Текст книги "Предания о дзэнском монахе Иккю по прозвищу «Безумное Облако»"
Автор книги: Автор неизвестен Древневосточная литература
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)
Свиток второй
1Как преподобный Иккю продолжил стихотворение
В местности Сиракава жил один монах, известный своим остроумием, и, услышав о находчивости Иккю, всё думал: «Хорошо бы к нему пойти складывать стихи да задать какую-нибудь трудную строчку!» Долго он собирался, а потом вдруг что-то ему пришло на ум, и он решил: «Наконец-то пойду к Иккю, раззнакомлюсь с ним да предложу начальную строку стихотворения!» – и тут же пустился в неблизкий путь в Мурасакино.
Иккю как раз был в своей хижине, они познакомились, поговорили о том о сём, и тот монах, который загодя заготовил строку, сказал:
– Слышал я о вашей находчивости, и захотелось сложить с вами стихотворение. Не предложите ли первые строки, а я постараюсь продолжить? – а Иккю отвечал:
– Обычно гость начинает, а хозяин продолжает, так что давайте вы первый.
У того монаха первые строки уже были придуманы, и он сказал:
– Ну что ж, попробую! – и, чтоб сказать подготовленные строки, спросил:
– Как зовётся здешняя местность?
– Мурасакино, – отвечал Иккю. Тогда монах сказал:
Мурасакино,
Рядом – земля Тамба[45]45
В продолжении стиха должны обыгрываться характеристики упомянутой местности и цвет, упомянутый в первых строках, а в топонимах Мурасакино, «Пурпурное поле», и Тамба, «Алые волны», содержатся названия двух цветов. Монах рассчитывал, что Иккю будет раздумывать над тем, какому цвету отдать предпочтение, или как обыграть оба цвета сразу и как связать это с упомянутыми местностями. Иккю же продолжил тему цвета в топонимах, упомянув Сиракава, «Белую реку», и Куродани, «Чёрную долину».
[Закрыть].
Мурасакино
Тамба ни тикаси
Ещё не перевёл он дух, сказав это, как Иккю уже стал сочинять заключительные строки:
– Вы сами-то откуда будете?
– Из Сиракава.
Тогда Иккю продолжал:
Сиракава,
По соседству с Куродани.
Сиракава
Куродани но тонари
Поражённый монах сказал:
– Я ведь задал очень трудные строки! В одной фразе два цвета и два места! Я думал, что даже если человек лёгок на язык, как тыква-горлянка, что не тонет в речных волнах, хоть ненадолго, да запнулся бы! Вы же, не будучи ныряльщицей-ама, что собирает моллюсков, на одном дыхании смогли продолжить стихотворение! К такому вашему таланту, тут ещё и пчёлы![46]46
Значение данной фразы не вполне ясно. Возможно, он просто пытается отделаться от Иккю.
[Закрыть] Страшно! – Он сделал вид, что отгоняет пчёл, и убежал, подоткнув полы одежды за пояс.
Как преподобный Иккю подписал картину
Один человек втайне попросил главу школы Тоса[47]47
Одна из наиболее известных средневековых школ живописи.
[Закрыть] написать для него картину, а тот всё никак не собирался это сделать. Истомившись ожиданием, тот человек снова пошёл в дом мастера Тоса, а мастер, хоть и не служил он отбивающим ночные часы[48]48
В средневековом городе о наступлении нового часа возвещали боем в барабан.
[Закрыть], предавался дневному сну. Тот человек был в общении деликатный, да и просьба была тайная, но всё-таки кое-как растолкал он мастера, а тот сказал:
– Не выспался я. Вечером нарисую, пусть придётся хоть всю ночь просидеть! – и снова завалился спать.
– Вы говорите – вечером, но ведь сердце человеческое изменчиво, подобно стремнине реки Асука, – а если вы опять передумаете? Очень прошу вас! – говорил тот человек. Поделать было нечего, взял мастер кисть, поводил ей туда-сюда, взял щётку, быстро что-то нарисовал и вручил:
– Вот, возьмите!
«Наконец-то!» – подумал тот человек, принял картину и пошёл домой. Там развернул её, вертел и так и сяк – ничего не понятно. Вроде бы нарисована вода, а в воде – что-то круглое, не пойми что, вроде как по кругу кистью провели. Так ничего и не понял. В растерянности пошёл снова к мастеру:
– Что это? – спросил он.
– Я и сам не знаю! – отвечал тот.
«Что же мне с ней делать? Порвать, что ли?» – думал он, но было ему жалко: уж очень красиво было нарисовано, пожалуй, в трёх странах[49]49
Три государства – Индия, Китай и Япония. В переносном смысле – весь мир.
[Закрыть] лучше не найти. Прикидывал он и так и эдак, пока наконец не решил: «Вот что! Попрошу-ка преподобного Иккю сделать надпись к этой картине, да и повешу!» – и поспешил в Дайтокудзи и обратился к Иккю:
– Написал эту картину для меня мастер Тоса, а вот что это такое в воде – непонятно. А как вам кажется?
– Да уж, и правда – ни на что не похоже. Но если хотите к ней подпись – сделаю.
– Прошу вас, пожалуйста! – попросил тот человек, и Иккю написал:
«Что-то в воде. Что это за вещь, написавший мастер не знает. Хозяин тоже не знает. И я, что пишу эту подпись, тоже не знаю».
Видевшие и слышавшие о том говорили: «Вот какой прямодушный монах! Это и впрямь картина, каких больше не найти в трёх странах!» И до сих пор та картина ценится гораздо более, ведь приложил к ней руку не простой человек.
«Написал эту картину для меня мастер Тоса, а вот что это такое в воде – непонятно. А как вам кажется?» «Да уж, и правда – ни на что не похоже. Но если хотите к ней подпись – пожалуйста», – отвечал Иккю.
3Как преподобный Иккю перечислял имена пятисот архатов
В одном храме изготовили изваяния пятисот просветлённых святых-архатов[50]50
Просветлённые, достигшие нирваны.
[Закрыть], и на обряд освящения собралось посмотреть великое множество знати и простонародья. После окончания службы один монах прибирал цветы и благовония, стоявшие перед архатами. Двое-трое мирян с умным видом смотрели на статуи. Все уже разошлись, и только эти подробно осматривали каждое изваяние, а потом спросили у монаха:
– Ведь каждого из этих архатов как-то звали? Интересно узнать, как их зовут – ведь господин монах наверняка знает эти имена? – А монах и знал по именам только Троих почитаемых[51]51
Три центральных изваяния храмового убранства; в данном случае – Шакьямуни, Ананда и Махакашьяпа.
[Закрыть], ничего тем мирянам не ответил и скрылся в келье.
Пребывавший тогда в том храме Иккю спросил:
– Что там? – и ему объяснили, в чём дело.
– Эти миряне умничают без нужды. Кто станет запоминать все эти имена, если они ни к чему не нужны? Я сам их не помню, но пойду, отвечу им.
Иккю прошёл в Зал архатов:
– Это вы тут хотите узнать имена архатов? Тогда спрашивайте о каждом из них!
– Вот этот посередине?
– Это Шакьямуни.
– А слева от него?
– Махакашьяпа.
– А справа?
– Ананда.
– А следующий?
– Намусатандо![52]52
Здесь и далее Иккю использует пришедшие в голову слова из Сурангама-сутры – одной из важнейших сутр в Дзэн-буддизме.
[Закрыть]
– А за ним?
– Сугиятоя!
– А дальше?
– Оракоти! – так он отвечал о каждом из архатов словами из Сурангама-сутры. Что там пять сотен архатов – он мог бы так отвечать хоть о сотне мириад архатов без запинки! А миряне всё подробно выспросили и говорили:
– Ну и память же у вас! – на что Иккю отвечал:
– Да пустяки! Когда-то заучил наизусть один-единственный свиток[53]53
«Один-единственный свиток» – Иккю отвечает согласно правилам вежливости, как бы преуменьшая свои способности; с другой стороны, он и на самом деле отвечал словами из одного свитка Сурангама-сутры.
[Закрыть], – и удалился, посмеиваясь.
Люди поражались его находчивости. Замечательно, что он сумел ответить, когда сделать это было лучше, чем промолчать, пускай и спрашивали о вещах ненужных, которые и запомнишь, а прока от них нет. Тех, кто с умным видом задаёт глупые вопросы, могут и провести. То же можно сказать не только об именах архатов.
4Как преподобный Иккю на Новый год ходил с черепом
Новый год, Три начала – это начало первого дня, начало месяца и начало года. Все люди Поднебесной средь Четырёх морей – и рассудительные, и легкомысленные, и те, кто в печали, и не имеющие поводов печалиться, и знатные, и простые – нет меж ними различий. И те, что пили новогоднее лекарство Ту Су[54]54
Знаменитый китайский врач; лекарство, названное по его имени, вероятно, могли пить лишь знатные люди.
[Закрыть], выглядят так, будто макнули усы в сусло, а другие, вместо того, чтоб толочь рис на лепёшки-кагамимоти[55]55
Круглые рисовые лепёшки, символизирующие новое солнце; непременный атрибут новогоднего убранства дома. Под китайским влиянием японцы отмечали Новый год по лунному календарю, но солярная символика Нового года как праздника солнечного цикла сохранилась в обрядности.
[Закрыть], трамбуют улицу задницей[56]56
Игра слов – моти – рисовая лепёшка из сваренного на пару и отбитого риса, кагамимоти – круглая лепёшка из моти, символизирующая новое солнце в новогоднем празднике, сиримоти может обозначать как «упасть на задницу», так и «плясать до упаду».
[Закрыть], всяк празднует, как может, и вроде бы со вчера ничего не изменилось, и небо всё так же затянуто серой пеленой, но перед домами на широких улицах столицы красуются сосны[57]57
«Перед домами… красуются сосны» и т. д. – цитаты из 19-го дана «Записок на досуге».
[Закрыть], дома обмотаны ритуальными верёвками из соломы – знаком долголетия. Вчера до полночи стучали в ворота, непонятно зачем, все носились так, что ноги летели над землёй, а прошла лишь ночь – и всё по-другому, сердца трепещут, все забывают о том, что последний день года снова придёт, молятся о долгом веке в тысячу, десять тысяч поколений, не помышляя о том, что когда-нибудь умрут. Печалятся о десяти тысячах вещей, гонятся за славой и богатством, что подобны утренней росе, в вечернюю пору жизни отдают свою любовь детям, и так по кругу, по кругу, как муравьи бегают по венцу ступы, раз за разом повторяют одно и то же, желают друг другу века в пятьсот восемьдесят лет и семь смен цикла[58]58
Одно из традиционных пожеланий долголетия. 7 смен 60-летнего цикла (420 лет) и 580 лет вместе составляют 1000 лет, то есть желают жизни в тысячу лет.
[Закрыть], и ни на короткий миг не появится в сердце у них осознание осенних ветров[59]59
Здесь обыгрывается омофония слов аки «осень» и аки «надоедать, пресыщаться», то есть данный отрывок можно понять как «люди никогда не пресыщаются этим миром».
[Закрыть] этого мира. Иккю казалось всё это странным, и он думал: «Какая глупость! Они думают, будто бы цветение „утреннего лика“, что цветёт от рассвета до полудня, вечно, подобно бабочке-однодневке, воспарившей в небо в мире, где радость недолговечна, для них Новый год – это ведь лишь золотая обёртка для дерьма! Всё рассеется с дымом времён, в мгновение ока![60]60
Цитата из 10-го дана «Записок на досуге»: «Когда же в дому на славу потрудились плотники и столяры, когда в нём на каждом шагу попадается чудная, диковинная китайская и японская утварь… глазам становится тяжко и больно. И что же – жить здесь всегда? Посмотришь и скажешь: а ведь всё это рассеется вместе с дымом времён, в мгновение ока».
[Закрыть] Ну я им покажу!» – пошёл на кладбище, подобрал валявшийся там череп, насадил на бамбуковую палку – а время было на рассвете первого дня года – и принялся ходить по столице, в каждом доме вдруг просовывал этот череп в дверь со словами: «Поберегись! Поберегись!» Люди в суеверном ужасе захлопывали двери и ставни, и потому-то сейчас люди запирают окна и двери в первые три дня года.
Какой-то человек увидел Иккю и сказал:
– «Поберегись!» – лучше и не скажешь! Как бы ни праздновали, как бы ни украшали дом – в конце все станут такими. Но это ведь просто такой обычай – не ошибаетесь ли вы, когда суёте этот свой ужасный череп в дома, где празднуют и веселятся? – на что Иккю сказал:
– Так ведь и я о чём! Я ведь тоже в честь праздника всем показываю эту голову! Вот как вы понимаете, что такое «Благостно!»?[61]61
«Благостно!» (или «Радостно!», «Чудно!») – мэдэтаси. Иккю играет словами: мэ дэтаси может быть понято как «дева выходит (из Небесной пещеры)» и как «глаза выходят (из глазниц)».
[Закрыть] Говорят, это пошло с тех пор, как Великая богиня Аматэрасу открыла дверь Небесной пещеры, но более благостного вида, чем у этого черепа, просто не бывает! – и тут же сложил стихи[62]62
В этом стихотворении никугэнаки может быть понято как «не ужасный» либо же «без признаков мяса», а анакасико – как «удивительный, внушающий восхищение» либо же как «с удивительными дырами».
[Закрыть]:
Вовсе не ужасный,
Этот череп
Великолепен!
Благостнее этой
В мире вещи нет!
Без остатков мяса
Этот череп
Красиво зияет глазницами
Настолько пустоглазой
В мире вещи нет!
Никугэнаки
Коно сярэко:бэ
Анакасико
Мэдэтакукасику
Корэёри ва наси
А после того сказал:
– Смотрите на это, люди! Вот остов с пустыми глазницами – это ваше веселье! Все об этом и без меня знают, но, прожив вчерашний день, по привычке отгораживаются завесой дня сегодняшнего. Не видно глазами, что этот мир текуч, как стремнины реки Асука[63]63
Цитата из 25-го дана «Записок от скуки».
[Закрыть], и хочу предостеречь людей, что не страшатся воя ветров[64]64
«Люди не страшатся воя ветров» – цитата из «Кокинсю».
[Закрыть]. Пока человек не становится как вот это – праздновать нечего!
И все, слышавшие это, говорили: «Надо же, какой великий мудрец!» – и не было таких, кто бы не почтил его.
Иккю пошёл на кладбище, подобрал валявшийся там череп, насадил на бамбуковую палку и принялся ходить по столице, в каждом доме он просовывал этот череп в дверь со словами: «Поберегись! Поберегись!»
5Как преподобный Иккю читал наставление у гроба князя-даймё
В какой-то западной провинции скончался один даймё. Перед кончиной своей он говорил:
– Когда я умру, не нужно никаких буддийских церемоний. Пригласите лишь для наставления-индо дзэнского учителя Иккю, что живёт в Мурасакино. А более я ничего не желаю! – с теми словами и умер. Чтоб исполнить последнюю волю усопшего, спешно послали гонца в столицу и пригласили Иккю. Гонец как раз застал Иккю в храме.
– Ничего нет проще! – ответил Иккю на просьбу, и вместе с гонцом поскакали они из столицы. Решили, в какой день проводить похороны, и тут разнеслась весть: «Этот знаменитый преподобный Иккю из Мурасакино прибыл в наш край, чтоб читать наставление такому-то даймё!» – и все люди в окрестных землях и островах, слышавшие об этом, спешили туда так, что ноги летели над землёй, знать и чернь – все валили толпой, чтоб послушать наставление Иккю. На похоронах с неба сыпали цветы, а землю устилали парчой, такие роскошные были похороны, что не передать словами, и вот, в назначенный для того день толпились и толкались десятки тысяч собравшихся на зрелище людей с единой мыслью: «Непременно нужно услышать, что же за наставление произнесёт Иккю!»
Вот вынесли богато изукрашенный погребальный паланкин, и Иккю подошёл к гробу и почтил его молчанием. Все думали: «Вот, сейчас!» – и прислушивались, а Иккю не произнёс ни слова. Посмотрел в небо и открыл рот, потом посмотрел на землю и рот закрыл, с тем и пошёл оттуда. Вдова того даймё, его дети, вассалы их рода стали хватать его за рукава одеяний со словами: «Что ж это за дела! Скажите хоть слово!» Прочие люди, что собрались на зрелище, тоже были разочарованы, тогда Иккю сложил одно стихотворение и направился в сторону столицы. Поделать было нечего, и люди прочитали то стихотворение, а в нём говорилось:
Ничего я не знаю
О том ученьи,
Что помогает в перерожденьях,
А уповаю лишь на
Эти два знака: «ОМ!»
Варэ ва тада
Госэ но осиэ о
Сирану нари
Аун но нидзи но
Ару ни макасэтэ
Все слышавшие это люди лишь молча восхитились: «Вот это монах, которого ничем не проймёшь, – не скажет ни „О!“ ни „М!“»
6Как преподобного Иккю монахи разных школ просили написать славословия: Куродани, Хоккэ, Эйгандо
Преподобный Иккю был знаменитым подвижником, его почитали монахи всех буддийских школ, и не было такого, чтоб какой-нибудь святой старец не выказал ему уважения. Как-то раз зашёл он в Куродани[65]65
Куродани – местность на востоке Киото, в Окадзаки. Там находится буддийский храм Ясного света – Ко:мё:дзи, где проповедовал Хонэн.
[Закрыть], монахи из того храма заметили его и говорили между собой:
– Это ведь тот самый дзэнский учитель, которого называют воплощённым Буддой нашего времени! Как вовремя! Нужно его просить написать славословия к изображениям Шаньдао и Хонэна, что почитаются в нашем храме! Замечательно будет показать школе Нитирэн, в которой грозят адом за вознесение имени будды Амиды, что и такой прославленный учитель из школы Сердца Будды[66]66
Другое название буддийского направления Дзэн.
[Закрыть] тоже с почтением относится к нашим святым! У него легко всё получается, его-то и нужно просить! – так советовались они, и в один голос решили: «Так тому и быть!» – пригласили Иккю к настоятелю, достали те изображения и попросили написать славословия. Как они и надеялись, он сказал:
– Это несложно!
Тут же перед ним поставили тушечницу и развернули свитки с изображениями. Он взглянул на них, взял кисть и написал над изображением великого учителя Шаньдао:
В век упадка Закона появился Шаньдао,
Перерождение будды Амиды.
В смутное время наставляет злонравных,
Всё живое перерождается буддой.
А к изображению святого Хонэна подписал:
Такие строки он набросал в один миг, после чего сказал:
– Готово!
Все несказанно обрадовались:
– Эти два будды – из школы Чистой земли, и, если бы такие славословия написал кто-нибудь из наших, последователи Нитирэна бы смеялись, что мы сами себя хвалим. Как хорошо получилось! – показывали эти свитки монахам из школы Нитирэна и очень ими гордились.
В то время школы Нитирэна и Чистой земли особенно враждовали между собой, были они подобны злобным псам, готовым вцепиться друг в друга, или быкам с налитыми кровью глазами. Последователи Нитирэна, увидев те славословия, злились и ревновали Иккю, но один из них как-то сказал:
– Нет-нет, у Иккю не может быть склонности к каким-то отдельным школам! Давайте нарисуем изображение великого святого Нитирэна и попросим его подписать! Непременно он хорошо напишет!
Другие согласились: «Да, так и нужно сделать!» – в великой спешке нарисовали изображение, отнесли к Иккю и попросили его написать славословие. Он же, будучи светел душой, сказал: «Это несложно!» Развернул свиток и рассмеялся:
– Какая-то маленькая у вас картинка, и жёлтый цвет рясы какой-то странный!
Те люди ему отвечали:
– Да, так и есть. Хотели мы сделать красивый большой портрет, но на днях увидели те славословия святым Чистой земли, и стало нам обидно. Вот мы спешили нарисовать, чтобы дать вам подписать. Напишите поскорее славословие! – и Иккю сказал:
– Хорошо! – и переделал славословие, которое он ранее писал для Хонэна:
А на обороте подписал:
«Монашек, монашек, маленький монашек, извалялся монашек в соевой муке!»[69]69
Детская песенка того времени, использовавшаяся во время игры.
[Закрыть]
В то время настоятель храма Эйкандо[70]70
Так называли храм Дзэнриндзи, расположенный в западной части Киото, по имени его основателя, монаха Эйкана.
[Закрыть] прослышал о том, какие чудесные славословия написал Иккю в Куродани, позавидовал: «Нужно бы и нам такое к сокровищам нашего храма!» – и решил: «Раз он так отзывчив, можно его просить подписать что-нибудь и нам». Созвал всех монахов и стал с ними держать совет. Один из них сказал:
– Что там рассуждать! Есть в нашем храме старинное изображение основателя нашей школы великого учителя Шаньдао, наполовину золотое, его и нужно попросить подписать!
Тут все разом заговорили:
– Да, именно это драгоценное изображение, что передавалось многими поколениями монахов, – лучше и не придумаешь! Вот ты и иди с ним к Иккю! – вручили ему изображение великого учителя Шаньдао, нижняя половина одежд которого была окрашена золотом, и отправили к Иккю. Тот монах пришёл к Иккю и сказал:
– Услышали мы, какие чудесные славословия вы написали в Куродани, захотелось и нам такие, за тем я к вам и пришёл. Подпишите, пожалуйста, вот этого Шаньдао!
– Это вовсе несложно! – отвечал Иккю, развернул свиток, рассмотрел, стоя что-то черкнул кистью, свернул, как было, и вручил тому монаху.
– Спасибо за такое одолжение! – почтительно сказал монах и поспешил назад в Эйкандо и рассказал настоятелю, как всё было.
– Какой всё-таки добрый монах! Исполнилось наше желание! Зови всех, насладимся зрелищем!
Монах обошёл храмовые постройки, созвал всех, и те тут же сбежались в нетерпении. Вот повесили картину в доме настоятеля, и все собравшиеся увидели, что на картине надписано очень большими буквами:
Кажется странным —
Ряса должна быть черна —
Но вдруг пожелтела!
Неужели Шаньдао
Пролил на себя горшок?
Курокаран
Коромо но сусо но
Ки ни пару ва
Дзэндо: дайси
Хако о тару раму
Все присутствующие рассмеялись. Были такие, кому не понравилось, были и такие, кто искренне радовался, и до сих пор то изображение очень известно.
7Как монах-ямабуси спорил с Иккю о чудесах, а также о молитве, утихомирившей лающего пса
Иккю раз пошёл в Сакаи, и на переправе через реку Ёдо на корабле повстречал монаха-ямабуси. Тот спросил:
– Господин монах из какого учения?
Иккю отвечал:
– Я из учения Дзэн.
Тот монах сказал:
– В Дзэн таких чудес не делают, как у нас!
Иккю сказал:
– Да и у нас чудес хватает. А покажите-ка, что там у вас за чудеса!
– Вот, я силой буддийского Закона на носу этого корабля вызову молитвой Фудо![71]71
Санскр. Ачаланатха, т. е. Недвижимый (яп. Фудо-мё:о:) – буддийское божество, один из защитников Учения. Изображается на фоне нимба из языков пламени, с верёвкой для связывания заблуждений в левой руке и мечом для их усечения – в правой. При нём состоят помощники – Конгара и Сэйтака. См. также «Повесть о доме Тайра», св. 5, «7. Страсти Монгаку»: «Нас зовут Конгара и Сэйтака, мы посланцы светлого бога Фудо и явились сюда по его повелению…».
[Закрыть]
И появился сначала Конгара, потом Сэйтака, тёр монах чётки изо всех сил – сидящие на корабле вовсю вперили глаза – и тут, как он и говорил, на носу корабля вдруг из огня и дыма возникло изображение Фудо!
Довольный ямабуси сказал:
– Все видели? – и все поразились, лишь Иккю вёл себя так, как будто бы ничего особенного не случилось.
– Что, дзэнский монах, можешь сотворить чудо вроде этого? – сказал ямабуси после этого.
– Я сотворю чудо – извергну из себя воду, погашу огонь и заставлю исчезнуть изображение Фудо! А ты попробуй помолиться изо всех сил! – И помочился от души на пламя и дым, что окружали изображение Фудо. Тут огонь померк, вышли силы у ямабуси, и все, увидев такое чудо, поклонились.
А когда они спустились на берег и только собрались идти – вдруг навстречу им выбежала огромная собака, что лаяла так, что было слышно в горах и долинах. Тут ямабуси сказал:
– Слушай, друг, хоть я и проиграл в том состязании, дай-ка я сейчас успокою эту собаку и приманю её силой своей веры. Как тебе это?
Иккю на это:
– Это как раз очень просто, но ты попробуй, помолись. Если она к тебе не подойдёт, я что-нибудь сделаю.
Ямабуси с шумом тёр свои чётки и молился, а пёс всё не успокаивался и не подошёл ни на шаг. Ямабуси подходил и справа, и слева, и со всех сторон – «Заткните пасть этому псу, абира, ункэн, совака-совака[72]72
Абира, ункэн – часть молитвы Дайнити-нёрай (санскр. Махавайрочана) – будде Великого Солнца. Совака (санскр. сваха) – часть мантр, священных формул, используемых для достижения просветления.
[Закрыть]» – но собака всё лаяла. Иккю уже стало смешно, он сказал:
– Оставь уже этого пса. Тут ни Абира, ни Ункэн, ни Совака не помогут, лучше уж я сам успокою и приманю эту собаку, – достал из-за пазухи жареные рисовые колобки, заготовленные на обед, и показал псу. «Коро-коро-коро!» – позвал он его. Хоть и очень злой был тот пёс, но, увидев жареные колобки, живо завилял хвостом и подбежал, а у ямабуси душа ушла в пятки. «Надо же, как ловко!» – восхитились те, кто там был, с тем и разошлись.
Иккю достал из-за пазухи жареные рисовые колобки, заготовленные на обед, и показал псу: «Коро-коро-коро!» – позвал он его. Хоть и очень злой был тот пёс, но, увидев жареные колобки, живо завилял хвостом и подбежал, а у ямабуси душа ушла в пятки.
8Как Иккю бросил мёртвую женщину в реку Камо, а также о том, как она обрела просветление
У некоего человека почила жена, а перед смертью сказала: «Дожив до этих лет, не ведала я ни о Будде, ни о Законе, так и приходится умирать. А женщина ведь особо грешна, и неспокойно мне за свою будущую жизнь. Ходят разговоры, что Иккю из Мурасакино – это Бодхидхарма нашего времени, и хочу получить посмертное наставление-индо от него!» – так молила она, и супруг её и дети с плачем направились к Иккю и рассказали ему о том.
– Если, до таких лет дожив, не знала о Будде и Законе, то обычным образом её наставить будет непросто. Но всё-таки дам я ей фразу-наставление, при помощи которой она спасётся. Устроим ей погребение в воде, так что несите её к реке Камо! – Тут же встал и пошёл с ними к реке. Сказал:
– Давайте тело! – привязал к шее покойной верёвку, взвалил на плечо и, встав на берегу, возгласил: – Остановить лодку на ночь с любимым, у слиянья двух рек, чтоб волна нам была изголовьем… Такова быстротечная жизнь – не просыпаясь, видеть сон о плывущем мире…[73]73
Цитата из пьесы театра Но «Эгути». В переводе Т. Соколовой-Делюсиной: «Нам для утех любовных ложе-ладья // и волны-изголовье. Теченье жизни нас несет привычно // не ведаем, что мир наш – только сон, // и право, безотрадна наша участь» (см. [Тысяча журавлей 2005]).
[Закрыть] – и с этими словами швырнул труп в реку и пошёл домой.
Супруг и дети покойной оторопели, и в смешанных чувствах рассудили: «Это ведь всего лишь фраза из пьесы „Эгути“! Разве можно достичь просветления от этого?» – достали труп, предали земле и попросили преподобного из какого-то храма произнести наставление.
С того вечера тот муж и дети его затряслись, как в лихорадке, и приснился им сон – как наяву явилась к ним покойная и говорила: «Я обрела плод Учения благодаря наставлению Иккю, а из-за вашего усердия и наставления того преподобного я снова блуждаю во тьме[74]74
«Пребывание во тьме» (тю:ин или тю:у) – буддийский термин, обозначающий период пребывания покойного во тьме, между смертью и новым рождением. Этот период длится 49 дней, каждые семь дней проводятся поминальные службы.
[Закрыть]. Просите Иккю снова, не то и мужа, и детей я возьму за руку и уведу за реку Сандзу![75]75
В народных представлениях о потустороннем мире путь умершего лежит через реку Сандзу – реку Трёх Путей, на том берегу которой его поджидают Дацуэба – Старуха, отнимающая одежды, и Старик, подвешивающий одежды, – Кэнъэо:. Она срывает одежду с мертвеца, а он вешает одежду на ветвь дерева, по сгибанию ветви определяя тяжесть грехов покойного.
[Закрыть]»
Муж и дети опомнились: «Ну надо же!» – пошли к Иккю и рассказали обо всём. Он отказался ещё раз идти:
– Я уже раз её наставил, а вы просили ещё кого-то!
Но супруг с детьми так плакали и молили, что он сжалился:
– Ну что уж, раз так! – наказал вырыть труп, снова пошёл к реке, встал на берегу и сказал: – Подобно каштану, что роняет плоды в воды великой реки, лишь тело отбросив – можно спастись![76]76
Смысл стиха здесь основан на игре значений омонимов (какэкотоба) – яп. ми – «плод», также «тело».
[Закрыть] – и швырнул труп в воду. В тот же вечер она вновь явилась им во сне: «Благодаря прекрасному наставлению – я спасена!» – и улетела от них на белом облаке в сторону Запада[77]77
Аллюзия на пьесу театра Но «Эгути», где куртизанка, посмертно обретя просветление, улетает на облаке.
[Закрыть]. Все думали, что то была завидная доля.
