Текст книги "Пробуждение (СИ)"

Автор книги: Аннит Охэйо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 32 страниц)

Аннит Охэйо
Пробуждение

День 0

1.

Опираясь на локти, Йаати смотрел в окно. В сером утреннем небе гулял ветер, подгоняя низкие, растрепанные тучи, кружа опавшие листья, раскачивая лопасти старых ветряков на берегу озера. Он мощно и грозно шумел в кронах старых, могучих деревьев, гнал быструю рябь в лужах, оставшихся от ночного дождя. Его порывы врывались в форточку, стекали по голой спине, и Йаати ёжился, невольно улыбаясь. Сегодня начиналась его самостоятельная жизнь, – он ехал в Тай-Линну, поступать в Художественную Академию.

Йаати впервые покидал родной город, и потому поездка казалась вдвойне волнующей. Он мечтал о ней лет с семи, но лишь сегодня, когда ему исполнилось пятнадцать, он получил право ехать, куда хочет, – а также и учиться, где хочет. Восемь классов школы остались позади. Йаати с удовольствием вспоминал их, – но ему хотелось большего. Нет, здесь, в Лахоле, тоже есть училище художников, и он почти наверняка поступил бы туда, но… увидеть столицу ему очень хотелось. Он много слышал и читал о ней, – особенно о девушках необычайной прелести, что будоражило и влекло его. Конечно, жениться ему ещё рано, но, может быть, – только может быть!.. – там он встретит…

Йаати вздохнул и помотал головой. Правду говоря, он уже стал самостоятельным – его родители уехали в экспедицию в Тайлану, друзья тоже разъехались, и он провел несколько дней дома, совершенно один, на границе между старой и новой жизнью. Казалось, что сам мир вокруг менялся и плыл, – в нём происходили вещи, о которых неделю назад он не мог и помыслить. Вот и сейчас…

– …продолжается операция по подавлению мятежа в Тарнской области, – глухо бубнило радио. – За прошедшие сутки уничтожено тридцать восемь мятежников. Потери сил правопорядка составили три человека. Правительственный комитет с прискорбием сообщает, что число жертв мятежа возросло до 687 человек. Наблюдатель Аютия Хеннат уверила нас, что порядок будет восстановлен в течение трех суток. Тем не менее, мы должны приложить все усилия, чтобы не допустить проявлений паники и разложения…

Йаати вздохнул и снова посмотрел в окно. Печальное это время – начало сентября, листья уже желтеют и облетают с деревьев, небо всё время хмурое, часто идет дождь. Тай-Линна намного южнее и там ещё лето… но поезд в неё отходил лишь поздно вечером, и его ждал бесконечно длинный пустой день. Никаких дел дома не осталось, и Йаати решил погулять. Он очень любил бродить в одиночестве по улицам родного города, забираясь, порой, на удивление далеко…

Дождь этим утром не шел, и асфальт уже начинал просыхать, воздух сырой и холодный, – Йаати убедился в этом, открыв окно. Пахнущий палыми листьями ветер ворвался в комнату, вызвав странное, необъяснимое томление, иногда возникавшее у него в предчувствии одиноких прогулок. Он растрепал ему волосы, окатил тело, словно вода. Поёжившись, Йаати захлопнул окно, и бодро отправился в ванную.

В прихожей висело большое прямоугольное зеркало, и Йаати замер, с сомнением глядя на себя, – он был рослый для своих лет, широкогрудый, с узкой талией, стройный, весь покрытый светло-золотистым загаром. Крепкие руки и плечи, литые пластины мышц – выпуклые на груди и туго стянутые на впалом животе. Лицо широкое и круглое, хитроватое, отчасти даже лисье, с далеко посаженными светло-голубыми глазами и красиво очерченным ртом, волосы густые, светлые и длинные. Йаати вздохнул. В общем, он очень нравился себе, но на вид он был обычный лахольский мальчишка, разве что крепче большинства сверстников, и девчонки, заразы, относились к нему без особого внимания. Ну что ж, может быть в Тай-Линне он покажется им таинственным и необычным…

Поплюхавшись под душем и растершись большим грубым полотенцем, Йаати начал быстро одеваться. Он любил свою квартиру, тесную, низкую и темную, на пятом этаже, в самом торце длинного серого дома, хотя её окна смотрели на восток и на север, – точнее, на близкий торец такого же дома напротив, и на берег озера, заставленный заброшенными ветряками. Но сейчас она казалась ему сразу и слишком привычной, и слишком маленькой…

Из своих любимых штанов из темно-синего вельвета Йаати уже почти вырос, и они с трудом на него налезали. Большую бронзовую пуговицу – ровно на четыре пальца ниже пупка – застегивать приходилось уже с большим усилием, и Йаати вновь вздохнул. Расти, конечно, очень хорошо, – но вырастать из любимых вещей как-то не очень…

Кроссовки у него были тоже поношенные, но очень удобные и упругие, – ступалось в них мягко, как по воздуху. Он надел их прямо на босу ногу, а легкую серую куртку – на голое тело. Ему нравилось чувствовать себя этаким Диким Юношей, – даже если ради этого приходилось мерзнуть.

Причесав свои лохмы, Йаати вышел из дома, тщательно заперев дверь, – ничего, кроме ключей в кармане и браслета электронных часов на левой руке у него не было. Ветер плотно толкнул его в лицо, вновь растрепал волосы, – и он тихо засмеялся. Сегодня он прощался с родным городом, – но это будет длинное прощание…

2.

Когда-то возле озера было обширное болото. Со временем его засыпали, но для постройки домов земля тут всё равно не годилась, так что обширный пустырь заасфальтировали и приспособили для всяческих мероприятий, – ярмарок с горками и снежными крепостями зимой, бродячими зоопарками и цирками летом. В этом году в Лахолу приехал луна-парк, и Йаати прокатал все карманные деньги на офигенной карусели с «летающими лебедями», – высота полета каждого управлялась прямо из кабины, с помощью небольшого рычажка, и он, разумеется, выкручивал её на максимум, чтобы крутиться над толпой на высоте трехэтажного дома. От многолюдства и необычных ощущений у него даже слегка кружилась голова, и он возвращался, как привязанный, чтобы вновь и вновь испытать это чувство…

Но сегодня на городском поле развернулось нечто, бесконечно более интересное, – выставка военной техники. Ошалевший Йаати увидел темно-зеленые танки, бронетранспортеры, пушки, – и даже многоствольные ракетные установки. Вокруг бродили немногочисленные поутру посетители, – в основном, разумеется, мальчишки. Разинув рты, они нарезали круги у настоящих боевых машин, смотрели на настоящих солдат в серых шинелях и серых стальных касках, с настоящими автоматами. Йаати, с невольной осторожностью, подошел к танку. Он не знал, что тот окажется таким… таким большим, – тяжеленные обрезиненные катки были ему по грудь, а верх корпуса, – где-то на уровне глаз. Сидевший на башне танкист смотрел на него со снисходительным превосходством, и Йаати вздохнул. До армии ему расти ещё три года – и то, ещё неясно, возьмут ли, добровольцев всегда много… К тому же, как и большинство мальчишек, он ещё не решил, кем хочет быть. Хотелось стать и танкистом, и летчиком, и рисовальщиком мультфильмов, – на эту специальность он и хотел поступать. Рисовал он хорошо и быстро, его хвалили, – и это Йаати очень нравилось. Но больше всего он мечтал попасть в столичный Центр Мультипликации, – туда, где создавались почти все мультфильмы страны. И не зрителем, а творцом. Чтобы все-все-все смотрели на его творения. Ну, пусть не все, а только дети, всё равно…

Йаати помотал головой и вздохнул. Сейчас он чувствовал себя, словно во сне, – наверное, ещё и потому, что впервые видел боевые машины наяву. В серой мути телевизора или даже на хронике в кино они не создавали и сотой доли реального впечатления. Запах солярки, огромные черные колеса с белыми ободьями, толщина брони, заметная на стыках лобовых плит и дырках для башенных прицелов – всё это будоражило воображение. А в Тай-Линне он сможет наяву увидеть Парящую Твердыню… пусть издали, но всё равно… и парад Вершины Лета… и даже самого Сверхправителя. От одной этой мысли кружилась голова.

Но в Тарне этот изумительный мир дал трещину, треснула сама его Реальность, – и Йаати не знал, чего ему хочется больше: чтобы всё стало, как прежде, знакомо и привычно, – или чтобы всё рухнуло, провалившись в какой-то, совсем уже страшный, но всё же новый мир. Это желание пугало его, – словно только от него и зависела судьба его мира, – и он поспешил убраться с выставки, пока в голове у него не начался уже полный бардак.

Центр Лахолы был, как всегда дождливым осенним днем, грязен, и необычно переполнен людьми. Здесь царило мутное, явно не вполне здоровое возбуждение. Похоже, что сегодня странные и тревожные мысли бродили не только в его голове, – и ему не терпелось побыстрее убраться отсюда. Шел он очень быстро, – вслед ему даже оглядывались. Недаром само его имя – Йаати – значило «Ветерок»…

Минут через пятнадцать он вышел к любимому месту, к мосту, но тут ветер резко бил в лицо, да и свинцовый простор разлившейся реки сегодня смотрелся страшновато, – стоять тут, как прежде, не хотелось. Хотелось идти и идти, – а шоссе, спускаясь с насыпи моста, вело, казалось, в бесконечность. Оно давным-давно манило Йаати, – и сегодня он пошел, вскоре миновав последние столбы насыпи. За ними он ещё никогда не бывал, – ещё на заре детства мама внушила ему, что за рекой живут плохие люди, и что ходить туда нельзя. Уже лет пять назад он понял, что это неправда… но убеждение въелось, и превратилось в настоящее табу, нерушимое… до сего дня. Но оно имело основания. Дома здесь были почти сплошь деревянные, соединенные щербатыми заборами, – серыми, щелястыми и покосившимися от старости. От высокой насыпи шоссе отходили узкие, невообразимо грязные переулки. Это убожество заставило его вновь ускорить шаг. Он часто ступал в лужи, и вскоре в кроссовках зачавкала вода. А ведь весь Прежний Мир был таким! Б-р-р…

Йаати невольно начал представлять, каково было бы жить там – в глухом диком лесу, в деревянной избушке два на два метра, на берегу этой вот реки, по которой плавают старинные гребные ладьи с собирающими дань воинами…

Погрузившись в свои мысли, он шел довольно долго, пока как-то вдруг не оказался за городом, на очень длинной аллее, широкой и замощенной ровным асфальтом, усыпанным опавшими желтыми листьями. От шоссе её отделял поросший пожухлой уже травой газон. Слева тянулся невысокий, унылый, по-осеннему полупрозрачный лес. Из него пахло прелью и холодной землей. Уже тогда он ощутил легкий налет нереальности происходящего…

Здесь не было ни души, лишь через равные промежутки стояли скамейки и бетонные столбы фонарей. По шоссе проносились машины, – не так часто, чтобы раздражать, но и не так редко, чтобы в душе проснулся порожденный одиночеством страх. Короче, это было то, что надо: он шагал широко, не чувствуя усталости, а прохладный сырой воздух, пахнущий осенью, распирал грудь. При каждом шаге подошвы кроссовок слегка щекотали босые ноги, и это придавало, так сказать, завершенность его общему удовольствию.

Аллея тянулась и тянулась, как по волшебству; с того момента, как он вышел из дому, прошло уже больше часа. Вдруг слева, в кустах, в стороне от дороги, Йаати заметил высокий забор из покрашенных в зеленый цвет, но уже облезших досок, густо оплетенный сверху колючей ржавой проволокой. На зеленых железных воротах висел амбарного вида замок, но рядом с ними в ограде не хватало пары досок. Нечего и говорить, что Йаати тут же захотелось пролезть в эту дыру. Он сошел с аллеи, путаясь в высокой траве, пригнувшись, пролез за забор, – а выпрямившись изумленно замер.

Перед ним была лощина, род округлой впадины с бугристыми, довольно крутыми склонами, залитая темной, неподвижной водой. С боков её окаймлял мрачный еловый лес, в который уходила изгородь. Впереди, между склонами бугров, свинцово блестел бесконечный, пугающий простор разлившейся от осенних дождей реки. За ней, очень далеко, темнела туманная полоска другого берега.

Заводь обрамляли развалившиеся сараи, бревна и прочий плавучий мусор, прибитый к берегам. От реки шли довольно крупные волны, и вода в заводи таинственно, как-то зловеще колебалась. При этом вокруг висела поразительная тишина.

Йаати смотрел на всё это, как завороженный, – казалось, он попал в какой-то совсем другой мир. Потом, помотав головой, пошел по высокому берегу лощины, обходя её кругом, и вскоре замер на поросшем мелколесьем увале, отделявшем её от реки, сейчас, впрочем, походившей на озеро. В устье лощины был виден остов дамбы, укрепленной гнилыми досками и смытой.

Здесь оказалось светлее, плеск волн и простор воды под низкими серыми тучами дышали покоем. Идти дальше не хотелось, но возвращаться домой, чтобы маяться от скуки, листая давно перечитанные книжки или пялясь в серую муть телевизора, хотелось ещё меньше, и Йаати замер, задумавшись. Хотелось сделать что-то необычное… и он решил искупаться, – хотя погода была совсем не подходящая. Словно во сне, он присел и потрогал воду, – холодная, но не ледяная, так что, в принципе…

Несколько минут он колебался, уже зная, что делает что-то не то: в воде он мгновенно замерзнет, а согреться тут негде. Даже костра не развести: он не взял с собой спичек. Но вернуться сюда уже не получится, а царящая вокруг тишина и безлюдье казались совершенно мертвыми, и словно бы подталкивали его…

Решившись, наконец, Йаати сбросил куртку, потом уже мокрые насквозь кроссовки. Холод сырой, покрытой палыми листьями земли словно пробил его током, так что он невольно поёжился и помедлил, прежде чем снять штаны. Он не взял с собой плавки, а нагишом на ветреном просторе оказалось не только весьма зябко, но и очень неуютно, и Йаати поспешил войти в воду.

После первых же шагов она скрыла ступни, поднявшись до середины голеней. Йаати на секунду замер, сжав зубы, потом двинулся дальше. Шагов через пять вода покрыла бедра, ещё через пять поднялась до пояса. Йаати начал дрожать, но с непонятным даже ему упорством шел вперед. Вода поднялась до ребер, потом до сосков. Его тело стало неустойчивым и опасно колебалось под волнами, пятки глубоко вязли в мягком дне. Йаати била крупная дрожь. Вдруг холодные щупальца обвились на миг вокруг его ног. Наверное, водоросли, но Йаати испугался и решил вернуться, – плавать как-то сразу расхотелось. Он бодро двинулся назад, но в толще воды шел медленно, словно в кошмаре, проклиная собственную неугомонность, загнавшую его сюда.

Выбравшись, наконец, на берег, Йаати отряхнулся и резво поднялся наверх, чувствуя, как под босыми ногами мягко, бесшумно оседает влажный грубый песок. Весь мокрый, он дрожал от холода, но решение нашлось сразу: заорав что-то дикое, он прошелся колесом по берегу, замахал руками и ногами, изображая бой с Невидимым Врагом – и, наконец, согревшись и запыхавшись, замер, очень довольный собой. Он словно бы родился заново: сердце билось часто и сильно, кровь живым огнем горела в теле. Сырой холодный ветер и ещё более холодная сырая земля под босыми ногами теперь совершенно не пугали. Йаати даже взлететь хотелось от нетерпеливого избытка сил, – но вот это уже никак не получалось.

Он вздохнул и помотал головой. Желание сделать что-то недоступное, необычное, невозможное никуда не делось, – напротив, разгорелось ещё ярче. Казалось, что чешется сама душа. Йаати всё более задумчиво смотрел в темную глубину между елями, потом, наконец, вскочил, сделал несколько быстрых шагов к ним, замер, вернулся, спрятал одежду в зарослях, – и, прямо как есть, нырнул в лес.

3.

После первых же шагов в нем Йаати обнаружил, что воображать себя Диким Юношей – это одно, а вот быть им – совсем другое. Под босые ноги то и дело попадался колючий растительный мусор, приходилось осторожно касаться земли, а уж потом ступать всем весом. Ощущения при каждом шаге, почти болезненно острые, били по до предела натянутым нервам, и Йаати напряженно вслушивался в каждый звук. Если бы вокруг царила тишина… но нет. До него то и дело долетали какие-то странные шорохи, вроде бы далекие шаги, иногда какой-то стрекот. Каждый раз он замирал, словно влипая в колючий, обжигающе холодный страх, – и каждый раз что-то словно тащило его дальше. Всё это словно происходило во сне.

Ощущение времени исчезло, – Йаати казалось, что он без конца, раз за разом переживает одну и ту же секунду. Все мысли куда-то незаметно испарились, – тишина и ощущения словно стерли его человеческую суть, превратив его в какое-то дикое лесное животное. Ещё никогда он не чувствовал себя столь живым, единым со всем окружающим миром. Но сознание всё же вдруг вернулось, – и Йаати ошалело замер, глядя на странный пейзаж.

Как-то, совершенно незаметно, он вышел на заросший бурьяном пустырь, – точнее, двор давным-давно заброшенного дома. Кирпичный, трехэтажный, он выглядел так, словно вот-вот готов рухнуть. Дощатая, заросшая мхом крыша просела, пустые окна жутко зияли чернотой, – словно комнаты за ними заполнены густым дымом или даже какой-то черной жидкостью. Забор кое-где покосился, двор завален древней, облезлой и полусгнившей мебелью. Йаати стоял у распахнутых, осевших в грунт ворот, – но начинавшаяся за ними дорога уходила в темную, неподвижную воду, отражавшую странное, неземное сияние небес. Тучи разошлись, солнце, обрамленное короной их рваных, темных, неподвижных, как на картине, лохмотьев, просвечивало сквозь ровный слой высоких облаков расплывчатым синеватым пятном. Во всем этом было что-то, невыразимо зловещее, – даже в призрачном здешнем тепле, готовом ускользнуть от малейшего дуновения ветерка. Было так тихо, словно уши заложили ватой. Йаати даже потряс головой, передёрнувшись от неприятного ощущения. Он никак не мог вспомнить, как попал сюда, не мог вспомнить даже, что было до этого. Кажется, он уснул на ходу… но разве так бывает?.. Где он?.. В какую сторону идти?.. С какой стороны он сюда вышел, наконец?..

Йаати оглянулся, чтобы отыскать следы, – но не смог. А были ли они вообще?..

От этой мысли голова закружилась, ноги ослабли, – и он сел на какой-то облезлый ящик, передернувшись от холода сырых шершавых досок. Йаати понимал, что должен испугаться, – но голову словно набили ватой. Думалось медленно и как-то неохотно, лениво. Словно весь мир пропитан этой синеватой, одуряющей мутью… и нет ни сил, ни даже желания сбросить её…

Йаати ощутил, что сознание опять уплывает… куда-то. Он вскочил, яростно помотал головой, осмотрелся. Никаких тропинок, никаких следов того, что люди здесь бывают, – всё казалось заброшенным много лет назад. Идти к дому не хотелось, – от него просто дышало какой-то нездешней темной жутью. В лес тоже не хотелось, – в нем, казалось, висит та же странная синеватая дымка, что и в небе, да и вообще, как-то темновато… Оставалась дорога, – должна же она вести куда-то…

Йаати медленно пошел вперед. Идти босиком по усыпанной битым стеклом земле пришлось осторожно, внимательно глядя под ноги и осматриваясь, – тишина начала действовать на нервы. Ветра совсем нет, воздух неподвижный, словно в комнате, – но голая кожа то и дело ощущала какие-то странные сквозняки, словно вокруг летают призраки. И всё время кажется, что на краю поля зрения что-то мелькнуло, но повернешь голову – ничего… И непонятно даже, в чем тут… смутность, – в самом окружающем мире или в голове…

Босую ногу вдруг обожгло холодом, и Йаати дернулся, словно очнувшись. Сознание вновь ускользнуло, – и он даже не заметил, как зашел в темную, неподвижную воду. Он шарахнулся назад и замер, ошалело осматриваясь. Странно, – но он совсем не помнил, как прошел эти метров пятьдесят. Дорога перед ним уходила в воду, – и та тянулась до смутно-темной стены далекого леса. Справа и слева тоже стояла вода, – не пройти, разве что вброд, – но входить в неё Йаати не хотелось. Она оказалась столь холодной, что высасывала из тела не только тепло, а, казалось, саму жизнь.

Он оглянулся – и замер. Страшный заброшенный дом остался далеко позади, – но даже отсюда он казался столь же зловещим. А за ним поднималась громадная треугольная башня. Раньше она скрывалась за крышей, и потому Йаати не заметил её сразу. Вершина её уходила прямо в ровный слой синеватых облаков высотой, наверное, в несколько километров. Разве такое бывает?..

Йаати зажмурился и помотал головой, – но башня никуда не делась, тускло блестящая, синевато-черная. Ну да, металл, конечно. Сколько она должна весить, – миллиард тонн, больше?..

Ноги как-то вдруг ослабли и Йаати сел прямо в заросшую бурьяном колею. Голова у него закружилась, он уперся в неровную холодную землю ладонью, чтобы вообще не упасть. Он не просто заблудился, он попал в какой-то совсем другой мир, – только вот не мог поверить, что всё это происходит наяву. Что это? Разве так бывает?.. Может, он просто спит, а весь этот бред ему просто снится?.. Но, раз это сон, то в нем можно просто заснуть, – и проснуться…

Холод сырой земли вернул его к реальности. Земля была реальна. Колючий бурьян под голой задницей был реален. Запах сырой прели был реален. Это и в самом деле какой-то другой мир…

Йаати вновь яростно помотал головой и сел поудобнее, подтянув ноги. Он совсем не представлял, что делать. Идти дальше он не мог, возвращаться не хотелось. И не только к страшному заброшенному дому, но и вообще. Из него словно что-то вынули, – но вот что, он никак не мог вспомнить…

Чувствуя, что сознание вновь уплывает, он яростно помотал головой и вскочил на ноги. Так или иначе, но он здесь, замерзший, грязный и уже отчетливо голодный. И надо что-то делать, потому что оставаться в этом месте ночью он не хотел категорически.

Ещё раз осмотревшись и глубоко вздохнув для храбрости, он решительно пошел назад, – должны же найтись там хоть какие-то его следы! А по ним он сможет выйти на то место, на которое попал сюда, – и, наверное, как-то вернуться назад…

Йаати храбро дошагал до распахнутых настежь ворот в темном покосившемся заборе, – и замер, словно налетев на стенку. Казалось, что в пустом проеме висит некая пелена, неощутимая, но непроницаемая, – ноги просто не хотели идти дальше. Да и черные окна проклятого дома смотрелись очень уж зловеще…

Крепко зажмурившись, он шагнул вперед, потом ещё раз и ещё. Замер, по-прежнему не открывая глаз, прислушиваясь и чувствуя голой спиной слабое, почти призрачное тепло высоко стоящего солнца. Ничего.

Он осторожно приоткрыл один глаз. Ничего не случилось. Он по-прежнему стоял во дворе. Давившая его необъяснимая жуть вдруг куда-то делась. Даже старый заброшенный дом уже не казался таким уж зловещим.

Слабо улыбнувшись, Йаати осторожно пошел дальше, внимательно глядя под ноги. Вот, точно: он стоял на этом самом месте. Он осмотрелся, пытаясь найти свои следы…

Ничего! Несколько примятых стеблей… и всё. Похоже, что по заполнившему двор бурьяну вообще никто не ходил, как минимум неделю. Да и забор оказался пусть и покосившимся, но сплошным. Пройти сюда из леса он просто не мог! Перелезть через забор тоже, – прогнившая насквозь конструкция точно бы рухнула. Что же тогда?..

У Йаати вновь закружилась голова, сердце вдруг забилось часто и сильно. Ноги ослабли, он с трудом подавил желание сесть на землю. Теперь он, наконец, испугался, – и это чувство оказалось очень, очень неприятным…

Он начал понимать, что домой он точно не вернется, – плакала и Академия, и уютная квартира, и папа с мамой. И вареная колбаса в холодильнике, и радио, и даже оставленная в другом мире одежда. Когда её найдут, все просто подумают, что он пошел купаться и утонул, а труп унесло в море течением. И всё.

При этой мысли Йаати стало ещё страшнее. Утонуть он в самом деле вполне мог, – не попадись ему под ноги те проклятые водоросли, он решился бы поплыть, течение отнесло бы его от берега… и всё. В стылой осенней воде недолго проплаваешь. По всему выходило, что в своем мире он умер, – и не просто умер, а пропал без вести, но так, что в его смерти не возникнет никаких сомнений. А потом вдруг попал сюда. Случайно ли? Или по чьей-то воле? Кому нужен тот, кого никто не будет искать?..

Йаати никогда не верил в страшные слухи и сказки, – но люди, в самом деле, иногда пропадали без следа. Не то, чтобы очень уж часто, – но он каждый год слышал о нескольких таких случаях. А теперь он и сам…

Йаати захотелось изо всех сил заорать от ужаса, – но он тут же испугался, что этот, слышимый за километры крик привлечет… что-то, чего никак не следует привлекать.

При этой мысли ему вдруг стало смешно, и он отчаянно сжал зубы, сдерживая готовое прорваться наружу хихиканьё. Он чувствовал, что если хихикнет хоть раз, – то не сможет уже остановиться, пожалуй, до конца своей жизни. Наконец, его отпустило. Он яростно помотал головой и вернулся к воротам. Что же делать?..

Йаати сел, скрестив босые ноги, прямо на землю, и задумался. Судя по тому, как высоко стоит солнце, сейчас около полудня. Тогда, если время здесь совпадает с Лахолой, у него ещё часов шесть светлого времени, – скорее, на час меньше, потому что низко стоящее солнце скроется за деревьями, – чтобы найти хоть какое-то укрытие. Так… если сейчас полдень, солнце стоит почти точно на юге… а башня – почти точно на севере. Слева от неё запад, справа восток. Это уже что-то. Надо идти… ну да, – к башне. Всё равно, никаких других ориентиров здесь нет, – а с таким заблудиться точно трудно. Конечно, башня смотрелась, мягко говоря, жутковато, – но, почему-то, пугала куда меньше, чем прозрачная синеватая мгла на юге. Что-то в ней было… почти незаметное, но пробиравшее ознобом до костей. Йаати не смог «раскрыть» это ощущение, но оно было, и оно было сильным. Ладно, на север, так на север…

Он поднялся, вновь осматриваясь. Еды вокруг не наблюдалось, так что он решил отложить эту проблему до вечера. Одежда…

Йаати подумал, что в доме вполне может найтись какое-то старое тряпьё, – а может, даже и обувь, – но при одной мысли, что ему придется ЭТО одевать, его передернуло. Нет уж, лучше пока походить голым. Всё равно, тут вокруг никого нет… кажется. А вот ощущение разлитой в воздухе враждебности – есть. И мертвая тишина вокруг кажется какой-то очень нехорошей. Затаившейся такой…

Йаати вновь подумал о том, каково тут ночью, – и сжал зубы. Ночь откровенно пугала. И встречать её точно лучше не тут, рядом с этим трижды проклятым домом…

Он побрел по двору, высматривая что-нибудь, что могло бы послужить оружием. Всего через какую-то минуту ему повезло: он сделал несколько быстрых шагов и схватил железную трубу. Обычную, водопроводную, длиной чуть больше метра. Ржавую, конечно, но по виду вполне прочную. И приятно-тяжелую. Страх сразу отпустил.

Он вернулся к воротам, ещё раз осмотрелся, – и решительно свернул направо. Вдоль забора буйно разрослись кусты, так что пришлось войти в лес. В мертвой здешней тишине шорох мокрых листьев под ногами бил по ушам, и Йаати невольно старался ступать как можно тише.

Идти тут оказалось очень трудно, – опавшие ветки и шишки немилосердно кололи босые ноги, и приходилось распихивать лесной мусор прежде, чем шагнуть. Вдобавок, с каждым шагом отчетливо становилось темнее. И страшнее, – постоянно казалось, что вдали, между деревьями, мелькнуло что-то белесое, как призрак, – и тут же скрылось.

Каждый раз Йаати замирал, – но до него не доносилось ни звука. Скорость при таком вот подходе получалась совсем небольшой, – несколько сот метров в час, – и мальчишка вновь задумался. До башни километров двадцать или тридцать, – он вполне успеет пройти их до заката, но только если будет идти по дороге, а где тут её взять?..

Какая-то мысль трепетала на самой границе сознания, и Йаати замер, опустив ресницы, всматриваясь на этот раз в себя. Что же… а, вот! Его не оставляло ощущение, что он как-то попал в будущее, – на несколько десятков или сотен лет, и при этом, в будущее чужое и недоброе. Пустое. Мертвое. От одной этой мысли сводило живот, но, помотав головой, он смог найти в ней и полезное: судя по разлившейся везде воде, он по-прежнему был у реки, а вдоль неё в Лахолу шла дорога. Собственно, потому он, пусть подсознательно, и свернул в эту сторону. И, через какую-то сотню метров…

Йаати удвоил усилия. Сердце у него билось так часто, что он даже начал задыхаться. Если он ошибся, ему конец: даже сейчас в этом пустом мертвом лесу очень страшно, а что будет тут ночью, он даже боялся представить. Если в ближайшие минуты впереди не покажется просвет…

Йаати зашипел от боли, споткнувшись об упавший ствол… и очнулся. Сознание вновь «улетело», и он даже не заметил, как забрался в какой-то бурелом. Впереди угрюмо темнела совсем уже глухая, непролазная чаща, к тому же, отчетливо уходившая вниз, – там, среди зарослей, уже зловеще чернела вода. Мальчишка заполошно осмотрелся, – он не представлял, куда и сколько шел, и как вообще попал сюда. Справа тоже глухой лес, слева…

Слева светлее! Йаати поспешил в ту сторону, то и дело морщась от боли в босых ногах. Да, точно – там просвет! Дорога! Ура!..

Путь преградил крутой земляной вал высотой по грудь. Йаати бодро взобрался на него – и замер. От дороги его отделял второй такой же вал, – а между ними зиял ров глубиной метра в два, покрытый на дне страшной черной грязью. Склоны крутые, если он свалится туда, – то вряд ли вылезет обратно. И не перепрыгнуть, – вал просто не даст разбежаться. Зачем тут это? Что же делать?..

Йаати посмотрел вправо, влево, – но никаких упавших деревьев и мостов не наблюдалось. Ров тянулся в обе стороны, насколько хватал глаз. Придется, наверное, идти прямо по валу в сторону города, – там, где-нибудь, наверняка попадется переход на ту сторону…

За спиной что-то зашуршало, – и мальчишка замер, словно пораженный громом. Он уже убедил себя, что тут никого нет, – и ошибка совсем ему не понравилась.

Йаати торопливо оглянулся. Ничего не видно, но в проклятых лесных зарослях и не увидишь никого, пока он – или оно – не подойдет слишком близко. Сам по себе звук совсем не был страшным, – казалось, что к нему бежит ребенок, – но ритм шагов был какой-то… другой, – и от этого Йаати пробила необъяснимая дрожь. Он, наконец, испугался, – и страх швырнул его в настоящую бурю движений.

Он бросил трубу на ту сторону, на заду съехал в ров, тут же до колен провалился в жирную черную грязь. С отчаянным усилием вырвал застрявшую ногу, сделал шаг, второй… яростно полез наверх, судорожно зарываясь в неподатливую землю пальцами рук и ног. Ему удалось подняться на полметра, потом ноги всё же соскользнули, и Йаати повис, прижавшись голым животом к земле. Сырой холод волной плеснул в тело, мышцы свела судорога, – и он задергался с удвоенным старанием. Кое-как, на четвереньках, Йаати выбрался наверх, тут же, оскользнувшись, покатился, приминая бурьян, в кювет, плюхнулся в глубокую ледяную воду, едва не захлебнувшись, вскочил, протирая глаза и отплевываясь, – и вновь торопливо полез вверх.