Текст книги "Марш 30-го года"
Автор книги: Антон Макаренко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 41 страниц)
Л а п т е н к о : Ах, сегодня? Там – в одном доме. В парадном. А когда меня примут?
Д е м и н с к а я : После ужина будет совет командиров. Только ты на совете ничего не ври.
Л а п т е н к о : Я уже знаю. Мне уже говорит этот – Алеша, чтобы не врал. Воргунов проходит сверху, курит. Внизу размахнулся окурком, бросил его с
гневом в угол.
В о р г у н о в : Черт...
Д е м и н с к а я : Товарищ Воргунов!
В о р г у н о в : Что такое?
Д е м и н с к а я : Поднимите окурок.
В о р г у н о в : Как это поднять?
Д е м и н с к а я : Здесь нельзя курить и бросать окурки. Поднимите.
В о р г у н о в : Да... черт... где я его буду искать? Завтра уборщица уберет...
Д е м и н с к а я : У нас нет уборщиц. Поднимите.
В о р г у н о в : Да что вы на меня с ружьем?
В дверях столовой Зырянский и Синенький.
З ы р я н с к и й : Что, опять скандал?
Д е м и н с к а я : Товарищ (улыбается) бросил окурок, а поднять не хочет.
В о р г у н о в (явно опасаясь Зырянского): Да я его пойду не найду.
З ы р я н с к и й : Бросать нельзя!
Л а п т е н к о : Вот. (Подает окурок Воргунову.)
В о р г у н о в (машинально берет окурок и выходит): Вот глупая история!
З ы р я н с к и й : А ты чего стараешься? Сам поднял бы. Ты беспризорный?
Л а п т е н к о : Беспризорный.
З ы р я н с к и й : А не лакей, нет?
Л а п т е н к о : Так жалко... этого... его зовут Вием? Да?
З ы р я н с к и й : Что ты там?..
Л а п т е н к о : Говорю, жалко... Вия.
З ы р я н с к и й : Смотри ты: "Вия". Молодец, Роза, наша берет. Будет знать старый, что такое энтузиазм.
С и н е н ь к и й : Он говорит: уборщица, а Роза – ввик. (Показывает, как стреляют.) Битва котят и медведей.
Д е м и н с к а я : Сам ты котенок.
Р о м а н ч е н к о (влетает со двора): Хлопцы, столярная... столярная горит... пожар...
З ы р я н с к и й : Брешешь!
Р о м а н ч е н к о : Да, пожар!.. Горит крыша!..
З ы р я н с к и й : Новый скандал! Вот дежурство! Синенький, давай тревогу.
С и н е н ь к и й : А как она?.. Смотри ты: забыл... Ага!
Играет тревогу в дверях, потом наверху и где-то далеко в спальнях. Немедленно с верхнего этажа врываются коммунары, некоторые из них с огнетушителями. Внизу появляется Воргунов и не понимает, в чем дело.
З ы р я н с к и й (оглушительно кричит): Спецовки, спецовки надевай, куда вас черт несет?
Часть возвращается. Большинство уже в спецовках вылетает лавиной в
распахнутые двери.
З ы р я н с к и й (Шведову): Я туда, вызывай пожарную. Товарищ Воргунов, тушить... Шведов, пошлешь ко мне сигналиста.
Ш в е д о в : Есть...
В о р г у н о в : Тушить так тушить...
Зырянский и Воргунов выбегают. С верхнего этажа пробегают Вальченко и
Троян. Не спеша спускаются Дмитриевский и Григорьев.
Ш в е д о в (у телефона): 5-50. Пожарная? Говорят из коммуны Фрунзе. У нас пожар. Столярная мастерская. Дерева много и сама деревянная. Есть обозначить гидранты.
Синенький спокойно спускается сверху.
С и н е н ь к и й (к дежурному): С сигналкой?
Ш в е д о в : Вот глупый вопрос. Куда ты годишься без сигналки?
Синенький вылетел.
Ш в е д о в (у телефона): 4-17-11. Товарища Крейцера. Александр Осипович? У нас пожар. Столярная мастерская. Только что... Вызвал только что... Еще не знаю. Коммунары уже все там... Да. Вы будете у телефона? Есть. Роза, Крейцер будет у телефона. Я побегу...
Д е м и н с к а я : Есть.
В окна пробивается отблеск пожара. Слышен неясный шум толпы.
З ы р я н с к и й (вбегает): Вот везет... Воды нет в водопроводе. Где Шведов?
Д е м и н с к а я : Крейцер у телефона.
З ы р я н с к и й (у телефона): Александр Осипович? Зырянский, да, дежурный командир... Воды нет в водопроводе, поганое дело. Хорошо, нажмите. Тушим, как же. Да как? Огнетушители, а то больше руками... Горит крыша и угол. Там, где сложены стулья... Знаете? Хорошо.
Сверху Блюм, поддерживаемый Торской.
Б л ю м : У меня сердце... Я не перенесу этого. Ох, боже мой! Мальчики только сегодня говорили... Как они все хорошо знают... Как там дела? Если я сегодня не умру, так занчит, я еще здоровый человек.
Зырянский помог свести Блюма, направляется к выходу.
Т о р с к а я : Не волнуйтесь так. Алеша, пришли ко мне девочку.
З ы р я н с к и й : Есть.
Захаров и Шведов входят.
Ш в е д о в : Кто говорил с Крейцером?
Д е ми н с к а я : Дежурный.
З а х а р о в : Звони в совхоз. Пускай срочно дают воду, а то совсем сгорим... (Вышел.)
Ш в е д о в (у телефона): 30-39. У нас пожар, знаете? Так почему воды нет? Коров поили... Давайте немедленно. Вот черти: через десять минут. (Выбежал.)
П л а т о в а (коммунарка лет тринадцати: Что такое, Надежда Николаевна?
Т о р с к а я : Зина, в моей комнате есть нашатырный спирт. Тебе мама даст. Принеси сюда.
П л а т о в а : Есть. (Побежала наверх.)
З ы р я н с к и й (вбрасывает в вестибюль Болотова, у него в руках радиоприемник): Роза, он арестован. У кого пожар, а у него радио... (Скрылся.)
Д е м и н с к а я : Вот еще... людишки... Как же ты?
Б о л о т о в : Честное слово, не слышал сигнала. Я там в инструментальной работал, а там... примус... шумит...
Д е м и н с к а я : Ну, чего ты врешь: как это можно не слышать тревоги? Вот выгонят тебя – и правильно.
Собченко и Романченко вводят под руки Вальченко.
Т о р с к а я : Что случилось?
В а л ь ч е н к о : Как замечательно удачно.
С о б ч е н к о : Ушибли здорово.
Р о м а н ч е н к о : балку вытаскивали, а эта штука... раскоряка такая, как треснет его по кумполу. Он только брык.
В а л ь ч е н к о : И не раскоряка, а стропильная нога.
Р о м а н ч е н к о : Нога... Хорошая нога.
Собченко и Романченко убегают.
Т о р с к а я : Вы уже в сознании?
В а л ь ч е н к о : Да ничего... сначала оглушило.
Т о р с к а я : Но у вас кровь?
В а л ь ч е н к о : Это ничего... ударило сильно. А как хорошо кончилось.
Погас свет.
Т о р с к а я : Вот еще беда... Болотов, беги ко мне, там возле зеркала свеча и спички. Принеси.
Д е м и н с к а я : Он под арестом.
Т о р с к а я : Ничего не убежит, я отвечаю...
Б о л о т о в : Есть. (Умчался наверх.)
П л а т о в а (сверху): Ой, и темно ж. Вот спирт.
Т о р с к а я : Ну, как вы себя чувствуете, Соломон Маркович?
Б л ю м : Я себя никак не чувствую... Как там с пожаром этим? Для моего сердца нельзя такие пожары. Мне и доктор сказал: в случае чего у вас будут чреватые последствия...
Ш в е д о в (входит): Провода порвали.
Т о р с к а я : Света не будет?
Ш в е д о в : Одарюк уже на столбе. Будет. (У телефона.) 4-17-11. Товарищ Крейцер? Горим. Ого, тушим. Руками растаскиваем. Сейчас весь двор завален огнем: балки, стулья, доски... По всему двору разбросали... Да так благополучно: по башкам кой-кому досталось... Средне. Плохо с костюмами, испортили многие... Да, думаю, что потушим... Хорошо, ждем.
Б о л о т о в (осторожно несет зажженную свечу): Насилу нашел.
Ш в е д о в : Смотри, тут целый лазарет. А я видел, как вас стукнуло, товарищ Вальченко. Аж зазвенело.
В а л ь ч е н к о : У меня тоже впечатление было довольно сильное...
Б л ю м : Сильное впечатление хорошо, если у тебя здоровое сердце.
Т о р с к а я : Зина, принеси бинт из больнички.
П л а т о в а : Есть. (Убежала наверх.)
Ш в е д о в : А знаете, кто хорошо работает? Воргунов. Он и Забегай, как черти. Мы их два раза из огнетушителя тушили. Старый, а с энтузиазмом...
Б л ю м : Голубчик, Шведов... потушим?
Ш в е д о в : Потушим, а как же...
По окнам вестибюля пробегает свет прибывших машин, шум моторов.
Ш в е д о в : О, пожарные приехали. (Выбежал.)
П л а т о в а (сверху): Вот бинты...
Т о р с к а я : Дайте, я вам перевяжу...
В а л ь ч е н к о : Это прямо замечательно. Я желал бы, чтобы меня каждый день... по кумполу.
Т о р с к а я : Через три дня от таких наслаждений никакого кумпола не останется.
З ы р я н с к и й (входит): Ф-фу... насилу одолели.
Б л ю м : Потушили?
З ы р я н с к и й : Не потушили, а растащили по бревнышку. двор, как огненное озеро. Пожарные приехали. С бочками.
В а л ь ч е н к о : Это самый счастливый день...
Б л ю м : Ну, зачем вы так говорите... Вы знаете, чем это может кончиться?
В а л ь ч е н к о : А что?
Б л ю м : Я же знаю, чем это кончается. Пока у тебя голова разбита, так все хорошо. А когда голова целая и все на месте, так тебе говорят: я уезжаю...
В а л ь ч е н к о : Кто?
Б л ю м : Откуда я знаю кто? Каждая может уехать. Говорит, характерами не сошлись... Жены эти самые...
В а л ь ч е н к о : Нет... не может быть...
Т о р с к а я : Мне этот лазарет придется разогнать за то, что он занимается пустяковыми разговорами...
П о ж а р н ы й (входит): Где телефон? 5-50. Говорит связист. Коммуна Фрунзе. Пожар номер шесть. Воды не было. Да, ребята сами растащили. Во дворе много огня. Поливаем. Пришлите несколько бочек... (Вышел.)
Воргунов и Забегай входят обнявшись.
З а б е г а й : Пропустите старых партизан. Ой-ой-ой, что же они с нами сделали? Товарищ Воргунов?
В о р г у н о в : Да, здорово нас того. Стервецы, из огнетушителя поливали.
З ы р я н с к и й : Вы еще спасибо скажите, а то из вас окорочка были бы.
В а л ь ч е н к о : Жму вашу руку, Петр Петрович.
В о р г у н о в : А вы как?
В а л ь ч е н к о : О, я наверху блаженства.
В о р г у н о в : Кому что, а курице просо...
Т о р с к а я : Да вы весь мокрывй, надо сейчас же переодеться.
З а б е г а й : Идем, сейчас идем. Я вам предлагаю, как старому партизану, мое галифе.
Смех. Зырянский и Синенький входят.
З ы р я н с к и й : Хорошо, товарищ Воргунов?
В о р г у н о в : Да, это по-нашему: все горит, никаких инструментов, шипит, гремит, валится, а они руками, голыми руками. Это все-таки картина...
Т о р с к а я : Да ведь и вы с ними.
В о р г у н о в : Да ведь и я такой же...
З ы р я н с к и й : Синенький, давай отбой.
Сигнал во дворе. Толпой вваливаются коммунары. Большинство мокрые, черные, измазанные, обгоревшие, все бурно веселые. На секунду задерживаютсявозле Вальченко, Блюма, Воргунова и убегают наверх. Приходит на свое место и мокрый Лаптенко и, улыбаясь, заглядывает всем в лицо. Деминская спешит убрать в сторону бархатный коврик на лестнице. Ей кто-нибудь помогает.
О б р ы в к и ф р а з :
– Товарищ Вальченко, как ваше здоровье?
– Что же теперь?
– Там стульев штук триста.
– Это я вас из огнетушителя тушил, товарищ Воргунов.
– Значит, и костюм за ваш счет.
– А может, он был старый.
– Вот кто хорошо действовал. Как тебя зовут?
– Лаптенко, Гриша?
– Он молодец.
– Ему хорошо, у него спецовка подходящая.
– Как раз для пожаров.
– Его надо сейчас принять.
– Идем купаться, корешок...
– Соломон Маркович, а я говорил вам.
– Это горел старый мир.
– Ишь ты какие: старый мир...
– Выходит так, что и тушить не надо было.
– А за что я вам пошью новые костюмы?
– Заработаем.
Т р о я н (входит): Чему я больше всего поражаюсь, это что мои очки уцелели.
Т о р с к а я : На кого вы похожи, Николай Павлович!
Т р о я н : Горел.
Общий смех. Троян не столько обгорел, сколько изодрался.
В о р г у н о в : Где это вас так?
Т р о я н : Это мы разбирали маленькую кладовочку.
Ж у ч е н к о (вводит толпу с огнетушителями. Уже и раньше многие приносили их): Что же вы побросали? Ставьте здесь.
З а х а р о в : Ну, Соломон Борисович, ожили?
Б л ю м : Потушили. Ах, как я люблю этих коммунаров! Это же замечательно!.. Вы знаете? Постойте, сколько же огнетушителей истратили? (Поднялся с дивана. Начинает считать.) Один, два, три...
Ж у ч е н к о : Да зачем считать, сколько их было?
Б л ю м : Сорок штук.
Ж у ч е н к о : Все истратили, сорок, значит...
Б л ю м (в ужасе): Сорок штук?! Не может быть... Алексей Степанович, как же так?
З а х а р о в : Что, много?
Б л ю м : Алексей Степанович, разве же так можно? Где же набрать столько денег? Сорок огнетушителей на такой маленький пожар... Это же безобразие.
Общий хохот. По окнам пробежали огни авто.
С и н е н ь к и й (встает): Крейцер приехал.
Все подятгиваются, как могут, поправляют одежду. Встает и перевязанный Вальченко. Зырянский вытягивается на верхней ступеньке, за ним Синенький с
сигналкой. Зажегся свет.
К р е й ц е р (входит): Ну, как? (Принимая рапорт, прикладывает руку к козырьку фуражки.)
З ы р я н с к и й : Председателю Правления трудовой коммуны имени Фрунзе дежурный по коммуне командир второго отряда Зырянский отдает рапорт: в коммуне имени Фрунзе все благополучно. Коммунаров двести один, раненых (посмотрел на Вальченко) один.
К р е й ц е р : Вот, дьяволы...
Смех, приветствия, рукопожатия.
З а н а в е с
АКТ ЧЕТВЕРТЫЙ
Большая комната совета командиров. В левой стене два окна. В правой стене, ближе к заднему плану – двери. Под стеной бесконечный диван, обитый зеленым бархатом с низенькой простой спинкой. Этот диван проходит даже сзади двух письменных небольших столов: один у задней стены – Жученко, второй у левой стены – Захарова. Перед столами по два кресла, а перед столом Захарова небольшой столик. У правой стены на авансцене широкий турецкий диван, тоже обитый зеленым бархатом. На полу большой ковер.
На стенах портреты, диаграммы соцсоревнования, портреты ударников. Комната совета командиров уютна, и нигде дешевых украшений, накленных
кое-как бумажек. Все сделано солидно#8. Вечер. Горят электрические настольные лампы и потолочный свет. Жученко
сидит за своим столом.
Ш в е д о в (входит): Мы сейчас кончаем, Жучок.
Ж у ч е н к о : Совет после ужина сделаем.
Ш в е д о в : Добре.
С о б ч е н к о (в повязке дежурного): Как с ужином? После комсомольского или после совета?
Ж у ч е н к о : Как только комсомольское кончится, давай ужин.
С о б ч е н к о : Только вот беда: инженеры и конструкторы будут ожидать, пока мы поужинаем?
Ж у ч е н к о : Да чудак какой! Пригласи их поужинать...
С о б ч е н к о : Правильно... А здорово сегодня!
Ж у ч е н к о : Ты, Шведов, молодец. Сегодня комсомол взял завод в руки...
Ш в е д о в : Да... Сколько сегодня машинок?
Ж у ч е н к о : Тридцать шесть.
Ш в е д о в : Хорошо. До пятидесяти близко. Вот тебе и ласточкин хвост.
Ж у ч е н к о : С воровством плохо. Ничего в руках нет.
С о б ч е н к о : Забегай подозревает в краже масла Федьку и Ваньку Синенького.
Ж у ч е н к о : Не может быть...
С о б ч е н к о : А вот я уверен, что на совете и вороство откроется. У пацанов есть какие-то намеки.
Ш в е д о в : Ну, идем на собрание, а то там Клюкин уже парится.
Шведов вышел. В дверях Воробьев и Наташа.
В о р о б ь е в : Жучок, задержись на минуту.
Ж у ч е н к о : Ну добре.
С о б ч е н к о : А эти влюбленные все ходят.
В о р о б ь е в : Вот подожди, Санька, и ты влюбишься когда-нибудь.
С о б ч е н к о : Чтобы я такую глупость мог на своем лице размазать? Да никогда в жизни. На тебя вот смотреть жалко. Что твоя физиономия показывает, так и хочется плюнуть.
В о р о б ь е в : А что?
Н а т а ш а : Смотри ты какой! А что она показывает?
С о б ч е н к о : Да ты посмотри на него. Разве можно при всех такое показывать? Написано прямо: Наташа лучше всех, лучше солнца и месяца. Я на месте Алексея Степановича не поехал бы. Стоит, ты понимаешь, какой-нибудь телеграфный столб, а ему померещится, что это "ах, Наташа". Он и влепится всем радиатором.
В о р о б ь е в (хватает Собченнко в обьятия и валит его на диван): Будешь вякать?
С о б ч е н к о : Да брось, ну тебя, зайдут сюда. (В дверях.) Все-таки, Жучок, ты с ним осторожнее. С ним только по телефону можно разговаривать. (Ушел.)
Ж у ч е н к о : А вид у вас в самом деле... на шесть диезов.
В о р о б ь е в : Подумай, Жучок, кончаются наши страдания. Ты только помоги.
Ж у ч е н к о : Да чем тебе помогать?
В о р о б ь е в : Самое главное, чтобы Наташу не мучили. Она этих ваших командиров боится, как шофер пьяного...
Ж у ч е н к о : А ты сам приходи в совет, я дам тебе слово. Да ничего такого страшного и не будет. Против вас только Зырянский. Это уже известно.
В о р о б ь е в : Самое главное, Наташа, ты не бойся. Мы такого ничего плохого не сделали.
Уходят все. Пауза.
Входят Крейцер, Захаров, Дмитриевский и Троян. Крейцер и Троян усаживаются на широком диване. Захаров разбирается в бумагах на столе. Дмитриевский ходит по комнате. Закуривают.
К р е й ц е р : Здесь можно и покурить... Ну, я доволен. Молодцы комсомольцы. Замечательно правильная у них постановка. Хорошая молодежь...
З а х а р о в : Да, горизонты проясняются...
К р е й ц е р : Проясняются горизонты, Николай Павлович? А?
Т р о я н : Наши горизонты всегда были ясными, Александр Осипович. Это, знаете (улыбается), на дороге пыль. Бывает, подымаются вихри такие...
К р е й ц е р : Вы прелесть, Николай Павлович, честное слово. Ну а все-таки еще и сейчас у вас есть темные тучки, места разные.
Т р о я н : Да нет. Ничего особенного нет, темного такого. А если и есть, так и причины более или менее известны. (Улыбается.) Надо немножко ножиком... ланцетом. Потом перевязочку – и все.
К р е й ц е р (смеется): Это хорошо. А разве раньше нельзя было... ланцетиком?
Т р о я н (улыбается): Видите ли, всякая причина... она должна, так сказать, назреть...
К р е й ц е р : Это не революционная теория.
Т р о я н : Нет, почему, революционная. Накопление изменений, количество и качество и так далее... Диалектика.
К р е й ц е р : А я вот не могу ждать. Всегда это хочется раньше ампутацию проделать... И, сколько я знаю, помогает...
Т р о я н : Возможно. Это уже дело практики. Вы, так сказать, опытный хирург, а я только философ, да и то беспартийный. Практика, она немножко дальше видит в отдельных случаях.
Д м и т р и е в с к и й : Я, пожалуй, согласен с Николаем Павловичем. Необходимо ланцетиком действовать. И сегодня же произвести повальный обыск.
К р е й ц е р : Повальный обыск? Что вы!
Д м и т р и е в с к и й : Да, повальный, в спальнях у коммунаров. Я уверен, что найдете много интересного. Вы посудите: каждый день кражи. Разве это завод?
З а х а р о в : Вы считаете возможным оскорбить двести коммунаров. Из-за чего?
К р е й ц е р : А вот мы спросим Николая Павловича. Вы тоже имели в виду повальный обыск, когда говорили о ланцете?
Т р о я н : Повальный обыск это не ланцетом, а столовым ножом и притом по здоровому месту.
Д м и т р и е в с к и й : Вы меня чрезвычайно поражаете, Николай Павлович, чрезвычайно поражаете. Я не могу допустить, чтобы вы не пониали, что кражи у нас – бытовое явление. Все случаи известны. Крадут все. Несколько дней назад украли флакон дорого масла прямо из станкового шкафчика у Забегая. Наконец, сегодня у Белоконя украли часы прямо из кармана, как в трамвае. Надо все же решить, будем мы бороться с воровтсвом или примиримся с тем, что наш завод строится на воровской рабочей силе...
К р е й ц е р :Эх, зачем вы так: "На воровской рабочей силе"? Значит, вы очень далеки от коммунаров, какие же они воры?
Д м и т р и е в с к и й : Я привожу факты, а вы хотите их не видеть. Рекомендуете мне стать ближе к коммунарам. Если это поможет искоренению воровства, дело, конечно, хорошее. Но ведь согласитесь, это не моя задача, я не воспитатель, а главный инженер завода, а не воспитатель.
К р е й ц е р : Хорошо. Допустим, крадут. Произведем повальный обыск, все сделаем. Давайте все-таки о другом. Пятидесяти машинок нет? С выключателем засыпались, вывозит Одарюк, автомат прикончили, да и, кроме того, много разных анекдотов: штативы, пружины, бокелит и прочее. Вы это как будто смазываете, Георгий Васильевич.
Вошел Блюм.
Д м и т р и е в с к и й : Новое производство без таких случаев не может быть. Везде так бывает.
К р е й ц е р : Как это везде бывает? У моего соседа горб, почему у меня должен быть горб?
Д м и т р и е в с к и й : У одного горб, у другого нога короче.
К р е й ц е р : С какой стати! А у меня вот все правильно, и у Трояна, и у Захарова, и у вас. Зачем так много калек? Ничего подобного. Правда же, Соломон Маркович?
Б л ю м : Я не слышал вашего разговора. Но я понимаю, что георгию Васильевичу нужны калеки. Я как заведующий снабжением могу достать, но я думаю, что у нас и так довольно. Вот вам Григорьев. Это же калека...
К р е й ц е р : У него нога короче?
Б л ю м : Если бы нога... У него и совесть короткая и голова тоже недомерок. А скоро ему коммунары печенки поотбивают – к вашему сведению...
Д м и т р и е в с к и й : При вашем участии, вероятно.
Б л ю м : Я, что вы думаете? Я его два раза тоже ударю. И буду очень рад. Вы его лучше уберите, а то его побьют, и будет скандал. Это же не человек, а наследие прошлого.
Т р о я н : Думаю, что при известном напряжении можно найти много людей, так сказать, с правильными ногами.
К р е й ц е р : И без горба?
Т р о я н : Да... горб тоже... не обязателен.
Б л ю м : А как же с Григорьевым? Я уже не могу на него смотреть. Разве можно в серьезном производстве иметь такой агрегат? Какой это эпохи, скажите мне, пожайлуста?
Д м и т р и е в с к и й : С каких пор вы стали интересоваться эпохами? Вы сами – какой эпохи?
Б л ю м : Ну, скажем, и я тоже – эпохи... эпохи Александра второго, это тоже неплохо... так у меня уже все части новые, только сердце у меня старое, так теперь же сердце уже не имеет значения...
С о б ч е н к о (входит): Товарищи, прошу в столовую... Чай и все такое.
К р е й ц е р : Санчо, отчего у нас в коммуне так много воров развелось?
С о б ч е н к о : А сколько у нас воров?
К р е й ц е р : Говорят, много.
С о б ч е н к о : Если и есть у нас вор, то, может быть, один, ну, пускай – два. А больше нет. Скоро он все равно засыпется. Скоро ему совет командиров (показывает, как откручивают голову)... и кончено. Пойдем чай пить.
К р е й ц е р : Что это такое? (Повторяет жест.)
С о б ч е н к о : Это?.. Ну, так... поговорить по-товарищески.
К р е й ц е р (направляясь к выходу, обнимает Собченко за плечи): Ох, знаю, как вы нежно умеете разговаривать...
З а х а р о в : Что же, товарищи, приглашают, пожайлуста.
Б л ю м : Они-таки умеют разговаривать...
Все вышли. Вошла Ночевная и устало опустилась на диван. Входит Григорьев, закуривает.
Молчание.
Г р и г о р ь е в : Ваша фамилия – Ночевная?
Н о ч е в н а я : Да.
Г р и г о р ь е в : Настя?
Н о ч е в н а я : Настя. Почему вы знаете мое имя?
Г р и г о р ь е в : Я давно обратил на вас внимание, Настя.
Н о ч е в н а я : Для чего это?
Г р и г о р ь е в : Не для чего, а почему?
Н о ч е в н а я : Ну хорошо, почему?
Г р и г о р ь е в : У вас очень интересное лицо, вы красивая девушка, Настя.
Н о ч е в н а я : Ох ты, лышенько!..
Г р и г о р ь е в : И я очень удивляюсь, товарищ Ночевная. Вам уже, наверное, семнадцать лет, у вас есть потребность и запросы, правда же? Будем говорить прямо: вас уже занимают вопросы любви?
Н о ч е в н а я : Вопросы?
Г р и г о р ь е в : Подумайте: самая лучшая пора жизни. Неужели вам никто не нравится? Вы вот так и живете в этой коммуне? Вам не скучно?
Н о ч е в н а я : Нам некогда, а вас разве занимают эти вопросы?
Г р и г о р ь е в : Ну, как вам сказать... все люди... Нет, в самом деле: вы убиваете лучшие годы...
Н о ч е в н а я : Убиваю? Ну что ты скажешь!..
Г р и г о р ь е в : Убиваете. Надо оживлять свою жизнь. Надо искать людей, интересных людей. Почему вы никогда не зайдете ко мне?
Н о ч е в н а я : К вам? Интересно. Дальше что?
Г р и г о р ь е в : Заходите вот вечером – сегодня-завтра. Я получил хорошую комнату в инженерном доме, знаете?
Н о ч е в н а я : Так... дальше...
Г р и г о р ь е в : Попьем чайку, поговорим, у меня есть хорошие московские конфеты, журналы...
Н о ч е в н а я : Вечерком?
Г р и г о р ь е в : Вот именно... Когда дела у вас кончены, коммунары отдыхают, заходите...
Н о ч е в н а я : А дальше что?
Г р и г о р ь е в : Спасите мою душу, дальше там уже будет видно, познакомимся.
Входит Клюкин.
К л ю к и н : Где Жучок? Комсомольское кончилось.
Н о ч е в н а я : Вася, ты знаешь, что предлагает товарищ Григорьев?
К л ю к и н : А что?
Г р и г о р ь е в : Товарищ Ночевная...
Н о ч е в н а я : Ах, нельяз говорить? Нельзя говорить, Вася, секрет.
К л ю к и н : Интересно. (Вышел.)
Г р и г о р ь е в : Вы меня испугали, Настя.
Н о ч е в н а я : Вы еще не так испугаетесь... Вот сегодня на совете командиров...
Г р и г о р ь е в : Спасите мою душу, товарищ Ночевная! Что же я такого сделал, пригласил... Чай...
Н о ч е в н а я : Скажу все равно...
Г р и г о р ь е в : Товарищ...
Н о ч е в н а я (в дверях): Вот и хорошо. Ничего плохого? Чего же вы испугались? Совет командиров разрешит мне пить у вас чай... с московскими конфетами... (Выбежала.)
Г р и г о р ь е в : Товарищ ночевная... (спешит за ней, но наталкивается на Белоконя.) Черт... Ну, чего нужно... Чего лезешь?
Б е л о к о н ь : Игорь Александрович...
Г р и г о р ь е в : Ну, что такое?
Б е л о к о н ь : Вы говорили Георгию Александровичу... насчет этого... вот, что гвоздей накидали...
Г р и г о р ь е в : А пошел ты к черту, какое мое дело! Набросал, набросал...
Б е л о к о н ь : Извините, Игорь Александрович, а только нехорошо это с вашей стороны... вызвали вы меня.
Г р и г о р ь е в : Тебе уезжать отсюда надо.
Б е л о к о н ь : Это вы истинную правду сказали, что уезжать, потому я совсем не механик, одни неприятности. А только куда я поеду?
Г р и г о р ь е в : Куда хочешь.
Б е л о к о н ь : Так не годится, Игорь Александрович. Как ваш папаша, так и вы сами много от меня имели помощи в делах ваших, а теперь на произвол течения жизни... так не годится...
Г р и г о р ь е в : Об этом приходи вечером поговорить.
Б е л о к о н ь : Да вас вечером дома даже никогда и не пахнет.
Г р и г о р ь е в : Как у тебя часы пропали?
Б е л о к о н ь : Да как пропали? Вытащили... Гедзь, наверное, вытащил.
Г р и г о р ь е в : Почему Гедзь?
Б е л о к о н ь : Да он возле меня вертелся все время. Он и вытащил...
Г р и г о р ь е в : Когда?
Б е л о к о н ь : Да утречком, наверное.
Г р и г о р ь е в : Ну, иди...
Б е л о к о н ь : В совет меня ихний вызывали... с автоматом этим...
Г р и г о р ь е в : А ты не ходи...
Б е л о к о н ь : Да от них не скроешься, следят проклятые!
Г р и г о р ь е в : Впрочем, все равно...
Б е л о к о н ь : А как мне за часы, стоимость, значит. Триста рублей...
Г р и г о р ь е в : Заявление подал?
Б е л о к о н ь : А как же, самому главному инженеру. Он сказал, что полагается будто.
Г р и г о р ь е в : Ну, убирайся.
Д м и т р и е в с к и й (входит): Ты чего здесь?
Б е л о к о н ь : Вызывали.
Г р и г о р ь е в : Интересно, Георгий Александрович, как в таких случаях полагается платить: вот часы пропали у Белоконя.
Д м и т р и е в с к и й : Я думаю... ведь мы все под угрозой.
Белоконь выходит. Игорь Александрович, у вас все случаи воровства собраны?
Г р и г о р ь е в : Все до единого.
Д м и т р и е в с к и й : Я требую обыска, не соглашаются.
Г р и г о р ь е в : Они никогда не согласятся. Как же, оскорбление коммунаров!
Входят Воргунов и Шведов.
В о р г у н о в : А я не вижу никакого смысла. Простое варварство, и при этом мелкое, провинциальное.
Ш в е д о в : Как это – мелкое? И смысл – ого! Вот увидите, какой будет смысл.
В о р г у н о в : А я требую, чтобы немедленно сняли. И наказать того, кто это сделал.
Ш в е д о в : Наказать может только совет командиров...
Блюм вошел, слушает.
В о р г у н о в : Ну, что же, доберусь и до совета командиров.
Входят Крейцер, Собченко, Забегай.
Б л ю м : Но это же шутка, что ж тут такого, на меня еще не такое вешали...
В о р г у н о в : К черту! Или производство, или балаган!
Ш в е д о в : Это социалистический метод.
В о р г у н о в : Глупости. Варварство! Здесь и не пахнет социализмом.
К р е й ц е р : На кого это гром и молния, Петр Петрович?
Ш в е д о в : Да, мы снимем...
В о р г у н о в : На станках рогожные флажки. Заграничные драгоценные станки и... рогожки. Отвратительно#9.
С о б ч е н к о : А если норма не выполнена?
В о р г у н о в : Кто не выполнил? Станок не выполнил? Вы не выполнили! Ну и надевайте на себя что хотите, а станков не трогайте! Это же некультурно.
Б л ю м : Ай, нехорошо, товарищи коммунары. Разве так годится делать: ваш завод такой хороший, а вы на него всякую гадость нацепили...
К р е й ц е р : А мне это нравится, Петр Петрович. Смотрите, как все заволновались.
В о р г у н о в : Девка, которой ворота дегтем вымазали, тоже волновалась, иные даже вешались. Может быть, и в моей квартире двери дегтем вымажете? Старый мерзостный быт. Благодарю вас. Решительно протестую.
К р е й ц е р : Н-нет...
З а б е г а й : И я протестую.
В о р г у н о в (удивленно): А вы чего?
З а б е г а й : На моем "самсон-верке" тоже рогожный флаг.
В о р г у н о в : Ну, значит, вы виноваты.
З а б е г а й : Честное слово, не виноват. Виноват Вальченко, не подает приспособлений. А я все-таки протестую. И знаете что? Вот садитесь. Мы, старые партизаны...
В о р г у н о в : Ну что? (Сел.)
К р е й ц е р : Интересная парочка.
Б л ю м : Они же друзья!
Д м и т р и е в с к и й : Легкомыслие какое-то...
Вышел, за ним – Григорьев.
З а б е г а й : Знаете что? Давайте устроим демонстрацию.
В о р г у н о в : Как же это? Дурака валяете...
З а б е г а й : Нет, серьезно. Попросим Жучка. Он командир оркестра и все может. Возьмем флаги и... демонстрацию. "Марш милитер" и лозунг "Руки прочь от трудящихся старых партизан". Насчет наших огнетушительных заслуг тоже можно выставить. Разобьем два-три окна в комнате совета командиров, но, конечно, за наш счет. Красиво.
Ш в е д о в : Вы ему верьте, Петр Петрович. Он и сам флажки навешивал.
В о р г у н о в : Как же вы?
З а б е г а й : Среда заела, Петр Петрович.
В о р г у н о в : Все равно, я вешаться не буду, ничего не добьетест. А в цех не пойду.
Б л ю м : Товарищи коммунары, вы как хотите, а я пойду поснимаю флажки. Мне жалко смотреть на товарища Воргунова. Такой человек, а вы с ним поступаете, как будто он кого-нибудь зарезал.
В о р г у н о в : И формально неправильно: кто постановил, кто выбирал станки? Сам Забегай на своем станке навесил?
Ш в е д о в : Правильно. Снять...
З а б е г а й : Смыть пятно позора с механического цеха.
Б л ю м : Идем.
К р е й ц е р : Ну, ладно – идите.
З а б е г а й : А старые партизаны идут чай пить. После победоносной демонстрации.
В о р г у н о в : Вот это другое дело. Чай люблю.
Все вышли, кроме Собченко.
Т о р с к а я (заглядывает): Санчо, скоро совет?
С о б ч е н к о : Вот пойду посмотрю, как ужин, – да и на совет. (Вышел.)
Торская берет одну из книг на столе Захарова и усаживается за этим столом.
В а л ь ч е н к о (входит): Редкая удача: вы одни.
Т о р с к а я : Дорогой Иван Семенович, я вас целый день не видела.
В а л ь ч е н к о : У вас в слове "дорогой" нет никакого выражения.
Т о р с к а я : Это я нарочно так делаю.
В а л ь ч е н к о : Экзамен продолжается, значит.
Т о р с к а я : Продолжается. Не можете ли вы сказать, Иван Семенович, что такое любовь?
В а л ь ч е н к о : Это я прекрасно знаю.
