355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » авторов Коллектив » Поэзия Латинской Америки » Текст книги (страница 5)
Поэзия Латинской Америки
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 01:16

Текст книги "Поэзия Латинской Америки"


Автор книги: авторов Коллектив


Жанр:

   

Поэзия


сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)

Эзекиель Мартинес Эстрада
Пролог
 
Еще не тяжко возрастное бремя,
но с некоторых пор я признаю:
слабеет память и приходит время
припомнить по порядку жизнью свою.
 
Прибытие
 
Я в праздник в город свой родной попал.
Дым фейерверков в честь мою клубился
и до утра гремел оркестром бал,
хоть вся заслуга в том, что я родился.
 
Наследственное имущество
 
Отец мне завещал упрямый взгляд
и жажду новых приключений тоже.
Мать – том стихов, еще – метафор ряд
в обивке из моей же кожи.
 
Первый выезд
 
Картонный конь мой бьет копытом рьяно.
Навстречу солнцу еду налегке,
как начитавшийся Эспландиана,
испанец с шпагой тоненькой в руке.
 
Первый поступок
 
Свой идеал из дыма я лепил,
хоть мудрый Прометей прибегнул к глине.
Кол в горле, сигареты первой пыл,
при слове «дым» не вспомнится и ныне.
 
Творчество
 
Бесцельные старанья муравья.
Да, после всех усердий и усилий,
так по себе и не оставлю я
ни дерева, ни книги и ни сына.
 
Отъезд
 
Я, сапоги обув, отъезда жду,
прощаюсь, плавно воздевая руки.
Мне возвращение сулит беду,
болота, горы. Жаль! Прощайте, други.
 
Эпитафия
 
За все я чистым золотом платил,
неведомому богу бил поклоны,
в нем Красоту и Правду я почтил,
но мертвым здесь возлег на смерти лоно.
 
РИКАРДО МОЛИНАРИ [61]61
  Рикардо Молинари(р. 1898) – поэт-лирик, тонко владеющий пластикой поэтического образа. Автор сборников «Рыба и яблоко» (1929), «Харчевня розы и гвоздики» (1933), «Дни, когда вечер становится птицей» (1955). На русском языке его стихи публикуются впервые.


[Закрыть]
Ода пампе
Перевод Н. Горской
I
 
Во мне – в простор спокойный, и пальмы стремительная неподвижность —
исхлестаны ветки ветром небес вечерних, —
земля родная, гляжу на тебя и в ласковом умиранье вижу
рожденье
мечты и тайны.
 
 
С высоких и желтых пастбищ к закатному солнцу взмывают
жесткие листья и полные грусти
колосья нагие,
и улетают последние птичьи стаи;
к тебе навсегда прикован, ищу я снова
прозрачную боль твоей ностальгии,
ищу мою тень, что блуждает по этому краю.
 
 
Дикая утка, как сердце мое, одинока
в начале марта!
В тебя, о пампа, стекаю рассветом росным
и возвращаюсь в недра, подобно грозам;
кричу, и только травы мой зов услышат
и бег почуют – как ветра вспышку.
 
 
Просторы неба, трава и тучи, страна глухая,
где только ветер рождает ветер,
не отдыхая!
К тебе, о пампа, земля печальной я сладкой неги,
льнут сердцем дети
твоих багряных
и темных далей!
 
 
И только утка взлетает в марте!
 
II
 
За летом вослед уплывает ветер и развевает
тонкую пыль и семена черной травы,
а день и весел и светел, как свежий цветок, облитый
кристальной прохладой воздушной струи.
Под пышной короной колышется свет, не замечая
длинных теней на ладони долины,
не слыша журчанья скудеющих вод и не зная,
как темные всплески качают камыш.
И песня во мне оживает:
 
 
Свистел, порхая,
вечерний ветер,
как птица – темный —
на свежей ветке.
Влюбленных радость
нельзя измерить;
проказник ветер
ерошит перья.
 
 
Ручьи ослепли
при нашей встрече,
но все ж их речи
звучат сердечно.
Влюбленных радость
конца не знает.
Забвенье лучше,
чем расставанье.
 
 
Полночный ветер,
бессменный сторож,
бродил по морю,
по волнам черным.
Приходит радость
с прохладой первой:
сквозь тьму несешься,
а песня – в сердце.
 
 
И ветер веет,
о мать, ты знаешь, так сладко веет!
 
 
И только утка взмывает в марте!
 
III
 
Тобой плененный влюбленный пленный, смотрю, как ты грустишь в томленье,
и наблюдаю сезонов смену —
то гнет туманов и буйство ливней, то вдруг разливы
различных красок, цветов пыланье и трав рожденье —
зеленых пастбищ – до неба – пламя;
и куропатка бормочет что-то и ввысь внезапно
дрожащей каплей взмывает плавно.
Тобой любуясь, не удручаюсь я этой сменой и без печали
слежу, как лето пройдет бесследно, в забвенье канет,
но не угаснет – оно как искра в кострах нетленных;
судьбы веленьем я вольный странник под облаками,
я словно птица твоих бескрайних, безмерных далей.
 
 
Приходит осень, и барабаны скорби своим раскатом
равнину ранят и предвещают бурю.
 
ХОРХЕ ЛУИС БОРХЕС [62]62
  Хорхе Луис Борхес(р. 1899) – поэт и рассказчик. Утонченный стилист. Глава аргентинских ультраистов, считавших метафору самодовлеющей художественной ценностью и проповедовавших поэтику верлибра. Основатель литературной группы «Флорида». Главные книги: «Жар Буэнос-Айреса» (1923), «Луна напротив» (1925), «Стихотворения» (1943). На русском языке печатается впервые.


[Закрыть]

Перевод С. Гончаренко
Улицы Буэнос-Айреса
 
Улицы Буэнос-Айреса,
вы – сердцевина моего сердца.
Не бодрые проспекты,
замученные спешкой пешеходов,
а вы, переулки тихих предместий,
вы, незнакомые с кроткими кронами деревьев,
улицы окраин,
где мрачные лачуги,
подавленные бессмертным пространством,
боятся утонуть в долгом просторе
равнины и неба.
Всем, кто истосковался по живой душе человечьей,
вы обещаете счастье:
на ваших перекрестках братаются жизни,
вырвавшиеся на волю из заточенья квартир.
Низкий поклон вам хотя бы за то, что по вашей брусчатке
шагает с решительностью заблужденья
надежда.
Ваши извивы – как колыхание флагов,
реющих на семи ветрах поднебесья.
Пусть же на древке моих стихов
заплещут эти знамена.
 
Монета
 
В ту промозглую ночь,
когда мы отчалили от пристани Монтевидео,
я зачем-то швырнул с верхней палубы в море монету.
Она, сверкнув в луче, канула в мутную воду —
осколок света, тотчас проглоченный временем и темнотой.
И вдруг я понял, что сделал нечто непоправимое.
Я навязал истории мирозданья
помимо собственной судьбы, сотворенной
из любви, тревог и тщетного непостоянства,
еще и судьбу этого металлического кружочка,
который теперь, хочешь не хочешь, существует
на равных правах со мной.
Быть может, волны успокоят его в вязкой пучине
или увлекут в незапамятные моря,
омывающие останки саксов и викингов.
Но как бы там ни было, а только отныне
рядом с каждым прожитым мною мгновеньем
я ощущаю мгновенье, прожитое этой монетой.
Иногда меня терзают угрызения совести.
Но чаще всего мучит зависть:
я завидую своему медному собрату,
который, как и я, заблудился в лабиринте времен,
но, в отличие от меня,
не подозревает об этом.
 
Пределы
 
У Верлена есть строчка, которую я так и не вспомню.
Где-то неподалеку есть улица,
по которой я уже не пройдусь.
Даже в моем доме наверняка имеется зеркало,
которое меня больше не увидит.
Какую-то дверь я закрыл за собой навсегда.
Среди книг моей библиотеки (вот они, рядом)
есть одна особенная —
мне так и не доведется ее прочитать.
Этим летом мне исполняется пятьдесят лет.
Значит, смерть уже не за горами.
 
РАУЛЬ ГОНСАЛЕС ТУНЬОН [63]63
  Рауль Гонсалес Туньон(1905–1974) – поэт-коммунист, начинавший свою литературную деятельность в рядах ультраистов, а позднее пришедший к поэзии борьбы и протеста. Лучшие его стихи собраны в двухтомнике «Луна с курком» (1957). На русском языке опубликована его антология «Розы в броне» (1962).


[Закрыть]
Улица дырки в чулке
Перевод С. Гончаренко
 
Та улица… (Подобная есть в городе любом.)
Та женщина любимая в берете голубом…
Мы шли по этой улице, где – ни души окрест…
А в балагане ярмарки вовсю гремел оркестр.
Фрегат в стекле бутылочном [64]64
  Фрегат в стекле бутылочном… —Имеется в виду игрушечный кораблик, собранный внутри пустой бутылки; сувениры подобного рода, часто кустарного производства, широко распространены в портовых городах Латинской Америки.


[Закрыть]
…. И горизонт в дыму…
Та улица мне памятна, а больше – никому.
Ночь дрыхла в баре, голову на стойку уронив.
Кривились губы, выстрадав заученный мотив.
И пусть афиша ветхая плескалась на стене —
но паутиной прошлого она не мнилась мне.
Не мне светили города рекламные огни,
и рассыпались бисером не для меня они.
Но что с того? Я видел сны, похожие на сны:
как сновиденья детские, прозрачны и ясны…
Куда б ни торопился я, ни мчался впопыхах,
горела радость светлая в улыбке и глазах.
И был мой лик ликующий в витринах отражен,
и было ясно каждому: я счастлив и влюблен.
 
 
Знакомы вам пейзажи на витринах расписных?
И тряпочные куколки в беретах голубых?
Шагающие в утро оловянные войска?
И весело раскрашенный возок зеленщика?
Так далека любовь моя, и так она близка…
 
 
Не верил в злую долю я, не верил, что умру…
Плескалась ветвь весенняя на голубом ветру!
И пел слепец на площади… И я сказал тебе:
«Люблю борьбу. И жизнь свою я послащу борьбе».
Портье. Крутая лестница. Гостиница твоя.
И музыка и музыка – во мне и вне меня!
Веселыми цыганами из труппы кочевой
в мансардовой обители мы счастливы с тобой.
И весело, по-новому гудят колокола…
Худой чулок ты штопаешь… И тонкая игла
лучом продета солнечным сквозь дырку на чулке…
Каморка, озаренная лучом в твоей руке!
Я помню ту гостиницу. Я знаю назубок
ту улицу далекую, портовый городок…
Куда бы ни уехал я, несу в себе я боль,
и все бреду по улице, где встретился с тобой.
 
 
Я жил когда-то там… Давно… И вновь на сердце грусть.
Ведь «жил когда-то» – все равно, что «больше не вернусь».
 
Я хотел бы, чтоб ты снималась
в моей звуковой картине
Перевод И. Чижеговой
 
Послушай-ка, ты, девчонка, с веснушчато-вздернутым носом!
Тебе каких-нибудь двадцать; впереди – надежд миражи…
Жених твой – рабочий парень, похожий на Нильса Астора,
неумелым прищуром завешен взгляд твой прозрачно-синий…
Я хотел бы, чтоб ты снималась в моей звуковой картине!
 
 
Поют на деревьях птицы в радужном оперенье.
С базара несут хозяйки в корзинах фрукты, коренья.
Я вижу стройку, рабочих, сварки свежий шов,
блоки, подъемные краны, нагроможденье лесов.
 
 
В белых сверкающих зданьях лифты блестят полировкой,
на этажи поднимая газетные заголовки.
Я чувствую, сердце мчится, рождая мысль на бегу,
и она замыканьем коротким вспыхивает в мозгу.
 
 
Дешевенькая таверна. Игроки устали от споров.
Парикмахерские сияют разноцветным кольцом реклам.
И дома, где в узости длинных, освещенных едва коридоров
цвет одинаково тусклый дан и ночам и дням.
 
 
И порт. Любимое сердцем место уединенья,
Там запах моря наполнен памятью и забвеньем,
там рвется душа на волю, к странствиям и приключеньям…
И порт, и таверна, и море пропитаны жаждой движенья.
 
 
Послушай меня, девчонка, в берете пушисто-синем, —
вряд ли дороже доллара этот новый берет, —
я хотел бы, чтоб ты снималась в моей звуковой картине!
И еще… Но сказать об этом слов настоящих нет.
 
Написано в трастьенде [65]65
  Трастьенда– помещение позади лавки.


[Закрыть]

Перевод М. Самаева
 
В каждом порту в это время
ночь отдыхает над реями
дремлющих кораблей.
И старый, бывалый моряк безмолвно
смотрит на лунные четки, упавшие в волны.
 
 
Голубки бродячих мелодий чуть слышно
кружат, огоньки маяков колыша.
Ах, если б к твоим волосам,
как к последней стоянке, прибиться!
 
 
Из мрака
звезды взмывают нá берег мглистый,
звезды, охрипшие, точно голос
чахоточной виолончелистки,
чей кашель сливается с музыкой в баре.
Проститутки прогуливают на бульваре
свою усталость, пропахшую пылью и алкоголен.
 
 
В портовых кварталах разных широт
в это время кто-нибудь ждет.
 
 
Дворы опускаются к самому морю,
звуками воспоминаний матросов маня.
Сладкая горечь жизни, как терпкая влага из фляги.
 
 
В каждом порту есть бродяги,
похожие на меня,
бродяги, которые носят у себя на запястье
сердце-кораблик,
плывущий к далекому счастью.
Есть улица – долговязая, пьяная,
затерявшийся среди ночи обломок.
 
 
И когда заря, пробуждая птиц,
трубит в свой рог на краю небосклона,
в портовых кварталах разных широт
в это время кто-нибудь ждет.
 
Пятый полк [66]66
  Пятый полк.– Имеется в виду прославившийся во время Гражданской войны в Испании «Пятый полк народной милиции» – крупное воинское соединение, созданное коммунистами в августе 1936 г.; впоследствии оно послужило основой регулярной армии республиканцев.


[Закрыть]

Перевод В. Столбова
 
Ветер, кастильский ветер,
правда в тебе и сказка,
ласков ты и неласков,
звонкий и молчаливый.
От двух матерей ты, ветер,
магнолии и оливы.
Республиканское знамя,
ветер в тебе и пламя,
и кровь испанского сердца.
Тебя поднимают солдаты
полка, что зовется Пятым.
Знамя, винтовка, ветер,
горький кастильский ветер.
Настежь раскрыто сердце,
кровь запевает тихо,
кровь обретает выход
из обнаженного сердца —
выход на жаркий ветер,
на ветер, кастильский ветер.
Ветер морской и рабочий,
он крылья мельниц ворочал,
ветер страды военной —
он бьет, сокрушая стены,
он мчится, прямой и грозный,
и путь его неизменный —
к далеким, но ясным звездам.
 
На смерть Федерико Гарсиа Лорки [67]67
  На смерть Федерико Гарсиа Лорки. – Крупнейший испанский поэт Федерико Гарсиа Лорка (1898–1936) был расстрелян фашистами в самом начале национально-революционной войны.


[Закрыть]

Перевод В. Столбова
 
Смотрит смерть влюбленными глазами,
сердце мертвое исходит криком,
полыхают пепельные зори
 
 
там, где расстреляли Федерико.
 
 
На земле, в тени густой оливы,
смерть стихи нашептывает тихо.
И шумят, во тьме шумят приливы,
 
 
там, где расстреляли Федерико.
 
 
О, заря убийц и кардиналов,
преступленья страшная улика!
Вырастет бессмертник небывалый
 
 
там, где расстреляли Федерико.
 
 
Запевают вечером цикады,
херес по заре шелками выткан,
и цветут, во тьме цветут пионы,
 
 
там, где расстреляли Федерико.
 
 
Всюду жизнь, бессмертная навеки,
обнимает камень повилика,
мчатся к морю сумрачные реки,
 
 
там, где расстреляли Федерико.
 
 
Мертвые скорбят тореадоры,
лихорадит сердце злая прихоть,
и блестят, во тьме блестят навахи [68]68
  Наваха– испанский складной нож.


[Закрыть]
,
 
 
там, где расстреляли Федерико.
 
 
Смотрит смерть влюбленными глазами,
алая в руках у ней гвоздика.
Отвоюем мы святую землю,
 
 
на которой умер Федерико.
 
Песня для бродяг
Перевод В. Васильева
(Написана Хуансито Каминадором)
 
Привет, бродяги, привет!
Тропа то уже, то шире,
и ничего у нас в мире,
кроме беспечности, нет.
 
 
Да здравствует братство всех
плутающих по вселенной!
Кроме мечты сокровенной,
нам не осталось утех.
 
 
Порой не смыкаем глаз.
Ни очага, ни одежды.
На свете, кроме надежды,
нет ничего у нас.
 
 
За тех мы подымем тост,
кого лишь вино согреет,
кто ничего не имеет,
кроме мерцающих звезд.
 
 
И пусть безумен наш пыл.
Начнем резвиться, как дети.
У нас ничего на свете
не будет, кроме могил.
 
 
Забыло небо про нас.
Не раз за чужим порогом
друг другу мы скажем: «С богом!»
Но к богу пойдем лишь раз.
 
Элегия на смерть Мигеля Эрнандеса [69]69
  Элегия на смерть Мигеля Эрнандеса. – Выдающийся испанский поэт Мигель Эрнандес (1910–1942), замученный фашистами, умер в тюремном лазарете.


[Закрыть]

Перевод А. Гелескула

Струитесь, слезы боли и печали…

Гарсиласо

 
За какою звездою искать его взглядом?
Где зацвел его посох лесною черешней?
Где теперь он пасет белопенное стадо
под напев, улетающий горечью вешней?
 
 
Пусть речная волна его сердцу постелет
каменистое ложе на ласковом плесе,
чтобы пели шахтеры и пахари пели
там, где тень его бродит, срывая колосья.
 
 
Но я знаю – он жив: когда черная кара
настигает убийц, восстает он из тленья.
О руках его бредят немые гитары,
и к пылающей Волге зовет его пенье.
 
 
Он в борьбе ежечасной. В тюрьме и могиле,
со скитальческих троп и повстанческих высей
он возносит знамена – багряный светильник
для воскреснувшей поступи Павших Дивизий.
 
 
Он по-прежнему с нами, познавшими рано,
что кровавые меты поэзию метят.
Мы сегодня стоим под крылом урагана,
но не в бегстве – в полете нас молнии встретят.
 
 
Он был голосом времени, хлынувшим кровью,
и на наших губах не умрут его звуки.
Бьют кровавые крылья в мое изголовье.
Пепел мертвых поэтов сжигает мне руки.
 
 
Да прильну я к их теням, лишенным покоя,
и, завет их свершая, умру, но не смолкну!
Звезды, воды, деревья, голубки, левкои —
без ружья под рукой вы отныне безмолвны.
 
 
Было тихо, но я и Мигель уже знали:
это пальцами молний к нам тянутся тучи…
Я сберег его имя, и вновь оно с нами
возвращается мерить дороги и кручи,
и в тумане войны на походное знамя
это имя приколото розою жгучей.
 
 
О Мигель, – мертвый голос, простертый распятьем!
На клинках твоих губ – поцелуи свободы.
И пока мы за кровь твою яростно платим,
твой напев побеждает легенды и годы.
 
 
Твоим именем нивы взывают о ружьях,
твоим именем ружья взывают о нивах,
и от моря до моря над пашнями кружит
гул гражданских стихов и боев справедливых.
 
 
И, вставая из праха пылающим маком
и во тьме обжигая предутренний ветер,
ты горишь перед нами пророческим знаком
твоего воскрешенья в испанском рассвете.
 

Диего Ривера. «Сельская школа».

Блюз покинутого корабля
Перевод И. Чижеговой
 
Я здесь давно, с тех пор как потерпел крушенье…
Кто, изменив мой курс, разбил меня о риф?
Здесь разрушаюсь я и превращаюсь в дерево,
лишь дерево одно мой образ сохранит.
 
 
Я илом занесен, во мне каменьев груды,
в них тайна гибели моей догребена.
На корабле – один, став жертвой грозной бури,
о риф забвения разбился капитан.
 
 
Воспоминанья вновь живут в моих отсеках,
едва луна во тьме найдет меня лучом.
Я вижу, как, дрожа, целуют мачты небо
в водовороте злых, солено-горьких волн.
 
 
Я вижу порты вновь, холмы угля и соли,
таможню, грустного чиновника глаза…
На кораблях чужих поют аккордеоны
в моряцкой злой тоске о милых берегах.
 
 
В тавернах моряки пестрят татуировкой:
здесь женщин имена, и сердце, и стрела…
Играет автомат, и чайки с криком громким
над баржей немощной, как ангелы, кружат.
 
 
Я вижу контуры затопленных селений
и слезы матерей о мертвых сыновьях,
зловещий силуэт жилищ оцепенелых
и полчища бродяг на грязных пристанях.
 
 
Я огибаю вновь благоуханный остров,
и рыбаки следят за мной в закате дня…
Я снова их детей зову из глуби мертвой,
но, поглотивший их, не внемлет океан.
 
 
Не страшен мне туман, глаз рулевого зорок.
Я к берегам чужим везу восторг и боль.
В моих каютах спят любви случайной воры,
и старый лесоруб, и шайка шулеров.
 
 
Не могут сокрушать мой остов горделивый
ни тягостный туман, ни солнечный костер.
И мой покой в плену приливов и отливов
тревожит лишь порой набег ребячьих орд.
 
 
О, быть бы мне мостом, огромным в звенящим,
в строительных лесах себя запечатлеть
или ковчегом стать в потопе предстоящем…
Но заживо навек я похоронен здесь.
 
 
Порой прошелестит вдоль отмели песчаной
Марии легкий шаг. Движения ее
так юны и нежны. И с тихим состраданьем
на одиночество она глядит мое.
 
 
И я тогда люблю безлюдье и туманы,
и осень влажную, и старую печаль…
Мне машет альбатрос приветливо крылами,
о скорбный облик мой – весь в золотых лучах.
 
Стихи к одной фотографии
Перевод И. Чижеговой
 
Я в лицо моей родине как обвиненье
брошу этот портрет. Страхом скованный рот;
как пугливый зверек, она вся в напряженье…
Эта девушка здесь, в Аргентине, живет.
 
 
В грустно-нежном соцветье улыбки сердечной
сквозь жестокую боль проступает на миг
под зловещим покровом усталости вечной
красоты ее дикой божественный лик.
 
 
Огрубелые руки не знают покоя,
все в мозолях сплошных, они сеют и жнут.
Ей обидные клички больней, чем побои.
Ее голодом морят за каторжный труд.
 
 
Повторял ее имя Спартак, погибая.
За нее на кресте принял муки Христос.
Дочь Адама и Евы, лишенная рая,
чьи страданья и скорбь долетают до звезд.
 
 
Пусть лицо обвевает ей ветер лукавый,
отлетевший от розы ветров лепесток.
Пусть вернут ей лишь то, что должны ей по праву:
горы, небо, моря, перекрестки дорог.
 
 
Пусть поставят ей дом на земле плодородной,
пусть зажжется очаг, застрекочет сверчок.
Пусть вспорхнет ее сердце орленком свободным,
и пусть сон ее будет беспечно глубок.
 
 
Слышу я, как История грозным набатом
загудела: в лицо угодил ей портрет!
Ради девушки этой я стану солдатом,
чтобы ночь умерла и родился рассвет.
 
Товарищ Туньон
Перевод В. Столбова
 
Я пробовал разные ритмы, на всякие пел голоса.
Падал в глубокие бездны, взлетал высоко в небеса.
Жизнь моя вихрем дерзаний и блеском надежд полна,
с годами становится чище, ярче сверкает она.
Писал я статьи, рассказы… драмами я грешил,
но песня была и осталась любимицею души.
Куда бы я взор ни кинул – поэзия, всюду ты.
Сверкает улыбка жизни из темных глубин мечты.
Лишь на пути к коммунизму поэтом могу я стать,
и в ногу шагаю с жизнью, стараясь не отставать.
Я верный сын Аргентины и гражданин Земли,
в Испании и Корее сражались стихи мои.
Одно у меня достоинство – я не хочу других, —
только с народом слившись, вынашиваю я стих.
Я побывал в тех странах, что в будущее ворвались,
я трогал своими руками небес голубую высь.
В поэзию, в революцию, в алое пламя знамен
я верю, и звать меня люди будут «товарищ Туньон».
В Москве сочинил я песню, ветер ее унес,
расправила крылья песня под ситцевый шум берез.
В колхозе мне дали светильник – колосьев ржаных пучок,
чтоб сны детей бесприютных им осветить я мог.
Мир – мое знамя зовется, через огонь и дым
барьеры границ последних перешагну я с ним.
Пусть на песке пишу я – мой стих не смоет волна,
ибо в симфонии песен грядущего нота слышна.
 
АЛЬФРЕДО ВАРЕЛА [70]70
  Альфредо Варела(р. 1914) – писатель-коммунпст, член ЦК Коммунистической партии Аргентины, секретарь Всемирного Совета Мира, лауреат Международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами». Самое известное произведение – роман «Темная река» (1943). И проза и стихи А. Варелы неоднократно публиковались в Советском Союзе.


[Закрыть]
Это слово, друг…
Перевод Риммы Казаковой
 
Не бойся произносить это слово,
не пугайся его,
не скрывай, что в нем нежно и что сурово,
его музыку слушай снова и снова,
верь в его торжество.
 
 
Ты, пастырь слов,
повелитель снов,
потрясатель основ,
знаток созвучий,
тральщик строк,
что к самой лучшей
строчке строг,
ты должен чувствовать это слово – итог
поэзии, слившей в единый поток
землю, и розы, музыку, росы,
борьбу, зарю, всеобщего братства объятия…
Это слово – Партия.
 
 
Не бойся произносить это слово,
кровью его стихи наполни.
Светит оно и греет, словно
солнце в полдень.
 
 
Это слово – рубашка рабочего,
кров единственный дома отчего,
чистая скатерть,
открытая книга света…
Да будет твоя Партия
сердцем твоим воспета!
 
 
Покончи с самоцензурой,
стыдись строки, где ты
заменил это слово цезурой —
синонимом пустоты.
Пусть запретит его кто-то,
но сам себе – никогда!
Оно – словно мед в сотах,
в нем соль борьбы и труда.
Душой, к удивленью готовой,
радостно им владей!
Оно – телескоп, в который
виден завтрашний день.
 
 
Ты должен знать, что происходит в мире.
Луна – и, та давно уже не та.
Где ангелы? Скорей в твоей квартире,
чем в небесах…. Где бог? Глядит с холста.
В безмерной бездне холодно звезде.
И лишь поэзия живет везде:
в алгебре, солнце и кибернетике,
в трогательном детском беретике,
в великом гении, в малом зерне,
в спутниках, в лазере,
в тебе и во мне,
в голубой грусти,
в махинах гигантских плотин,
в крови героя,
которой он счастье твое оплатил,
в любви, создающей миры,
творящей жизнь каждый миг,
не знающей, что такое апатия…
Поэзия живет везде!
Поэзия – это и Партия.
Я говорю: Партия – и, значит, я говорю:
Улыбка, Надежда, Мечта.
Я говорю: Партия – и зажигаю зарю
хоралов, симфоний,
которые жизнь читает с листа.
Реки борьбы,
Кордильеры счастья,
ветер из лепестков роз…
Я говорю: Партия, и каждый, кто к ней причастен,
распрямляется в полный рост.
И вселенную
опоясывают руки
тех, кто не спят ночей,
чтобы ценою их муки
родился
мир без цепей и без палачей.
Я говорю: Партия – и предо мною черты лица моего отца.
Я говорю: Партия – коммунистов —
и вижу вчерашний день,
где враги ее беззастенчиво, злобно, низко
обманывают людей.
 
 
И вижу день, где ни единой тени,
где всем принадлежит краса земли,
движенье вод, дыхание растений,
все, что настало, все, что там, вдали.
 
 
Я вижу бессонное братство сердец
и подвигов анонимность
там, где процветала, пророча конец
всеобщей гармонии, мнимость.
Не под фальшиво-бравурный туш —
в скромной одежде буден,
праздничной чистотою душ
счастье приходит к людям.
К тем, что борются под знаменами века
за мир для человека.
 
 
Партия – это любовь миллионов,
слитая воедино.
Партия – это нежность,
которая каждому необходима.
Плодотворнейшая пыльца,
оживляющая сердца.
Созидательная селитра,
могучая, как природа,
настойчивый строитель
спасительного единства народа.
Маг перемен,
пилот сверхзвукового лайнера,
мудрец, чья душа состраданием ранена,
повелитель стали и пшеницы,
врач у постели роженицы,
где и задуманно и внезапно
рождается завтра.
 
 
Я говорю: Партия —
и взлетают тысячи птиц
радостным каскадом.
Я говорю: Партия —
и нет границ:
самое дальнее рядом.
Я говорю: Партия —
и эхо победы в моих ушах:
миллионы печатают шаг.
 
 
Поэт, произнеси же это слово,
в ладони взвесь и ощути на вкус.
Оно всегда волнующе и ново,
оно для сердца – крылья, а не груз.
И струны строк, что были просто лепетом,
бесстрашно тронь его высоким трепетом.
 

    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю