Текст книги "Пробуждение (СИ)"

Автор книги: Аннит Охэйо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 32 страниц)

– Я слышал про этот бассейн, – усмехнулся тот. – Говорят, что Консул принимал в нем наложниц. Старый козел. Ему же было уже за шестьдесят…

– Наложниц? – встрепенулся Йаати. О наложницах он кое-что знал, – это были такие специальные девы, которые в прошлом отдавались царям и всяким полководцам. Живьем он их не видел, – но на картинках к историческим романам и в фильмах девы эти были весьма выпуклые, и одетые… или, точнее, НЕ одетые весьма замысловато…

– Ну да, – Шу усмехнулся. – Они тоже где-то здесь, в стазисе. Ты не отказался бы от парочки, а? – он ткнул его босой ногой в бедро.

– Нууу… – Йаати вдруг смущенно покраснел. Сами по себе, девы вызывали у него самый горячий интерес, – во время своих одиноких прогулок он иногда представлял, как стая обнаженных девушек вдруг нападет на него, изорвет всю одежду, привяжет и надругается всеми возможными и даже совершенно невозможными способами, – но реальность была, увы, куда более печальной. В ней девы, в основном, состояли из удивительно длинного и ядовитого языка, попадаться на который Йаати совершенно не хотелось. До сих пор самым ярким его впечатлением от общения с ними была оплеуха, полученная от Йалики, – он всего-то пощупал на пляже её зад (совершенно не имея в виду ничего дурного, – просто чтобы выяснить, такой ли он упругий, как кажется), – а она треснула его так, что в глазах всё вспыхнуло. На самом-то деле Йалика страшно нравилась ему, – но с тех пор она только и делала, что плевала ядом в его сторону, и это было немыслимо ужасно… Появись же тут уже совершенно взрослая дева в неглиже, даже и одна, – он бы, наверное, убежал, или вообще хлопнулся бы в обморок, – просто потому, что на самом деле крайне смутно представлял, что ей говорить, и что с ней вообще делать…

– Боишься, что там у них бы-ы-ы-ы!.. – Шу опять дико заржал, хватаясь за бортик.

– Да ну, я же с другой стороны, – ляпнул Йаати, и густо покраснел. В башке у него сейчас шумело, – точнее, шумело несколько больше обычного, потому что среди прочего Шу притащил несколько бутылок коллекционного, наверное, вина, – они все были в каких-то пломбах и медалях, – и они с натугой раскупорили одну. Вино оказалось не такой гадостью, как Йаати боялся, – и всё же он подумал, что взрослые зря так носятся с ним. Если вся цель в том, чтобы в башке зашумело, этого можно достичь куда как проще, – хорошенько помотав ей или просто треснувшись обо что-нибудь. Или забравшись на дерево и заглянув в окно девчачьей душевой, – оно было, конечно, закрашено от таких вот, как он, любопытных, – но форточка в тот день была открыта, и сквозь неё Йаати увидел нечто такое, что до сих пор являлось ему в жарких снах…

Шу, между тем, выдохся, и, наконец, затих, лишь изредка икая. Йаати вздохнул и окинул взглядом окрестность, выбирая, чего бы ещё тут пожрать. Выбиралось с трудом, – хотелось всего сразу. Вот же, блин, проблема, – насмешливо подумал он. Что есть, когда всё есть?..

При этой мысли он хихикнул, и Шу подозрительно взглянул на него, наверное, опасаясь, что и его тоже сейчас снова разберет. Налопавшись на первый раз, они принялись травить анекдоты, – и быстро дошли до неприличных, а теперь уже и до глистов, – но Йаати с удивлением обнаружил, что аппетиту это совершенно не мешает. В любом случае, образ предприимчивой девы и её любознательного друга вполне успешно затенял все прочие неаппетитные подробности.

Вздохнув, он переместился к банке с икрой, зачерпнул её большущей ложкой и смело сунул в рот, как, наверое, делал сам Консул. Тут же из глаз у него потекли слезы, – икра оказалась жутко соленая. Нет, на бутербродиках и с маслом она пошла бы у Йаати на ура, – но так у него язык свернулся в трубку. Он пошарил взглядом в поисках попить, – потом фыркнул, сунул лицо в воду и стал тянуть её, словно корова.

– Да ты набрался, паразит, – Шу опять пихнул его ногой, на сей раз в задницу.

– Кто набрался, я? – удивленно спросил Йаати, выпрямляясь. – Я наелся, вот. – Он помолчал, прислушиваясь к себе. – Или ещё не наелся… но это я исправлю, – он свернул в рулон тончайший пласт какой-то диковинной вяленой ветчины, и принялся её жевать. Ветчина, почему-то, отдавала орехами, что было офигенно вкусно.

– Куда в тебя столько лезет? – с интересом спросил Шу, и снова пихнул его, в живот, – к удивлению Йаати, до сих пор впалый. Нет, в нем было уже жарко и тяжело, – приятно тяжело, конечно, – но внешне это никак не отражалось. – Ты же лопнешь, деточка.

– Не лопну, – Йаати дожевал ветчину и полез рукой в банку с мидиями. Смешно, – он читал, что подростки в его возрасте без ума от сладкого, а он угорал по соленой рыбе, маринованным кальмарам и всякому такому (девчонки, змеи, обожали с искренней заботой спрашивать, на какой он неделе и нормально ли протекает беременность, но он ничего не мог с собой поделать, и только шипел на вопросы, кто отец). Мясо он тоже очень уважал, особенно в виде шашлыка. Тут шашлыка, к сожалению, не было, так что он запихнул горсть мидий в рот и принялся сосредоточенно жевать. – М-м-м!..

Шу с сомнением посмотрел на этот гастрономический разврат, – и вновь принялся точить колбасу. И что он в ней нашел? – подумал Йаати. Жесткая и с салом. А я сала терпеть не могу, – разве что с черным хлебом, солью и луком… уф-ф-ф…

Он дожевал мидий и икнул. Вот теперь он точно заполнился доверху, – и ему даже ничего больше не хотелось. Редкий случай, когда желания совпадают с возможностями, с усмешкой подумал Йаати, и откинулся на спину, сползая в бассейн. Теплая вода мягко обняла тело, и он вздохнул. Пахло тут тоже на удивление приятно, – каким-то особенным мылом или шампунем или всем сразу, – и дышалось тоже как-то особенно мягко, с удовольствием…

Удивительно, но спать ему пока что не хотелось, – хотелось без конца лежать так, осовело глядя в потолок, на собственную довольнющую физию, обрамленную мокрыми лохмами, – борясь с Шу за место в бассейне, он уже пару раз окунулся с головой. Наверное, он всё же задремал бы, но Шу опять ткнул его пальцами босой ноги в бедро, – наверное, чтобы убедиться, что он тут, рядом…

– А? Чего тебе? – сонно спросил Йаати.

– Ты хороший, – Шу бессовестно уперся в него пятками, но Йаати сейчас было наплевать, – он тоже был страшно рад, что Шу тут, рядом с ним…

– Хороший, – зевая, согласился Йаати.

– И смелый. Очень, – Шу с улыбкой смотрел на него.

– И смелый, – снова согласился Йаати. – И что?..

– Ты же говорил, что у вас войны уже третий век нет. И армия, – не армия, а так… хочешь, – служи, хочешь, – не служи… И врагов, по сути, нет. И мальчишек не учат сражаться. Почему ты такой?..

– Ну, НВП у нас есть всё же, – немного обиженно сказал Йаати. – Не потому, что надо, а просто для порядка… Я даже гранату бросал, – учебную, конечно… Но в целом скучно это, – то строем с песнями вокруг школы ходить, то противогаз на башку одевать… а автоматов не дают, даже учебных, потому что очень мало их… Деревянные только, если военная игра какая. Я свой сломал, когда Ву по хребту треснул, – Йаати хихикнул. – На меня наорали, конечно, что я всё слишком всерьёз воспринимаю, и вообще дурак, а я что?.. Сами какую-то фигню хилую дают, – а потом удивляются, что ломают. Но ведь это, наверное, не то?

– Не то, – Шу всё ещё как-то странно смотрел на него. – У вас же там, наверное, не все такие.

– Ой, это да. Слушай, ты же не знаешь, как я там, у себя жил, – Йаати обрадовался оттого, что может хоть кому-то это всё рассказать. – У меня же родители, – геологи. Оба, представляешь? Дома полгода не бывают. Сначала меня просто тете Шуфе сдавали, но потом-то решили, что я уже большой, и… – Йаати вдруг хихикнул. – Если бы они знали, что я без них вытворял, – то, наверное, убили бы.

– А что ты вытворял? – с интересом спросил Шу, устраиваясь поудобнее.

– Ой, да всё, наверное, – Йаати вновь хихикнул. – Для начала, – лазил по пожарной лестнице на крышу, она же как раз возле моего окна проходит, а под ним дерево, снизу не видно… Шарился по чердаку в чем мать родила, – потому что просто отмылся и всё, а одежду фиг потом отчистишь. На соседний дом лазил, – он с нашим углами смыкается. Опять же, чердак… Там проектный институт какой-то, – я петли откручивал на люке и спускался. Не стащить что-нибудь, а просто посмотреть интересно, там чертежи домов всякие… Несколько раз чуть сторожу не попался, – он потом говорил, что привидения, – Йаати хихикнул. – А когда летом каникулы, то вообще рай, – весь день спишь, всю ночь шаришься до утра…

– Почему ночью-то? – удивился Шу.

– Потому, что темно, – хихикнул Йаати. – Огни всякие далекие, таинственность… и люди спят. Никто не спрашивает «мальчик, зачем ты тут шаришься?», и вообще, можно босиком бегать, никто не видит же… и не жарко ещё, а я жару вообще плохо переношу как-то…

– А где бегать-то? – с интересом спросил Шу.

– Ой, да везде, куда ноги доносят!.. У меня ещё велик есть, – а на нем вообще можно далеко, в лес на озеро купаться там или на завод какой… В частный сектор только не полезешь, – там собаки, заразы, – а так-то вообще везде. Хоть у реки в зарослях, хоть у ТЭЦ, хоть у вокзала… Можно просто в подъезды заходить смотреть, можно под вагонами поползать, можно даже в вагон забраться и пошарить в угле, – там знаешь какие бывают отпечатки!..

– И что, ты не боялся? – удивленно спросил Шу.

– Ой, а чего бояться-то? – не меньше удивился Йаати. – Хи`йык-то у нас нет, зверья вокруг города тоже, – а так кому я нужен?

– А вдруг бандиты? Полиция? Гражданская оборона?

– А ей до меня что? – удивился Йаати. – Она же бункерами всякими занимается, и только. А туда фиг залезешь же, там вот такущие замки, и двери все железные…

– У нас не так, – хмуро сказал Шу. – Ходят такие морды по домам и смотрят, любят ли тут Консула. Если решат, что не любят, – могут и избить, и в участок, и вообще… Да ты рассказывай, рассказывай, – спохватился он. – А как бандиты, полиция, просто хулиганы всякие?..

– Я сам хулиган, – хихикнул Йаати. – Но они все ночью тоже дрыхнут же. А полиции у нас нет, у нас милиция. Но ей-то до меня что? Они у себя в милиции сидят, и ждут, кто позвонит. А просто по улицам им шариться зачем?.. Ночью особенно, когда все спят?.. Да и мало их же. У нас, в Лахоле, на триста тысяч населения их хорошо, если батальон наберется. И ещё батальон Друзей Сарьера, – ну, армии, – на всю область. И всё. И то, говорят, что много очень…

Шу удивленно моргнул. Похоже, что такая вот концепция никак ему не представлялась.

– А бандиты всякие? – повторил он. – Которые всякие склады и магазины грабят по ночам?

– Так на это там сторожа и сигнализация есть, и вообще, это редко бывает, – ответил Йаати. – Да и что ты с того склада унесешь? Кастрюли новые? Картошку? Телевизор? Так пупок развяжется тащить, они же тяжеленные… Нет, говорят, что сберкассы иногда грабят или бухгалтерию там, где сейф с деньгами, но их ловят же. Настоящие бандиты вообще по конторам сидят и всякие махинации делают. А по улицам им шариться зачем? Людей грабить, – так ведь по морде могут дать, и милицию вызвать, да и добыча там… С меня, например, нечего снять, кроме кедов… это если я не босиком, – Йаати вновь хихикнул. – Кому я нужен-то?..

– Кожу могут снять, – неожиданно хмуро сказал Шу. – Просто так, для развлечения. Избить. Изнасиловать. Много что…

– Изнасиловать? Меня? Куда?.. Туда?.. Им же хуже будет, – Йаати хихикнул. – Нет, мальчишкам говорят, конечно, что если будешь вечером поздно гулять или в лесополосу ходить, или на пустырь там, – то на тебя там нападет этот… как там его… педофил, изнасякает по-всякому и вообще зарежет, – но я-то вот ходил, и что?.. Если кто взрослый меня там вообще замечал, то домой идти велел, и говорил, что молодежь совсем дурацкая пошла.

– А девчонки? – с крайним интересом спросил Шу.

– А девчонки все дуры, – Йаати вздохнул. – Перед ними хоть нагишом танцуй, – они только ржать будут и пальцем у виска крутить. «Йаати, дурак, трусы одень!», – вот и всё, итог усилий. А я старался так…

– А педофилы?

– Никто не велся почему-то, – Йаати вновь хихикнул. – Наверное, у меня попа недостаточно толстая.

– А это тут причем? – Шу ошалело взглянул на него.

Йаати хихикнул.

– У нас мальчишкам говорят, – будешь много жрать и на диване сидеть, – станешь толстый, пухлый, как девчонка, тебя маньяк утащит в гараж, зажарит, – ну, прямо живьем, – и съест.

– А что, едят? – нервно спросил Шу.

Йаати хихикнул.

– Не, ты что, это же треп такой просто… Ещё говорят, что у теток такая секта есть, – ходят ночью по улицам в черных кожаных плащах и воруют мальчишек, которые посимпатичнее. Увозят в багажнике на дачи, садят на цепь в погреб, – ну, совсем голого и босиком, – а в полночь собираются толпой, ну, а потом надругаются по-всякому… сливками взбитыми обмажут и вылизывать… ну, или ещё как…

– А так бывает?

Йаати вздохнул.

– Знаешь, если бы меня так украли, – ну, толпа теток надругаться, – я бы до смерти рад был… Вот, а девчонки рассказывают, что по улицам ночами ходят парни в черных кожаных пальто и воруют тех, у кого попа шире, а потом на дачу и так далее, – но ведь так же не бывает…

– А избить просто? – спросил Шу.

Йаати хмыкнул.

– Ну, это много кто пробовал, – он усмехнулся. – Только вот им самим часто по шее прилетало… Но это тоже мальчишки же. Взрослым-то пофиг, что я в чужом районе хожу… Вот если в чужой сад влезть, – то могут и ремнем, но я не попадался же, – он хихикнул.

– А убить?

– За что, за яблоки? – Йаати ошалело взглянул на него. – Не, говорят, иногда из ружья стреляют солью, но на меня вот жалели, – он хихикнул. – Вот гвозди на заборе и собаки, – это да, это бывает. Пару раз приходил домой в драных штанах и кровище, мне отец потом ухи ещё драл, за штаны…

– А просто так убить?

– Ой, да это же совсем редко бывает, – отмахнулся Йаати. – В смысле, взрослые мальчишек. Говорят, в Лайской области… ну, в соседней, два года назад убили одного, непонятно за что. А больше я и не слышал, пожалуй… Да и не видел… ну, такого, чтобы за мной кто-то с ножом в рукаве прямо крался. Я сам, знаешь…

– Что? – с интересом спросил Шу. – С ножом в рукаве крался?

– Ну… – Йаати смутился. – Я, знаешь, в самом деле нож с собой брал, – как раз на случай, если схватят или медведь в лесу там… Не боевой, конечно, – откуда? – которым мама рыбу разделывает, он с пилкой на лезвии, страшный. Я для него даже ножны сшил, цеплял на пояс, под рубаху…

– Пригодился? – насмешливо спросил Шу.

– Нет, – Йаати вздохнул. – То есть, пригодился, но когда меня мама рыбу чистить припрягала… А так… Ну, если сторож какой заметил, то можно просто убежать же. Так вот бывало, несколько раз. Но я, знаешь, очень хорошо бегаю, и убегать умею – туда, сюда, через забор, и всё. И вообще, я специально одевался так, чтобы меня в темноте видно не было, – у меня черный тренировочный костюм есть и черные ботинки. Ещё черные перчатки надеть и шапку на морду натянуть, – у меня есть черная, я в ней дырки для глаз прорезал, – и всё, я невидимка. Только летом жарко так, даже если всё совсем на голое…

– Белки глаз видно, – серьёзно сказал Шу. – На самом деле, в темноте их очень далеко видно.

– Ой, я не знал… – Йаати смутился. – Надо было глаза прикрывать наверное, да? – он опустил ресницы, демонстрируя. – Но так фигово видно же, да и замаешься так их держать… Но зато я у старых кедов подошвы отпорол и в черный их покрасил, для маскировки, вот, – гордо заключил он.

– Подошвы-то зачем? – удивился Шу.

– А для тихоты, – с видом знатока пояснил Йаати. – Босиком не слышно же. Да и просто интереснее так… только осенью пальцы на ногах мерзнут, особенно если по лужам…

– Извращенец малолетний, – Шу пихнул его пятками.

– А я что? – обиженно сказал Йаати. – Ночью скучно же. Телек молчит, радио тоже. А книжки одному читать, – страшно…

– Это как? – удивленно спросил Шу.

– Ну, лежишь ночью на полу, читаешь про всякое такое, – а дома тихо-тихо, и за окном темно. Так и мерещиться, что оттуда что-то ворвется и схватит.

– Ага, а ночью одному на улице не страшно.

– Знаешь, нет, – удивленно сказал Йаати. – То есть, страшно, конечно, но иначе. Потому что я сам… Это, знаешь, как уколы в попу делать, – когда сам ложишься, то ещё ничего, а когда держат, – то вообще всё, смерть, – Йаати передернулся. – Это вообще так. Когда сам хребтиной с забора треснешься, – то просто лежишь, и ничего, хотя так больно, что искры из глаз. А когда меня ребята к дереву привязали и стали лупой рубаху прожигать, – я заорал, как ненормальный, хотя мне ничего не было ещё… Я ещё мелкий тогда был, но всё равно… Кровь из пальца до сих пор боюсь сдавать, – потому что держат за него. А из вены, – нет, потому что сидишь просто… Ну, вот как-то так всё…

– Всё?

– Не всё, – Йаати вздохнул. – Знаешь, одному дома страшно. Я тут, – а родители в тайге, где и лесные пожары бывают, и наводнения, и медведи бродят, и бандиты всякие, говорят, – настоящие, с оружием… Лежишь ночью в постели и думашь, что будет, если не приедут, а просто придут с их работы и скажут, что… и начинаешь сам с ума понемногу сходить. Вот и лезешь сам к черту на рога, – лишь бы не думать… о таком вот. Ну, и… не стыдно так, что они в тайге на сухарях, а я тут, у теплой ванны с холодильником…

– Жаль, что тебя там никто не учил… по-настоящему, – сказал Шу с неожиданной грустью.

– По-настоящему, – это как? – спросил Йаати. – Ремнем, что ли? Это нет, ни разу. Отец часто ухи драл, – но не так зверски, чтобы ну вот прямо от башки их отрывать, а для порядка… или просто так, в шутку, я тогда смеялся даже… Ну, мама по попе дает иногда, – веником, или так просто, но тоже не совсем всерьёз же. А если б кто-то чужой меня ремнем драл, – я б не знаю, что сделал, обидно очень же…

– Воевать, – сейчас Шу прямо смотрел на него. – Не гранату деревянную бросать, не в противогазе песни петь, а вообще… не бояться.

– Так я же не боюсь, – удивился Йаати. – Нет, на самом-то деле, конечно, боюсь… но не так, чтобы словно девчонка от ужаса вопить. А если вообще ничего не боялся бы, то давно шею бы себе свернул, и всё.

– Я не про то… – Шу неожиданно смутился и помолчал, очевидно, формулируя мысль. – Очень жаль, что там тебе дела настоящего не нашли, вот.

– А настоящего? – это какого? – с интересом спросил Йаати. – Воевать? Так в армию только с восемнадцати берут же. И я сам ещё не знаю, захочу ли, – там надо строем ходить и у танков гусеницы натягивать, а воевать почти что нет…

– А всякие разведчики юные? – удивленно спросил Шу. – У нас вот были. И не только настоящие, а организация такая для мальчишек…

– Нету у нас, – вздохнул Йаати. – У нас юные файцы есть, – мы же граждане Файау вроде как, и должны поддерживать великие традиции. Но там математику надо учить и файский язык, – а они, зараза, сложные. Да и, – я что, в школе на уроках мало попу просиживал?..

– И что, больше никого нет?

– Да много кто есть… Зеленый патруль, например, – это по паркам ходить и следить, чтобы ветки не ломали, – а я что, дурак таким вот заниматься? Ещё голубой патруль есть, – это за чистотой водоемов следить и за тем, чтобы рыбу в неположенных местах не ловили, но там вообще одни девчонки. Шарятся по пляжам и ловят тех, кто без трусов купается, – Йаати хихикнул. – А потом фоткают с ладошками на причинном месте, и на доску позора, – мол, такой-то и сякой-то нарушал общественную мораль… Юные энтомологи всякие, – эти вообще странные. На хутор едут бабочек ловить, – а что они им сделали?..

– А ты, выходит, был сам по себе? – спросил Шу.

– Я в кружок рисования ходил, – Йаати смутился. – Там вообще одни девчонки, – ядовитые, конечно, но хоть посмотреть на них можно, да и рисовать мне нравится на самом деле, очень… я же даже в художественную академию после школы хотел, как раз ехать собирался. В секцию борьбы ходил, – меня даже на город от школы посылали, только ругали, что совсем всерьёз бросаю, как врага… И вообще… – ощутив некую пустоту в животе, он повернулся и вновь потянулся к тарелкам. На сей раз, его привлекла толсто нарезанная копченая рыба, – красная, наверное, жутко дорогая. Жрать её просто так всё же не хотелось. Йаати, не долго думая, плюхнул её прямо на кусок ветчины и принялся сосредоточенно жевать.

– Трудное детство, тяжелые годы, – вздохнул за спиной Шу. – Хлеба не было, икру мазали прямо на колбасу…

– Ымх, – ответил Йаати. Рот у него был набит, и издать что-то членораздельное не вышло. Из-за спины вдруг донеслись некие схожие звуки, – похоже, что оголодавший Шу не выдержал душераздирающего зрелища и тоже занялся гастрономическим развратом. Йаати отнюдь не возражал. Рыба оказалась потрясающе вкусной, ветчина тоже, и он не заметил, как очистил всю тарелку. Снова жутко захотелось пить. На глаза Йаати попались остатки вина, – он плюхнул их в чашку и выхлебал залпом, словно воду. Потом опять сполз в бассейн и икнул. Шу, между тем, трескал пирожное, – непонятно какое по счету, – и, заметив, что Йаати смотрит на него, вдруг покраснел, как девчонка. Тот лишь махнул рукой, – жри, мол, на здоровье, я не против. Говорить совершенно не хотелось, внутри стало как-то совсем тепло и хорошо, там снова урчало, – но уже не голодно, а очень деловито…

Дожевав пирожное, Шу тоже сполз в воду, на сей раз, упершись босыми ногами в такие же босые ноги Йаати. Тот бездумно сжал их пальцы, Шу тоже, и несколько секунд они незаметно боролись, – но на сей раз силы оказались равны. Наконец, Йаати поймал его большой палец пальцами ноги, и Шу невольно хихикнул, – это оказалось щекотно. Он немного подергал ногой, но Йаати держал его крепко. Все это происходило как бы отдельно от него, заставляя вспомнить совсем забытое уже детство, – в детском саду, купаясь, он любил играть в краба, хватая вот так собратьев по бассейну…

– Дальше что? – с интересом спросил Шу. Похоже, и ему процесс прогрева ух доставлял почти физическое удовольствие.

– Дальше… – Йаати шевельнулся, слегка пихнул его пятками, устраиваясь поудобнее. – Знаешь, нас как-то раз возили на завод, – на экскурсию, и там, не помню уж, для чего, делали такие полированные латунные стаканы, очень красивые, как золотые. Меня словно черт торкнул, – страшно захотелось хоть один, – просто так, ни для чего, для красоты просто, – а, так как дарить его мне никто, почему-то, не подумал, я решил забраться на завод ночью и стащить его…

– И стащил? – с крайним интересом спросил Шу.

– Ага, – Йаати довольно ухмыльнулся. – Тогда мне было где-то лет двенадцать, башка – держалка для ушей, как отец говорил… В неё пришло залезть на трубу теплотрассы и по ней ползти через забор, над оврагом, – потому что с этой стороны меня уж точно никто не ждал… Удивительно, но я так и не сорвался вниз, – высота там была метров двадцать, – как-то сполз на землю, забрался в цех, – там было открытое окно, высоко, но на стене там были такие квадратные полые выступы, декоративные, наверное… Внутри было темно, я долго бродил там, как во сне, пока не нашел эти проклятые стаканы… Самое смешное, что я смог как-то выбраться обратно, не попавшись и не сломав свою дурацкую шею… до сих пор помню всё это, – черное небо, резкий свет прожекторов внизу, далекие огни за полем, запах сентябрьской ночи, гудение трансформаторов на подстанции… как я был и не совсем уже я, а кто-то другой, совсем другой, бесстрашный и чертовски удачливый… Я, ясное дело, изодрал всю одежонку и сам весь ободрался в кровь, но зато потом… о! Эти несчастные стаканы до сих пор стоят у меня дома, в шкафу. Все пять штук, – Йаати хихикнул. – Кажется, я соврал предкам, что просто нашел их, меня даже похвалили за находчивость… на день рождения я пил из них сок, словно вино из черепа врага, – с таким же мрачным удовлетворением… Теперь я и вспомнить не могу, что в них было такого, что без них мне прямо жизнь была не мила… Ну, в общем, так оно всё и началось. Мне страшно понравилось пробираться в разные места, – не тащить что-то, а просто так, посмотреть, не творится ли там что… ну, разве что фигню какую взять на память. Или просто на трубу дымовую залезть, – оттуда ночами знаешь какой вид!.. Космос целый, огней, – как звезд в галактике. Сидишь с биноклем, – мне отец отличный подарил, – и смотришь, смотришь… думаешь, куда ещё пойти… а потом и идешь, иногда прямо этой ночью даже, но обычно… думаешь сперва, как пойдешь, это тоже, знаешь, здорово…

Чаще всего я ходил на приборостроительный завод, – при нем был здоровенный склад лома, всяких старых приборов, которые туда привозили на разборку, и вот там я находил иногда всякие поразительные штуки, военные даже, на которые я что угодно мог выменять… – Йаати вздохнул. – Знаешь, я лишь теперь понял, какой я тогда дурак был. Если бы меня там поймали, – в дурку закатали бы, наверное, потому что объяснить, зачем я всё это делаю, я бы, разумеется, не смог. Да и просто так мог тысячу раз сдохнуть, – шею сломать, или… Один раз я у реки в болото влез, – почти утонул, на животе еле выполз, не помню, как домой дошел… Промок весь насквозь, простыл… Предки вернулись, – отругали, что нельзя по полу босиком ходить… – Йаати снова засмеялся, уже нервно. – В другой раз, в лесу, меня вдруг что-то за шею сзади схватило, твердое такое, не рука совсем, а вроде кость мертвая… Я думал, – сердце из груди выпрыгнет и ускачет подальше. А оказалась ветка, блин… Однажды с дерева сорвался, так треснулся, что тело отказало, – лежу, глазами хлопаю, а пошевелиться не могу совсем… Решил, что всё, хребет сломал, и теперь всегда будет так… а потом оно проходить начало, – вроде как контузия… Козел один ножом в живот тыкал, – хорошо, не достал, я ему руку сломал… а мама ругалась, – опять рубаху, паразит, порвал… – Йаати вновь хихикнул, но смех вышел каким-то невеселым. – Когда парни по уму дерутся, то рубахи снимают, и обувь тоже, чтобы с ноги по яйцам не прилетело. А этот совсем какой-то ненормальный был, я даже не понял, что ему от меня надо было…

– Ну вот, а ты говорил, что никто ничего никому… – заметил Шу.

– Да не, это я уже не гулял, это в деревне было, – отмахнулся Йаати. – Нас туда от школы возили морковь дергать, я деревню посмотреть пошел, – а там… ну, вроде как поселение такое, для дураков. Нам и говорили, что нельзя, и забор стоял… но я-то ведь… – Йаати вздохнул. – Хорошо, со мной ребята были, а то и не знаю, чем всё кончилось бы… И предкам никто ничего, иначе меня со свету сжили бы… Я же человека покалечил, а это уже статья… уголовная.

– А ножом в живот тыкать, – не статья? – спросил Шу.

– Это, – нет, это не считается. Вот если бы он мне кишки выпустил, – то его бы, конечно, в тюрьму, или назад в дурку, пожизненно. А вышло, что надо меня, – Йаати поёжился. – Сам не знаю, как так получилось. Я же тогда вообще не думал, перепугался страшно, – мы идем просто, и вдруг он на нас с криком… Йис и Ву убежали сначала, а я…

– Хорошие у тебя друзья, – мрачно сказал Шу.

– Хорошие, – спокойно согласился Йаати. – Вернулись же, растащили нас, я тогда и заметил, что рука… а то и не знаю, что там с нами было бы… И не растрепали никому, – а это мальчишкам знаешь, как сложно?..

– Боялись, что им тоже попадет или что ты им сам потом дашь?.. – с усмешкой предположил Шу.

– Я бы уже не дал, я бы в тюрьме оказался или в дурке, – мрачно сказал Йаати. – А там я бы в четырех стенах сдох, просто от тоски, даже если электричеством лечить не стали бы или там аминазином в попу… Просто… ну, друзья же мы. Пусть не такие, как ты вот, всё равно… Меня же даже в школе в пример ставили, – ну, не в пример, а совсем наоборот, – мол, не будьте такими, как я, дураками вырастете… а я что, – виноват, что у меня физия дурацкая?..

– Она не дурацкая, она просто глупая сейчас, – Шу хихикнул, и Йаати злобно зыркнул на него. – Слушай, а друзей у тебя, выходит, совсем нет? Ну, настоящих?

– Йис и Ву есть же, – вздохнул Йаати. – Но и им всё не расскажешь же, а какая это тогда дружба?.. Так, – в кино вместе сходить или там в парк подраться…

– Это как? – удивленно спросил Шу.

– У нас вечером в парке мальчишки собираются подраться, – пояснил Йаати. – Ну, не всерьёз, с ножами там, а так… по правилам, – по яйцам не бить, в морду тоже, потому что синяки заметно и зубы можно выставить… ну и прочее такое всё. А так… ну, робкие они какие-то все… Никуда с ними толком не пойдешь, – мол, бандиты часы с кедами снимут, милиция заберет, морра кровь выпьет…

– А морра, – это кто? – с крайним интересом спросил Шу.

– Морра, – это шар черный, вот такой, – Йаати развел руки, сколько мог. – Летает ночью по улицам, а под ним вроде как свет такой синеватый мерцает. Попадешь в него, – и всё, найдут тебя утром седого, без кровинки в теле, но целехонького…

– А что, у вас и так бывает?

– Говорят, что бывает, – вздохнул Йаати. – Как вот Синие Шары, которые в вентиляции живут и током в глаз бьют тому, кто заглядывает. Наяву я их, правда, не видел, – только слышал, как подлетают к решетке и жужжат… Морру вот видел, и не раз, – она мне такого ничего не сделала, так ведь не расскажешь!.. А мальчишки не знают же. Вот и пугают друг друга. Ну и родители, конечно, жмут, – в семь часов дома, и всё тут. Это я один такой счастливый ночами рассекаю… думал, ещё кого встречу, ну, такого, – так фиг же… То ли прячутся лучше, то ли нет просто больше никого… А в школе что? На дерево залез, – дурак. Книжку читаешь, – не дурак. А я с тех книжек мучаюсь, – люди, понимаешь, приключаются, а я тут пузом на полу лежу и только слюни пускаю… Это всё равно, что книгу о здоровой пище на голодный желудок листать, – язву заработаешь, и только. Нет, если бы у нас какие юные разведчики были, – я бы туда пошел, конечно. Если бы там дело настоящее было, а не так… у клумбы дозором стоять или на собраниях чахнуть. Так-то я и на аэродром ходил, и в цирк, и ещё много куда, но меня все шугали, – мол, маленький ещё, и вообще, иди нафиг. «Мальчик, вытащи руку из жопы! И вообще, отойди от лошади!», – противным взрослым голосом выдал Йаати, и Шу опять бессовестно заржал.

– Дурак ты, – сказал он вдруг, успокоившись. – Дубина стоеросовая. Я бы на твоем месте ноги родителям целовал, – просто потому, что они есть. И радовался, что из дома можно среди ночи выйти, и не бояться, что убьют, – это, правда, прозвучало не зло, а, почему-то, неожиданно с грустью.

Йаати смутился, чувствуя, что жарко краснеет до ушей. Сейчас он в самом деле чувствовал себя очень глупым и очень виноватым почему-то…

Вокруг что-то изменилось. Йаати замер, пытаясь понять… и тут почувствовал, что тонет во внезапно загустевшем, ставшим вдруг горячим воздухе. Все звуки завязали в нем, Шу что-то говорил ему, но Йаати его уже не слышал. Впрочем, что происходит, он понял и так, – переход. Сидя в этом дурацком бассейне, они заболтались и совсем забыли про него. Впрочем, это уже не имело значения, – всё равно, неважно же, где они сейчас сидят и что делают…