Текст книги "Предания о дзэнском монахе Иккю по прозвищу «Безумное Облако»"

Автор книги: Автор неизвестен Древневосточная литература

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

4
О том, как Иккю написал «безумные стихи» на картине Кано Мотонобу

Одному учёному человеку попалась отрезанная часть свитка кисти самого Кано Мотонобу, нарисовавшего пятьдесят три станции дороги Токайдо. На этой части были изображены три станции – Тирифу, Ацута и Наруми. Заказал тот человек мастеру свиток, который бы можно было вешать на стену, спрятав обрезанные края под обрамление, но не нравилось ему, что на белом пространстве нет надписи, и потому пошёл он в келью преподобного Иккю, рассказал, в чём дело, и попросил его сделать надпись, а Иккю отвечал:

– Действительно, жалко эту картину, вырезали три станции из целого свитка. Ну да ничего! – и написал на ней:

 
Весною цветы
Осыплются, а
потом,
Ещё до прихода
Летних
засушливых дней,
Сливы дадут
плоды.
 
 
Весною цветы —
Тирифу
проедешь,
Ещё до прихода
Летних дней в
Ацута,
Сливы увидишь в
Наруми.
 
 
Хару но хана
Тирифу о сугитэ
Нацу но хи но
Ацута но маэ ни
Мумэ ва наруми
ка
 

Так он написал, и тот человек безмерно возрадовался:

– Именно потому, что свиток обрезан, получились замечательные стихи! Вот уж, не было счастья, да несчастье помогло! – Он вежливо от души поблагодарил Иккю и ушёл.

^{Заказал тот человек свиток, который бы можно было вешать на стену. Не нравилось ему, что на белом пространстве нет надписи, и потому пошёл он к преподобному Иккю, рассказал, в чём дело, и попросил его сделать надпись.}

5
О том, как крестьянин Ясо из Ситику разводился с женой

В деревне Ситику жил удивительно прямодушный крестьянин, которого звали Ясо. Преподобный Иккю его отличал, даже приглашал обычно к себе в келью. Прямодушие он в людях ценил, и когда преподобный видел этого не знающего приличного обхождения крестьянина, который рубил и таскал деревья в одежде, подвёрнутой до колен, то запросто звал его: «Ясо! Ясо!» – что уж вовсе удивительно и необычно. Однако же лет через пять-шесть этот Ясо взял жену из соседней деревни, а женщина была редкой в этом мире мерзавкой. Несдержанна на язык, злобна, и вообще так ужасно себя вела, что другой такой, пожалуй, и не сыскать. При этом же мужа бранила, как собственного слугу, из женских умений не знала ни единого, прорехи на одежде не зашивала, а оставляла как есть, даже воды наносить утром и вечером и то заставляла мужа, – в прошлых поколениях о таком не слыхали, и Ясо это скоро надоело, разорвал он супружескую связь с ней, и в конце концов отправил в родительский дом.

А люди, воспитавшие такую дочь, сами были известными бездельниками, и когда выдавали дочь замуж, не дали за ней ничего из домашней утвари, а привели её в чём была под покровом ночи, и сами, конечно, помнили о том, но озлобились, что их дочь получила развод, стали возводить напраслину: «Давали мы за ней такую и такую утварь, одежду, а теперь, когда он развёлся, оставил всё это себе, что за мошенничество!» Собрали молодчиков, таких же, как они сами, и стали приходить к дому Ясо по два-три раза на дню. Ясо убеждал их, что та женщина не принесла в дом ничего, но те всё наседали, и он, не зная, что делать, пошёл в келью Иккю, рассказал всё, что с ним случилось:

– Если посоветуете, как с ними миром разойтись, буду вам благодарен в этой жизни и в следующих рождениях! – просил он, проливая слёзы, а преподобный быстро смекнул, что можно сделать, и ответил:

– Да уж, нехорошие дела творят эти подлецы! И если этим глупцам объяснить по-простому, они не одумаются. А мы сделаем вот как! – с этими словами он надиктовал одному из своих учеников письмо и передал его Ясо:

– Отправь это тем дуракам и ничего не передавай на словах.

Ясо, сам не зная, что там написано, обрадовался, принял письмо, пошёл домой и отправил это послание родителям бывшей жены. «Что же он нам прислал? Пойдём к господину старосте, пускай нам прочтёт!» – решили они и показали письмо старосте:

– Прочитайте нам поскорее! – насели они на него, а он вгляделся в то письмо и громко расхохотался.

– Сейчас, слушайте хорошенько! – сказал он и начал громко читать:

«Я разорвал супружескую связь с этой женщиной, она ничего не приносила с собой, а теперь меня убеждают вернуть вещи, которых у неё не было. Подчиняясь такому невозможному принуждению, возвращаю ту утварь, с которой она пришла в дом. Лицо-половник, голова-колотушка, уши как ручки корзины, глаза-тарелки, руки-совки, ноги-мотыги, когда стоит – точь-в-точь высокая ступа, обёрнутая циновкой, а как ляжет, похожа на жернов. Зад – как огромная корзина, и при этом сакэ в себя льёт, как в бочонок. От жадности загребает что ни попадя, подобно метёлке, – возвращаю вам всё без остатка, проверьте, всё ли на месте, и примите.

Посылаю родителям этой женщины-кастрюли, Ясо»

Дочитал староста это и расхохотался, держась руками за живот, а эти нечестивые воры разбушевались, от такого письма злоба заполыхала в них, как бывает, если в огонь подбросить бамбука: «Что же, подлец Ясо, безродный мужичонка, сейчас мы до тебя доберёмся, схватим за шею да прижмём хорошенько, попомнишь у нас!» – и собрались уже уходить, когда староста сказал им:

– Постойте-постойте! Как вы думаете, что это за письмо? Думаете, Ясо мог бы написать такое? Он же запросто ходит к Иккю в Мурасакино, наверняка это написал преподобный Иккю. А если так, то вместо какой-то там утвари получили вы это письмо, – это же целое состояние! Это – кисть живого Будды нашего времени, и чем оспаривать сейчас какие-то мелочи, раз получили такую ценность, на этом и остановитесь!

Они же, хоть были людьми глупыми и без воображения, вдобавок и неграмотны, смекнули, что такую вещь, как письмо кисти Иккю, нигде не найдёшь, обрадовались безмерно и в жадности своей один из них высказался:

– И правда. Достаточно будет нам письма Иккю. Раз уж так обернулось, хоть ужасно хочется вздуть этого Ясо, но большей выгоды, чем это письмо, нам не получить. На этом остановимся!

Остальные с ним согласились, на том всё и закончилось. Ясо с тех пор жил спокойно. А если б знали они, что письмо написал ученик Иккю, то они бы так просто от него не отстали, выручило Ясо как раз то, что они думали, будто письмо написал Иккю. Правду говорят, что глупого, но честного Небо не оставит и сжалится над ним. Смешно было, когда я слышал эту историю.

6
О том, как Иккю постриг своего ученика в монахи

Один человек отдал своего единственного сына в ученики к Иккю и в день пострижения привёл его к Иккю в келью – уже в монашеском одеянии, с вымытой головой. Архиепископ Хэндзё как-то сложил: «Разве думала ты, что так обернётся, когда гладила в детстве меня?»[377]377
  Здесь использована цитата из стихотворения архиепископа Хэндзё: (816–890): «Матушка, // разве думала ты, // что так обернётся, // когда гладила в детстве меня // по чёрным моим волосам?» – из поэтического сборника «Госэн вакасю:» («Впоследствии выбранные песни Японии»).


[Закрыть] Вспомнил отец те слова в этот миг, и хоть и говорят, что если один ребёнок уходит в монахи, то благие перерождения ждут его предков в семи поколениях, но всё же сжималось в печали родительское сердце. Иккю же подозвал ребёнка, поставил его перед собой, распустил ему волосы, взял бритву и быстрыми движениями обрил его, показал ему на опавшие волосы и сказал:

– Это – пыль бренного мира. Иди, послушник, выброси её! – и рассмеялся, а отец ребёнка, удивлённый такой простотой церемонии, обратился к преподобному:

– Обычно во время обряда пострижения говорят что-то такое: «Вступающему на стезю отсечения привязанностей воистину воздастся…» – и тем подтверждают монашество, как я слышал. А вы ничего такого не делаете, без особого внимания отнеслись к обряду! – так говорил он с обидой, а Иккю на это:

– А вы, оказывается, знаете такое, что мне, монаху, неведомо? Это напутствие читать можно и после пострижения, если так уж хочется, – это никогда не поздно. Однако же обряд ухода в монахи означает отказ от мирского имени, в знак того остригают и выбрасывают волосы, рассматривая их как пыль этого бренного мира, и удаляются от привязанностей. Попробую объяснить это на примере. Вон пальмовое дерево. Иногда с него обрывают ветви, и оно уподобляется бритоголовому монаху, но мы не читаем всякий раз «Вступающему на стезю отсечения привязанностей воистину воздастся…» Однако причина, по которой мы обрываем ветви[378]378
  Из ветвей дерева сюро (пальма трахикарпус) в Японии делают мётлы. Иккю здесь уподобляет монаха метле, очищающей мир от заблуждений.


[Закрыть], очень близка по смыслу к сути Пути Будды. Сметаем пыль бренного мира, метём весь мир Саха, а когда метла истреплется, изотрётся об этот мир, облысеет, – тогда уж ей не находится применения, её забрасывают в угол на чердаке, и она становится буддой, и уже тогда она воистину освобождается от бренного мира. Можно хоть миллион раз прочесть «Вступающему на стезю…» как заклинание-дхарани, но, пока человек не стал воистину монахом, он обретается в мире Саха.

Так объяснил он, а тот отец был человек не совсем уж необразованный, осознал такой порядок вещей и с тех пор ещё больше почитал преподобного.

7
О дзэнской беседе в деревне близ Нара

Преподобный Иккю временами бывал в деревне Такиги[379]379
  Местность между Киото и Нара. Там и сейчас находится храм Сю:онъин, который в просторечии до сих пор называют Иккю:дзи – Храм Иккю, поскольку Иккю подолгу там жил и похоронен там же.


[Закрыть] близ Нара. В деревне неподалёку жил мирянин по имени Сёсаэмон, который стремился к обретению дзэнской мудрости. Постепенно постигал он благодать проповедей, искал истины в практиках дзэн, а когда узнал, что знаменитый Иккю обретается поблизости, захотел с ним встретиться и постоянно об этом думал, и как-то пришёл наконец к нему, постучал в дверь, а преподобный спросил:

– Кто там?

– Мирянин, взыскующий совершенствования в Учении Будды! – отвечал Сёсаэмон.

Иккю тут же спросил:

– И что такое Учение Будды? – а Сёсаэмон сказал:

 
Учение Будды —
Это пять сё риса, которые
Мерный черпак не измерит,
В котле сами собой
Становятся кашей.
 
 
Буппо: ва
Масу дэ хакарану
Комэ госё:
Такану набэ нитэ
Мэси то нарикэри
 

На это Иккю ответил, даже не переведя дух:

 
Если ты тот котёл,
Который сам собой варит,
О чём же ты хочешь спросить,
О черпаках, поварёшках
Или о чём-то ещё?
 
 
Таки мо сэдэ
Мэси то нарикэру
Набэ нараба
Масу мо сякуси мо
Нани таному ран
 

Сёсаэмон тут же вошёл внутрь и спросил:

– Что это, что не имеет ни начала, ни конца?

А Иккю отвечал:

 
На деревьях в горах
Под осенним дождём
Листья краснеют.
Деревья сбросят листву
Для того, чтобы вновь зацвести.
 
 
Мото яма ки но
Сигурэ ни сомуру
Момидзи ха ва
Соно саку тамэ ни
Отиба то дзо нару
 

Тот снова спросил:

– Каков же обычай этого мира?

 
Всё вокруг ложно
В этом обманчивом мире,
Только в одном
Можно уверенным быть —
В том, что когда-то умрёшь.
 
 
Нанигото мо
Мина ицувари но
Ё но нака ни
Синуру то иу дзо
Макото нарикэри
 

А Сёсаэмон в ответ сложил:

 
Всё вокруг ложно
В этом обманчивом мире,
Даже и в этом
Нельзя уверенным быть —
В том, что когда-то умрёшь.
 
 
Нанигото мо
Мина ицувари но
Ё но нака ни
Синуру то иу мо
Ицувари наранэба
 

В ответ Иккю сказал:

 
Ложны и жизнь, и смерть
В этом обманчивом мире,
Есть ли вообще
Что-то такое вокруг,
Что истиной можно назвать?
 
 
Икисини мо
Мина ицувари но
Ё но нака ни
Макото то иу мо
Нани арэба косо
 

Так в ответ на каждый вопрос Иккю слагал стихи. Сёсаэмон преисполнился благоговения, затрепетал от восторга и осознал, что вот это – дзэнский учитель, которому можно довериться, и сказал:

– Прошу вас и впредь наставлять меня на Путь. Вопросов у меня, что песчинок на взморье, все не смогу задать, и на этом пока с вами попрощаюсь! – вышел, дошёл до плетёной калитки, тут всплеснул руками: – А самое-то главное я и забыл спросить! Как же буддами-то становятся?

Иккю подумал: «Ну и пройдоха!» – и отвечал:

– А это совсем просто! – с этими словами он задрал одежду, оголив зад, и испустил ветры с громоподобным шумом.

– Вот отсюда-то будды и происходят![380]380
  Иккю обыграл омонимию слов «становиться» и «пускать ветры», оба они произносятся как нару.


[Закрыть]

Сёсаэмон был потрясён. «Он даже более велик, чем о нём рассказывают!» – с такими мыслями он и ушёл.

^{Посетитель всплеснул руками: «А самое-то главное я и забыл спросить! Как же буддами-mo становятся?» Иккю подумал: «Ну и пройдоха!» – и отвечал: «А это совсем просто!» – с этими словами он задрал одежду, оголив зад, и испустил ветры с громоподобным шумом: «Вот отсюда-то будды и происходят!»}

8
О том, как Иккю написал китайские стихи, посвятив их рыбе в стеклянной бутыли

Старший сын Нинагавы Синъуэмона проявлял недюжинные способности во всём, без отдыха учился писать и читать, а поскольку родился в доме воинов, берущих в руки лук и стрелы, то с малолетства усердно занимался и воинскими искусствами, а в промежутках рисовал, выплетал узоры из разноцветных шнуров, изучал искусство чая, следовал желаниям родителей и учился всевозможным прекрасным умениям, а они уделяли все силы его воспитанию.

Как-то раз, в шестую луну, в самое жаркое время, некто прислал ему рыбку в стеклянной бутыли, чтобы он услаждал ею взор. Мальчик несказанно обрадовался, поставил бутыль в нишу-токонома и без устали любовался рыбкой через прозрачные стенки бутыли, а она резвилась в воде, то вниз, то вверх водила головой, махала хвостом, и так забавно, что восхищению мальчика не было предела.

Как раз тогда зашёл к Синъуэмону Иккю:

– Иду я издалека, и повезло мне проходить тут рядом, вот и зашёл повидаться, а заодно и устал идти по жаре, вот передохну у вас до вечера да пойду к себе.

Синъуэмон с супругой сказали:

– Как хорошо, что зашли к нам! Проходите вот в эту комнату, она обращена к югу, откроем окна свежему ветру, поспите, отдыхайте спокойно до вечера!

Так со всей учтивостью приняли его, Иккю это было очень приятно, и тут он увидел бутыль, в которой плавала рыбка:

– Синъуэмон, эта рыбка здесь для того, чтоб давать отдых глазам вашего сына, пока он учится? Летом ничто не создаёт так чувства прохлады, как вид рыбы, плещущейся в воде!

– Так и есть. Один человек прислал её нашему сыну, чтобы он легче переносил жару. Только мало воды для неё, вечером собираюсь её отнести к реке и выпустить.

– Глядя на эту рыбку, сочинил я стихи, сейчас покажу! – И написал:

 
Фэй Чжанфан[381]381
  Существует китайская легенда о человеке по имени Фэй Чжанфан, который на рынке заметил старика. По вечерам тот запрыгивал в кувшин, подвешенный под крышей, и до утра его никто не видел. Фэй Чжанфан спросил у того старца, в чём же тут дело, а тот взял его с собой в кувшин, где оказался прекрасный дворец, и рассказал ему, что он – бессмертный даос, который в наказание обречён какое-то время жить в мире людей.


[Закрыть] был обманут размером чудесной бутыли,
В ней скрывался дворец, подобных которому нет в этом мире,
Глядя сейчас на рыбу, что плещется за стеклом,
Невольно подумаешь о себе – явь это или сон?
 

– Людям такое показывать стыдно, это я только сейчас, для развлечения написал.

Синъуэмон же сказал:

– Да, и вправду очень интересно. Фэй Чжанфан был обманут видимой величиной кувшина, который ему показал старый торговец, а рыба плавает в небольшой бутыли, и сквозь стеклянные стенки ей кажется, что обитает она в нашем обширном мире.

Иккю к сказанному добавил:

– Вот что я ещё вспомнил, Синъуэмон. Уж не помню, когда и где это было, но был один монах, который истово и неустанно читал «Сутру сердца праджняпарамиты». Однажды ночью кто-то из тех, кто там жил, заметил свет, пробивающийся из кельи того монаха. Удивившись, заглянул он через окно внутрь и увидел, что сияние изливалось изо рта монаха, когда он читал сутру. Поражённый этим, наутро он рассказал другим об увиденном, и все удивлялись, говоря: «Такое чудо случилось оттого, что он с такой твёрдой верой в душе неустанно занимается самосовершенствованием!» А ещё людям, которые были с ним близки, тот монах рассказывал: «Сижу я с закрытыми глазами и читаю сутру. Прочитал раз сто, открываю глаза, оглядел келью, а все четыре стены стали прозрачными, ясно я видел и двор, и каждую травинку во дворе. Поразился я этому, встал, посмотрел – окна и дверь были плотно закрыты, всё было в порядке. Я снова сел читать сутру, смотрю – снова могу видеть сквозь стены. Это произошло благодаря могуществу сутры!» Сейчас вспоминаю эту историю и думаю, что эта рыба может всё видеть через стеклянные стенки сосуда, а о том, чтобы выйти наружу, даже не мыслит. Так же и тот монах, непрестанно копивший заслуги чтением сутры, только и смог, что видеть сквозь стены, и какая в том польза? Разве что можно заранее видеть сквозь стены воров и от них уберечься. Кроме того, ничего хорошего в такой способности нет.

Синъуэмон сказал:

– Конечно, всё это так, но всё же, разве не удивительно, что заслугой чтения сутры случилось такое чудо? Вот, например, наш учитель Бодхидхарма девять лет просидел перед стеной и всё это время не разговаривал, не спал, занимался сосредоточением, ни на что не отвлекаясь. И несмотря на это, ничего подобного тем удивительным событиям, о которых вы рассказывали, с ним не происходило. Что же, он был недостаточно твёрд в вере или не хватало усердия в самосовершенствовании?

Преподобный нахмурился, подумал и сказал:

– Синъуэмон! Вот у воды есть добродетель равенства. Пусть сменятся сто, тысяча кальп, но поверхность воды всегда будет оставаться ровной. Камень обладает свойством не уменьшаться, и пускай пройдёт неисчислимое количество кальп, сгнить и уменьшиться он не может, в этом его главное свойство. В истинном учении нет ничего чудесного. Кошка, даже если облезет, останется кошкой, поварёшка, даже треснувшая, всё равно поварёшка. То, что кажется удивительным и чудесным, – заблуждения ума.

Синъуэмон поклонился:

– Как вы хорошо сказали! – и умолк, восхищаясь объяснением преподобного.

Конец третьего свитка «Продолжения рассказов об Иккю»

Свиток четвёртый

1
О том, как преподобный Иккю послал поздравительные «безумные стихи» сыну Нинагавы Синъуэмона

Старшему сыну Нинагавы Синъуэмона исполнилось одиннадцать лет, от рождения он был смышлён и сметлив, отец с матерью безмерно любили его и лелеяли, как драгоценность, и вот в одном доме, близком по положению им, нашлась подходящая девочка, они договорились о браке и поклялись быть вместе до скончания века, обменялись обещаниями не изменять своим чувствам восемь тысяч лет и счастливо договорились о помолвке. Всегда с почтением относилась эта семья к преподобному, всегда они сообщали ему обо всём, вот и сейчас с открытой душой ему об этом сказали, а Иккю возрадовался и написал поздравительные стихи:

 
Седовласыми
Стариком и старухой
Станете вы,
Но и тогда будет душа молода,
Как во время этой помолвки.
 
 
Дзё: то нари
Уба то нару мадэ
Сираюки мо
Фуривакэгами но
Юинадзукэ кана
 

Синъуэмон с супругой, говорили, так были рады, что и не описать.

2
О том, как преподобный Иккю читал посмертное наставление кошке

Где-то на юго-востоке столицы, кажется, в районе Отовабаси, была маленькая лавка, где торговали сакэ. Супруги, владевшие лавкой, хорошо относились друг к другу, помогали другим, и торговля у них мало-помалу наладилась, наняли они людей столько, сколько было нужно для дела, и с утра до вечера каждый день проводили они в достатке, однако же, хоть и были они вместе уже почти двадцать лет, ни одного ребёнка у них не было. Решили они просить будд и богов о ниспослании ребёнка, ходили по разным святилищам и храмам, известным чудотворной силой, молили будд и богов лишь об этом, испробовали всё, что возможно, но, вероятно, из-за кармы прошлых рождений не судилось им иметь детей, или же прогневали чем-то будд и богов, так у них ничего и не вышло. Супруги подумали, что, вероятно, в прошлых жизнях не посеяли они семени-причину, а потому в этом рождении оно не взросло, и нечего теперь пенять на будд и богов. На том и успокоились.

Наверное, правду говорят, что в этом мире все бездетные люди всегда очень любят кошек. Эти муж с женой безмерно любили свою кошку, днём по очереди держали её за пазухой, ночью укладывали спать между собой. Заботились о ней так, как даже ребёнка не лелеют. Когда давали ей рыбу, то очищали от костей, а сушёного тунца для неё покупали лишь самого лучшего, из земли Тоса. Так ухаживали за ней и забывали о горестях, радуясь этой кошке своей. Глупое животное стало выше людей, самые изысканные кушанья были для неё, – может, от этого испортилась карма, и кошка прогневала Небо, – два-три дня она ничего не ела, слабел её голос, а утром четвёртого дня после начала болезни затряслись все четыре лапы, вздыбилась шерсть, перевернулась она два-три раза, сказала «Мяу!» и умерла, оставив супругов одних…

Убивались супруги от неизбывного горя, как оплакивают детей, умерших раньше родителей, и от безутешности даже решили просить преподобного Иккю из Мурасакино прочитать посмертное наставление. Описали то, о чём сказано выше, и отправили к нему посыльного. Беспокоились, что Иккю даже не к каждому обычному человеку так сразу примчится читать наставление, а к кошке и вовсе побрезгует, но когда Иккю пришёл вместе с посыльным, супруги возрадовались, рассказали ему обо всём и слёзно просили:

– Пожалуйста, прочитайте ей посмертное наставление так, чтобы она возродилась буддой! Позаботьтесь о будущем перерождении четвероногого существа!

Иккю, хоть и странным то счёл, отвечал:

– Не беспокойтесь! Я наставлю её так, что непременно обретёт она плод буддийского учения. А вы тоже послушайте:

«Ты при жизни хорошо ловила мышей, и за это умение люди тебя кормили, прожила ты свой век в довольстве. Где бы ни переродилась ты, поймай себе Будду![382]382
  Здесь Иккю обыгрывает многозначность глагола тору, который может употребляться в значениях «брать, обретать, ловить».


[Закрыть] Кацу!»

Произнеся это наставление, преподобный ушёл. А те муж и жена, выслушав эти строки, опомнились и от всего сердца молились о своём будущем перерождении.

Иккю потом говорил:

– Эти двое внезапно стали молиться о будущей жизни оттого, что услышали: «Чем бы ни стала ты в будущей жизни, поймай себе Будду!» – запала им в душу необычность такого наставления, вот и стали они от всей души желать просветления! – смеялся он. Даже самый простой человек в этом мире Конца Закона, если возжаждет он благого перерождения в будущей жизни, то кожа его обретает золотистый оттенок, не чувствует он ни холод, ни жару, как обёрнутый тонким золотом будда, обретает девять заслуг[383]383
  В буддизме заслуги – плоды соблюдения заповедей и буддийской практики, позволяющие улучшить карму, обеспечивающие благое перерождение и ведущие к просветлению.


[Закрыть] и усаживается на лотосовое сиденье, от этого мира Саха устремляется он в будущий новый мир. Если об этом подумать, то, чем с непросветлённой душой желать счастья в будущем мире, лучше очистить себя от мыслей и ничего не желать. В любом случае, не стоит впадать в крайности, а идти срединным путём, в этом и заключается здравый смысл.

^{Убивались супруги от неизбывного горя, оплакивали кошку, как ребёнка, умершего раньше родителей, и от безутешности даже решили просить преподобного Иккю из Мурасакино прочитать ей посмертное наставление.}