающих) подчиненности идее долга, в своей вечной скованности и боязливости; другой – на первый взгляд обаятельный, легкий, добросердечный гедонист – в своем непробиваемом душевном безразличии, бессовестности „принципиального“ нахлебника.

Однако, как ни мрачен взгляд Ф. Кинга на дела человеческие, циником его не назовешь. Более того, ему, безусловно, ведомо сострадание – несколько брюзгливое сострадание видавшего виды врача.

Сопоставляя рассказы Кинга и его ближайшего соседа по книге Уильяма Трэвора, лишний раз убеждаешься в старой истине: художника формирует его мировосприятие, „диктующее“ ему то, что мы называем творческим методом. Чрезвычайно сходны житейские конфликты, этические, нравственные коллизии, сама среда, в которой эти коллизии возникают, сходна, казалось бы, даже позиция автора, который и не судит, но и не щадит своих героев, собственно говоря, сходна даже сама повествовательная манера обоих писателей: ясная, простая, спокойная проза. Но ведь перед нами два совершенно разных писателя, и воздействие каждого из них, и читательская настроенность, впечатление, остающееся от рассказа, – все это носит если не контрастный, то резко отличный характер. Кажется, будто одну и ту же историю вам рассказали два противоречащих друг другу очевидца, и каждый, естественно, на свой лад.

Когда речь идет о фактах, такое разноречие может внести путаницу (впрочем, порой как раз наоборот – помочь уяснить правду). Но такое вот художественное разноречие в интерпретации вымышленных фактов всегда обогащает, открывая новые аспекты и оттенки привычного.

Уильям Трэвор (псевдоним Уильяма Трэвора Кокса) родился в Дублине в 1928 году, окончил там же колледж св. Троицы и, хотя уже давно поселился в Англии, связей с родиной не теряет. Избран членом Ирландской литературной академии. И в творчестве Трэвора (он автор одиннадцати книг прозы и нескольких пьес), особенно новеллистическом, ирландская тема занимает значительное место. Думается, что вообще англо-ирландские корни Трэвора в большой мере определили самый характер его творчества. Воображение, не чуждое фантастическому началу, лиричность, острое чувство комического – все эти свойства присущи самому духу ирландской литературы. Присущи они и прозе У. Трэвора, но не в чистом виде, а в своеобразном сплаве со специфическими особенностями прозы британской: сдержанностью (в противоположность ирландскому открытому бурному темпераменту), продуманной простотой, скупостью психологического рисунка. Как и Ф. Кинг, У. Трэвор чрезвычайно внимателен к повседневности, к бытовым мелочам, к формам и общепринятым критериям поведения людей в обществе – его рассказы, по содержанию своему, вполне подходят под определение „нравоописательные“. В среде благополучных, но скучающих обитателей фешенебельного лондонского пригорода популярна „своеобразная“ игра – временный межсупружеский обмен в качестве заключительного аккорда вечеринки („Ангелы в "Рице"). Два изрядно попорченных жизнью, очерствевших и несчастливых человека встречаются при весьма сомнительных обстоятельствах и расходятся в разных направлениях ("Адюльтер в среднем возрасте"). Славный мальчик, ученик привилегированной закрытой школы, по малодушию и из быстро усвоенного снобизма предает свою горячо любимую маму ("Чокнутая дамочка").

В этих "зарисовках с натуры", таких спокойных, даже невозмутимых по тону, отчетливо слышится, однако, пронзительная нота печали, тревоги, требовательной и сострадающей человечности. Звучит она и в рассказе, отличающемся от других по жанру, рассказе фабульном и, несмотря на "реалистические обоснования" этой странной истории, с привкусом сверхъестественного ("Миссис Экленд и духи"). И даже в юмористической эпопее похождений случайно подобравшейся пьяной компании ("Как мы захмелели от пирожных с ромом"").

Особая и сложная тема – история воздействия чеховской новеллы на английскую прозу, воздействия, которое началось довольно поздно и прошло через период явного подражательства, наводнившего в свое, время английскую периодику множеством малоинтересных "чеховообразных" этюдов, чтобы вызвать затем неизбежную реакцию отталкивания, наиболее четко сформулированную в высказываниях У. С. Моэма. А затем – притом, что литературоведческий, критический интерес к наследию А. Чехова, к его жизни и значению становится все глубже, а драматургия его не исчезает с английской сцены, – непосредственное влияние его на писателей как будто бы стало неприметным, ушло под почву. Вот в этом-то и суть: растворившись, уйдя под почву, "чеховское начало" то и дело прорастает в самых неожиданных сочетаниях и формах. И в поэтике новеллы У. Трэвора – поэтике, связанной с его мировосприятием, с его человеческим обликом, – несомненно, чувствуется родственность с этим началом.

А вот каковы истоки творчества Джона Фаулза? С одной стороны, он бывает подчеркнуто, почти до стилизации традиционен в своем повествовательном искусстве, в своей изысканно старомодной, эрудированной, в высшей степени цивилизованной речи. С другой – он абсолютно современен и владеет всеми приемами экспериментальной прозы. Композиционная многоплановость, многозначность, "раздвоенность" финалов да и сама психологическая атмосфера книг Фаулза – все это могло появиться лишь в постмодернистскую эру западноевропейского романа. Так или иначе, Фаулз – один из немногих прозаиков Великобритании, произведения которых вызывают пристальный интерес не только критики, но и академического литературоведения – и английского, и американского, – детально изучаются и исследуются. Но при этом он вовсе не "автор для специалистов". Читательский успех сопутствует ему с первого романа, "Коллекционер", вышедшего в 1958 году.

Джон Фаулз почти ровесник Трэвора. Он родился в 1926 году, окончил Оксфордский университет, служил на флоте, преподавал английскую литературу в Лондоне и за границей – во Франции и Греции. Опубликовал он всего несколько книг, каждая из которых оказывалась событием (после "Коллекционера" – "Маг", "Любовница французского лейтенанта" и самая новая – "Даниэл Мартин", 1977).

Медленное, но верное "восхождение" Фаулза, особое место, которое он занял сейчас в английской литературе, – явление, которое можно понять. Это писатель большого мастерства и серьезных, широких замыслов философско-социального характера, о чем свидетельствует и последний роман, "Даниэл Мартин", охватывающий жизнь Англии с 1940-х гг. до наших дней.

Фаулз-новеллист представлен двумя книгами: "Башня черного дерева" и "Кораблекрушение". По объему и самому построению рассказы его часто приближаются к повести и, по собственным словам писателя, возникли как своего рода вариации на некоторые темы его романов.

И в "Загадке", и в "Бедняжке Коко" (рассказы взяты из сборника "Башня черного дерева") хорошо различимы два пласта повествования: событийный, фабульный (а фабула у Фаулза носит гораздо более напряженный характер, чем у других авторов; в "Загадке" – полностью детективный), и подспудный, смысловой, связанный с постоянными размышлениями писателя о человеке и обществе. Внезапное исчезновение средь бела дня известной и уважаемой фигуры, безупречного и, по всей видимости, вполне довольного жизнью члена парламента, бизнесмена, владельца старинной усадьбы Филдинга так и остается неразгаданным. Версия, предложенная молодой, начинающей писательницей, которая была близка с сыном Филдинга, свидетельствует о ее душевной чуткости и хорошо развитом воображении, но не более.

Автор, верный себе, оставляет развязку в тумане, а точнее – предоставляет читателю домыслить и осмыслить ситуацию, ибо "Загадка" все же не детектив, а психологическое и социальное исследование каких-то сторон бытия современного англичанина.

С той же уверенной невозмутимостью Фаулз опускает занавес, не раскрыв до конца криминальную историю, рассказанную одним из двух героев в "Бедняжке Коко", старым литератором, которому судьба уготовила встречу с грабителем особого толка. Он не просто обчищает пустующие зимой дачные коттеджи состоятельных горожан, он "экспроприирует излишнюю частную собственность" (в свою пользу), вооружившись к тому же сентенциями из арсенала квазимарксистской фразеологии западных "леваков". Это и есть второй и, быть может, главный "герой" рассказа. Но автор не удовлетворяется поверхностной задачей изображения привычного уже в европейской литературе типа левацкого демагога, тупого невежды в лучшем случае, опасного разрушителя – в худшем. Итог, к которому приходит в своих аналитических размышлениях о случившемся сам пострадавший, неожидан и любопытен…

Небольшое это введение менее всего претендует на роль очерка или критического обзора современной английской новеллы. Сам материал, как говорилось уже, не дает такой возможности. Просто хотелось бы способствовать более близкому знакомству читателя с некоторыми авторами, достойными внимания рассказчиками, которых мы собрали под одной крышей. А теперь – слово за ними.

И. Левидова