Текст книги "Земляне против политики (СИ)"
Автор книги: Антон Толстых
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)
Ночь распростёрла над городом свою тёмную ткань. Лорд Солсбери и Джозеф Чемберлен терпеливо стояли у дверей в Государственную гостиную, ожидая приглашение.
Никому из смертных не ведомо, сколько времени могло уйти на это бесплодное занятие, если бы не звук, прошедший сквозь дверь. Любой человек, обладающий даже малейшей долей фантазии, немедленно вообразил бы Эдисона, лежащего в постели, с руками поверх одеяла, с вздымающимся животом, испускающим храпы в пределах спальни. Вообразив такую картину, этот человек не учёл бы лишь одно обстоятельство: никакой кровати в этой гостиной не имеется, поскольку речь идёт о гостиной, а не о спальне, а потому звук, вызвавший у политиков эти подозревающие мысли, действительно выглядел подозрительно. Лорд Солсбери постучал в дверь и, даже спустя минуту не дождавшись ответа, толкнул дверь и вошёл в гостиную.
Картина, представшая их взору, невольно заставляла пересмотреть уже известные нам представления о двоих заатлантических гостях, ведь вопрос о том, кто больший чудак – Тесла или Эдисон – в данный момент выглядел открытым.
Томас Эдисон лежал непосредственно на столе, подложив под голову книги, и в такой позиции предавался сну, явно не задумываясь об удобствах. Ему могут завидовать даже солдаты из полчищ осаждающих нас тараканов и клопов, что любят спать на полу в человеческих спальнях (и вероятно даже на кухнях, чего ввиду отсутствия там людей в ночное время никто не замечал), но в отличие от тараканов и клопов, Эдисона нельзя выкурить серой, отравить бензолом или посыпать порошком. Стоя перед столом, господам приходилось с величайшим терпением ждать пробуждения Эдисона.
– Смотрите внимательно, – прошептал Чемберлен.
– Вижу, – оптимистично ответил Тесла. – Если вы не возражаете, я попробую применить дедуктивно-индуктивный метод.
Тесла с изяществом размял пальцы, быстро став готовым к анализу.
– Если судить по книге, на которой спит Эдисон, то он вегетарианец. Гениально! Если судить по книге, то он вегетарианец, русский, граф, помещик, пацифист, носит бороду и ходит босиком. Теперь взгляните и убедитесь в том, что Эдисон спит на «Войне и мире».
– Вы прирождённый анализатор.
– Благодарю. Теперь перейдём к физиогномическим основам. Если судить по его густым, тёмным, большим бровям, то он носит пиджак со множеством орденов.
– Но как? Каким образом тип бровей может свидетельствовать о пиджаке с орденами?
– Точно, что за чушь я несу... Или причина в несостоятельности физиономистики?
Ждать оставалось недолго. К счастью для их терпения, Эдисон открыл глаза и его брови хмуро выстроились в одну прямую линию, прежде чем он обратил внимание на своих нынешних шефов. Пребывать же на столе ему не приказывали.
Чемберлен начал расспросы издалека, надеясь получить ответ.
– Я вижу, вы спали?
– Разве не видно? – сердито спросил Эдисон. Даже если он и собирался именно в следующий момент разъяснить своё поведение, вид Теслы перечеркнул его намерения. Он повернул голову к Тесле: – Это опять вы?!
– Да, это я.
– Что вы здесь делаете?!
– То же, что и вы.
– То же, что и я? Я не вижу, что вы только что спали! Как вы оказались в моём доме?!
– В вашем доме? – глаза лорда Солсбери стали выглядеть как два гусиных яйца, когда его ушей коснулся вопрос.
– В моём доме!
– Это не ваш дом, мистер Эдисон.
– Это мой дом, и я спрашиваю вас, как вы здесь оказались! Минни, где ты? Объясни этим людям, что они непрошеные гости в нашем доме!
Эдисон начал оглядываться по сторонам. Лицо приобретало признак задумчивости.
– Где я?
– На 10, Даунинг-стрит.
– Странно. Я думал, что нахожусь дома. Представьте моё возмущение, когда я увидел Теслу, и тем самым решил, что он вооружился отмычками и проник в мой дом.
– Вы решили, что находитесь дома. И именно по этой причине вы осмелились спать на столе?
– Я привык долго не спать, но зато когда я сплю, я готов спать даже на столе. Мне не нужны удобства, для меня главное – восстановление жизненных сил.
– Мы совсем запамятовали о вашем новом изобретении, – заметил Тесла.
– Что вы сказали? – Эдисон приложил к уху слуховую трубу из «Ванити Фэйр».
– Мы совсем запамятовали о вашем изобретении!
Лишь теперь они с волнением, может быть недостойным их солидной натуры, но объяснимым перед лицом новорождённого свершения, окинули взглядом эдисоновскую универсальную машину. Они ждали возможности проникнуться итогами упорного потения, и теперь мы имеем возможность описать этот миг.
Ундервуд и простыня в первую очередь обращали на себя внимание. Перед окуляром выделялись широкие целлулоидные ленты, присутствие которых объяснялось катушками – к ним присоединялись головки наподобие заводных головок часов и вращающиеся ручки для точного перемещения целлулоида. Сбоку этого устройства возвышался огромный ящик английского дуба (того самого, чья красота затмевает узоры на индийских шалях), вмещающий в своей утробе память универсальной машины; посреди его передней стенки наряду с несколькими кнопками выделялся выключатель, стопки перфокарты лежали на табурете, словно ожидая своей очереди.
Лорду Солсбери принадлежал первый вопрос.
– И какая доля электричества использована в вашем чуде техники?
– Перфокарты сообщают свои программы устройству, считывающему информацию с помощью электричества. Конечно, это ясно и без моих слов. Хотя использована зубчатая передача в вычислительном устройстве, остальные детали взаимодействуют друг с другом через провода. Изволите начинать?
– Начинайте, – был ответ милорда.
Эдисон нажал красную кнопку, включив тем самым машину, в которую он сам вложил 1 процент вдохновения, в то время как рабочий класс вложил 99 процентов потения. Лампа накаливания (говорящая о том, что работой над машиной руководил Эдисон [19]19
В проекторах использовалась дуговая лампа.
[Закрыть]), будучи защищённой стеклом от пожароопасного целлулоида, осветила экран, чистый, как совесть невинной девы.
Под светом лампы Эдисон начал лекцию с видом профессора, обращающегося к будущим техникам.
– Сейчас я буду учить вас работать с этой машиной. Перед вами экран и клавиатура. А мистер Чемберлен будет работать процессором.
– Кем, простите?
Учитель молчал.
– Кем, простите? – спросил министр уже громче.
– Процессором! Это мой новый термин. Вы будете мозгом вычислительной машины. Процессор заставляет машину делать это, а не что-то другое. Теперь подойдите к этой рукоятке и поверните её к позиции с проводом.
Истинная правда. Вблизи огромного дубового ящика возвышалась доска с рукояткой, над ней дугой расположены знаки. Снизу же можно увидеть изящные розетки, в одну из них вставлен штырёк с тянущимся проводом. Чемберлен повернул рукоятку в сторону штырька, закончив щелчком.
– Начать лучше с того же, для чего Бэббидж предназначал свою аналитическую машину. Иначе говоря, с арифметических вычислений. На них только что настроился наш уважаемый процессор. Здесь исходные данные и результат видны на экране. Нажимаю цифру 3.
Эдисон нажал на клавишу пишущей машинки, и печатное устройство, лишь на секунду промелькнув перед глазами, оставило на целлулоиде цифру; в то же время тень промелькнула на экране, сменившись тенью от тройки. Одновременно раздался звук зубчатых колёс. Тугоухий Эдисон не слышал звука, зная, что число 3 внесено в память арифметического устройства Бэббиджа.
– На пишущей машинке нет клавиши с плюсом, потому я временно присвоил эту функцию клавише P.
– А если вы вынуждены будете при печати использовать букву P? – поинтересовался наш Джо. – Что вы будете делать?
– Не надо принимать меня за дурака! – крикнул Эдисон.
– Приношу извинения, но я всего лишь задал вам невинный вопрос, и теперь хотел бы получить на него ответ.
– Неужели вы считаете, что я не предусмотрел до такой степени очевидную возможность? В данный момент ундервуд рассчитан на арифметические операции. Когда понадобится печатать слова, я отдам команду нашему уважаемому процессору! И клавиша станет буквой!
– Пожалуйста, продолжайте, – деликатно попросил Тесла, возвращая своего соперника к главной теме.
Эдисон нажал клавишу 2, на экране отобразилась тень от целлулоидной двойки, колесо снова подало звук. Следующей клавишей была E, на время арифметических вычислений выполнявшая функцию знака равенства. В следующий миг колеса снова подали звук, после знака равенства возникла цифра 5.
– Как видите, машина выполнила операцию сложения.
Чемберлен снова задал вопрос.
– Всё это ясно, но что теперь делать с целлулоидом, если понадобится чистый материал?
– Вы опять думаете, что я ничего не предусмотрел? – снова вспылил изобретатель. – Смотрите сюда!
Эдисон несколько раз повертел рукоятку, целлулоиды описали дугу, оказавшись перед его лицом. Он взял в руки губку и прошёлся ею по ближайшему к нему целлулоиду. После обратного вращения рукоятки целлулоид вернулся на место, экран снова был девственно чист, готовый к отображению новых вычислений.
– Теперь обратите внимание на перфокарты. Если ввести её в устройство, оно прочитает заданную программу и выполнит её. Эй, процессор! Вставьте первую перфокарту и нажмите на вторую кнопку!
Мистер Чемберлен нажал на кнопку, и перфокарта поползла вовнутрь табулятора. Восьми дюймов было достаточно, чтобы убедить присутствующих в жизнеспособности устройства. На экране возникли цифра 5, плюс, снова 5, снова плюс, цифра 2, знак умножения, цифра 6, знак деления, цифра 3, плюс и число 11. Зубчатые колёса провели свою грубо, громко слышимую работу, пока знак равенства и число 35 не увенчали новый этап деятельности машины.
– Перфокарты показали, на что они способны по вашему приказу, – подтвердил Тесла. – Но, должен признаться, я вижу иной способ переноса информации с одной машины на другую.
– Я не вижу ничего совершеннее! – снова закипятился Эдисон. – Что вы можете видеть ещё, кроме перфокарт?
– Я предлагаю перенос информации на компактных дисках.
– На дисках?!
– Я имею в виду некое подобие граммофонных пластинок. Как на граммофонной пластинке звук записан картиной бороздок, здесь бороздки запишут иную информацию.
– Вы не находите, мистер Тесла, что можно было бы применить для этой цели валики фонографа?
– Должен вас уверить, что их недостаток в чрезвычайной трудности копирования. А граммофонные пластинки можно копировать методом штамповки. И ещё, мистер Эдисон, можно заключать информацию при помощи кодировки двоичной системой счисления. А каким образом вы помещаете её на магнитную проволоку? Прямо пропорционально, в обычных числах? Извините, но это напрасно.
Эдисон снова был вынужден убедиться в превосходстве взглядов Теслы над его взглядами, по мере развития техники проявляющими свою ограниченность. Он готов был снова дать волю своей несдержанности, но поступать так было преждевременно, ведь людей, лицезрящих его последнее свершение техники, ждала демонстрация работы с изображениями.
– Осталось увидеть ещё одну возможность машины, – продолжил воодушевлённый Эдисон. – Эти целлулоиды пригодны не только для печати выражений и предложений. Можно нанести на них отдельные части изображения, и проекция на экране совместит их все вместе. Можно с помощью винтиков и рукояток поворачивать отдельные слои изображения. Эй, процессор! Процессор! Прекратите дрыхнуть!
– Чего изволите?
– Сейчас вы будете работать с масками и фильтрами!
– С чем, простите?
– Хорошо обученный процессор умеет обрабатывать фотографии. Можно пропустить сквозь него часть фотографии, и тогда у человека будет синее лицо, как у инопланетянина. И нос, как у Пиноккио! И даже третий глаз! И даже всё это вместе!
– Зачем?
– Чтобы было смешно! Хотя о чём я говорю? Моя машина не может работать с цветными изображениями! Синее лицо никто не увидит.
– Мистер Эдисон ещё не завершил д-демонстрацию? – спросил за дверью голос, чей обладатель вывел из себя Эдисона ещё в Бартсе. – Я ждал этого момента, и теперь могу провести м-манипуляции, для которых пригоден аппарат Эдисона. Я ещё до начала создания машины слышал от него о в-возможности работы с изображениями, и теперь смогу воплотить ж-желаемое.
Как и следовало ожидать знающим этот голос, в Государственную гостиную с колоннами вошёл Альберт Эдуард. За его спиной виднелся Джорджи, но отец заслонял особу сына своим поведением. Не спрашивая соизволения у создателя универсальной машины, он сел в кресло и продемонстрировал целлулоидные фрагменты с изображениями сфотографированных частей лица. Если быть точным, то одно из них и изображало лицо, но лицо без бровей, глаз, носа и рта. Остальные полупрозрачные фотографии изображали недостающие части женского лица и пышную причёску с хорошо различимыми тёмными прядями.
– Что вы намереваетесь делать? – подозрительно спросил Эдисон.
Вместо словесного ответа принц Уэльский наглядно выразил свои намерения. После поворота рукоятки целлулоидные листы оказались непосредственно перед новым инженером машины, тот прилепил к ним полупрозрачные копии вырезок из фотографий и вернул части проекции на место. Части лица и его точёный овал в вдвое увеличенном виде были спроектированы на экран, и теперь Берти, заблаговременно положив на колени линейку, перемещал целлулоидные листы друг относительно друга.
– Я пытаюсь применить вашу вычислительную машину для создания идеальной женщины.
– Как это понимать? – удивился наш Джо.
– Очень п-просто. Обычный фотошоп. Я пытаюсь с-совместить части изображения так, чтобы добиться достижения к-классических черт лица, как у великолепной Лилли Лангтри.
– Так звали самую очаровательную из его пассий, – в свою очередь объяснил Эдисону Чемберлен, ибо для того и в объяснении намерений Берти оставалось белое пятно.
– Об этом обязательно нужно к-кричать? – строго спросил Берти. – Ах да, мистер Эдисон лучше с-слышит, если кричать около уха. Не м-мешайте мне. Джорджи, работай линейкой. Не кипятитесь, м-мистер Эдисон. Это всего л-лишь фотошоп.
– Что вы имеете в в-виду?
– Моё изобретение. Я предлагаю изготавливать фотографии идеальных женщин и продавать их в магазинах. Потому и фотошоп.
Он дал сыну линейку и теперь, сочетая измерения с манипулированием слоями фотографии, добивался точного соответствия канону. Эдисон снова начал нервничать, обиженно смотря на непрошеную выходку принца Уэльского.
Не зная, чем занять себя в процессе разозления на Альберта, он начал более тщательно в сравнении с предыдущим разом обследовать Государственную гостиную; взгляд его упал на модель искусственного спутника. Идея осенила Эдисона, и мы можем увидеть, как он отламывает кусок модели искусственного спутника, точнее, его антенну.
Тесла был бы огорчён дилетантским применением беспроволочного телеграфа, но в описываемый нами момент он не видит, как его соперник ступает по персидскому ковру, всё ближе и ближе приближаясь к наследнику престола. Руки его размахнулись, крепко стиснув пальцы вокруг антенны. Прошёл миг, и Берти сидит с потрясённым взглядом, со скривившейся челюстью, вырывающимся из груди сердцем и ничего не понимающим сознанием, вероятно, полагающим, что на Берти упала Селена. Нужно быть учёным, чтобы понять, избрала ли Селена местом посадки голову принца Уэльского. В не менее худшем случае упавшим на него объектом был бы один тех воздухоплавателей, кто отдал жизнь и карьеру обузданию полётов на аппаратах тяжелее воздуха. Но пусть этот человек сам выскажет свои мысли.
Эдисон стоял за спиной Альберта Эдуарда, всё ещё сжимая в руках антенну, но тот пытался понять, что ударило его в незабвенный миг творческого подъёма.
– Что с вами, сэр? – по-сыновьи забеспокоился Джорджи.
– В м-меня попала стрела Амура.
Эдисон не слышал этих слов, иначе он вдоволь пошутил бы в американском стиле над очевидною мыслью не следующего строгостям принца.
Берти повернулся вправо, пытаясь уследить, в каком направлении выстрелил в него Амур. Тщетные усилия! Заранее ожидаемый им субъект не был найден, но поворот головы и туловища ещё на четверть оборота вынудил его обозреть раздутого Эдисона, раздутого, словно лягушка, пытающаяся стать больше быка. Отличием же от лягушки была антенна модели искусственного спутника, тот час же опознанная как стрела Амура.
Эдисон, злобно шипя, вынес обвинение своему визави:
– Ваше Королевское Высочество, я должен напомнить вам, что создавал эту машину не для таких легкомысленных целей!
– Ничего п-подобного! Я просто д-думаю о прекрасном. Но я начал работу и должен з-закончить её.
– Боюсь, вы закончите её не скоро, Ваше Королевское Высочество.
– Я т-точно не знаю, сэр… – обратился Джорджи к отцу.
– Что не знаешь?
– Как моя мать, то есть как ваша супруга отнесётся к в-вашим экспериментам с женской красотой, сэр? Мистер Эдисон ясно с-сказал, что создавал электрическую машину не для л-легкомысленных целей.
– Вы правы, Ваше Высочество! – поддержал его Эдисон. – Представьте, как ваш отец предлагает супруге познакомиться с изображением на экране! С изображением на экране! Пигмалион!
– Пигмалион? Когда в меня попала стрела Амура, я готов был сказать то же самое.
Альберт Эдуард чинно развернулся обратно к идеализированной фотографии.
– Мистер Эдисон, вы не м-могли бы лучше вести себя рядом со членами к-королевской семьи? – заметил лорд Солсбери.
Неподходящее поведение Томаса Эдисона явно говорило о его американской национальности: очевидно, что у него не может быть опыта общения со членами королевской фамилии, хотя ещё не ясно, как бы он вёл себя в присутствии президента. Эдисон тем временем осознал свои ошибки и потому пытался вести себя как можно тише, хотя каждому, кто разговаривает с ним, напротив, приходится говорить громче.
– Ваше Королевское Высочество, вы хорошо чувствуете себя после удара Эдисона? – спросил Чемберлен. – Вы выглядите так, словно Амур выпустил в вас разрывную пулю.
– Что такое разрывная пуля?
– Наше последнее изобретение, которое пригодится для колонизации Геи.
– Ваше Королевское Высочество, вы довершили ваш план? – спросил наш Джо о том, что Эдисон наименовал «легкомысленной целью».
– Осталась ещё треть р-работы. Джорджи, прошу тебя, точнее измерь расстояние м-между линией рта и линией крыльев носа. Оно должно б-быть ровно в два раза меньше расстояния между л-линией рта и кончиком подбородка.
– Слушаюсь, с-сэр, – покорно ответил Джорджи.
– Что вы будете делать с этим идеальным лицом, Ваше Королевское Высочество? – спросил лорд Солсбери виновника удара.
– Погодите, я ещё должен приблизить женские глаза к зрителю, чтобы они выглядели размером с тарелку.
– Извольте заметить, Ваше Королевское Высочество, я имел в виду…
– Сфотографирую, и покажу ф-фотографию Аликс.
– Но если она будет завидовать, чего не следует делать с точки зрения христианской морали?
– Ваше мнение не лишено оснований. Я в-воздержусь от этого поступка. В таком случае я в-возьму фотографию себе. Пожалуйста, не мешайте моей работе. Оставьте нас с Джорджи одних.
– Я могу предложить ещё одно нововведение, которое поможет вашей колониальной программе, – уже спокойно говорил Эдисон, покидая вместе с правительством Государственную гостиную. – Если создание космических аппаратов будет продолжаться такими темпами, ваша армия доберётся до Геи только в следующем году.
Эдисон больше не соперничал с варёным раком цветом лица, процент его потения приблизился к нулю, и он мог, на время стараясь не думать о воплощающейся в этот момент причуде Берти, спокойно вести разговор о других своих изобретениях.
– Я понимаю, о чём вы говорите, но как вы предлагаете ускорить постройку? – спрашивал лорд Солсбери.
– Вам известно о моём изобретении – магнитной сортировке руды? При его применении руда перемещается с помощью конвейера, то есть движущейся ленты. Я предлагаю перемещать на конвейере строящийся космический снаряд, чтобы он проезжал мимо каждого рабочего. В таком случае не один космический снаряд будет создаваться несколькими рабочими, а один рабочий будет создавать одну и ту же часть каждого космического снаряда.
– Гениально, – ответил Чемберлен. – Завтра же мы прикажем переоборудовать все фабрики.
– Не все, – возразил лорд Солсбери. – По очереди. Сначала часть будет переоборудована, а другая часть будет продолжать производить аппараты старым способом. Потом мы переоборудуем следующую часть. Кроме того, необходимо учесть то, что часть рабочих отправлена в космос.
Вечером того же дня шедевр Альберта Эдуарда был готов. Разумеется, Берти, с помощью машины Эдисона создавший на экране воплощение прелести женского лица, зная, что фотография не имеет возможности полностью передать безукоризненность черт, не мог оставить на память полностью сохранённое своё творение, не освободив машину для новых забот. Смирившись с этим обстоятельством, он получил фотографию в более скромном виде и унёс её к себе, вероятно, как и обещая, оставив Аликс в неведении. Эдисон пока не знал, чем ещё можно занять его электрическую вычислительную машину, но этот вопрос он обдумывал уже по пути в гостиницу «Лэнгхем». В то время как он думал над этим вопросом, лорд Солсбери изволил переслушать одну из песен, записанных геянами в коробочке с лентой. Граммофон снова был приспособлен к воспроизведению звука, записанного методом намагничивания, а рупор выполнял своё прямое назначение.
На Уайтхолле собирались представители безликой массы рабочих, тем не менее, в одних случаях начинающей получать марксистское, в лучшем случае фабианское лицо. К массе примкнула группа матросов, не говоря уже о двоих девицах с накрашенными щеками. Простой народ прислушивался к звукам, доносившимся с 10 Даунинг-стрит, к звукам, явственно слагавшимся в песню.
– Как понимать эту ерунду? – спросил один из них.
– И откуда у них рояль? – спросил второй.
Едва рабочие задали эти вопросы, среди толпы возник Бернард Шоу, уже бывший свидетелем построения блестящих выводов.
– Что вы скажете об этой песне? – осведомился он, оглядывая хмурые лица рабочей массы.
– Эта песня рассказывает о деньгах, деньгах, деньгах. Песня, рассказывающая только о деньгах и дуракавалянии, открывает истинное лицо правящего класса. Слышите?
Люди, находящиеся в окрестностях Даунинг-стрит, слышали сопровождавшиеся аккордами рояля слова «Деньги, деньги, деньги должны быть веселей в мире бо—га—чей. Деньги, деньги, деньги всегда радостнее в мире бо—га—чей». Рабочий, задавший вопрос о «ерунде», жестом велел остальным настроиться на торжественный лад.
– Слушайте меня все! Я – великий американский народ. Я понял, что правящие верха стремятся покорить весь мир, попирая меня, народ. Попирая нас, пушечное мясо. Правящие верха, пусть даже они занимаются одним и тем же, различны. А народ един. Един во всех странах. Един на всех планетах. Видите вон там Землю? Её великий американский народ солидарен с нами. Он мирный народ. Он борется за мир. Мы боремся за мир.
– Надеюсь, русский народ тоже борется за мир, – осторожно заметил Шоу.
– Вы правы, – теперь он снова обращался к соратникам. – Слушайте меня! Знайте, что американский народ борется за мир! Русский народ борется за мир! Даже арабский народ борется за мир! Мирные народы всех планет, соединяйтесь!
За этой увлекательной речью народ не заметил, как раздаются шаги за его спиной. Вожак почувствовал прикосновение к напряжённой спине. Его глазам предстал констебль из A-дивизиона, покачивающий не перьями на шляпе, а дубинкой [20]20
Деревянной. Резиновые дубинки появились в начале двадцатого века.
[Закрыть]. Тот был не один: остальные люди повернули головы и обнаружили шеренгу грозных, представительных господ в мундирах.
– Это помои, – плохо выразился один из рабочих.
– Это копы, – выразился второй.
– Чем занимаемся?! – крикнул суперинтендант.
Рабочие вместе с прочими простолюдинами бросились врассыпную, не намереваясь попадать в руки правосудия. Полисмены приложили губы к свисткам, что ещё больше взбодрило рабочих, вкупе с прибытием новой порции полисменов. Вскоре в обществе полиции оставался лишь Бернард Шоу. Суперинтендант A-дивизиона подошёл к драматургу и погрозил ему дубинкой, предварительно заимствованной у одного из констеблей. Шоу смущённо отвернулся.
– С вами ещё нужно разобраться, мистер Шоу, – процедил суперинтендант сквозь зубы.
– Причём здесь я? – возразил обескураженный драматург. – Я что, простолюдин?
– Нет, но вы защищаете простой люд в своих опусах. Говорят, что теперь вы призываете предотвратить завоевание соседней планеты. Вы пытаетесь приплести к этому делу уникальный русский народ.
– Вы правы. Если на Гее есть уникальный русский народ, он нам не враг.
– Инспектор, приготовьтесь увести этого антиджентльмена. У меня остаётся здесь одно дело.
К суперинтенданту прилагался ещё один инспектор. К нему и был обращён вопрос, вызванный не зависящими от полиции обстоятельствами. Его же зависимость от правительства требовала, с точки зрения суперинтенданта A-дивизиона, тщательного выяснения.
– Вы слышите ещё одну песню, инспектор Мурчисон? – спросил суперинтендант.
На сей раз полиция слышала песню о новом годе, столь блестяще трактованную лордом Солсбери. Суперинтендант подозрительно всматривался в возвышающееся перед ним здание, пока его разум не пришёл к выводу, не совпадающему с выводом лорда.
– Знаете ли вы, инспектор, что эта песня заимствована у геян?
– Не приходилось слышать.
– Так и есть. Какие выводы вы способны сделать из неё?
– Выводы, что у геян Новый год главнее Рождества.
– Если точнее, то никакого, заметьте, Рождества на их планете не было и быть не могло. Следовательно, они язычники.
– Но о чём это говорит, ваше благородие?
– Что у них существуют кровавые режимы.
– Готов согласиться...
– Инспектор, вы слышите слова «Может, у нас всех есть наши надежды, мы будем пытаться, если мы не делаем, мы можем лечь и умереть»? Лечь и умереть! Будем пытаться, чтобы лечь и умереть! Не это ли признак кровавых режимов?
Мостовая представала перед инспектором чёткой картиной, и последние слова начальника вызвали её размытость.
– Теперь скажите мне, не мистер ли Шоу смеётся над нами? Идите за нами.
Драматург повиновался и теперь пошёл под конвоем. Как только он покинул Уайтхолл, воспроизведение магнитной фонограммы дошло до конца сущего.
Отвлечёмся от музыки и вернёмся к двоим замечательным персонам – в то время как Эдисон отдавал распоряжения рабочим, занятым в процессе создания вычислительной машины, но, возможно, нисколько в этой работе не заинтересованным, эти два джентльмена пересекали просторы ближайшего космоса. Первый луч, озаряющий мрак и заливающий ослепительным светом тьму, что окутывала начало деятельности космических джентльменов, воссиял при чтении публикой газет и созерцании ею экранов публичных телеэлектроскопов. Но в то же самое время далеко не каждый представляет себе, как эти достойные люди осуществляют то, что ещё в середине века выглядело художественным вымыслом, а теперь становится реальностью и частью более сложной колониальной кампании. С величайшим удовольствием мы предлагаем читателю увидеть космический снаряд глазами человека в космосе, в расчёте на то, что он, принадлежа к образованным классам, поймёт тонкости новой технологии.
Гленн и Шепард снова сменили сюртуки, цилиндры и трости на специальные костюмы с подтяжками на плечах и теперь, опустившись на лифте на глубину 550 ярдов [21]21
503 метра.
[Закрыть]и войдя в космический снаряд, лежали на двух специально обустроенных местах, ожидая запуска. Название «ракета» кажется более подходящим, хотя термин «вагон-снаряд» напополам с термином «ракета» относится к этому виду техники, в более примитивном виде описанном Жюлем Верном. К величайшему счастью для Шепарда и его коллег, когда дело дошло до практического воплощения, учёные своими расчётами ускорения доказали, что если летать в космос целиком по методу Жюля Верна, то в космос полетят не люди, а блины (в лучшем случае котлеты). Если бы автор книги «С Мирра на Гею» не созерцанием газетных гравюр, а собственными глазами увидел, чем обернулась его фантазия, он увидел бы не пушку в прямом смысле, а гигантскую шахту лифта высотой в те же 550 ярдов, на которые только что опустились вглубь астромены. Лифт окружён гидравлическими механизмами, и они должны заменить не безопасное для человека орудие, по воле писателя отправившее в космос трёх человек.
Мы обещали разъяснить не осведомлённым в этой области людям то, как в воздуходержащем костюме поддерживается практически без колебаний необходимый состав воздуха, и в этот момент, когда речь зашла о вагоне-снаряде, наблюдается очередной повод для разъяснения.
Хлорноватокислый калий представляет собою вещество, состоящее из белых крупинок. При нагревании свыше четырехсот градусов он выделяет кислород и превращается в хлористый калий. Как в воздуходержащем костюме, так и в помещении вагона-снаряда для данной цели применяется нагревательный элемент, аналогичный устройству в электрическом чайнике и действующий каждые три минуты по велению часового механизма. Вот каким путем восстанавливается запас кислорода.
Едкий натр – вещество, энергично поглощающее углекислоту, которая всегда находится в атмосфере. Стоит взболтать раствор едкого натра, и он тотчас начинает поглощать углекислоту, которая вместе с натром образует угленатровую соль. Устройство, заимствованное у врачей, производит вибрацию, действуя каждые три минуты от вышеназванного часового механизма. Вот каким образом устраняется углекислота.
Астромены крикнули машинисту: «Хьюстон, старт!», и машинист передал телеграфный сигнал по беспроволочному устройству. В ответ лифтёр привел в действие гидравлический подъёмник. Вагон-снаряд начал подъем ввысь, не сразу, не за доли секунды переходя от нуля к необходимой для отрыва от тяготения скорости, а постепенно, как поезд, отходящий от станции. Вот уже скорость вагона-снаряда стала более заметна, уровень поверхности мирра преодолён, они близки к очередному моменту расставания с колыбелью человечества, огромное количество веков державшей человечество в плену тяготения, но в викторианский век отпустившей своих сынов навстречу главной цели современности. Гидравлический поршень достиг вершины, и вагон-снаряд вылетает из лифта.
Прошло время, и машинист должен включить ракетные двигатели. Повернув вентиль, руки чиркнули спичкой по коробку, виски смешался с перекисью водорода, спичка зажгла торчащий из стены фитиль, фитиль воспламенил топливную смесь. Огненный поток пронзает пространство позади вагона-снаряда, чёрный дым через боковые трубы окутывает его задний конец. Теперь астромены были уже на половине пути к границе атмосферы. Вагон-снаряд, ставший ракетой, продолжил взлёт и теперь достиг невесомой высоты.
Шепард, Гленн, а также лакей, только что выплывший из-за двери с надписью «комната для прислуги», находились уже в воздухе посреди пространства ракеты. Мы видим их в окружении, знакомом каждому цивилизованному человеку: кроме обоев с листьями и плодами, на одной из стен виднеются «Пылающий июнь» сэра Фредерика Лейтона с большим листом бумаги под ним, изображающим камин, коему не хватало лишь движения огня и жёлтых отблесков его на окружающий интерьер, чтобы казаться настоящим.
