Текст книги "Любовь и смута"
Автор книги: Анна Шибеко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)
– Откуда эти сведения? – обратился Бернард к графине, услышав о заговоре против принца.
– Я только что все рассказала государыне, – заметила Альберга, удивляясь его холодному, как будто даже враждебному тону, – то, что я сама слышала разговор короля с другими сеньорами, они сказали, что Шарло должен умереть.
При этих словах Юдифь сжала руками голову, почувствовав резкую боль в висках.
– Разговор с кем? Кто были эти сеньоры? – продолжал тем же ледяным тоном Бернард, пристально глядя на графиню.
– Я их не знаю, – растерянно проговорила Альберга, – к тому же они сидели ко мне спиной.
– Неужели, Альберга? Вы разве не узнали среди них своего мужа? – мрачно поинтересовался Бернард (то, что её муж, ближайший друг Лотаря, в силу своих должностных обязанностей присутствовал бы на таком важном совещании – ни у королевы, ни у казначея не вызывало сомнений, вероятнее всего, что никаких других сеньоров вообще не было, разговаривали Лотарь и его советник. Вопрос был в том насколько откровенна сейчас Альберга).
– Но при чем тут мой муж? – удивилась в ответ графиня. – Он в это время спал.
– А что же вам-то не спалось? – довольно бесцеремонно и грубо спросил Бернард, которого неприятно поразила её двуличность.
Что касается королевы, то она не была склонна осуждать молодую женщину, только что вышедшую замуж, за то, что она выгораживает своего мужа, это было вполне естественно и вовсе не означало, что Альберга переметнулась в лагерь их врагов. Её поведение, её послушный приезд в Ахен и разоблачение планов Лотаря как раз говорило об обратном.
– Я вышла в коридор испить воды, – не моргнув глазом, отвечала Альберга.
– О чем ещё шла речь, помимо принца Карла?
– Я не знаю, – жалобно произнесла Альберга (Юдифи показалось, что бедная девочка сейчас расплачется).
– Графиня, вы обязаны рассказать нам всю правду, – становясь все мрачнее, говорил граф, продолжая неприятный для всех троих допрос, – что ещё они говорили? Перескажите весь разговор, не упуская ни одной детали.
– Поймите, сеньор Бернард, как только я услышала их слова про Шарло, я испугалась и предпочла убежать, пока меня не обнаружили! – упрямо скрытничала Альберга, к сильнейшей досаде графа. – Поэтому я просто не могла услышать ещё что-то, кроме того, что я рассказала. Неужто вы меня подозреваете во лжи?
Бернард не ответил ей, а обратился к Юдифь.
– Государыня, могу я поговорить с вами?
Альберга послушно поднялась с места, скромно опустив глаза.
– Ах нет, останься, дорогая, – сказала ей Юдифь. – Вы оба мои самые преданные друзья, у нас троих не может быть никаких секретов друг от друга, не правда ли? – королева с укоризной посмотрела на Бернарда.
– Государыня, вы совершенно правы, истинные друзья должны быть всецело честными друг с другом, половина правды часто оборачивается ещё большим злом, чем откровенная ложь, – сказал Бернард, бросив сердитый взгляд на графиню.
Бернард прав, как и всегда! Если допустить, что Альберга действительно не договаривает всей правды о намерениях Лотаря, то это может дорого стоить всем нам. Если только выяснится, что девчонка солгала, не будет такому предательству прощения! – Юдифь посмотрела на свое разгневанное отражение – нет, так не годится. Конечно, Альберга не лжет, она так преданна, такая честная и открытая девушка. Трудно будет найти другое такое же искреннее и чистое создание.
Чуть позже после неприятного допроса в одной из открытых галерей дворца состоялся другой разговор, на этот раз королева и казначей говорили тет-а-тет.
– Государыня, вполне вероятно, что она действует по наущению мужа или по приказу самого Лотаря, ведь теперь она из их лагеря, – говорил Бернард, – Быть может, на самом деле, она желает не спасения Карла, а напротив, пытается заманить его и нас в ловушку.
– Перестаньте, Бернард, что за ужасные вещи вы говорите! Уверяю вас, Альберга не способна на такое предательство, она столько лет находится при мне, я прекрасно знаю все свойства её характера. Она немного своенравна, но очень честна и открыта. Даже то, как она пытается скрыть участие мужа в заговоре только и говорит, что о её наивности, но ведь этим она нам и дорога.
– Государыня, теперь все изменилось, ваша подруга стала женой вашего врага, ей нельзя больше доверять. Теперь она действует с ним и с его королем заодно!
– Бернард, подозрения ваши неуместны, мы оба знаем, в кого влюблена Альберга, и вы не могли не заметить, что её привязанность к вам вовсе не стала меньше, несмотря на замужество. Нет, она, как и прежде, наша! – уверено произнесла Юдифь и добавила вполголоса, неопределенно и как бы вскользь, – но теперь, пожалуй, одних взглядов и мечтаний ей будет недостаточно... – и тут же заговорила о другом, – И ещё важный вопрос, который я хотела бы с вами обсудить, надо ли говорить обо всем Людовику?
– Я бы не советовал вам этого делать, государыня, во всяком случае, сейчас, – отвечал казначей, – Скорее всего, что он вам не поверит, ну а если поверит, то первым делом отправит графиню на дыбу.
– Бернард, как вы могли подумать, что я выдам Альбергу? Но вы правы, Людовик действительно не поверит, что его сын так низко пал. Без убедительных доказательств и свидетелей он лишь разозлится на меня. Не будем пока его беспокоить.
Юдифь отвернулась от зеркала и потерла вновь разболевшиеся виски.
Вот чего совсем не нужно делать, так это паниковать – не натворить бы ошибок. Нельзя совсем уж скидывать со счетов опасения Бернарда насчет Альберги, раньше граф никогда не ошибался в своих выводах, а вдруг это действительно ловушка? Надо выжидать и наблюдать, это будет сейчас самое правильное, что можно сделать.
В то время, когда императрица придавалась тревожным размышлениям, Людовик принимал эмиссаров из Септимании. Они много говорили о повсеместных присвоениях крестьянских земель баронами и о других беззакониях и жестокостях, творимых знатью на юге страны. После собрания, когда канцлер и эмиссары удалились, граф Барселонский задержался в приемной императора.
– Государь, в довершение всего вышеизложенного нельзя не упомянуть злодейское беззаконие, совершенное недавно в Бургундии.
– Говорите, Бернард, что там ещё.
– Речь идет о вашем преданнейшем бароне Приске, которому вы за его верную доблестную службу даровали город Дижон. В начале священного месяца барон Приск был предательски убит, также как все его люди, а его невеста подверглась жесточайшим истязаниям.
«Да будет ли предел человеческой мерзости? Господи, пошли мне мудрости и сил противостоять нечистому» – подумал император, уже порядком уставший сегодня от несчетных грязных историй про его бесчинствующих без предела и совести подданных.
– Кто это сделал?
– Ни кто иной, как сын Эриха Дижонского.
– Но ведь, как я слышал, граф Эрих определил своего сына в монастырь много лет назад.
– Да, совершенно верно, государь. Однако этот человек оказался столь порочен, что не смог выдержать благочестивой жизни в святой обители, ему удалось сбежать – не иначе как сам дьявол ему в этом помог. Опасаясь справедливого гнева своего отца, дерзкий юноша не посмел вернуться домой, а вместо этого подвизался на службу к вашему старшему сыну и ныне является одним из ближайших его друзей и советников. Теперь же, узнав, что его достойный отец почил, этот негодяй, по имени Лантберт, вместо того, чтобы как должно честному барону, явиться к вам и предъявить права на город, отправился с дружиной рыцарей в Дижон, где самолично свершил свой неправый суд и все те преступления, о которых я вам поведал.
– Если мой сын держит в советниках подобных людей, то стоит ли удивляться его неблагоразумному и дерзкому поведению. Этот мерзавец Лантберт должен быть арестован и представлен перед судом, чтобы сполна расплатиться за свои преступления, – вынес вердикт император.
– Будет исполнено, государь, – почтительно поклонился Бернард.
***
Дни проходили за днями. Придворная жизнь шла своим чередом. Юдифь как будто забыла о грозной опасности, нависшей над её сыном, она больше ни разу не заговаривала об этом с графиней Дижонской и ни чем не выдавала своей тревоги.
Между тем, Альберга скучала по своему мужу. Однажды по утру грустные мысли совсем одолели молодую женщину. «Вот почему от него нет вестей?» – с досадой думала она. – Как видно, мой милый муж обо мне позабыл. – Она с грустью посмотрела в окно, где виднелось высокое бледно-лазоревое, уже расцвеченное зарею, небо. – «Только было поверила, что нужна кому-то в этом мире, что меня любят, и вот уже я снова сама по себе, вольная птица.»
Надо было собираться ко двору и постепенно мысли о повседневных заботах и делах придворной дамы вытеснили грусть из её души. Вскоре Альберга, нарядно одетая, красиво причесанная, сверкающая драгоценностями, собралась покинуть свои покои, чтобы направиться к королеве, но молодую женщину задержали на пороге рыцари, охранявшие её двери. Придворные дамы не должны сегодня покидать комнаты – так они объяснили свои действия. К радости графини, в коридоре показалась её подруга Ингитруда.
– Доброго утра, дорогая, – взволнованно проговорила девушка, приблизившись, – принимай гостей, королева приказала мне провести этот день у тебя.
– Ах, как я рада тебя видеть, милая Ингитруда, – с улыбкой отвечала Альберга, приглашая подругу в свои покои, – Ты знаешь, что происходит? Я ничего не понимаю.
– Ты даже не представляешь! Вокруг стен дворца стоят отряды вооруженных воинов. Весь дворец в волнении, а нам приказано не высовывать носа из комнат.
«Неужто это люди Лотаря окружили дворец? Значит мой Лантберт тоже здесь?!» – в замешательстве подумала Альберга, почувствовав учащенное сердцебиение.
На самом деле никто не собирался ни окружать, ни атаковать дворец, и все волнения придворных были напрасными. Рыцари, выстроившие отряды под стенами дворца, оказались баварцами, сопровождавшими своего короля. Вместе с Людовиком-младшим в Ахен прибыли также архикапеллан Хильдвин, аббат Вала, сеньоры Матфрид Орлеанский, Викфред Буржский и граф Лантберт. Все они, кроме Лантберта, находились сегодня здесь ради встречи с императором в качестве официальных делегатов. А что до графа Дижонского – его привели в Ахен дела личного характера, он мечтал увидеться с женой. Он не имел права пока что увозить её из дворца, так как Лотарь приказывал, чтобы она до поры находилась при королеве, но во всё время вынужденной разлуки Лантберт только и жил надеждою увидеться со своей возлюбленной супругой. Ещё несколько дней назад он пытался передать с гонцом письмо для жены, но его посланника даже не впустили за ворота, а поскольку передать записку гонец должен был в собственные руки графине, то письмо вернулось к Лантберту. Теперь граф сам явился во дворец вместе с королем Баварским и остальными. Всех своих людей делегатам пришлось оставить за пределами стен, беспрепятственно зайти во дворец было позволено лишь приближенным баронам Людовика Баварского.
Император Людовик был весьма недоволен неожиданным появлением во дворце незваных гостей. Он не счел нужным отменить службу в капелле ради вновь прибывших и поэтому гостям пришлось прождать его в приемной около часа. Наконец Людовик появился в сопровождении рыцарей и вельмож. Делегаты учтиво приветствовали его.
– Добро пожаловать в Ахен, святые отцы и знатнейшие сеньоры, – сказал Людовик, усаживаясь на трон. – Итак, что за дело привело вас сюда? Прежде всего, жду от тебя, сын мой, объяснений по поводу всего этого возмутительного бряцанья мечей под стенами дворца, – обратился император к королю Баварскому.
– Государь и отец мой, – Людовик почтительно поклонился. – Да не обеспокоят твоих домочадцев упомянутые тобой рыцари, ибо это мои верные баварцы и они здесь лишь для того, чтобы обеспечить нашу безопасность, поскольку, делегаты не должны пострадать за то, что прибыли сюда сегодня представлять перед императором интересы всего франкского народа.
Людовик с некоторым недоумением выслушал сына.
– Говори, говори, сын мой, обещаю со своей стороны сделать всё, чтобы уладить все возникшие неурядицы и недоразумения, о которых пойдет речь, – сказал, чтобы приободрить юношу, император, видя, что тот смущенно замолчал, а остальные делегаты, особенно граф Матфрид, весьма неодобрительно взирают на его замешательство.
Людовик Баварский тяжело вздохнул, он любил отца и ему было больно выступать против него, однако защита собственных личных интересов и обида на несправедливость по отношению к нему родителя не оставляли принцу выбора, заставив его присоединиться к оппозиции.
– Государь, речь идет о твоих взаимоотношениях с Лотарем, и речь сейчас не об отце и сыне, а о двух императорах, волею Божьей поставленных управлять нашим великим государством. Имеет ли право кто-то из вас двоих самолично устранять другого от управления страной? Ты сам знаешь, что это не так! Франкский народ не приемлет такого беззакония! Ты лишил моего брата императорских полномочий и отправил в Италию, фактически, в изгнание, запретив появляться во Франкии. При этом, ты изгнал Лотаря без согласия епископов и знатнейших франков, и кто как не ты знаешь, что это противоречит традициям нашего государства. По мнению франков, ты должен возвратить Лотарю все титулы и полномочия, призвать его из Италии и принародно помириться с ним. Иначе поднимется буря гнева, ибо уже во многих местах Бургундии и Аквитании вспыхивают восстания. Люди хотят возвращения своего законного короля! Прошу тебя, отец, проявить в этом деле присущую тебе мудрость и примириться с Лотарем. – Людовик Баварский чуть ли не с мольбою посмотрел на отца, искренне желая, чтобы все уладилось полюбовно.
– Сын мой, приехав сюда сегодня, ты лишь напрасно потратил время и почем зря оторвал своих людей от насущных дел, – отвечал император после небольшой паузы. – Своими безрассудными поступками твой брат доказал, что недостоин управлять империей. Нести бремя власти не каждому по плечу, твой брат не справился с этой ношей. Впрочем, ты имеешь право поднять этот вопрос на следующем собрании, и пусть тогда франки решают, нужен ли им такой император как Лотарь. Но до собрания я не желаю ничего слышать о нём. И не стоит ни к месту кидаться таким опасным словом как беззаконие.
Император обратился к прелатам.
– А вы что намерены требовать, святые отцы?
Архикапеллан вышел вперед и, благочинно поклонившись императору, повел свою речь.
– Благороднейший император, да будет тебе известно, что прошедший Божьей милостью церковный собор в Лиможе провозгласил неприкосновенность, незыблемость и святость франкской империи, ибо она есть оплот всего христианства, свет истины и надежда на спасение прозябающих во тьме своего невежества язычников. Богу угодно видеть её единой и процветающей. Поэтому, именем Господа нашего Иисуса Христа, и от лица всего клира я требую от тебя, император, отмены нового закона о престолонаследии и возвращения старого Порядка обустройства империи в том виде, в каком оный был принят на достопамятном съезде в Аттинаке больше десятка лет тому назад.
Император был неприятно удивлен и не собирался скрывать своего негодования по поводу такого предательства.
– Однако, кто как ни вы, святой отец, два месяца назад, здесь, в Ахене, выступили в поддержку нового закона?! – возмущенно заметил он, устремив на архикапеллана гневный взгляд.
– Да, это так, государь, но дело не только во мне, – не дрогнув, отвечал Хильдвин. – Все представители духовенства на церковном соборе выступили за единство империи, и мне остается лишь подчиниться воле справедливого большинства.
Людовик задумался, мрачно уставившись на священников, и от этого его взгляда святым отцам стало несколько не по себе.
– А вы что скажете, достопочтенный аббат, – обратился император ко второму из прелатов.
– Благодарю за внимание, государь, – мягко откашлявшись, заговорил отец Вала. – Мне есть что добавить к словам отца Хильдвина. Речь пойдет о непосильных поборах для монастырей. Государь, если так будет продолжаться и дальше, монастыри будут вынуждены закрываться один за другим, а монахи должны будут бродить по дорогам и попрошайничать у встречных куска хлеба.
– Что именно вас не устраивает?– нахмурился Людовик. – Каковы ваши требования?
Аббат развернул длинный список и принялся зачитывать его.
– Мы требуем снизить денежные поборы в казну до пятисот денариев в год, а также снизить поборы с поголовья домашних птиц, а также лошадей, уменьшить количество отправляемого ко двору муки, вина, сыра...
Обойдя все крыло дворца, занятое комнатами придворных, Лантберт не встретил не только Альбергу, но и вообще ни одной придворной дамы. Кругом были лишь дворцовые стражники, хмуро посматривавшие на одинокого чужака, и редкие придворные, торопившиеся по своим делам. Свернув в другое крыло, в одном из пустынных коридоров Лантберт столкнулся с Бернардом, который поспешно следовал в приемную императора. Обменявшись многозначительными взглядами людей, которые до смерти друг друга ненавидят, но до поры до времени предпочитают подождать с выяснением кому из них оставаться на свете, а кому отправиться к праотцам, они направились дальше, каждый в свою сторону. При этом Бернард довольно усмехнулся тому, что его враг так быстро и легко оказался в его руках, а Лантберт мысленно пожелал казначею провалиться в преисподнюю.
В это время Альберга сидела в комнате, смеясь и болтая с подругой, но мысли о возможном присутствии сейчас мужа во дворце не покидали её. Неизвестность и вынужденное бездействие с каждой минутой все больше угнетали и раздражали. И вот, не в силах больше все это терпеть, посреди веселой болтовни, она вдруг вскочила и подбежала к двери, намереваясь во что бы то ни стало покинуть комнату – но дверь была заперта снаружи. Альберга постучала, никто не отозвался. Тогда она со всех сил принялась колотить в дверь, словно надеясь выломать её, отчаянно крича при этом: «Эй, кто там! Откройте немедленно!» – но, сколько она ни стучала и ни кричала, ответа так и не получила. Удостоверившись в совершенной бесполезности своих действий, она повернулась и увидела полные ужаса глаза Ингитруды – та никогда не видела подругу такой: благоразумная и сдержанная Альберга внезапно превратилась в бешеную фурию.
Графиня поторопилась принять прежний благожелательный и милый вид.
– Умираю от любопытства, что там происходит, – улыбнувшись, объяснила она.
– Дорогая, немного терпения, мы скоро все узнаем, – удивленно произнесла Ингитруда.
В приемной, тем временем, делегаты продолжали выставлять императору требования франков.
– Государь, есть ещё и другие требования, которыми уполномочили нас франки! – заявил граф Матфрид, слишком долго ожидавший своего слова.
– Говори, Матфрид, – кивнул император. Он знал графа как человека чести, безоглядно преданного государству и императору.
– Мы требуем смещения с должности вашего казначея. Франки обвиняют его в казнокрадстве и требуют суда над ним.
Император был потрясен такой наглостью.
– Ты что, Матфрид? В своем ли ты уме?! – заорал на него Людовик. – Ты смеешь обвинять графа Бернарда без всяких на то оснований? Человека, который уже много лет честно исполняет свои обязанности и никогда не был замечен в обмане?
– Да, государь, все франки, и я в то числе, желают суда и справедливого возмездия для этого человека, – невозмутимо отвечал Матфрид, уверенный в своей правоте.
– Но и это ещё не все наши требования, государь! – заявил граф Буржский, выступив вперед. – Франки обвиняют графа Бернарда в прелюбодейной связи с королевой и требуют изгнания императрицы Юдифи. – Викфред с достоинством поклонился, закончив свою короткую, но эффектную речь и мысленно благословил бравых баварцев, что незримо охраняли сейчас его жизнь и свободу.
Бернард, находившийся в приемной, мрачно выслушал все эти, уже брошенные ему однажды, обвинения. Он точно знал, откуда дует ветер, и теперь все планы Лотаря были для него как на ладони: низложить императора, заняв его место, с позором изгнать королеву и убить Карла. Единственное, что его озадачило – зачем ближайший пес Лотаря раньше времени сунулся во дворец. Но слегка поразмыслив, он все понял – что ж, да здравствует любовь, если она превращает хитрых врагов в слепых безумцев. По расчетам Бернарда, сейчас Лантберт должен был уже быть арестован направленными к нему графом Барселонским стражниками и ожидать своей незавидной участи в дворцовой тюрьме.
– Франки откажутся признавать твою власть, если ты не выполнишь их требования, – заявил Людовик Баварский, поставив точку в выступлении делегатов.
– Все ваши требования незаконны! – заговорил с негодованием Бернард, но государь поднял руку, не разрешив ему высказаться.
Император был в ярости.
– Прежде всего, вы двое, предавшие вассальную клятву! – обратился он к своим графам, которые знали на что шли и были готовы и к его гневу, и к опале. – Викфред, ты сам понимаешь, цена твоим подлым словам – твоя жизнь. С этой минуты в моем государстве ты вне закона. Как видно, пришла пора напомнить аквитанцам, что их королевство – часть империи франков, а сами они – подданные императора. Аквитания никогда не будет отделена от Франкии, как мечтаешь ты и тебе подобные преступники, даже если мне придется всю выжечь её от Буржа до Тулузы. Теперь, что касается города Орлеан, он переходит в руки графа Бернарда – такова будет компенсация за вознесенную на него клевету. Даю тебе неделю, Матфрид, чтобы ты и твои родственники оставили этот край. – Затем он обратился к сыну: – А ты можешь передать своему брату, коли уж он твердо решил воевать со мной, то я его вызов принимаю! – император поднялся, чтобы покинуть приемную, заметив делегатам напоследок: – Если кто из вас задержится ещё долее во дворце, будет немедля предан смерти.
Император ушёл, так и не сказав больше ни слова прелатам, словно забыв про них. За Людовиком последовал Бернард, а за ним удалились и остальные придворные, весьма оживленно обсуждавшие меж собой немыслимые по своей дерзости требования делегатов, порочившие имя самой императрицы, и возможные последствия этой миссии.
В то время когда делегаты терзали императора жесткими требованиями знати, Лантберт, тщетно пытавшийся разыскать свою супругу, направился прямиком к королеве. Ему пришлось достаточно долго прождать, прежде, чем он был допущен в покои государыни.
Услышав имя того, кто просит её об аудиенции, королева чуть не упала в обморок от негодования – присутствие человека Лотаря, её злейшего врага, было слишком отвратительно и тягостно для неё. Сначала Юдифь хотела приказать схватить его и убить на месте, но потом передумала, поскольку, несмотря ни на что, ей всё же было любопытно взглянуть на мужа ближайшей подруги. Чувствуя себя достаточно уверенно с несколькими вооруженными рыцарями, стоявшими за её троном, королева все-таки допустила в свои покои графа Дижонского.
– Государыня, – поздоровался Лантберт, на мгновение опустившись на колено.
Юдифь холодно смотрела на него, не говоря ни слова, за деланным спокойствием скрывая боль обжигающей её душу ненависти. Перед ней стоял человек, желавший смерти её сыну.
– Могу ли я увидеть свою жену, графиню Дижонскую, которая служит у вас? – сказал Лантберт.
Королева смерила его уничижительным взглядом.
– Среди моих придворных дам нет такой женщины, – отвечала она.
– Но среди ваших придворных дам наверняка есть женщина по имени Альберга, дочь сеньора Викфреда Буржского, – проговорил Лантберт, ради любви укрощая свою гордыню.
Юдифь мгновенно оценила его самоуничижение и всю силу привязанности этого человека к её подруге.
– Альберга? Ах да... несчастная девушка...мне очень жаль… – с искренней печалью в голосе произнесла королева, с удовольствием наблюдая, как Лантберт побледнел при мысли о случившемся с любимой несчастье, как мучительная тревога переменила выражение его лица, а от бессилия перед страшной неизвестностью сжались кулаки.
– Государыня, ради Бога, скажите, что с моей женой и где она теперь? – проговорил Лантберт, пристально взглянув на королеву.
– Альберга так же несчастна, – продолжала королева, – как была бы на её месте несчастна любая другая девушка, на которой женились не по любви, а по приказу. Неужели ваш король действительно предполагал, что моя преданнейшая подруга будет помогать вам в ваших злодеяниях против меня? Какой просчет!
– Я женился лишь по приказу своего сердца, государыня, – только и проговорил в ответ Лантберт, пораженный этим злобным выпадом.
– Вы лжете, – произнесла королева, бросив в Лантберта острый и холодный, словно сталь кинжала, взгляд. – У вас нет сердца.
Лантберт до последней минуты сомневался в предательстве жены, но после этих слов вынужден был признать, что его возлюбленная всё-таки пошла против него и выступает на стороне противника.
– Как близкая подруга, я желаю Альберге только добра и обязана спасти её от этого позорного и тягостного союза, к которому её принудили её продажные родственники, – говорила Юдифь. – Бедняжка достаточно настрадалась в тот день, когда её заставили стать вашей женой. Хватит с неё мучений.
Лантберт слушал жестокую речь королевы, все больше темнея взглядом. В глубине души он не уважал её, считая падшей женщиной, теперь же, после этих лживых, несправедливых слов, в его отношении к ней добавилась ещё и острая личная неприязнь.
– Любовь это не мучение, любовь это счастье и блаженство, государыня, – заметил Лантберт, приправив свои слова вызывающим взглядом.
– Что? Вы сказали любовь?! – вне себя от гнева воскликнула королева, пораженная не столько его дерзкой речью, сколько тем, что этот бессердечный, злой, преступный человек осмеливается произносить вслух священное слово «любовь», тем самым оскверняя его. – Да откуда вам знать истинный смысл этого слова? Насилие и убийства – вот что хорошо знакомо вам и вашему королю. Вы творите зло так же легко как дышите. Скольким женщинам вы причинили страдания и позор? скольких девушек погубили – вы их и не вспомните теперь. Это вы насилие называете любовью? Да вы обезумели! Вы родились с душой убийцы! вы не способны любить! зато с каким наслаждением вы готовы уничтожить все живое и любящее, женщин, детей, всех, кого прикажет вам убить этот зарвавшийся, жестокий, подлый, бесчестный злодей!
Лантберт и в самом деле едва не сошел с ума, слушая эту тираду. Никогда в жизни он ещё не был вынужден выслушивать подобные речи, не имея при этом возможности убить на месте человека, произносившего их.
– Альберга моя законная жена, – преодолевая ярость, холодно проговорил он в ответ, – никто не смеет прятать её от меня. Вы творите беззаконие, разрушая благополучие и счастье людей, обвенчанных перед образом Пресвятой Девы Марии.
Юдифь снова почувствовала, что вот-вот потеряет сознание – от возмутительного, сверхнаглого лицемерия этого негодяя ей уже становилось невмоготу.
– Забудьте о вашей свадьбе, – проговорила она негромким, но переполненным ненавистью голосом. – Вы никогда больше не увидите Альбергу, дочь Викфреда Буржского. Прочь с глаз моих, вы достойный раб своего подлого господина!
Закусив до крови губу, Лантберт покинул покои королевы.
На выходе его уже поджидали – два стражника бросились на него и, схватив за ноги, повалили на пол, в то время как третий обрушил на него свой меч, намереваясь разрубить голову. Лантберт почти невероятным усилием сумел увернуться от меча, одновременно несколькими крепкими ударами ног освободившись от противников. Вскочив на ноги, он покалечил мечом одного из врагов и метко бросил кинжал в другого. Третий налетел на графа как коршун, но тоже был повержен. В это время подоспели ещё несколько рыцарей и, осыпая Лантберта проклятьями, атаковали его. Одного из них он повалил ударом ноги, второго поразил мечом, но третий смог ранить его в предплечье. Однако ранение не повредило графу – Лантберт успел уклониться от прямого удара и клинок лишь рассёк кожу. Тут же, атаковав противника, граф нанес ему смертельный удар и сразу был вынужден защищаться от последнего из нападавших. Но ловкость и сила вновь были на стороне графа. Одержав победу, Лантберт забрал свой кинжал, прихватив и кинжал одного из убитых. После чего поспешил удалиться, опасаясь нападения остальных.
Его опасения не были напрасны, ибо эти остальные уже поджидали его. В одной из галерей он увидел отряд рыцарей, которые решительно направились в его сторону. Лантберт остановился, прикидывая скольких сразу он сможет обезвредить, и тут услышал шаги за спиной – дворцовая охрана окружила его.
– Барон Лантберт, прошу вас отдать меч и следовать за нами. По приказу императора вы арестованы, – сказал человек, возглавлявший отряд.
– Как вам угодно, – проговорил Лантберт, выхватив кинжал из рукава и бросив его в говорившего – тот упал замертво (кинжал пронзил сердце).
Пораженные молниеносностью его действий и смертью своего командира, остальные на несколько мгновений пришли в ступор, дав Лантберту возможность выхватить меч из ножен.
На счастье графа в галереи показались делегаты во главе с Людовиком Баварским.
– Да это же мой зятёк! – воскликнул граф Буржский, выхватив меч и устремившись на выручку родственнику. Вслед за ним, по приказу своего короля, поспешили баварцы. Рыцари императора, лишенные командира и окруженные превосходящими их силами, были вынуждены сдаться и удалились, прихватив убитого товарища.
В этот день Лантберт чудом остался жив, однако ему пришлось покинуть ахенский дворец, так и не повидавшись с женой.
***
Итак, война была объявлена, и первой жертвой на её алтаре должен был стать сын Юдифи. Королева понимала, что пребывание в Ахене для Карла всё опаснее с каждым днем. Его необходимо было спрятать в надёжном убежище, чтобы, в случае победы Лотаря, беспрепятственно вывезти подальше от Франкии. Но где найти это убежище, если даже не можешь знать наверняка кто из знати и священников друг, а кто враг. Королева была в отчаянии, сейчас ей казалось, что все королевство восстало против её мальчика.
Она бы многое отдала, лишь бы услышать от кого-нибудь слова поддержки и план спасения её сына, но единственный человек, кому она могла полностью доверять, несколько дней назад отбыл из Ахена по срочному поручению Людовика – они готовились к противоборству и собирали людей.
– Государыня, если вы мне доверитесь, я спасу принца, – увы, это произнесла Альберга – чем могла помочь королеве придворная дама, которой впору было самой покинуть дворец – очень скоро он мог стать слишком беспокойным жилищем.
– О чем ты ведёшь речь, милая? – тем не менее, терпеливо осведомилась Юдифь – обсуждение любых планов спасения несло в себе пусть и зыбкую, но все же надежду. – Каким образом ты можешь помочь нам?
