Текст книги "Предания о дзэнском монахе Иккю по прозвищу «Безумное Облако»"
Автор книги: Автор неизвестен Древневосточная литература
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)
О том, как Иккю спрашивал о наличии природы будды у собаки, а также немного стихов
Иккю задал одному прихожанину коан о природе будды у собаки, и тот спросил:
– Собака ведь родится от собаки. Не пойму, как же у неё может быть природа будды?
– Вот послушай!
Собаке уподобляться —
Это искусство
Одних ведёт к просветленью,
Других же ввергает
В пучины ада!
Ину но ко ни
Аякару хито но
Сивадза косо
Хотокэ то мо нарэ
Дзигоку э мо ирэ
А в вашем доме у щенков ещё глаза не открылись, насыплю-ка еды в миску – сюда-сюда-сюда![128]128
Эта фраза – цитата из пьесы-кё:гэн Кодоробо: – «Воришка».
[Закрыть]
– Вот наконец-то глаза уже открыты! Что ж, на вопрос о собаке глаза раскрылись, а вот то место, где Чжаочжоу говорит «и да, и нет»[129]129
Речь идёт о притче-ко:ан, в которой Чжаочжоу говорит монаху, что достижение просветления не должно быть целью буддийской практики, но не может ею и не быть.
[Закрыть], мне, недалёкому, вовек не понять, как ни старайся!
– А я вам стихи прочитаю, и вы попробуйте их каждый день повторять и думать над ними!
Скажешь: «Нет!» —
«Значит, нет!» —
Подумают люди.
Крикнешь – ответит
Эхо в горах.
Скажешь: «Есть!» —
«Значит, есть!» —
Подумают люди.
Хоть и нет отвечающего,
А лишь эхо в горах.
Наси то иэба
Наси то я хито но
Омоураму
Котаэ мо дзо суру
Ямабико но коэ
Ари то иэба
Ари то я хито но
Омоуран
Котаэтэ мо наки
Ямабико но коэ
Так сказал Иккю, и тот человек задумался, а потом спросил:
– Стало быть, невозможно сказать, есть или нет? – и Иккю отвечал:
«Есть» и «нет» вдвоём
В утлой лодке плывут
В океане жизни и смерти.
Когда дно прохудится —
И «есть», и «нет» вместе потонут!
Уму о носуру
Сё:дзи но уми но
Амаобунэ
Соко нукэтэ ноти
Уму мо тамарадзу
Прихожанин понял смысл того коана благодаря этому стихотворению, и сказал:
О чём же он думал,
Чжаочжоу, постигший
Смысл «быть» и «не быть»,
Когда слышался лай
Той собаки, что ещё не родилась?
Уму дзо сиру
Нани омоикэму
Тё:сю: мо
Накариси саки но
Ину но хитокоэ
Услышав это, Иккю рассмеялся:
– Да вы одним глотком опустошили полную миску! – И прихожанин, поклонившись, удалился к себе.
12О том, как в ненастный день Синъуэмон зашёл проведать Иккю
Дело было в последнюю декаду августа. Налетел шквал и хлынул ливень, и по всей столице были повреждены дома, павильоны, святилища и пагоды. Нинагава Синъуэмон немедля направился к преподобному Иккю проведать, и окликнул:
– Почтенный, вы здесь? Как вы там, от такого необычайного шквала и ливня ничего не пострадало в храме?
Иккю вышел к нему:
– Как вы хорошо заметили, – и правда, необычайной силы ветер. Но в этом храме ничего не стряслось! – так сказал, и изволил прочитать стихи:
В доме моём
Не ставили столбов,
Не крыли кровлю,
Не протекает он в дождь,
Не снесёт его ветер.
Вага ядо ва
Хасира мо татэдзу
Фуки мо сэдзу
Амэ ни мо нурэдзу
Кадзэ мо атарадзу
Тогда Синъуэмон спросил:
– Эта ваша келья, где же она находится? – а Иккю рассмеялся и отвечал:
– Это вы как раз о самой сути изволите спрашивать!
Так и живу я
В скиту, на восток от столицы,
Меж оленей ручных —
Не случайно зовется место
Удзияма, «Гора Печалей»…[130]130
Автор этого стихотворения – монах Кисэн, оно вошло в сборники «Собрание старых и новых песен Японии» (Кокинвакасю:), «Сто стихов ста поэтов» (Хякунин иссю:). Здесь даём в переводе А. А. Долина. В этом стихотворении обыгран топоним «Удзияма» – помимо прямого указания на местность (гора в местности Удзи), его можно воспринимать и как «Гора Печалей», от глагола удзу – «грустить, печалиться».
[Закрыть]
Вага ио ва
Мияко но тацуми
Сика дзо суму
Ё о Удзияма то
Хито ва иу нари
Тогда Синъуэмон принялся потешаться:
– Это вы вместе с монахом Кисэном там живёте?
– Нет, я у Кисэна эту келью снимаю!
– Так вы, получается, живёте в съёмной келье? – засмеялся Синъуэмон, а Иккю сложил стихотворение:
В этом временном мире
И на время снимающему,
И на время сдающему
Не стоит думать,
Сдаёшь ты или снимаешь.
Кари но ё ни
Каситару нуси мо
Каринуси мо
Касу то омовадзу
Кару то омовадзу
Синъуэмону это понравилось, он записал это стихотворение на веере и сказал:
– Как замечательно! Забежал к вам ненадолго проведать – и тут же получил поучение! – Возрадовавшись, пошёл он домой, но у ворот остановился и вернулся:
– Знаете ли, так вы хорошо сказали, что я даже забыл о том, что хотел спросить, и уже собрался уйти. Я ведь придумал стихотворение – вот как вы его поймёте:
Ветер подует —
И всё затрепещет.
А если не дует,
То где он тогда,
Куда девается ветер?
Фуку токи ва
Моносавагасики
Кадзэ нару га
Фукану токи ни ва
Идзути нару ран
Так он сказал, и тут же получил ответ:
Ветер подует, —
И правда, всё затрепещет,
А если не дует,
Становится он
Ветром, который не дует?
Фуку токи ва
Мубэ савагасики
Ямакадзэ но
Фукану токи ни ва
Фукану кадзэ кана
Так ответил Иккю, и Синъуэмон молча склонился в долгом поклоне, выразив своё почтение, и ушёл.
13О том, как Иккю в свой последний час прощался с миром
Самые разные стихи люди передают из уст в уста как последние стихи преподобного Иккю. Нельзя сказать, что такие-то из тех стихов истинны, а другие – ложны, потому что одни рисовали его портрет и просили надписать, другие тоже рисовали и тоже просили надписать, а он и подписывал, как ему вздумается.
На одном изображении он надписал китайские стихи:
Тридцать лет видел смутно,
И ещё тридцать лет – перестал различать,
Смутно и без различения прожил я шестьдесят,
А в последний свой час опростаюсь и преподнесу это Брахме.
Такие есть стихи, а есть и другие:
Возвращаю
Сегодня, в эту луну,
То, что брал я взаймы
Лишь в прошлой луне, лишь вчера.
Из пяти
Взятых взаймы вещей
Возвращаю четыре,
А сам ухожу
В изначальную пустоту.
Сякуё: моосу
Сакугацу
сакудзицу
Хэмбэн моосу
Конгацу
коннити
Кариокиси
Ицуцу но моно о
Ёццу каэси
Хонрайку: ни
Има дзо
мотодзуку
А ещё в качестве последних стихов, говорят, написал он так:
В жизни – смерть,
В смерти – жизнь.
Зеленеет ива,
Лепестки сливы алеют.
Кацу!
Ивы – не зелёные,
А сливы – не красные!
Берегитесь! Берегитесь![131]131
«Весной зеленеет ива, лепестки сливы краснеют» – эта цитата из стихотворения Су Дунпо, как уже говорилось, использовалась в дзэнском дискурсе как указание на истинную природу вещей либо же на разнообразие мира. В данном случае Иккю предостерегает читателя от однозначного восприятия вещей и явлений.
[Закрыть]
Сё: я си я
Си я сё: я
Янаги ва мидори
Хана ва курэнай
Кацу
Янаги мидори нарадзу
Хана курэнай нарадзу
Гоё:дзин гоё:дзин
Приложил кисть Иккю
Издательство СёриндоВырезал доски для печати Ямамото Дзюробёэ
РАССКАЗЫ ОБ ИККЮ, СОБРАННЫЕ В РАЗНЫХ ЗЕМЛЯХ
Предисловие
Втайне задумал в неразумном сердце своём и начал писать, следуя бегу кисти. Не собирался писать ничего глубокого, подобного пруду Юй Юань[133]133
Парк при императорском дворце, существовавший в Чжунду (нынешний Пекин) при династии Цзинь.
[Закрыть] – «Яшмовая глубина», – наоборот, не стал думать о том, что будут ругать написанное, а лишь хотел вытянуть наружу хорошее, как вытягивают водоросли в заливе Нанива, из сердец человеков, которых бросает по воле волн море этого плывущего мира, подобно тыкве-горлянке.
В этом мире есть уже сочинения, подобным образом озаглавленные, но правды в них нет. К счастью, за пределами столицы у одного старика нашлась книга «Жизнеописание Иккю»[134]134
«Жизнеописание Иккю» (Иккю: итидайки), предшествующее данному сочинению, не сохранилось. Возможно, речь идёт о вымышленном сочинении, приписываемом Иккю. Позднее так было озаглавлено другое сочинение эпохи Эдо.
[Закрыть]. Несколько лет я просил его мне одолжить, и наконец получил. Переписал оттуда кое-что, вырезал на досках, составил сочинение в пять свитков, озаглавил его «Рассказы об Иккю, собранные в разных землях» и вот теперь издаю.
Даже люди, обладающие мудростью, любят своих детей и внуков, а этими рассказами могут развлечь их, и буду рад, если они порадуют маленьких мальчиков и девочек.
Свиток первый
1О том, как Иккю застали по дороге домой и он пообещал провести службу
В северной части столицы жил человек, которого звали Итоя Ёсиуэмон. Услышал он, что преподобный Иккю скор на остроумные ответы, так что ни в старину, ни ныне нет никого, кто мог бы сравниться с ним, и затаил в душе желание: «Когда-нибудь схожу в Мурасакино да спрошу что-нибудь эдакое! А нет, так приглашу на поминальную службу к себе!» – только о том и думал, и тут как раз выпал случай, когда Иккю возвращался от одного прихожанина. Тот человек подошёл к нему:
– Ах, как удачно, что я вас встретил! Раз уж мне так повезло, – дело в том, что завтра нужно проводить поминальную службу. Хотелось бы, чтобы вы, почтенный инок, провели её. Всё думал, как бы зайти в ваш монастырь и попросить вас, тут-то, на счастье, и повстречал вас! Непременно приходите!
Преподобный сказал:
– Понятно! А где вы живёте?
– В квартале Муромати, там-то и там-то! – коротко ответил тот и скрылся.
Иккю сразу сообразил, что к чему, и вот, назавтра ранним утром собрался и пошёл искать тот дом, а тот человек тоже был смекалист, и перед своей лавкой повесил небольшой нож для рубки веток.
Иккю увидел это и подумал: «А здешний хозяин тоже забавный человек. Повесил „небольшой нож“ – „коната“, этим он хотел сказать, „коната“, „здесь“, не иначе!» – рассудив так, он не мешкая вошёл в дом. В прихожей у порога лежала собачья шкура – «кава». Иккю по ней прошёл внутрь.
Тут вышел хозяин:
– Ах, нынче дороги так развезло, но вы потрудились прийти! Ноги, должно быть, испачкали. Сейчас приготовлю воды вымыть ноги! – а на это Иккю отвечал:
– Не беспокойтесь, я только что перешёл через реку – «кава»[135]135
Благодаря омонимии слов «река» и «шкура», которые звучат как кава, ответ Иккю может быть понят двояко – «миновал реку (и омыл в ней ноги)» или же «прошёл по шкуре (и вытер ноги)».
[Закрыть], так что всё в порядке!
Хозяин подумал: «Вот он меня снова подловил!» Подготовил он еду для подношений – насыпал во все («мина») чашки отруби («нука»), накрыл крышками и подал.
Иккю стал снимать крышки с чашек одну за другой, а во всех чашках отруби! Но Иккю не подавал вида, будто удивлён.
После службы в комнату вошёл хозяин. Иккю сказал:
– Сегодняшняя служба – «минанука», «три семёрки», поминки на двадцать первый день?[136]136
См. аналогичный диалог в «Рассказах об Иккю», св. 3 «8. О том, как Иккю с одним человеком загадывали друг другу загадки…».
[Закрыть] – от этих слов хозяин подивился ещё больше.
Наконец Иккю вышел из комнаты, а хозяин, чтобы ещё раз его испытать, достал связку в сотню монет и сказал:
– Вот сегодняшнее подношение. Попробуйте-ка взять это, не заходя сюда!
Услышав это, Иккю отвечал:
– Понятно! Получить это, не сходя с места, – легче всего. Только вы уж не бросайте, лучше сами ко мне подойдите да передайте.
Удивился хозяин:
– Надо же! Вы, господин монах, даже лучше отвечаете, чем о вас рассказывают! Обычно людям нужно хоть немного подумать, а вы изволите отвечать ещё раньше, чем я успеваю спрашивать! Какое диво! И в старину, и в нынешние времена такого монаха нечасто встретишь! – так восхищался хозяин.
В прихожей у порога лежала собачья шкура – «кава». Иккю по ней прошёл внутрь. Тут вышел хозяин: «Ах, нынче дороги так развезло, но вы потрудились прийти! Ноги, должно быть, испачкали. Сейчас приготовлю воды вымыть ноги!» – а на это Иккю отвечал: «Не беспокойтесь, я только что перешёл через реку – „кава“, так что всё в порядке!»
2О неподобающем поведении настоятеля Сэнкодзи и о том, как Иккю высмеял его в табличке-объявлении
За пределами столицы есть храм Сэнкодзи. Тамошний настоятель любил лошадей и потому содержал их при храме, а ещё куриные яйца покупал, не заботясь даже о цене, и поедал. Прослышав о том, прихожане забеспокоились, и как-то раз двое из них тайно посетили его в храме и сказали:
– Как же так, господин монах? Слышали мы, будто бы вы, хоть и инок, но покупаете лошадей, что неуместно в храме, а к тому же ещё и едите яйца, и об этом уж говорит весь свет! Это не очень-то правильное поведение для монаха. Нам-то всё равно, что вы яйца едите, только вот разве про всё это в сутрах и поучениях не разъяснено? Неужели вы не стыдитесь того, что вас ругают кто ни попадя?
Настоятель отвечал:
– Да нет, дело не в том, разъясняется это в сутрах или нет, просто касательно лошадей, то мне в них нравится, что они такие быстрые, потому и покупаю. А яйца я хоть и ем, но это ведь не птица. Я и отношусь к ним, как к воде. Просто другим это трудно понять! – объяснил он, нисколько не придав значения тому, о чём говорили прихожане, и так от них отделался. А они не нашлись, что ещё сказать, с тем и вернулись.
Один из них был знаком с Иккю. Очень обеспокоен он был этим делом, и как-то раз пошёл к преподобному.
– Есть у нас такой-то настоятель. Прихожане ему уж указывали дважды и трижды, но всё без толку. Хотелось бы как-нибудь так сделать, чтобы он перестал так себя вести. Прошу вас, преподобный, придумайте что-нибудь! Разве только если не испугать его, ославив по другим городам и чужим землям, то не устыдится ведь! Что же делать?
Иккю выслушал его и сказал:
– Это дело нехитрое! – достал деревянную табличку и написал на ней:
«Если нравится то, что быстрое, – смотреть на летящих птиц и тем услаждаться. Если относишься к яйцам, как к воде, – пей воду и тем наслаждайся.
Настоятель Сэнкодзи
С небритой душой
Голову бреет,
Из-под рясы торчат
Мирских одежд рукава».
Сэнко:дзи
Кокоро ва сорадэ
Атама сору
Укиёгоромо но
Содэ но нагаса ё
– Установи эту табличку на границе между вашим посёлком и соседним или на проезжей дороге, где проходит много народу. Если будут видеть люди, то не может быть, чтобы не устыдился ваш настоятель, каким бы упрямцем он ни был! Давай, поторапливайся! – и с этими словами отдал табличку.
– Благодарю вас! – Взял прихожанин табличку и установил, как ему было сказано.
Прохожие, видевшие табличку, одни досадовали и щёлкали ногтями, другие громко хохотали, и таких было множество. Тот настоятель устыдился и в конце концов исправился. А прихожане все без остатка радовались и говорили:
– Это всё только благодаря преподобному!
3О «безумном стихотворении» Иккю
У ворот храма, где жил преподобный, обитал некто Катано-но Ёсукэ. Жил он в бедности, так что даже и сравнить не с кем – ничего у него не было. Любил он шашки-го, играл так, что не отличал утро от вечера, в зимние холода подогревал над огнём камни для игры в го, тем грелся и играл, а если заканчивалось масло в светильнике, зажигал лучину и продолжал играть. Когда глаза не могли видеть от усталости, без жалости продавал одежду или утварь, покупал лекарство, плескал в глаза, так и играл дни и ночи напролёт.
Его жена, обеспокоенная такой растратой, как-то раз зашла к преподобному Иккю и сказала:
– Я к вам пришла впервые. Как преподобному известно, Ёсукэ так полюбил игру в го, что забросил работу, играет, не различая ночь и день. Не слушает, что ему говорят родители и друзья, весь увлечён игрой, и скоро у нас совсем ничего не останется. Преподобный сам изволит видеть, как мы живём. С трепетом ожидаю, что вы скажете об этом, и буду признательна, если выскажете ваше мнение!
Преподобный, выслушав это, сказал:
– Воистину, так и есть, лучше и не описать! Однако же тут вот какое дело – если дело дошло до того, что человеку что-то нравится, как его ни уговаривай, ничего он слушать не станет. Кроме того, у каждого есть какой-нибудь изъян. Вот и в старину человек сказал о своём изъяне:
У каждого человека
Изъян непременно найдётся,
И потому
Простите уж мне
Мою одержимость стихами.
Хито ни ёри
Хитоцу но кусэ ва
Ару моно о
Варэ ни ва юрусэ
Сикисима но мити
Как и говорится в этом стихотворении, нужно проявлять достаточное терпение. А если уж вы настроены серьёзно, то есть ведь ещё и деньги, которые вы откладываете, сдавая комнаты внаём? Вот их достаньте да используйте.
– Господин монах, что вы такое несусветное говорите? Откуда у меня комнаты внаём? – А преподобный на это:
– Есть ведь у вас домик для ежемесячных очищений?[137]137
В средневековой Японии женщина на время месячных удалялась в отдельную постройку, – вероятно, эта традиция берёт своё начало от представлений о ритуальной нечистоте крови.
[Закрыть]
– Снова вы, господин монах, изволите надо мной насмехаться! – сказала она и вернулась к себе[138]138
Смысл данного рассказа не вполне ясен. Возможно, Иккю таким образом советует ей завести ребёнка, чтобы муж не мог расходовать все средства только на себя.
[Закрыть].
О том, как Иккю в юности наставил одного человека на путь истинный
Когда Иккю был ещё молод, один человек задал ему вопрос:
– Вот что, послушник, говорят нам, будто бы есть ад и рай. Однако же я слышал, что никаких подтверждений их существованию мы не получим, пока не умрём. Вот и я так думаю. Говорят, если человек совершал злые дела, то после смерти он переходит через реку Сандзу – реку Трёх Путей[139]139
См. сноску № 75.
[Закрыть], через Горы Смерти и прочие неприятные места и в конце концов попадает в ад. А ещё говорится, что Чистая земля в сотне десятков тысяч сотен миллионов земель отсюда, и если дорога до Чистой земли так длинна, то нам с тобой, не обладающим какими-то особенными способностями, до рая добраться можно и не пробовать, да и дорога в ад тоже чересчур уж сложна. Что ты об этом скажешь?
Иккю отвечал:
– Ад совсем недалеко. Нет иных демонов, кроме тех, которых вы видите собственными глазами в этом мире. Раем называется то, что вокруг нас, и находится он совсем близко.
Тот человек сказал:
– Да ну, что ты, ты же просто сказал, что и рай, и ад находятся здесь, перед глазами, но раз их не видно, то и поверить тебе не могу. Ты, послушник, доказать это не сможешь! – рассмеялся он.
Иккю разозлился:
– Это что же, вы издеваетесь надо мной потому, что я годами не вышел? – с этими словами Иккю схватил верёвку, зашёл тому человеку сзади, обмотал вокруг шеи и принялся душить изо всех сил: – И что ты на это скажешь? – и тот сразу же согласился:
– Действительно, это и есть ад!
Тогда Иккю отпустил верёвку:
– А сейчас как ты себя чувствуешь? – спросил он.
– Это Чистая земля! – ответил тот, признавая правоту Иккю. – Думал я, что не может быть особых знаний у послушника, и подшутил, а вы, хоть и молоды, но мудры не по годам, вы непростой человек! – восхищался он.
5О том, как семнадцатилетний Иккю читал посмертное наставление-индо
Однажды Иккю проходил мимо святилища Симогамо и где-то там увидел покойника. Иккю подошёл к нему и начал читать посмертное наставление-индо.
Один человек, видя это, сказал:
– Пустое дело, послушник! Этому мертвецу что ни скажешь, никакого толка не будет. Человек ведь пока дышит, тогда и может слышать, что ему говорят другие люди, а покойнику, что ни говори, всё равно ведь не услышит, разве не так?
Иккю отвечал:
– Говорят: «Банан, не имеющий ушей, растёт от звуков грома». Суть этого выражения в том, что банан, хоть у него нет ни ушей, ни глаз, даёт ростки, услышав гром. Так что даже бесчувственные травы и деревья следуют закону причин и следствий. Что уж говорить о людях! Это одно и то же.
Тот человек решил, что Иккю рассудил верно, и удалился, не говоря ни слова.
Однажды Иккю при дороге увидел покойника. Он подошёл к нему и начал читать посмертное наставление. Один человек, видя это, сказал: «Пустое дело, послушник! Этому мертвецу что ни скажешь, никакого толка не будет!»
6О том, как Мацуяма Хампэй получил непонятное послание и с помощью Иккю на него ответил
Человек, которого звали Мацуяма Хампэй, обеднел, переехал за город, и, когда он прозябал в бедности и маялся одиночеством, от кого-то ему передали тыкву-горлянку, полную сакэ, а к ней было приложено письмо. В письме говорилось: «Полевой вьюнок увядает ввечеру, а утром расцветает»[140]140
Расцветающие утром и увядающие вечером цветы вьюнка, наряду с пузырями на воде, высыхающей утренней росой, жизнью бабочки-однодневки, – часто встречающиеся в японской литературе метафоры бренности существования. В данном же случае порядок «цвести-увядать» намеренно изменён, – здесь не только напоминание о бренности жизни, но и пожелание не терять духа, поскольку за увяданием когда-нибудь последует новое цветение.
[Закрыть], а дальше написано: «Это сакэ останавливает холодный ветер за три суна от тела[141]141
Одна из «десяти добродетелей сакэ» – останавливать холод за пределами тела, то есть согревать. Один сун – ок. 3 см.
[Закрыть], а к тому же разгоняет печаль».
Тот человек прикидывал так и эдак, но всё не мог уразуметь смысл – никогда ещё не приходилось ему получать такого хитроумного послания, а потому он никак не решался на него ответить, и тогда придумал так: «Раз уж мне ответить на это не по силам, нужно попросить преподобного Иккю!» – подобрал полы кимоно и помчался в Мурасакино.
Иккю как раз был тогда у себя, принял его и спросил:
– Что случилось? – а тот отвечал:
– Да вот, от такого-то пришло мне это письмо, а я же никогда таких изысков не знавал. Что отвечать – не знаю, вот и мучаюсь. Смиренно надеюсь, что вы, преподобный, разъясните смысл, и я был бы признателен, если бы помогли на него ответить. Сначала объясните, о чём говорится в этом послании?
Преподобный посмотрел и сказал:
– Здесь изменчивость и бренность жизни уподоблена вьюнку. Вы какое-то время процветали, а потом наступил упадок, об этом и сказано. Вьюнок поутру расцветает, а к вечеру вянет, однако же через какое-то время снова цветёт – вот о чём это. «Выпейте это сакэ, выбросите из головы мысли о несбывшемся, рассейте печаль и утешьтесь!» – вот это о чём. Ну, на такое письмо ответить несложно! – и тут же написал ответ. Там говорилось:
«Я спокойно любовался Южной горой[142]142
Намёк на стихи «За вином» китайского поэта-отшельника Тао Юаньмина (365–427): «…Хризантему сорвал // под восточной оградой в саду. // И мой взор в вышине // встретил взоры Южной горы» (Пер. Л. Эйдлина).
[Закрыть], и тут получил письмо с выражением поддержки. Возликовал я и расчувствовался, пою песни вэйского У-ди[143]143
Цао Цао (также как Вэйский У-ди) (155–220) – китайский поэт и государственный деятель. В своих стихах описывает бренность существования и тяготы военных походов. Неясно, какое именно из его стихотворений имеет в виду Иккю.
[Закрыть], любуюсь полевыми цветами».
Обрадовался Хампэй:
– Как же вы мудры, преподобный! Сразу же написали такое письмо! Благодарю вас! – сказал он, взял письмо и пошёл домой.
7О том, как Иккю пребывал в храме Сингэдзи в Канто
Иккю некоторое время жил в храме Сингэдзи; с тамошним настоятелем они когда-то вместе учились, и в память о былых хороших днях, проведенных вместе, тот всячески обхаживал Иккю.
Как-то раз у Иккю выдалось свободное время, вышел он к гостевому дому и глядел по сторонам, когда пришёл некто, по виду похожий на местного самурая, и привёл с собой четверых или пятерых друзей. Этот человек обратился к Иккю:
– Слушайте, господин монах, а как называется и к какому направлению буддизма принадлежит этот храм?
Иккю сказал:
– Храм этот принадлежит к направлению Бэпподзан, то есть «Другого Закона», а называется Сингэдзи – «Храм Вне Сердца». А вы кто таков будете?
– Я живу здесь неподалёку, а зовут меня Юкиорэ Янагиносукэ (Ива, Сломанная Снегом). Много слышал об этом храме, вот и пришёл помолиться. Странные всё-таки названия храма и буддийской школы. Сказано ведь, что «в Трёх мирах – единое сердце, а вне сердца не бывает иного Закона». Как же так получилось, что у вас храм «Вне Сердца» школы «Другого Закона»?
Иккю отвечал:
– Сказано ведь, что «Ветви ивы не ломаются под тяжестью снега»[144]144
Пословица, смысл которой в том, что мягкость более эффективна, чем твёрдость, подобно тому как мягкие ветви ивы под тяжестью снега гнутся, но не ломаются, в отличие от ветвей других, даже очень крепких деревьев.
[Закрыть]. Как же так получилось, что вас зовут «Ломающаяся под снегом Ива»?
Тот человек подивился:
– Надо же, как смекалисто отвечает господин монах! Мы-то, даже если что-то придумали заранее, то бывает, что и забудем, как дойдёт до дела, а то и просто теряемся, не зная, как ответить. А вы в один миг придумали такой меткий ответ, ай да монах! – восхищался он.
