Текст книги "Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники, 1985-1991"

Автор книги: Аркадий Стругацкий

Соавторы: Борис Стругацкий,Виктор Курильский,Светлана Бондаренко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 41 страниц)

– Работать всегда трудно… Наверное, только графоманы пишут легко.

– Но я вспоминаю времена, когда мы начинали работать… бывали, конечно, счастливые и светлые часы, когда все шло само собой, когда мы, заливаясь хохотом, писали строчку за строчкой… Но чем дальше, тем труднее. Наверное, это все-таки было в то время, когда мы еще считали литературу делом не очень серьезным, относились ко всему несколько легкомысленно… Было молодое желание утереть нос профессионалам… Вначале мы просто стремились показать, как, по нашему мнению, надо писать. Дело в том, что фантастику мы всегда любили и наше разочарование ее уровнем в пятидесятые годы было огромным. Понадобилось, наверное, пять книг, чтобы мы поняли, что занялись-то делом серьезнейшим… На самом деле, конечно, вот вопрос, который интересовал нас всегда – с шестидесятых годов и по сей день: куда мы идем? Асеевские стихи: «А интересно, черт возьми, что станет, наконец, с людьми…» В конце пятидесятых, после XX съезда партии, казалось, что за разоблачением культа вот-вот наступит светлое будущее. В начале шестидесятых уже стало ясно, что все не так просто. Было абсолютно непонятно, кто это светлое будущее создаст… где эти люди? Нет, они были вокруг, но их было очень мало – как раритеты, как редкие марки. Десятки из тысяч, десятков и сотен тысяч. Стало ясно, что тех, кто мешает, гораздо больше тех, кто помогает. Наступил естественный период разочарования. Мы потеряли ориентировку тогда…

– А сегодняшний день? Что вы думаете о будущем нашей долгожданной перестройки?

– Очень непросто все это. Перестройка – это просто слово, которое на самом деле означает только одно: жить дальше так, как мы жили до сих пор, НЕЛЬЗЯ. <…>

– Мне это рассказывать не нужно, ибо на вашу жизнь пришлись разные времена, а взять мое поколение – нынешних тридцатилетних – вся его сознательная жизнь пришлась на период застоя… Я видела, как мальчики в шестом классе уже начинали делать карьеру. Да-да, это называлось именно так, а детский цинизм – это совсем страшно.

– Да, конечно, первый глоток свободы вы уже не застали, маленькой были… Пять лет назад я ни на что не надеялся, а сейчас я надеюсь еще что-то увидеть. Пять лет назад я говорил своему сыну, безумному поклоннику рок-музыки: «Ничего ты не увидишь в своей жизни. Я не увижу точно… Ты, может быть, к концу жизни еще чего-то дождешься»… А ныне у меня появляется надежда, что и я, если повезет, еще что-нибудь новенькое застану. Хотя обольщаться не надо – все трудно и будет трудно. Исторических переломов легких не бывает. А мы сейчас на совершенно типичном переломе истории.

– Борис Натанович, а если вернуться к первому вопросу, к литературе, к выводу, к которому мы пришли: вы работаете с ощущением, что вот началась колея, вы уже вошли в нее и вам из нее не выйти…

– Безусловно, колея – вы очень точное нашли слово… Ты вперся в колею для того, чтобы что-то или кому-то доказать, а потом уже вылезти из нее ты не можешь – тащишь свой груз. Но при этом, естественно, будучи человеком порядочным, стараешься делать это как можно лучше.

– Конечно. А дальше уже работа диктует сама.

– Да.

– …и выводит к тем обретениям, к которым вы сами, без нее, никогда не пришли бы… Работа вас сама вывезет.

– ты становишься не то чтобы рабом своей работы, но… у вас устанавливаются с ней специфические отношения… ты не только не можешь, ты не хочешь ее бросить, потому что прекрасно понимаешь, что если ты ее бросишь, то у тебя же ничего не останется. Это как… литературная жена… Пропал уже первый азарт, первые порывы, но уйти от нее ты не можешь, связан с ней навсегда. Твоя задача состоит только в том, чтобы сделать все как можно лучше в рамках возникшей ситуации.

– Борис Натанович, вы давно возглавляете ленинградский семинар молодых фантастов. Аркадий Натанович с несомненной радостью рассказывал мне о ваших педагогических талантах…

– Да мне просто нравится возиться с молодыми ребятами. Многие из них талантливы, и хотя я прекрасно понимаю, что научить писать никого нельзя, но помочь чему-то хочется, хотя бы избавить от повторения самых традиционных ошибок… Вообще удовлетворение этого желания – помочь – очень благотворно действует, какой-то такой витамин жизненный… Я вообще человек по натуре очень замкнутый, у меня есть либо друзья, с которыми я встречаюсь регулярно и близко, – их очень мало, либо знакомые, с которыми общаюсь крайне редко.

– Вы нуждаетесь в общении, в дружбе?

– Я нуждаюсь не столько в общении, сколько в дружбе, я бы так сказал. Я привык к друзьям, у меня всю жизнь были близкие друзья со школы. Это были очень талантливые ребята, славные, умные, все они страшно интересовались окружающим миром, все они были дьявольски любознательными, массу всего читали… мы выпендривались друг перед другом и любили друг друга… мы все время спорили о частностях, будучи согласны друг с другом в чем-то главном, и споры эти были той благотворной микросредой, которая и дала первотолчок творческий! Это продолжалось восемь лет – до окончания нами своих институтов. Потом жизнь развела, конечно, но такая юность питает очень долго, если не всегда.

<…>

– <…> Менялись они, группы этих людей, менялись. Своего рода конгломерат… Когда распалась одна группа друзей, возникла другая, с которой ныне я счастлив во взаимной любви… Это очень важно – это вот та самая референтная группа, о которой любят говорить социологи. Они под этим термином понимают группу людей, чье мнение для тебя ценно. Ну, для меня это более узко: я этих людей должен обязательно любить, не только уважать.

– А что вам помогает в минуты тяжкие?

– Мне лично по-настоящему тяжко бывает только тогда, когда что-нибудь не в порядке с моими близкими людьми… Тогда мне ничего не помогает… Тогда мне может помочь только исправление ситуации.

– При этом наша жизнь очень богата на всяческие мерзости рангом поменьше… Вы достаточно хорошо закалены, да?

– Ну, нас столько били, колотили, молотили, у нас было столько чисто писательских неприятностей, что надо было либо пропадать, либо выработать некий внутренний барьер. Мы выработали, так как поняли, что все это ерунда текущих сиюминутных страстей, всегда было и будет, а нам наше дело делать надобно, вот и все. <…>

В августе «Химия и жизнь» начинает публикацию сценария «Туча». Представляют сценарий сами Авторы.

АБС. От авторов: [предисл. к сценарию «туча»]

Недавно в журнале «Даугава» закончилась публикация нашей повести «Время дождя». Мы написали ее двадцать лет назад, тогда она называлась «Гадкие лебеди». Предлагаемый вашему вниманию сценарий «Туча» использует некоторые мотивы этой повести. Читатель заметит, безусловно, что проблематика сценария отличается от проблематики повести двадцатилетней давности, хотя и не так сильно, как можно было бы ожидать в нашу эпоху быстрых перемен. Так или иначе, мы рады случаю опубликоваться в журнале, который любим и читаем уже много лет.

В августе же рижский журнал «Родник» публикует проникновенное эссе, посвященное творчеству АБС.

Из: Кузнецов А., Хрусталева О. Сказка о Двойке

<…>

С первых шагов Стругацкие были верующими людьми. Они верили в возможность создания Эдема на Земле и во Вселенной. Но что-то неизъяснимо грустное нет-нет да и проскальзывало в их первых повестях, пронизанных иногда режущим светом полдня XXII века. Солнце стояло в зените, и мир, освещаемый им, мир без теней, казался ясным и прекрасным в своей ясности. Стругацкие радовались открывавшимся перед человечеством возможностям и верили, что строительство Эдема в конечном итоге – всего лишь техническая задача, пока над далекой Радугой, планетой, превращенной коммунарами в райские кущи, не нависла черная волна, поднятая развитием науки «без берегов». Человечество было готово к решению этических проблем в экстремальной ситуации, грозившей гибелью его части, но едва ощутимые царапины тронули окуляр телескопа, обращенного к светлому будущему. Высочайший технический уровень цивилизации не снимал вопросов, извечно стоявших перед людьми. «Потемки» человеческой души были первой тайной, настигшей Стругацких в их странствиях по будущему.

<…>

«Улитка на склоне» и «Пикник на обочине» были темными вехами художественной эволюции мысли Стругацких. Тайна входила, властно и неотвратимо разверзая трагическую пропасть перед только что готовым раскрыть врата Эдемом. Она еще не была названа, но ее присутствие наполняло мысль о будущем липкими образами ночного кошмара. Тем более что реальные темпы приближения к сияющей вершине вдруг оказались равными ходу улитки. Родилась страшная догадка, что желанная цель может предстать в виде чуждом и пугающем, вроде биологической («лесной») цивилизации, а сам человеческий мир превратится в лужайку для пикника каких-нибудь жутких нелюдей. Человек сталкивался с загадкой творения, и это столкновение преображало душу до неузнаваемости. Вырывая из лап технократии, заповедная Зона подминала, калечила людей. И чтобы выжить в двойной переделке, двойной мясорубке, нужно было поверить в нее, не пытаясь разгадать и вычислить. Научному знанию творящее начало противилось с поистине нечеловеческой жестокостью. Но проклиная Зону, убившую славного парня Кирилла, Рэдрик Шухарт – Сталкер – не мог ее не любить, не мог в нее не верить. Потому она и дала ему силы на последний крик – мольбу о счастье человечества.

<…>

Чудеса происходили не по, а против желания человека. Даже не происходили, а просто обрушивались в нормальную жизнь ученых Дмитрия Малянова, Валентина Вайнгартена, Филиппа Вечеровского, за миллиард лет напоминая о возможном конце света. Стругацкие еще раз вернулись к конфликту с природой, может быть, потому, что не могли не любить науку. Их корабль лавировал между Сциллой биологического хаоса и Харибдой технократического космоса. Для детей цивилизации уклонение в одну из сторон означало гибель, поворот на «глухие, кривые окольные тропы». Стругацкие назвали тайну и тем самым убили ее. Разгаданная, она уже не пугала. И Фил Вечеровский забрал незаконченные работы собратьев по науке вместе с проклятьем, которое насылала на них природа за вторжение в ее заповедные зоны, насылала в виде рыжих карликов, одурманенных красавиц, ударов молний и пр. Он выстоял право на владение тайной. Но самим Стругацким, похоже, оно уже не доставляло удовольствия, и позже устами Максима Каммерера было произнесено: «Я даже стараюсь никогда не употреблять принятого термина – „раскрыть тайну“, я говорю обычно „раскопать тайну“ – и кажусь себе при этом ассенизатором в самом первоначальном смысле этого слова».

<…>

«Трудно быть богом» выламывалась из литературы 60-х и воспринималась (позже и до сих пор) с болезненной обостренностью. В первый и последний раз лирическим героем повествования стал человек, сердце которого разрывалось от Любви. Оно разрывалось на протяжении всех мытарств Руматы Эсторского – прогрессора, милого мальчика Антона (не он ли так доверчиво пытался переубедить гитлереныша с планеты Саула, угощая его вареньем?). И оно разорвалось. «Душа не выстрадала счастье», но отстрадала право на Любовь.

Стругацкие никогда больше не давали восприятия мира такими горячечными от любви и ненависти глазами. Все описания в повести располагались на двух точках: или нежной жалости, той жалости, которую знает только большая Любовь, или презрительной Ненависти, даже брезгливости… <…> Стругацкие истекли любовью в эту повесть, как истекают кровью смертельно раненные пониманием несовершенства мира люди. О ней можно было бы сказать, что она написана трясущимися от гнева руками, как лучшие романы Достоевского и Салтыкова-Щедрина. Никогда больше, если не считать социально-разъяренной «Сказки о тройке», Стругацкие не позволяли себе «взрывать» сердце, ибо его осколками можно ухайдакать очень много априорно любимых людей.

<…>

Нелюди появились почти сразу. Существование в человеке нечеловеческих возможностей начало мучить Стругацких еще на Далекой Радуге. Камилл – один из 13-ти (чертова дюжина!), срастивших себя с машинами, – был первым Агасфером человеческого мира. Посмотрев на него, Стругацкие поняли, что, выходя за пределы людских возможностей, теряя способность потерять жизнь, новорожденный бог обрекал себя на кромешное одиночество. И тосковал, как Малыш, превращенный цивилизацией другой планеты в нелюдя, по человеческим контактам; и метался, как Лев Абалкин, под воздействием программы, заложенной в него неведомыми космическими Странниками; и негодовал, как Тойво Глумов, пытаясь отловить контрпрогрессоров, вмешивающихся в земные дела; и все-таки уходил, потому что был homo ludens'ом – человеком играющим. Не живущим, а играющим в жизнь или множественность жизней.

Что-то претило Стругацким в самой идее игры с людьми. Может быть, потому, что она казалась им нечестной, как игра Бога с человеком, где ставкой одного была собственная жизнь, а другой не ставил на карту ничего, уверенный в заведомом выигрыше. (Не потому ли Стругацкие разлюбили институт прогрессоров, что эта программа оберегалась застрахованным результатом?)

Может быть, потому, что людены – новая генерация, родившаяся, сформировавшаяся в недрах человечества и ушедшая от него в повести «Волны гасят ветер», – были не способны на страдание и сострадание.

Может быть, потому, что в этих ангелах космического Эдема проступили черты вечного скитальца и выяснилось – не только люди неинтересны ангелам, но и ангелы неинтересны ангелам.

Может быть, потому, что в этих люденах было нечто, пугавшее даже зверей.

Может быть, потому, что в людях было нечто, отличавшее их от нелюдей.

Милосердие – вот главное для человека, поскольку предполагает возможность и радость от сосуществования других, на него не похожих. И оно предполагает невмешательство в дела других до первого призыва о помощи. И тогда человек способен пожалеть человека. Он способен пожалеть ангела. Он способен пожалеть Агасфера. Он способен пожалеть даже бога с поистине божественной широтой.

Они сказали что-то очень важное. Настолько важное, что при чтении порой кажется: самое главное они оставили в зонах молчания; они просто не хотят говорить прежде, чем человек дойдет до этого сам. А уж когда дойдет, ему не потребуется дополнительных объяснений.

<…>

О творчестве АБС писали не только благожелательно (сторонники) или только негативно (недруги). Иногда страницы одних и тех же журналов отражали то, как постепенно приходят к пониманию произведений Авторов.

К примеру, популярный перестроечный журналист Татьяна Иванова в 15-м номере журнала «Огонек» в своем обзоре современной советской литературы утверждала, что не все произведения даже самых известных писателей удачны. В качестве примера она привела «Время дождя» (ГЛ). Полугодом позже, в 35-м номере, рассматривая последние выпуски «Уральского следопыта», она писала:

Из: Иванова Т. Не сотвори себе кумира

<…>

Невозможно не сказать еще об одном материале этого номера: братья Стругацкие отвечают на письма читателей. Это очень интересно. Все, кого волнует судьба фантастики, все, от кого она зависит, думаю, прямо должны прочесть этот материал: Стругацкие, во всяком случае, имеют право быть выслушаны. Журналам, ищущим, что бы опубликовать, тоже надо обратиться к этому материалу, если они доверяют вкусу Стругацких: братья называют имена и адреса тех, кто, по их представлениям, пишет отличную фантастику. А я воспользуюсь случаем, чтобы поправить одно свое опрометчивое заявление. В одном из обзоров я достаточно скептически отозвалась о «Времени дождя», публикующемся в журнале «Даугава». После первых номеров что-то не вызвал он у меня энтузиазма. Читатели прислали письма протеста: им очень нравилось! Я стала читать дальше, вчиталась и вижу теперь, что они были правы. <…>

В начале августа проводится очередной телемост «СССР-США». Его тема – «Вместе к Марсу». В числе приглашенных с советской стороны был и АН. Его мнение о нецелесообразности в обозримом будущем полета на Марс было встречено остальными участниками телемоста буквально в штыки.

Из: Лесков С. Вместе на Марс

<…>

В прошлом году американский профессор Карл Саган, репутация которого в научных кругах очень высока (ученый, в частности, руководил программой «Викинг»), выступил в журнале «Пэрейд» со статьей, где выдвигал идею совместной экспедиции СССР и США на Марс. Сегодняшний телемост во многом рожден на волне успеха той статьи. <…> Ученый называет дату, когда могли бы начаться работы по совместной экспедиции, – 1992 год. Год юбилейный для обеих стран. 500-летие открытия Америки и 75-летие Октябрьской революции. Пилотируемый полет, как полагает профессор, станет технологически осуществимым к началу XXI века.

Ученые поддержали призыв Карла Сагана. Какие могут быть сомнения? Лететь! И если сегодня экспедиция еще невозможна, то, чтобы она стала возможной завтра, именно сегодня надо ее планировать и разрабатывать. Впрочем… Полное единодушие в невиданном предприятии было бы подозрительным. Так вот, нашелся в павильоне «Космос» неверующий. То был… известный писатель-фантаст Аркадий Стругацкий. Слушая его контраргументы, я подумал о том, что самое характерное для фантаста, быть может, не безоглядная лихость в прожектах, а нетрадиционность мышления, умение увидеть проблему в ином, чем все стоящие рядом, свете. И о том еще, что ученые в своих сухих теориях часто опережают свободный полет писательской фантазии, а если мы и думаем иначе, то виной тому их замкнутость и недоступность научных формулировок. Но, как бы то ни было, говорил А. Стругацкий о вещах отнюдь не легковесных.

– Да, я – пессимист. При нынешнем состоянии экономики, социальных отношений, науки приниматься за столь чудовищно дорогостоящий проект рано. Сначала надо договориться о теснейшем сотрудничестве на Земле, исправить положение, когда добрая половина человечества думает лишь о желудке, который ноет в ожидании пищи. Программу освоения космоса целесообразно ограничить пока околоземным пространством. Полет на Марс – овчинка, которая не стоит выделки. Придется преодолеть около 200 миллионов километров, да еще неизвестно, сколько сидеть на планете в ожидании благоприятного момента для возвращения. Слишком слабы двигатели, на химическом топливе далеко не уедешь. Надо создать материалы, которые максимально обезопасят людей и приборы в столь длительной экспедиции. Не обойтись без аккумулирующих энергию сверхпроводников. Но пока всего этого нет, я резкий противник разработки любой долгосрочной марсианской программы. И без того бюджеты наших стран достаточно отягощены.

Ученые с энергией бросились в атаку на Стругацкого, и с таким любопытством поглядывал он на воспламенившихся оппонентов, что закралось подозрение: не поддразнивает ли знаток человеческих душ «спецов» с целью выудить из них побольше? Особенно обиженными за Марс выглядели астронавт Э. Олдрин, уже ступавший на Луну, и космонавт В. Кубасов, участник полета «Союз» – «Аполлон». Для космических мореплавателей экспедиция воспринимается как личное, кровное дело.

<…>

Но как же все-таки быть с доводами А. Стругацкого о том, что на Земле еще дел непочатый край и они куда важнее, чем межпланетные экспедиции за синей птицей? Оставим в стороне то, что затраты на разработку новых технологий и конструкций окупились бы многократно после повсеместного внедрения в земных условиях. И неужели сейчас средства используются лучшим образом? По словам академика Р. Сагдеева, стоимость осуществления проекта вдвое меньше планируемых Соединенными Штатами до 1993 г. затрат на программу СОИ. С коллегой согласен К. Саган: при нынешнем уровне развития науки экспедиция на Марс окажется дешевле даже полета на Луну 20-летней давности.

Но почему все-таки на Марс? Лично я не могу не согласиться со Стругацким по крайней мере в одном. На нашей планете достаточно проблем, которые требуют совместных усилий держав. И проблемы эти столь остры, что сказать о заземленности обращения к ним язык не повернется. Но реалии нашей земной жизни таковы, будем откровенны, что СССР и США сегодня едва ли не легче договориться о полете на необитаемую планету, чем о том, как накормить голодных в Азии и вылечить больных в Африке. Сотрудничество на Земле пока более фантастично, чем сотрудничество в космосе. Но разве нельзя именно на неземных, воспринимаемых куда менее болезненно, делах найти общий язык и заговорить на нем внизу, на старой доброй планете? Такой путь возможен, и он заманчив.

Так что же, переубедили ученые неверующего фантаста А. Стругацкого? Не знаю. Но, судя по довольной улыбке, хитрец писатель узнал для себя много интересного.

16 августа АН пишет рецензию на книгу Владимира Савченко, выпускаемую в «Советском писателе». На друга писать рецензию всегда непросто, и АН не раз отвлекается от узкой темы на более общие соображения.

Из архива. Рецензия АНа на книгу В. Савченко

Несколько слов об авторе. Владимир Иванович Савченко принадлежит к тому отряду писателей, который вслед за Иваном Антоновичем Ефремовым возрождал и выводил на мировую арену отечественную художественную фантастику. Первая же его повесть «Черные звезды» (1960) обратила на себя внимание всех любителей жанра как новаторская не только по «научно-фантастическому антуражу», но и героями своими (современные научные работники), и местом действия (современная научная лаборатория). Надобно вспомнить, что в те времена разве что один лишь Даниил Гранин обращался к таким героям и к такой обстановке.

В последующих своих произведениях Савченко регулярно и с нарастающим мастерством обращался к теме драмы идей, научного поиска, а главное – к психологии, к исследованию поведенческих характеристик, к самой философии бытия современного «научника». Сам крупный исследователь в области полупроводников и микроэлектроники, половину жизни проведший среди прототипов своих героев, он без восторженной сопливости, с суровой взыскательностью и с не менее суровой самокритичностью зорко наблюдал своих товарищей и врагов в мире научного поиска, трезво и пристрастно наблюдал и себя в этом мире. Идеальное положение для писателя! А Савченко был, есть и останется незаурядным писателем.

Вид литературы, в котором он работает, именуется научной фантастикой. Другими словами, сюжетным движителем его произведений почти всегда является ситуация, возникшая в результате появления в нашем обыденном мире некоего научного или инженерного открытия, либо еще только созревающего в недрах нашей технологии, либо только чаемого современной наукой, либо даже вообще невозможного с точки зрения современных научных представлений.

Как научный фантаст Савченко и коварен, и простодушен. Ему доставляет огромное наслаждение смаковать подробности созданных им систем и положений квазитехнологии, в которых причудливо и изящно переплетаются элементы реально существующих и выдуманных им факторов движения материи и разума. Фантастическая технология у Савченко – это однородный сплав точно известного и воображенного, настолько однородный, что не-специалисту (не-специалисту по полупроводникам, не-специалисту по кибернетике, не-специалисту по бионике) подчас трудно, а то и вообще не под силу отделить одно от другого. В этом Савченко решительно уникален в мировой фантастике.

Да, в этом он уникален, но не в этом его главная сила. В конце концов, как я уже говорил, фантастическая технология – это антураж у него, всего лишь движитель внешнего сюжета. Способ, при помощи которого Савченко ставит своих героев «под микроскоп».

Сила Савченко – в его великолепном знании людей, о которых он пишет.

В способности анализировать их психологию и мотивы их поведения.

В способности типизировать их «здесь и сейчас». В сущности, литература, создаваемая Савченко, это литература о реальных типических людях в фантастических нетипических ситуациях.

Прибавлю сюда отчетливо выраженную склонность Савченко к беспощадной сатире.

Прибавлю присущий ему блистательный юмор на самом высоком уровне. (Большинство присяжных юмористов наших ему в подметки не годятся.)

Прибавлю жадный интерес к самой современной социальной проблематике.

Вот это и есть Савченко, один из талантливейших писателей-фантастов нашей страны, а значит – и мира.

Недаром его роман «Открытие себя», роман неожиданный, ни на что из ранее написанного в фантастике не похожий, удостоился отдельного тома в многотомнике «Библиотеки современной фантастики» (кроме него в этом собрании отдельных томов удостоились только И. Ефремов и братья Стругацкие) и переведен во многих странах.

Передо мной два новых его произведения: «Пятое измерение» и «Похитители сутей».

Ну, новых – это только так говорится. Судя по свидетельству на заглавном листе, «Пятое измерение» было закончено шесть лет назад. Не знаю, как насчет «Похитителей», но и им тоже несколько лет, не сомневаюсь.

Проклятье нашей издательской политики в области художественной фантастики! Талантливый писатель, член Союза писателей, а издаваться до последнего времени было негде… Впрочем, это уже другой разговор.

Итак, «Пятое измерение» и «Похитители сутей».

Собственно, после всего, что было сказано выше, добавить остается немного. Оба эти произведения – несомненно, еще один шаг вперед. Они еще более интересны, нежели «Открытие себя», роман, который я очень люблю и перечитывал несколько раз.

«Пятое измерение» – повесть глубоко философская. Да, и в ней действуют современные молодые ученые, и в ней действие происходит главным образом в стенах лаборатории, и в ней разят савченковские сатирические стрелы и звучит благородно-грубоватый савченковский юмор. Но, как мне представляется, в этой повести Савченко подводит итоги своим трудным и парадоксальным размышлениям о сложных и неоднозначных связях между ходом истории и социопсихологическими движениями человеческих масс. Всем известно замечательное утверждение Маркса: «Общественное бытие (подлежащее) определяет общественное сознание (дополнение)». Но уже на наших глазах эта формула начинает переворачиваться. Мы живем в такое время, когда только изменение (ухудшение или улучшение) качества общественного сознания может ускорить, затормозить, а то и вовсе оборвать общественное (и вообще любое) бытие. Герои Савченко с помощью фантастической технологии исследуют варианты человеческой истории, возникающие в зависимости от состояния общественного сознания.

И повесть звучит отчаянным призывом к людям: не будьте пассивны, нет никаких хат с краю, если не поднимете голос сегодня, завтра будет поздно! «Пятое измерение» – это редкая попытка воплотить современнейшие социальные идеи в художественные образы. И на мой взгляд, попытка эта хорошо удалась.

«Похитители сутей» – совершенно новая для Савченко тенденция. Это социальная сатира по преимуществу. Естественно, с научно-фантастической подоплекой. По форме – детектив. А все вместе – блестящая разработка темы Подарка. Кажется, первым образцом этой трудной, но чрезвычайно плодотворной темы был «Человек, который мог творить чудеса» Уэллса. Помните? Некие высшие силы наделяют даром чудотворца маленького клерка в провинциальной Англии, тупого мещанина без воображения и силы воли. У Савченко это шире. Некая суперцивилизация одаряет человечество – современное человечество, вот в чем самое интересное! – технологией отщепления и отчуждения индивидуальной психики от физического тела.

Что происходит в результате – можно прочесть в повести. Ясно одно: Подарок сделан слишком рано, при всех его приятных и полезных качествах, могущих, казалось бы, облагодетельствовать человечество, он начинает разъедать человечество изнутри. Характерно, что Савченко не замкнул сюжет. Он как бы предложил читателю довообразить, что может случиться дальше.

Вот такой и должна быть настоящая фантастика. Не бездумное чтиво, а настоящая литература, заставляющая думать, развивающая воображение, возбуждающая социальную смелость и готовность к жестоким чудесам грядущего, как сказал С. Лем.

«Советский писатель» просто должен опубликовать этот сборник Владимира Савченко.

Авторы неоднократно приглашались на зарубежные конвенты писателей-фантастов. Зачастую им, как «невыездным», Иностранный отдел СП даже не удосуживался сообщать о поступивших приглашениях. Но вот времена изменились – и в августе 1987 года АБС принимают участие во Всемирном фантастическом конвенте, состоявшемся в английском Брайтоне. Чуть позже АН делится впечатлениями от поездки.

Из: АНС. Фантастика учит гражданственности

<…>

– В Брайтон мы приехали как почетные гости съезда (кстати сказать, это была наша с Борисом Натановичем первая поездка за границу). В качестве почетных гостей там еще были шведский фантаст Сэм Люндваль и хорошо известный нашим читателям американец Гарри Гаррисон. Съехалось в Брайтон, по-моему, несколько тысяч любителей жанра. Организовано все было превосходно, особенно запомнилась выставка-продажа фантастических книг – прямо-таки феерия названий и авторов, широчайший диапазон периодов и стран. Каждый день был насыщен до отказа – встречи, интервью, выступления, разговоры на разные темы. Принимали нас прекрасно, интерес к нашей фантастике, вообще к нашей стране, культуре огромный. Расспрашивали обо всем, причем исключительно дружелюбно. Вообще, люди там радушные, очень доброжелательные.

<…>

АНС. «Заговор-87»

С 27 августа по 1 сентября 1987 года в английском приморском городе-курорте Брайтоне (час езды на электричке почти напрямую на юг от Лондона) состоялся так называемый Конвент мировой научной фантастики – 45-й по счету.

Конвент не является постоянно действующей организацией. По сути дела, это съезд энтузиастов-любителей фантастики со всего мира, организуемый, как правило, группой крупных издателей фантастики в довольно откровенных целях пропаганды и распространения своей книжной продукции. Принять участие в таком Конвенте может любой желающий, внесший в кассу Конвента 30 фунтов стерлингов. Естественно, проезд туда и обратно, а также содержание на время Конвента (оплата жилья и питания) идет за счет такого желающего. Руководство Конвента, как я понял, только бронирует участникам места в гостиницах.

Ядром Конвента является группа издательских работников и более или менее известных писателей-фантастов. На нынешнем Конвенте это было несколько десятков человек, а всего участников съехалось около пяти тысяч. (Примечание: первый Конвент состоялся накануне Второй мировой войны, в нем участвовало около 400 человек и около десятка издателей и писателей.)

На Конвент приглашаются несколько почетных гостей, которые пребывают там на полном иждивении Конвента. На нынешний, 45-й Конвент такими гостями были приглашены: Дорис Лессинг – почти неизвестная у нас, но чрезвычайно популярная в Англии писательница; Альфред Бестер – писатель-фантаст, довольно хорошо известный нашим любителям (он в Брайтоне не присутствовал по болезни); Аркадий и Борис Стругацкие – очевидно, известные не только читателям «Уральского следопыта»; от кино – режиссер Рэй Харрихаузен и артист Джим Бёрнс; от фэнов – супруги Джойс и Кен Слейтеры, Дэйв Лэнгфорд. Представительствовал от всех почетных гостей известный писатель Брайен Олдисс.