Текст книги "Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники, 1985-1991"

Автор книги: Аркадий Стругацкий

Соавторы: Борис Стругацкий,Виктор Курильский,Светлана Бондаренко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 41 страниц)

Этого Т. Засорина, далекая от литературно-издательской борьбы, могла и не знать (как наверняка не знает этого упомянутая ею наивная девушка-читательница), но вот что она, Т. Засорина, пишет дальше:

«Что касается „Сказки“… страсти вокруг нее были понятны восемнадцать лет назад, когда многое из нашей реальной жизни оставалось „за кадром“ литературы и журналистики. Сейчас наша печать, радио и телевидение открыто говорят обо всем. „Сказка“ в сравнении с этим – просто детский лепет».

М-да.

Не будем здесь останавливаться на том в общем-то прискорбном факте, что Т. Засорина, как и подавляющее большинство наших пропагандистов и контрпропагандистов, из рук вон скверно разбирается в сути и целях сатирической и фантастической литературы. Бедняжка, видимо, всерьез убеждена: ежели в печати появилась заметка о бюрократизме некоего директора НИИ, то надобность в литературной сатире на бюрократов от науки совершенно отпадает.

А остановимся мы вот на чем. Восемнадцать лет назад никаких страстей вокруг «Сказки» не было и быть не могло. «Сказка» была направлена против вопиющих издержек научно-технического прогресса в нашей стране, вызванных чудовищными ненормальностями во взаимоотношениях между наукой и администрацией (читай – бюрократией). Восемнадцать лет назад на эти обстоятельства обращали внимание очень немногие, да и те считали, что все как-нибудь утрясется. И «Сказка» была тогда принята довольно спокойно. Огонь по ней открыли только чиновники от издательских организаций, ничего в ней решительно не понимая, исходя из единственного принципа: сатира, бей ее, иначе как бы чего не вышло.

И лишь теперь, когда у многих и многих открылись настежь глаза, «Сказка» обрела для читателя, особенно для читателя-научника, истинный смысл. Бывает и так в литературе, дорогие товарищи. И еще как часто бывает-то!

Разумеется – и мы частенько испытываем это на собственной шкуре, – всегда находятся граждане, которых хлебом не корми, а дай нагнести нездоровый интерес вокруг замалчиваемого произведения – будь то книга, или фильм, или театральная постановка, или полотно живописца… Но помилуйте, товарищи! В наше интересное, революционное время газете пристало бы обрушиваться не на произведения, а на замалчивающих!

И последнее. Неприятным, затхлым душком тянет от того обстоятельства, что критика «Сказки о Тройке» (какой бы она ни была, эта критика) объединена в одной статье с критикой мистицизма и йоги. Мы, старые писатели, это уже проходили. Вспоминается с отвращением.

Благодарю за внимание.

25 ноября 86 года.

А. Стругацкий.

В середине декабря Авторы вновь в Репино.

Рабочий дневник АБС

10.12.86

Прибыли в Репино. Лопуш<анский> не готов, поэтому будем работать над ОЗ.

На о<стро>ве Патмос Агасфер:

1). Становится эрудитом. Знает всё – историю, физику, астрономию и т. д. Единственный вывод: человечество – это жемчужница и годится только для сбора жемчуга.

2). Начинает свою коллекцию.

– Возможно абсолютно все. Все, что вы можете придумать, – возможно. Единственно невозможное – это придумать что-нибудь такое, что было бы невозможно.

Критическая масса человечества. Не превышает 5 999 507 006.

Притча Аг<асфера> Лук<ича> о будущем. Не вопрос: пример из будущего.

11.12.86

– Как объяснить Прохору, что такое: пищаль, тВЭЛы, флаер…

1. Образ жизни.

2. Продолжаются видения; открытие в себе всезнания; эпизод с пастухами; эпизод с Юстом Тивериадским.

3. История Апокалипсиса (кешер). Прохор слушает всё, но использует только то, что он понял, и так, как он понял – применительно к политическим борениям с Римом. Плохо знает арамейский. У Иоанна не хватает слов. У Прохора – воображения. Прохор – великий литератор (архитектоника, ритм). Предшественник Данте. Два гениальных политических памфлета. Откровения Лукича – только толчок к написанию великого произведения: великого литературно и строгого политически.

«Железная саранча» – это худ<ожественный> образ (и римская пехота, и крестоносцы, и колонны Гудериана), а не огромные насекомые.

А<гасфер> Л<укич> плохо помнит, но, м<ожет> б<ыть>, Апокалипсис был закодированным планом всеобщего восстания против Рима. На Патмосе было много заключенных и пересыльных.

4. Открывает смысл жизни: собирание душ. На о<стро>ве душ мало. Остается только Прохор, кот<орый> продает душу за бессмертие имени. А<гасфер> Л<укич> отдает ему свое имя, свое авторское право и уходит на материк.

Язык Прохора – койне.

Сделали 1 стр. (63)

Вечером сделали 3 стр. (66)

[на отдельном листе]

1). Найти время жизни.

Тит Лукр<еций> Кар

Овидий

Аристотель (?)

?

[список обведен справа фигурной скобкой с надписью: «I век? 36–98»]

1 – родился Иоанн.

15 – стал учеником Крестителя.

20 – стал учеником Христа.

33 – распятие Хр<иста>.

35 – убивает Агасфера и принимает его имя.

36 – братьев ловят и казнят; Яков умирает от яда, а Иоанн хоть бы хны (даже варенный в масле) – доказательство избранности. Ссылают на Патмос. Появляется ученик его Прохор.

68 – в ссылке на Патмосе, диктует Апокалипсис Прохору.

Это совсем бессмысленно. Как ты можешь верить в эту чушь?

Потому и верую, что абсурдно.

Это все противоречит чувствам.

Киш мир ан…

12.12.86

Сделали 2 стр. (68)

Вечером сделали 3 стр. (71)

13.12.86

1. Рассуждение о жемчужницах.

2. Открытие И<оанна>-А<гасфера>.

3. Положение с Прохором, Апокалипсисом и колонией. Одиночество И<оанна>-А<гасфера>.

4. Первые опыты с «тенями».

5. Опыт с Прохором. Уход на материк.

6. Судьба Прохора-Иоанна. Евангелие. Смерть в Эфесе.

Морская жемчужница – P. margaritifera.

Речная жемчужница – Margaritana margaritifera.

Сделали 3 стр. (74)

Вечером сделали 2 стр. (76)

14.12.86

Сделали 1 стр. (77)

Ждем Лопушанского.

Лопушанский обещал звонить до 8.01.87.

Вечером сделали 2 стр. (79)

15.12.86

Сделали 2 стр. (81)

Утопия от Парасюхина и т. д.

16.12.86

Жуткий мороз (-21°). Разговариваем об истории и политике.

17.12.86

Обсуждаем меры по возрождению ф<антасти>ки: создание редакции лит<ературной> ф<антасти>ки при каком-нибудь изд<ательст>ве.

18.12.86

«Внимание! Завтра в 12 часов ровно состоится открытие Страшного суда. Все справки по телефонам…» Далее следовал список телефонов, обширный, как таблица тиража погашения.

Миф о непогрешимости начальства.

Миф о единстве общества.

Миф о превосходстве.

19.12.86

Написали заявку на ЖвМ-С для Грамматикова.

14 декабря в дневнике записано: «Ждем Лопушанского» и «Лопушанский обещал звонить до 8.01.87». Вероятно, между этими двумя записями произошел разговор Константина Лопушанского с Авторами, после чего в тот же день было отправлено письмо АБС, адресованное директору 1-го творческого объединения киностудии «Ленфильм».

Из архива. Письмо АБС в Ленфильм

Уважаемый Олег Александрович!

В соответствии с договором первый вариант сценария художественного фильма «Парадиз-99» (название условное) нами закончен и может быть представлен в любой момент.

Однако в связи с тем, что режиссер Лопушанский К. С., ознакомившись с этим вариантом, предложил ряд интересных соображений, мы полагаем целесообразным учесть эти замечания уже в первом варианте сценария.

В связи с этим просим пролонгировать срок представления первого варианта до 1 февраля 1987 года.

8 декабря Адольф Урбан пишет рецензию на сборник АБС, поданный в «Лениздат».

Из архива. Из: Урбан А. Рецензия на сборник

<…>

Все три повести Стругацких – «Улитка на склоне», «Волны гасят ветер», «Хромая судьба» – это повести-испытания. И какими бы разными они ни были, все они в нестандартных ситуациях взывают к нашей совести, интеллекту, деятельной стороне натуры: как поступили бы вы, какое бы решение приняли.

«Улитка на склоне», на первый взгляд, кажется произведением очень странным. Люди столкнулись с неведомым. Не абстрактные люди, а вполне обыкновенные, разные, хорошие и плохие, умные и глупые, честные и прохиндеи. И неведомое – не только символ, но конкретно разработанная форма таинственной и непонятной жизни «леса», с его горячими «хлебными» болотами, съедобной землей, за ночь вырастающими огромными растениями, которые, политые «бродилом», тут же готовы в пищу, гигантскими грибами, возникающими и исчезающими озерами, островами, прыгающими деревьями. Это целый континент бурлящей, бродящей, изобильной жизни, щедрой и опасной, то пластически податливой, то агрессивной. С таким же непонятным населением, загнанным и поделенным на почти не сообщающиеся между собой деревни, сытым изобильной почвой и подавленным, напуганным всеми этими проваливающимися трясинами, озерами с таинственными голыми русалками, лежащими в прозрачной воде, не то мертвыми, не то уснувшими, нелюдями-мертвяками, из-под ног которых вырывается горячий пар, похищающими их женщин.

С другой стороны – в параллельном сюжете, – противопоставленная или сопоставленная с этим миром организация людей. Управление, нарисованное с таким же «остранением», человеческое сообщество, в котором действуют столь же противоречивые силы. Лес – как некий огромный континент жизни, энергии, изобилия – и интересен, и привлекателен, и опасен, потому что живет по своим законам, оберегает свои тайны, даже мстит за слишком смелое вторжение. Поэтому нет к нему единого отношения. Одни его изучают. Другие готовятся к «инженерному проникновению», к «искоренению». Третьих влечет непонятная любовь к этой увлекательной форме жизни. Четвертых занимает идея «помощи населению».

Как и во всяком сложном процессе, сталкиваются противоречащие друг другу намерения. Каждый «специалист», каждый «отдел», исходя из своей рационалистической схемы, гнет свою линию. Оттого, что не выработана общая нравственная оценка, нет комплексного понимания проблемы, не осознана суверенность сторон.

Стругацкие рисуют Управление сатирическими красками. Если искать близкие жизненные аналоги, их можно найти в так называемых «ведомственных барьерах», во взаимных неладах и разногласиях «смежников», в той клеточной структуре громоздких учреждений, где левая рука не знает, что творит правая.

Но все эти явления могли дать Стругацким лишь материал для фантазии. Не фельетонным обличительством они заняты. Не узнаваемость их привлекает. Это был бы самый легкий и дешевый путь. Напротив, они стремились, как в системе Управления, так и в образе леса, дать уникальные фантастические структуры, емкость которых была бы куда большей, чем те или иные аналогии, сумма намеков.

В конечном счете, речь идет о нравственной готовности понять то, что не похоже на известные нам формы жизни, о способности, не нарушая равновесия, встретить будущее, которое станет иным, чем наше сегодня, о гибкости мышления, об осторожности обращения с теми явлениями, которые мы плохо знаем, о предвидении последствий нашей деятельности, с какими бы благими намерениями она ни проводилась.

Это делает модель повести актуальной по отношению к современности, не только к отдельным ее явлениям, но и к глобальным проблемам.

«Улитка на склоне» подготавливает ко многим нравственным выводам, самым широким, приближающимся к философским категориям, и самым непосредственным житейским. Но сила повести не столько в поучительных выводах, которые можно извлечь, сколько в ее образной материи, очень плотной, пластичной, эмоционально насыщенной. В характерах – прежде всего Молчуна (Кандида), Переца, Колченога, Алевтины. В изобретении ситуаций поистине фантастических, но захватывающих своей «достоверностью». Весь тот интеллектуальный и нравственный потенциал, который раскрывается перед читателем, заложен не в декларациях, которые мы вынуждены досказывать, анализируя смысл повести, а в самой фантастической модели ее. Думается, что «Улитка на склоне», написанная 20 лет назад, не утратила своего значения и относится к числу лучших произведений Стругацких.

Есть у меня все-таки претензии к 9-й главе. Она мне кажется затянутой. Подслушанный Перецем разговор вещей малоинтересен и кажется вставным эпизодом. Следовало бы эту главу несколько укоротить и почистить.

Хотелось бы также иметь какую-либо, пусть фантастическую, пусть парадоксальную, пусть сатирическую «мотивировку» исчезновения первого директора и водворения на его место Переца. Иначе оно выглядит как механическая перестановка фигур, произведенная волей авторов.

Творческая изобретательность Стругацких проявилась в повести «Волны гасят ветер». Это довольно редкая попытка создать «документально-мемуарную» фантастическую повесть.

Что, казалось бы, дальше отстоит друг от друга, чем документ и фантастика? Стругацкие, однако, объединяют многочисленные служебные отчеты, записки, инструкции, юридические акты, результаты обследований, фонограммы, письма в стилизованный таким образом мемуарный очерк о том, как было совершено значительнейшее для человечества открытие («Большое откровение»), изменившее его представление о самом себе, о своих возможностях. Открытие, разумеется, фантастическое.

Но такое построение не случайно. Эта повесть – своего рода морально-философский трактат о воображаемой ситуации, когда научный прогресс приводит к новому качественному скачку в человеческом обществе, раскалывая его в переломную пору на две неравные части – тех, кто этот скачок совершают первыми, и тех, кто остается в уютной колыбели традиционных представлений и чувствований. Ситуация в истории человечества известная.

Но фантасты, они ее обостряют, связывая не с технологическим прогрессом – он зашел уже далеко: покорен космос, установлены связи с другими цивилизациями, человечество, как можно понять из повести, стало гармоническим сообществом людей, уже стремящихся оказать помощь гуманоидам других планет, дать науку, модель общественного мироустройства, мораль. Дать то, что не все еще способны и готовы принять. Но, с другой стороны, могут и сами очутиться в столь же зависимом положении, когда другая сверхцивилизация окажется на куда более высокой ступени развития не только в технологическом, но и в интеллектуально-эмоционально-нравственном отношении. Так что люди будут выглядеть рядом с ними неразумными детьми.

Человечество опасается Странников, таинственных пилигримов Вселенной, превосходящих его в своем технологическом и умственном могуществе. Но происходит нечто совершенно неожиданное: из среды самих людей в силу эволюционного процесса начинают возникать индивидуумы, наделенные «третьей импульсной системой», внутренний мир, потребности, интеллектуальные стремления, космические эмоции которых резко отделяют их от других людей, уводят их – «люденов», «зачеловеков» – из колыбели человечества.

Модель, конечно, фантастическая, но, опять же, не лишенная нравственной проблематики. Она, прежде всего, в той несовместимости просто хороших, умных, интересных, но обыкновенных людей с людьми непонятными, стремительно выламывающимися из ряда, имеющих свой пункт – даже систему – несходства со всеми остальными. Если переводить с языка фантастических метафор и символов – это одиночество талантливых и гениальных носителей новизны в переломные для человечества моменты.

Таков итог, финальный мотив повести. По ходу ее сюжета – много боковых линий: тут и встреча с неведомым, и напряжение научного поиска, и аналитические усилия мысли, и страсти познания. Наконец, разного рода гипотезы о типах возможных цивилизаций. О взаимоотношениях между ними. О путях предполагаемых вариантов развития человечества. Иными словами, объемный фантастический мир с главной художественной мыслью.

Впрочем, с моей точки зрения, эта повесть написана с несвойственной Стругацким суховатостью. Она слишком задокументирована. Слишком приближена к трактату. Ее отчетно-статистическая основа, не воспроизводя реального научного открытия, а лишь стилизуя открытие фантастическое, хотя и изобретательна, но скучновата, растянута. Большинство ее служебных помет, грифов, адресов, анкет – лишь просматривается глазом, но не читается как текст художественный. Оттого и главные герои – рассказчик и Тойво Глумов, не говоря уже о второстепенных, – даны достаточно бегло, силуэтно, видны их деловые качества, объяснена интеллектуальная хватка, но по-человечески они не слишком увлекательны. Они задавлены служебной перепиской. Эмоциональные же, шоковые состояния от столкновения с «люденами», по существу, лишь названы, но не изображены. Вообще хотелось бы, конечно, чтобы этот путь превращения человека в «людена» был дан не столько как трактат или мемуар о фантастическом открытии, а как драма. Как душевное потрясение.

Конечно, повесть уже написана и напечатана, но было б, мне кажется, не бесполезно несколько успокоить ее отчетно-бюрократическую суету (особенно на вялых начальных 50-ти стр.) и еще порисовать главных героев, связать их более бурными конфликтами, показать душевные мучения, документально обозначенные, но оставленные за кадром. От этого повесть немало выиграла бы.

И наконец, большой и сложный роман «Хромая судьба», в котором переплетаются два сюжета. В центре их два писателя – Феликс Сорокин и Виктор Банев, – существующих в разных мирах, в разных социальных условиях, смоделированных Стругацкими. Причем один сюжет как бы реальный с реальным героем Феликсом Сорокиным, другой – придуманный им, населенный вымышленными персонажами во главе с Виктором Баневым, персонажами из неопубликованной рукописи Сорокина, хранящейся в заветной синей папке.

Сюжеты развиваются параллельно, чередующимися главами, причем они настолько самостоятельны, что практически могут существовать и врозь, как это доказали сами Стругацкие, опубликовав один из них в «Неве». Это тоже теперь довольно распространенный тип романа в романе, узаконенный «Мастером и Маргаритой» М. Булгакова, на которого авторы честно ссылаются.

У Стругацких нечто подобное: сатирико-бытовой современный сюжет, развернутый вокруг Сорокина, не лишенный, впрочем, фантастического элемента, накладывается на откровенно вымышленную условную страну, в которой живет и действует Банев, страну, в которой узнаются обобщенные черты тоталитарных режимов – от гитлеровского до пиночетовского фашизма.

Такое, казалось бы, достаточно усложненное и искусственное строение романа, однако, внутренне и внешне мотивировано. Сорокин прошел Великую Отечественную войну и войну с Японией, он боролся с фашизмом и самурайским империализмом. Как писатель он принадлежит военному поколению, разрабатывает военную тему.

Но его творческие интересы шире и глубже. Он – сочинитель «Современных сказок», писатель-моралист, мыслящий о последствиях «коричневой чумы», о тех ядовитых корнях, которые не вырваны до конца. О той половинчатой буржуазной демократии, которая в своих корыстных интересах возрождает те или иные формы тоталитаризма, приобретает новые разновидности и модели.

Одна из них нарисована в его рукописи из заветной синей папки, которая, может быть, является главным делом жизни Сорокина.

Другой момент связи – центральные герои – Сорокин и Банев. Оба они участники войны с фашизмом. Оба его ненавидят в любых проявлениях. Оба стали писателями, которые честно стремятся смотреть в глаза правде. Обоим свойственен хемингуэевско-ремарковский комплекс «возвращения», в котором есть и элемент ностальгии по утраченной молодости, и гордость участников больших событий, и некоторая душевная усталость, так и не позволившая им полностью слиться с новыми временами, безоглядно шагнуть в будущее, часть их души, может быть большая и лучшая, осталась в прошлом. Впрочем, зная или чувствуя правду, они не сдаются и в решительный момент умеют делать правильный и достойный выбор.

В этом сходстве, однако, есть и различие, некая иерархия: они вернулись в разные миры. И это Сорокин создает и анализирует своего «двойника», оказавшегося в опасной и ненавистной ему атмосфере неофашистского режима, созданного Президентом, поддерживавшегося его холуями, подкупленными художниками, послушными парламентариями, отрядами порядка, героями тайного сыска.

<…>

Можно подробно вникать в ситуации романа, в споры его героев, интерпретировать его метафоры и символы.

Но главное в нем все-таки люди. Их много, они – живые, полнокровные, зримые, за их злоключениями следишь с интересом. Пластика этой – наиболее фантастической и условной линии романа – выразительна и многозначна. Идейный ее пафос целенаправлен, благороден и в сегодняшнем противоречивом и конфликтном мире очень актуален.

Прибегая к литературной терминологии, можно сказать, что Сорокин написал прекрасный и во всех отношениях достойный роман-предупреждение. Он как раз созвучен той борьбе, которую ведут народы всего мира за свободу, за право строить свою жизнь на основаниях социальной справедливости и гуманизма.

Менее выразительна и как-то измельчена сюжетная линия Сорокина. Он как раз больше «рассказан», чем показан, особенно это касается его видимо незаурядного прошлого, мелькающего, как слайды, локальными эпизодами. Разные его литературные опыты и жанры – это какое-то метание, суета, заготовки.

Не в том дело, что он нереален, что это неправда или фальшь. Он и впрямь взят из жизни. Речь о том, что вся эта линия не достигает уровня той фантастической, связанной с Баневым. Творец рукописи из синей папки, рукописи яркой, озорной, смелой, кажется человеком более скованным, комплексовым, задавленным рутиной так, что приходит на мысль, будто не он Банева написал, а Банев Сорокина.

Парадоксально, но факт, что Сорокин все-таки ремесленник, отважившийся на творческий акт – об этом под занавес упомянуто, – Банев же, при всех его склонностях к компромиссу, битый, тертый и пуганый, несомненный талант, который не принудить к ремесленничеству. Как он ни уговаривает себя проникнуться идеологией Президента, он может писать только, когда его начинает от нее тошнить, то есть писать, что чувствует и думает. К тому же постоянно «бренчит», «болтает», взрывается, выходя из рамок принятого и дозволенного. Сорокин, как ни хорохорится, как ни презирает «литературную шатию», все время оказывается на побегушках то у Михеича, то у совсем уже ничтожного Кудинова, то маниакально травмирован везде возникающим клетчатым пальто. (Кстати, это литературный штамп, реальность же – безукоризненный костюм клерка с белой сорочкой и строгим галстуком и среднестатистическое правильное лицо робота.)

Вообще в большинстве случаев действия Сорокина пассивные, то есть кем-то инспирированные и направленные, что снова ставит его в невыгодное положение по сравнению с Баневым, если и подчиняющимся, то любви к Диане, возмущению сердца, темпераменту.

При всем том эти герои подобны, но подобны невыгодно, как оригинал и копия. Тут что-то надобно предпринять, либо резче их расподобить, либо острее связать и сопоставить, перелив энергию друг другу.

Не подумать ли и о таком варианте? Назвать, скажем, весь сборник «Повести из синей папки», приписав Сорокину и две других и отведя ему какую-то роль в них, может быть, даже пунктиром отождествив с Кандидом. Ему не хватает тайны или хотя бы намека на более мощные, пусть и нереализованные потенции. Или озорства, или яркости, или бзика, которые убедили бы нас, что именно он автор «Хромой судьбы», что он мог ее написать. Пока что его создание кажется настолько выше, сильнее и значительнее автора, что мы вправе заподозрить не вполне органический конструктивный момент соединения двух линий разной интенсивности и творческого уровня, при всем том, что, как уже говорилось, есть обоснованные внешние и внутренние мотивировки для этого.

Кое-что в двух линиях следовало бы и в деталях расподобить. В фантастическом, по всем признакам «западноевропейском» сюжете едва ли уместна скрытая цитата из Горького «человек – это звучит гордо» (134); «Внимание! При обстреле эта сторона особенно опасна» (384) – из блокады Ленинграда; «черносотенцы» (205) – организация русская; «кровь христианских младенцев» (235) – формула из дела Бейлиса.

Думается, в фантастической модели должны быть и более обобщенные понятия, связанные с националистическими предрассудками, национальной враждой, ксенофобией. В сегодняшнем мире все есть и на всякий вкус: ненависть к белым, и ненависть к черным, и ненависть к желтым, к арабам, евреям, латиноамериканцам, янки, русским… Нужны более емкие формулы, осуждение самого принципа, а не локализация его.

Режет ухо Сортир Сортирович Унитазов (285) и некоторые другие фамилии и прозвища, в них больше брани, чем фантазии. Не изменяет ли тут авторам вкус?

Каков общий итог?

Есть книги читаемые, малочитаемые и нечитаемые вовсе. Фантастика читается вся, и самая хорошая, и самая плохая. Одним своим крылом она касается высокого эпоса, как Гомер и Библия, другим уходит в массовую культуру, где владычествуют рокамболи, пинкертоны, фантомасы.

<…>

Фантастика Стругацких серьезна. Это социальная фантастика, по своему происхождению связанная с многовековой традицией утопической литературы, сыгравшей такую важную роль в истории общественной мысли, ищущей пути в будущее. Наконец, фантастика Стругацких по художественному уровню может соперничать с лучшими образцами этого жанра.

Большинство указанных недостатков относится не к категорическим требованиям переделки, а носит характер пожеланий, которые могли бы сделать талантливые произведения, с моей точки зрения, более цельными и совершенными. Хотя, я понимаю, такие пожелания не обязательно могут совпасть с внутренним ощущением и намерением как самих авторов, так и других читателей.

Книгу Стругацких рекомендую издательству. Не сомневаюсь, что она будет заметным явлением в литературе вообще, а не в коммерческой фантастике, часто измеряемой по другой, заниженной шкале ценностей.

В декабре в Ленинграде в Доме детской книги проходит конференция на тему «Современная фантастика. Ее друзья и противники». Выступает на ней и БН.

Из: БНС. Разговор о фантастике

<…>

Б. СТРУГАЦКИЙ: у нас, писателей, была и остается одна сложность: где найти издателя? Есть в стране талантливые авторы, есть опытные критики. Есть чуткие и вдумчивые читатели. Мало издателей с хорошим вкусом. Мало редакторов, которые понимали и любили бы научную фантастику, уделяли ей самое серьезное внимание. Издает регулярно книги «Молодая гвардия», а другие? От случая к случаю. Появился редактор доброжелательный – приветил, а нет – отверг.

Возьмите Лениздат. Были годы, когда выходили здесь в свет сборники ежегодно. Теперь издаются такие в пять-семь лет один, и то с большой неохотой. Хотя секцией научной фантастики подготовлено их несколько, есть интересные произведения. Готовят издательства «Советский писатель» и «Детская литература», но не Лениздат. А ведь произведения такого жанра очень нужны молодому поколению. Научная фантастика пробуждает творчество, заставляет задуматься о будущем, предостерегает об опасности войны.

<…>

Возможно, вследствие этого выступления Лениздат предложил БНу выпустить еще один сборник. 23 декабря АБС подают соответствующую заявку.

Из архива. Заявка АБС на сборник в Лениздат

Предлагаем издать в серии «Ленинградская повесть» сборник наших повестей в составе «Пикник на обочине», «За миллиард лет до конца света» и «Далекая Радуга».

Объем сборника около 23 а. л.

1986 год оказался для Авторов урожайным на публикации в региональной прессе. В этом году в Риге вышла книга «Жук в муравейнике», содержащая ЖВМ, ПКБ и рассказы. Минск выпустил ПНВС. В хабаровской газете «Молодой дальневосточник» окончилась публикация ЖВМ. Рижская «Советская молодежь» напечатала СОТ. В казанской газете «Комсомолец Татарии» вышел отрывок из ПXXIIВ.

Оживились и центральные журналы. В этом году опубликованы два новых произведения АБС: в «Знание – сила» – ВГВ, в «Неве» – ХС. Отрывок из ХС печатает «Литературная газета», а «Изобретатель и рационализатор» – выдержки из ГЛ.