Текст книги "Земляне против политики (СИ)"
Автор книги: Антон Толстых
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)
Тесла вопрошал с очами поднятыми горе.
– Сколько времени пройдёт? Наступит двадцатый век, наступит двадцать первый век, электричество опутает мир, полиция поднимется в воздух, но скажем ли мы, что Америка достигла нравственного совершенства? Боюсь, что Америка навсегда останется страной неподдельных колбасников.
Глава 9
С малых лет я презирал власть, и теперь Господь наказывает меня, вкладывая её в мои руки.
Альберт Эйнштейн
Межпланетное, оно же межвременное, столкновение приносит свои плоды. После саммита стало известно, что Обама подавился солёным кренделем. Ничего не напоминает? Он подавился кренделем. И это многое объясняет.
***
Теперь можно увидеть, как командир экипажа сидит в машине. Правда, не в пробке. Не всё так однозначно.
Это, конечно, не 600-й мерседес. И не Запорожец, который провинился только тем, что украинцы устраивают демонстрации. Это не Москвич, который уже закрыли. Это Лада-Калина.
За рулём сидит Попов. Что ж, приходится предлагать другим космонавтам услуги шофёра. Сзади спокойно сидят Елена и Роберт.
– Елена Павловна, у меня к вам такой вопрос. Я российский космонавт. По нашей традиции я вожу машину с космонавтским номером.
Шишкина ела черничку.
– Вы 99-й космонавт, и у вашей машины номер Т099МР.
– Правильно. Теперь вопрос. Почему у вас нет машины с номером Т101МР? Командир экипажа – вы, а шофёром оказался я. Потому что у вас вообще нет машины. Это из-за того, что вы живёте в загнивающем Лондоне?
– Тогда я напротив соблюдала бы традицию. В Лондоне любят традиции. Только если они не российские.
– И в чём же дело? Загадочная русская душа? Так я тоже русский.
– Дело не в этом.
– А в чём же?
– Скромность, наверно.
– Скромность?
– Я могу обходиться без машины, вот я и обхожусь.
– А как же то, что автомобиль не роскошь, а средство передвижения?
– Ну так можно точно так же сказать, что мейкап не роскошь, а средство привлечения. Вы никогда не видели меня с мейкапом. И не увидите.
Она грустно вздохнула.
Эраст:
– Понятно. Ладно, не буду вас критиковать.
– Правда, есть ещё одно объяснение. Не всем нравится женщина за рулём.
Пока они обсуждали средство передвижения, мы слушали и не замечали одного. Куда делся четвёртый? Просто Делон вздумал ехать отдельно. Он явно что-то готовит для нашей Елены. Понятно, ей не нравится такое личное отношение к ней, командиру экипажа. Ну такая вот вещь эта человеческая психика.
– Кстати, Браун, – вдруг добавила Елена. – Я знаю, в чём разница между обычной женой и женой пользователя интернета.
– Ну и?
– Жена своего мужа пилит, а жена пользователя интернета троллит.
– Логично.
У командира экипажа в сумочке запел Синатра: «Старт спридн зэ нью-юс... айм ливин тудэ-эй... ай уонт ту би-и э па-ат оф ит... нью йо-о-о-ок, нью йо-о-о-ок...». Сотовый телефон у неё тогда уже был. Послушаем, с кем она разговаривает.
– Здрасте. Откуда вы знаете мой сотовый?… Мой отец сообщил?… Ясно. Что вы хотели?… Выйти за меня замуж?… Так вы вроде женаты. А, вы хотите познакомиться… Вы хотите сделать меня певицей, чтобы я пела вместе с вами? Правда?… Вы будете привлекать на концерты женщин, а я буду привлекать на концерты мужчин? Больно интересная у вас популярность. А мне достаточно космонавтики и инженерного дела… Что? Вы будете петь в космосе, чтобы стать любимцем женщин со всей галактики? Ну и фантазия у вас… Я догадываюсь, что вы будете петь. «Без тебя, без тебя, станет космос слишком скучным без тебя»… Хорошо. Спасибо. Только вот вы всерьёз хотите познакомиться со мной?
– С кем вы разговариваете? – не выдержал Браун.
– Это Стас Михайлов.
Тот тем временем отсоединился.
– Вот бы никогда не подумала, что он обратит на меня внимание.
– В том городе был русский полицейский Дерюгин. Что-то он рассказывал, что вы такая патриотка, что не слушаете песни про Лондон и Нью-Йорк. А сейчас у вас на мобильном было это самое.
– Ну... Это я совсем недавно поставила. Понимаете, есть патриотизм, а есть шовинизм. Не отрицать же всё западное.
– То есть я вам уже нравлюсь? – улыбнулся Роберт.
– Да не вы... В общем, я раньше преувеличивала.
Ещё один звонок. Со стороны Шишкиной слов было не особенно много. Например:
– Да, товарищ Путин.
Или так:
– Да, товарищ Медведев.
Закончив разговор, она стала объяснять своим подчинённым. Они в это время ёрзали на месте. Правда, Эраст не ёрзал месте. Он же шофёр.
– Слушайте, что нам тут передали. На нашей планете официально создадут Агентство альтернативной истории. Знаете, что это?
– Что-то связанное с прогрессорами? – догадался Эраст.
– Да.
– Вспомнил. Институт экспериментальной истории у Стругацких.
– Правильно. Правда, в современной России название «Институт экспериментальной истории» ассоциируется с другими книгами.
– Прогресс...
– Вот-вот. В общем, мы становимся агентами этого самого агентства. Я ваш начальник. Старший агент. А руководитель агентства...
– Кто? – спросил Роберт.
– Скоро узнаете. Мы будем работать на соседней планете. Это агентство должно направлять развитие альтернативного конца девятнадцатого и начала двадцатого века в нужное русло. Мы, как агенты-прогрессоры, будем миротворцами. Похлещё чем ООН. Может, когда-нибудь правительства кайзера, царя и прочих перейдёт на новую ступень. Главное, чтобы революций не получилось. И ещё чтобы костюмчик сидел. А, и ещё чтобы современные западные политики на дореволюционных не напали. А то заметят, что демократии не хватает.
– Вот-вот. Теперь понятно, кто настоящие пришельцы.
– Так они ещё хотели устроить хохляцкую революцию. Так, что ещё? Ещё новость. Марс объявляется закрытым.
– Как это?
– А вот так. На самом деле там живут двойники наших предков. И наверно, выглядит он совсем по-другому. Поэтому называть его отдельной планетой не имеет смысла. Будет просто Альтернативная Земля. А Марс будут упоминать в историческом контексте. Правда, остаются некоторые отличия от Нашей Земли. Мы их ещё выясним.
– Логично, – вдруг отвлёкся Роберт. – Вашими подчинёнными будут три космонавта: США, Франции и Украины.
Эраст врезался головой в лобовое стекло.
– Что? Я же из России! А хохлы косят под вас!
Чтобы успокоиться, он задал вопрос о другой важной вещи, помимо основания агентства и уменьшения количества планет.
– Объясните, Елена Павловна. Почему мы едем не на Красную площадь?
– Обоснуйте.
– Ну как же, мы же должны посетить захоронение Гагарина. И ещё возложить цветы к памятнику Гагарину в Звёздном городке. И посмотреть «Белое солнце пустыни».
– Ответ прост. Так поступают российские космонавты перед тем как отбыть на Байконур.
– Ну и?
– А мы едем не на Байконур.
– Как?
– Конечно. Байконур находится в Казахстане.
– В Казахстане?! – удивился Браун.
– Только американцы думают, что Байконур находится в России. В общем, Байконур в Казахстане. А мы едем в другое место. Мы едем в одно место, где российская общественность собирается построить Сколково.
– Так ведь его ещё нет, – ответил Попов.
– Правильно. Зато там находится Рублёвка.
– Зачем она нам?
– Может, вы правы, а может и нет. В Одинцовском районе работает сын одного олигарха. Не того олигарха, который обещал Ё-моё-мобиль, а того, который оплатил нашу космическую программу.
Она замолчала. Машина тронулась с места. Командир экипажа обратилась к Брауну.
– У меня к вам один вопрос.
– Валяйте.
– Вы уверены, что раз Эраст – космонавт русской национальности, он должен носить ушанку, и вы его грубо троллите. Но здесь одно но. Я хоть и прожила большую часть жизни на Западе, но вот мой отец русский. Я русская. Тогда почему вы не додумываетесь надевать ушанку на меня?
– Ну если вы настаиваете… – извинился американец, надевая ушанку на Елену.
Она сняла ушанку и испуганно перекрестилась.
– Я всегда без особых симпатий относилась к власти. Теперь Господь наказывает меня, вкладывая власть в мои руки. Пусть я всего лишь командир экипажа. Однако даже в этой ситуации у меня оказываются строптивые подчинённые, прости Господи. Один неровно дышит. Другой вообще тролль. Ну хоть вы, Эраст Петрович, ещё не утратили моего доверия.
Тот скромно кивнул.
– Вы не ответили на мой вопрос, Браун.
– Вы русская? А вы ничего не путаете? Скорее, вы американка. Ваша мать американка, а у евреев национальность определяется по матери.
У неё вытянулось лицо.
– Причём здесь евреи, если мать американка? Я не поняла.
– Ну вы даёте. Вы что, никогда не слышали о женской логике?
– Женская логика? У вас? А если серьёзно?
– Так ведь один американец сказал, что кругом одни евреи.
– Мне кажется, так сказал один одесский сатирик.
– Так он и есть американец. Всё лучшее создано нашей нацией.
– Ну конечно. Даже моя мать Эдита считает себя чистой американкой. Хотя она наполовину русская. А если поискать другие причины? Причины того, что вы унижаете Эраста, а не меня.
– Так вы же женщина.
– Допустим. Тогда у вас, похоже, нация джентльменов. Только тогда почему у вас никогда не было женщины-президента? Ведь не было?
– Конечно. Что, американцы дураки, за тёток голосовать?
– Кстати, меня терзают смутные сомнения. Похоже, вы не Браун, а фон Браун.
– Я? Ну вы даёте! Вы меня с доком Брауном случайно не путаете?
– Кстати, – хитро заметила Елена. – Если вы изображаете нас в ушанках, мы тоже должны изображать вас...
– Вы правы! Вот он!
Елена повернула к нему лицо и вздрогнула. Роберт сидел с оселедцем на бритой голове.
– Слухай, дивчина, як сказав бы Джон Маккейн, мы сегодня все украинцы!
– Да уж...
– Вот видите? А вы говорите – фон Браун.
Опять звонит телефон.
– Алло, кто это?
Ей ответили:
Всё для тебя-я, рассве-еты и тума-аны
Для тебя-я моря-я и океа-аны
Для тебя-я цветочные поля-яны для-я те-ебя-я
Лишь для те-ебя-я горят на не-ебе звё-ёзды
Для тебя-я безумный мир наш со-оздан
Для те-ебя-я живу и я под со-олнцем для-я те-ебя-я…
Это мог быть только один человек.
– Послушайте, Стас Михайлов, у меня нет времени выслушивать ваши перлы.
– Что, правда? Я лишь смутно догадывался о том, что введу вас в заблуждение. И я прав.
– В смысле?
– Я не Стас Михайлов. Я французский космонавт.
– О горе мне. Где вы это услышали?
– Я нашёл эту песню на Ютьюбе.
– И вы решили меня обрадовать. Ну спасибо. Я уж решила, что Стас Михайлов вздумал выйти за меня.
– Вы ошиблись.
– Лучше бы вы спели ланфрен-ланфра. Слышали такое? Нет? Ладно, хватит. Смотрите, не опоздайте. Всего доброго.
Глава X
Тесла и официант: новый виток конфликта. – Два тоста. – Гигант мысли против бывшего врача. – Тесла в роли рассказчика. – Чудесная мелодия. – Две несовместные вещи. – Нашествие варваров. – Наказание для нерадивого подчинённого. – Доктор Хамфри во второй раз ставит опыт. – Бунт простолюдина. – Снова вычислительная машина. – Как Эдисон изменил своё мнение.
Если возвратиться к повествованию и забыть о конфликте, что ведёт нас за собой, перед нашим взглядом предстанет идиллическая картина: конфликт исчерпан, меню выбрано, обед приготовлен; хотя заметно, что остаётся открытым вопрос о количестве человек, принимающих участие в торжестве. Если начинать с наиболее общих черт, то к их обществу присоединились ещё несколько персон. Когда нас заинтересуют подробности, будет резон распространиться о каждой персоне отдельно.
Виновник торжества и его соперник, министр колоний и премьер-министр, а помимо того наследник престола, его супруга и сын, заняли места за столом. При продолжении обещанных подробностей, честно говоря, такой состав сложился далеко не сразу. В числе присутствующих отсутствовала Она, не было леди Солсбери с пятью сыновьями и двумя дочерьми. Герцогиня Йоркская, как известно, пребывает в весьма деликатном состоянии и потому не имеет данной возможности. Чемберлен не пригласил своих сыновей Невилла и Остина, объяснив намерение тем, что им некогда отмечать день рождения незнакомого человека. Напротив, лорд Солсбери первоначально не хотел допускать до мужской компании принцессу Уэльскую, в то время как Альберт Эдуард на правах августейшей особы настоял на обратном.
Посуда, чай, вино&c заняли свои места на столе и на подносах официантов. Исключение составлял некий предмет, тайком принесённый Эдисоном и поставленный им под стол.
Тесла сидел на председательском месте, слева от него расположился Берти, ещё дальше села вторая половина. Герцог Йоркский соблюл симметрию в этом отношении, сидя справа. За Аликс сидели Чемберлен слева, Эдисон справа, и непосредственно напротив Теслы – премьер-министр. Действия, поневоле вызванные незапоминанием лиц, приняли на себя не очень много времени. Лорд Солсбери уже не думал о своём расстройстве, да и остальные, поневоле не выдержав тонкостей этикета, больше всего обращали внимание на непривычное поведение американцев.
– Мистер Тесла, à mon avis [33]33
По-моему (фр.).
[Закрыть], совершенно помешался на чистоплотности, – наклонившись к лорду Солсбери, вполголоса сказал Чемберлен, стараясь не привлечь внимание Теслы к этим словам.
Изречение было верно: рядом с Теслой стоял невозмутимый официант, держа наготове поднос с салфетками, пропитанными раствором. Тесла с величайшей осторожностью ел порцию супа с водяным крессом и картофелем, явно опасаясь, что водяной кресс вдруг покажет язык и сбежит восвояси. Иное объяснение, учитывающее боязнь микробов, более подходяще для солидного аналитика.
Второй необычной манерой было присутствие на голове Теслы раскрашенного бумажного колпака для дня рождения, и эта тонкость могла бы свидетельствовать о том, что Тесла перестал быть славянином и перешёл в разряд настоящих янки с их характерными особенностями. Только могло бы: Тесла даже после натурализации считает себя в первую очередь сербом, и лишь Эдисон ехидно уговорил его надеть американский колпак, желая задеть патриотизм своего конкурента.
– А как ведёт себя мистер Эдисон? – парировал лорд Солсбери, имея в виду американскую привычку есть с ножа. Именно в этот момент Эдисон положил в рот обвивающую нож картофельную ленточку, нисколько не страшась ранения ротовой полости.
– Заметьте также, что Тесла вооружился линейкой и теперь измеряет порцию супа. С точки зрения требуемого от современного человека утилитаризма этот поступок не несёт никакого смысла, а потому может быть расценён лишь как чудачество либо сумасшествие.
– Я предпочёл бы первый вариант.
– Уберите её! – раздался крик с противоположной стороны стола. Все – кроме тех, кто уже был заинтересован поведением Теслы, повернули головы – перед Теслой носилась большая зелёная муха. Состояние беспомощности окутало электрического волшебника, он прятал лицо за ладонями, пока по-прежнему невозмутимый официант не отложил поднос и не поймал муху в кулак. Официант покинул зал ресторана с намерениями выкинуть муху на свалку истории.
– Прошу вас, принесите другую еду! Муха оставила микроскопические следы, – умоляюще ныл Тесла.
Официант вернулся с тарелкой, вмещающей нечто резинообразное.
Тесла робел.
– Э-э-э... как вас...
– Официант-дворецкий, сэр.
– Как вас зовут?
– Бэрримор, сэр.
– Это что, овсянка, что ли?
– Пластилин, сэр.
– Что за судьба у меня...
– Американский юмор, сэр.
– Вы американец?!
– Да, сэр. Об этом можно только спеть. Извольте.
Официант пожевал губами и тонко, медленно, пропел:
Америка-анцы... надоели с де-етства...
И никуда-а, никуда-а, никуда-а от них не де-еться...
– К сожалению, это правда... – ответил Тесла, поедая тарелку взглядом.
Америка-анцы... что за пра-аздник...
Улыбни-ись... улыбни-ись... улыбни-ись... улыбни-ись...
Томас Эдисон поднятием бокала прервал словоизлияние. Его улыбка была многообещающей.
– Теперь я предлагаю вам выслушать тост!
– Будем премного благодарны, – воодушевился Тесла.
Эдисон оторвал взгляд от бокала и ровно начал:
– В одной стране, находящейся в западном полушарии и именуемой Соединёнными Штатами, жил американец по фамилии Кеммлер. Как то он совершил убийство. И наш самый гуманный суд приговорил его к самой гуманной казни. Он был казнен с помощью электрического тока. Но в действительности самый гуманный суд не смог осуществить самую гуманную казнь, ведь был применён переменный ток. Так выпьем же за здоровье постоянного тока!
Взгляд Теслы перестал упираться в тарелку и теперь был направлен к середине стола, пока не поднялся вверх и не обратился к Эдисону.
– Что вы мне желаете? Мы собрались здесь ради банкета, а не ради поливания грязью.
– Я поливаю вас грязью? Вы меня оскорбляете!
– Простите, но вы оскорбляете меня.
– Умоляю, не надо поливать друг друга грязью! – возразил лорд Солсбери.
– Теперь д-дайте мне возможность произнести тост! – поднялся со своего места Альберт Эдуард.
Никола Тесла настороженно поднял глаза на престолонаследника, судя по дрожанию усов, в ожидании неподдельной каверзы. Угодно ли провидению, или имеются лишь личные особенности его визави, но сомнительный результат немедленно встаёт в полный рост.
– Я желаю д-дорогому Николе Тесле, чтобы он обрёл в-вторую половину. Пусть она будет п-прекрасна, как моя дорогая Аликс, когда я впервые встретил её. Пусть она б-будет прекрасна, как Лилли Лангтри, когда я впервые в-встретил её. Пусть она будет т-так же прекрасна, как Дженни Черчилль, когда я в-впервые встретил её. Пусть она будет п-прекрасна, как Нелли Клифден, когда мои д-друзья подложили её в мою постель. Пусть с Теслой п-произойдёт такая же история! За здоровье Николы Теслы и прекрасных дам, к-которых ему так недостаёт!
Произнесённый с таким благопожеланием тост плавно, словно пришедший в движение поезд, перетёк в постепенно разносящийся над столом крик. Берти с весьма удивлённым видом взирал на электрического волшебника, ожидая объяснения громкому выражению чувств.
Тесла быстро взял себя в руки.
– Вы хотите этим сказать, что вы все сумасшедшие? Я отдал жизнь науке и цивилизации, а вовсе не прекрасной даме!
– Почему все с-сумасшедшие? Здесь только…
– Простите за откровенность, Ваше Высочество, я преувеличил, ибо здесь лишь двое сумасшедших, и это Томас Эдисон и вы! Я ожидал услышать нормальные, человеческие тосты, в то время как мне пришлось слышать наркотический бред!
Принц Уэльский смущённо, судя по нахмуренным бровям и линии рта, осознавший свою вину, обменялся взглядами с Аликс и, не произнося ни слова, ткнул вилкой в содержимое тарелки. Если нам хочется узнать мнение изобретателя предыдущего экстравагантного тоста, нам предстоит узнать, что он так же ни словом не выразил своего мнения, но в отличие от Альберта занимался в этот момент не имеющим отношения к тосту делом.
– Вы не хотели бы увидеть наш американский стимулирующий напиток? – неожиданно заявил Эдисон, разом привлекая к себе внимание присутствующих. Не спрашивая разрешения, он нагнулся, и из-под стола была извлечена бутылка с красно-белой каллиграфической надписью «Кока-кола». – Вы вряд ли пили этот напиток. Я предлагаю вам такую возможность.
– Мистер Эдисон, прошу вас, покажите мне, что вы пьёте.
Эти произнесённые недовольным тоном слова принадлежали человеку по ту сторону дверей банкетного зала. За репликой последовал топот множества ног, и перед публикой возникли мистер Хамфри с неизменной тростью и с нежданной докторской сумкой и бывший доктор Дойл в своём твидовом костюме. Последнему и принадлежал вопрос Эдисону.
За их спинами стояли подчинённые Хамфри. Уиллард подставил своему учителю стул, и доктор Хамфри снова сел, положив руки на ручку трости.
– Чем вы недовольны? – строго вопрошал Хамфри.
– Тем, что мистер Эдисон пьёт «Кока-колу», доктор Хамфри.
Чемберлен слегка повернулся к лорду Солсбери и учтиво прошептал:
– Слева – доктор Хамфри. Его можно узнать по прилизанной чёлке и, с недавних пор, по докторской сумке. Справа – Артур Конан Дойл. Его можно узнать по твидовому костюму и по усам.
Следующий вопрос принадлежал лорду Солсбери.
– Если вы мистер Дойл, то что вы делаете в компании доктора Хамфри? Если я правильно помню, вы ради литературы бросили медицину.
– Да, я не испытываю интереса к современной медицине и полагаю, что большая часть так называемого прогресса – всего лишь иллюзия. Да, доктор Хамфри подобен антикварной лавке, набитой старьём, где каждая вещь оценена гораздо выше настоящей стоимости. Да, я жду начала времён, когда Британия и Америка...
Хамфри впился в него буравчиком. Такое впечатление произвёл его взгляд.
– Я уверен, в будущем Британия и Америка будут...
– Лежать в одной постели.
Лицо писателя приобрело овальную форму, лицо же Хамфри затряслось в саркастической агонии.
– Я хотел сказать... я хотел сказать, что они будут идти рука об руку! Да, вы правы, ваша светлость, но тем не менее я всматриваюсь в доктора Хамфри, и он внушает мне подозрение.
– Не понимаю, почему я внушаю вам подозрение.
– Доктор Хамфри, как вы относитесь к тому, что мистер Эдисон намерен выпить «Кока-колу»?
– Равнодушно.
– В таком случае я вынужден констатировать то, что доктор Уотсон умнее вас.
– Ну, вам виднее, ведь вы литературный агент доктора Уотсона.
Дойл нервно сглотнул, стараясь подавить возмущение, его руки вздрогнули.
– Силы небесные, лучше бы я убил не только Шерлока Холмса, но и доктора Уотсона!
– Мистер Дойл, вы в своём уме? Когда это вы успели стать убийцей? Холмс погиб в смертельной схватке с профессором Мориарти. Жаль, очень жаль. Я всегда хотел с ним познакомиться.
– С кем?
– С Мориарти, конечно. Очень интересная персона.
– Холмс, Уотсон и Мориарти – вымышленные персонажи!
– Да? А тогда, может, и я вымышленный персонаж? И вы? Может, мы, марсиане, все вымышленные персонажи? Может, жизнь на Марсе придумана каким-нибудь Гербертом Уэллсом? А что, отличная идея. Надо попробовать на практике.
– Простите, доктор Хамфри, но я воздержусь от обзывания вас крепким словом.
– Вы не хотите писать о Холмсе? В таком случае я предлагаю вам лучший вариант. Вы сделаете главным героем доктора! Этот доктор будет списан с Шерлока Холмса и с Хамфри! Этот цикл будет называться «Доктор Холмс»! Нет, «Доктор Хамфри!». Нет, «Доктор Хаус»!
– Доктор Хаус?
– Да, и это будет медицинский детектив! Этот доктор будет проводить медицинские расследования! Он будет распространять волчанку по всему земному шару!
– Волчанку?
– Я хотел сказать, американскую демократию!
Если бы мы не были увлечены речью доктора Хамфри, мы бы заметили, что добродушное лицо Дойла уже не выглядит добродушным, а выглядит удивлённым и одновременно возмущённым. Именно так он мог выглядеть в тот момент, когда после провала комической оперы «Джейн Энни, или Приз за примерное поведение» ему предложили исправить комическую оперу путём добавления в неё Шерлока Холмса.
– О каком медицинском детективе вы говорите?
– О медицинском детективе с участием доктора по фамилии Хаус. Или фамилия Холмс вам привычнее? Или вы придумаете какого-нибудь доктора Быка? Правда, Эдисон обозвал меня доктором Зло. Тоже хорошая фамилия.
– Я никогда не стану писать медицинский детектив! [34]34
Конан Дойл ошибся. В 1890-е годы Грант Аллен писал медицинский детективный роман «Хильда Уайд», где в качестве сыщика использована медсестра. После смерти автора Конан Дойл дописал конец книги.
[Закрыть]Дело в том, что я считаю себя автором исторических романов.
– Тогда напишите медицинский детективный исторический роман. Пусть ваш сыщик будет Гиппократом. Если хотите, то Демократом. Или Демагогом.
– Простите, но я не считаю вас гигантом мысли.
– Так я и есть гигант мысли! Да! Я гигант мысли, отец американской демократии и особа, приближённая к...
– К кому? Неужели к российскому императору? Нам этого не надобно.
– ...особа, приближённая к телу Эдисона.
Дворецкий вошёл в зал, принеся с собой дуновение ветра и важное известие:
– Ваша светлость, вас ожидает мистер Бальфур. Он ожидает вас на Даунинг-стрит, ваша светлость. Присутствие мистера Чемберлена также требуется.
Премьер, учтиво поддерживаемый министром, покинул ресторан. Одновременно с этим в зал проникла мужская фигура в тёмных очках. Уже шёл разговор о наблюдении за домом Дулитта; этой тёмной, расплывчатой фигурой мог быть один из полицейских ищеек.
Теперь неумолимые обстоятельства требуют передать перо Николе Тесле, потому как лишь очевидец сможет передать ожидаемые нами события, сохранив их смысл. Следующими словами он передаёт увиденное:
«Когда-нибудь я сяду за мемуары. Это возможно. И то, что я сейчас вынужден описать, будет одним из самых ужасных моих впечатлений.
Я уже не думал ни о нелепом бумажном колпаке, ни о терзающих мою душу жемчужных серьгах принцессы Александры. Я видел совершенно иное.
В течение сцены, когда Хамфри учил Конан Дойла, Эдисон налил „Кока-колу“ в бокал и был готов сделать большой глоток. Конан Дойл, увидев этот пугавший его поступок, временно вернулся к медицинским занятиям.
„Revenons à nos moutons. [35]35
Вернёмся к нашим баранам (фр.)
[Закрыть]Как я уже упомянул, я вынужден признать, что доктор Уотсон умнее вас, доктор Хамфри. Вы поняли, к чему я клоню?“
„Мне интересен смысл этих слов“, – подтвердил Хамфри.
„Доктор Уотсон был очень осторожен в выборе средств лечения. Так и я говорю вам, что „Кока-кола“ опасна для здоровья. В ней содержатся листья...“.
„Ха! Нашли, чем пугать! Взгляните на Эдисона“.
Мне казалось, что Эдисон осушил бокал „Кока-колы“. Как и следовало ожидать, субъект запугивания произвёл стимулирующее воздействие. Эдисон с выпученными глазами, плотоядной улыбкой и громким стуком поставил бокал на стол и с довольным видом оглядел присутствующих. Наткнувшись на равнодушные лица, он встал со стула и громко пропел:
„С днём рожденья тебя, с днём рожденья тебя, с днём рожденья, дорогой мистер Эдисон, с днём рожденья тебя!“
Едва последний звук импровизированной песенки с американской мелодией коснулся моих ушей, Эдисон раскланялся и теперь снова сидел на прежнем месте. Члены королевской семьи ответили аплодисментами.
„Помилуйте, но ведь сейчас мой день рождения! – удивился ваш покорный слуга, уткнув лицо в ладони. – До чего Америка дошла... И это в тот век... когда наши космические корабли... бороздят просторы Вселенной... Да и в двадцать первом веке, вероятно, тоже...“
„Что вы от него ожидали? – восторжествовал Дойл. – Он выпил не то, что нужно, а потому результат виден налицо“.
Я же тем временем нутром чувствовал, что здесь не всё в порядке. Мне слышался некий голос, кажется, с немецким или австрийским акцентом, и он бубнил что-то монотонное.
„Я вижу очевидную причину того, что Эдисон спел такую песню о себе, а не о Тесле...“ – начал говорить Хамфри, но мистер Дойл сам продолжил его мысль.
„Вы хотите сказать, что все пациенты…“
„Все американцы врут!“
„Простите за бестактность, но я слышал, будто вы носите на руке татуировку с надписью „ВСЕ АМЕРИКАНЦЫ ВРУТ“. Если это правда, боюсь, вы преступник“.
Я чувствовал, как Хамфри машинально схватился левой рукой за манжету, невольно подтвердив слова одного из тех писателей, что заработали деньги на уголовщине. Я услышал, как трость упала на пол. Уиллард подобрал её и вернул патрону.
„Вы правы, все американцы врут, но „Кока-кола“ не имеет к этому ни малейшего отношения“.
То, что Эдисон под стимулирующим воздействием перепитого напитка вообразил себя виновником торжества, ещё можно было стерпеть, но он повёл себя неподобающе для компании столь важных персон, потянувшись через стол к принцессе Александре. Та проявила несвойственную её полу инициативу: вынула из-за корсажа веер и, не раскладывая его, ударила им Эдисона по руке. Рука его вернулась на место. Но протягивание руки походило на самоцель, не являясь ею: Эдисон снова потянулся за женской рукой, на этот раз сообщив о намерениях: „Протяните мне руку, Ваше Высочество!“.
Аликс послушно выполнила намерения, и Эдисон поцеловал ей руку. Совершив этот жест, он не преминул вслед за тем брезгливо вытереть губы носовым платком.
Я видел, как остальные непонимающе взирают на происходящее. Сам я был того же мнения. Не сошёл ли я с ума?
„Это может быть волчанка“, – привлёк Хамфри, насколько мне известно, свой банальный ответ.
„Это м-может быть американка, – возразил Георг. – Вы видите, до чего агрессия довела Америку“.
Эти слова остались без ответа. И слышал ли я их?
„После всего увиденного вы считаете, что Эдисону можно доверять? – спросил я Георга. – Я уже убедился, что Эдисон постоянно хитрит и не держит свои обещания. Как его называть?“
„Называйте его президентом“.
Расплываясь в моих глазах, мистер Хамфри торжественно поднял палец к потолку.
„Медицинский эксперимент ещё не закончился! Он только начинается!“
„Что вы задумали?“ – с беспокойством в голосе спросил Дойл.
Доктор Хамфри вложил трость в руку Уилларда и, тем самым освободив обе руки, открыл саквояж. Вскоре в его руках поблёскивала банка с мутной жидкостью.
„В таком случае я рекомендую вам лауданум! И не важно, что говорил Маркс, ведь лауданум и есть опиум народа!“
„Скорее Америка – опиум для н-народа. Или я сделал слишком смелое з-заявление?“ – прошептал герцог Йоркский.
Конан Дойл проговорил:
„Доктор Хамфри, я готов высказать вам своё сенсационное открытие. Среди нас находится шарлатан“.
„Не шумите, доктор Дойл. Я не шарлатан. Я вивисектор. Если всё правильно рассчитать, вреда не будет. Главное – соблюсти дозу. Как я когда-то заметил, лауданум в умеренных дозах полезен в любых количествах“.
Мистер Дойл, по-видимому, не знал, как ответить на весомый аргумент. Не говоря ни слова, он стоял около интернов, держа в руках твидовую кепку.
„Дайте мне ложку, Борис“, – велел доктор Хамфри. Борис Джером налил дозу лауданума в большую ложку.
„Фил, достаньте из саквояжа термометр“.
Мистер Тодд выполнил приказ, после чего доктор Хамфри обратился к Эдисону:
„Мистер Эдисон, я предлагаю вам выбор: или термометр, или лауданум. И то и другое в рот“.
Сам не могу поверить в то, что рассказываю, но тем не менее Эдисон начал нести околесицу.
„Нет! Я хочу домой. Понимаете? Я хочу домой! У меня начинается марсианская депрессия!“.
„Что?!“.
„Марсианская депрессия. Распад личности. У меня начинается распад личности!“.
С этими словами голова Эдисона укатилась в тарелку.
Меня отвлёк тот же монотонный голос. В голове сильно покачнулось.
Доктор Зло, как его изволили назвать, аплодировал.
Я поднял в воздух обе руки, призывая к вниманию.
„Я не хочу видеть, как Эдисон сидит за столом с головой в тарелке. Он напоминает мне голову Иоанна Крестителя. Пусть его унесут“.
„Унесите мистера Эдисона!“ – крикнул Хамфри.
„В Бартс?“ – спросил Уиллард.
„Да! Санитары, вперёд!“
„Но у вас никогда не было санитаров“.
„Тогда пусть ими будут Уиллард и прочие подобные“.
Из банкетного помещения вышли ставшие санитарами интерны, по команде унесшие Эдисона, принявшего гибельное решение. Вместе с головой.
Я боялся, что болен».
На этой пессимистичной ноте заканчивается рассказ Николы Теслы.
Каково ваше мнение об этой неправдоподобной истории? Какова ваша оценка, сударь? Говорят, такие сюжеты бывают, редко, но бывают... Или же напротив, Тесле не следует доверять? Если вы думаете, что всё до посинения однозначно, извольте дотерпеть до того момента, как лондонская знаменитость выскажет своё скромное мнение. Услышать это мнение было бы очень занятным времяпровождением.
