Текст книги "Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники, 1985-1991"

Автор книги: Аркадий Стругацкий

Соавторы: Борис Стругацкий,Виктор Курильский,Светлана Бондаренко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 41 страниц)

В середине 50-х годов И. Ефремов создал свой знаменитый роман «Туманность Андромеды», и именно с его появлением стало ясно, что фантастике под силу решать сложные философские проблемы. <…> «Мы построим такое общество, где человек получит все…» – как бы говорит в романе Ефремов. И вот тут-то возникли Стругацкие. «Мы построим справедливое общество, где человек получит все… Но как он этим распорядится?» – спросили они, и это смещение акцентов определило, на наш взгляд, тот шаг вперед, который сделала в творчестве Стругацких вся мировая фантастика. Обитателю романов и повестей Стругацких (а герои часто там кочуют из сюжета в сюжет) бывает хорошо, плохо, страшно, смешно, безнадежно… <…> Нам представляется, что творчество И. Ефремова – это творчество, имеющее предметом идею, философское понятие, что его произведения суть беллетризованные эссе и трактаты на тему о всемогуществе Человека. Стругацкие же вернулись к «просто человеку», сила которого заключена в способности отказаться от всемогущества, который интересен сам по себе, а не как зеркало, так или иначе отражающее идеал. Ефремов мечтает о человеке, равном богу по возможностям, и поет такого человека. <…> У Стругацких со всемогуществом отношения складываются куда напряженнее. И дело даже не в том, что их Румата или Максим меньше могут, чем, например, Дар Ветер, – вовсе нет! Стругацкие будто нарочно рассказывают, как их героев не берут ни пули в упор, ни копья, ни яды, ни радиоактивные пустыни. И могут они многое. Что передвигаются они в космосе с неограниченной скоростью, то это такая само собой разумеющаяся мелочь, что о ней и не стоит говорить… Вот только богов из Максима, Руматы или Сикорски, к счастью, не получается. Иначе бы Румате пришлось спокойно смотреть, как убивают книгочеев, как дрессируют на живом «материале» воспитанников школы палачей, как по трупам идет к власти жуткий министр охраны короны дон Рэба. А Сикорски, который тоже может все, обречен до конца своих дней мучиться тем, что убил, руководствуясь интересами всей земной цивилизации, некоего Льва Абалкина, который, похоже, был агентом таинственных Странников… Эти примеры были взяты из романа «Трудно быть богом» и повести «Жук в муравейнике». Но, как нам кажется, в наиболее концентрированном виде отношение Стругацких к всемогуществу (как к качеству вторичному по сравнению с совестью) представлено в крохотной вставной новелле в повести «Понедельник начинается в субботу».

<…>

В этой иронической энциклопедии издержек советской и западной фантастики немаловажное место занимает некий мальчик, поучительно изрекающий прописные истины. Его назидательный тон, способность пространно, в сложных синтаксических конструкциях, с массой уточнений и исторических деталей отвечать на любой простой вопрос немедленно вызывает у читателя ассоциации с героями И. Ефремова, которые изначально замыслены как философы – профессионалы или любители. Так, замечание о том, что взрослым надо говорить «вы», вызывает у него нечто подобное коротенькому нудноватому монологу: «Ах, да, припоминаю. Если мне не изменяет память, так было принято в Эпоху Принудительной Вежливости. Коль скоро обращение на „ты“ дисгармонирует с твоим эмоциональным ритмом, я готов удовольствоваться любым ритмичным тебе обращением».

Нам кажется, что увидеть здесь лишь пародию на стилистику Ефремова явно недостаточно. Пародируется не только стиль, но и нечто большее – пародируется явный схематизм, непредставимость ефремовских героев в реальной ситуации, их – вот уж подлинно! – полупрозрачность… Особенно эти качества заметны тогда, когда их носитель увиден, что называется, по-человечески: «Славный это был мальчуган, очень здоровый и ухоженный…» Такому явно не по летам основательная квазинаучность, какой наделяется он в пародийной ситуации. Обращает на себя внимание эпитет «ухоженный» – именно так хочется определить весьма существенное качество ефремовских героев, демонстративно красивых, физически здоровых (еще хочется оказать – холеных)… Обо всех героях Ефремова можно сказать, что физический и душевный комфорт для них разумеются сами собой. Например, в «Сердце Змеи» астролетчики не мыслят себя без спортзала, акробатики, танцев и ЭМСР – электромагнитного скрипкорояля (!), как для несведущих поясняет автор. Все они «…смуглые, сильные, уверенные, с гладкой кожей, которую дает человеку лишь здоровая жизнь на воздухе и солнце». Да и сами о себе они говорят так: «Все мы просты, ясны и чисты».

Нам представляется, что когда-нибудь фантастоведы, историки и социологи найдут причины того колоссального успеха Ефремова, каким он пользовался в конце 50-х годов и в первой половине 60-х, и, возможно, будет уловлена связь между общественными настроениями в краткий период «оттепели» и романтической «простотой, ясностью и чистотой» героев И. Ефремова. Явно или неявно писатель откликался на социально-утопический заказ изобразить мир, где ничего не надо бояться, где страху – постоянному, непрерывному, изматывающему – нет места. И не случайно мальчуган, встреченный Сашей Приваловым, вообще не знает, что такое страх. Так, на вопрос, что скрывается за железной стеной, он отвечает: «…Она разделяет два мира – Мир Гуманного Воображения и Мир Страха перед Будущим. – Он помолчал и добавил: – Этимология слова „страх“ мне тоже неизвестна». Ориентация образа мальчика, безусловно, имеющего пародийный характер, на стиль и суть героев Ефремова ясна любому читателю «Туманности Андромеды» и «Сердца Змеи». Такой читатель обязательно вспомнит Эру Великого Кольца или же Эпоху Разобщенного Мира и прочие дефиниции в трактовке прошлого и будущего по этим произведениям.

<…>

Завершая наш краткий анализ некоторых аспектов творчества Стругацких, скажем, что вся современная советская фантастика развивается под несомненным их влиянием. Именно Стругацкие своими поисками в области гуманизма и нравственности потеснили научно-логизированный подход к фантастике, свойственный И. Ефремову, вернули фантастике ее право быть прежде всего художественным творчеством, столь же сложным и неоднозначным, как и сама жизнь.

Статья Вадима Казакова «Время учителей», под псевдонимом опубликованная в первом номере журнала «Советская библиография», освещала проблемы, поднятые в ОЗ.

Из: Снегирев Ф. Время учителей

<…>

Чтобы увидеть и понять, надо определить верный угол зрения. Как трактовать роман? По Священному Писанию? По Булгакову? По свежей периодике, забитой проблемами «неформалов» и педагогическими дискуссиями? А может быть, это просто интеллектуальная «игра в бисер»? Или «рагу» из идей и ситуаций, не реализованных (или не так реализованных) Стругацкими ранее?

Думается, что все эти точки зрения следует использовать в совокупности, иначе мы обречены утонуть в бездне интерпретаций и ассоциаций (в том числе и тех, которые совершенно не предусмотрены Стругацкими) и безнадежно оторваться от понимания авторского замысла.

Изложенные ниже соображения есть чисто субъективная и по необходимости неполная точка зрения. Она может быть в чем-то неверной или даже вовсе ошибочной. С этим надо примириться – таков уж «производственный риск». Многозначность ситуаций, открытость текста, обилие вопросов без ответов – это норма зрелого творчества Стругацких, своего рода «визитная карточка» их произведений последних лет.

Перед нами довольно сложно организованный текст, в котором прихотливо перемешаны произвольно начатые и столь же произвольно оборванные сюжетные линии, пространственно-временная связь между которыми далеко не очевидна. Уже одно это может оказаться для читателя источником тоскливого недоумения, возрастающего от внешней неконгруэнтности линий «ОЗ» (сцен с Демиургом и Агасфером Лукичом) и дневника Мытарина.

<…>

Мысль о неадекватном восприятии и прямом искажении учениками идей Учителя прослеживается и в сценах с Иоанном и Прохором на Патмосе. Вот уж воистину: «Решительно ничего из того, что там записано, я не говорил!»

Еще одна деталь. В «библейских» фрагментах «Отягощенных злом» никакого Иисуса нет. Есть нейтральное «Он», столь же нейтральное «Назаретянин» и, что очень важно, «Учитель» (или «Рабби», что адекватно). Последнее из имен было в древней Иудее знаком наивысшего уважения. В созданном Стругацкими мире XXII века Учитель (тоже с большой буквы!) – один из самых почитаемых людей уже в силу своего статуса.

В записках Мытарина так же – Учителем – именуется по прошествии сорока лет Георгий Анатольевич Носов (Г. А.).

Теология Нового Завета Стругацких не интересует. Из евангельских текстов выделена, собственно, лишь одна сторона сюжета – Учитель и его ученики (или НЕ-ученики), решенная в духе вышеприведенных слов Иешуа. При этом многие канонические подробности Евангелий намеренно дезавуированы. Скажем, в Новом Завете не так уж много событий, в оценке которых все четыре евангелиста были бы единодушны. Второстепенный эпизод с отрубленным ухом раба есть везде. И этот-то эпизод в романе перевернут с ног на голову! Второй эпиграф к роману еще более подчеркивает вопиющее несоответствие версий Иоанна Богослова и Иоанна-Агасфера.

<…>

Смысл всех этих экскурсов в прошлое видится вот в чем. Один Учитель (даже экстра-класса) не в состоянии одной лишь силой своего Знания, своей Убежденности необратимо подвинуть социум к прогрессу (в понимании Учителя) и при этом застраховать свою педагогическую концепцию от искажений во времени. Но и не пытаться сделать это он не может! Неизбежны чудовищные извращения первоначального учения (в том числе – сделанные из самых благих побуждений). Из информации Иоанна о Мире Будущего Прохор сооружает Апокалипсис, из которого в свою очередь Петр Петрович Колпаков сооружает совершенный карательный механизм для полной ликвидации агнцев при наибольшем одновременном процветании козлищ… Знание перерождается в Миф. В опасный Миф. А что уж говорить о НЕ-учениках? Что нужно, чтобы Учитель, опередивший свое время, заглянувший за грань «перелома истории», был адекватно понят или хотя бы услышан? Неужели только крест?

<…>

Демиург ведет некий Эксперимент, моделирует некие социопсихологические ситуации, используя в качестве «полигона» достаточно условный Ташлинск. Нынешняя ситуация ясна: мы увязли в Настоящем, не будучи в силах оторваться от Прошлого. Мы должны найти правильный путь среди бесчисленного множества ошибочных. Мы отягощены злом. Все модели выхода, предложенные «абитуриентами», – тупиковые. Даже относительно безобидный (в сравнении с другими, конечно) Мир Мечты Матвея Матвеевича рождает, будучи проигран «в натуре», совершенно дикую кафкианскую ситуацию. Псевдо-Учителей в распоряжении Демиурга уже достаточно. Ему нужен хотя бы один, но настоящий. Демиург ищет Учителя, а значит – ищет Человека, умеющего мечтать безопасно для окружающих. И такой Человек появляется.

«Тогда вышел Иисус в терновом венце и в багрянице. И сказал им Пилат: „Се Человек!“» (Евангелие от Иоанна). Реплика Агасфера Лукича: «Эссе Хомо!», сопровождающая появление Г. А. с покалеченной рукой и с пластырем, – это еще один мостик от фантасмагорического мира «ОЗ» в мир 2033 года.

<…>

Ташлинск 2033 года – это микромодель всей нашей страны, продвинутая на два поколения вперед. Кое-что изменилось. Видимо, улучшилось дело с экономикой. Несколько смягчились нравы в юриспруденции. Довольно успешно освоена печатью гласность (впрочем, не без издержек и лакун). И, разумеется, существует Г. А. Носов – прирожденный Учитель. И его ученики. И ученики его учеников…

Но мир этот нездоров. Это вовсе еще не победа, а лишь канун новой перестройки. Преданность лицеистов своему Учителю не заменит понимания. Уважение горожан может легко переродиться в озлобление. Все завоевания еще очень и очень нестабильны, нетерпимость тяготеет над Ташлинском. Понять ее корни можно, оправдать – нет.

<…>

Писатель и литературовед Александр Мирер во втором выпуске фэнзина «Плюс-минус бесконечность» в интервью «Когда плакать не дают…» упоминает свои работы по АБС.

Из: Мирер А. «Когда плакать не дают…»

<…>

– Тут намечается такая статья о двух произведениях Стругацких вместе – «За миллиард лет до конца света» и «Град обреченный». Эти работы ведь чем-то смыкаются, между ними завязан какой-то узелочек. Разница только в том, что в «Миллиарде…» – это узкая тема, это одна ситуация возможности и невозможности творчески работать, а в «Граде…» – более широкая, но примерно та же самая. Если взять главного героя, Андрея, он ведь все время прокручивается через разные работы. <…> Причем, чем у него работа более престижная и творческая, тем он хуже работает. Когда человек вроде бы пошел по широкой дороге, у него снова получаются «кривые, глухие окольные тропы».

– Но кончается тем, что Андрей проходит первый круг эксперимента и выходит на новый…

– Ну, это обычные штучки Стругацких. Они всегда стараются писать открытые вещи, в том смысле, что конец не замыкает произведение, а оставляет нам с вами возможность придумать, что было дальше. Самый характерный в этом смысле – «Пикник на обочине», где вообще очень обидно: только слюну выпустил, чтобы жевать, а все кончилось… Давайте, дальше думайте сами. А в «Граде…» четыре смены работ – это четыре смены внутренних состояний. Пока он был мусорщиком, хоть он и был узколобым сталинистом, он был все-таки внутренне свободен в своих приверженностях. Когда же он стал следователем, он стал уже работать на систему, причем не на ту систему, в которую верил, а на ту, в которой он жил. Когда он стал редактором, он стал опять крутиться между какими-то необходимостями. А с советником уже все ясно – он уже ясно формулирует, что карьерочку-то делать надо, отступать нельзя… Вот такие дела… Пожалуй, все…

<…>

В этом году у Авторов выходят следующие издания. Трехтомник в издательствах «Московский рабочий» и «СП „Вся Москва“» (т. 1: ПНВС, СОТ; т. 2: ПКБ, ТББ, ЗМЛДКС, ВНМ; т. 3: ГО, ОЗ). «Избранное» в двух разных составах и в тех же двух издательствах. В ленинградском отделении «Советского писателя» – два дополнительных тиража однотомника 1989 г. (УНС, ХС, ВГВ). В ленинградском «СП „Смарт“» вышли ВНМ и УНС. В симферопольском «Таврия: МИФ» – ВНМ. ГО вышел в московском издательстве «ДЭМ». Там же – сборник из ТББ и УНС. ПЛНПП под заглавием «Летающие кочевники» – в альманахе «Гея». ПИП – в симферопольском «МП „Пресс-информ“». Сборник избранных сценариев АБС «Пять ложек эликсира» – в «Науке». Сборник из ТББ и СОТ – в московском «Профиздат; СП „Спринт“». «Туча» и ПЖ-НВ – в сборнике «Поселок на краю Галактики» издательств «Наука» и «Текст». Четырьмя изданиями в «Книге» вышел сборник из ХС и ХВВ, и отдельно – ХС.

Первое издание пьесы ЖГП вышло в «Неве». ПИП вышел газетным изданием в московском «Зорком часовом». Первое издание «Песчаной горячки» вышло в севастопольском фэнзине «Фэнзор». Первое издание рассказа «Бедные злые люди» – в саратовской газете «Железнодорожник Поволжья». Первое издание пьесы «Без оружия» – в новокузнецком «Кузнецком рабочем». Сценарий ПНВС – в «Уральском следопыте».

Выходили следующие переводы АНа: Кобо Абэ «Тоталоскоп» в алма-атинском сборнике «Калейдоскоп»; Дж. Биксби «Мы живем хорошо» в сборнике «Те, кто уходят из Омеласа». Перевод АБС Х. Клемента «Огненный цикл» и АНа «Экспедиция „Тяготение“» – в сборнике Клемента «Огненный цикл» издательства «Мир».

АБС в этом году удостоены «Премии читательских симпатий» секции научно-художественной, фантастической и приключенческой литературы Ленинградской писательской организации, а также приза «Великое Кольцо» «Аэлиты-90» за УНС.

1991

Третьего января в «Независимой газете» публикуется статья АБС «Куда ж нам плыть?». Очень трудно определить ее жанр. Аналитическое эссе? Размышления о настоящем? Или все-таки о будущем? Нет, неспроста она имеет подзаголовок «Вопросы без ответов».

Из: АБС. Куда ж нам плыть?: Вопросы без ответов

<…>

Любой тоталитарный режим стоит – как на железобетонном фундаменте – на идее беспрекословного подчинения.

Беспрекословное подчинение установленной идеологии.

Беспрекословное подчинение установленному порядку.

Беспрекословное подчинение установленному свыше начальнику.

Человек свободен в рамках беспрекословного подчинения. Человек хорош, если он не выходит за рамки беспрекословного подчинения. Человек может быть назван умным, добрым, честным, порядочным, благородным, только лишь пока он не вышел за рамки беспрекословного подчинения.

Шла дрессировка. На гигантских пространствах Земли и на протяжении многих лет шла титаническая дрессировка миллионов. Слово «роботы» не было тогда еще в ходу. Слово «программирование» было неизвестно либо известно только самым узким специалистам. Так что это следовало бы называть дрессировкой человеков, но называлось это воспитанием масс.

Человек, как и всякое живое существо, включая свинью и крокодила, поддается дрессировке. В известных пределах. Его довольно легко можно научить называть черное белым, а белое – красным. Он, как правило, без особого сопротивления соглашается признать гнусное – благородным, благородное – подлым, а подлое – единственно верным. Если его лишить информации и отдать – безраздельно! – во власть тайной полиции, то процесс дрессировки можно вполне успешно завершить в течение одной-двух пятилеток. Если установить достаточно жесткое наказание за выход (сознательный – невольный, от большого ума – от явной глупости, с целью подрыва или без – все это несущественно) из рамок беспрекословного подчинения, то человека можно даже приучить думать, что он живет хорошо (в полуразвалившейся избе, с лопухами вместо яблонь и с пенсией одиннадцать рублей ноль четыре копейки). Только не надо церемониться! Если враг не сдается, его уничтожают. Если друг – тоже.

Джордж Оруэлл ничего не предсказал. Он только фантазировал на хорошо уже разработанную тему, разработанную до него и не им, а специалистами-дрессировщиками по крайней мере четырех стран. Но он правильно назвал то, что происходило с дрессируемым человеком. Он ввел понятие «двоемыслие».

В тоталитарном мире можно выжить только в том случае, если ты научишься лгать. Ложь должна сделаться основою всех слов твоих и всех поступков. Если ты сумеешь возлюбить ложь, у тебя появится дополнительный шанс на продвижение вверх (вкуснее жрать, пьянее пить, слаще спать), но как минимум ты должен научиться лгать. Это не даст тебе абсолютной гарантии выживания (в тоталитарном мире абсолютной гарантии нет вообще ни у кого), но это увеличит вероятность благоприятного исхода, как сказал бы специалист по теории вероятности.

Воображение рисует целые поколения людей «со скошенными от постоянного вранья глазами». Действительность проще и скучней. (Действительность всегда скучнее воображения, поэтому мы зачастую не понимаем прорицаний даже тогда, когда они по сути своей верны.) Действительность демонстрирует нам хорошо выдрессированного человека, у которого способность и умение лгать перешли уже на уровень инстинкта. Он всегда и совершенно точно знает, что можно говорить и что нельзя; когда надо разразиться аплодисментами, а когда надо сурово промолчать; когда сигнализировать в инстанции надлежит немедленно, а когда можно рискнуть и воздержаться; когда задавать вопросы совершенно необходимо, а когда нельзя их задавать ни в коем случае. Без всякой специальной подготовки он годен работать цензором. И даже главным редактором. И вообще – идеологом.

Он до такой степени пропитан идеологией, что в душе его не остается более места ни для чего другого. Понятия чести, гуманности, личного достоинства становятся экзотическими. Они существуют только с идеологическими добавками: честь – рабочая, гуманность – пролетарская, достоинство – подлинного арийца.

Поскольку ложь объявлена (и внутренне признана!) правдой, правда должна стать ложью… ей просто ничего более не остается, как сделаться ложью… у нее вроде бы попросту нет другого выхода…

Однако дрессированный человек, раб XX века, находит выход. У него арестован и расстрелян – «десять лет без права переписки» – любимый дядя, убежденный большевик с дореволюционным стажем, который, разумеется, ни в чем не виноват, он просто не может быть в чем-либо виноват!.. Но в то же время органы не ошибаются, они просто не могут ошибаться… И остается только одно: хранить в сознании обе эти правды, но таким образом, чтобы они никогда друг с другом не встречались. Вот это искусство не позволять двум правдам встречаться в сознании и называется «двоемыслием».

Двоемыслие помогает выжить. Двоемыслие спасает от безумия и от смертельно опасных поступков. Двоемыслие помогает сознанию рационализировать совершенно иррациональный мир. Двоемыслие поддерживает в глупом человеке спасительный уровень глупости, а в ловком человеке – необходимый уровень нравственной увертливости. Двоемыслие – полезнейшее благоприобретенное свойство дрессированного человека. Оно продляет жизнь в условиях тоталитарной системы. И оно продлевает жизнь самой тоталитарной системы. Ибо, окажись человек неспособен к двоемыслию, тоталитарные системы вместе со своими подданными убивали бы сами себя, как убивают сами себя штаммы наиболее беспощадных вирусов, вызывающих пандемии.

Почему никто из великих прорицателей начала века не предсказал этой пандемии двоемыслия?

Может быть, они были излишне высокого мнения о человеческих существах? Нет, этого не скажешь ни об Уэллсе, ни о Хаксли, ни о Замятине.

Может быть, такое явление было слишком трудно себе представить? Может быть, находилось оно за пределами воображения? Отнюдь нет! Все это уже было в истории человечества – в эпоху тираний, рабовладения, да и недавно совсем – во времена средневековья, инквизиции, религиозных войн…

Видимо, в этом все и дело. Это было недавно. Память еще жива. Пример и назидание. Прошлое не повторяется. Прошлое миновало навсегда. Прошлое понято, все дурное в нем сурово осуждено – раз и навсегда. Грядет новое время, новый страшный мир – все новое в этом мире будет страшно и все страшное – ново!

Оказалось – нет. Страшное оказалось неописуемо страшным, а вот новое оказалось не таким уж и новым. Просто, как и в добрые старые времена варварства и невежества, все население опять разделилось на дураков и подлецов.

Дураки, как и встарь, не понимали, что с ними происходит, и дружно кричали, когда требовалось: Ура! Хайль! Банзай! Огня! Еще огня! Со всех сторон их убеждали, что они самые лучшие, самые честные, самые прогрессивные, самые умные, и они верили в это и были счастливы тем особенным счастьем, которое способны испытывать именно и только дураки, когда им кажется, что они наконец попали на правую сторону.

Подлецы… На самом деле в большинстве своем они были вовсе и не подлецы никакие, а просто люди поумнее прочих или те, кому не повезло, и они поняли, в каком мире довелось им очнуться. Мы называем их этим поганым словом потому только, что самые честные из них и беспощадные к себе называли себя именно так. Разве же это не подлость (говорили они) – все знать, все понимать, видеть пропасть, в которую катится страна, мир, и – молчать в общем хоре или даже иногда раскрывать (беззвучно) рот, дабы не уличили тебя во внутреннем эмигрантстве?..

<…>

Семьдесят лет мы беззаветно вели сражение за будущее и – проиграли его. Поэт сказал по этому поводу:

 
Мы в очереди первые стояли,
А те, кто после нас, – уже едят…
 

Идея коммунизма не только претерпевает кризис, она попросту рухнула в общественном сознании. Само слово сделалось срамным – не только за рубежом, там это произошло уже давно, но и внутри страны, оно уходит из научных трудов, оно исчезает из политических программ, оно переселилось в анекдоты.

Однако же коммунизм – это ведь общественный строй, при котором свобода каждого есть непременное условие свободы всех, когда каждый волен заниматься любимым делом, существовать безбедно, занимаясь любимым и любым делом при единственном ограничении – не причинять своей деятельностью вреда кому бы то ни было.

Да способен ли демократически мыслящий, нравственный и порядочный человек представить себе мир более справедливый и желанный, чем этот? Можно ли представить себе цель более благородную, достойную, благодарную? Не знаю. Мы – не можем.

В этом мире каждый найдет себе достойное место.

В этом мире каждый найдет себе достойное дело.

В этом мире не будет ничего важнее, чем создать условия, при которых каждый может найти себе достойное место и достойное дело. Это будет мир справедливости: каждому – любимое дело и каждому – по делам его.

Об этом мире люди мечтают с незапамятных времен. И Маркс с Энгельсом мечтали о нем же. Они только ошиблись в средствах: они вообразили, что построить этот мир можно, только лишь уничтожив частную собственность. Ошибка, надо признаться, вполне простительная по тем временам, если вспомнить, сколько яростных филиппик в адрес частной собственности произнесено было на протяжении веков. И если вспомнить, каким ореолом святости на протяжении веков окружена была идея раздать свое имущество бедным и уйти к Богу…

Маркс с Энгельсом, стремясь к замечательной цели, ошиблись в средствах. Эта ошибка носила чисто теоретический характер, но те практики, которые устремились ко все той же цели вслед за классиками, продемонстрировали такие методы, что теперь и сама цель смотрится не привлекательнее городской бойни. А новой цели пока никто еще не предложил…

Куда ж нам плыть?..

<…>

Первый выпуск нового альманаха фантастики «Завтра» был открыт обращением АНа к читателям. Фактически оно оказалось завещанием писателя…

АНС. К читателям альманаха «завтра»

Завтра.

Завтра – это почти наверняка завтра. Но не исключена возможность, что завтра перевернется во вчера.

Всю свою сознательную жизнь я мечтал о журнале НФ. Кажется, сейчас что-то проклевывается. Не журнал, но все-таки альманах, независимый от невежественных, смердящих, злокозненных влияний. Хорошо, мы стали независимыми. Что дальше?

«Завтра».

Честно говоря, я был против этого названия. Я бы предпочел название «Если». Но мои молодые коллеги (молодые! мне 65 лет, а этим молодым уже под пятьдесят…) настаивали на «Завтра». Что ж. Хоть горшком назови…

Вероятно, десятимиллионную (или больше?) армию любителей фантастики интересуют три главные проблемы:

1. Отражение в литературе страхов и отчаяния человечества в наше страшное и отчаянное время.

2. Попытки воссоздать в литературных образах те общественно-политические идеалы, к которым нам надлежит устремляться.

3. Простое, незамысловатое удовольствие.

О третьей проблеме говорить здесь не место. На мой взгляд, она включается в первые две. Не будем ее забывать как непременное условие при разрешении двух первых проблем.

Итак.

Если первая проблема так или иначе получила, получает и будет получать разрешение в бесконечном разнообразии форм «мрачного воображения», то решать вторую проблему фантастам оказалось не так легко.

Возможно, сыграла тут роль вековая традиция художественной литературы: сюжет должен быть трагичен. Значительное в этом смысле исключение – евангельское «смертию смерть поправ», однако в обозримом пространстве литературы достойного продолжения этой великой идеи нет. Даже булгаковский Мастер заслужил не Свет, а Покой.

В применение же этой идеи к мировой фантастике можно сказать только, что отчетливых граней между утопией и антиутопией, а также романом-предупреждением нет. «Черный» роман либо оставляет надежду, либо нет, а сильная утопия активно критикует методы достижения желаемого результата.

Тогда – что же? Великая школа великой литературы. Девица бросается в озеро, дама бросается под поезд, кто-то идет на каторгу, кто-то сходит с ума… Се ля ви. Чапаев уходит под волны Урал-реки, сраженный вражескими пулями, Тухачевский в подвале ЧКГБ обдает своими мозгами грязные кирпичи… Зритель, переключи свою программу на «Изауру». Или на «Королька». Твоя рука – владыка. Но «Завтра» не об этом. Насколько это от меня зависит.

Но учиться все-таки надо?

Во второй половине второго тысячелетия до нашей эры некто Моисей принес отчаявшемуся народу своему знаменитые десять заповедей.

Первые четыре в настоящем контексте (но только в настоящем!) интереса не представляют, а вот остальные… помните?

…Почитай отца твоего и мать твою.

…Не убивай.

…Не прелюбодействуй.

…Не кради.

…Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего.

…Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего… ничего, что у ближнего твоего.

Так вот. Примерно в то же самое время, три-четыре тысячи лет назад, на другом краю Ойкумены некто И в своих наказах определил моральные нормы для древних китайцев.

Я – не специалист по древнекитайской культуре. Возможно, И не есть имя автора, а название свода упомянутых моральных норм. Следует принять во внимание еще одно обстоятельство: формулировка древних евреев гораздо ближе и понятней нам, нежели странные, в каком-то смысле даже смешные древние воззвания с берегов Янцзы (тем более что и Янцзы называлась тогда как-то по-иному, и перевод с древнекитайского допускает неоднозначные толкования). Что же запрещалось кодексом И?

1. Весело отплясывать с утра и до утра во дворцах.

2. Распевать сладкие песни в чужих спальных покоях.

3. Злоупотреблять колдовством в достижении развратных целей.

4. Целью жизни своей ставить наложение рук на чужое богатство и на женскую красоту.

5. Проводить жизнь свою в похабстве и охоте.

6. Развращать нравы в смаковании разврата во время бесед.

7. Оскорблять в болтовне речения великих мудрецов.

8. Лгать во время бесед и выступлений.

9. Устранять себя и присных от пути добродетели.

10. Вести себя, взявши за пример разгульную молодежь.

И под всем этим категорично:

1. Если заповеди эти нарушает муж, гибнет семья.

2. Если заповеди эти нарушает государство, гибнет страна.

Давно истлели и обратились в глину кости Моисея и неведомого И.

Но сравните. И восчувствуйте.

Я не сомневаюсь, найдется немало граждан, кои объявят, что древние китайцы и (тем более) евреи им не указ, но я адресую эти строки читателям «Завтра».

Не может же быть, что мы все – сплошные идиоты!

Не убивайте.

Почитайте отца и мать, чтобы продлились дни ваши на земле.

Не пляшите с утра и до утра.

Возымейте иную цель жизни, нежели накладывать руку на чужое богатство и на женскую красоту.

Тысячелетия глядят на нас с надеждой, что мы не озвереем, не станем сволочью, рабами паханов и фюреров.

Морально поддержать вас хоть в какой-то степени на уровне человечности – главная задача альманаха «Завтра», как я ее понимаю.

В середине января АБС встречаются в Москве. Эта их встреча оказалась последней…