Текст книги "Любовь и смута"
Автор книги: Анна Шибеко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)
Как ни горько было её разочарование, оно не слишком сильно обескуражило Теоделинду. Она так давно готовилась к противостоянию с настоятельницей, так искусно плела интриги, раздувала сплетни, находила нужных людей, вербовала подруг и верных союзниц среди монахинь, что теперь просто немыслимо было, чтобы все эти труды вот так пошли прахом. Она – дочь, сестра и тетка императоров! Кто как ни она должна быть настоятельницей этого монастыря, и какая несправедливость, что она столько лет служит здесь простой инокиней и вынуждена подчиняться неизвестно кому.
Всё было готово к мятежу, Теоделинде осталось лишь дождаться подходящего момента. И вот аббатиса неожиданно слегла. Замещать её была назначена Юстина, которая при свидетелях обязалась достойно вести дела монастыря и добросовестно проводить службу и все обряды. Лучшего случая невозможно было и представить.
В одно пасмурное утро на ранней заре Дидимия с корзиной в руках направилась к воротам.
– Далёко ли в такую рань собралась, достопочтенная сестра? – поинтересовался привратник, открывая для монахини калитку.
– Да так... велено насобирать кое-каких трав для лечебницы, – небрежно отвечала Дидимия с неизменно приветливой улыбкой на устах.
– Как же это мать-настоятельница тебя одну в лес отправляет. Нынче времена опасные, немало лихих людей по лесам шастает...
– Матушка Цезария нынче в злой лихорадке, а Юстине и дела нет, что мне страшно одной в лес идти.
– Так стало быть, провожатый тебе нужен?
Дидимия рассмеялась своим звонким и чистым словно звук тончайшего колокольчика смехом.
– Навязался всё-таки... Ладно уж, не откажусь, времена и впрямь пошли разбойные, не спокойно как-то одной по лесу ходить, – она вышла из калитки и остановилась поодаль от ворот.
Растолкав ото сна остальных охранников аббатства, мужчина вышел из калитки следом за монахиней, и они вместе скрылись среди деревьев.
Аббатиса была ещё слаба, но кризис миновал, болезнь отступала под натиском лекарств и заботливого ухода – Альберга выполняла в точности все указания Юстины, которой в эти дни редко удавалось заглядывать в лечебницу – она была слишком занята возложенными на неё новыми обязанностями. Почувствовав себя лучше, матушка была не прочь поговорить с Софией, расспрашивая молодую женщину об её жизни до монастыря. Альберга так боялась правды о самой себе, что не открылась матушке даже во время исповеди, а теперь и тем паче отделывалась общими фразами. На исповеди она поведала историю своей подруги Ингитруды как свою собственную, выдавая себя за сироту, всем обязанную доброте императора и всемилостивейшей императрицы. Про мужа своего она сообщила, что он знатный сеньор, который всецело предан императору Людовику и потому теперь стал одним из врагов императора Лотаря, вот почему она попала в беду, и вот почему её разыскивают убийцы – это месть короля её мужу.
– Дитя моё, ты день ото дня всё печальнее, – сказала аббатиса Альберге, взяв её руку в свои и внимательно глядя на молодую женщину с искренней тревогой. – Уверена ли ты что должна остаться навсегда в обители?
– Отчего вы так говорите, матушка? – удивилась графиня.
– Оттого, София, что ты всегда очень грустна – за время, что ты живешь у нас я ни разу не видела как ты улыбаешься. Часто, сама того не замечая, ты горестно вздыхаешь, словно тебя изводит тяжелая кручина. Наверное, будет лучше для тебя вернуться домой, к мужу. Здесь, в монастыре, тебе не место, ты не сможешь здесь жить, твоя неизбывная тоска погубит тебя, милое дитя.
Альберга не ожидала столь злого приговора от доброй матушки Цезарии. Сначала она даже не могла ничего ответить – горло сжалось, а на глаза навернулись слезы.
– Не гоните меня, матушка, – наконец произнесла она, справившись с чувствами, – мне некуда идти. Я не знаю где теперь мой муж и вообще жив ли он. Там, за воротами обители меня ждет только лютая смерть.
В это время монахини собрались в храме на утреннюю службу. Алтарницы подготовили все необходимое, и Юстина собралась уже приступить к своим обязанностям, но Теоделинда опередила её, заняв место настоятельницы на амвоне.
– Сестра Юстина, займи свое место среди остальных сестёр, ты мешаешь мне начать утреннюю службу! – приказала Теоделинда лекарше.
Юстина оторопела от такой наглости и, не двигаясь с места, оглянулась на остальных монахинь – те смотрели на Теоделинду также недоуменно и растерянно, в храме воцарилось гробовое молчание. Надо было что-то отвечать.
– Но, сестра Теоделинда, здесь какая-то явная ошибка, – заговорила лекарша, обретя наконец дар речи. – Я не могу уйти от алтаря! Мать-настоятельница подрядила и благословила именно меня на проведение службы во время её болезни. Думаю, это вам надлежит занять свое место среди монахинь!
Она уверенно взошла на амвон и заняла место по другую сторону алтаря. Однако Теоделинда решила больше не удостаивать лекаршу своим вниманием и громко обратилась к остальным инокиням:
– Послушайте меня, дорогие сёстры, пришло время перемен! Уже долгое время обитель святой Агнесс находится в управлении недостойной, погрязшей в грехах настоятельницы. Но как вы знаете, ни один из грешников не уйдет от суда за свои преступления. Сегодня такой день, благословенный – день отделения сорняков от пшеницы и сожжения их, и очищения нашей обители от всей этой непотребной грязи!
Монахини с ужасом взирали на говорившую. Некоторые, что были посообразительнее, ринулись было прочь из храма, чтобы предупредить аббатису о мятеже, но двери оказались запертыми.
– Никто не покинет храм пока я этого не позволю! – крикнула им Теоделинда и продолжила свою речь. – С сегодняшнего дня начинается новая жизнь в нашей обители, жизнь по-настоящему праведная и честная. И поскольку я самая знатная и достойная среди всех вас, то отныне именно ко мне надлежит всем обращаться как к своей настоятельнице и аббатисе монастыря!
Поднялся невообразимый шум, все женщины разом заговорили, заголосили и запричитали. Лишь Юстина оказалась единственной, кто сохранял спокойствие.
– Сёстры! – воскликнула она, стараясь перекричать остальных. – Теоделинда одержима бесами! Наш долг помочь нашей несчастной обезумевшей сестре! Её должно схватить и связать до приезда епископа!
Часть монахинь, вняв Юстине, кинулись к мятежнице, но другие, связанные дружбой и посулами с Теоделиндой, встали на её защиту, бойко отталкивая от неё разгневанных сестёр. Несколько монахинь из числа приспешниц Теоделинды стащили Юстину с амвона.
Тем временем Альберга вышла из лечебницы, направляясь в храм на утреннюю службу, однако её остановил страшный грохот и громкие голоса, доносившиеся от монастырских ворот. Приблизившись, она с ужасом увидела, что на монастырский двор ворвалась банда разбойников.
– Ломайте ворота! – командовала находившаяся там же на дворе Дидимия.
Взгляд Альберги упал на бездвижных, окровавленных привратников – они были мертвы.
Графиня поспешно вернулась в лечебницу.
– Беда, матушка! – воскликнула она, вбежав в комнату.
– Что там без меня стряслось?! – испуганно всполошилась аббатиса, поднимаясь из постели.
– Матушка, помогите! – сказала вместо ответа Альберга, пытаясь сдвинуть с места тяжелую мраморную подставку, что удавалось ей с большим трудом. – Надо придвинуть это к двери!
– Зачем? – удивилась аббатиса, но все же постаралась помочь Софии.
Хотя от настоятельницы, еле стоявшей на ногах после болезни, было не очень много проку, но подставка всё же поддалась и женщины, хоть и с трудом подтащили её к двери.
– В монастыре разбойники, – сообщила-таки Альберга аббатисе, после того как дело было сделано.
Цезария в ужасе схватилась за голову и тот час устремилась было вон из лечебницы, но Альберга помешала ей:
– Туда нельзя, они уже убили привратников, убьют и вас! Прошу, матушка, останьтесь здесь! Как только я уйду, задвиньте дверь этой подставкой, а после постарайтесь придвинуть к дверям кровать и все что только сможете!
– Ну что ты, София! Как же я буду сидеть здесь и прятаться, когда обитель в такой опасности!
– Матушка, опасность грозит прежде всего вам! – твердо возразила Альберга. – Прошу останьтесь и позвольте любящим вас хотя бы попытаться спасти вас и не потерять свою мать-настоятельницу! – Альберга поцеловала руку матери и выбежала за дверь – надо было спешить. К счастью, аббатиса решила послушаться её, и с другой стороны на дверь со скрежетом лег тяжёлый камень.
Стащив с головы громоздкое и неудобное верхнее покрывало (после выздоровления Альберги Юстина снабдила её монашеским облачением, поскольку кроме изодранной камизы на молодой женщине ничего из одежды не было) и оставив его возле порога комнаты, графиня вновь вышла из лечебницы, и осторожно и скрытно, приблизилась к главному двору.
Она увидела, как большая часть разбойников во главе с Дидимией направились к храму. У разрушенных ворот остались несколько человек. Разграбление монастыря началось с конюшни, располагавшейся неподалёку от привратницкой. Разбойники вывели из конюшни всех лошадей, довольные своим приобретением. Немного понаблюдав за ними, графиня решила, что пора действовать, поскольку более подходящего момента могло больше не случиться.
«Господи, прости!» – кратко помолилась она, быстро перекрестившись, и решительно направилась к воротам. По её уверенной походке и по тому как смело она держалась, мужчины все как один решили, что эта молодая монахиня пришла с приказом от хозяйки. Альберга же вознамерилась забрать у разбойников одну из лошадей, чтобы отправиться на ней за подмогой – без помощи местного графа и думать нечего было справиться с мятежом. Она подошла к кобылке, что находилась ближе остальных животных к воротам и к тому же по виду казалась весьма резвой и, не говоря ни слова, ласково похлопала её по шее. Разбойник, уже прибравший эту кобылу к рукам, угрожающе глянул исподлобья на нахальную монахиню:
– С чем пришла?! – с нетерпеливой досадой бросил он и тут же, согнулся в узел, получив пренеприятнейший и очень болезненный удар – только сейчас Альберга оценила все достоинства деревянных монашеских башмаков. Не успели остальные толком понять в чем дело, как монахиня оказалась верхом на лошади, предупредив нападение другого разбойника, попытавшегося было стащить её вниз, но поймавшего удар башмаком в челюсть – разбойник отскочил прочь со страшными ругательствами, выплевывая на земь выбитые зубы. Всё это произошло так быстро, что догонять умчавшуюся беглянку никому даже не пришло на ум.
Примерно через две четверти часа Альберга достигла города и спешилась около графского дома.
– Где граф? – спросила она у проходившего поблизости слуги, привязав лошадь.
Тот кивнул в сторону крыльца, дивясь странной монахине.
Графиня-монахиня в одно мгновение взлетела вверх по высоким деревянным ступеням крыльца и ворвалась в дом, где хозяин завтракал в компании своих приближенных и гостей.
– Сеньор граф! – без предисловий и приветствий обратилась к хозяину дома Альберга, перебивая его беседу с друзьями. – В монастыре святой Агнесс беда! На нас напали разбойники! Если вы и ваши друзья не поторопитесь оказать нам помощь, монастырь будет разграблен, а матушка и монахини перебиты! – торопливо проговорила она, отчаянно переживая за оставленных в монастыре на расправу разбойникам подруг.
Лишь при последних словах её пылкой речи граф заметил, что к нему пожаловала незваная гостья, что это молодая монахиня и что она явилась, чтобы что-то от него требовать.
– Ты что-то сказала, милая? – холодно произнес он, разглядывая неучтивую монахиню и не прогоняя дерзкую только потому, что её внешность показалась ему весьма привлекательной.
– На монастырь напали разбойники, – вместо Альберги ответил графу один из его гостей – эти слова прозвучали значительно и серьезно, вопреки всеобщему оживлению и смешкам, вызванным появлением чуднОй взволнованной монашки. По всему, гость был весьма уважаем в этой компании – Альберга заметила, что его замечание разом прекратило все насмешки. В то же время при звуках этого голоса у неё похолодело внутри. Она очень надеялась, что слух подвел её и она ослышалась, но, посмотрев на пришедшего ей на помощь человека, тут же обескураженно отвела взгляд – да, это Леон.
«Чёрт! чёрт! чёрт!..» – её отчаянию не было предела. Забыв про монастырь и графа, она поспешила ретироваться, с замиранием сердца видя краем глаза, что брат её мужа покидает свое место за графским столом и устремляется следом за ней. Как ни стремительно она влетела в графский дом, чтобы просить о помощи, ещё быстрее она теперь оттуда убегала. Ей уже было все равно придет ли граф на помощь монастырю или нет, главное теперь было сбежать от Леона. Почему он?! Пусть её убивает Лантберт, причем здесь его брат? Убить её чужими руками – это слишком жестоко! Нет, Леон не может вот так просто, здесь и сейчас расправиться с ней, даже не дав ей возможности хотя бы ещё раз увидеться с бывшим мужем.
Однако, пока Альберга в своих неуклюжих деревянных башмаках преодолевала все ступени высокой лестницы, ведущей с крыльца на двор, Леон попросту спрыгнул через перила вниз, оказавшись таким образом внизу быстрее сестрицы.
– Альберга, да стой же ты! – он остановил её, схватив за руку. – Почему ты убегаешь? Да ты ли это?!
Он смотрел на неё скорее с удивлением, чем со злостью. Похоже, ей нечего было опасаться, ибо, как обычно, братец был не в курсе происходящего.
– Нет, это не я, – раздраженно ответила Альберга, пытаясь освободить руку. – Не задерживай меня, братец, я тороплюсь!
– Сестрица, ты никак рехнулась? Да я всю Франкию перепахал в поисках тебя! А ты здесь, как обычно, ряжена Бог знает во что, да ещё требуешь, чтобы я не задерживал тебя! Мы сейчас же отправляемся к Лантберту, и вот когда я тебя доставлю к нему, там и будешь рассказывать всё что посчитаешь нужным, а я даже слушать ничего не желаю, тебе понятно?
– Нет, ты меня выслушаешь! – воскликнула Альберга, привлекая внимание графской челяди, и с такой силой дернула руку, что Леону ничего не оставалось, как отпустить её, чтобы не повредить. – Мне правда некогда разговаривать, ты просто многого не знаешь! Я должна быть сейчас в монастыре, и если ты хочешь защитить божьих людей от разбойников, ты должен отправиться туда вместе со мной, чтобы спасти обитель! После этого, клянусь, я всё объясню тебе, а там поступай как знаешь.
Леон мало что понял из этих слов, но её обещание после всё объяснить и слишком уж воинственный настрой, заставили его, скрепя сердце, все-таки согласиться на эти условия.
– Ладно, – мрачно бросил он и вскоре вернулся, уже верхом.
– Отдай мне лук, – кратко приказала Альберга, когда они готовы были пустить лошадей в галоп.
Не говоря ни слова, брат Лантберта отдал Альберге лук и полный стрел колчан, после чего они понеслись прочь, в сторону монастыря. Когда граф Эссенский со своими людьми покинули дворец, чтобы отправиться на помощь попавшему в беду аббатству, эти двое были уже неподалеку от монастырских стен.
Разграбление монастыря продолжалось. Головорезы Теоделинды бодро сновали с тяжелыми мешками от храма к главному двору, где их ждала телега, живо наполнявшаяся наворованным добром. Громкие голоса переговаривавшихся меж собой разбойников, их речь, состоящая по большей части из грязных, самых непотребных ругательств, наполнили некогда тихую обитель. Иногда слышались душераздирающие крики о помощи монашек, сперва подвергавшихся бесчестью, а после предававшихся смерти. Вопли несчастных ввергали в ужас остальных сестёр, тех что успели скрыться в своих кельях и теперь, рыдая, молили Господа о пощаде и избавлении от страшной участи. Большая часть монахинь разбежались вон из злосчастной обители куда глаза глядят.
Хозяйка не обманула, в этом монастыре было чем поживиться. Монастырский храм поразил разбойников блеском золота и сиянием драгоценных каменьев, которые были здесь повсюду. Воры принялись с жадностью хватать без разбору всё, что попадалось под руку. В разбойничьи мешки летели сорванные со стен пластины из золота и позолоченного серебра с ликами архангелов, статуэтки из резной слоновой кости, золотые подсвечники, кадильницы, чаши и другие предметы для богослужения, молитвенники из шёлка. Два человека вынесли из храма золотой реликварий, усыпанный вставками из цветных камней и жемчуга, и ещё пятеро следом за ними – тяжелый драгоценный оклад алтаря. В храме осталось только то, что разбойники не смогли унести из него.
Теоделинда вместе со своей сообщницей первым делом поспешили в келью аббатисы, где Дидимия бросилась к сундуку, о котором так долго грезила, и распахнув тяжелую крышку, поняла, что не обманулась в своих ожиданиях. Реальность превзошла самые смелые её мечты – чудесные красивейшие ткани тончайшей выделки потрясли её воображение. Смеясь от радости она принялась доставать из сундука шелка, золотую парчу, а изумительной красоты пурпурная накидка просто ослепила её, заставив замереть от восхищения. Но все эти шикарные ткани, ковры и одежда оказались лишь предзнаменованием, ибо почти на самом дне сундука её ожидало настоящее сокровище. Это был старинный кодекс Евангелия, чьим окладом служили скрепленные вместе листы золота, изукрашенные выложенными в виде крестов изумрудами, рубинами и бирюзой, окруженных орнаментом из речного жемчуга.
– Господи Иисусе! Какая красота! – воскликнула потрясенная Дидимия, привлекая своим возгласом внимание Теоделинды, которая была в это время занята разбором многочисленных свитков и битком набитых монетами полотняных мешочков из тайника настоятельницы.
– Верни где взяла, – бросила Теоделинда подруге, лишь только мельком глянув на Евангелие.
– Это как же верни?! Мы ведь условились, что сундук мой! – возмутилась та.
Теоделинда так удивилась этому неожиданному отпору, что даже оставила пересчет денег, с негодованием обратившись к сообщнице.
– Ты что оглохла? Я же сказала, верни на место и никогда не смей перечить мне, Дидимия, – заговорила она с подругой, угрожающе возвысив голос.
Но Дидимия, будучи не из пугливых, даже и не подумала возвращать кодекс в сундук. Она лишь со злостью уставилась на старшую подругу, обеими руками вцепившись в драгоценную вещь, которую уже считала своей. Однако звук шагов в коридоре заставил её быстро спрятать кодекс обратно и захлопнуть крышку.
– Хозяйка, что прикажешь делать с аббатисой? Мы связали её и приволокли на двор, как ты велела, – доложился пришедший, уставившись во все глаза на усыпанный серебряными монетами стол.
– Ступай на двор, я иду следом, – отвечала Теоделинда. – Пойдем повеселимся, – кивнула она помощнице.
Дидимия, не проявляя особого рвения и не желая расставаться с заветным сундуком, всё же послушно последовала за ней.
Они вышли на двор. Не по-летнему холодный мелкий дождик сыпал с неба, затянутого темными дождевыми тучами.
– Но это не аббатиса! – воскликнула Теоделинда, к своей величайшей досаде увидев перед собой вместо Цезарии Юстину.
После появления в храме разбойников сестра-лекарша, выбежав из храма вместе с остальными, принялась сперва унимать панику, направляя сестёр затвориться по кельям, а затем, тревожась за аббатису, бросилась со всех ног в лечебницу. Дверь оказалась наглухо запертой изнутри, и сколько ни звала Юстина матушку, никто не отзывался. Здесь сестра и была схвачена разбойниками, по указке хозяйки искавших настоятельницу именно в лечебнице и по одежде принявших за неё лекаршу. Они сорвали с неё головной убор, связали руки и нацепили на шею петлю, готовую в любое мгновение удушить несчастную, и так, со связанными руками и с накинутой на шею удавкой она предстала перед хозяйкой разбойничьей банды.
– Безбожница, зачем тебе аббатиса?! – у Юстины болезненно сжалось сердце, когда она представила, что убив её, Теоделинда так же расправится и с матушкой.
– Она понесет заслуженную кару за все свои преступления, – охотно ответила ей злодейка. – Сначала ты, потом она.
Юстина поняла, что говорить с этой пропащей душой уже нет смысла и обратилась к бывшей подруге:
– Дидимия, как ты могла так продешевить?! Или ты правда считаешь, что все те тряпки и золото, за которые ты продалась, они дороже твоей души?!
– Ты сама виновата, Юстина! – мгновенно отозвалась Дидимия, стараясь сохранять равнодушный вид, но на самом деле искренне сожалея о печальной участи подруги, которой очень скоро предстояло навсегда покинуть этот мир. – Нечего тебе было всегда и во всём поддерживать эту блудницу Цезарию!
– Иуда! – охваченная негодованием, Юстина с презрением плюнула в сторону предательницы.
– Чего вы ждёте? – обратилась к окружавшим Юстину разбойникам их хозяйка, желая, чтобы они поскорее расправились с лекаршей.
Однако, вместо того, чтобы убить монахиню, все трое мужчин (остальные разбойники разбрелись по аббатству в поисках дополнительной поживы) сами, один за другим, пали на земь, внезапно сраженные какой-то неведомой силой.
Теоделинда и её сообщница застыли в изумлении, с ужасом ожидая, что и их настигнут стрелы невидимого врага. Но этого не произошло – Альберга посчитала, что эти душегубки не достойны мгновенной смерти и должны быть осуждены по закону.
Для того, чтобы скрытно проникнуть на территорию аббатства и не быть обнаруженными врагами, Альберга и Леон перебрались через монастырскую стену, оставив лошадей по другую её сторону. Там же остались валяться на земле неудобные монашеские башмаки.
Леон отправился разведать обстановку в захваченном аббатстве. Альберга сразу направилась к лечебнице и увидела, как несколько преступников схватили Юстину и связанную потащили на главный двор. Не теряя времени, Альберга взобралась на каштан, росший рядом с келийным корпусом, и с него перебралась на крышу. Стараясь ступать как можно осторожнее по глиняной черепице крыши, она приблизилась к другому её краю и возблагодарила Господа, что успела как раз вовремя.
– Дидимия, немедля развяжи верёвки, иначе тебе не жить! – приказала графиня.
Услыхав эти слова, Дидимия бросилась к Юстине, и принялась торопливо освобождать подругу от пут, а её сообщница подняла голову в поисках говорившей и увидела новенькую монахиню (как бишь её зовут?), которая стояла на крыше, держа в руках лук (и где только она раздобыла оружие?!) – ясно, что эта негодяйка, а не кто иной убила мужчин и угрожала теперь ей.
– Ко мне! На помощь! – что было духу заорала Теоделинда.
Услыхав призыв хозяйки, разбойники поспешили на главный двор, однако здесь они не досчитались многих своих товарищей, оставшихся валяться бездыханными трупами в трапезной, кладовой и возле лечебницы – Леону удалось значительно проредить банду, до поры до времени не обнаруживая себя.
– Глядите, там, на крыше! Убейте её! – скомандовала хозяйка, стараясь держаться ближе к стене, чтобы не попадать в поле зрения лучницы.
Разбойники окружили дом, соображая, как лучше взобраться на крышу так, чтобы вернее обезвредить вооруженного врага.
– Ты узнал? Опять эта чертовка! – заметил один другому.
– Ещё бы не узнать, – кивнул другой, – эта тварь мне за всё заплатит.
Верхний этаж дома нависал над нижней галереей, и взобраться на крышу по стене было весьма затруднительно, но каменные выступы наверху, служившие одновременно и украшением фасада, и защитой маленьких окошек келий от непогоды, прекрасно послужили и для разбойников – набросив верёвки, двое из них принялись ловко взбираться вверх, в то время как третий мигом оказался на дереве, чтобы запрыгнуть на крышу с другой стороны.
Внезапно на глазах у всех один из смельчаков с глухим стоном сорвался с верёвки и рухнул вниз – дротик Леона вошел ему в спину, перебив хребет, и не успели преступники опомниться, как вниз грохнулся и второй, в которого та же рука метнула увесистый камень, пробив голову. В это время Альберга осадила стрелой третьего, ранив ему руку, едва он достиг уровня крыши, но остальным было уже не до раненого, ибо вся банда как один, следуя разбойничьему обычаю нападать всем скопом, с воплями и ругательствами яростно ринулась атаковать нового врага, на ходу угрожающе размахивая мечами и кинжалами – смотря кто чем был вооружен.
Леон оказался один против дюжины оставшихся в живых людей Теоделинды. Поначалу нападавшие не преминули посмеяться над недоумком, словно нарочно искавшем здесь свою смерть. «Все, отгулял ты свой век, отжил» «Лучше бы помолился перед смертью, дурень, чем зря мечом махать» – усмехались они, но очень быстро смешки прекратились. Сжав зубы в бесполезной ярости, разбойники тщетно пытались достать противника – Леон, вооруженный мечом в одной руке, а в другой – каким-то коромыслом, которое только что раздобыл в монастырской конюшне, орудовал ими так лихо, что не давал ни одному из противников даже приблизиться к себе на расстояние удара меча. Пока Леон отбивал атаку, его враги один за другим падали, сраженные беспощадными стрелами – Альберга была точна.
Однако, помогая Леону одолеть разбойников, меткая лучница беспечно забыла об их предводительнице. Тем временем Теоделинда, выбежав из своего укрытия, набрала в подол камней и принялась метать их в Альбергу. Вскоре, к великой радости злодейки, её затея удалась: один из камней зацепил лучницу за плечо, другой попал в голову. От неожиданной и резкой боли графиня выронила из рук лук и он с грохотам поехал по покатой крыше. Пытаясь скорее поймать его, графиня сама оступилась на мокрой от дождя черепице, и после безуспешных попыток сохранить равновесие, хватая руками воздух, в одно мгновение оказалась внизу.
Не дожидаясь, пока упавшая, морщась от боли, придет в себя после удара о земь, Теоделинда подскочила к ней с кинжалом в руке. Альберга увидела над собой клинок, но тут руку, что занесла над ней оружие, перехватила другая рука – Юстина, помешав Теоделинде заколоть молодую женщину, с силой оттолкнула её от подруги. Превозмогая боль, графиня поспешила на помощь Юстине – теперь смерть угрожала ей, поскольку придя в бешенство от того, что ей помешали расправиться с врагом, хозяйка разбойников ринулась на лекаршу и, схватив её за волосы, едва не заколола ударом кинжала в живот. Совместно подругам удалось скрутить злодейку и повалить её на землю, не позволяя подняться.
– Дидимия, где ты! Помоги же мне! – воскликнула Теоделинда, не понимая, почему её сообщница до сих не пришла ей на помощь.
Но Дидимия была уже здесь, с верёвкой в руках.
– Её надо связать, она злобная как бешеная собака, – произнесла она, отдавая веревку Юстине.
– Ах ты подлая предательница, ах ты проклятая иуда! – завопила на неё сообщница, вызвав смех Юстины, ничуть не удивившейся такому поведению бывшей товарки. Для Дидимии была существенна только её личная выгода и сейчас, видя, что Теоделинда и её люди проигрывают, она мигом перебежала на сторону победителей.
– А нечего было отбирать у меня кодекс! – отвечала Дидимия, ничуть не смущаясь ни эпитетов, коими в ярости награждала её Теоделинда, ни её гневного испепеляющего взгляда.
После того, как хозяйка разбойников была связана, Альберга схватила лук, спеша на подмогу к Леону, и увидела, что тот, поразив почти всех противников, остался лицом к лицу лишь с двумя из них, но был ранен и дрался из последних сил. Помощь подоспела вовремя, Альберга сразила одного из нападавших, второго Леон прикончил сам. В этот момент послышался топот копыт, и на монастырском дворе появились всадники. Появление в аббатстве местного графа со товарищи совпало с предсмертным стоном последнего разбойника.
Графу оставалось только арестовать преступницу, что и было сделано. Несмотря на её вопли о родстве с императорами и угрозы мести, она была схвачена и заточена в карцере до церковного суда. Монашки с плачем омыли тела несчастных убитых сестёр, подготовив их к погребению, в то время как убитых разбойников побросали на телегу и увезли прочь, с тем чтобы скинуть тела в яму.
Аббатиса была найдена лежащей на полу без сознания, она не перенесла переживаний и страхов за своих подопечных, ей стало дурно. Юстине с трудом удалось привести её в чувства.
Ворота была поставлены на место, все возвращалось в обычное русло. До назначения епископом новых привратников, граф оставил на охрану обители своих людей.
Брат Лантберта, собравшись в дорогу, долго ожидал на монастырском дворе Альбергу, замешкавшуюся в лечебнице. Однако, едва появившись, она снова взялась мутить воду, продолжая тянуть с отъездом.
– Дело в том, братец, что я не могу вернуться, – упрямо повторяла она.
– Сестрица, я может чего-то не понимаю, но сдается мне, что тебе попросту нравится мучить Лантберта. А ты не думаешь, что вскорости он забудет тебя и найдёт себе другую жену? – не скрывая раздражения заметил Леон. – Думаешь, кроме тебя больше и женщин нет?
– Отвернись-ка, – вместо ответа бросила Альберга и сняла с шеи тонкую верёвицу, с нанизанным на ней обручальным кольцом. – Возьми, отдай ему, – она положила кольцо в руку Леону.
Тот переменился в лице.
– Ну и как это понимать? Знаешь, это уже предательство.
– Да, было предательство. Я больше не жена Лантберту и должна возвратить ему кольцо, отныне он свободен.
Леон молча уставился на неё, не веря и не желая верить в её подлость. Кто угодно, только не она.
– И если он вознамерится отомстить мне, то скажи ему, что я больше не стану скрываться, он волен в любое время быть здесь и отплатить мне за измену, – говорила Алберга. Она надеялась ещё увидеться с мужем.
– Кто это? – мрачно осведомился Леон, не вникая больше в пустую женскую болтовню.
По его взгляду Альберга поняла, что лучше будет ответить.
– Скажи Лантберту – он был прав насчет индюков, он поймет, – сказала она уклончиво.
Но Леон и сам догадался, услыхав про индюков – эта важная птица давно служила прозвищем казначея среди людей Лотаря.
«Все они подлые изменницы, ни одной бабе нельзя доверять» – подумал он и добавил вслух:
– Видать, правду говорят, что у женщин нет души.
Больше говорить с ней было не о чем, Леон вскочил в седло и, пришпорив коня, исчез за воротами.
Лучше бы ударил. Альберга была сражена страшной и жестокой несправедливостью его слов.
– Это неправда! – закричала она ему вслед, – у меня есть душа!
***
Монастырь спал, окутанный ночной мглой и безмолвием. Лишь в одной единственной келье теплился тусклый огонек свечи и слышался тихий разговор, перемежаемый плачем и жалобными причитаниями.
– Веришь ли, Софи, божий свет от века не видел ещё более несправедливого судилища. Епископ был так строг с матушкой, словно это она была виновна в страшных преступлениях пред Богом и людьми, а истинная грешница, виновная в тяжких богомерзких деяниях, отринув стыд, сама обвиняла правых и невиновных. Я всякое мгновение ожидала, что карающая длань Божья обрушится на злодеев, но нет, София, к нашему горю, мы все воочию наблюдали торжество нечистого. Скажи, сестра моя возлюбленная, ну когда же, когда воссияет божья справедливость? Когда наступит на земле царство божье, когда сгинут с лица земли проклятые злодеи и христопродавцы?
