Текст книги "Грезы Мануэлы"

Автор книги: Анжела Де Марко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

Сильвине нравилось, как он одет, как он держит себя. Вообще незнакомец показался ей интересным. Она заметила все, что говорило в его пользу.

Сильвине и раньше приходилось встречаться с подобными типами. При встрече с молодой женщиной они начинали ухаживать за нею с добродушной фамильярностью, не лишенной, однако, оттенка галантности, и в большинстве случаев их ухаживания принимались снисходительно.

Если женщина обнаруживает вдруг склонность к кокетству, такие мужчины позволяют себе поправить на ней бантик, а заметив, что «клюнуло», тотчас начинают называть ее по имени. Любая из опытных женщин способна сразу же вычислить таких мужчин.

Кому-нибудь из женщин следовало бы написать философский трактат об одежде. Как бы женщина ни была молода, она знает толк в моде. Оценивая мужской костюм, женщина проводит при этом некую едва заметную грань, которая позволяет ей делить мужчин на привлекательных и не заслуживающих внимания. Индивидуум, опустившийся ниже этой грани, уже никогда не удостоится ее взгляда.

Кто-то тронул Сильвину за плечо, и она вздрогнула.

– Ах! Это ты, Тереза!

– Ты меня уже, наверное, заждалась. Извини.

Тереза присела напротив Сильвины. Выглядела она потрясающе. Ее карие глаза светились радостью и озорством.

– Нет, Тереза, я здесь не скучала, – ответила Сильвина и предложила: – Выпьем по коктейлю?

– Ах, давай! – хихикнув, согласилась Тереза и озорно взмахнула рукой.

Подружки громко рассмеялись. Тереза заметила, что подруга покосилась в сторону выхода.

– Что, ждешь еще кого-нибудь? Может, Эмилио?

– Нет, что ты! – воскликнула Сильвина. – Единственное, что я хочу, чтобы он не появился здесь.

Лицо у Терезы стало серьезным.

– А что случилось?

– Ой, и не спрашивай. Ты представить себе не можешь, какие номера проделывал вчера Эмилио.

– Что он сделал? Оскорбил тебя?

– Нет, гораздо хуже. Он приставал ко мне и предлагал переспать с ним…

Глаза у Терезы округлились от удивления.

– Надо же, я не могу поверить! Он мне казался таким вежливым, таким галантным.

– Он и есть такой, – сказала Сильвина. – После того, что случилось вчера, я долго думала и пришла к выводу, что он просто много выпил.

– Надо же! – возмутилась Тереза. – Насколько я знаю, он питал большие иллюзии относительно Исабель, хотя она ему ничего не обещала.

Сильвина занервничала и отвела взгляд в сторону.

– Это она сама тебе так говорила?

Тереза в душе пожалела, что вспомнила имя Исабель, но было уже поздно, и ей пришлось продолжить эту тему.

– Я не думаю, чтобы Исабель обманывала меня. Я понимаю, тебе это, конечно, неприятно, но…

– Ты получила какие-нибудь известия от них? – перебила ее Сильвина.

Тереза оживилась.

– Фернандо прислал мне восхитительную открытку.

– Я надеюсь, что у них все хорошо?

Тереза недоуменно уставилась на Сильвину. Она догадывалась, о чем та сейчас думает.

– Да, Сильвина, – ответила она после небольшой заминки, – у них все хорошо. Я думаю, что подробности тебя не интересуют.

Сильвина сделала вид, что ей это абсолютно безразлично. Ей не хотелось показывать, что она чувствует на самом деле. Сильвина постаралась ответить Терезе как можно вежливее:

– Нет, подробности меня не интересуют, дорогая Тереза. В настоящее время у меня другие интересы. Давай лучше поговорим о чем-нибудь другом, например о Хуанхо…

– Хуанхо? – удивленно спросила Тереза. – У тебя есть о нем какие-то сведения?

Сильвина улыбнулась. Она поняла, что задела Терезу за живое, и, чтобы насолить ей, решила прекратить этот разговор.

– Ой! – воскликнула она. – По-видимому, нам не следует говорить и на эту тему. Давай будем лучше пить и веселиться, пить и веселиться!

Она подняла свой бокал и весело посмотрела на ошарашенную Терезу.

В то время, когда Тереза и Сильвина веселились в кафе, в дверь дома Салиносов позвонили. Бернарда в это время хозяйничала на кухне.

– Иди открой! – приказала она молодой служанке.

Служанка, на ходу вытирая мокрые руки о фартук, побежала открывать. Бернарда хотела было сделать ей замечание, но передумала. У нее были другие, более важные дела.

На пороге стояла пожилая дама, одетая в серый костюм. Она вошла в дом и осмотрелась.

– Что вам угодно, сеньора? – спросила ее служанка.

– Я хочу встретиться с сеньорой Терезой Салинос.

Дама говорила медленно, делая акцент на каждом слове. Такой тон несколько смутил служанку.

– Весьма сожалею, мадам, – ответила она, – но сеньоры Терезы сейчас нет дома.

Дама недовольно поморщилась, однако уходить не торопилась.

– Значит, Тереза ушла? – спросила она.

– Да, сеньора, она сказала, что ее не будет до вечера.

– Очень жаль, – сказала дама. – Тогда передайте, пожалуйста, Барнет, что я хочу ее видеть. Я хочу спросить у нее кое-что.

– Что случилось? – раздался голос Бернарды, которая вышла из кухни, недовольная долгим отсутствием служанки. – Барнет больше не служит в этом доме.

– Как не служит? – удивилась дама.

– После долгих лет работы она решила отправиться на покой, который давно заслужила, – сказала Бернарда и добавила: – Могу ли я еще быть чем-нибудь полезной сеньоре?

– Нет, спасибо, – ответила дама. – Вечером я позвоню Терезе.

Бернарда сделала знак служанке проводить гостью, а сама отправилась к себе наверх.

Не успела служанка закрыть за дамой дверь, как опять позвонили. На этот раз это был адвокат Пинтос. Он осторожно протиснулся в дверь и льстиво улыбнулся.

– Добрый день! – сказал адвокат и направился сразу к лестнице, ведущей на второй этаж.

– Добрый день! – ответила ему служанка и поспешила предупредить гостя: – Но сеньоры нет дома, она еще не вернулась.

– Не вернулась? – переспросил адвокат.

– Да. Она будет только к вечеру.

Адвокат Пинтос присел на диван, вынул платок и стал тщательно протирать свои очки.

– Тогда, вероятно, ее экономка дома, – наконец проговорил он. – Могу я ее видеть?

– Одну минуту, – попросила служанка и поспешила на кухню, но, не обнаружив там Бернарды, вернулась. – Я не могу ее найти, – сказала она адвокату. – Подождите здесь, пожалуйста.

– Да, конечно, – невозмутимо ответил адвокат.

Бернарда сидела за широким столом и просматривала счета, которые следовало оплатить. Она была возмущена. Ну и транжиры эти Салиносы! Она отложила счета в сторону и тяжело вздохнула. В последнее время ей нездоровилось. На свои болезни она редко обращала внимание, все ее заботы были обращены на Исабель. Бернарда была убеждена, что только она сумеет устроить дочери достойную жизнь и уберечь от врагов.

Дверь в кабинет отворила служанка.

– Разрешите, сеньора Бернарда? – тихим голосом спросила она.

– Что случилось?

– Пришел адвокат Пинтос.

Услышав это имя, Бернарда побледнела, и сердце ее учащенно забилось. Однако она сумела справиться с охватившим ее волнением и спокойным голосом произнесла:

– Пусть войдет.

Адвоката Пинтоса приглашать не пришлось. Он сам отворил дверь в кабинет.

– Моя уважаемая Бернарда, как я рад вас видеть! – ехидно произнес он.

– Оставь нас одних, – приказала Бернарда служанке.

– С вашего позволения, – откланялась та.

Адвокат подошел к столу и бесцеремонно уселся на него. Затем он развел руками и с насмешкой спросил:

– Какой отличный дом, не правда ли?

Бернарда с трудом сдержала себя, чтобы не нагрубить этому наглецу.

– Зачем вы пришли? – спросила она.

– А вы не догадываетесь?

– Нет, если спрашиваю.

Адвокат скрестил руки на груди и сказал уже более доверительно:

– Я пришел поговорить.

– О чем же?

– Сейчас, когда у вас снова есть деньги, – начал адвокат Пинтос, – мне кажется, что мы могли бы договориться по целому ряду проблем. – Он сделал небольшую паузу и спросил: – А вам не кажется?

– Не знаю.

Бернарда испугалась. Она подумала, что этот проходимец опять что-то откопал и теперь жди от него неприятностей, если не чего-нибудь большего…

– Как это сложно, – тем временем продолжал адвокат, – как это сложно, Бернарда, когда такой сеньоре, как вы, приходится разъяснять все подробности. Но кое-что я уже вам объяснил…

Адвокат Пинтос своими немигающими глазами смотрел на Бернарду в упор, и его взгляд напоминал змеиный. Но Бернарда не чувствовала себя жертвой и все тем же спокойным голосом ответила:

– Я прекрасно все поняла.

Адвокат улыбнулся. Он опять вынул платок и принялся протирать свои очки. Он проделывал это с такой тщательностью, как будто ничего более важного для него в этот момент не было.

– Замечательно, – продолжил он. – Теперь повторите мне слово в слово все, что я вам сказал. Тогда мне станет ясно, что вы все поняли.

– Вы хотите только этого? – спросила Бернарда, улыбнувшись.

– Да, пока хотя бы это.

Бернарда опять улыбнулась и отошла к окну. Ей не хотелось смотреть адвокату прямо в глаза.

– Я вас слушаю, – настаивал адвокат Пинтос.

– Вы сказали, что сейчас, когда мы богаты, мы должны снова поговорить.

– Вот именно! – отозвался адвокат.

Бернарда решила сказать все прямо, без обиняков.

– Меня давно не удивляет ваше поведение, адвокат Пинтос, – смело начала Бернарда. – Все, что связано с вами, не может удивить. Более того, нам с вами нечего обсуждать. Ни вы, ни я – не богатые люди.

Адвокат удивленно уставился на Бернарду. Было видно, что такого решительного отпора он не ожидал.

– Нет, но… – промямлил он. – Но семья Салинос – могущественная семья.

Бернарду передернуло.

– Салиносы богатые люди, но это не вы и не я.

Адвокат улыбнулся. Он понял, что настало время для решающей атаки.

– Исабель богата, – как бы невзначай проговорил он.

– Исабель принадлежит к семье Салинос, и ее богатство не должно вас интересовать! – возмутилась Бернарда.

Адвокат с сожалением покачал головой:

– Вы ошибаетесь, Бернарда…

– Может быть, – сказала Бернарда. – Но я немного больше, чем просто служанка.

– Немного больше, чем просто служанка? Какая прелесть! Вы действительно прелесть, потому, похоже, забыли свою собственную историю, историю Исабель.

– Что?! – чуть не выкрикнула Бернарда.

– А самое смешное то, – продолжал адвокат, – что я тоже знаю эту историю.

Бернарда нервно заходила по кабинету. Ее охватил страх, страх за Исабель. «Этот паршивец затеял какое-то гнусное дело, – подумала она. – Но нет, я не буду сдаваться. Он не сможет навредить Исабель».

– История Исабель в ее официальных документах, – категорично заявила она. – И с этими документами ни вы, ни кто-нибудь другой ничего не может сделать. Они хранятся в надежном месте, и никто не сможет туда проникнуть.

Адвокат ухмыльнулся и покачал головой, в насмешку как будто соглашаясь с Бернардой.

– Я думаю, – в запальчивости продолжала Бернарда, – что мне не нужно напоминать вам, на что я могу пойти, защищая Исабель, мою дочь…

Адвокат вскочил со стола. Лицо его выражало злорадство.

– Ах! Как вы сейчас сказали, Бернарда? Вашу дочь?

Внутри у Бернарды все похолодело.

– Замолчите! – в ужасе воскликнула она.

Адвокат подошел поближе и схватил Бернарду за локоть.

– О! Мне совсем не верится, что вы способны так нервничать. Вы ведь сильная женщина и можете угрожать мужчине даже пистолетом!

Бернарда попыталась вырваться, но адвокат крепко держал ее. Сам он весь налился кровью, вены вспухли.

– Я могу заставить вас, Бернарда, нервничать всего лишь словами. Ни больше, ни меньше. Слово – это очень сильное оружие. Стоит только мне рассказать, что Исабель ваша дочь, – и вы будете уничтожены, Бернарда.

Бернарде наконец удалось разжать цепкие пальцы адвоката. Она проворно отошла от него и уселась в мягкое кресло напротив.

– Адвокат Пинтос, – уже спокойным голосом сказала она, – даже если вам и удастся запугать меня скандалом, вы не сможете изменить судьбу моей дочери. Официально все оформлено правильно.

Адвокат удивленно всплеснул руками.

– Невероятно, Бернарда! Это невероятно! Вы настолько потеряли контроль над собой, что сами опять сказали: «Моя дочь». Признайтесь, что вы тоже поняли, что потеряли контроль над собой?

– Нет, я чувствую себя уверенно, – возразила Бернарда.

– Ну что ж, тогда вам следует позаботиться о своей дочери. Вы понимаете, Бернарда?..

Бернарда молчала. Она выжидала и думала над тем, что ей сейчас предпринять: пойти адвокату на уступки или воспротивиться.

– Ах, Бернарда, Бернарда! – не унимался адвокат. – Нам совсем не обязательно быть врагами. Мы могли бы прийти, ну, скажем, к соглашению между вами и мной.

– Какому соглашению?

– Это мне уже нравится. Мы могли бы все обговорить…

– Что же вам мешает?

– О, очень многое… Я уверен, что говорю с матерью Исабель, единственным человеком, который способен понять, что мы находимся на грани. Ведь в вашей жизни есть вещи, о которых никто до сих пор ничего не знает, а также темные пятна, которые долгое время оставались сокрытыми. Если о них узнают – разразится скандал.

– Вы мерзкий тип! – вспылила Бернарда. – Вы просто ничтожество!

Адвокат улыбнулся и сделал вид, что не услышал сказанного.

– Я хочу вам сказать, Бернарда, что вы должны помнить и не забывать свое положение. Вы ведь просто служанка. Если узнают, что Исабель ваша дочь… Представьте это себе, и вы поймете… Или, может быть, вы забыли, что я многие годы был адвокатом мадам Герреро? Я не случайный человек.

Бернарда поморщилась от отвращения. Она решила побыстрее закончить этот неприятный разговор и громко прервала адвоката:

– Хватит! Хватит, наконец! Чего вы хотите, и что вам от меня нужно?

Адвокат Пинтос бросил на Бернарду торжествующий взгляд. Он уже был уверен, что сломил сопротивление этой упрямой сеньоры.

– Очень немного, – вкрадчиво произнес он. – Я хочу быть богатым человеком.

У Бернарды от отчаяния чуть не навернулись слезы. Большим усилием воли она сдержала их.

– Я знаю, вы никогда не оставите меня в покое, адвокат, никогда!

Пинтос постарался на этот раз быть поласковей. Втайне он считал себя непревзойденным знатоком женской психологии и был уверен в своих способностях.

– Поверьте, Бернарда, я не собираюсь беспокоить вас. Единственное, чего я хочу, так это чтобы некоторые дела сеньора Салиноса, которые ведут другие адвокаты, были переданы мне. Согласитесь, ведь это очень мало по сравнению с тем, что получила от жизни Исабель. Так что я хочу очень немногого. Вы видите плохую сторону только в адвокате Пинтосе и не видите лжи и обмана в остальных. Например, в самой себе, в своей дочери Исабель…

– Замолчите, ради Бога! – возмутилась Бернарда.

– Извините меня, – ласково сказал адвокат, – я не хотел это говорить, Бернарда. Слова вырвались сами собой. Я прошу вас замолвить за меня словечко перед Исабель и сеньором Салиносом, чтобы я мог компенсировать все, что потерял со смертью мадам Герреро. Я хочу получить работу, которая соответствовала бы моей квалификации. Согласитесь, ведь это всегда лучше, чем заниматься вымогательством.

– Я даже не знаю, как мне это сделать, – задумчиво произнесла Бернарда.

– У вас все получится, – обнадежил адвокат. Его жесты выражали нетерпение. – Я научу вас, как им лучше представить меня.

– Не знаю, что мне с вами делать, адвокат.

Пинтос нахмурился.

– Я вам, Бернарда, скажу одно: или вы мне помогаете, или разразится скандал.

Бернарда резко встала и подошла к столу. Этим она хотела дать понять адвокату, что их разговор окончен. Но Пинтос не торопился уходить.

– Великолепно! – промолвил он. – Служанка помогает адвокату. Это очень редкий случай. Я даже больше скажу: вам лучше всегда оставаться служанкой, а не подозрительной сеньорой Бернардой, о которой все вдруг заговорят, что она, возможно, является настоящей матерью Исабель.

– Да замолчите вы, наконец! – остановила его Бернарда.

Адвокат виновато склонил в ее сторону голову.

– Вы правы. Иногда в порыве энтузиазма я могу перейти всякие границы.

Он поклонился и направился к двери.

– Обождите минутку, – остановила его Бернарда.

– Я слушаю вас.

– Хочу предупредить, чтобы вы вели себя осторожно в отношении Исабель, иначе у меня может возникнуть желание убить вас. Только бы не случилось ничего плохого с моей дочерью! Я постараюсь помочь вам. А теперь уходите!

* * *

Мерседес сидела с детьми в саду. Она была чуть выше среднего роста, очень хороша собой, настоящая красавица, но лицо строгое, суровое; безукоризненно стройная фигура с тонкой талией ничуть не расплылась, не отяжелела. На ней было серое платье, спереди его прикрывал широчайший накрахмаленный белый фартук, завязанный на спине аккуратнейшим, жестким от крахмала бантом. С раннего утра и до вечера жизнь ее протекала с детьми.

Она посмотрела на Мануэлу и Руди, гуляющих в саду.

– Мануэла, я тебе позволила с утра надеть лучшее платье с одним условием – чтобы ты его не запачкала. Посмотри на себя! Какая ты грязнуля!

Мерседес нахмурилась, углы красиво очерченных губ опустились.

– Она не виновата, – вступился за нее Руди. – Она поспорила с Марианной из-за куклы. Они хотели посмотреть, как действуют ноги и руки. Я им обещал, что мы поправим дело, и кукла будет опять как новенькая.

– Дай посмотрю. – Мерседес протянула руку.

Она не была щедра на слова, больше молчала. О чем она думала, не знал никто, даже ее муж Коррадо; держать в строгости детей она предоставляла ему, и все, что он велел, исполняла беспрекословно и безропотно, разве только случится что-то уж вовсе необычное.

Внимательно осмотрев куклу, Мерседес положила ее на траву и взглянула на Мануэлу.

– Завтра утром я постираю кукле платье и сделаю новую прическу. А сегодня вечером, после ужина, Руди может приклеить ей волосы и вымыть ее.

Слова эти прозвучали не то чтобы как утешение, скорее как приказ. Мануэла кивнула, неуверенно улыбнулась, ей сейчас ужасно хотелось, чтобы мать улыбнулась. Мануэла чувствовала – есть у нее с матерью что-то общее, что разнит их обеих от отца и всех остальных.

– Мама, можно я посмотрю, как Руди будет учиться ездить верхом?

Мерседес улыбнулась.

– Да, конечно, доченька. Я тоже пойду с вами, если только Руди будет не против.

– Нет, я не против, – сконфуженно проговорил Руди. – Но я еще не очень хорошо умею ездить.

– Ничего страшного. Нам обеим будет очень любопытно понаблюдать за тобой.

– Да, мама, – согласилась с нею Мануэла.

Мерседес поднялась с травы, и они втроем зашагали к конюшне. Дети шли впереди и разговаривали между собой. Мерседес задумалась.

Удивительный край эта Аргентина. Есть в нем величие и красота. Почва совсем красная, цвета свежепролитой крови, и там, где земля не отдыхает под паром, сахарный тростник на ее фоне особенно хорош, длинные и узкие ярко-зеленые листья колышутся в пятнадцати – двадцати футах над землей на красноватых стеблях толщиной в руку. Коррадо с восторгом объяснял ей: нигде больше тростник не растет такой высоченный и такой богатый, не дает столько сахара. Слой этой красной почвы толстый, до ста футов, и состав ее самый питательный, в точности такой, как надо, и дождя всегда хватает, вот и тростник растет самый лучший.

Руди неуверенно и неумело взобрался в седло. Лошадь под ним, почувствовав неопытного седока, загарцевала. Конюху стоило немалого труда успокоить ее.

Мерседес и Мануэла наблюдали за этой сценой издали.

– Ты довольна? – спросила у дочери Мерседес.

– Да, мама, – ответила та и засмеялась.

– А почему ты смеешься?

– Смотри на Руди, – Мануэла указала рукой.

– Ничего, – заметила Мерседес, – он скоро научится.

– Научится?

– Конечно, дочка.

Мануэла недоверчиво посмотрела на мать.

– Ведь это так трудно. Ты уверена, что он обязательно научится?

– Да. Разве ты не видишь? Он ведь старается. Главное – иметь желание научиться, а у Руди этого желания предостаточно.

– Если Руди станет таким же, как папа, – серьезно сказала Мануэла, – научится обращаться с лошадьми, я выйду за него замуж.

Слова дочери рассмешили Мерседес.

– Да, дорогая, ты права. Давай поддержим Руди. Молодец, Руди! Очень хорошо! Ты можешь поаплодировать ему.

– Очень хорошо, Руди! – закричала девочка. – Завтра мы поедем вместе!

«Наивная девчонка», – подумала Мерседес и вспомнила, какой она сама была в детстве, в молодости. Как наивно верила в безоблачную и полную счастья жизнь впереди. Она верила людям. Вспомнила свое первое знакомство с Коррадо. Он еще не был ее мужем. До встречи с ним Мерседес уже хотела иметь ребенка, и сколько ей пришлось ради этого вынести… Незавидная у женщин доля…

Ее первым мужчиной был Виктор. Они познакомились случайно и много потом путешествовали вместе. Но Мерседес никогда не забудет первую ночь близости с ним. Он не очень ей нравился, да она в ту пору еще и не знала, что такое любовь.

Во время первого их путешествия они остановились в какой-то гостинице, Виктор задержался в баре, и Мерседес легла спать одна. Летняя южная ночь внезапна, как удар грома: кажется, не успело сесть солнце – и вмиг все заливает густой теплой патокой непроглядная темень. Когда Виктор вернулся, Мерседес уже погасила свет и лежала в постели, натянув одеяло до подбородка. Виктор со смехом протянул руку, сдернул одеяло и швырнул его на пол.

– Не замерзнем, Мерсик! Укрываться нам ни к чему.

Она слышала, как он ходит по комнате, видела смутный силуэт – он раздевался – и прошептала:

– Я положила твою пижаму на туалетный столик.

– Пижаму? В такую жару? Неужто ты надела ночную рубашку?

– Да.

– Так сними. Все равно эта дрянь только помешает.

Мерседес кое-как высвободилась из длинной ночной рубашки; слава Богу, совсем темно, и Виктор ее не видит. Но он прав, гораздо прохладней лежать без всего, ветерок из раскрытых окон слегка овевает кожу. Только неприятно, что в той же постели будет еще одно горячее тело.

Виктор сел на кровать. Пружины скрипнули; влажная кожа коснулась ее плеча, и Мерседес вздрогнула. Виктор повернулся на бок, притянул ее к себе и стал целовать. Сперва она покорно лежала в его объятиях, стараясь не замечать его раскрытых жадных губ и неприлично назойливого языка, потом попыталась высвободиться: не желает она обниматься в такую жару, не нужны ей его поцелуи, не нужен ей Виктор. Сейчас все совсем не так, как было при их первой встрече, и она чувствует – сейчас он нисколько не думает о ней, коротко обрезанные острые ногти впились в нее… Чего он хочет? Испуг перешел в безмерный ужас, не только тело ее оказалось беспомощно перед его силой и упорством, сейчас он словно и не помнит, что она живой человек.

– Надо поосторожнее, – выдохнул он. – Ляг, как надо, пора. Да не так! Ты что, вовсе ничего не понимаешь?

«Нет, Виктор, я ничего не понимаю, – хотелось ей закричать. – Это отвратительно, это непристойно, что ты со мной делаешь, уж наверное, это против всех законов божеских и человеческих!»

Он навалился на нее всем телом, одной рукой давил на нее, другой так вцепился ей в волосы, что она не могла шевельнуть головой. Вздрагивая от чуждого, неведомого, она пыталась подчиниться Виктору. Даже сквозь туман страха и усталости Мерседес ощущала – надвигается неодолимое, неотвратимое, потом у нее вырвался громкий, протяжный крик.

– Тише ты! – глухо простонал Виктор, выпустил ее волосы и поспешно зажал ей рот ладонью. – Ты что, хочешь всю гостиницу переполошить, черт возьми? Подумают, я тебя режу! Лежи смирно, больно будет, сколько полагается, и все.

Как безумная, она отбивалась от чего-то жестокого, непонятного, но Виктор придавил ее всей тяжестью, ладонью заглушил ее крики, пытка все длилась, длилась без конца. Виктор не пробудил волнения в ее теле, и она чисто физически совершенно не готова была к происходящему, а Виктор не унимался и все чаще, все громче, со свистом дышал сквозь стиснутые зубы; и вдруг что-то изменилось, он затих, вздрогнул всем телом, передернулся, трудно глотнул. И наконец-то оставил ее, задыхаясь, вытянулся рядом на спине, и жгучая боль стала глуше.

– В следующий раз тебе уже не будет худо, – еле выговорил Виктор. – Женщине всегда больно в первый раз.

«Так что же ты мне заранее не сказал!» – в ярости хотела бы выкрикнуть Мерседес, но не хватило сил вымолвить хоть слово, всем своим существом она жаждала одного – умереть. Не только от боли, но от того, что поняла: для Виктора она сама – ничто, всего лишь приспособление для его удовольствия.

Во второй раз боль была ничуть не меньше, и в третий тоже; Виктор злился, он воображал, что некоторое неудобство чудом пройдет после первого же раза. Он не мог понять, с какой стати она отбивается и кричит; в сердцах он повернулся к ней спиной и уснул. А Мерседес лежала, и слезы катились по вискам.

Ему-то явно не больно. И потому она ненавидит, да, ненавидит и все это, и его самого.

Она совсем измучилась, пыткой было малейшее движение. Мерседес с трудом повернулась на правый бок, спиной к Виктору, зарылась лицом в подушку и заплакала. Сон не шел, а вот Виктор спал крепким сном, от ее робких, осторожных движений даже не изменился ни разу ритм его спокойного дыхания. Спал он очень тихо, не храпел, не ворочался, и Мерседес, дожидаясь позднего рассвета, думала: если б достаточно было просто лежать рядом в постели, она бы, пожалуй, ничего не имела против такого мужа. А потом рассвело – так же внезапно и нерадостно, как с вечера стемнело.

Проснулся Виктор, повернулся к ней.

– Ты не спишь?

– Нет, – дрожащим голосом ответила она.

Мерседес почувствовала, что он целует ей плечо, но она так устала, что не стала сопротивляться.

– А ну, Мерсик, дай-ка на тебя поглядеть, – скомандовал он и положил ей руку на бедро. – Будь паинькой, повернись ко мне.

Сейчас ей было уже все равно; морщась, она повернулась на другой бок и подняла на Виктора угасшие глаза.

– Мне не нравится имя Мерсик. – На такой протест он притянул ее к себе и припал губами к груди. Тело Мерседес терпело, а мысли были далеко; хорошо хоть, что он не повторяет вчерашнего и нет той боли, больно просто потому, что все ноет от каждого движения. Мужчин невозможно понять, что за удовольствие они в этом находят. Это отвратительно, какая-то насмешка над любовью. Еще тогда она сказала себе: не надейся, Мерседес, что все это завершится появлением ребенка.

Руди тем временем уже закончил свою тренировку и вернулся к Мануэле. Мерседес, глядя на них, подумала, что ей нужно постараться каким-то образом уберечь от такого морального бесчестия дочь. Нужно будет ей как-то все подробно объяснить. Ведь даже сейчас, живя с Коррадо, Мерседес ощущает в душе последствия той первой ночи.

Весь день прошел у Мерседес под впечатлением воспоминаний. Ей еще рано разговаривать о таких важных проблемах с дочерью, и поэтому вечером она заглянула в ее спальню с единственной целью: уложить спать.

Мануэла лежала в постели и играла с куклой.

– Тебе уже пора спать, – сказала Мерседес.

Мануэла не обратила на ее слова никакого внимания и попросила:

– Давай поговорим с тобой, мамочка!

– Давай. О чем же?

Лицо у Мануэлы сделалось серьезным.

– Как ты думаешь, настанет день, когда папа сможет мной гордиться?

– Конечно же, дорогая.

– Ты ведь любишь нашего папу?

– Конечно, Мануэла! Разве ты в этом сомневаешься?

Мануэла улыбнулась и погладила Мерседес по руке.

– А почему у вас больше нет детей?

Мерседес задумалась. Нужно было все же объяснить дочери.

– Мы с папой думаем, – сказала она, – что так будет лучше. Кроме того, моя и папина любовь полностью принадлежит только тебе.

– Да, но…

– Что – но?

– Мне бы хотелось еще иметь сестру или брата…

– У тебя ведь есть Руди и Марианна, – нашлась Мерседес.

– Но они мои кузены, – запротестовала Мануэла, – а мне бы хотелось иметь сестру, а не быть единственной дочерью.

Мерседес погладила дочь по головке, притянула ее к себе и крепко обняла.

– Мануэла, нет ничего плохого в том, что ты наша единственная дочь.

– Да, но мне будет трудно одной выполнить все, о чем мечтает наш папа. Поэтому я иногда думаю, что должна буду выйти замуж за Руди. Конечно, только тогда, когда он научится разбираться в лошадях. Это обрадует папу больше всего на свете!

– Ну хорошо, – усмехнувшись, сказала Мерседес. – Только я думаю, что в восемь лет есть много других предметов для размышлений. Рано тебе еще думать о замужестве.

– А почему, мама?

– Хотя бы потому, что уже поздно и завтра утром тебе нужно идти в колледж.

– Ай! Я не хочу, мама!

– Все, спокойной ночи!

Мерседес укрыла дочь одеялом и, выключив свет, удалилась.

Исабель быстро привыкла к жизни в Штатах, вернее, к внешним ее формам. Видя какую-нибудь вещь, Исабель тотчас спрашивала себя, пойдет ли ей это. Известно, что подобный метод мышления не является признаком мудрости или утонченности чувств. Красивый наряд всегда был для Исабель чем-то весьма убедительным – он говорил в свою пользу мягко и вкрадчиво. И только лишь когда желанные вещи оказывались у Исабель в руках или же на ней, она обретала способность думать о том, что надо отказаться от них.

Фернандо всячески укреплял в Исабель уверенность в правильности ее поступков и суждений, ослабляя таким образом ее способность к сопротивлению разным соблазнам. А добиться этого совсем не трудно, особенно когда наше мнение сходится с желанием.

В глубине души Исабель не была уверена, что по-настоящему влюблена в Фернандо. Она считала себя гораздо умнее его и смутно догадывалась, что ему многого недостает. Если бы не это обстоятельство, если бы она не могла оценивать его беспристрастно и не разгадала бы его, ее положение было бы гораздо хуже. Она всецело обожала бы его и была бы глубоко несчастной от страха, что не сумеет добиться его любви, что у него может пропасть интерес к ней, что он бросит ее и она останется без всякой опоры. А так Исабель лишь слегка тревожилась за свою дальнейшую судьбу, пытаясь завладеть Фернандо целиком, но потом стала спокойно выжидать. Она не была уверена, что он именно таков, и сама не знала, чего ей хотелось. В последнее время она все больше отдавалась мыслям о матери. Эти чувства полностью поглотили бы ее, если бы не появился Марио. Он поселился в соседнем номере гостиницы. Фернандо и Исабель в первый же день познакомились с Марио, и Исабель увидела перед собой человека намного умнее Фернандо. Нельзя было сказать, что Марио нравился Исабель, но он нашел в ее душе какую-то еще свободную и никем не занятую нишу.

Марио относился к женщинам с тем особым почтением, которое они так ценят. Марио не обнаруживал ни чрезмерного восхищения, не излишней смелости. Он чем-то напоминал ей Эмилио. Его обаяние усиливалось исключительной предупредительностью. Из его рассказов Исабель поняла, что он прошел хорошую школу, научившись завоевывать симпатии обеспеченных людей, крупных дельцов и людей искусства, умел очаровывать тех, кто ему нравился. Из хорошеньких женщин его более всего привлекали те, в ком он замечал некую утонченность чувств. Он был мягок, спокоен, уверен в себе, и, казалось, его единственное желание – угождать во всем даме.

Фернандо тоже вел себя так, когда игра стоила свеч, но он обладал слишком большим самомнением, чтобы выработать в себе ту изысканность, тот лоск, которые так привлекали в Марио. Фернандо был слишком жизнерадостен, слишком полон кипучей энергии и слишком самоуверен. Он, видно, раньше имел успех у женщин, не особенно изощренных в искусстве любви. Но он терпел жестокие поражения, когда ему случалось столкнуться с женщиной, более или менее опытной и обладающей природной утонченностью.