Текст книги "Предания о дзэнском монахе Иккю по прозвищу «Безумное Облако»"

Автор книги: Автор неизвестен Древневосточная литература

Когда преподобный Иккю отшельничал в горах, один приятель, которому он позволил его навещать, заходил иногда к нему. Как-то, когда он пришёл, Иккю как раз угощался неочищенным сакэ, и этот человек сказал:

 
Слышал я,
Что ты в горах
Усмиряешь страсть,
Почему же ты тогда
Смело пьёшь сакэ?
 
 
Ямаи ситэ
Кокоро сумасу то
Кикицуру ни
Нигоридзакэ о ба
Ика дэ ному ран
 

А преподобный на это ответил:

 
Именно в горах
Если пить, то нужно пить
Именно сакэ —
Помогает забывать
Этот бренный мир страстей.
 
 
Ямаи ситэ
Ному бэки моно ва
Нигоридзакэ
Тотэмо укиё ни
Суму ми тэ мо наси
 

Один человек, знавший о том, насколько остёр на язык Иккю, захотел сам услышать пример его находчивости, пошёл к преподобному и дал ему тему «Любовь и стена»: – Сложите, пожалуйста, японские стихи!

 
Ждал я тебя,
А ты не приходишь,
Спать одиноко,
Только началась любовь —
Не зря имя ей —
«быстротечность»[307]307
  В этом стихотворении использована игра слов: мацути – «ожидая» или «промежутки глиной», конэба – «не приходишь» или «замешивая», нуру – «спать» или «намазывать, покрывать», на ва тацу – «установлено имя» или «подготовлена верёвка».


[Закрыть].
 
 
Мажу тебя,
В одиночестве
Глиной
обмазываю,
А чтоб плетёнку
связать,
Верёвку я
приготовил.
 
 
Кими мацути
Конэба я хитори
Нуру бакари
Кои о ситатэ но
На ва
татиникэри
 

Потом тот человек задал ему написать китайское стихотворение на тему «Дым и любовь», а Иккю сложил:

 
Тонкая струйка летучего дыма
Как будто уносит печаль.
В Шести покоях пир отгремел,
Луну скрывает туман.
Простым повозкам путь закрыт
В Розовый дворец,
Красавицы благовония жгут
В надежде на встречу с любимым.
 

Когда преподобный Иккю направлялся в Канто, на ходу он наигрывал на флейте, как бывает у монахов-комусо[308]308
  Комусо: – странствующие монахи, использующие в качестве медитативного средства игру на флейте.


[Закрыть].

В пути встретился ему монах-ямабуси. Увидев Иккю, он спросил:

– Что, уважаемый комусо, куда направляетесь?

– Куда ветер дует! – отвечал преподобный. Тогда ямабуси спросил:

– А когда не дует?

Иккю ответил:

– Буду сам дуть и идти.

Ямабуси смирился и умолк.

^{Иккю на ходу наигрывал на флейте. В пути встретился ему монах-ямабуси. Увидев Иккю, он спросил: «Что, уважаемый, куда направляетесь?» «Куда ветер дует!» – отвечал преподобный.}

В Итинотани[309]309
  В местности Итинотани, находящейся в западной части Японии произошла одна из решающих битв между воинскими родами Минамото и Тайра. Подробнее см. «Повесть о доме Тайра».


[Закрыть]

 
В третью луну третьего года Дзюэй
Воины Ёсицунэ сели на корабли.
Жестокую битву с войском Тайра словами не описать,
Сколько десятков тысяч погибших камнем ушли на дно.
 

О чайнике

 
Есть рот, но он слова не скажет, весь круглый,
Без привязанности он в бренном мире живёт,
Всё равно, морская вода, речная —
Из носика льётся дзэн Чжаочжоу[310]310
  Чжаочжоу (778–897) – монах направления Чань (яп. Дзэн) в Китае, сделавший большой вклад в формирование чаньской философии.


[Закрыть].
 

Некто тайно установил у себя старое изваяние Фудо, а Иккю, бывавший в том доме, впервые увидев изваяние, тут же сложил:

 
Всё тело черно – почему же «светлым» тебя называют?
От рожденья такой, ты удивляешь всех,
Нет любовника[311]311
  Вероятно, Иккю указывает на любовь хозяев к изваянию и как бы намекает, что там ему не место.


[Закрыть], кто б заповедь не нарушил, —
Так что же это за храм, что ты охраняешь?
 

Об Итинотани

 
Побеждено неисчислимое войско Тайра,
Имя Ёсицунэ не исчезнет в веках.
Старик Кумагаи убил сопляка Ацумори[312]312
  Шестнадцатилетний Ацумори в битве при Итинотани прикрывал отход войск Тайра, сражался с Кумагаи Наодзанэ и был побеждён. Кумагаи, когда сорвал защитную маску с Ацумори, увидел, что тот – ровесник его сына. В тот момент подоспели прочие воины Минамото, и Кумагаи убил Ацумори. Впоследствии Кумагаи ушёл в монахи; этот эпизод широко использовался в различных произведениях. Здесь Иккю, вероятно, указывает, что войны – несчастье для конкретных людей и вовсе не повод для возведения военачальников в эпические герои.


[Закрыть],
Мы победили врага, так грянем скорее клич!
 

В день пострижения в монахи

 
Опали с твоей головы драгоценные волосы
На Восточной горе, в храме Кэнниндзи, и стал ты
Настоящим монахом.
       Совсем как те просветлённые школы Тэндай.
Теперь ты свободен от соблазнов обычной жизни[313]313
  Нельзя не отметить сарказм этих стихов, формально выдержанных и восхваляющих факт пострижения, но достаточно знать об авторстве Иккю. Вероятно, потому они и вошли в эту книгу.


[Закрыть].
 

О половом члене

 
Мой член длиной в восемь сунов[314]314
  1 сун – ок. 3 см.


[Закрыть],
Всю ночь обнимаю тебя – не могу спать один,
За всю мою жизнь рука красавицы тебя не касалась,
Тянутся луны и дни, пока ты спрятан в фундоси…
 

О Насу-но Ёити

 
Ёити, первый стрелок войск Минамото.
Приказал Судья Ёсицунэ показать свою удаль.
Глаза закрыл, помолился, привстал в седле —
Рассыпался веер на семь или восемь частей.
 

ПРОДОЛЖЕНИЕ РАССКАЗОВ ОБ ИККЮ

Предисловие

В предисловии к первой книге, «Рассказы об Иккю», написано, что тот человек пришёл в один храм и, когда рассказывал сказки послушникам и служкам, они стали просить: «Расскажите забавные истории о преподобном Иккю!» – и временами за чаем слушал рассказы о нём, они были такие интересные и удивительные, что стал записывать их на клочках бумаги. Говорили ему, что вся жизнь Иккю рассказана в «Собрании стихов Безумного Облака», но написана она трудными словесами, так что выискал и выбрал среди написанного то, что легко понять на слух и нетрудно рассказывать, собрал в одной книге и завершил свой труд. И правда, как там и сказано, в книге той описаны дела всей жизни Иккю, ясно показано то, случалось с ним с самого детства, про «мост» и «край»[315]315
  См. «Рассказы об Иккю», св. 1, гл. 1.


[Закрыть], про наставление сушёному лососю и живому карпу[316]316
  Там же, св. 1, гл. 2.


[Закрыть], или же про «открывание глаз» изваянию Дзидзо в посёлке Сэки[317]317
  Там же, св. 1, гл. 6.


[Закрыть], о черепе в первое утро года[318]318
  Там же, св. 2, гл. 4.


[Закрыть], как ограбил на Новый год горшечника[319]319
  Там же, св. 2, гл. 11.


[Закрыть], о знаке «си» длиной от вершины горы Хиэй до подножья[320]320
  Там же, св. 2, гл. 9.


[Закрыть], как на горе Коя писал стихи в форме горы[321]321
  Там же, св. 4, гл. 4.


[Закрыть], – множество чего описано, и ко всему тому добавлены лучшие «безумные стихи» без счёта. Таким образом, собирая удивительное, взыскуя забавного, смягчая трудное для понимания, стремясь к весёлому, текучую речь записали бойкой кистью, так что получившийся чудесный сборник историй по всему широкому свету радовал глаза читающих и поражал уши слушающих. И вот, увлечённый этими рассказами, много раз перечитывал я ту книгу, но всё мне было мало, движимый желанием узнать больше, я стал спрашивать в столице на любовании цветами, у друзей, с которыми любовались луной в Мусаси, там у людей на рынке, здесь у моряков на кораблях, – нет ли рассказов о смекалке Иккю. Предыдущий сборник прекрасно написан, но нашлись истории, которые туда не включили или утеряли, сначала три, потом пять, семь. Те рассказы о прозорливости и смекалистости Иккю, которых нет в том сборнике, я очень ценил, и тоже записывал на изнанке использованной бумаги, так что собралось их у меня столько, что можно читать всю ночь. Чем наслаждаться мне одному, хотелось переписать их, и так осуществилась бы моя мечта, но предыдущий сборник и так описывает всю жизнь Иккю, и при этом прекрасно написан, интересен и достоин восхищения, написанное мной же будет похоже на него настолько же, насколько гусь похож на журавля, а коршун на сокола. Да даже больше от него будет отличаться, и я всё думал, как бы так получше переписать этот сборник, или вовсе за кисть не браться, опасаясь своей глупости, думал, что получится книга, которую и читать не стоит. И учёности мне не хватает. Только вот, глядя на записанные мной рассказы о смекалке и находчивости Иккю, жалея о своей неучёности, думал я, что если брошу записывать, то все усилия собрать то, что упущено и не вошло в предыдущий сборник, окажутся напрасны. Но всё же, если хоть один из десятка этих рассказов развеселит читающих и слушающих, это увеличит посмертные заслуги преподобного Иккю. С этой мыслью я своей вялой кистью, путая иероглифы, записал этот сборник, хоть и опасался своей вины за ошибки, писал, как велело сердце, озаглавил это «Продолжением Рассказов об Иккю» и выпустил, чтобы позабавить людей. Если чего-то здесь не хватает, то это не потому, что Иккю так хотел, а просто я недослышал и кистью выразить не смог, так что листайте эту книгу со снисходительностью. Не пеняйте на мою глупость и не отбрасывайте из-за неумелости изложения. Я бы хотел, чтобы читали лишь с мыслью о великих заслугах преподобного старца.

Первый день 10 года Кёхо каното-но и

Составитель Ярай

Свиток первый

Рассказывают, что преподобный Иккю с самого детства отличался от других людей догадливостью и сообразительностью. Тогда он учился у своего наставника Касо, стоял конец «безводной» луны[322]322
  См. сноску № 296.


[Закрыть], страшная жара иссушала землю, деревья не колыхались под ветром, палящий зной жёг подобно пламени, и как раз тогда внезапно прибыл к Касо некий высокородный вельможа. В кельях засуетились, открыли створни и занавеси южных гостевых покоев, пригласили гостя в эти покои, где шуму ветра в соснах и журчанию ручья вторило стрекотание цикад на ветвях, отгоняя жару. Ещё, чтобы угостить высокого посетителя, в большую чашу положили студенистых сладостей, наполнили водой и установили на подставке. Иккю, с детства отличавшийся силой, внёс всё это в комнату без видимых усилий, когда высокий гость сказал:

– Послушник, упустишь ведь!

Только он это сказал, Иккю с грохотом выронил подставку со всем этим посреди комнаты; чаша, вода – всё полетело в разные стороны, переполошив всех. Потом комнату прибрали, и все решили, что Иккю уронил это от волнения и смущения перед высокородным гостем, а люди понимающие говорили, что Иккю, будучи смышлён, просто внял предостережению гостя, не хотел, чтоб оно пропало втуне, раз гость решил, что он уронит ношу, и уронил нарочно, и действительно, именно таково было намерение Иккю.

^{Для гостя в чашу положили сладостей, наполнили её водой и установили на подставке. Иккю внёс всё это в комнату, а высокий гость сказал: «Послушник, упустишь ведь!» Только он это сказал, Иккю с грохотом уронил подставку посреди комнаты; чаша, вода – всё полетело в разные стороны.}

В посёлке Камо жил один человек незаурядного ума. А в западной части столицы жил его знакомый. Как-то он пошёл к знакомому, недолго поговорил и решил, что это хороший случай заглянуть в келью к Иккю в Мурасакино. А Иккю тогда в одиночестве предавался печальным мыслям, раздумывал о бренности бытия, выражающейся в увядании цветов и опадании листьев, о великом законе причин и следствий, о ветре в соснах – воплощении существования и несуществования Пустоты. Тот человек сказал ему:

– Со времени последней нашей встречи я не слал вам вестей. А сегодня были у меня кое-какие дела, ходил я в западную часть столицы. Заодно вот зашёл к вам узнать о вашем здоровье. А ещё по дороге кто-то дал мне вот эти цветы мака, – может быть, вас они развлекут.

С такими словами он протянул Иккю два маковых цветка, и преподобный был глубоко тронут, приветствовал его с изысканной вежливостью, и, когда принимал цветы, почему-то один из них тут же осыпался. Человек, который принёс их, раздосадовался:

– Цветы мака, хоть и вправду красивы, но нет в них дружелюбия…

Преподобный же сказал:

– Что вы, как раз в том и проявилась суть цветка! – и сложил:

 
Все, какие ни есть,
Заслуги и имена
С меня облетели, —
Именно потому перед вами
Бритоголовый монах.
 
 
Ироиро но
Мэйри но хана га
Тирэба косо
Аободзу ни мо
Гэндзан ва сурэ
 

Так он восхищался цветком много раз, и гость его радовался вместе с ним, отдал ему и второй цветок.

– Ни с каким цветком не сравнится услышанное от вас поучение, буду гордиться, что услышал его!

Говорили они о разном, и тот человек спросил:

– Мудростью и прозорливостью преподобный превосходит всех в мире, удивительны эти ваши качества. Что же помогает вам так прозревать и понимать всё?

– Освещают всё солнце, огонь, сердце и глаза, – отвечал Иккю.

Тот человек заинтересовался и подумал: «Действительно, ничего не упустил, перечислив эти четыре вещи. Удивительно точный ответ. Что бы ещё такого спросить?» – и тут под руку ему подвернулись палочки для перекладывания угля в жаровне. Он взял одну и постучал по краю чайной чашки:

– Звук издаёт палочка или чашка? – спросил он.

– А что раньше, стук или звук? – спросил Иккю.

Тот человек не нашёлся, что сказать в ответ. Увидев находчивость Иккю, с восхищением думал о нём как о редком в этом мире монахе и, говорят, потом всю жизнь заходил к нему, помышляя лишь об Учении.

С тех пор как садовники земли Ямато, где растёт тысяча вишнёвых деревьев[323]323
  Горная местность Ёсино к югу от Киото когда-то славилась красотой множества деревьев сакуры. Неясно, почему переселялись садовники, но, вероятно, это было связано с переселением Южного императорского двора, находившегося в Ёсино в период Южной и Северной династий (1336–1392), в столицу после окончания противостояния между двумя линиями императорского дома.


[Закрыть], переселились в столицу, в память о прошлой славе местности «Тысячи вишен» стали сажать удивительные деревья, глаза не уставали любоваться красотой их цветов, а в особенности прекрасна была сакура на Восточной горе, в квартале Гион, в храме Киёмидзу, потому так и кишели там каждый день толпы богатых и бедных людей, собиравшихся полюбоваться цветами. Иккю тоже покинул Мурасакино у Западной горы, пришёл в Симогавара и ходил просто так, там и здесь, когда заметил человека, не особенно бедно одетого, который бродил с нехорошим выражением глаз, протискиваясь через толпу. Иккю заинтересовался, что же он делает, а тот высматривал, у кого что в рукаве и за пазухой, и, если выпадал удобный случай, пытался добраться до кошельков. Преподобный, рассмотрев, что он делает, подумал: «Да ведь он из тех дельцов, которые получают деньги, не вкладывая ни гроша, – их называют полуденными коршунами![324]324
  «Полуденными коршунами» (яп. хирутоби) называли воров-карманников. Карманов как таковых в японской одежде, как правило, нет, и ценности носили обычно за пазухой или в рукаве.


[Закрыть] Насколько по нему видно, он из обычных людей и не особо нуждается, нехорошо это. Хотелось бы его как-то усовестить, да если сказать ему что-то в такой толпе, а кто-то услышит, то, наоборот, возненавидит он меня. Так что напишу-ка ему стихи, мало ли что бывает, – может, от них пробудится добродетель в его душе и станет основой для просветления!»

Тут же из-за пазухи достал он кисть для письма, написал стихотворение, пихнул его в рукав тому парню и ушёл. Тот удивился, отошёл в сторонку и украдкой развернул. Там было написано:

 
Только б украсть,
Других вещей в этом мире
Не ведаешь ты,
Сколь опасной стезёй
Идёшь ты по жизни![325]325
  В стихотворении использована игра слов – сиранами, «не ведая», можно прочитать и как «белые волны», так называли воров.


[Закрыть]
 
 
Нусуми ёри
Хока но кото о ба
Сиранами но
Аварэ абунаки
Ё но ватаригава
 

Того человека уже утомила его бродячая жизнь, и душой он, наверное, отличался от прочих. Читая и перечитывая стихи раз за разом, всё большим почтением проникался он к тому, кто это написал. С того и началось его пробуждение, познала стыд его душа, и стал он разыскивать и расспрашивать повсюду о том монахе, искал везде, где тот проходил, и в конце концов пришёл в Мурасакино к преподобному Иккю. Понял он, кто это был, и исполнился ещё большим почтением, пал ниц во дворе перед кельей Иккю и повинился в прошлых грехах.

– Молю вас, примите меня в ученики, остригите мне волосы и прочтите поучение. Если позволено будет мне подметать ваш двор, подносить плоды и воду Будде и трудиться над собой, разве откажусь я! – так упорно просил он, и преподобный, сочувствуя ему, сказал:

– Есть избитое выражение «Кто силён в грехе, тот силён и в добрых делах» – это о тебе. Если не передумаешь, возьму тебя в ученики.

Потом тот человек постригся в монахи, была ему оказана честь стать учеником Иккю. Потом он, обладавший искренним сердцем, следуя наставлениям Иккю, стал известным монахом. Учитель Закона Тонку – это и был тот самый вор, вступивший на путь и ставший дзэнским монахом.

^{Иккю заметил человека, не особенно бедно одетого, который высматривал, у кого что в рукаве и за пазухой, и пытался добраться до кошельков.}

Иккю, чтобы взглянуть на восточные земли, «с весенним туманом покинув столицу, пока не подули осенние ветры»[326]326
  Цитата из стихотворения монаха Ноина (988–1050), вошедшего в антологию «Госюи вакасю», составленную в 1086 г. по распоряжению императора Сиракава.


[Закрыть], в конце шестой луны возвращался в столицу. На переправе Тэнрю в местности Хамамацу в земле Тотоми осмотрел он место, называемое Микатагахара[327]327
  Природный памятник в преф. Сидзуока, а также место, где Такэда Сингэн и Токугава Иэясу провели сражение за обладание Японией в 1572 г. Вероятно, анахронизм в тексте, поскольку Иккю умер в 1481 г.


[Закрыть], а пока там ходил, уж и день прошёл, стал он думать, куда бы попроситься на ночлег, хоть и в самую бедную хижину. В бедной местности Катаокахара среди вязов и мелий стояло четыре-пять людских жилищ. Иккю, немало времени путешествовавший, возрадовался, пошёл на свет и, подойдя к дому, попросил:

– Не дадите ли переночевать странствующему монаху?

В том доме хозяин в уголке отбивал солому и делал обувь[328]328
  В Японии рисовую солому отбивали для придания ей мягкости и плели обувь – сандалии, валенки.


[Закрыть], а женщина, вероятно, жена, что-то толкла в ступке, и сказала равнодушно:

– Здесь нет ночлега для путников. Через один ри с небольшим будет станция Хамамацу, ступайте туда.

Хозяин же говорил:

– Да ладно, если монах, то можно и переночевать, хоть и в нашем бедном доме.

Иккю сказал:

– Бедности я не страшусь. А Хамамацу хоть и недалеко, да уже смеркается, и ноги устали, так что остановлюсь у вас! – ввалился к ним в дом, и тогда хозяева поспешили протереть циновки от пыли, вскипятить воды и угостить путника чаем. Иккю расслабился, отдохнул от дневной жары и уже клевал носом, когда услышал плач, доносившийся из соседнего дома. Преподобный спросил у хозяина:

– Что это там?

– Да вот, как раз сегодня перед закатом умер у них муж, теперь жена и дети в великом горе, – рассказал он. Тогда преподобный сказал:

– Что же, говорят, что даже тех, кто всего лишь остановились на ночлег под сенью одного дерева, связывают узы кармы прошлых рождений. Я должен к ним пойти и провести буддийские обряды!

Вместе с хозяином он пошёл в соседний дом, тот объяснил, в чём дело, и сказал:

– Этот монах проведёт обряды.

Вдова обрадовалась:

– На такое счастье мы и не надеялись, какое чудесное совпадение! – пригласила преподобного в дом, села напротив него и сказала: – Стыдно признаться, но муж мой был всего лишь местным крестьянином, обрабатывал жалкий клочок земли и тем добывал пропитание, но у нас здесь отец с матерью, нас двое было, да трое детей, старшему десять лет. Того, что он зарабатывал на поле, не хватало, и потому, когда никто не видел, он ловил птиц на клейкую верёвку и продавал путникам, а иногда ловил в горных реках аю[329]329
  Рыба, распространённая на Дальнем Востоке, часть жизни проводит в море, а на нерест поднимается высоко по горным рекам.


[Закрыть], ходил на море и ловил рыбу, так в заботах о родителях и детях убивал живое, и, без сомнения, ждёт его страшное наказание в следующих рождениях за то, что в этой жизни грехи его выше горы Сумеру[330]330
  В буддийской космологии – высочайшая гора в центре мира.


[Закрыть]. «Неужели не проживём и без этого? Это ведь так жестоко!» – увещевала я его, но жили мы сегодняшним днём, и до недавнего времени, ещё дней за десять до смерти, убивал он живое каждый день, а как слёг, так каждый день об этом сокрушался, и сегодня, до того, как скончался в середине часа Обезьяны[331]331
  Ок. 16 часов.


[Закрыть], плакал он беспрестанно и говорил: «Изначально я крестьянин, а вовсе не злодей, убивающий живое. И ты, и я выросли в приличных домах, но как-то разорились и скатились к такой крестьянской жизни. К тому же ещё и совершал я убийства живых существ в заботе о наших родителях и детях, а после смерти хотел бы, чтобы вы обрели хорошую карму, и благое знание привело бы вас в Чистую землю. Это моё последнее желание» – так повторял он с сожалением о содеянном, пока не переселился в другой мир. И вот, когда мы стенали, не в силах поделать что-либо, чудом появляетесь вы и предлагаете провести службу. Если наставите на истинный путь, будем безмерно признательны! – с великой скорбью говорила она. Иккю тоже вместе с ней оросил рукава слезами и сказал ей:

– Никто из живущих в этом мире страстей не может избегнуть дурных деяний, кто бы он ни был. Но говорят, что единственная благая мысль может спасти, и даже если ужасны грехи, как у вашего мужа, он всё равно осознал их, на смертном одре сожалел о содеянном, и эта благая мысль уничтожает последствия грехов, совершённых в этом мире. А вдобавок я дам ещё и пропуск в Чистую землю, и он пройдёт без помех. Не беспокойтесь! – что-то набросал кистью на бумаге и сказал: – Вложите это в руку покойного, так и похороните!

Коротки летние ночи, и, пока они говорили, стало мало-помалу светать, вдова учтиво попрощалась с хозяином дома, где Иккю попросился на ночлег, а преподобный ушёл в столицу. Радовалась такому счастью вдова, уже было вложила бумагу в руку покойному, но подумала, а вдруг это какое-то тайное наставление? – и развернула посмотреть. Там были написаны «безумные стихи»:

 
Если много грешил,
И громада грехов накопилась
Выше горы Сумеру, —
Царь подземного мира их всё равно не запишет —
В учётных книгах его не хватит места грехам.
 
 
Цукури оку
Цуми га сюми ходо
Ару нараба
Эмма но тё ни
Цукэдокоро наси
 

Вдова эта сейчас была крестьянской женой, а в прошлом вроде бы была из приличной семьи. Пробежала глазами стихи и подумала:

– Это похоже на «безумные стихи», которые сейчас слагают. Неужто это может помочь стать буддой в грядущей жизни?

Понесла она записку к настоятелю храма, куда обычно ходила, рассказала, что случилось, и показала стихотворение. А дело хотя было и в деревне, но монах был учёный, всё-таки ведь настоятель, да к тому же ещё и из школы Дзэн. Он всё понял, рассмотрел хорошенько написанное и всплеснул руками:

– Ну до чего удачлив ваш покойный муж! Это же, без всяких сомнений, собственной рукой написал преподобный Иккю из Мурасакино, что в западной части столицы. Получить от него посмертное наставление, а потом ещё и эти стихи – да тут моментально пробудишься сердцем и станешь буддой! Какая благая карма! Покойному можно только позавидовать! – Он расчувствовался до слёз. Развеялись сомнения вдовы, и с тем большим благоговением она похоронила мужа так, как её научил Иккю.

Говорят: «Будда не оставляет даже тех, кто совершил Пять неискупимых грехов[332]332
  Пять неискупимых грехов в буддизме – убийство отца, матери, покушение на Будду, внесение раздора в общину, уничтожение священных писаний и изображений. Упоминание Пяти грехов может быть связано и с учением Линьцзи (яп. Риндзай), которое исповедовал Иккю. Линьцзи говорил, что только пять неискупимых грехов ведут к освобождению, и толковал «отца» как неведение, «мать» как алчность и страсть, «пролитие крови Будды» как вступление в мир чистых дхарм, постижение пустотной природы страстей как «внесение раздора в общину» и обретение недеяния – как «уничтожение священных писаний».


[Закрыть]. Благие последствия одной мысли о буддийском учении подобны дождю, проливающемуся равно над всеми, и не бывает, чтобы она не дала ростков» – это как раз можно сказать о том покойном. Удивительно счастливая карма – получить такое благое наставление, это редкость в нашем мире!