Текст книги "Предания о дзэнском монахе Иккю по прозвищу «Безумное Облако»"

Автор книги: Автор неизвестен Древневосточная литература

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

6
Об Амэя-Сэннами

Один человек из деревни направился посмотреть столицу, и некто сказал ему:

– Раз уж ты идёшь в столицу, возьми-ка, передай туда письмо. Адрес я сам точно не знаю, но уж проспекты ты точно узнаешь. Где какие улицы – это тоже там легко понять, как я слышал. У кого ни спроси – любой знает, как говорят. Чтобы доставить это письмо, скажу тебе на словах, куда. Запомни в точности и отнеси туда. Называется то место так: «В пятую луну с запада, осенью с севера, весной с юга пять сотен волн бегут туда и назад» – так и спрашивай. А если забудешь, покажешь вот эту записку, с ней и спрашивай.

Тот человек грамоту не знал, и забыл сразу же, как услышал. И вот, добрался он до столицы, достал ту записку и показывал людям. Были такие, кто мог прочитать, но о чём там говорится, никто не знал. Говорил он себе: «Вот уж на беду свою взял я это письмо. Если не доставлю, так и вернусь, то и смысла носиться с ним не было. И стыдно, будут ещё называть бестолочью. А сколько ни спрашивай, ничего путного не выходит». Прикидывал он и так и эдак, а один человек ему сказал:

– По такой записке можно искать хоть тысячу дней и ночей, и то вряд ли найдёшь того, кто поймёт написанное. Лучше сразу с этим письмом идти в Мурасакино, что как раз посередине столицы, там живёт известный мудрец, преподобный Иккю. Он – монах ума превеликого, и, если спросить у него, он-то уж точно разъяснит. Поспеши к нему. Велика столица, а не знаю более никого, кто бы смог понять эту записку! – так он ему всё объяснил, и тот пошёл.

Иккю вышел к нему и спросил:

– Что у вас за дело ко мне? – а тот человек отвечал:

– Так и так, вот уже десятый день спрашиваю по всей столице, и пока никто не сказал, где это находится. Вы, господин монах, человек учёный, так, может, из сострадания расскажете мне? – с мольбой говорил он.

Преподобный взглянул на записку:

– Это несложно понять. Место это находится там-то и там, у проспекта Карасумару, ищите квартал Амэя-Сэннами[221]221
  Квартал Амэя расположен у храма Хигаси-Хонгандзи, неподалёку от проспекта Карасумару.


[Закрыть], – так он ему всё разъяснил.

Тогда тот человек сказал:

– Вон оно что! Как я вам признателен! Заодно не могли бы вы объяснить смысл этого?

– Хорошо, вот сначала: «В пятую луну с запада, осенью с севера, весной с юга» – когда в это время с этих сторон дует ветер, то идёт дождь, «амэ». «Пять сотен волн бегут туда и назад» – это получается тысяча волн, «сэннами». Так что, если читать всё вместе, получится «Сэннами в Амэя», а по-другому это прочитать невозможно! – так он разъяснил.

7
О том, как Иккю забрал предупреждающую табличку

Когда преподобный ещё находился в нашем мире, в Нижнем городе, в середине улицы Мацубара, стояла запрещающая табличка. Сделана она была так – надпись вырезана на круглом стволе бамбука, а в коленце бамбука были насыпаны деньги. Надпись гласила:

 
Те, кто хотят поесть лепёшек-моти,
Те, кто хотят выпить сакэ,
Те, кто хотят попить чая,
Все вышеперечисленные, если хотят что-либо съесть или выпить, должны это купить.
В этом мире всё – деньги.
Такой-то год, месяц, день.
 

Вот так было написано на табличке, которая там была.

Иккю как раз там проходил, посмотрел на неё и подумал: «Ну и ну, что за странная табличка! Наверняка она по какой-то особой причине здесь поставлена», подошёл поближе, вгляделся: «Необычная табличка, неспроста она сделана из бамбука!» – и приказал тем, кто был с ним:

– Забирайте эту табличку, унесём её с собой! Мне нужно кое о чём подумать. Давайте, поторапливайтесь!

Те сказали:

– Это уж совсем не похоже на преподобного! А вдруг эту табличку власти поставили? Если самовольно её заберём, как бы не вышло беды! Уж увольте нас от этого!

Иккю говорил:

– Действительно, в том, что вы говорите, есть смысл, но это пока вы не знаете, в чём же тут дело. Внутри этого бамбука, из которого сделана табличка, находятся деньги, а на самой табличке написано, чтобы её забрали. Давайте, скорее забирайте её! Если уж кого и накажут, то на вас вина не падёт. Отвечать буду я, Иккю. К тому же я – бритоголовый[222]222
  То есть монах.


[Закрыть], мне самому и половины монеты не нужно. Все деньги возьмёте себе на развлечения. Давайте уже, скорее берите её!

Им денег хотелось, потому они сказали:

– Ну, если так, заберём! – подбежали к табличке, расшатали, вытащили из земли.

– Надо же, воистину божественно прозорлив преподобный! – обрадовались они, взвалили её на плечи.

– В этом мире именно о таком, верно, и говорят: просо липнет к мокрым рукам![223]223
  Смысл данного выражения – «получить выгоду без особых усилий».


[Закрыть] – с этими словами они понесли табличку в Мусасино, пошатываясь от её тяжести.

После того слухи о том, что Иккю забрал табличку, дошли до властей, и к нему отправили посыльного. Иккю подчинился приказу и пошёл в управление. Чиновник спросил его:

– Как же это вы, господин монах, забрали табличку, которая стояла у дороги?

Иккю отвечал:

– Да вот, смотрю я на неё, а там написано: «Если хотите моти, сакэ, чая, то купите. В этом бамбуке[224]224
  В японском языке слова «мир» (ё) и «коленце бамбука» (ё) – омонимы.


[Закрыть] – деньги». С благодарностью подумал я о том, сколь милостивы власти, и забрал табличку. Для меня, нищего монаха, это было очень кстати! – так объяснил он всё, как было.

Чиновник выслушал и сказал:

– На самом деле это сёгун в милости своей приказал поставить в каждой земле эти таблички и сделать такую надпись, чтобы тот, кто уразумеет смысл написанного, забрал табличку себе. Хорошо, можете идти!

Иккю последовал приказу и вернулся к себе в Мусасино. А чиновник говорил:

– Надо же, если бы не этот монах, то не представляю даже, кто бы ещё мог забрать ту табличку! Даже если бы кто понял, захотел забрать и придумывал бы, как это сделать, то наверное бы устрашился людских пересудов, мало кто б решился вот так сразу, в тот же час забрать и унести, не боясь ничего, – вот уж удивительный, необыкновенный монах! До скончания века другого такого не будет! – так удивлялся он.

^{Иккю посмотрел на табличку и подумал: «Ну и ну, что за странная табличка! Наверняка она по какой-то особой причине здесь поставлена!»}

8
О том, как Иккю написал заклинания, защищающие от духа умершей женщины

В земле Тамба, в трёх-четырёх тё к югу от Сонобэ[225]225
  Местность на северо-западе от Киото, сейчас там находится район Сонобэ г. Нантан округа Киото.


[Закрыть], жила женщина по имени Камэ вдвоём с матерью. С давних пор была она просватана за человека по имени Кихати, жившего неподалёку, в трёх-четырёх домах от них, но кто-то в его семье наговорами расстроил помолвку, и, втайне сговорившись, взяли невесткой девушку из зажиточной семьи. Та женщина опечалилась и скончалась.

Стала она являться каждую ночь к обманувшему её мужчине, высказывала ему свои обиды и принималась душить Кихати так, что он дышать не мог, и делала это каждый раз. Всё так и продолжалось, он был беспредельно напуган, а женщина, которую он взял в жёны, не смогла выносить этот ужас и вернулась к родителям. Кихати, мучимый таким положением дел, обращался и к шаманкам-мико, и к жрицам-прорицательницам каннаги, и к горным монахам ямабуси, но, что бы они ни делали, это не прекращалось.

Тогда, услышав, что Иккю пребывает в Сонобэ, Кихати отправился к нему и рассказал всё как есть.

Преподобный, выслушав, написал заклинания от адских страданий[226]226
  «Заклинания от адских страданий» (хадзигоку но дзю) – заклинания-дхарани (см. сноску № 149), использовавшиеся для защиты от духов умерших.


[Закрыть] и дал ему со словами:

– Вот это повяжи на шею перед сном, а этими замкни все входы в доме!

С благодарностью принял Кихати бумаги и вернулся домой, сделал, как было велено – повязал на шею оберег для защиты, расклеил заклинания по дому, – и призрак более не появлялся.

«Надо же, какой замечательный монах этот преподобный!» – восхищались все, слышавшие об этом.

9
О том, как Иккю исполнял танец дайгасира в горах

Иккю шёл из северных земель в столицу. Миновал он станцию Цуруга в земле Этидзэн, а в горах у Кайдзу[227]227
  Цуруга – город в преф. Фукуи на побережье Японского моря. Кайдзу – мыс на северной оконечности озера.


[Закрыть] решил переночевать. Кто-то пустил такой слух:

– Нынче вечером в этом доме остановился известный в столице исполнитель танца дайгасира[228]228
  «Танец дайгасира» – то же, что и «танец кусэмаи». Вид исполнительского искусства, популярный в эпохи Камакура и Муромати. Изначально, вероятно, включал в себя танец, но в известной форме представляет собой речитатив в сопровождении ритмического инструмента.


[Закрыть]. Говорят, он сейчас вступил на Путь, отринул мирское и занимается буддийской практикой по разным землям. Давайте все вместе соберёмся и попросим исполнить хотя бы одну сцену!

«Конечно!» – сказали они, и двадцать или тридцать человек, один вперёд другого, толпясь, заполнили комнату в том доме.

– Что же, почтенный инок, мы слышали, что можно увидеть знаменитый в столице танец дайгасира! Известно ваше имя и в далёких от столицы землях, и глухих деревнях! Посчастливилось нам остановиться на том же постоялом дворе, что и вы. Будет нам, о чём потом рассказывать. Прочитайте нам хотя бы одну сценку, просим вас! – так наседали они на него.

Иккю, услышав такое, сказал:

– Не пойму, что это вы такое говорите? Я – всего лишь странствующий монах, немного знаю сутры и заклинания-дхарани, а этот танец, о котором вы говорите, вовсе не понимаю!

Тамошние жители насели на него с просьбами ещё пуще:

– Нет-нет, и не отпирайтесь, просим вас, хотя бы одну сцену! Непременно! А откажетесь исполнять – не позволим вам ночевать здесь! Что скажете?

– Да уж, занесло меня к вам на свою беду. Уж извините меня, но этот танец я совсем не знаю. Такие уж дела, – а вы, верно, меня за кого-то другого приняли? – так по-всякому пытался отговариваться Иккю, но то были горные жители, копающие клубни, не желали они ничего понимать, а на все лады упрашивали и твердили: «Пожалуйста, пожалуйста!»

Он подумал немного и спросил:

– Так что же, если я не исполню хотя бы одну сцену, не разойдётесь?

– Истинно так! – отвечали они.

– Хоть я и ничего не понимаю в этих танцах, раз уж вы все так меня упрашиваете, – есть такой танец «Такадати» – «Высокая усадьба»[229]229
  Танец, посвящённый сцене гибели Минамото-но Ёсицунэ в усадьбе Такадати на востоке страны, у р. Коромогава.


[Закрыть], который я немного помню с детских лет, его я не учил, а просто приходилось слышать. Попробую спеть сцену оттуда. Для начала немного спою о том, как Судзуки-но Сабуро[230]230
  Один из вассалов Ёсицунэ, присоединившийся к нему в годы опалы и погибший, защищая своего господина.


[Закрыть] выехал из Фудзисиро[231]231
  Местность в нынешней преф. Вакаяма.


[Закрыть] в земле Кии и прибыл к реке Коромогава в земле Осю.

Жители, услышав название пьесы, хоть и не знали, что оно за «Такадати» такое, разом заговорили: «Просим, просим!»

Иккю, отбивая ритм веером, заговорил:

– Тем временем Судзуки-но Сабуро Сигэиэ, облачившись в дорожную одежду, выехал из Фудзисиро и двинулся прочь от столицы, Судзуки-но Сабуро Сигэиэ, облачившись в дорожную одежду, выехал из Фудзисиро и двинулся прочь от столицы, Судзуки-но Сабуро Сигэиэ, облачившись в дорожную одежду, выехал из Фудзисиро и двинулся прочь от столицы… – так и продолжал одно и то же. Вечер сменился ночью, а он всё твердил то же самое.

Этим двадцати-тридцати жителям это изрядно наскучило:

– Что же это вы с самого вечера одно и то же рассказываете, в чём дело-то?

Иккю отвечал:

– Дело в том, что Судзуки-но Сабуро из Фудзисиро в Кии до Коромогавы в Осю добирался семьдесят пять дней. Путь от столицы ему был неблизкий, а потому здесь нельзя быстро петь. В этом месте нужно выразить эти семьдесят пять дней пути, потому расслабьтесь и слушайте. За ночь тут не управиться.

Жители заговорили:

– Ну уж нет, мы всего лишь за вечер уже заскучали, где уж нам выслушать такое семьдесят пять дней! Не под силу нам это. Пойдёмте по домам! – С тем они все и разошлись.

Здесь тоже проявилась смекалка Иккю. О том, как на него там наседали с неуместными просьбами, он потом рассказывал прихожанам.

^{Иккю, отбивая ритм веером, заговорил: «Тем временем, Судзуки-но Сабуро Сигэиэ, облачившись в дорожную одежду, выехал из Фудзисиро и двинулся прочь от столицы…»}

10
О том, как лошадь заговорила

В средней части улицы Анэгакодзи[232]232
  Сейчас – Анэякодзи, улица, пересекающая Киото с запада на восток, севернее Четвёртого проспекта, Сидзё.


[Закрыть] жил человек по имени Сукэдзюро, и жил он тем, что мог заработать со своей лошадью.

Как-то раз у него остановился путник, и ранним утром, прихватив хозяйскую одежду в охапку, он попытался уйти, а когда проходил мимо конюшни, услышал:

– Эй, ты! Куда это ты собрался с чужой одеждой?

Тот человек удивился: «Вроде бы не то время, когда люди просыпаются, кто это может разговаривать?» – осмотрелся вокруг, никого не увидел, сделал вид, что ничего не слышал, и собрался уходить, когда опять его окликнули. Прислушался, откуда голос идёт, – а это лошадь разговаривала! «Ну и ну, удивительные дела!» – подумал он и обратился к лошади:

– Эй, ты вообще-то лошадь, а разговариваешь. С чего бы? – так он спросил, а лошадь ему отвечала:

– Я – младший брат хозяина дома. В прошлой жизни он меня облагодетельствовал, а я не успел ему отплатить, о чём очень жалею. Чтобы вернуть ему долг благодарности, я стал лошадью и пришёл к нему. Уже недолго мне осталось отплачивать за его доброту, ещё с пять сё[233]233
  1 сё: – мера объёма, равная примерно 1,8 л.


[Закрыть] риса. Как это отработаю, то всё и закончится.

Тот человек поразился этому, не стал уходить оттуда и в тот же день рассказал хозяину – так, мол, и так. Хозяин удивился безмерно и думал: «Ну и ну, удивительное дело! Что теперь делать?» – так он раздумывал, пока наконец не придумал: «Действительно, точно, вспомнил! Надо пойти к преподобному Иккю и попросить его совета!» – подумав так, он пошёл к преподобному и всё вышеописанное ему подробно рассказал. Иккю выслушал и говорил:

– Какая нелёгкая выпала ему доля! Хорошенько помолись за покойного! – с этими словами он и сам совершил чтение сутр для благого перерождения рождённого в мире скотов.

На сорок девятый день поминальных служб Сукэдзюро услышал во сне: «Как ты меня порадовал! Вот уж не ожидал, что удостоюсь такого поминовения! А особенно мне помогло посмертное напутствие от преподобного-будды, благодаря ему смогу избавиться от страданий мира скотов и в следующий раз непременно буду рождён в мире людей. Сейчас уже я отработал то, что оставалось от моего долга перед тобой, и умру. Как хорошо, как хорошо!» – и от этих слов Сукэдзюро проснулся.

Та лошадь потом на пятидесятый день умерла. Удивительное дело!

11
О том, как Иккю беседовал с монахом школы Тэндай

Здесь, среди монахов школы Тэндай, был один по имени Сюсэй, заносчивый и вздорный монах. Многим людям он указывал неверный путь и говорил при этом: «Весь буддийский Закон заключён в моём сердце. Вне меня нет Будды!» – и, кроме того, то прикажет срубить дерево у святилища богов, то распорядится уничтожить изваяния будд, поминальные службы по предкам не проводил, погряз тот монах в заблуждениях и своевольничал. Втайне говорил он: «Слышал я, в Мурасакино есть монашек, которого называют преподобным Иккю, и ходит о нём молва, будто бы он такой уж просветлённый и мудрый монах, – ну не смешно ли? С чем бы сравнить, – вот, он подобен лягушке, сидящей в колодце, которая никогда не видела моря. Эх, повстречаться бы с ним, я бы наверняка одним словом загнал бы его в тупик, и не смог бы он после того оставаться в столице! Вот бы как-нибудь встретить его!» – и выжидал удобного случая.

Однажды возвращался Иккю под вечер к себе, а тогда у него была глазная болезнь, и один глаз заплыл. И как раз тогда на перекрёстке Первого проспекта и Оомия попался ему тот монах.

«Ну вот, наконец-то, какая счастливая встреча!» – подумал Сюсэй, бегом догнал Иккю и окликнул:

– Эй, господин монах! Господин монах!

Иккю спросил:

– Это вы мне? – а Сюсэй сказал:

– Ходишь, взирая на свет одним глазом? Если это – плоды дурных деяний, то можно и совершенно ослепнуть! Это очень опасно!

Иккю тут же отвечал:

– Я вижу больше, чем ты своими двумя глазами. Одним глазом вижу мириады звёзд, другой глаз яснее полной луны. Для постижения сути вещей он – что ясное зеркало!

На такой ответ монах не знал, что сказать, подобрал полы одежды и бросился бежать, куда ноги несут, только его и видели.

^{«Ну вот, наконец-то, какая счастливая встреча!» – подумал Сюсэй, бегом догнал Иккю и окликнул: «Эй, господин монах!»}

12
О том, как некто спрашивал у Иккю о смерти

Некто спрашивал Иккю:

– Вот, преподобный, окидываю я взглядом дела этого мира, думаю о делах в мире людей, и тех, с кем знаком я, не счесть. Многие уж покинули нас, и нет никого, кто б передал их рассказы о том, что там с ними случилось. Не говорят, в каком оказались месте, что сейчас делают. Постоянные мысли о том тревожат мне душу. Время идёт, и, пока заняты мы то тем, то другим, подобны мы овцам, которых ведут к месту заклания, или повозке, которая круг за кругом делает в тесном дворе. А ведь когда-нибудь каждый из нас встретит свой час. Как это печально! И в этот час, после смерти, чем нам суждено стать?

Иккю отвечал так:

 
После смерти
Что суждено нам,
Чем мы станем?
Рисом, сакэ, данго,
Чаем мы станем.
 
 
Синитэ ноти
Ика нару моно то
Наринуран
Мэси сакэ данго
Тя то дзо нарикэри
 

Тот человек рассмеялся:

– Преподобный снова забавляется, подшучивает надо мной! – но рядом нашёлся человек, который сказал:

– Шутки шутками, но и в этих словах почтенного монаха скрыт глубокий смысл! А спросите-ка заодно, почему одни умирают, а другие не умирают?

Иккю на это:

 
Если хочешь
Ты в этом мире остаться —
Так оставайся,
А если хочешь уйти —
Давай, уходи поскорее.
 
 
Тодомару то
Омоваба соко ни
Тодомарэё
Ику то омоваба
Токутоку то юкэ
 

Так он сказал и ушёл к себе.

13
О том, как Миёси Сёсай говорил с Иккю о буддийском учении

Этот Сёсай родился где-то на окраинах земли Бунго, но потом передал нажитое единственному сыну, а сам стал вести уединённую жизнь, оставив при себе одного лишь слугу. Поступил он так затем, чтобы избежать тягот этого мира рождений и смертей.

Как-то раз пришёл он в келью Иккю, вели они беседы о делах минувших и недавних, а потом Сёсай спросил:

– Если не совершать никаких грехов, то не будет и воздаяния. Если даже и не становиться буддой, всё равно не грозит переродиться на Трёх неблагих путях[234]234
  Из Шести путей, т. е. шести миров возможного посмертного перерождения, три считаются неблагими, затрудняющими рост существа в цепочке перерождений. Это – миры скотов, голодных духов (гаки) и адские миры.


[Закрыть], – зачем же тогда желать просветления?

Иккю отвечал:

– Рождающиеся в мире людей от природы отравлены тремя ядами[235]235
  Три яда – три основных заблуждения, ведущие к кармическому воздаянию и неблагим перерождениям. Это жадность, гнев и глупость.


[Закрыть]. Если их не осознавать, не становиться буддой, то попадёшь в ад быстрее стрелы.

Сёсай снова спросил:

– Как же осознавать эти три яда?

Иккю сказал:

– Следи за собой. Вообще, как и было сказано, если не совершать грехов, то никакого воздаяния не будет. Если и не станешь буддой, то и на Трёх неблагих путях не родишься.

Тот спросил:

– Если так, то зачем тогда стремиться к просветлению?

Иккю говорил:

– Из родившихся в мире людей нет ни одного человека, который не отравлен при рождении тремя ядами-заблуждениями. Наверное, немало в мире людей, которые думают: «Душа у меня незлобивая, дурных мыслей у меня нет, ненависти к другим не испытываю – нет на мне греха!» Это потому, что не ведают они то, о чём я сейчас говорил. Как только покидает человек чрево матери, тут же прилипают к нему три яда-заблуждения. Если не стараться изо всех сил отряхнуть с себя груз этих трёх ядов, буддой не стать. А если так и не осознать это, когда жизнь подходит к концу, устремишься в ад быстрее выпущенной стрелы.

– И как же осознавать эти три яда? – на это Иккю сказал:

– Осознай все стороны своей души, а как придёт понимание – тогда три яда сами собой исчезнут, в душе проявится природа будды, так и станешь буддой. Тогда живое существо и будда суть одно! – так он его наставлял.

 
Живые существа
И будда – суть одно,
Не разделить их,
То, что разделяет их, —
Лишь одна мысль сомнений.
 
 
Иссай но
Сюдзё: то хотокэ
Хэдатэ наси
Хэдацуру моно ва
Маёи итинэн то
 

Так в конце прочитал Иккю, и Сёсай преисполнился восхищения.

14
О Такусае

Когда Иккю ещё пребывал в нашем мире, был в столице лекарь по имени Такусай. Высоко превозносил он своё мастерство. «Наверняка нет другого такого лекаря, кто бы со мной сравнился!» – думалось ему, но признания среди людей он не находил и ничего не мог с этим поделать, и вот, чтобы снискать известность, решил он: «По проезду Аватагути[236]236
  Один из семи выездов из Киото, от Третьего проспекта вёл на Восточную приморскую (То:кайдо:) и Срединную горную (Тю:сандо:) дороги.


[Закрыть] ездят в столицу и из неё, там нужно поставить табличку с объявлением! Путники её увидят и расскажут об этом потом, когда вернутся к себе. Тогда все узнают, что есть в столице такой лекарь!» – и написал на табличке такие стихи:

 
Ни Бянь Цюэ не уступит,
Ни самому Дживаке[237]237
  См. примеч. № 156.


[Закрыть]
Прославленный Такусай!
Жалости тот достоин,
Кто не слышал о нём!
 
 
Хэндзяку я
Гиба ни мо масару
Такусай о
Сирану хито косо
Аварэнарикэрэ
 

Так он написал и установил табличку. Иккю проходил мимо, увидел её и изволил дописать:

 
Ни Бянь Цюэ не уступит,
Ни самому Дживаке
Прославленный Такусай!
Жалко, что не могу я
Отправить его к Шакьямуни!
 
 
Хэндзяку я
Гиба ни мо масару
Такусай о
Сяка ни авасэну
Нокори ооса ё
 

Конец четвёртого свитка «Рассказов об Иккю, собранных в разных землях»

Свиток пятый

1
О том, как Иккю писал славословие на картине школы Кано

Один человек заказал у художника Кано-но Тоса[238]238
  Кано – известная школа живописи, получившая распространение во второй пол. XV в. Художник с таким именем неизвестен; кроме того, Тоса – название ещё одной школы живописи.


[Закрыть] картину и подумал: «Нет на ней славословия, как же так?» – поговорил с кем-то ещё, а тот предложил: «А попросите Иккю!»

«И правда!» – решил он и пошёл к Иккю:

– Вот эту картину мне нарисовал такой-то художник. Неловко вас просить об этом, но, если бы вы изволили написать к ней славословие, был бы счастлив! Однако же, кто это такой здесь нарисован? Глаза выпучены на всё лицо, и бородища до глаз, страшный такой!

Иккю отвечал:

– Сейчас посмотрим. – Он пригляделся к картине. – Это же основатель нашей школы![239]239
  Т. е. Бодхидхарма.


[Закрыть] Не мне, глупому монаху, писать славословие, но, раз уж вы меня об этом просите, так и быть, напишу.

С этими словами он, нимало не раздумывая, написал:

 
Не спит и не бодрствует,
Не думает о вещах и не знает,
Спросишь – ответит «му»,
Не спросишь – опять же «му».
 
 
Нэдзу окидзу
Моно омовадзу
сирадзу
Тоэба «му»,
Товадзарэба нао
«му»
 

 
Спросишь – не скажет,
Не спросишь —
Тоже не скажет.
Господин Бодхидхарма,
Что у тебя на душе?
 
 
Товаба ивадзу
Тованэба ивану
Дарумадоно
Кокоро но ути ни
Наника ару бэки
 

Так он изволил написать. Тот человек сказал:

– Премного благодарен! – принял свиток, склонив голову, и вернулся к себе. Та картина со славословием сейчас хранится в его доме как великое сокровище.

^{«Вот эту картину мне нарисовал такой-то художник. Кто это такой здесь нарисован? Глаза выпучены на всё лицо, и бородища до глаз!» Иккю отвечал: «Это же Бодхидхарма, основатель нашей школы!»}