Текст книги "Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники, 1985-1991"

Автор книги: Аркадий Стругацкий

Соавторы: Борис Стругацкий,Виктор Курильский,Светлана Бондаренко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 41 страниц)

Сын Носова – великолепный оратор, но родился в эпоху, когда ораторы не нужны. В революцию он бы полки на смерть посылал. Ему нужна аудитория, и он нашел ее во Флоре. Пример человека с талантом, в котором время не нуждается.

IX. «Милость к падшим…»?

Да нет, не то. Он не считает их падшими, вот в чем дело. Он вообще не признает понятия «падший». Все, что порождается обществом, порождено его законами – в этом смысле не делится на плохое и хорошее. На плохое и хорошее делим МЫ, тоже управляясь при этом какими-то законами.

Понимание и милосердие.

Понимание – это орудие, рычаг, которым учитель пользуется в работе.

Милосердие – этическая позиция учителя в отношении к объекту его работы.

X. Экологические пертурбации. Знамения, как считает Носов:

а) нашествие ворон,

б) суслики,

в) муравьи.

XI. Пункты общегородской кампании против Флоры (разжигание общественного мнения):

а) Демонстрация детишек-младшеклассников под лозунгами: «Долой тунеядцев из города», «Мы в опасности», «Спасите нас от заразы». (Бешенство Г. А. по поводу вовлечения несмышленышей во взрослые дела.)

б) Журнально-газетная, радиотелевизионная кампания.

в) Пикетирование частных магазинчиков и обжорок, обслуживающих «неедяк». Стычки между пикетчиками и частниками и «неедяками».

Мысль Игоря: «Конечно, бытие определяет сознание. Однако, к счастью, сплошь и рядом случается так, что сознание опережает бытие, иначе мы до сих пор бы сидели в пещерах».

Общий план:

1. Необходимые пояснения.

2. Разговор о «неедяках» в патруле (10 июля).

3. Флора. 12.07.

4. Концерт Джихангира и первые стычки. 14.07.

5. У мэра и у Ревекки. 16.07.

6. У Мих<аила> Тарасовича. 17.07.

От Ревекки Г. А. с Игорем идут в милицию, но не доходят. Возвращаются в Лицей.

Ночью экспедиция в лабораторный корпус университета. Избиение Г. А. Перепуганному парню: беги к таким-то, немедленно садитесь в машину и чтобы духу вашего в городе не было. (ночь на 16-е)

17.07: Поход в милицию, разговор с начальником милиции. 1-я часть разговора открытая, вторая – Игоря выпроваживают.

18.07. Утром известие: раскрыта в университете подпольная лаборатория, арестованы 28 человек, взят зав<едующий> отделом культуры.

Разговоры лицеистов (Мишель и Игорь). Гипотезы о случившемся.

17.05.87

Сделали 3 стр. (23) – 40ЛС

Вечером сделали 2 стр. (25)

18.05.87

Сделали 3 стр. (28)

Вечером сделали 2 стр. (30)

19.05.87

Сделали 2 стр. (32)

Вечером сделали 2 стр. (34)

ТЕОРИЯ ПВТ – поиск врожденного таланта.

Мих<аил> Тарасович его предает: «Как не стыдно! А если я расскажу о нашей договоренности?» – «Не было договоренности. И вообще помалкивайте, а то я возбужу против вас дело о сокрытии материалов и пособничестве преступникам»… – «Но не беспокойся: главных охотнорядцев я окоротил, особых эксцессов завтра не ожидаю…»

Возбуждение дела об отзыве из депутатов.

Пикетирование лицея. Драка с лицеистами – тоже предмет травли: «Фашиствующие аристократы против простых рабочих».

Разговор с сыном. Флора отказывается добровольно уходить.

Угроза закрыть лицей и превратить в нормальный педтехникум № 4.

Игорь встречает своих подопечных на демонстрации.

20.05.87

7.

18.07. Сообщения об арестах наркомафии.

Начало газетной кампании.

Пикетирование магазинов неедяк, стычки.

Рассказ Иришки о попытке зама Ривы вывести на демонстрацию дефективных детей.

Дискуссия между лицеистами (6 человек).

Игоря занесло в дортуары к малышам.

8.

19.07. Демонстрация детей.

Статья Г. А. и комментарий социолога.

Посещение телецентра. Начальник – сторонник Г. А., держится из последних сил. Надеется, что удастся уклониться. Не дает эфира: 1) Лучше не будет, будет хуже. 2) Если дать эфир Г. А., значит, дать эфир десяткам его врагов.

9.

20.07 Пикетирование лицея.

Возбуждено дело о лишении мандата.

Об уничтожении лицея.

Приход секр<етаря> горкома с референтом.

Выступает мэр и благословляет акцию.

Вызывает сына и просит Флору добровольно уйти. Отказ.

Разговор с Мих<аилом> Тар<асовичем>.

10.

21.07. Раннее утро. Г. А. во Флоре. Аг<асфер> Лукич. Конец.

Для дискуссии:

1) Г. А. учил их: следуй своим убеждениям.

2) Они ненавидят Флору, т. е. на стороне большинства.

3) Они любят Г. А., но не понимают его.

Игорь и Мишель: им не нравится, что они оказались вместе с большинством.

Иришка: ей очень жалко Г. А. Она за него просто потому, что его жалко, а на остальное – наплевать.

Кирилл: у него билет на 20-е и он уезжает, хотя был главным среди лицеистов теоретическим сторонником Г. А. «Верую, ибо это абсурдно»[36]36
  Credo, quia absurdum – перефразированные слова Тертуллиана: «credibile est, quia ineptum est» («De corpore Christi» или «De carne Christi», «О плоти Христовой», ч. 5, гл. 4).


[Закрыть].

Днем 20-го Мишеля увозит в Оренбург его отец на машине. («Мать в истерике, я все бросил… проклятый брат, это он сбил тебя с панталыку…»)

Разговор Игоря с пикетчиками. Они неплохие люди. Там и Ваня Дроздов.

Аскольд – холодный и убежденный ненавистник тунеядцев. «Г. А. не прав. Он гений, но и гении ошибались – Ньютон, Эйнштейн и т. д.»…

Зоя – до фригидности чистая. Ее тошнит от Флоры, от ее распущенности. «Это уже животные… Они вне моей сферы… Вне закона…»

Сделали 1 стр. (35)

21.05.87

К статье Носова:

1) Парафраз постулата Вечеровского. Бороться с законами природы глупо, а пасовать перед ними – стыдно. Надо учиться их использовать.

2) Отличие Флоры от преступного мира:

– преступники на нас паразитируют, а Флора – отдельна,

– преступники нам ближе, чем Флора: ценности у нас и преступников одинаковые, представления (иерархические) – тоже.

3) Флора – племя тунеядцев, вышедшее из цивилизации, в отличие от дикарей, не достигших цивилизации.

4) Вы хотите переправить Флору к соседям.

Сделали 1 стр. (36)

Вечером писали вступление к ЖвМ-С.

22.05.87

Писали статью для «В мире книг».

23.05.87

Кончили статью для ВМК.

Итоги сезона. Встречались 8 раз (80 дней).

Сделано:

1). «Туча-С» – 58 стр.

2). Отредактировали ГО.

3). ОЗ – 41 стр.

4). 40ЛС – 36 стр.

5. План ЖвМ-С.

6). Статья для ВМК – 5 стр.

24.05.87

Уезжаем.

24 мая интервью с АБС публикуют «Московские новости».

Из: АБС. Осторожно войти

<…>

Наверное, все-таки они увидели что-то раньше нас. Сейчас они это отрицают. Машут протестующе руками: «Мы не пророки!»

Они действительно не пророки, умеющие вызывать дух будущего. В них ничего нет калиостровского. Они просто честные люди, вглядывающиеся в мир более пристально.

Кто-то другой, но не они, воскликнул бы: мы же предупреждали! Кто-то, но не они… Больно. И тогда, и сейчас, и всегда. Угадывание – не их задача, не их цель, даже если предупреждение попало в «яблочко».

И торжество, и раздражение братьям Стругацким не присущи.

Желая того или нет, но любой писатель находится в положении учителя к ученику – обществу. Ведь общество всегда обязано учиться, хотя бы у впередсмотрящих, иначе оно перестанет расти, развиваться духовно. А учитель не имеет права раздражаться от того, что ученик чего-то не знает или отказывается понимать.

<…>

Примечательна статья о Стругацких в американском журнале «Квест» «О России с любовью»: «Что за деление советской литературы на неофициальную и официальную, написанную под диктовку? Кто диктует Стругацким? Так невозможно диктовать. Если они что-то и критикуют, то из-за того, что им больно за Россию. Они настоящие коммунисты!»

Их книги изданы почти во всех странах мира. Более двухсот наименований.

– Вы уверены, что за рубежом вас понимают так же, как здесь?

– Конечно, нет! Даже уверены в обратном. Там понятен, пожалуй, первый пласт, авантюрный, который присущ любой фантастике. Второй пласт – социальный, к сожалению, скорей всего скрыт от зарубежного читателя, а к «духовным раскопкам» он не совсем приучен. Наш читатель вообще лучше подготовлен к восприятию мировой литературы. Во-первых, из-за высокой культуры перевода, а во-вторых, из-за глубокой осведомленности. Наш настоящий читатель как соотечественников воспринимает Фолкнера, Хемингуэя. Поищите где-нибудь такого квалифицированного читателя на Западе, чтобы он как своего читал Толстого, Достоевского и понимал их так же глубоко, как и мы.

После того как на Запад обрушилась русская классика, возник миф о загадочной русской душе, а потом и о загадочной советской. То есть миф в квадрате. Поэтому зарубежный читатель попал под мрачное очарование этой «непознаваемости» и вот, погружаясь в миры, созданные нашими классиками (Толстым, Достоевским, Чеховым, Булгаковым, Шолоховым), этот читатель волей или неволей ищет в нашей литературе ответ: чем же этот мир отличается от привычного ему?

Совсем иная картина с нашим читателем. Он давно уже отверг дешевые обывательские стереотипы типа: «немец любит сосиски с капустой», или «француз привычен к „клубничке“ и вину», или «англичанин гордец и любит пиво». В героях Томаса Манна, Голсуорси, Хемингуэя, в ситуациях, связанных с поведением этих героев, наш читатель ищет не различия, а сходства с ситуациями из своей жизни. Ищет и справедливо находит. Короче, советский читатель – потребитель мировой культуры и поэтому знает Запад лучше, чем западный читатель нашу страну.

– И все же читатель дотошен и там, и здесь. Его одинаково интересует вопрос, как можно писать вдвоем. В четыре руки можно даже играть на фортепиано, но как писать? Как печатать на простой пишущей машинке?

Стругацкий-старший: «Когда мы садимся за машинку, это уже конец, а не начало работы. Самое тяжелое – это размышления, попытки уловить те или иные тенденции.

Мыслить вдвоем – это глупость. Борис размышляет у себя на диване в Ленинграде на улице Победы. А я – здесь, на своем диване в Москве, на проспекте Вернадского. Съезжаемся только тогда, когда все продумано».

– И герои не двоятся? Не приобретают не свойственных им черт? Как, например, возник образ Малыша из повести «Малыш»?

– У Бориса было свое представление об этом звереныше. У меня – свое. Постепенно в ходе работы возник иной герой – не мой и не его, а наш, не имеющий никакого отношения к первоначально задуманному. Предполагалось попасть в общество гигантских пауков на планету с тройным, по сравнению с земным, притяжением. Значит, и живущий там человек должен был бы обладать тройной мускулатурой, иметь костяк, выносящий тройную нагрузку. Он ткал бы паутину и спал на потолке…

Потом все эти глупости отпали сами по себе. Мы пришли к выводу, что цивилизация, которая спасла Малыша, вообще недоступна нашему представлению. Это – особое общество, которое далеко ушло от нас вперед. Оно слилось в единое существо, в некий сверхорганизм со сверхвозможностями. Как только мы все это поняли – Малыш ожил, слился в единый для нас образ космического Маугли.

Вообще выдумывать образы для них совсем нетипично. Малыш, может быть, – единственное исключение. Все их герои – наши соседи, друзья, враги. Отсюда пронзительная достоверность. Отсюда угадывание читателями себя в поступках литературных героев из XXI века. Какими мы идем туда? Какими мы туда придем? Век грядущий будет не милостивее. Он будет еще беспощаднее к нашим ошибкам, к вольному или невольному злу. Реакция на наши просчеты не задержится, как бывало, на годы, не растянется на десятилетия – она будет взрывчато-секундной.

<…>

В конце мая АН принимает участие в международном конгрессе.

Из: Меридианы фантастики / Вып. 32

С 29 мая по 1 июня в Москве проходил VII конгресс международной организации «Врачи мира за предотвращение ядерной войны». Впервые в рамках конгресса состоялся коллоквиум «Научная фантастика и ядерная реальность», который вел критик Вл. Гаков (СССР). В коллоквиуме приняли участие фантасты Йозеф Несвадба (ЧССР), Р. С. Йерсилд (Швеция), Пол Брайанс (США), а также советские писатели А. Н. Стругацкий, В. Д. Михайлов, В. Т. Бабенко, Э. В. Геворкян, В. А. Заяц, В. М. Рыбаков.

С 11-го, июньского, номера журнал «Смена» начинает публикацию первоначального варианта СОТ, «китежградского». Текст предваряется редакционным предисловием.

[ «В славном Китежграде…»: Редакционное предисловие к повести «Сказка о Тройке»]

В славном Китежграде герои народных сказок, легенд, мифов и преданий чувствуют себя так же свободно и вольготно, как и герои Рабле, как и вымышленные персонажи, хорошо известные каждому из нас из опыта своей жизни, полной проблем, забот, борьбы, требующей поступков и веры в свои силы…

Китежград и его обитатели знакомы многим читателям по популярной повести братьев Стругацких «Понедельник начинается в субботу» (изд-во «Детская литература», 1979 г.), по телефильму «Чародеи», снятому по их сценарию. «Сказка о тройке» – продолжение повести «Понедельник начинается в субботу», герои которой и здесь не вешают нос, столкнувшись с глупостью и пошлостью, но с весельем и отвагой вступают в отчаянную схватку с ними. В лукавом и потешном сказочном обличье, в карнавальном круговороте фантасмагорических персонажей и ситуаций предстает перед нами противоборство молодых творческих сил с бюрократическим консерватизмом, громыхающим столь хорошо знакомым всем нам привычным набором фраз, штампов, бесплодных резолюций, продиктованных единственным желанием запретить все необычное, живое, свежее, плодотворное.

Сказка весело и заразительно смеется над этими отжившими свое застойными явлениями, борьба с которыми в наши дни приобрела такую остроту и значение.

«Сказка – ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок». Уроки «Сказки о Тройке» очевидны и не подлежат сомнению. Жизнь не остановить, это не по силам никаким параграфам и регламентациям. Она идет вперед, движимая усилиями людей, полных сил, замыслов и веселой отваги.

Актуальность этого произведения, его ненатужное, изящное остроумие, пронизанный бодростью и оптимизмом юмор наверняка привлекут к сказке-сатире внимание читателей, и прежде всего молодых, кому хочется пожелать идти по жизни с отважным весельем.

14 июля АБС заключают договор с киностудией имени Горького на экранизацию ПНО.

В июле журнал «Даугава» заканчивает публикацию «Времени дождя», а в августе печатает большое и очень личное интервью с Авторами, взятое супругой главного редактора Еленой Михайловой.

Из: АБС: «Жизнь не уважать нельзя»

Их авторитет безусловен даже для тех, кто терпеть не может фантастику.

Уровень философского мышления и безукоризненной художественности текста Стругацких приносит высокое интеллектуальное и эстетическое наслаждение, они давно – несомненные «мэтры» отечественной фантастики, за границей их издавали и переиздавали полтораста раз… Их имена окружает ореол очень большой читательской любви. Все это так… Но один писатель «братья Стругацкие» – два разных человека, столь несхожих и в то же время соединенных чем-то незримым, но настолько родным и узнаваемым, что их глубокую внутреннюю общность чувствуешь кожей, и традиционный вопрос о том, как же они пишут вдвоем, кажется ненужным и неважным… Такие независимые, яркие люди, но вот это их общее ощущается внезапно уязвимой болью внутренней чистоты, интеллигентности и порядочности.

Я уже несколько лет была знакома с бурным, ярко эмоциональным Аркадием Натановичем и только что познакомилась с очень внутренне закрытым при внешней легкости и изяществе общения Борисом Натановичем, но при всей разности этих контактов испытываю сейчас чувство равной нежности и надежды на добрые ветры для них… Чувство это возникло и окрепло именно в общении с братьями Стругацкими.

…Ирония слегка защищает их усталость и стойкость. «Классики» – как зовут их молодые фантасты – обладают нечастым достоянием: четкими духовными ориентирами. «Нравственный стержень» – так говорили раньше.

Братья Стругацкие – у нас в гостях.

– Аркадий Натанович, мне хочется начать с вопроса о вашем читателе. Чувствуете ли вы своего читателя, постоянную взаимосвязь с ним, меняется ли он? В каком качестве ощущаете вы себя сейчас? Человека развлекающего? Учителя? Идеолога? Философа?.. Меняется ли ваш прежний любящий, преданный читатель и если да, то как? В общем… все о взаимоотношениях с читателем.

– Вопрос сильный, должен тебе сказать… Знаешь, вот первые наши книги, которые мы сами очень не любим, – «Страна багровых туч», рассказы первые – вот они, пожалуй, и были рассчитаны на развлечение… то есть мы писательски относились к своей теме так же, как читательски когда-то относились к Жюль Верну и Уэллсу, не подозревая, что у Уэллса есть такие философские глубины. Но открылись они нам значительно позже, когда мы сами стали уже зрелыми писателями… Здесь помогла, конечно, и родившаяся в нашей стране философская фантастика Ивана Антоновича Ефремова, и социально-эмоциональная фантастика Рэя Брэдбери… Это – о нашем восприятии своей, так сказать, развлекательности. Сейчас, конечно же, нет – иные, скажем, цели. И давно уже – нет. Хотя развлекательный элемент обязательно должен быть, чего слова-то пугаться… Понимаешь, мы никогда не забываем про троянского коня и позолоту на пилюле. Если ты хочешь сообщить мысли, кажущиеся тебе новыми и необычными, читателю неподготовленному, приходится строить острый сюжет. За ним-то он, свеженький читатель, побежит, а мы ему и вложим философский борщ с трагическими выводами в легкой и удобочитаемой форме. А потом противники фантастики всех мастей и расцветок еще будут говорить о легком чтиве…

– Хотя как раз именно вы и делаете ту самую просветительскую работу – молодого читателя, жадного до интриги и сюжета, окунаете в высокую литературу и философию. Здесь-то он прочтет! А вещь другого жанра, заведомо «высокого», может и в руки не взять… Но – это лишь одна часть ваших читателей, хотя традиционно, именно на нее оглядываясь, и рисуют портрет читателей фантастики. Но он же совсем не таков! Сколько крупных ученых, мыслителей ищут и находят в ней отражение острых, глобальных и больных вопросов самого что ни на есть сегодняшнего дня… Георгий Михайлович Гречко, столь неординарно мыслящий человек, говорил мне, что без большой фантастической литературы своей духовной жизни просто не мыслит… И Маркес, Стругацкие и Булгаков в этом списке рядом…

– Ну спасибо ему. Нет, правда спасибо, он наш верный читатель. Но меня не надо агитировать; я давно – «за»! Ты это тем скажи, кто без мордобоя и шишек жизнь братьев Стругацких видеть не желает.

– И скажу.

– Скажешь, скажешь… – верю. Но… ох, это громобойный разговор, еще вернемся, а сейчас давай я про развлекательность договорю, а то понесло нас с тобой к привычным болячкам. Оно и понятно, впрочем… Да, так вот, слово «развлекательность» для нас не ругательство, как раз ее нашей литературе очень не хватает, я не только о фантастике говорю. Что же касается читателя, то он, безусловно, заметно изменился за эти тридцать лет, что мы работаем. Читатель стал образованнее, интереснее, раскованнее, по моему мнению, наши читатели очень выросли. То ли мы их за собой тянем, то ли они нас – не знаю, но получается так, что мы пока идем голова в голову… Вот я вчера выступал в одной школе по соседству… ребята там ставили в школьном театре такие сложные наши вещи, как «Жук в муравейнике» и «Хищные вещи века»… Меня поразило, как они точно уловили все самое важное в них! И зрители – такие же ребята – реагировали абсолютно адекватно.

– А вы нуждаетесь в этом ощущении обратной связи? Зависимы от нее или нет?

– Честно говоря… объективных признаков такой зависимости мы у себя не замечаем… А потом, что такое обратная связь? Слава богу, критика нас не трогает, в душу к нам не лезет, разве что лягнут изредка, ну так чем им еще и заниматься…

– Не только же такая критика есть…

– Верно, есть и другая. Но нам с этим не везло. Просвещенным и мудрым критикам было как-то не до нас, а вот те, что облают, – они всегда пожалуйста. Наши единомышленники-критики печатаются крайне редко, за всю нашу писательскую карьеру мы можем насчитать 5–6 выступлений, о которых стоило бы говорить.

– Вам мешало отсутствие критики или нет?

– Помогало! Как только они за нас взялись, нас перестали печатать, вообще посыпались неприятности…

– То есть умных, глубоких критических выступлений практически не было вообще?

– Конечно. Эти пять-шесть, о которых я говорил… – ну, не поливали грязью… пытались «в чем-то разобраться», но – «помогали»? Нет!.. Есть, правда, один человек, который нас очень хорошо понимает и прекрасно пишет, но ему пока не удалось пробиться ни строчкой.

– Кто?

– Это Олег Шестопалов, очень сильный математик, доктор наук, лауреат Государственной премии… Ну, представь себе самых лучших и достойных наших главных редакторов, которые взяли бы у математика литературную рецензию?! Это ж профессионалы от злости удавятся…

– …Я совершенно не воспринимаю вас именно как фантастов, да-да… Для меня братья Стругацкие – большая литература, и все. По-моему, литературный процесс есть нечто неделимое, единое целое… К чему заниматься игрой в подведомственные жанры… есть просто литература – или ее нет. Остальное все от лукавого, придумано теми, кому не дано созидать собственно литературу…

– Абсолютно согласен.

– Так вот, насколько вы сами ощущаете себя частичкой мирового литературного процесса, либо… Иные ваши поклонники служат вам дурную службу… те, кто кричат, что вот им интересно фантастику – Стругацких – и еще детективы, а неинтересно Достоевского и Цветаеву… Итак, ваше восприятие того, что вы делаете, и ваше понимание фантастики.

– Начну с того, что я очень неприязненно отношусь к тем почитателям братьев Стругацких, которые не любят Достоевского. Это прежде всего. Но этот читатель – не главный наш читатель, нет… Мы уже давно для себя установили некое кредо… символ веры: писать можно либо о том, что ты знаешь лучше всех других, либо о том, чего никто, кроме тебя, не знает. Это во-первых. Фантастика и исторический роман в этом отношении очень сходны. Во-вторых, фантастика – это литература огромных социальных и этических обобщений. Нам не нужно задумываться о том, ходил ли в период, описываемый нами, троллейбус № 5 по кольцевой дороге или нет, нам это не важно; ситуация, антураж – это целиком дело нашей фантазии, и в этом я вижу наше преимущество перед писателями-реалистами… потому что мы можем всю нашу энергию… творческую вложить в самую суть, в то, что мы по-настоящему хотим сказать. Не отвлекаясь ни на что.

– Фантастические обстоятельства нужны вам, дабы свободно наполнить форму психологической и философской начинкой… так?

– Конечно. Собственно, научная фантастика нас давно уже не волнует, только человек со всеми его «измами» – цель, а идти к ней, к разным его глубинам и допускам, для нас естественно путем фантастики. Вот и все.

<…>

– Я не буду задавать вам традиционный вопрос о том, как вы работаете вдвоем, кто из вас лежит на диване, а кто сидит за машинкой – в конце концов, если авторы считают нужным оставлять это в тайне, то это их дело и лезть в чужую кухню неприлично, но все же спрошу вот о чем…

– Но это действительно так, очень точно ты сказала: один валяется на диване, а другой сидит за машинкой, ничего не поделаешь! В четыре руки на машинке не поработаешь…

– Наверное, чаще всего все-таки за машинкой сидите не вы?

– А вот и нет, как раз я! Да – к твоему сведению… По одной простой причине – Борис Натанович очень рассеян и делает много ошибок.

Забегая вперед, скажу, что на аналогичный вопрос Борис Натанович иронически, чуть обиженно произнес:

«Аркадий – аккуратист и педант невероятный, все ему кажется, что я не так внимателен, ну и на здоровье, пусть тогда сам и сидит…» – Е. М.)

<…>

– Аркадий Натанович, а что произошло с 24-томным изданием мировой фантастики?

– Это издание наш дорогой Госкомиздат затеял втайне от всех. У них, значит, было два лозунга. Один: там должны быть опубликованы произведения давно известные, по сто раз издававшиеся, с «безупречной» репутацией. Другой: должна быть история мировой фантастики. Эти два положения друг другу противоречат – как можно сочетать, например, сочинения князя Одоевского с требованием «зарекомендованности»? Мы пытаемся бороться, мы хотим развернуть весь парад советской фантастики, учитывая такую малость площадей, но понимая – это именно то, что нужно читателям и у нас, и во всем мире, а не перепечатки сотый раз Беляева[37]37
  В СП СССР состоялось заседание совета по вопросам издательств, на котором шла речь о дальнейшем выпуске 24-томной «Библиотеки фантастики» с участием в ней советских и зарубежных мастеров этого жанра. Была обновлена редколлегия «Библиотеки фантастики», утвержден ее состав. – «Литературная газета», 1987, № 30. – Прим. Е. Михайловой.


[Закрыть].

<…>

– Аркадий Натанович, в чем вы находите утешение от естественных человеческих страхов – болезни, смерти, беды, ядерной катастрофы, то есть всего того, от чего человеку страшно? Всего, от чего он может отгородиться дневной суетой, но ночью спрятаться некуда, он беззащитен… В одном очень неплохом фильме Ролан Быков, игравший крупного театрального режиссера, говорил: «Но наступает возраст, когда по ночам ты лежишь и думаешь о гражданской панихиде. О своей. О том, кто придет и что скажут. И что не скажут».

– Ну давай начнем с глобального… Я готов с кем угодно спорить на ящик коньяка, что ядерной катастрофы не будет. И я не проиграю, потому что если проиграю, то мне отдавать будет некому… А всерьез… Дело в том, что жить в ожидании конца – преступление перед жизнью. На мой вполне серьезный взгляд, знать нам ничего о будущем не дано, но жить надо достойно, без страха… Со мной многие несогласны, но я думаю так. Это – о ядерном крахе… Что касается прочих человеческих страхов, знаешь, у меня их просто нет, мне не от чего защищаться.

– Даже так?

– Даже так. От смерти не защитишься все равно… В конце концов, что такое смерть? Смерть, дорогие товарищи, это самое интересное приключение, которое мы испытаем в жизни. Болезни? Ну есть врачи, пилюли, в крайнем случае хирургический нож.

– Тоже не боитесь?

– Не-ет, от ножа я попытаюсь сачкануть… а все остальное, господи боже, я стараюсь не избегать радостей жизни – начиная от любви вкусно поесть до всей человеческой палитры: очень люблю общаться со своим внуком, книги – какая радость жизни! и наконец – работа, все та же вечная работа… У меня, наверное, природно здоровая психика, если выдержала и ленинградскую блокаду, и много разных… дивертисментов потом… и – ничего!.. Долго не печатали, поливали критики как могли, но держусь, держаться-то надо прилично, я ведь, кроме всего, старший!

– Сдвинутость психики, распад… каких-то краеугольных камней, на которые опирается душа человеческая, когда ей трудно и больно, – это повсеместное явление сейчас, к сожалению, уже почти норма, а ваш внутренний статус-кво – это прекрасно, но так редко у человека просвещенного и с открытыми глазами… Понимать и не страшиться… Этого почти не бывает.

– Дергаться перед неизбежным мы не будем!

– Достоинство?..

– Конечно… Нужно честно и с честью… помнить, кто были отцы, и не терять лица перед внуком… Как же это так, что это я буду сопли распускать… да и перед собой как-то невместно.

– Вы с оптимизмом смотрите в наше социальное будущее? Верите в перемены?

– Я понимаю скептиков – очень много душевных мозолей накопилось у людей, очень много рушилось надежд. Но слова «верить» нет в нашем лексиконе. Делу перестройки надо активно помогать – вот это я знаю.

– Вы легко работаете?

– Нет, очень тяжело. Особенно последние вещи нам очень трудно даются, потому что сложная проблематика… она все усложняется, и все больше времени надо тратить на размышления… споры…

<…>

…Спустя неделю после разговора с Аркадием Натановичем я поехала в Ленинград – к Стругацкому-младшему. Меня предупреждали, правда, что в отличие от старшего брата Борис Натанович очень замкнут, сдержан, откровенен бывает чрезвычайно редко и только с близкими друзьями, что, в общем, не надо питать иллюзий… ибо в данном случае контраст традиционен – московская раскованность одного и петербургская корректная сдержанность другого. К тому же знакомы мы не были. «Да-да, все именно так и есть!» – смеясь, периодически утверждал Борис Натанович в течение нашего… четырехчасового разговора. «Да-да, вот так и напишите, пожалуйста, что не повезло вам со мной ужасно, такой эмоциональный скупердяй попался, только на интеллектуальный треп и способен». Это он поспешно вставлял в редкие паузы столь насыщенного всеми человеческими слагаемыми разговора: мудро-ироническими размышлениями и неподдельной болью, когда речь шла о наших всеобщих бедах; воспоминаниями детства; мыслями о литературе и вечной горькой надеждой подлинно мужественного человека… Так что, по-моему, мне как раз очень повезло, все было в этом прекрасном разговоре, и четырех кассет хватит не на одну запись беседы. Здесь же, сейчас – отрывки, кусочки, то, что показалось мне нужным и важным именно теперь.

– Борис Натанович, я сейчас буду говорить громкие слова, а именно: мне хотелось бы побеседовать с вами как… с художником… мыслителем… философом, но не как с человеком, имя которого абсолютно привязано к слову «фантастика»…

– Послушайте, а у меня к вам встречный вопрос: вот вы читали, конечно, наши книжки. У вас как у читателя были какие-нибудь вопросы к нам?

– Разумеется.

– Я вот почему спрашиваю: дело в том, что Аркадий и я – мы оба читаем всю жизнь и, надеюсь, будем читать до смерти, мы «профессиональные» читатели, но… Ну, есть у меня любимые писатели. Ну, я очень жалею, что не привелось мне познакомиться с Юрием Трифоновым, которого я считаю блистательным писателем… Но у меня нет к нему вопросов! Мне просто хотелось бы на него посмотреть, посидеть и послушать, если бы он захотел говорить… Но – вопросов нет, вот в чем штука.

– А к кому есть?

– Да ни к кому, наверное. Но это у меня от возраста берется – раньше разговор на общие темы был мне нужен… еще как… а с возрастом иногда останавливаешься от мысли о бессмысленности всего, что мы скажем, даже самого важного вроде… Разговор на общие темы доставляет интеллигентному человеку такое же удовольствие, как сытому человеку ломтик чего-нибудь вкусного после обеда.

– Не могу согласиться с вами. По-моему, даже в самые тяжкие моменты жизни талантливая беседа с достойным партнером подобна допингу, когда ты уже выдохся… Бывает время, когда она нужнее обеда.

– По-моему, это все-таки больше в молодости, хотя, наверное, все зависит от характера… вот Эйдельмана только тронь – и из него польется высококачественный текст… Дар.

– Борис Натанович, а спросить я вас хотела вот о чем: насколько в том, что вы пишете, вы видите возможность объяснить себе ли самому или людям, ждущим этого от вас… объяснить и найти выход из тысячи современных тупиков… Видите ли вы какую-либо миссионерскую роль в том, что делаете? Или вы просто пишете, как разговариваете… как жизненное формовыражение?.. Считаете ли вы, что можете добавить свой кирпич к… зданию надежды?

– С одной стороны – да, считаю. С другой – я прекрасно понимаю, что кирпичик этот очень маленький, и все-таки, пожалуй, если честно, пишу я не для этого. Нет, конечно, я понимаю, что наши книги помогают людям жить… ведь помогают же мне любимые книги… почему же не предположить того же… Я считаю, что некая миссия нашими книгами выполняется, хотим мы этого или нет, так уж устроена наша российская жизнь – у нас литература играет совершенно необычную по масштабу роль, нигде в мире ничего подобного нет. Но пишем мы не для какой-либо, пусть самой благородной, цели – нет. Я не могу даже сразу ответить, почему. Работать ведь всегда тяжко… мучительно…