Текст книги "Предания о дзэнском монахе Иккю по прозвищу «Безумное Облако»"
Автор книги: Автор неизвестен Древневосточная литература
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)
О том, как появилось имя «Иккю» и о Сысю-цзюйши
Посмертное имя преподобного Иккю – Содзюн, а в монашестве его звали Иккю, и какой-то человек пришёл к нему и спросил:
– А почему вы выбрали себе имя «Иккю»?
– Хорошо, что вы об этом спросили. Никакого особенно глубокого смысла в этом имени нет, но почему бы и не рассказать. Слушайте же! – И прочёл стихи:
На этом пути,
Возвращаясь из мира страданий
Туда, где страдания нет, —
короткая передышка[19]19
Хитоясуми, «короткая передышка» – японское прочтение китайского слова с тем же значением.
[Закрыть].
Дождь пойдёт – пусть идёт!
Дует ветер – пускай себе дует![20]20
В переводе А. А. Долина этот стих звучит так: «Наша бренная жизнь – // На пути из Текущего в Вечность // Краткосрочный привал. // Будет дождь – пусть дождь поливает! // Будет ветер – // Пусть ветер дует!». Слово «короткая передышка» (яп. хитоясуми) в японизированном китайском чтении и будет «иккю».
[Закрыть]
Уродзи ёри
Муродзи э каэру
Хитоясуми
Амэ фураба фурэ
Кадзэ фукэба фукэ
Тогда тот человек сказал:
– Какое интересное стихотворение! А позвольте спросить, что это такое – страдания и отсутствие страданий?
Тут Иккю взял мухогонку[21]21
Мухогонка (яп. хоссу) – принадлежность дзэнского монаха, палочка с укреплённым на ней пучком волос или конопляных волокон. Она позволяла отгонять мух, не убивая их.
[Закрыть], что лежала рядом, и провёл этому человеку по лицу. Тот поморщился и наклонился лицом вниз. Иккю убрал мухогонку и спросил:
– Понятно?
– Нет, сначала я удивился тому, что вы делаете, а так ничего и не понял, – отвечал тот человек.
– Вот когда вы перестали понимать, это и был «мир, где страдания нет». А когда вы удивлялись – это был «мир страданий».
Тот человек поразился таким словам:
– Замечательно! Сразу же всё прояснилось! – возрадовался он и спросил: – Про «короткую передышку» я понял, а что значат слова: «Дует ветер – и пусть! Дождь пойдёт – пусть идёт!»?
– На таком коротком пути стоит ли оглядываться на ветер и дождь? – отвечал Иккю.
– Какое прекрасное стихотворение! Осмелюсь спросить, могу ли я попробовать сочинить свои стихи о том, что я только что понял?
– Очень похвальное желание! – сказал на это Иккю, и тот мирянин произнёс:
Услышал о «мире страданий»,
О «мире, где страдания нет»
И о той передышке —
Земля, где будд без числа, —
Вот она, рядом!
Уродзи муродзи
Хитоясуми дзо то
Кику токи ва
Дзю:ман оку до
Сунсаки то сиру
Иккю выслушал и даже подскочил на месте от радости:
– Прекрасно, прекрасно! Похожие стихи писали и в Китайской земле. Был человек, которого звали Сысю-цзюйши, и другой человек по имени Шаньгу[22]22
Сысю-цзюйши – сунский поэт Сун Фан. Шаньгу – творческое имя его современника, знаменитого поэта и каллиграфа Хуан Тинцзяня (1045–1105). Сысю буквально «Четыре отдохновения».
[Закрыть] спросил, почему тот выбрал имя Сысю – «Четыре отдохновения», а Сысю, рассмеявшись, сказал:
«Вдоволь насытиться обычным чаем и простой пищей – отдохновение. Починить одежду, защититься от холода и согреться – отдохновение. Чуть-чуть покоя, немного достатка – отдохновение. Дожить до преклонных годов, не испытывая вожделения и зависти, – отдохновение».
Шаньгу сказал:
– Воистину, с такими правилами можно достичь Блаженных земель! Если мало желаний, дом не разрушится, а если знать пределы необходимого, это и будет Край Вечной радости! – и, расчувствовавшись, говорил с ним без стеснения, сложил три стихотворения о мыслях, что высказал Сысю, и в одном из них говорилось:
Смогут ли блага земные поднять мертвеца из могилы?
Тех, кто жаден до денег, неволен от должностей,
Врачует Великий целитель, ведёт
В Блаженные земли, к отдохновению от десяти тысяч забот.
Эта история очень похожа на то, о чём вы спросили нынче, и я вспомнил эти стихи, – говорил Иккю, а тот человек, возрадовавшись, сказал:
– Спрашивал о двух знаках имени «Иккю», а узнал о значении четырёх знаков имени «Сысю-цзюйши». Вот уж и вправду, как говорят, радость, когда обретаешь то, о чём и не думал! Это как раз такая радость и есть! А что в стихах Сысю значит «чуть-чуть покоя, немного достатка», которое пишется иероглифами как «три ровных и два в достатке»?[23]23
Ниже обыгрывается второе значение китайского выражения «три ровных и два в достатке» (яп. сампэй дзиман). Кроме значения «то немногое, что действительно необходимо человеку», оно имеет также значение «некрасивая женщина с плоским лицом», такая, какую изображает традиционная маска отогодзэ (тж. отафуку, окамэ) – улыбающаяся женщина с овальным лицом, пухлыми щеками и маленьким приплюснутым носом.
[Закрыть]
– А это как ваша жена!
Тот мирянин не понял и переспросил:
– Уродина, что ли?
– Да нет, просто на маску отогодзэ похожа.
– Удивительно! А и вправду, «три ровных» – это две щеки и нос вровень, а «два в достатке» – это выпирающие лоб и подбородок! Как интересно! Однако же, если это женщинам рассказать, господина Иккю защиплют, того и гляди! – так посмеявшись, он пошёл домой.
4Как Нинагава Синъуэмон Тикамаса впервые встретил Иккю, а также немного стихов
В одно время с Иккю жил человек, которого звали Нинагава Синъуэмон Тикамаса. Истощал он плоть медитациями и томился душой, взыскуя просветления. Услышал он о прозорливости Иккю и вознамерился просить того быть ему Учителем, указывающим Путь. Как-то пришёл он к келье Иккю и легонько постучался в сплетённую из веток дверь. Иккю как раз был внутри, и спросил:
– Кто там?
– Я пришёл не со злом, я – мирянин, что ищет совершенствования в Учении Будды, – отвечал тот.
Иккю быстро задавал вопросы один за другим:
– Ты откуда?
– Из той же земли, что и преподобный.
– Что там творится?
– Вороны каркают, воробьи чирикают.
– А здесь что за место?
– Равнина, окрашенная пурпуром, – Мурасакино[24]24
Мурасакино – буквально «Пурпурная долина».
[Закрыть].
– И как же это она окрашена?
– Колосьями серебряной травы-сусуки, колокольчиками, алыми хризантемами, пурпурными орхидеями.
– А когда они увянут?
– Будет равнина Миягино[25]25
Миягино – равнина, где ныне расположен г. Сэндай. Была известна зарослями кустарника-хаги. Точный смысл данной фразы не вполне ясен – увядание цветов, после чего вода течёт беззвучно и тихо шелестит ветер – вероятно, метафора просветлённого состояния души.
[Закрыть].
– А что на равнине?
– Беззвучно течёт вода, тихо шелестит ветер.
– Прекрасно! Заходи-заходи! – Иккю пригласил гостя в келью. – Отведай чаю! – И прочитал стихотворение:
Хоть и хотелось
Чем-нибудь
Угостить —
В учении Бодхидхармы
Нет ни единой вещи.
Нани о гана
Маирасэтаку ва
Омоэдомо
Дарума-сю: ни ва
Итимоцу мо наси
А тот сложил в ответ:
Нет ни единой вещи —
Именно в этом
Угощении вашем —
Изысканный вкус
Пустоты изначальной!
Итимоцу мо
Наки о тамавару
Кокоро косо
Хонрайку: но
Мё:ми нарикэри
Иккю был поражён:
– Вы, господин Нинагава, достигли даже больших успехов в постижении Пути, чем я слышал!
Долго вели они разные разговоры, и наконец Тикамаса спросил:
– Хочу спросить вас кое о чём. Как понимать высказывание «Дзясё итинё» – «Истина и заблуждение суть одно»? – на что Иккю отвечал:
– Ты любишь стихи, а потому отвечу-ка тебе стихами! – и объяснил «Дзясё итинё» так:
Все, кто родились, —
Непременно умрут,
Все до единого:
И Шакьямуни, и Бодхидхарма
И кошки, и поварёшки[26]26
«И кошки, и поварёшки» (Нэко мо сякуси мо) – идиоматическое выражение со значением «все, каждый; все до единого».
[Закрыть].
Умарэтэ ва
Синуру нарикэри
Осинабэтэ
Сяка мо, Дарума мо,
Нэко мо сякуси мо
Тикамаса снова спросил:
– А как понять «Ку соку дзэ сики» – «Форма – это и есть пустота»?[27]27
«Форма – это и есть пустота», «Пустота – это и есть форма» – высказывания из «Сутры сердца Праджняпарамиты» (санскр. Праджняпарамита хридая сутра), одной из наиболее известных и почитаемых сутр Махаяны.
[Закрыть] – а Иккю отвечал:
Роса прозрачна,
Но такая как есть
Сама по себе,
На алой листве она —
Словно рубин.
Сирацую но
Онога сугата ва
Сономама ни
Момидзи ни окэба
Курэнай но тама
Снова спросил Тикамаса:
– А фразу «Сики соку дзэ ку» – «Пустота – это и есть форма» следует понимать так же, как вы сказали в стихе, только наоборот? – а Иккю отвечал:
Посмотри на цветы —
Пусть увянут, утратив
Запах и цвет,
Пусть не способны думать они —
Весна всё равно придёт.
Хана о миё
Ирока мо томо ни
Тирихатэтэ
Кокоро накутэ мо
Хару ва киникэри
Снова спросил Тикамаса:
– В чём состоит правильное понимание Учения Будды? – а Иккю отвечал:
Учение Будды —
Причёска кастрюли,
На камнях борода,
Скрип стволов бамбука,
Нарисованного на картине.
Буппо: ва
Набэ но сакаяки
Иси но хигэ
Э ни каку такэ но
Томодзурэ но коэ
Снова спросил Тикамаса:
– А что же такое мирские обычаи? – а Иккю отвечал:
Мирской обычай —
Нажраться, опростаться,
Поспать, встать,
После этого всего —
Только умереть.
Ё но нака ва
Куутэ хако ситэ
Нэтэ окитэ
Сатэ соно ноти ва
Синуру бакари ё
Так на каждый вопрос отвечал Иккю стихами, и Тикамаса только восхищался про себя: «Он даже лучше, чем я слышал!»
– Что ж, получил я ваше наставление, а вопросов у меня к вам, что песчинок на взморье, поэтому пока что откланяюсь! – сказал Тикамаса и пошёл, но, дойдя лишь до плетёной ограды, всплеснул руками, как будто что-то вспомнил, вернулся к келье и сказал: – Самое главное-то я и забыл спросить! А как становятся буддами? – Тут Иккю подумал: «А парень-то он не простой!»
– Это и вовсе легче лёгкого! – с этими словами Иккю повалился навзничь, распахнул рот, выпучил глаза и замер[28]28
Словом «будда» (яп. хотокэ) обозначают не только буддийского просветлённого, но и покойника, т. е. отошедшего в мир иной, объект буддийских служб, которые должны способствовать его посмертному просветлению.
[Закрыть], а потом сказал:
– Вот так-то и становятся буддами!
«Какой просветлённый дзэнский учитель!» – подумал Тикамаса и ушёл с миром в душе.
5Как Иккю написал прошение для крестьян из Такиги в Нара
Преподобный Иккю иногда жил в местности Такиги, что в Нара. Тамошние деревни принадлежали господину Коноэ, а управлял ими престарелый Сакон-но дзё – младший военачальник Левой государевой охраны. Отягощал он крестьян непосильными поборами, те стенали, и как-то собрались на совет, что тут можно поделать. Теснота была – не протолкнуться. Один старик, что там был, сказал:
– Как бы нам, крестьянам, ни было тяжело, – самураю этого не понять. Нужно подавать прошение вельможе, что носит одежду с длинными рукавами![29]29
Людей невоенных сословий – аристократов, монахов, священников синтоистских храмов, врачей и т. п., называли «длинные рукава» (яп. нагасодэ). Самураи подбирали рукава тесёмками, чтобы надеть доспехи.
[Закрыть] – и пока они судили, как писать прошение, мимо проходил Иккю, который как раз вышел с миской собирать подаяние.
Крестьяне подозвали его и попросили:
– Напишите, пожалуйста, для нас прошение!
– Ничего нет проще! А в чём дело? – тут крестьяне ему объяснили, так, мол, и так, вот какое дело.
– Слишком длинное прошение не годится. Вот вам бумага, её и передайте господину Коноэ! – и написал следующее:
Много помех в этом мире:
У луны – облака,
У цветов – ураган,
У господина Коноэ —
Управитель Сакон.
Ё но нака ва
Цуки ни муракумо
Хана ни кадзэ
Коноэ-доно ни ва
Сакон нарикэри
Иккю отдал бумагу крестьянам, но те говорили:
– С таким прошением нам вряд ли сильно убавят подати! – а Иккю убеждал их:
– Передайте только эту бумагу! – и вернулся к себе. Крестьяне же поспорили, поговорили, а поскольку были они всего лишь мужики, пачкающиеся в земле, и среди них никто читать-писать не умел, поделать было нечего, и они передали эту бумагу хозяину, господину Коноэ. Тот прочитал и спросил:
– Кто это написал? – а крестьяне отвечали:
– Это был Иккю из Такиги.
– Ну, другого такого шутника не сыщешь! – удивлялся тот и снизил многие подати.
Крестьяне передали стихи Иккю хозяину, господину Коноэ. Тот прочитал и спросил: «Кто это написал?» – а крестьяне отвечали: «Это был Иккю из Такиги». «Ну, другого такого шутника не сыщешь!» – удивлялся хозяин и снизил многие подати.
6Как Иккю в посёлке Сэки статую Дзидзо освятил
Когда в Сэки[30]30
Сейчас – г. Сэки уезда Судзука преф. Миэ, между областями Кансай и Канто.
[Закрыть] впервые сделали статую Дзидзо[31]31
Кшитигарбха (яп. Дзидзо) – бодхисаттва, помогающий путникам и детям.
[Закрыть], местные жители собрались и принялись решать, кого из монахов просить об обряде «открытия глаз»[32]32
«Открытие глаз» – освящение изваяния, делающее его как бы живым.
[Закрыть] изваяния. Каждый говорил своё, а один из них сказал:
– Когда мы в последний раз были в столице, тамошние парни говорили: «Нынче нет монаха, что сравнялся бы с Иккю из Мурасакино!» Раз уж мы такого Дзидзо сделали, то чем просить обычного монаха – не лучше ли обратиться к преподобному Иккю?
Все заговорили: «Да, так и нужно поступить!» – и скорее поспешили в Мурасакино, что в столице.
В то время Иккю как раз был в храме. Люди из Сэки выразили ему своё почтение и рассказали в подробностях, чего хотят. Иккю изволил сказать:
– К счастью, я как раз собираюсь пойти на медитации в Канто[33]33
Регион Японии, расположенный восточнее Киото, вокруг нынешнего Токио.
[Закрыть], а по дороге зайду к вам и проведу обряд!
Деревенские возрадовались, бегом пустились домой и сообщили: «К нам приедет сам Иккю!» Тут поднялась суматоха, всё перевернули вверх дном, подмели дорогу, хоть там пыли и не было, сделали всё мыслимое и немыслимое[34]34
В тексте не вполне ясное выражение «атама о бо: ни цуки, кибису о бон-но кубо ни цукитэ» – «насадив головы на палки, приложив пятки к затылку». В японских комментариях говорится, что тут, вероятно, речь идёт о том, что совсем невозможно, то есть для подготовки к празднику освящения жители превзошли свои возможности.
[Закрыть] и высыпали его встречать. Тут в одиночестве неспешно приковылял Иккю. Жители ликовали и выражали своё почтение, а Иккю сказал:
– Ну, где ваш Дзидзо?
Ему показали Дзидзо – под балдахином, украшенного ожерельями и праздничными флажками, перед ним были сложены подношения, стояли цветы и благовония.
– Так просим же провести обряд открытия глаз! – просили Иккю жители. Толкаясь и наступая друг другу на ноги, каждый вытягивал шею в нетерпении увидеть, как же Иккю освятит статую. А Иккю вмиг подскочил к Дзидзо и помочился на него – окатил с головы до ног так, что было это подобно водопаду в Лушань![35]35
Лушань – знаменитый своей красотой горный комплекс в провинции Цзянси. Ли Бо, например, писал о лушаньском водопаде: «За сизой дымкою вдали // Горит закат, // Гляжу на горные хребты, // На водопад. // Летит он с облачных высот // Сквозь горный лес – II И кажется: то Млечный Путь // Упал с небес» (перевод Л. Гитовича).
[Закрыть] Помочившись от души, так, что все многочисленные подношения поплыли, сказал:
– Открытие глаз на этом окончено! – и с тем поспешил в сторону восточных земель Адзума.
Жители, увидев это, возроптали:
– Прямо зло берёт, что за кощунство – пришёл этот тощий сумасшедший монах и обмочил нашего дорогого Дзидзо! За ним! Не дайте уйти этому никчемному монаху! – и все побежали вдогонку, скрипя зубами от злости. Послушницы в миру[36]36
Мирянки, принявшие некоторые из монашеских обетов.
[Закрыть] собрались и возопили:
– Что за страшное дело сотворил этот монашек Иккю! – набрали чистой воды и принялись поливать Дзидзо и отмывать его от мочи, украшали его заново и молили: «Прости нас!» Вдруг те парни, что бежали вдогонку, по дороге попадали, а те, кто отмывал мочу, затряслись, как в лихорадке, помутились рассудком и кричали в бреду: «Зачем же мы смыли освящение, сотворённое Старым наставником Поднебесной?» Все всполошились, жёны, дети и родичи потерпевших ужаснулись.
– Ох, надо догнать того наставника Иккю и просить его освятить ещё раз! – Пошли гурьбой за ним, но догнали его лишь на переправе в Кувана, где он как раз садился в лодку. В подробностях рассказали ему о том, что случилось, и он сказал:
– Как жаль, что так получилось! Но отсюда уж я возвращаться не стану, – извлёк свою набедренную повязку-ситаоби[37]37
То же, что и фундоси – полоса ткани, которую наматывали на бёдра и пропускали через пах, вид нижнего белья.
[Закрыть], которая выглядела так, как будто ей восемь сотен лет, и наказал:
– Обмотайте этим шею Дзидзо, и недуги враз исцелятся!
Жители, хоть и думали про себя: «Что за кощунство!» – но, памятуя о предшествующих чудесах, со страхом почтительно это приняли и пошли домой, в Сэки, а Иккю поспешил в Канто.
Деревенские жители вернулись домой, в страхе обмотали шею Дзидзо этой старой набедренной повязкой, как им было сказано, – и вмиг одержимость прошла! «Что за чудесное дело!» – думали они, и не решались снять этот ситаоби с шеи изваяния. А Иккю на обратном пути в столицу снова зашёл к ним, снял ситаоби с шеи статуи и прикрепил к ритуальному бубенцу-канэ[38]38
В современном языке канэ – храмовый колокол; в данном случае речь идёт о больших бубенцах, укреплённых над входом в храм; их звук должен привлекать внимание божества к молитвам верующих.
[Закрыть]. С тех пор и повелось, что верёвка этих бубенцов такой же длины, что и ситаоби, – шесть сяку[39]39
Примерно 180 см.
[Закрыть]. Как это удивительно!
Иккю подскочил к Дзидзо и помочился на него от души, так, что все многочисленные подношения поплыли, сказал: «Открытие глаз на этом окончено!» – и с тем поспешил в сторону восточных земель Адзума.
7Как Иккю затворился у себя, а люди не знали, что и думать
Как-то Иккю размышлял о сути причин и связей, ведущих к просветлению. Миряне и друзья каждый день приходили к нему, а ему это мешало, и он хотел избавиться от этой помехи, сказал всем: «Мне нездоровится!» – и перестал принимать кого-либо. Все о нём беспокоились и временами приходили его проведать, и за всклокоченной отросшей бородой не могли разглядеть, что с ним, а он только и говорил: «Болею я!» Тогда собрались миряне и друзья, рассудили, что это странно, и приглашали к нему известных в те времена целителей одного за другим, потом спрашивали: «Что у него за болезнь?» – а те только и отвечали: «Пульс у него хороший, и причина болезни непонятна». Как-то раз миряне и друзья собрались снова, и один из них рассудил:
– Непохоже, чтоб эта болезнь с ним случилась из-за влажности или жара. Он монах ещё молодой, может, это его недомогание душевное, оттого, что влюбился в кого-нибудь? – и все согласились: «Должно быть, так и есть! Может, сделаем так? Или эдак?» – рассуждали они, и порешили так: «Если к нему заявится много людей, он откровенничать не станет. А если заглянут к нему двое-трое тех, с кем он дружен, да поговорят по душам, назовёт он и имя. А узнаем, в кого он влюблён, тогда уж и будем решать. Не может быть, чтобы мы не могли что-нибудь придумать, если вместе возьмёмся!» – так договорились они и обрели надежду на успех. К Иккю пошли трое его друзей.
Иккю их принял, поговорили они о том о сём, и, наконец, один из них прямо спросил Иккю:
– С недавних пор пробовали вас лечить по-разному, и каждый целитель говорил, что пульс у вас хороший. Болезнь у вас необычная, – может, потому, что таите что-то на сердце? Думается, вам случилось влюбиться, или я ошибаюсь? Расскажите нам всё без утайки, а мы уж придумаем, как вам помочь!
Иккю радостно просветлел лицом:
– Что уж тут скрывать! Так и есть, недавно я влюбился, и вот теперь сохну. Как вы хорошо угадали! Что тут скажешь, совсем это на меня не похоже, но если бы вы только могли что-нибудь с этим поделать! Хоть жизнь не связана шёлковой нитью, но мысли спутываются[40]40
Это выражение заимствовано из антологии «Собрание старых и новых песен Японии» (Кокин вакасю), в переводе А. А. Долина этот стих звучит так: «Наша бренная жизнь // Не связана шелковой нитью // Но в разлуке, увы, // Истончаются нити сердца // На дорогах странствий далеких…» (Ки-но Цураюки).
[Закрыть], и я в смятении. Но стеснительно мне назвать её имя при вас. Я лучше напишу и отдам вам. Как выйдете за ворота, откройте и прочитайте. Если сможете что-нибудь устроить, то тем излечите меня и продлите мне жизнь, а я за это научу вас хорошему Пути! – с этими словами он юркнул в другую комнату, быстро черкнул письмо, сложил его и передал тем троим друзьям.
Друзья возрадовались: «Будьте покойны, уж мы что-нибудь придумаем!» – вышли от него и бегом устремились за ворота, сказали друг другу: «Так и оказалось, как мы думали!» – и поспешили развернуть письмо, вот как не терпелось им узнать имя возлюбленной Иккю. В письме были стихи:
На истинный облик
Изначальной природы вещей
Бросил лишь взгляд —
И с той же минуты
Влюбился.
Разве лишь я один?
И Шакья, и Бодхидхарма,
И множество просветлённых
Истощали себя,
Сохли по этой даме…
Хонрай но
Мэнмокубо: га
Татисугата
Хитомэ миси ёри
Кои то косо нарэ
Варэ номи ка
Сяка мо Дарума мо
Аракан мо
Коно кими юэ ни
Ми о яцусикэри
Эти трое увидели, насколько они ошиблись, и всплеснули руками:
– Не понимали мы, что у него на сердце, и как же мы могли так оплошать! Подшучивает он не впервые, глупо нам было ему поверить! Какой удивительный монах! Есть множество будд, нарисованных на картинах или вырезанных из дерева, но этот монах воистину Шакья Татхагата во плоти!
Не было человека, который бы не высказал восхищения, услышав об этом.
8Как Иккю сочинял стихи и ел осьминога, а также о том, как его изрыгнул
Преподобный Иккю любил полакомиться осьминогами. Однажды выдалось у него свободное время, и он послал кого-то купить осьминогов, а как раз в тот день они уже в той лавке были распроданы. Тому человеку пришлось искать их повсюду, и потому он запоздал с возвращением. Иккю его заждался, и в ожидании сочинил стихотворение:
Пока он сочинительствовал, вернулся тот человек и принёс четыре-пять осьминогов. Иккю обрадовался и рассудил:
– Недостойно было бы их так прямо и съесть, это было бы чересчур жестоко! Нужно произнести наставление! – и сказал:
Тысячерукой Каннон подобный
Осьминог с твоим множеством рук!
Порезать, добавить юдзу —
Как бы ещё почтить?
Осьминогов Садо
Особо изысканен вкус.
В других же запретах
Будем следовать старому Шакье![42]42
Тысячерукая Каннон (яп. Сэндзю Каннон) – так иносказательно называли осьминога монахи, которым поедание живого было запрещено. Юдзу – цитрусовый фрукт с терпковато-кислым вкусом, широко применяющийся в японской кухне.
[Закрыть]
Сэндзю Каннон га
Тако но тэ ооси
Киттэ юдзу о какэтэ
Икан тока хаисэн
Сасю: итими
Тэннэнбэцу
Та но кинкай
Ро: Сяка ни макасу
– Ну вот, наставление-индо мы сказали, что же теперь? Предать тело огню или земле? Нет-нет, устроим-ка погребение в воде! – Тут он отрезал от осьминогов руки и ноги, омыл их тела, приправил юдзу и сжевал одного за другим. Потом он направился в дом одного из прихожан и пил с ним сакэ, а поскольку осьминогов он съел слишком много, одолела его тошнота, и тошнило его одними осьминогами. Тот прихожанин увидел это, поразился и сказал:
– Я думал о вас как о живом Будде, а вы едите осьминогов? Оказывается, вы монах, не брезгующий скоромным? Надо же, какое дело… – так поддевал он Иккю, но тот нимало не смутился и отвечал:
– Всё вовсе не так! Осьминогов я не ел, они сами у меня изо рта полезли, тут уж ничего не поделаешь. Не ел я их! – настаивал Иккю.
– Да как у вас язык поворачивается говорить, что не ели, если они лезут из вашего рта?! Не сходится у вас одно с другим! – трясся от смеха тот прихожанин.
– Ладно-ладно, докажу вам, что и так бывает, когда лезет изо рта то, чего не ел! – и повёл тех, кто там был, в храм Тиондзи, показал им картину, на которой изображены Шаньдао и Хонэн[43]43
Шаньдао (613–681) – китайский монах, основатель направления «Чистая земля», проповедовал веру в спасение с помощью чудесной силы будды Амитабхи (яп. Амида). Хонэн (1133–1212) – японский монах, проповедовавший учение Шаньдао в Японии.
[Закрыть]:
– Смотрите, люди, хорошенько! Хоть Шаньдао и не ел будду Амиду, а Три почитаемых[44]44
Здесь – будда Амитабха и сопровождающие его бодхисаттвы Авалокитешвара (яп. Кандзэон, тж. Каннон) и Махастхамапрапта (яп. Сэйси). В японской буддийской иконографии иногда изображают святых с выходящими изо рта фигурками будд и боддхисаттв в качестве символа того, что они распространяют буддийское учение.
[Закрыть] выходят у него изо рта! Если уж сам Шаньдао не ел Амиду, а не может удержать будду, когда тот выходит изо рта, куда уж мне, глупому монаху, сдержать тех осьминогов, которых я не ел!
Те люди только всплеснули руками и, не найдя, что сказать, разошлись по домам с мыслью: «На всё у него найдётся ответ!»
Иккю направился в дом одного из прихожан и пил с ним сакэ, а поскольку осьминогов он съел слишком много, одолела его тошнота, и тошнило его одними осьминогами. Тот прихожанин увидел это, поразился и сказал: «Я думал о вас как о живом Будде а вы едите осьминогов?»
9Как Иккю объявил о том, что он будет есть рыбу
Некто пришёл к Иккю и рассказывал:
– По всей столице только и слышно: «Преподобный Иккю – это живой Будда, и если он съест рыбу и изрыгнёт её в воду, то рыба в тот же миг оживёт и станет такой, как была!»
Иккю это развеселило, и он на перекрёстках в столице установил таблички, на которых было написано:
«В такой-то день такого-то месяца в Мурасакино, что неподалёку от Сагаримацу, я буду есть рыбу, а потом изрыгну её такой, как была, и выпущу в воду. Приходите все, кто желает посмотреть!
Старый Наставник Поднебесной, учитель Дзэн Иккю»
Увидев это, заговорили люди по всей столице: «Неужели и правда? Слышали, что люди о нём такое рассказывают, но не верилось, а тут оказывается, что так и есть, без всяких сомнений! Если бы не мог сотворить такое чудо – не стал бы ведь сам своей рукой писать это и развешивать?! Да уж, те, кто сподобится это увидеть, будут об этом рассказывать до скончания века!» Знавшие Иккю и не знавшие, те, кто видели объявление, и те, кто не видели, – все в нетерпении ждали, когда придёт указанный день, и весь город собрался у ворот храма. В стремлении не упустить такое зрелище вытягивали они шеи так, что чуть не падали, и знать, и чернь – все собрались со всей столицы.
Подошёл назначенный час. Во двор вынесли большой таз для умывания, налили в него воды, и правда – начали готовить рыбу! Приготовленные кушанья поставили рядом с тазом. Вышел Иккю, съел подчистую всю рыбу, наконец взял небольшой тазик и принялся с закрытыми глазами над ним приговаривать: «Кацу! Кацу!» Вся толпа пришедших на зрелище вперилась в его лицо в ожидании – вот сейчас уже Иккю начнёт изрыгать живую рыбу! Через какое-то время Иккю сказал:
– Раз уж люди издалека пришли посмотреть, собирался я сегодня изрыгать лучше обычного, но вот что-то не блюётся мне нынче! Ничего не поделаешь – придётся выпускать её позже, вместе с дерьмом! Возвращайтесь-ка скорее по домам! – и с этими словами вернулся в храм. Десять тысяч человек, знать и простонародье, разочаровались. «Провёл нас этот монах!» – досадовали они по дороге домой, но люди понимающие говорили: «Все те рыбы, которых он сейчас съел, уже резвятся в пучинах! Что за дивное наставление! Правду говорят, что в истинном учении чудес не бывает – но люди его хвалили, а потому он объявил, что содеет что-то чудесное – и потому люди, что его превозносили, сейчас поносят, вот это-то и было смыслом его наставления! Как замечательно!» – так восхищались они, и люди вокруг – и те, кто поняли, о чём речь, и те, кто не поняли, – покивали с согласием да и разошлись.
