Текст книги "Волки в городе (СИ)"

Автор книги: Антон Шаффер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

Annotation

2037 год. Государство под названием Союз Национал-Коммунистических Республик (СНКР) готовится к празднованию пятнадцатилетия со дня установления нового национал-коммунистического режима и столетия с начала «Великих репрессий тысяча девятьсот тридцать седьмого года». Но за несколько месяцев до начала торжеств на территории Москвы начинает действовать подпольная организация, именующая себя «ВОЛКИ». За дело берутся офицеры Министерства национальной безопасности СНКР во главе с подполковником Борисом Днёвым. Но вскоре Днёву становится ясно, что за названием «ВОЛКИ» кроется не просто человеческая организация, а нечто, чему он не может найти объяснение….

Антон Шаффнер

Часть I Волчата

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Часть II Охота на волков

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Часть III Стая на стаю

От автора

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Вместо заключения

Антон Шаффнер

ВОЛКИ В ГОРОДЕ

Часть I Волчата

Глава 1

Визжа тормозами и с трудом вписываясь в поворот, черный пикап вылетел на Ленинский проспект и устремился в сторону области. Несколько секунд спустя с той же улицы на проспект ворвалась черная «Волга», которой маневр удался куда лучше. В «Волге» сидело двое.

– Только не упусти, Саня, – почти взмолился человек, сидевший на переднем пассажирском сидении. Взгляд его буквально впивался в заляпанное грязью лобовое стекло, через которое с трудом можно было различить ситуацию на дороге.

Часы показывали четверть второго ночи.

Машин на Ленинском было не много, но все равно приходилось лавировать. За безопасность поездки человек на пассажирском сидении был уверен на все сто процентов – машину вел один из лучших водителей во всем министерстве, капитан МНБ Александр Лычкарев. О его вождении уже давно были сложены все возможные легенды, а тем, кто хоть однажды оказывался с Лычкаревым в одной машине больше уже никогда ничего объяснять было не надо. Нынешний пассажир Лычкарева ездил вместе с ним последние три года.

– Главное, товарищ подполковник, чтобы не свернули, – бросил Лычкарев, обходя на немыслимой скорости очередную малолитражку. – Там улицы параллельные все черт знает какие, можем заплутать.

– Заплутаем, под трибунал пойдешь, – механически ответил тот, кого водитель назвал подполковником, а потом добавил: – Не уйдут, сволочи.

Обе машины тем временем стремительно приближались к Кольцу имени Сталина, которое в свое время именовалось просто третьим транспортным. Поток автомобилей заметно увеличился, но пикап все равно находился в зоне видимости. Подполковник резким движением вынул из-под пиджака ТТ, блеснувший холодной сталью в свете пролетавших за окном огней. Опустив стекло, он высунулся из окна и сделал два выстрела в сторону пикапа, который в тот момент находился практически на линии огня. Пули прошли мимо, но пикап нервно дернулся сначала в одну, а потом в другую сторону – водитель явно пытался отвести машину от летящих в ее сторону пуль.

– Как бы не задеть никого, – встревоженно сказал Лычкарев. – Помех вокруг многовато.

– Ты рули давай, философ, – гаркнул подполковник.

У Кольца поток стал настолько плотным, что скорость пришлось сбавить весьма прилично. Но пикап продолжал настырно продвигаться вперед, ни на секунду не останавливаясь и постоянно сигналя. Справа, тем временем, показались Воробьевы горы. Неожиданно для обоих, пикап резко сдал в сторону Москва-реки, и ушел на улицу Косыгина, в сторону Университета.

– Давай за ним! – почти крикнул подполковник и чуть ли ни сам крутанул руль, заставив «Волгу» подрезать сразу две машины. Но с третьей справиться не удалось – ее водитель просто физически не мог заметить маневр «Волги», а потому не успел затормозить. Послышался скрип железа, а обоих офицеров МНБ заметно тряхнуло. Лычкарев заглушил двигатель, а подполковник взбешенно выскочил из машины и рывком открыл дверцу автомобиля, с которым только что произошло столкновение. Наставив на водителя пистолет он левой рукой выхватил из кармана черного цвета удостоверение и распахнул его.

– Ваша машина временно экспроприируется для нужд национальной безопасности, – выпалил он и одним движением выкинул трясущегося от страха водителя на асфальт.

Лычкарев моментально покинул «Волгу» и уже через несколько секунд они продолжили преследование на стареньком «форде». «Волгу» пришлось бросить, так как осуществлять маневр по выезду на ней на Косыгина было абсолютно бесперспективно – потребовалось бы слишком много времени, чтобы все окружающие машины разъехались и освободили дорогу. «Форд» же стоял прямо на повороте.

– Не уйдут, скоты, – процедил сквозь зубы подполковник.

– Плохо, что без связи остались, – заметил Лычкарев, намекая на том, что встроенная рация осталась на Ленинском проспекте вместе со служебным автомобилем.

– Портативкой попользуемся, – ответил подполковник и снял с пояса небольшую рацию, которая тут же зашуршала и запищала. Офицер попытался настроить нужную волну, но кроме помех слышно ничего не было. – Твою мать! Что же за дерьмо-то!

В сердцах подполковник швырнул рацию на заднее сиденье и тут же схватился за мобильный телефон. Найдя нужный номер, он приложил аппарат к уху и вскоре отрывисто заговорил:

– Да, Днёв говорит. Да. Мы ведем пикап. Цвет черный, номеров государственной регистрации либо нет, либо замазаны. В центре уже знают. Да. Но у нас проблемы со связью. Пусть наши подберут машину на перекрестке Ленинского с Косыгина. А менты пусть перекрывают к черту все Воробьевы. Все, отбой.

Облегченно выдохнув, подполковник откинулся на спинку и закурил. Впереди была лишь чернота дороги, но внезапно, после очередного поворота, пикап снова появился перед ними.

– Вот бараны-то… – удивленно констатировал Лычкарев. – Столько возможностей было в сторону уйти, а они прямо хреначат…

– Скорость сбавь, – приказал Днёв. – Они теперь не знают, что мы у них на хвосте. Попались, гады.

Лычкарев послушно вдавил педаль тормоза и «форд» пристроился прямо за пикапом, который теперь ехал тоже медленнее. Видимо, сидевшие в нем немного расслабились и решили, что опасность миновала. Проехав пару кварталов, пикап остановился.

– Началось. – В голосе подполковника явно слышалась радость. Так оно и было – наступало его любимое время. Время, когда добыча уже почти попалась в капкан, но сама еще не знает об этом. – Дадим им выйти, пусть окончательно решат, что все позади.

Двери пикапа открылись и из кабины вышло два человека. В руках одного из них был автомат. Второй, тот что был налегке, быстрым шагом подошел к кузову и откинул какую-то ткань, после чего извлек из под нее несколько больших сумок, явно, весьма тяжелых – человек понес их с заметным физическим усилием.

– Пора, – скомандовал Днёв и первым рванул наружу.

Точным выстрелом он уложил того, что был с автоматом и уже побежал в сторону второго, когда тот, бросив сумки, выхватил что-то из-за пазухи и швырнул в сторону «форда».

– Граната! – заорал Лычкарев и бросился на Днёва, сшибая его с ног и увлекая за собой в сторону обочины.

Они еле успели укрыться за припаркованным рядом грузовиком, когда прогремел взрыв и «форд» взлетел на воздух.

– Давай за ним! – крикнул подполковник, вскакивая на ноги. – Только живым берем! Живым, Лычкарев! Ты понял? Дохлым он нам не нужен!

Но Лычкарев и сам это прекрасно знал – забывать приказы руководства МНБ было не в его правилах.

Офицеры разделились. Лычкарев побежал вдоль улицы, а Днёв бросился в самую гущу деревьев, в сторону реки. Чутье подсказывало ему, что беглец двинулся именно туда.

Натыкаясь в темноте на стволы деревьев и путаясь в кустарнике, подполковник настойчиво продирался к набережной. Справа от него оставались жилые кварталы а слева были лишь бесконечные деревья парка Воробьевых гор. Найти ночью, практически в лесу, человека было так же сложно, как найти ту самую проклятую иголку в стогу сена, но Днёв не сдавался. Фактически, пути назад у него не было. Задача руководством была сформулирована четко и ясно, а время уходило так быстро, что казалось оно специально ускорило свой бег с того дня, когда все это началось….

Подполковник прислушивался к каждому шороху, к каждому звуку ломавшейся ветки, но результатов все не было. Внезапно он почувствовал какое-то движение сбоку. Он остановился и прислушался. Точно, справа от него явно кто-то был. Передернув затвор пистолета, Днёв, еле слышно ступая, начал медленно двигаться в сторону предполагаемого объекта. Через несколько шагов ему стало ясно, что звуки исходят из довольно высокого кустарника, притаившегося между могучими стволами деревьев, высаженных еще в прошлом веке. Время на размышления больше не было – надо было действовать.

– На землю! – что было мочи крикнул он и вихрем ворвался в самую гущу кустов.

Взгляду подполковника открылась довольно странная картина. На земле сидела, глядя на него испуганными глазами, полуголая девица, стыдливо прикрывая одной рукой налитые груди, а второй шаря в поисках одежды. Рядом с ней, дрожа всем телом, лежал еще более раздетый, чем девушка, парень.

Днёв уставился на них, поймав себя, правда, на мысли, что больше всего в этой сцене его интересует именно женская грудь, упрямо выскальзывавшая из под тоненькой ручки.

– Что здесь происходит? – растерянно спросил подполковник, хотя и сам уже великолепно все понял.

– Простите нас, – залепетала девушка. – Умоляю, простите. Арестуйте меня, но его (она бросила одежду и ткнула рукой в сторону парня) не забирайте. Я вас прошу. Это я дура! Я виновата. А он ничего не делал. Он меня даже не трогал. Если вы его отправите в ТрудЛаг, он там умрет! А он студент!

Днёв ухмыльнулся про себя. Девица явно приняла его за комдружинника или мента. Да, занимались они вещами противозаконными. Ладно бы если б просто целовались – тут можно было бы отделаться выговором или, на худой конец, отчислением из института, но такое….

– Одевайтесь и уходите, – бросил подполковник. При других обстоятельствах он, может быть, и не поступил так, но сейчас было не до этих резвящихся юнцов, которые рискуя жизнями, любили друг друга на берегу Москва-реки. Да и девушка ему понравилась.

Молодежь быстро начала собираться.

– Вы тут никого не видели? Может слышали? – на всякий случай спросил Днёв. И какого же было его удивление, когда парень, подняв голову от земли и немного осмелев, ответил:

– Видели. Минуты за две до вас кто-то пробежал в сторону реки. Быстро очень. Но, может, это собака была….

Дослушивать подполковник не стал. Он что было сил побежал к набережной, боясь, что теперь-то точно упустил преследуемого. Днёву в считанные секунды стал ясен замысел тех, кого он преследовал: на берегу их, скорее всего, ждала лодка или катер. Операция была явно многоходовой и следы заметались на редкость грамотно.

Вырвавшись из перелеска, он оказался на пустой набережной. Все уличные фонари были погашены. Слева шумел мост, перекинувшийся с Андреевской набережной на Лужнецкую, а вокруг не было ни души. Днёв уже собирался подойти к ограде, чтобы осмотреть реку, но сделать этого не успел – тяжелый удар сзади обрушился ему на затылок, и он, потеряв сознание, рухнул на землю.

Без сознания он пребывал недолго: открыв глаза подполковник увидел над собой черное небо, в разных местах которого тускло сияли одинокие звезды. И лишь половина диска луны светила так яростно, что глазам было невозможно смотреть на это свечение. Днёв понял, что удар ему нанесли более чем приличный. С трудом поднявшись и чувствуя нестерпимую боль в затылке, он, пытаясь сохранять равновесие, покачиваясь дошел таки до гранитного ограждения и увидел, как пересекая лунную дорожку вдаль уплывает лодка. Никакого оружия при себе подполковник, конечно же, не обнаружил…

Кое-как он добрел до того места, где недавно прогремел взрыв. Там уже вовсю крутились менты, с которым довольно дружелюбно общался Лычкарев. Недалеко от пикапа лежало накрытое белой простыней тело.

Заметив подполковника, Лычкарев бросился ему навстречу.

– Борис Владимирович! Лес уже прочесывает милиция!

– Пусть твоя милиция себе одно место прочесывает, – скривился в болезненной ухмылке Днёв. – Он ушел. Пусть сворачиваются. Что с этим? – Офицер кивнул в сторону трупа, тотчас пожалев о движении головой.

– Да там… – Лычкарев словно засмущался.

– Что?

– Да пацан там, лет шестнадцать от силы…

Подполковник подошел к убитому, откинул простынь и долго еще стоял, глядя в остекленевшие глаза парня, устремленные в пустоту июньского неба.

* * *

– С пацанами не справился….

Генерал Збруев с мрачным лицом сидел за своим столом и сверлил взглядом Днёва. Аудиенция у начальства продолжалась уже пятнадцать минут и за все это время подполковник не проронил ни слова. Говорил Збруев. Говорил много и яростно. С первых минут пребывания Днёва в кабинете ему стало ясно, что разговор предстоит тяжелый. Сам себя он готовил к самому худшему. Вплоть до суда. И пока его мрачные ожидания оправдывались полностью.

– Ты, Днёв, совершил ошибку. Очень серьезную ошибку, – наставлял генерал. – Такие ошибки партия не прощает. Ты сам это должен понимать не хуже меня. И мало того, что сам влип по самые гланды, так еще и Лычкарева за собой потянул.

Днёв вздрогнул. О Сашке он как-то и не подумал – все больше винил за провал себя. А оказывается…

– Да он-то тут при чем? – Голос у подполковника сорвался от длительного молчания и он дал петуха. – Лычкарев все сделал как надо. Вел пикап до конца. Дальше только моя вина.

– Тоже мне герой нашелся. – Збруев выбил тыльной стороной ладони из пачки сигарету и закурил. – Лычкарева сейчас обрабатывают так, что тебе и в страшном сне не приснится. Сам же знаешь, какая ситуация: в партии кругом враги, в органах тоже. Ты вот мне тут лепишь черт знает что, а я тебе верить должен. А на каком основании, Боря? На каком? На том, что я знаю тебя чуть ли не с пеленок? И что? Ну, знаю. А вдруг ты предатель? Вдруг ты в сговоре с этими?…

– Да с кем «с этими»-то, Павел Семенович? – Днёв попытался перевести разговор в более конструктивное русло. – Мы ведь даже не знаем кто они!

– Не знаем? – Лицо генерала налилось кровью. – Не знаем, говоришь? А то, что они делают уже месяц как мы знаем? Нет, ты скажи мне, Днёв, знаем мы этот или нет?

– Знаем, – мрачно ответил подполковник.

Да, это он знал. И все знали. Примерно месяц назад произошел первый акт насилия (именно так это проходило по официальным документам МНБ) против государства и лично Вождя…

Случилось все в самом начале июля. Лето обещало быть жарким. Май обласкал москвичей так, что было настоящим предательством с его стороны не передать эстафетную палочку хорошей погоды июню. Именно так и говорили дикторы Главного канала национал-коммунистического народного телевидения в те дни. Именно этими словами. И июнь не подвел – двадцать пять градусов с прохладным ветерком…

Акт насилия случился ночью. В ночь с четвертого на пятое июня. Подонки взорвали памятник Вождя в одном из окраинных районов города. Случилось все настолько внезапно и неожиданно, что соответствующие органы и, в первую очередь, Министерство национальной безопасности, просто не успели отреагировать. Такого не случалось на протяжении всех пятнадцати лет после Великой коммунистической революции две тысячи двадцать второго года. Это было в определенной мере немыслимо. На такое преступление могли пойти только безумцы, учитывая, что за год до этого был принят закон номер три тысячи пятьсот шесть, в котором черным по белому было записано, что за осквернение образа Вождя (словесно или в какой-либо иной форме) следует смертная казнь без суда и следствия. И вот такое…

Рано утром пятого числа было собрано экстренное заседание коллегии Министерства. Днёв, как советник генерала Збруева, присутствовал на нем и слышал каждое слово. Не только слушал, но и записывал. На коллегии был сам Руководитель МНБ. Он первым взял слово:

– Товарищи, – голос Его звучал уверено и напористо. – Случилось экстраординарное событие. Мы столкнулись с необъяснимым. В нашем обществе, где созданы все условия для жизни нормальных людей, нашлись вандалы, которые подняли руку на самое святое, что у нас есть. Подняли ее ночью, когда все спали, и никто не мог остановить подлецов. Товарищи, я только что был у Вождя Нации. Мне, а, значит, и всем нам, вам, дано поручение: найти и обезвредить. Найти и придать суду. Найти и покарать. И мы найдем.

Сам говорил еще много и долго. Угрожал, убеждал, призывал. Но всем и без этих слов было ясно, что случилось чп. Днёв на том совещании сидел как на иголках, так как знал, что главная нагрузка в решении данного вопроса ляжет именно на из Управление – Управление по сохранению стабильности конституционного строя.

После коллегии Збруев, как начальник Управления, созвал руководящий работников и поставил задачи. Основная из низ была выдвинута перед отделом Днёва. Потому что отдел такой – Отдел по борьбе с контрреволюционным влиянием.

– Даю тебе срок неделю, – объявил генерал. – Ни дня больше. Через неделю, чтобы результаты были у меня на столе.

И подполковник начал копать. Начал землю грызть зубами, что поймать преступников. Психологически ему это было совсем не сложно. Днёв верил в идеалы Революции и считал своим прямым долгом найти тех, кто посмел осквернить памятник самому главному человеку в жизни государства.

В его группу входило четыре человека. Саша Лычкарев – отвечавший за транспорт и прочие коммуникации. Влад Марежик – специалист по политическим организациям, в прошлом историк, а теперь старший лейтенант МНБ. Игорь Бронин, пришедший в Министерство из десантуры. И Родион Корнев – майор, его заместитель и правая рука.

Четверка приступила к работе. Каждый на своем направлении. Первым материал представил Марежик. Уже днем пятого июня он положил на стол подполковника подборку по похожим случаям в прошлом, еще до революции. Подборка носила красноречивое название «Терроризм». Днёв внимательно изучил ее, а потом поднял трубку и вызвал к себе Влада.

– Что же получается, – он забарабанил пальцами по столу, – что мы имеем случай открытого террора на территории Москвы?

– Выходит, что так, – пожал плечами Марежик.

– Ты сам-то в это веришь? Когда в городе был зафиксирован последний подобный факт?

– Ровно десять лет назад. Была осуществлена неудачная попытка подрыва газопровода. Злоумышленники были пойманы и приговорены к смертной казни. Приговор, само собой, приведен в исполнение. Судили троих. Он называли себя борцами за свободу, активно использовали выражения прошлого века, вроде «диссиденты» и так далее. В целом, медицинская комиссия признала всех троих душевнобольными, но, как вы знаете, товарищ подполковник, уже тогда это не являлось оправданием в свершении преступления.

– То есть, – Днёв нахмурил лоб. – политики там не было?

– Да как сказать. – Улыбка заиграла на уголках губ Марежика. – Тут смотря что называть политикой. С точки зрения нашего права они были сумасшедшими, но…

– Что «но»? – Подполковник поднялся из-за стола и с высоты своего роста посмотрел на подчиненного. – Ты говори, да не заговаривайся! Свои другие точки зрения при себе попридержи, понял?

– Понял, товарищ подполковник, – ответил в миг побледневший старший лейтенант. – Прощу меня извинить.

Днёв ничего не ответил. Этот юнец иногда поражал его своими высказываниями. Марежику было двадцать пять, то есть на пятнадцать лет меньше, чем самому подполковнику. Но Днёв никогда не позволял себе подобных высказываний, хотя и родился еще при старом режиме, да и сформировался во многом еще тогда. Но Марежик, чье, становление пришлось на годы становления и укрепления новой национал-коммунистической идеологии порой мог сказать такое!

– Одним словом, товарищ старший лейтенант, мы имеем дело с пережитком старой системы, а именно с противозаконным актом, ведущим к разрушительным последствиям и нанесению ущерба национал – коммунистической собственности, а так же чести и достоинству высших лиц государства? Правильно я вас понял?

– Совершенно верно, товарищ подполковник.

Днёв отпустил Марежика и снова сел за стол, обхватив голову руками. Что делать дальше он не знал. Сам он был не силен в истории, но кое-что знал. Да и как не знать, когда эта самая история творилась на его же глазах… Он прекрасно помнил с чего все началось, как создавалось национал-коммунистическое подполье… И он очень хорошо знал, что такое террор. Именно поэтому он и занимал сейчас свою должность и носил свои погоны.

Вечером пятого числа Днёвым было проведено совещание с личным составом, на котором он поставил задачи на ближайшую неделю. Сводились они, в общем-то, к одному: любой ценой дать хоть какой-нибудь результат.

И через неделю результат появился. В виде следующего террористического акта. На этот раз неизвестными был подорван фугас на одном из подмосковных шоссе. Никто не пострадал, но то, что это был умышленный акт сомнений у сотрудников МНБ не было.

А потом понеслось. Раз в неделю государство сотрясало новое известие об очередном происшествии. При этом, все они происходили в столице или в ближайших окрестностях. И это было еще более дико и чудовищно, ибо кроме как безумством подобное поведение подпольщиков (а то, что действовало некое подполье, уже никто не отрицал) назвать было нельзя.

И это спасло Днёва, который мысленно уже попрощался не только с карьерой, но и с жизнью. Шквал преступлений стал его защитной грамотой. На МНБ был обрушен шквал критики за то, что на разработку столь важного направления было выделено так мало сотрудников. И состав следственной группы существенно расширился. Правда, никакой координации между различными подразделения по сути не было, но, как объяснил Збруев, в этом состояла задумка руководства. Каждая группа должна была работать самостоятельно, дабы не поддаваться чьему-то одному мнению и не идти на поводу. То есть, в рамках МНБ был допущен тот самый плюрализм мнений, с которым так активно боролась власть! Но как только Днёв заикнулся об этом, генерал приказал ему прикусить язык и идти работать:

– Много ты болтаешь, Боря. Плюрализм! Ты слово это из головы выкинь вообще, а то еще ляпнешь где-нибудь. Решение руководства единственно верное в данной ситуации – каждый будет рыть в своем направлении, разрабатывать свои задумки. Кто-нибудь до чего-нибудь и докопается в итоге.

Но никто ни до чего так и не докопался. А время шло. В результате перед МНБ был поставлена задача разрешить проблему до начала официальных торжеств по случаю пятнадцатилетия Великой Революции, а заодно и столетия начала «Великий репрессий тысяча девятьсот тридцать седьмого года», которые, по мысли Вождя стали тем самым свежим ветром, который позволил стране выстоять в последующих тяжелых испытаниях, и которые должны были стать примером для подражания в настоящем.

Празднование было назначено на десятое октября две тысячи тридцать седьмого года.

Но вопрос с кем надо бороться, оставался открытым. Вплоть до середины июля. Именно тогда произошла первая экспроприация, как ее назвали сами участники преступления, впервые оставив на месте злодеяния что-то вроде письма. В нем сообщалось, что борьба ими будет продолжена до победного конца, который, как они уверяли, уже не за горами. Записка была подписана просто: «ВОЛКИ».

Поэтому теперь, когда генерал грозно смотрел на Днёва и спрашивал, знает ли тот, с кем они борются, то точно мог ответить только одно: да, знаю, мы боремся с волками.

– Товарищ генерал, я полностью признаю свою вину, – твердо произнес Днёв. – Позвольте вопрос.

– Спрашивай, – махнул рукой Збруев.

– То, что в сумках были деньги я и так понимаю, – начал подполковник. – Но личность убитого установлена?

– Личность-то? – усмехнулся генерал. – А ты сходи в морг и поговори с ним. Может, они тебе сам расскажет, кто такой, откуда, зачем банки грабит и памятники взрывает! Ты сходи, мать твою! Личность! Какая к черту личность!? Ни документов, ни черта при нем! Личность ему подавай. Все. Иди дальше думать, пока решение коллегии по тебе нет. Постараюсь сделать все возможное. Но ничего, Борис, не обещаю.

Тон генерала потеплел. Днёв понимал, что Збруев, в целом, хороший мужик, который сам ночами трясется и не знает, что ждет его завтра: гнев или милость. А он, подполковник, так его подводит, подставляет своими глупыми поступками. И правда, с пацанами не справился! Да за это расстрелять мало….

* * *

Прошла уже неделя с того момента, как Днёв последний раз разговаривал с генералом, а никаких изменений так и не наступило. Он по прежнему находился под арестом, коротая дни в тесной камере изолятора центральной тюрьмы МНБ. То, что его держали именно здесь означало тот факт, что дело его находится на особом контроле и в любой момент он сам может понадобиться. Например, для допросов.

Но даже на допросы его пока не вызывали. И подполковник дни напролет лежал на узкой железной койке, уставившись в потолок. Или расхаживал по камере взад-вперед, меряя ее шагами и вед счет про себя.

Заставить себя сосредоточиться было довольно сложно, несмотря на то, что никто ему, в общем-то, не мешал думать. Но в том-то и дело, что хотя никто и не мешал, а сами стены камеры словно давили на голову, прессуя и сжимая ее, не позволяя ей работать на полную мощь.

И вот, через неделю, когда Днёв начал уже потихоньку путаться с тем, который теперь час (хотя он и пытался фиксировать время), дверь камеры неожиданно открылась.

– На выход, – монотонно произнес охранник в звании сержанта.

Тон этот Днёву сразу не понравился. Он хорошо понимал, да и просто знал по своей работе в подобных ситуациях, что если к заключенному обращаются таки вот бесцветным голосом, да еще и люди в звании намного более низком, то ничего хорошего это не предвещает. Подполковник медленно поднялся с койки, стараясь как можно скорее выстроить все возможные варианты развития событий. Но вариант в голове крутился только один: это начало того, что они в органах по старинке называли «конвейер».

Днёв вышел из камеры, стал лицом к с стене и дождался, пока сержант запрет дверь.

– Развернуться, – скомандовал охранник. – По коридору вперед.

Подполковник послушно двинулся в указанную сторону. Теперь он на сто процентов был уверен, что его ведут в ту часть здания, где располагались кабинеты следователей. Если бы уже на расстрел – то совсем в другую сторону проводили бы…

Они миновали два лестничных пролета и свернули в довольно длинный коридор, по обеим сторонам которого располагались тяжелые двери, не пропускающие не малейшего звука. Около одной из них сержант приказал ему остановиться. После этого он опустил ручку вниз и толкнул дверь вперед.

– Заключенный пять восемь четыре доставлен, – сообщил сержант тому, кто находился в кабинете.

– Заводите, – послышалось откуда-то из далека.

Сержант посмотрел на Днёва и кивком дал ему понять, что тот должен пройти внутрь. Подполковник внимательно заглянул в глаза молодого охранника, словно пытаясь в последний момент прочесть в них ответ на вопрос, что ждет его за этой дверью. Но глаза сержанта были абсолютно пустые. Днёв видел тысячи таких сержантов с точно такими же пустыми глазами. Он часто думал об этой пустоте, но все никак не мог припомнить, когда она начала появляться в глазах некоторых, особенно молодых, сотрудников Министерства. Ведь не так и давно….

В кабинете его ждали трое. Они сидели за длинным столом и перелистывали какие-то бумаги, лежавшие перед ними в бордовых служебных папках. Когда подполковник переступил порог помещения, они почти синхронно подняли на него глаза, а потом, словно тут же потеряв всякий интерес к вошедшему снова опустили их и уткнулись в бумаги.

– Проходите, присаживайтесь, – все так же не поднимая глаз

сказал один из трех, сидевший в центре.

Днёв скользнул взглядом по погонам – полковник и два майора. Все точно: Тройка.

– Что же вы стоите, Борис Владимирович? – полковник, наконец, удостоил его взгляда. – Садитесь же. В ногах правды нет.

Сказав последнее, он криво усмехнулся, прищурив глаза. Днёв сел на предложенный ему стул.

Неожиданно все трое, как по команде, отложили документы и уставились на него. Так продолжалось чуть ли не минуту. Создавалась впечатление, словно сидевшие за столом увидели перед собой не подполковника государственной безопасности, а как минимум пришельца. По крайней мере, самому Днёву эта сцена казалась именно такой и напоминала кадры из старых фантастических фильмов американского производства, которые он видел еще в детстве, до революции.

Первым молчание прервал все тот же полковник.

– Так что, товарищ Днёв, будем рассказывать и ли как?

– Что рассказывать?

Подполковник прекрасно понимал, каких слов от него ждут эти люди, но говорить их естественно не собирался – признаваться ему было не в чем.

– Ладно. Дело ваше, – подытожил его молчание полковник и полнядся со стула, выпрямившись и одернув китель. – Гражданин Днёв, именем верховной власти Союза национал-коммунистических республик, во исполнение пункта пятнадцать всесоюзного закона номер двадцать шесть «О борьбе с врагами Отечества» вы приговариваетесь к смертной казни за активную подрывную деятельность против правительства и лично…

Договорить полковник не успел. Дверь кабинета распахнулась и на пороге показался генерал Збруев. Днёв заметил капли пота у него на лбу – генерал явно спешил и, похоже, добирался до места вынесения приговора чуть ли не бегом. Вся троица повинуясь инстинкту вытянулась по стойке смирно и отдала вошедшему честь.

– Ознакомьтесь, – Збруев положил на стол лист, вверху которого Днёв сумел прочитать слово «Приказ».

– Ну-ну… – процедил полковник, закончив чтение и передавая приказ одному из майоров.

– Что еще за «ну-ну»? – нахмурился Збруев. – Не понял вас, товарищ полковник. Вас что-то не устраивает?

– Да нет… – неопределенно отозвался полковник, на лицо которого черным по белому было написано разочарование, замешанное на досаде. – Просто…

Казалось, что он собирается с духом. Так оно и было. После небольшой паузы полковник продолжил:

– Просто, товарищ Збруев, мне кажется, что в сложившихся условиях, было бы не правильно проявлять тот либерализм, который… То есть, я хочу сказать, что любое дело требует тщательного разбора и изучения, а вот так….

Генерал внимательно слушал, и складка на его переносице становилась все более глубокой.

– Вас что конкретно не устраивает, товарищ полковник, в приказе Руководителя МНБ? Я что-то вас не совсем понял, если честно.

Полковник сглотнул и ответил:

– Меня все устраивает.

– Вот и закончим на этом. – Збруев повернулся к Днёву:

Пошли.