Текст книги "Предания о дзэнском монахе Иккю по прозвищу «Безумное Облако»"
Автор книги: Автор неизвестен Древневосточная литература
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)
О том, как умер моряк из Катада, а также о том, как Иккю произнёс наставление
В земле Ооми, у залива Катада, жил моряк по имени Ягоро. Извела, искалечила его тяжкая работа, всю жизнь парус был ему крышей, а рулевое весло – изголовьем, так и жил он дикарь дикарём. Не ведал о том, что известно жителям Девятивратной цветочной столицы, и привык к своему невежеству. Неотёсанный, никогда не задумывался о благих делах и знать не хотел о благородном учении. Так, не ведая стыда, он влачил своё унылое существование, и в конце концов умер.
Вдова и дети покойного беспредельно скорбели о нём и печалились.
Но с телом нужно было что-то делать, и их терзали сомнения: «Что лучше? Предать тело огню? Или закопать в землю?» – пока в конце концов не решили: «Сначала хотя бы позовём монаха и попросим облегчить загробные страдания покойного!»
Как раз в это время Иккю, странствовавший за ветром и облаками, обретался неподалёку от залива и наслаждался чудесными видами тех мест. Вдова и дети увидели его и принялись молить, ухватив за подол его одеяния:
– Сейчас умер великий грешник – одарите его своим состраданием, укажите ему путь, уводящий от страданий в грядущей жизни! А мы будем вам благодарны в этой и последущих жизнях! – стенали они. Пожалел их Иккю:
– Что ж, дело нехитрое! Дам я ему посмертное наставление.
И удивительное то было наставление!
– Для начала положим его в мешок для риса! – Уложил тело в мешок, связал верёвкой, погрузил на лодку-долблёнку и выплыл на озеро. Когда отошли подальше от берега, он громким голосом произнёс:
– Изначальная природа твоя – не мешок для риса и не мешок для бобов! Ты – мешок по имени Ягоро из Катада! Тони в озере, стань кормом для рыб и обрети плод Учения Будды! Кацу! – и с этими словами столкнул труп в озеро.
Такие-то наставления и указывают путь к просветлению!
7О том, как монах Сямон показал Иккю свой портрет
Был такой Сямон – монах, как и преподобный Иккю. Написал он свой портрет и подумал: «Как славно получилось!» – возрадовался и решил: «Покажу-ка его Иккю!» Поспешил он с портретом в Мурасакино.
Иккю лишь взглянул на картину и воскричал:
– Что за уродство! – закрыл глаза и принялся высмеивать портрет. «Да что же это такое, что он издевается надо мной, не заботясь о моих чувствах!» – рассердился монах и давай поносить Иккю. А тот схватил портрет и бросил наземь, да ещё истоптал его грязными сандалиями-дзори, а потом написал «славословие»:
Ушёл от мира —
А не отбросил формы,
Волосы срезал —
Но не отрезал заблужденья,
Нарисовал дрянной портрет,
И тем испортил себе карму.
Портрет – преграда на пути
к просветлению!
Ё о сутэтэ
Катати о сутэдзу
Бинпацу о киритэ
Бонно: о кирадзу
Кари ни эдзо: о какитэ
Оно га акугё: о кадзукэоку
Эдзо: оокинару мэйваку нари
Поражённый до глубины души Сямон засунул картину за пазуху и ушёл.
8О том, как Иккю с одним человеком загадывали друг другу загадки, а также о том, как прихожанин задал трудный вопрос
Шли дожди пятой луны без перерыва, всё вокруг налилось красками, орошённое влагой, и густо темнела зелень ветвей, и Иккю, наверное, охватила печаль – он затворил плетёную дверь своей кельи и пребывал в задумчивости, когда пришёл человек, лет за тридцать, в дырявой шляпе и латаной-перелатаной травяной накидке, вымокший под хлещущим ливнем, жалкого вида и будто бы убитый горем. Он тихо спросил:
– Можно поговорить?
– Кто же вы? Входите, входите! – сказал Иккю, открывая плетёную дверь.
Тот человек с чувством проговорил:
– Я живу тут неподалёку, завтра нужно проводить поминальные службы, а попросить поблизости некого, вот я и пришёл к вам с надеждой, что преподобный не побрезгует прийти и отведать наше скромное угощение!
Иккю выслушал его и сказал:
– Такова работа монаха, мне это будет несложно. Где же вы живёте? – а тот человек отвечал:
– А место, где находится мой дом, находится на Нигоригава – Мутной реке, в квартале Соконуки-бисяку – Бездонный ковш, место известное. У ворот будет знак, чтоб было понятно. Приходите же непременно! – с этими словами он попрощался и ушёл.
Иккю тогда стал прикидывать: «Как он странно объяснил место! Подумаем, о чём это он!» – и стал разгадывать истинный смысл тех слов. «Вообще-то, Мутная река – это река, по которой недавно пустили воду, то есть Ныне открытая река, Имадэгава. Если у ковша убрать дно, останется ручка, „э“, и стенки, „гава“, так что это должен быть квартал Эгава. Что же, пойдём посмотрим!» – Пошёл он искать то место – и вправду пришёл в квартал Эгава. Стал осматриваться в поисках знака, и увидел висящий перед воротами черпак-сякуси. «Это точно тот знак и есть, ведь монахов ещё называют „сякуси“ – „ученик Шакьямуни“!» – Вошёл в тот дом, и там встретил давешнего посетителя. Вот это находчивость!
Хозяин дома не мог сдержать чувств, и смотрел на Иккю с благоговением, как мучимый жаждой человек смотрит на воду. Думал он: «Загадал ему свои плоские, глупые загадки – а он все их разгадал и пришёл прямиком сюда, воистину обладает он даром всеведения!» – так он думал о нём, как о самом Шакьямуни.
Иккю охватила печаль, он затворил плетёную дверь своей кельи и пребывал в задумчивости, когда пришёл человек, лет за тридцать, в дырявой шляпе и латаной-перелатаной травяной накидке, вымокший под хлещущим ливнем, жалкого вида и будто бы убитый горем.
Тот человек, как и Иккю, был не прочь пошутить, и задумал: «Задам-ка я ему загадку посложнее!» – и, когда закончилась служба, выставил поднос с едой. Тогда преподобный оборотился к подносу, на благо покойному помолился за живых существ, обитающих в трёх видах миров[99]99
То есть три вида миров в буддийской космологии – чувственный мир, мир форм и мир не-форм.
[Закрыть], снял крышку с одной из чашек, а там вместо риса насыпаны отруби. Удивился он, заглянул в чашку для супа – там тоже были отруби. Подумал он: «Да тут во всех чашках отруби!» – всплеснул руками и сказал, нисколько не замешкавшись:
– Что же это! Все («мина») чашки заполнены отрубями («нука»)! Получается, сегодня – «минанука», «три семёрки», поминки на двадцать первый день!
Тот человек был поражён, и почтительно поклонился Иккю.
Потом тот человек сказал:
– Именно так, как вы и сказали, – нынче двадцать первый день, как преставился мой отец. Скажите, обрёл ли он плод постижения учения? Тревожусь я – а вдруг он переродился в аду?
– Ну, что-то с ним действительно произошло. А как он вёл себя при жизни? Люди уважали его за хорошее или ругали за плохое? – спросил Иккю.
– Что вам сказать, обычно он не отступал от мирских установлений. Честный, прямодушный, его больше хвалили, и говорили, что он-то, наверное, стал буддой! – отвечал тот, а Иккю, выслушав, уверенно сказал:
– Стало быть, вам не стоит беспокоиться. Стал он не Амидой, не Каннон, а Честным Буддой[100]100
Смысл данного изречения неясен; возможно, восходит к поговорке «Божество снисходит к честным».
[Закрыть]. Плод учения он обрёл, без сомнения!
Тот человек внимательно слушал и спросил:
– Ну, вы меня успокоили. А вот ещё был у меня старший брат, три года назад помер. Пути Будды он не ведал, впустую проводил дни и ночи, а ещё, стыдно сказать, был он глуп от рождения, все называли его лентяем, и было это досадно. Грехов он не совершал – обрёл ли он плод постижения учения?
– Хоть и не совершал он грехов и преступлений, вряд ли он стал буддой. Если я, монах, и прощу его – другие люди не смогут, и наказания ему не избежать. Он провалился в Ад Дураков[101]101
Здесь обыгрывается омонимия слов «адский служитель с бычьей головой» (або: или ахо:) и «дурак» (ахо:).
[Закрыть]. Если будущая жизнь существует, как существуем мы в нынешней, то, без всяких сомнений, ваш отец возродился буддой, а брат – в аду! – рассудил Иккю.
Рассказ о рогах улитки, а также рассказ о южном крае земли
Один непоседливый ученик как-то спросил Икюю:
– А расскажите, что самое маленькое в мире?
Иккю услышал вопрос и сказал:
– Ты видел такое мелкое животное, которое называется улиткой?
– Видел, конечно! – отвечал ученик.
– Так вот, эти улитки, когда ползают, у них на голове появляются рога. На правом роге у неё пять сотен царств, и на левом роге – пять сотен царств, а всего – тысяча царств. У них, как и в нашем мире, на небе светят солнце и луна, возвышаются горы, текут реки, и всё остальное тоже точь-в-точь как в этом мире. Светила на небе движутся так, что за один миг там проходит тысяча лет. И всё равно эти страны сражаются, стараясь завоевать одна другую: то страна на левом роге захватит другую на правом, то правая подчинит себе левую, и сражения не утихают. Бывает, год защищают страну, на второй терпят поражение, а потом снова восстают, и за год побеждают и оказываются побеждёнными множество раз. Меньше жителей этих стран ничего не бывает, ведь за один миг там сменяется тысяча лет – даже бабочка-однодневка рождается вечером, а умирает утром.
Тогда ученик спросил:
– Хорошо, а скажите, что же в мире самое большое?
Иккю услышал и сказал:
– Ладно, скажу. Есть в Северном море морская птица[102]102
См. в «Чжуан-цзы»: «В Северном океане обитает рыба, зовут её Кунь. Рыба эта так велика, что в длину достигает неведомо сколько ли. Она может обернуться птицей, и ту птицу зовут Пэн. А в длину птица Пэн достигает неведомо сколько тысяч ли. Поднатужившись, взмывает она ввысь, и её огромные крылья застилают небосклон, словно грозовая туча. Раскачавшись на бурных волнах, птица летит в Южный океан… Когда птица Пэн летит в Южный океан, вода вокруг бурлит на три тысячи ли в глубину, а волны вздымаются ввысь на девяносто тысяч ли. Отдыхает же та птица один раз в шесть лун».
[Закрыть]. Называют её Великая Пэн. Туловище шириной в тысячу ри[103]103
1 ри – мера длины, в средневековой Японии колебалась от 4,4 до 8 км.
[Закрыть], и каждое крыло по тысяче ри, так что общий размах у неё – три тысячи ри. Эта птица как-то задумала посмотреть на южный край света, покинула своё Северное море и полетела далеко-далеко. Неизвестно, сколько уж десятков тысяч ри она пролетала в день. Вчера летела, сегодня летит, спешит вперёд уже который год – и всё не ведает, когда же доберётся до края. Даже Великая Пэн устаёт, так что села она на ветку дерева, чтобы дать отдых крыльям, когда снизу раздался громоподобный голос:
– Кто это там без спросу сел на мой ус?
Изумилась Великая Пэн:
– Что это? Не может быть! Я – Великая Пэн, птица, живущая в Северном море, и, раз я такая большая, решила я полететь далеко-далеко и посмотреть на южный край земли, долетела досюда, но устала, силы мои иссякли, решила здесь дать отдых крыльям. Кем же вы изволите быть, что такое большое дерево – это ваши усы? Назовитесь, пожалуйста! – прокричала она. Тогда снизу послышался зычный рёв:
– С твоим размером не стоило и думать попасть на южный край земли! Я, креветка, веками живущая на дне Южного моря, там не бывала ещё! Улетай сейчас же домой! – Так гордившаяся своей величиной Великая Пэн была посрамлена и улетела домой.
А раздражённая креветка подумала: «Такая мелкая птичка – а туда же, задумала попасть на южный край земли и полетела. А мне разве не по силам добраться туда?» – и поплыла из Южного моря дальше на юг. Спешит креветка, плывёт день и ночь по широкому синему морю, но нет конца дороге, и не видно, чтоб скоро подошёл к концу её путь. Вскоре обессилела креветка, увидела пещеру и решила в ней отдохнуть. Тут отовсюду послышалось:
– Чую, кто-то залез в моё ухо! Кто ты? Вылезай оттуда сейчас же! – и отвечала в испуге креветка:
– Я – креветка, что веками живёт на дне Южного моря, ко мне прилетала птица, и я сама направилась к южным пределам, но нет дороге конца, и решила я здесь отдохнуть. Но кто же ты, чьё ухо – вот эта пещера? – И отовсюду раздался голос, прокатилось по всей великой тысяче миров:
– Я – черепаха, живу в этом море с тех пор, как разделились небо и земля! Такой мелюзге, как ты, ни за что не добраться до южного края! Похвально, что ты на это решилась, но оставь этот замысел и плыви-ка домой! – Этот голос был слышен в небе и на земле. Так ничего не вышло и у креветки, и вернулась она домой ни с чем.
Слышал я, что после этого поплыла черепаха на юг посмотреть на южный предел, но ещё не вернулась, и, само собой, неизвестно, когда вернётся!
Такой поразительный рассказ поведал Иккю.
Даже Великая Пэн устаёт, так что села она на ветку дерева, чтобы дать отдых крыльям, когда снизу раздался громоподобный голос: «Кто это там без спросу сел на мой ус?»
10Как Иккю переоделся нищим
Один столичный богач справлял пышные похороны и раздумывал, кого бы из монахов пригласить для проповеди. И так прикидывал, и эдак, а потом решил, что хоть и много известных и мудрых монахов, но никто не сравнится с преподобным Иккю из Мурасакино. Поминки были назначены на завтра, а потому он тут же послал кого-то к нему. Иккю тогда как раз прибирался – подметал хижину и наводил порядок во дворе, но был он лёгок на подъём и сразу же согласился.
После этого он переменил облик и стал выглядеть как нищий – вымазал руки и ноги грязью, напялил какое-то неприглядное рубище, как будто в нём ночевал на отбросах, пошёл к тому дому и стал вопить как попрошайка:
– Подайте на пропитание! Выкажите милость! – и так он кричал на все лады, а бессердечный хозяин разозлился и приказал:
– Что за урод! Выкиньте этого подонка отсюда!
Выбежали двое-трое слуг и принялись его пребольно бить, приговаривая: «Подавать будут завтра, а ты припёрся сегодня! Не смей кричать тут!» – само собой, не знали они, кто перед ними. Надавали ему тумаков, повалили, истоптали и ушли в дом. Иккю едва спасся, и вернулся в Мурасакино, размышляя о той жестокости.
А на следующий день он вновь принял прежний облик – чисто вымылся, отряхнул пыль с одежды, надел парадное облачение, накинул парчовое оплечье-кэса и стал выглядеть нарядно. Как пришёл он в дом того богача, тот очень обрадовался и стал приглашать его в покои, к алтарю. Но Иккю не делал дальше ни шага:
– Нет, дальше я не пойду! Я здесь побуду.
С тем и стоял, уподобившись каменной ступе[104]104
Каменные ступы использовались для разнообразных нужд, и их никогда не вносили во внутренние покои дома.
[Закрыть]. Хозяин растерялся:
– Что же это такое? Нехорошо, там ведь место для слуг! Пожалуйте внутрь! – и тянул Иккю за руку, а тот посмотрел на него и сказал:
– Угощать-то ты должен эту одежду! А меня угощать не нужно, – и прочитал стихи:
От Хуанбо[105]105
Хуанбо Сиюнь (?−850) – наставник Линьцзи (яп. Риндзай), основателя школы, названной его именем. К этой школе принадлежал и Иккю.
[Закрыть]
Получил тридцать палок[106]106
Цитата из «Линьцзи лу» (Беседы Линьцзи), гл. 106: «Наставник услышал, как поучал Дэ-шань Второй: „И тот, кто может сказать, получает тридцать палок; и тот, кто не может сказать, тоже получает тридцать палок“».
[Закрыть]
Так, что кожа вся вздулась,
Ни дать ни взять —
Скорлупка цикады.
О:баку но
Сандзю:бо: о
Атэрарэтэ
Ми ни харэ китару
Сэми но нукэгара
А потом сказал:
– И нищий, и монах – все мы состоим из огня и воды. Вчера отходили палками, а сегодня угощают, – верно, потому, что красиво блестят одежды! – сбросил парадное одеяние и ушёл к себе.
Свиток четвёртый
1Как рассказывали о сверхъестественных способностях преподобного Иккю
Повсюду говорили, что Иккю – живой Будда, и один человек, желая восхвалить Иккю, говорил:
– Недавно заходил к Иккю, слышу, он говорит: «Хорошо, что пришёл!» – а сам восседает в воздухе, примостившись на веточке сосны, что растёт во дворе, и наслаждается прохладой. Удивительно!
Так он говорил не раз и не два, и люди говорили: «Враньё это! Разве возможно такое для того, кто рождён в человеческом теле?»
Дошло это и до ушей Иккю, и на перекрёстке Первого проспекта он установил табличку с надписью:
«Занимаясь буддийской практикой, я постиг Путь и обрёл всеведение. Захочу – буду сидеть в воздухе, не захочу – не буду. Обрёл я сверхспособности. Если кто сомневается – приходите смотреть».
Среди тех, кто это видел, были и такие, что говорили: «С недавних пор ходят о нём такие слухи, но разве можно сомневаться, раз уж он сам так написал? Хотя раньше он писал, что будет есть рыбу и изрыгать её живой, – может, и сейчас то же самое?»
А двое-трое рассудили: «Нет, в этот раз должно быть по-другому!» – и пошли в келью к Иккю.
– Мы не сомневаемся, что всё так и есть, как вы на табличке написали, но пришли к вам, чтоб своими глазами это увидеть!
Иккю вышел к ним и изволил сказать:
– Да, так и есть! Обрёл я сверхъестественные способности-сиддхи!
Самый нахальный из тех людей тогда выступил вперёд и сказал:
– Думаю, вы врёте. Не могу представить, чтоб человек в воздухе висел. Вот встаньте на кончик моего веера!
– Это очень легко сделать! Только вот настроение нужно, будет настроение – встану на кончик веера. А с самого утра настроения такого нет. И в воздух поднимусь, как будет настроение. А не будет – не стану подниматься. Вы заходите ещё! Если появится настроение, поднимусь для вас в воздух.
Так они и вернулись ни с чем, и один из них сказал:
– Что бы там ни было, Иккю – он Иккю и есть. Стали его повсюду восхвалять, что он, дескать, обрёл сверхъестественные способности, вот он и подшутил надо всеми, чтоб привести их в разум!
Так он сказал, и, умудрённые, они разошлись.
2Как глупец вопрошал об учении
Как-то раз один мирянин пришёл к преподобному Иккю и сказал:
– Я хожу в этот храм, и люди меня спрашивают: «Ну как, прояснилось хоть что-то для тебя в учении?» – так потешаются над моей глупостью, и оттого мне очень неловко. Не сжалитесь ли, расскажите мне что-нибудь? – так просил он, и Иккю отвечал:
– Мне это несложно! Так что спрашивай!
– Спрашивать о чём?
– Да о чём угодно, что тебе непонятно на Пути Будды.
– Слушаюсь! – отвечал тот и умчался к павильону Будды.
Иккю это показалось странным, но он делал вид, что ничего необычного не видит. Мига не прошло, а тот мирянин прибежал назад.
– Где ты был? – спросил Иккю.
– Вы спрашивали, что мне непонятно на Пути Будды. «Путь Будды», как я понимаю, это дорога к павильону Будды, и вот я сбегал посмотреть, и точно: есть одно, что мне непонятно. На сосне у храмовых ворот есть гнездо, и непонятно, чьё. Оно большое, так что я думаю, это гнездо цапли, но точно не знаю.
– Не может быть, в это время вороны гнездятся! – отвечал Иккю.
– Но всё-таки, сжальтесь и научите меня чему-нибудь!
– Ну, раз так, – сказал Иккю, – принеси-ка лестницу да залезай наверх! – И тот человек влез наверх и заглянул в гнездо, а в нём не увидел ни яиц, ничего.
– Ну, что там? – спросил Иккю.
– В гнезде ничего нет! – А Иккю на это сказал:
– Продолжи-ка стихотворение, это и будет первым разъяснением учения!
– Что-то мне ничего в голову не приходит… – сказал тот.
– В этом-то и дело! Мне тоже в голову не приходит, как разъяснить тебе учение! – сказал Иккю.
– Как, неужели вам тоже трудно придумать окончание к тому стихотворению? – изумился тот человек.
– Каждый постигает Закон Будды собственным сердцем! – отвечал Иккю, и тот мирянин от удивления всплеснул руками и ушёл домой, а впоследствии достиг просветления собственными силами.
«На сосне у храмовых ворот есть гнездо, и непонятно, чьё. Оно большое, так что я думаю, это гнездо цапли, но точно не знаю». «Не может быть, в это время вороны гнездятся!» – отвечал Иккю. «Но всё-таки, сжальтесь и научите меня чему-нибудь!» «Ну, раз так», – сказал Иккю, – «принеси-ка лестницу да залезай наверх!»
3Как Иккю ловил рыбу, а также о том, как появилось имя «Бодхидхарма»
Когда преподобный Иккю жил в келье в Катада, ходил он к морю и каждый день забрасывал удочку, ловил рыбу и ел. Двое братьев из его учеников-монахов решили: «Это – нарушение буддийских обетов!» – позвали Иккю к себе в комнату и принялись увещевать его на все лады. Иккю же отвечал им:
– Вот вы говорите, что изучаете Учение, но как вы его изучаете? Я считаю, что следует подражать поступкам учителей древности и так учиться дзэнской премудрости, и потому не делаю я ничего такого, чему бы не было примеров раньше. Ладно уж, если вы этого не знаете, так и быть, покажу вам! – А был он искусным художником, тут же как живого нарисовал им Сянь-цзы[108]108
Чаньский монах, живший в конце периода Тан. Был известен тем, что не имел определённого жилья, спал, где придётся, а кормился улитками и креветками, которых ловил в реке.
[Закрыть], который ловил и ел креветок, и написал на картине стихи:
В старину
Просветлённый учитель
Креветок ловил.
Я же по дурости
Рыбу ловлю и ем.
Инисиэ но
Касикоки соси ва
Эби о цуриси
Варэ ва ахо: дэ
Уо о цуритэ куу
Отдал он картину тем монахам и продолжал делать по-своему, как ни в чём ни бывало.
Те, кто видел картину, все восхищались: «Умело как нарисовано! И какой почерк прекрасный!» – но был среди них старый монах, который смеялся и говорил:
– Юнец узнал, что в древности знаменитый монах ловил креветок и ел, и начал сам ловить рыбу и есть. Это – как ворон, увидев баклана, начал лезть клювом в воду. Разве он может понять, почему преподобный Сянь-цзы ловил креветок и ел? Не понять ему это! – Но тут Иккю, нимало не смутившись, не изменив лица:
– Конечно, с вашей глупостью не понять, почему Сянь-цзы ел креветок. Всё равно, молодой или старый, на Пути нет старости или молодости! Если лишь в старости возможно достичь просветления, то вон на улице плешивый пёс, просветлённый, небось – и шерсти нет, и стоять не может, и ходит криво. Я слышал, что Будда достиг просветления в тридцать лет. Мы слышали о древних временах Бодхидхармы, что как-то раз пришёл почтенный Праджнятара[109]109
Праджнятара – двадцать седьмой индийский патриарх, предшественник и наставник Бодхидхармы.
[Закрыть], воздел над головой сверкающий и светящийся камень, показал трём принцам и, чтобы узнать их душевные качества, спросил: «Вы считаете это драгоценностью?» Двое старших принцев отвечали: «Никакая драгоценность не сравнится с этим камнем!» – а Бодхидхарма, которому было семь лет, хоть и был самым младшим, сказал: «Этот камень почитается драгоценным в бренном мире, но не есть истинная драгоценность. Нет драгоценности большей, чем та, от которой исходит свет мудрости!» – и отбросил тот камень. Почтенный Праджнятара изумился: «Удивительные слова для такого малыша!» – и назвал его Бодхидхармой, а изначально его звали Бодхитара. «Бодхидхарма» означает человека, изучившего всё и воспитавшего дух свой. Так что на Пути просветления неважно, молодой человек или старый! – с этими словами Иккю хлопнул руками и посмеялся над старым монахом, а тот, посрамлённый прилюдно, покраснел и спросил:
– Ловок же ты на язык! Но как бы ты ни был искусен на словах – сердце так не постигнешь. Может, почтенный монах изволит даже знать, почему на самом деле Сянь-цзы ловил и ел креветок? – и Иккю отвечал:
– Конечно знаю!
Старый монах сказал:
– Что вы об этом думаете, монахи? Учение Дзэн – в передаче от сердца к сердцу. Как же возможно узнать, что думал Сянь-цзы? Кроме самого Сянь-цзы, никто и не знает! – и рассмеялся, а прочие тоже заговорили:
– Так и есть! Человеку невозможно узнать, что думал Сянь-цзы! Кроме Сянь-цзы, кому же это может быть известно! Разве кто видел, чтоб Иккю стал Сянь-цзы? – и стали смеяться, а Иккю отвечал без смущения:
– Что вы за глупости все говорите? Хоть я и не Сяньцзы, но мне доподлинно известно, о чём он думал! – Тогда все стали говорить:
– Ну уж это никак невозможно! – Тогда Иккю сказал:
– Послушайте, люди! Разве вы можете знать, что Иккю неизвестны мысли Сянь-цзы, если вы сами – не Иккю! – и рассмеялся, а монахи закрыли рты и разбежались.
Как-то раз почтенный Праджнятара воздел над головой сверкающий и светящийся камень, показал трём принцам и спросил: «Вы считаете это драгоценностью?» Двое старших принцев отвечали: «Никакая драгоценность не сравнится с этим камнем!» – а Бодхидхарма, которому было семь лет, сказал: «Нет драгоценности большей, чем та, от которой исходит свет мудрости!» – и отбросил тот камень.
