Текст книги "Из современной английской новеллы"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

– Может быть, лучше спросить – когда решила выйти замуж?

– Разумеется, незавидная доля – иметь дело с такими людьми, как ваш муж, для которых твое отступление – не признание собственной несостоятельности, а тактический маневр. Я говорю сейчас не о вашей натуре, а о положении, в котором вы оказались. Интересно, удастся ли мне достойно написать биографию благородного коня? Вообще говоря, это возможно. Вспомним Джорджа Стабса – разве его анатомическим рисункам с изображением сов и так далее не присуще благородство?

– Но от вас ждут не этого.

– Вот потому это тоже будет бунт, хоть и на скромный манер. Нельзя же нам с вами вечно сидеть в знак протеста на Трафальгарской площади.

Епископ потрепал жеребца по холке, огладил ему ребра, и они двинулись к дому.

– Весь лоск потерял, – сказал епископ о коне, – и глаза потухли. – У самого епископа от обуревающих его идей глаза возбужденно поблескивали в свете, который падал из окна конюшни. – Жаль, что вы не хотите гулять у нас с собаками, а впрочем, я понимаю, что вы не со всяким человеком готовы водить знакомство. – Спохватясь, что сказал чепуху, он поднял девушку на руки и понес через грязь. – На всякий случай, чтобы не запачкался ваш наряд, – сказал он.

– Какое слово хорошее, – сказала она. – Это я только сегодня, а так сто лет не ношу ничего, кроме джинсов.

– Джинсы мне тоже нравятся.

– Гетры язычников, – сказала Риджуэй.

– Во всяком случае, для Трафальгарской площади они хороши. Так же, впрочем, как для пикников, занятий живописью и чистки конюшен.

– Вот вы говорили, что бунт иногда может быть оправдан. А можно ли когда бы то ни было найти оправдание войне?

– А вы как считаете? – сказал епископ, он все еще нес ее на руках, спотыкаясь о булыжники, видно было, как жадно он ждет от нее ответа.

– Такой, как война против нацизма, по-моему, можно. А крестовым походам, думаю, – нет.

– И я так думаю. Вот когда речь идет о независимости Индии или об Ольстере – тогда это трудный вопрос. Не зариться бы людям на чужое, вот с чего надо начать.

Через неделю голубя заменили приветливой голубкой. Жеребец прекратил голодовку и блестяще выступил на скачках. В популярных газетах с неодобрением писали о епископах, которые держат скаковых лошадей, тем более таких, которые побеждают на скачках. В серьезной газетной хронике коротко сообщалось, что епископ отдал свой выигрыш в пользу Черной Африки. Епископ все-таки написал о своем коне, и написал замечательно. Риджуэй ненадолго попала в тюрьму за участие в новой, но уже более бурной демонстрации в защиту Родезии, – перед этим она узнала от соседки по сидячей демонстрации, немолодой либералки из Родезии, как у них в стране расправляются с черными диссидентами: нескольких нашли мертвыми в полутораметровой камере, где их несколько дней продержали без воды. На потолке камеры отпечатались их следы – очевидно, так велика была у узников потребность ходить, хоть где-нибудь. Один из заключенных, обмакнув палец в грязь, вывел на стене неровными печатными буквами: «ПРИВЕТ НА ВОЛЮ». Надпись сделал человек, которого либералка, после того как сама освоила сечуану, научила писать по-английски.

Риджуэй снова и снова приходили на память епископ, конюшенный двор, конь, голубь, темный вечер и ощущение собственной тяжести, когда старик поднимал ее на руки.

– Вы противник насилия? – спросила она, когда он нес ее через двор. – Я – пацифистка.

Епископ остановился, чтобы легче было сосредоточиться.

– Вообще говоря, я сам пацифист. И все-таки бывают случаи, когда насилие – единственный способ явить в конечном счете милосердие. Трудность в том, чтоб установить с определенностью, кто замышляет насилие и способно ли оно породить милосердное общество. Партизанские движения ведутся большей частью слишком беспорядочно. – Девушка спадала у него с рук, как будто он нес подвенечное платье, залубеневшее от времени.

– Что это, ваша лопатка или ремешок от моих часов? – спросил епископ. – В любом случае вам, наверное, больно. Еще минута, и мы будем у лестницы. Увы, я теперь хожу с девушками на руках не так резво, как прежде.

– Вам не тяжело? – спросила она.

– Нисколько. Просто меня увлекала наша беседа. Я как-то не обратил внимания, какая вы легонькая, – некрасиво с моей стороны, правда? Но со стариками бывает, знаете. Направишь все мысли в одну точку, а остальное упустишь. Великое благодеяние – старость. Столько времени высвобождается.

Спрашивайте – отвечаем

Идет передача

– Привет-привет. Встречайте день улыбкой. И пусть господь вам пошлет еще много счастливых лет, – провозгласил мистер Росситер в радиостудии в 7.30 утра. – Мистер Главный распорядитель, соедините меня с нашим первым гостем. Кто этот счастливец?

– Линда, бабуля сейчас будет выступать по радио вместе с мистером Росситером. Доедай-ка побыстрей яичницу. Событие-то какое! – сказала миссис Слоткин, прижимая к уху трубку.

– Вы в эфире, бабуля. Извините, я пока не знаю, как вас зовут, – сказал мистер Росситер.

– Сделайте погромче, Линда. Хочется себя послушать, – сказала миссис Слоткин, в волнении перекрывая голос мистера Росситера.

– Я говорю, вы в эфире, – сказал мистер Росситер.

– Ой, вы меня напугали, прямо язык отнялся!

– Вы меня слышите? Что за шум там у вас?

– Оркестр играет на улице.

– Может быть, закроете окно?

– Виновата, не догадалась.

– Голубушка, я вас совсем не слышу. Как вы там, все в порядке?

– Да, все хорошо. И на здоровье грех жаловаться, а уж в такой день – подавно. С вами поговорить – все равно как побывать на уроке. Очень мне по душе, как вы обходитесь с людьми.

– Вы хорошо настроили приемник? А то эхо мешает.

– Я говорю, мне по душе, как вы указываете людям на их ошибки.

– Да-да, конечно. Так вас, голубушка, как зовут? И с чем вы к нам обращаетесь?

– Я – миссис Слоткин-старшая. Сына и невестки нет в живых, и я осталась с внучкой, Линдой, живем в хорошеньком доме на колесах, а обращаюсь я к вам, потому что мне одиноко.

– Сделайте звук потише, голубушка. Я слышу свое эхо, а вас совсем не слышу. Перекрываю вас.

– Линда, слышишь, что сказал мистер Росситер? Расскажи-ка, почему ты так нарядилась в будни?

– Сегодня особенный день, – сказала Линда. – Сегодня ты выступаешь по радио.

– Простите, так с чем вы к нам? – сказал мистер Росситер.

– Экая жалость! Теперь нас вовсе не слышно по радио. Только по телефону. Мистер Росситер, я хочу вам сказать спасибо, что вы так умеете сочувствовать людям. Вы меня слышите?

– Как это мило. Я стараюсь делать, что могу. У вас что, трудности с домом? Нужен ремонт? Жалуетесь на условия аренды?

– Нет, просто мне одиноко.

– Что вы – с такой прелестной внучкой? Мистер Главный распорядитель уже машет мне рукой, значит, у нас осталось всего две минуты.

– Никакая я не прелестная, – громко сказала в эфир Линда. – Я сейчас в переходном возрасте, нескладная, и к тому же гнусавлю. Бабуля, спроси у мистера Росситера, мне не надо вырезать аденоиды?

– Линда, детка, невежливо прерывать бабушку, – сказал мистер Росситер. – Ты вот что: пришли мне свою фотографию и адрес, тогда я найду вам хорошего врача неподалеку от вас. Миссис Слоткин, скажите, как вы проводите время? Есть ли в вашем городке на колесах чем заняться на досуге?

– У меня никогда не лежала душа к канасте, а к бинго я так и не пристрастилась, и пить не пью. С землей возиться у нас нет смысла, так что я вычитываю корректуры телефонной книги. Когда работа готова, сажусь в машину покойника мужа и отвожу корректуру издателям.

– Отлично, миссис Слоткин! Вы умеете жить интересной и полной жизнью. Но должен вас и пожурить: вы не жалеете себя. Вы, чего доброго, и соседей еще катаете, угадал? Вас тянет к людям?

– Приглашаю, никто не едет. Так и коротаешь жизнь одна-одинешенька, прости господи.

– Вы хорошо водите машину? Места у вас кругом, верно, красивые?

– Я двадцать лет вожу машину, но до сих пор не умею делать левый поворот, боюсь встречного движения – вот людям и не нравится.

– Как же вы выходите из положения?

– Дело нехитрое, надо только рассчитать все заранее. А я на это как раз мастерица. Значит так – поворачиваешь направо, направо и еще раз направо, потом едешь до нужного левого поворота, проезжаешь еще квартал, опять сворачиваешь направо и снова направо – вот тебе и левый поворот. Еще гляжу, нет ли клеверной развязки – самое милое дело для тех, кому не дается левый поворот.

– Главный распорядитель показывает, что время истекло. Еще десять секунд, и я попрошу вас повесить трубку, ничего не поделаешь.

– Век теперь буду вам благодарна.

– Вы умно живете на свете, миссис Слоткин.

– Караул! – крикнула Линда. – Ужас. В тостер заполз таракан. Мистер Росситер, – вопль, – а вдруг его убьет током?

– Детка, если вас беспокоят насекомые, вам обязан помочь смотритель городка. Храни господь вас обеих. А теперь очередь нового гостя – добро пожаловать, с добрым утром.

– Мистер Росситер, меня зовут миссис Уишхарт, и я просто не нахожу слов от радости, что говорю с вами. Мы с мужем живем в "Мирной обители" – место прекрасное, есть и поле для гольфа, и комнаты игр, вот мы и продали свой дом, чтобы поселиться здесь, когда уйдем на покой. Но есть одна неприятность, о ней я и хотела с вами поговорить.

– Что же это?

– Скажи лучше ты, мистер Уишхарт.

– Миссис Уишхарт великолепно готовит, мистер Росситер, а здесь у себя готовить не разрешают.

– А отчего?

– Мы обязаны три раза в день снимать номерок в общей столовой, – сказал мистер Уишхарт. – Чтобы знали, на ногах мы или слегли. А мы всегда на ногах, не одна, так другой, а если один на ногах, то и другой ухожен. Три дня не придешь в столовую, тебя без разговора кладут в больницу, и кончено. Так что если меня или ее прихватит артрит, остается только бога молить, чтобы за три дня прошло. Мы и правда еще хоть куда.

– По вашим голосам слышно, что вас тревожит что-то еще – радиослушатели тоже со мной согласятся. Может быть, вы жалеете, что продали дом? Позвольте спросить, сколько вам лет?

– Вместе будет сто шестьдесят три года, – сказал мистер Уишхарт. – Вы попали в самую точку, мистер Росситер. Миссис Уишхарт иной раз встанет здесь утром и идет к тому месту, где у нас в старом доме была дверь от спальни. Вот до чего тоскует по дому. Жили мы раньше с дочерью, ну а когда она собралась замуж, подумали, как бы не стать обузой, и продали дом, а все деньги ушли на этот коттеджик плюс обслуживание. Потом дочкиного жениха убили, но к нам сюда моложе шестидесяти не берут.

– А ей всего сорок один, вот какие дела, – сказала миссис Уишхарт.

– Надо бы мне, миссис Уишхарт ознакомиться с договором, который вы подписали. Когда мы с вами закончим, сообщите Главному распорядителю ваш адрес, посмотрим, нельзя ли вас выручить. Но имейте в виду, придется повоевать. Вы допустили оплошность, чего уж греха таить. Допустим, разумеется, из самых благих побуждений, но для закона это не довод. Однако что-нибудь все же придумаем. И еще пришлите копии ваших завещаний. Знаете, бывает, что перед нами встает глухая стена, в таких случаях мы решаемся на жесткие меры, чтобы пресечь безобразия. Судиться не слишком приятно, и все же по суду мы, возможно, добьемся для вас послаблений, так как с вами поступают бесчеловечно. И в отношении вашей дочери – тоже.

Главный распорядитель подсунул мистеру Росситеру записку: "О завещании упомянул зря, о дочери – кстати", – и загорелась красная лампочка, оповещая, что поступил новый вызов.

Мистер Росситер сказал:

– Нам опять звонят из передвижного дома. Супруги Флейшеры. Кстати, вам надо знать, что дома на колесах покупают не одни пенсионеры. Три четверти их обитателей – молодые пары, чаще женатые, но иногда и нет. Попадаются и молодые вегетарианцы. Учтите, если вы с любовью ухаживаете за своим домом, его никто не назовет автоприцепом. Можно приобрести и двухэтажный дом. Помните, передвижные дома – это чистый воздух, это сельская тишина и покой, это средство уйти от высоких налогов. Мистер и миссис Флейшер, вы выразили желание поделиться с нашими слушателями своим опытом, как старожилы.

– Сначала ты, дорогая, – робко сказал мистер Флейшер.

– Я завариваю чай. Как жалко, что нельзя предложить чашечку чая мистеру Росситеру.

– Вот мы и попали с вами в придуманный мир, верно? – сказал мистер Росситер и зычно захохотал – этот хохот не раз выручал его во время передач. – Придумываем, будто мы старые знакомые.

– Ну, во-первых, тут у вас очень богатый выбор. Хотите – будет дом с заглубленной ванной, хотите – с обычной, причем заглубленная обойдется во столько же. Хотите – покупайте с камином.

– Электрическим, – сказала миссис Флейшер.

– Не обязательно, – сказал мистер Флейшер. – Я видел и настоящие д. к.

– Дровяные камины? – сказал мистер Росситер. – Не может быть!

– Мы, например, стали думать о передвижных домах, потому что не любим сидеть на месте, любим охотиться, удить рыбу и так далее. Я раньше считала, что нам не по средствам жить в разъездах, путешествовать нынче так дорого, а оказалось, что это и нам доступно, и потом – так меньше мешаешь детям. Они сами по себе, и мы тоже. Всегда надо думать вперед. Помнить, что молодые не очень-то любят проводить время со стариками. Нам, правда, еще далеко до критического возраста.

– Когда я увидела первый раз дом на колесах, он меня очаровал, в жизни не видела такую прелесть, ей-богу, – сказала миссис Флейшер. – Мы раз ходили на выставку передвижных домов, они и запали нам в душу. Там выступал один фокусник, в наредкость красивом костюме и с двумя кроликами, и, когда он рассказывал, как дешево жить в доме на колесах, у него откуда-то появлялись в руке золотые, а когда говорил, как чудесно там все размещается, кролики куда-то исчезали. Да, хорошо посидеть втроем, как мы сейчас, потолковать. Ужасно, правда, когда на старости лет теряешь способность передвигаться. Тем и дороги дома на колесах. Поначалу я тревожилась, что о них идет дурная слава. Чего, бывает, не наслушаешься.

– Это насчет хулиганства?

– Болтают, будто кто тут поселился, все пьянствуют. И бессовестно врут. В прошлом году, когда мистер Флейшер вышел на пенсию, ему на работе поднесли в подарок сто пятьдесят шесть долларов; пришли гости, и так славно мы провели время, никто не напился, никто не позволил себе ничего худого в нашем новом доме. Я тут думала, интересно получается в жизни – два раза почти одинаково говорится: один раз замуж выходишь, второй – уходишь на покой. И оба раза это событие отмечаешь так, чтоб запомнилось на всю жизнь.

– Ошеломительно, – сказал мистер Росситер. – Я вижу, Главный распорядитель в недоумении поднял брови. Это я так, само собой сорвалось словечко. Скажите, ну вот вы ходите на охоту, удите рыбу, а в остальное время чем занимаетесь?

– Когда и если мы осядем на месте, а это в любом случае будет не скоро, – сказал мистер Флейшер, – я залью цементом площадку перед домом. У меня уж и цемент припасен, и камни. Хватит с меня газонов! Цемент лучше смотрится.

– Вы не думайте, он умеет позаботиться и о том, чтоб все было удобно, – поспешила прибавить миссис Флейшер. – Например, он выбрал дом не с раздвижной дверью, а с обычной – это чтоб мне лет через двадцать было удобней входить в дом с покупками. И не польстился на ненужную роскошь, а то ведь за деньги тебе что угодно предложат в доме. И готические своды, и римскую баню, и бар со стойкой.

– Когда муж с женой покупают дом, не нужно стесняться с управляющим, – сказал мистер Росситер. – Если вам, например, обещали переделать дверь и не переделали, наши радиослушатели должны сами проследить за этим. Сейчас мы имеем удовольствие говорить с супругами, которые умеют взять все лучшее, что связано с домом на колесах. Таким нет надобности напоминать на тот случай, если они задумают перепродать свой дом, что цены на них резко упали, так как при этих домах нет участка, – я уверен, что они это учли и не захотят по прошествии нескольких лет куда-нибудь переехать. Простите, я неточно выразился. – Зычный хохот. – Не захотят переехать в другой дом.

– Какие вы порекомендовали бы занятия, не связанные с переменой мест? – спросил мистер Флейшер.

– До старости нам, конечно, далеко, но ведь и моложе мы не становимся, – сказала миссис Флейшер.

– Если, конечно, позволит здоровье, – сказал мистер Росситер, – могу посоветовать альпинизм, парусный спорт, верховую езду или езду на велосипеде, вылазки – просто на лоно природы или за минералами, прогулки на воздушном шаре, туристические походы, походы за подковами, турниры: кто лучше наточит топор, сошьет пару перчаток, сыграет на арфе, покажет фокус.

Главный распорядитель подсунул ему записку: "Почти все это связано с переменой мест".

– А что делать в походе за подковами? – спросил мистер Флейшер.

– Искать подковы. Подковы приносят удачу, походы за ними – это возможность побывать в самых разных местах. По подкове можно потом восстановить облик лошади, ее жизнь. То есть, я хочу сказать, жизнь до того, как была потеряна подкова. Вовсе не обязательно, что ее жизнь кончена, если потерялась подкова. В наши дни, понятно, лошадей то и дело перековывают. Или, предположим, у вас есть таланты, над которыми ахают все знакомые, – скажем, вы замечательно готовите, вяжете какие-то невиданные шали, умеете шить на руках детские вещички – тогда вам прямой смысл открыть скромное собственное дело. Скажем, продавать ирис своего изготовления. Трюфели. Шоколадные вафли. Наполеоны. Абажуры. Но при этом помните, что небрежная бухгалтерия, неаккуратность в доставке товаров на дом, не в меру щедрый кредит не доводят до добра. Можно также открыть небольшое швейное ателье или мастерскую по ремонту спортивного инвентаря, какой вам по душе. Делать визитные карточки. Можно открыть диетическое кафе, кормить золотых рыбок, и по твердой расценке, между прочим, – доллар в день. Можно открыть передвижную библиотеку, хотя на это нужны деньги и, что не менее важно, невозмутимо спокойный нрав, потому что работа это кропотливая, а сосредоточиться вам не дают. Стоит подумать, не заняться ли разведением дождевых червей. Крупных, какие выползают по ночам. Я знаю одну семью, в которой муж с женой заработали на дождевых червях восемьдесят тысяч долларов – откармливали и продавали рыболовам как наживку. Для начала всего на десять-двенадцать долларов покупаете целых две тысячи прекрасных червей на развод. И потом по ночам за четыре часа пакуете и отправляете червей на девять долларов. Вы следите за моей мыслью? Я только что исследовал этот род занятий и пришел к выводу, что червяки и время помогут скоротать, и принесут доход.

– Вы упомянули прогулки за минералами, – сказал мистер Флейшер.

– У меня такое впечатление, что геологи-любители слишком любят ходить табунами. Какой, мистер Росситер, вы бы нам дали главный совет на будущее?

– Больше работы голове и отдыха телу.

– Да я от такой жизни с ума сойду.

– Это смотря как взяться. Я вижу, Главный распорядитель подает мне знак, чтобы я рассказал вам, чем сам занимаюсь на досуге. Я увлекаюсь кукольными театрами. Все мастерю своими руками.

– Один наш знакомый тоже этим занимается со своими друзьями, но он в отличие от нас предпочитает сидячий образ жизни, – сказала миссис Флейшер. – А мистер Флейшер в плохую погоду плотничает.

– Меня тянет сработать что-то солидное, но, что бы я ни взялся делать, ничто как-то меня по-настоящему не захватывает, – сказал мистер Флейшер.

– Они сейчас ставят "Красную Шапочку" – в расчете на внуков, – сказала миссис Флейшер. – У нас пока еще внуков нет, но я думаю; в общем-то эти наши знакомые поступают верно. Молодежь иначе не заманишь. Только у них застопорилось с репетициями, потому что никого не найдут на роль волка, который в конце прикидывается бабушкой.

– Могу я вам, мистер Росситер, задать один вопрос? – сказал мистер Флейшер.

– Разумеется. Какой угодно.

– Почему вы не выступаете по телевизору? Мы с женой слушаем ваши передачи уже пять лет и, конечно, представляем себе примерно, какой вы, но все же приятней было бы знать точно. Мы, понимаете ли, заводим себе друзей с большим разбором, а вы за эти годы как бы стали для нас близким человеком.

Зычно хохотнув, мистер Росситер сказал:

– Скажите ваш адрес, и Главный распорядитель пришлет вам мою фотографию с автографом и наилучшими пожеланиями. Оставайтесь такими же молодыми. И такими же бодрыми. Сейчас перерыв, а после него мы вернемся к нашим радиослушателям.

Рекламы и объявления

Мистер Росситер, которому шел восемьдесят второй год – это, собственно, и мешало ему выступать по телевидению, – поглядел на Главного распорядителя, а иначе говоря – свою жену, которой шел восемьдесят третий. Она подала ему кофе и чмокнула его в губы, отодвинув микрофон.

– Ужасно не хочется рассылать эти фотографии, – сказал мистер Росситер, глядя на пачку фотографий, снятых, когда ему было пятьдесят лет, подписанных и сильно отретушированных. – И я еще после этого смею осуждать мошенников.

– Тут нет ничего преступного.

– Как-то противно сегодня было называть тебя Главным распорядителем. И зачем ты так высоко села? Тебя было совсем не видно. Ты же знаешь, мне трудно вести разговор, когда я тебя не вижу. Достань мне, пожалуйста… – Молчание. – Минуточку, сейчас вспомню.

Миссис Росситер подождала две минуты.

– Сию секунду.

Она подождала еще – прошло девяносто секунд.

Мистер Росситер сказал:

– Достала?

– Мой ангел, ты же не сказал – что.

– Всегда так со мной в перерывах.

– И что тебе этот Главный распорядитель. Назвали в шутку, ну и не принимай всерьез.

– А женская эмансипация как же?

– Дурачок, мне восемьдесят два года. За меня тебе поборники женской эмансипации не скажут спасибо. Я уже в 1928 году, когда мы выступали за избирательное право для девушек, давно вышла из девичьего возраста.

– Вся эта чушь насчет занятий на досуге.

– Ох, да.

– А болтовня о творческих возможностях! Эти Бертраны Расселы, Казальсы, Рихарды Штраусы, Пикассо! Ставишь их в пример, бубнишь, бубнишь их имена, пока оскомину не набьешь, хочется бежать от них, куда глаза глядят. Хотя эти-то по крайней мере не искали, чем бы занять свой досуг. Да кому она нужна, такая работа, которая придумана, только чтобы заполнить чем-то время? Так заключенные в тюрьме шьют мешки для почты.

– Или как мы, помнится, в школе вымачивали ивовые прутья и плели никому не нужные подносы.

– Нет уж, родная моя, дудки, мы с тобой подносы плести не станем. Тут ты для меня постоянный живой пример. Ты всегда так занята, что тебе некогда придумывать себе работу. Чем занять мысли – вопрос серьезный. Иногда вроде и думаешь, но, как ни напрягаешь мозг, знаешь, что впустую, как воду таскаешь решетом.

– А я, знаешь, все размышляю о преступности. В последних известиях ни о чем другом не говорят. Очень от этого неуютно себя чувствуешь в доме. Вот почему мне так нравятся твои передачи. В последних известиях только и слышишь одни страсти. Я по опыту знаю, что преступления страшнее всего, когда их видишь по телевизору. Читать в газете тоже страшно, но не так, а когда жертвой становишься сам, оказывается, что и вовсе ничего страшного нет.

Идет передача

Первым после перерыва позвонил некий мистер Энтони.

– В психиатрии у нас заправляют двести тысяч молодых коммунистов, – заговорил он с горячностью. – Все беспорядки от них. Сами в бога не верят и другим не дают – норовят подсунуть что-то новое. Лезут людям в душу, а с этим шутки плохи.

Миссис Энтони сказала:

– Милый, а вдруг мистер Росситер думает иначе. Да и я, пожалуй, иначе думаю насчет нового. Вспомни, милый, хотя бы первый полет на Луну. Мистер Росситер, ведь с того дня, как наши возвратились с Луны, все мы уже не те, что раньше. Никогда не забуду, как Нейл высунул ногу из этой, как ее, капсулы, так она называется? Вроде как нащупывает ногой дно океана и не знает, глубоко или нет.

– А детская преступность? С одной стороны – психиатрия и коммунисты, с другой – детская преступность и наркотики, – сказал мистер Энтони.

– Детей-то мы, мистер Росситер, можно сказать, и не видим с тех пор, как поселились в передвижном доме. Да и соседей из других домов тоже. Думаешь иногда: а что они за люди, что у них на уме? Конечно, если бы они жили оседло, они бы чаще виделись с детьми, хотя это смотря какие дети, правда?

– Что вы хотели спросить, мистер Энтони?

– Лучше я спрошу за него, – сказала миссис Энтони. – Его отец оставил все свои сбережения моей золовке – считал, что ей одной столько не заработать, сколько нам вдвоем. Золовка вложила деньги в дом, а дом завещала Полицейскому спортивному обществу, чтобы в нем устроили спортзал, а когда она умерла, за похороны пришлось заплатить мужу, потому что денег после нее не осталось.

Муж перебил ее, срываясь на визг:

– Кто, интересно знать, заплатит за мои похороны, когда я умру? Не говоря уж о похоронах миссис Энтони, а у женщин похороны дороже – цветы, то да се. Мне вот что нужно знать, мистер Росситер: могу я отсудить деньги у спортивного общества?

– Что ж, вышлите мне копию завещания, и я направлю вас к хорошему юристу. И не забудьте дать Главному распорядителю ваш адрес.

– А во что мне это обойдется, интересно? В нашей милой Америке?

– Что ж, вы живете в свободной стране, если вам тут не нравится, вас никто не держит, – удрученно сказал мистер Росситер.

– Свободная, да в ней даром ничего не дают, а то он, возможно, и правда свободно сел бы в такси и уехал куда подальше, – сказала миссис Энтони.

– Сварите ему кофе, – сказал мистер Росситер. – И побудьте с ним рядом.

Рекламы и объявления

Мистера Росситера трясло. Миссис Росситер стояла рядом и пила вместе с ним кофе.

– Нет, как только язык поворачивается сказать, что похороны жены встанут дороже! Жаловаться, что пришлось заплатить за похороны сестры! Боже, какая мелочность прет из людей, когда ведешь передачи!

– Милый, а ты не думаешь завести права на вождение машины? По-моему, пора. Нельзя же рассчитывать, что я буду вечно за рулем. Ведь я могу умереть первой.

Мистер Росситер испепелил ее взглядом.

– Это еще что! – рявкнул он. – Ты сама не знаешь, что говоришь!

До конца перерыва они сидели молча.

– На что мы тратим жизнь? – сказал мистер Росситер. – Из недели в неделю ведем эту программу… М-да, прямо скажем, не тем мы предлагаем свои услуги, кто движет событиями.

– Те, кто движет событиями, мало нуждаются в наших услугах. В них больше нуждаются те, кто жертвы событий.

Идет передача

Позвонил мистер Тайлер.

– Доброе утро, мистер Росситер. Мне хотелось бы кое-что с вами обсудить.

– Я к вашим услугам.

– Мне, видите ли, нужен слушатель, помимо моей жены. Возьмем, например, такой вопрос, как наша внешняя политика. Я решительно не одобряю это недавнее решение о поборе в армию.

– Наборе, – поправила его миссис Тайлер.

– Наборе, то бишь. А впрочем, "побор" не такая уж неточность. Староваты мы, вы уж не обессудьте.

– Ему восемьдесят семь лет, мне – восемьдесят пять, – сказала миссис Тайлер. – Каждый год в ноябре мы выводим наш средний возраст, потому что оба родились в ноябре. Мы еще работаем, по три часа в день, но нам этого недостаточно.

– Счастливцы, кто занят работой все время, – сказал мистер Тайлер. – Учителя, писатели. Плотники и электрики – на почасовой оплате, но суть-то в том, что они не весь час проводят за работой. Если вы спросите, чего мне больше всего не хватает, я скажу: безусловно, возможности работать постоянно, все время, но постоянно можно заниматься лишь умственной работой, а нам с женой, увы, такая уже не по силам, исключая, естественно, чтение. На пенсии не то огорчает, что приходится во многом себе отказывать, а то, что сужается круг интересов.

– Так-так, продолжайте, – оживился мистер Росситер.

– Жена у меня стала прямо ходячей энциклопедией. Каждый день решает кроссворды. Говорит, что теперь это ей дается куда легче.

– Я набила руку, когда болела, – сказала миссис Тайлер.

– Она совсем не обращает внимания на свое здоровье, мистер Росситер.

– Нельзя же пугаться каждый раз, когда чихнешь, – сказала миссис Тайлер.

– Хватает ли вам пенсии на жизнь? – сказал мистер Росситер. – Напишите мне подробно, сколько вы получаете, какая у вас страховка, какие расходы. Дайте ваш адрес Главному распорядителю. Не исключено, что нам удастся найти для вас какие-то дополнительные источники дохода.

– Видите ли, их можно найти и ограничивая себя в чем-нибудь, – сказал мистер Тайлер. – Я прежде курил дорогие сигареты, а когда возросли налоги, перешел на самокрутки.

– Потом мы везучие, – сказала смеясь миссис Тайлер. – Как-то раз, давно уже правда, выиграли деньги в лотерее и вместе с еще двумя парами проехали из конца в конец всю страну – у нас тогда была роскошная машина, и у них такие же. Ах, что это было за удовольствие. Каждый вечер, если удавалось проехать намеченный кусок пути, мы вылезали из машин и бросали что-нибудь в воздух. Мужчины – серебряные доллары. У нас, жен, монет не было, так что мы швыряли туфли. Дороги попадались разбитые, машины то и дело застревали, колеса буксовали, и колдобин от этого становилось еще больше, так мы, жалея наши замечательные американские машины, катили по выжженным солнцем лугам, по прерии, и не могли налюбоваться просторами нашей земли, которые видели в первый раз. Да, мы тогда и веселились, и дурачились напропалую – и живы все до сих пор.

– Ты со вчерашнего дня опять что-то расклеилась, – сказал мистер Тайлер. Голос его звучал глуше – он, видно, положил трубку на стол и вышел в соседнюю комнату взглянуть на жену.

– Я вам расскажу кое-что о том, как мы живем, мистер Росситер, раз уж вы столь любезно попросили у нас адрес. Так вот, у нас за входной дверью есть старый почтовый желоб с ящиками, теперь такими не пользуются. На нем висит объявление. Я его списала и сейчас вам прочту:

Объявление

Пользование почтовым желобом прекращается.

Домовое управление уведомило нижеподписавшегося, что не намерено возобновить аренду почтового желоба, а потому мы ставим жильцов в известность, что с первых чисел февраля 1951 года пользование желобом будет прекращено, а сам желоб – демонтирован.

Подписано представителем Евфратской компании почтовых желобов.

– И знаете ли что, – сказала миссис Тайлер, – прошло почти четверть века, а желоб по-прежнему тут, и сама я тоже.