Текст книги "Любовь и смута"

Автор книги: Анна Шибеко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

Ещё больший разлад в ряды бойцов привнес быстро распространившийся слух о присутствии во вражеском лагере самого понтифика. Узнав, что это действительно так, Людовик отправил посланников с королевскими дарами для Григория, на что папа ответил благодарностью и ответными богатыми подарками, но остался с сыновьями императора. Именно понтифик настойчиво и непреклонно препятствовал братьям-королям начинать сражение с армией отца, в противном случае угрожая им всевозможными карами вплоть до отлучения и анафемы. Григорий настаивал, чтобы сыновья мирными переговорами уладили семейный конфликт. В результате его миротворческих усилий в лагерь императора отправилось посольство, возглавляемое папой Григорием и Лотарем.

Торжественное появление в лагере римского понтифика вызвало настоящий ажиотаж и  брожение умов, ибо ни один человек не пользовался во Франкии таким авторитетом, как Папа Римский. Почитаемый, как глава всех католиков и наместник апостола Петра, который, как известно, был первым епископом Рима, папа олицетворял мистическую власть на земле, а единство с Римом являлось политическим основанием для власти светской.

Традиция преклонения перед папством во Франкии и признания их неоспоримого духовного авторитета  сыграла когда-то решающую роль в утверждении на франкском престоле династии Каролингов, когда по приказу папы римского был смещен и заключен в монастырь один король и возведен на трон другой. С тех пор это преклонение и почитание лишь культивировалось и неуклонно возрастало.

Своё восхождение к престолу династия начала ещё в середине седьмого века, когда один из влиятельнейших родов австразийской знати – потомки Арнульфа, герцога Австразии, победив в войне между аристократическими кланами, утвердились в наследуемой от отца к сыну должности королевских мажордомов, по сути, сделавшись правителями франкского королевства. Но последующие сто лет, находясь у самого престола и управляя государством, Арнульфинги не имели возможности официально взять то, что фактически и так принадлежало их роду – то есть власть во франкском королевстве, а вынуждены были терпеть присутствие не имевших политической воли, но не терявших от этого своей легитимности и прав Меровингов.

И лишь во второй половине восьмого века вмешательство папы Захария, искавшего могущественных и сильных союзников в борьбе против притеснявших его лангобардов, помогло Арнульфингу Пипину, отцу Карла Великого, совершить столь долгожданный государственный переворот – официально и законно занять престол, отправив в монастырь номинального короля.

Основанием для коронации Пипина в Суассоне в 761 году стало авторитетное заключение римского понтифика, приправленное ссылками на учение Августина: «Лучше, чтобы королем был тот, у кого власть, а не тот, у кого этой власти нет. Фактический носитель власти должен носить и звание».

Папское юридическое заключение на богословской основе, согласованное с франкской знатью на собрании, послужило достаточным правовым основанием для отречения и ухода в монастырь Хильдерика Третьего, провозглашения королем его мажордома и законного обоснования на престоле новой франкской династии. Папский авторитет явился, таким образом, гарантом королевского достоинства династии Пипина, и его потомки очень хорошо об этом помнили.

Людовик и папа Григорий при встрече обнялись как добрые друзья, при этом император не стал приветствовать папу так, как это предписывалось официозом, что покоробило и расстроило римского первосвященника.

После приветствий папа повел речь о примирении императора с сыновьями.

– Дражайший сын мой, – обратился понтифик к императору самым задушевным тоном, на какой только был способен, – я здесь для того, чтобы пресечь твою вражду с детьми и остановить эту противоестественную войну, в которую оказалась втянута ваша достопочтенная семья. Я здесь для того, чтобы примирить вас и не допустить кровопролития.

– Да будет вам известно, ваше святейшество, что не я начал эту войну. Пусть Лотарь  расскажет, кто из нас разжег смуту в государстве и если его рассказ не будет лживым, вы убедитесь, что причина тому лишь его собственная злая воля. Если он  распустит бойцов по домам и удалится обратно в Италию, даю слово, я не буду его преследовать, – отвечал Людовик, вызвав злобную ухмылку старшего сына.

– Мне всё известно о причинах вашего конфликта, – кивнул папа Григорий, – и сейчас я всецело на стороне твоих сыновей, Людовик, ибо эта война вызвана твоими необдуманными и торопливыми действиями по разделу империи. Сын мой, я всегда знал тебя как человека благочестивого и мудрого, и так же я знаю, что ещё не рождался человек, ни разу не оступившийся на своем жизненном пути, не свершивший в жизни ни одной ошибки. Но допустивший ошибку должен уметь вовремя её исправить, в этом и состоит мудрость. Мы все хотим видеть франкское государство сильным, единым и могущественным, а ты хочешь разделить и ослабить его. Твои сыновья вполне резонно воспротивились этому, что делает им честь как людям, ставящим общее благо, благо государства выше личных интересов.

Людовик покачал головой, дивясь такому откровенному заблуждению понтифика.

– Дражайший мой сын, – продолжал Григорий, – памятуя о том, что от твоих решений, от их взвешенности и обдуманности, зависит благополучие твоего государства и, в конечном счете, судьбы христиан всего мира, ты должен отозвать капитулярий о престолонаследии и вернуть прежний, правильный и справедливый Порядок империи. И да прибудут с тобой мир и процветание.

– Это уже не в моей власти, ваше святейшество, – невозмутимо проговорил Людовик. – Капитулярий был принят большинством голосов на общем собрании франков, а значит законно вступил в силу.

– Назначь повторное собрание и тогда увидишь, на чьей стороне будет перевес, – заметил Лотарь.

– Не вижу смысла в повторном собрании, – отрезал Людовик.

– В таком случае, может имеет смысл тебе посоветоваться по этому поводу с твоей дражайшей супругой? Ведь недаром в народе говорят, что вместо императора Людовика государством заправляет императрица Юдифь.

– Ты забываешься, Лотарь!

– Я думаю, что лучше мне будет удалиться и позволить вам переговорить с глазу на глаз, – проговорил понтифик. – Людовик, твой сын говорит лишь то, о чем судачат сейчас большинство твоих подданных, не мешало бы тебе это знать и принять к сведению, когда ты будешь принимать окончательное решение, – с этими словами Григорий поспешил оставить отца и сына наедине.

– Лотарь, мне не о чем говорить с тобой, – сухо бросил сыну Людовик, как только его святейшество удалился из палатки.

– Скажи, на что ты надеешься? – обратился сын к отцу, игнорируя его слова. – Что в большей мере руководит тобой: глупость или старческое упрямство?

– Замолчи и не позорь себя таким неуважением к отцу!

– Да, я тебя не уважаю, я хотел бы, чтобы мой отец был достоин моего уважения, но не нахожу ни одного повода для этого.

– Это от того, Лотарь, что ты погряз в невежестве и пороке, и тебе стали чужды все понятия о благочестии.  Поэтому я отлучил тебя от власти и выслал в Италию – такой человек как ты не может быть и не будет императором Франкии. Не обманывай себя и своих подданных – ты не способен управлять империей, ибо пребывая в непрестанном пьянстве, похоти и всепоглощающих заботах о личной выгоде, ты погубишь не только себя и свою душу, но и всё государство.

– Не тебе судить меня, ведь это ты, а не я променял империю на женщину! Интересы целого государства ты посмел поставить в зависимость от желаний и капризов своей жены! Ты предатель своего народа! Вот почему многие достойнейшие франки отвернулись от тебя. А скоро тебя оставят и последние твои приверженцы.

– Лотарь, избавь меня от твоих ханжеских речей. Ты не на собрании, мы говорим с тобой с глазу на глаз и я, может, единственный человек, который видит твое лицемерие насквозь. Хочешь ты того или нет, но у тебя есть брат Карл, с которым тебе теперь придется считаться.

Лотарь был взбешён упрямым нежеланием отца понимать очевидные вещи.

– Глупец! Ты никак не можешь или не хочешь понять, что мы с тобой ничего не решаем! Будь мы хоть трижды королями и трижды императорами, мы должны считаться с мнением франков! А франки хотят единое и сильное государство!

– Лотарь, какой ты король, если готов слепо подчиняться любым желаниям твоих подданных и позволять им помыкать тобой? Это ты должен управлять ими и диктовать им свою волю, а не они тебе. Иначе очень скоро наступит момент, когда ты не сможешь угодить сразу всем своим подданным и они просто вышвырнут тебя с трона.

– Я не нуждаюсь в твоих наставлениях! – грубо перебил отца Лотарь. – Я только пытаюсь объяснить тебе, что если ты не хочешь смерти своего младшего сына, то должен отменить последний указ и вернуть прежний Порядок империи. Так будет лучше для всех!

– Это пустой и бесполезный разговор. Мы сегодня с тобой встретились не во дворце, а на поле боя, а здесь не место для слов, здесь должны говорить мечи.

– Да будет так! Только помни, что свою судьбу и судьбу Карла ты выбрал сам!

 Разговор был окончен, переговоры не привели ни к чему, кроме очередной глупой перебранки, и повторный разговор понтифика с Людовиком тоже не возымел никаких результатов. Было очевидно, что договориться с отцом не представлялось никакой возможности и, возвращаясь в лагерь, Лотарь был вне себя от бешенства.

– Государь, я тут кое с кем пообщался, – сказал сопровождавший короля Лантберт, –  в лагере императора очень сильны дезертирские настроения, люди ждут малейшего повода, чтобы перейти на твою сторону. Думаю, стоит только поощрить их достойными денежными посулами и они побегут к тебе наперегонки.

Поразмыслив немного над этими словами, Лотарь мрачно усмехнулся.

– Это было бы идеальным решением, учитывая требования понтифика договориться без кровопролития. Мы обсудим это с братом, а для тебя у меня есть другое дело.

– Слушаю, государь, – кивнул граф.

– Отправляйся-ка, друже, в Ахен и пригласи сюда к нам императрицу. Думаю, в её присутствии отец станет не в пример сговорчивее. Кстати, я нигде не вижу барселонца, видно прячется под юбкой у своей полюбовницы, пригласи и его, только будь повежливее – он мне нужен живым! – сказал Лотарь, обуреваемый ненавистью к этим двум людям.

Вернувшись в лагерь, Лантберт увидел Леона, который о чем-то зубоскалил с земляками неподалёку от графской палатки. Заметив Лантберта, Леон поспешил к нему, чтобы доложить об исполнении задания. Вместе они зашли в палатку.

– Проследил принца? – равнодушно бросил Лантберт, не сомневаясь, что его побратим справился с заданием как нельзя лучше.

– Ага.

– Куда она его отправила, судя по тому, как долго ты отсутствовал, не иначе как в Рим?

– Намного ближе, ты никогда не догадаешься, – усмехнулся Леон.

– Ты будешь загадки загадывать или дело говорить? – удивился Лантберт.

– Он в Бурже.

– Не может того быть.

– Я сам проводил его туда, причём вместе с твоей женой.

– Что? Не понял, при чем тут Альберга?

– Королева поручила ей спрятать принца. Что ты так смотришь? Это правда. Королева отправила принца в Бурж в сопровождении твоей жены и учителя принца. Между прочим, если бы не я, они все были бы уже мертвы, – добавил Леон.

– Я убью её, – мрачно произнес Лантберт.

– Ага, я ей так и сказал – что ты её убьёшь, – поддакнул Леон.

– Что?! А она что?

– Она сказала, что выполняет приказ Лотаря и твой, следит за принцем.

– Чёртов кретин! – разозлился граф.

– Кто? Я?!

– Нет я, срази тебя Господь!

– Что не так?! – удивленно развел руками Леон.

– Всё! Она провела тебя как последнего олуха!

– Не понимаю...

– Не понимаешь? Езжай в Бурж и посмотри, найдешь ли ты там принца!

– Ты хочешь сказать, что твоя собственная жена действует против тебя и помогает твоим врагам? А почему тогда кретин я, а не ты?

– Леон, сгинь с глаз! И не показывайся мне в ближайшие... вообще никогда не показывайся!

– Но это ещё не всё.

– Ну?

– По дороге на нас напали разбойники... Нет, все обошлось, я раскидал этих баранов, это было не сложно, но, к сожалению, мне помог в этом граф Авиньонский.

Лантберт разочарованно покачал головой.

– Мало того, что я упустил принца, так ещё и остался в долгу перед этим кичливым тупарем... Пожалуй, с такой женой и с таким братом мне даже врагов не надо.

Леон замолчал, не считая нужным оправдываться.

– Впрочем, она не могла увезти его далеко от Буржа, вероятно, он где-то в окрестностях... – задумчиво произнес Лантберт.

– Мне что, опять ехать в Бурж? – спросил его брат.

– После. Собирай всех наших, через час мы отправляемся в Ахен.

***

Дружина графа Лантберта неуклонно и быстро приближалась к Ахену. Преодолев большие равнины восточной Нейстрии, обогнув предгорья Арденн и успешно, без потерь переправившись через Маас, воины Лотаря вплотную приблизились к одному из крупнейших лесных массивов Австразии – Коленвальду, в недрах которого располагался укрепленный ахенский дворец.

Последний перед штурмом лагерь был разбит на равнине, простиравшейся вдаль на сколько хватало глаз. До самого горизонта лежали черные взрыхленные пашни, которые перемежались с бледно-зелеными, только-только покрывшимися свежей весенней травой лугами. С другой стороны, на расстоянии двойного выстрела из лука, стеной возвышались столетние сосны и буки Коленвальда.

Граф, не медля, снарядил в ближайшую деревню отряд за провизией и фуражом. Другой отряд, во главе с Леоном, был отправлен в разведку.

Отряд, отправленный в деревню, вернулся не ранее, чем через несколько часов, причем вид у отправленных за провизией оказался весьма потрепанный.

– Куда вас к чертям носило?! Вы где пропадали?! – набросились на них бароны, окружив телегу, подозревая причину задержки приятелей в нерадении и веселом провождении времени в поселении. Однако, увидев, что телега полна самой разнообразной снеди – в ней красовались и хлеба, и винные бочонки, глиняные сосуды с молоком, сырные головы,  луковицы, чеснок и свежие зеленые овощи, птица и бараньи туши – бойцы сменили гнев на милость и, повеселев, со вниманием выслушали, а после принялись с большим сочувствием обсуждать злоключения друзей. Повара, с интересом прислушиваясь к рассказу вновь прибывших, разбирали припасы, чтобы приготовить на всех сытный и вкусный ужин.

Местные крестьяне оказались весьма несговорчивыми и зловредными олухами, не желавшими снабжать своими припасами лагерь дружины Лотаря. Они встретили баронов, вооружившись вилами и топорами, и пришлось силой убеждать их, что надо быть добрее и щедрее к ближним, а некоторых, особенно наглых, пришлось вздернуть в назидание остальным. После казни самых упертых остальное мужичье быстренько ретировалось и бойцы набрали снеди столько, сколько смогли увезти.

– А девчонки там – огонь и все как на подбор красавицы! – плотоядно растянув губы в широкой усмешке и выразительно щелкнув языком, поведал Варин – маленького роста, худощавый, черноволосый, средних лет барон с хищным выражением лица и наглым пронизывающим взглядом черных глаз.

– Надо вернуться туда за девками! – с энтузиазмом заговорили кругом.

– Идем отпросимся у сеньора!

– Может тишком?

– Тебе охота болтаться на осине?

–  А мы ему самую красивую отдадим, он сразу подобреет, – воодушевлённо проговорил   совсем юный барон по имени Гервард, присягнувший Лантберту всего несколько месяцев назад.

Эти слова рассмешили его старших приятелей.

– Гервард, друже, плохо же ты знаешь нашего графа, – со смехом проговорил один из них, снисходительно похлопав юнца по плечу. – Он добрый до первого твоего огреха, а за нарушение дисциплины сразу повесит без суда на первом же суку, даже разбираться не станет.

– Ну кто пойдет, иди ты, Варин, и вон, Герварда прихвати, – не теряя времени, рассудили бароны, и Варин с Гервардом поспешили в графскую палатку.

Лантберт увлеченно обсуждал с своими приближенными друзьями предстоящий марш и штурм, склонившись над планом укрепления. Обстановка в палатке была весьма скромной, здесь были лишь разборный походный стол и небольшая скамья.

– Сеньор граф, дозвольте слово, – обратился Варин к Лантберту, появившись в палатке.

– Чего вам? – кивнул им сеньор.

–  Дозвольте нашему отряду совершить повторный рейд в деревню.

– Зачем?

– За крестьянками.

– Нет, – бросил в ответ граф и отвернулся, считая разговор оконченным.

Приближенные графа окинули Варина и Герварда весьма обидными для этих двух насмешливыми взглядами и вернулись к обсуждению плана. Посланники, словно не поняв смысл брошенного им слова, продолжали стоять как вкопанные, с возмущением уставясь в спину сеньора.

– Просим прощения, мы не расслышали ваш ответ, сеньор граф, –  наконец громко и четко, с вызовом проговорил Варин.

Лантберт обернулся и встретил взгляд наглеца, словно пытавшегося пробуравить сеньора глазами.

– Я сказал нет, – не выказывая гнева, сдержанно повторил граф, – тот, кто самовольно покинет лагерь, будет считаться дезертиром.

Бароны вышли из палатки, чтобы объявить волю графа остальным, и очень скоро в лагере поднялся возмущенный гул. Разгневанные самодурством своего сеньора бароны окружили графскую палатку и принялись громко вызывать Лантберта на разговор.

Лантберт вместе с друзьями вышел из палатки, невозмутимо глядя на волнующуюся дружину, большая часть которой собралась здесь.

– Сеньор граф, вы к нам несправедливы! – возмущались бароны. – Мы преданно вам служим, а вы лишаете нас заслуженных развлечений! Это не по справедливости! Так не годится! Мы требуем разрешить нам пойти в деревню! Мы хотим женщин! Вы что, не человек?! – эти и подобные им  громкие возгласы неслись со всех сторон. Глаза окруживших палатку людей сверкали гневом. Рассерженные бароны были недалеки до откровенных угроз и рукоприкладства.

– Каких таких заслуженных развлечений, други? – заговорил с ними Лантберт, – мы с вами пока ничего не заслужили! Сейчас не время для утех, противник тоже не дремлет и ничто не мешает ему неожиданно напасть, пока вы будете развлекаться. Когда мы возьмем Ахен, тогда все окрестные деревни будут ваши. Будут вам и деньги, и женщины, клянусь, в обиде не останется ни один из вас! А пока надлежит всем отдыхать как следует. Всем надо выспаться, завтра никому скучать не придется. Выступаем с зарёй!

Бароны примолкли, угрюмо внимая сеньору, понимая, что он прав. Варин, предвкушавший расправу с графом, которого терпеть не мог, давно подумывая переметнуться на службу к другому сеньору, с сожалением видел, что остальные воины соглашаются с доводами Лантберта и, хотя они и остались весьма недовольны, но послушно отступили.

– Совсем озверел, – вполголоса ворчали они при этом, возвращаясь по своим палаткам.

– Тоскует по молодой, вот и злой как черт.

–  Да брось, Варин, он правильно рассудил! Дело сделаем, потом погуляем вволю.

–  Клянусь, после Ахена, вернусь я в эту деревню, и тогда берегись здешние девчонки, – мрачно пригрозил Гервард, вызвав смешки окружающих.

Тем временем, лагерь наполнился приятным ароматом жареного мяса, примирив бойцов с утраченными надеждами на женскую ласку.

 Поздно ночью вернулся разведотряд. Леон без промедления прошел в палатку к графу. Лантберт спал,  сидя за столом, уронив голову на план штурма, освещенный догорающим огоньком светильника. Леон уселся рядом, Лантберт поднял голову и взглянул на друга мутными со сна глазами.

– На всех подступах заставы, – доложил Леон, – по дюжине человек в каждой. Первая из них приблизительно на расстоянии пятнадцати галльских миль отсюда.

– Отправим авангард, – кивнул граф, окончательно проснувшись.

– Я пойду с ними, – сказал Леон.

– Хорошо, – неохотно согласился Лантберт, – отдохни пока, время ещё есть.

Леон растянулся на своем плаще, сброшенном тут же, возле стола на землю, и мгновенно заснул глубоким сном. Лантберт больше не сомкнул глаз до самого утра, погруженный в раздумья о завтрашнем походе.

Через несколько часов, когда солнце ещё не появилось на горизонте, но его лучи уже спешили прогнать с земли ночной мрак, авангард дружины выступил из лагеря. Бойцы отправились налегке, вооруженные лишь луком с небольшим запасом стрел, кинжалами и дротиками.

Проехав большую часть пути верхом, всадники спешились и разделились, оставив двух человек сторожить лошадей. Леон с четырьмя бойцами отправился прямиком на центральный блокпост противника. Пробежав несколько миль, они приблизились на просматриваемое и прослушиваемое расстояние к заставе и теперь продвигались вперёд осторожно и беззвучно, уподобляясь тем шустрым и бесшумным ящерицам, что мелькали под ногами в траве.

Леон точно знал где расположен блокпост и часовые. Приблизившись, отряд распределился по заранее обговоренному плану. Конрад должен был взять на себя связного гонца, Варнар – остаться в засаде и стрелять по неприятелю из лука, Леон, Адельгар и Гунтбальд бросались в открытый бой, предварительно убрав часовых.

 Как только бойцы окружили заставу, Варнар и Адельгар одновременно атаковали  часовых из луков. Оба были точны, и бароны, с высоты деревьев наблюдавшие за окрестностями, но проморгавшие подкравшийся к посту авангард Лантберта, тяжело рухнули с веток вниз как подстреленные вальдшнепы.

В два счета преодолев заграждения, сооруженные из перевернутых повозок, Леон и Гунтбальд набросились на блокпост. Перерезав горло первым попавшимся, ничего не подозревающим бойцам, и вооружившись их мечами, они приняли бой налетевших на них остальных воинов заставы. Адельгар, подстрелив часового, поспешил на помощь к друзьям. Он набросился на одного из противников Гунтбальда и, повалив не ожидавшего нападения сзади врага, заколол его ударом кинжала в сердце.

Одного из своих противников Леон уложил сразу, но бой со вторым – светловолосым крепким малым с цепким и презрительным взглядом серых глаз, не уступавшим своему врагу ни силой, ни ловкостью – не предвещал Леону скорой и легкой победы.

Конрад выследил связного, который, едва лишь поднялась тревога, мгновенно вскочил в седло, но был сброшен оттуда мощным ударом кулака бургундца.  Перепуганная до полусмерти лошадь в панике встала на дыбы и пустилась в галоп не разбирая дороги. Связной выхватил топор и набросился на Конрада. Бургундец, вооруженный лишь кинжалом, успел увернуться и, оказавшись за спиной врага, запустил ему в спину оружие, но неправильно рассчитанный удар лишь со скрежетом скользнул по металлическим пластинам кольчуги, не пробив её. Зато удар связного был точен и его топор раскроил бедняге Конраду череп. Барон Лантберта рухнул на землю, а связной пустился бежать – он должен был доложить о нападении на заставу.

Адельгар, находившийся неподалеку, не мог прийти товарищу на помощь, поскольку сам с трудом отбивался от превосходящих сил противника. Наконец, стрела Варнара сразила одного из одолевавших его рыцарей, а второго Адельгар сразил сам, удачно метнув кинжал в лицо врагу. Не теряя времени, отбросив меч, победитель бросился вдогонку за связным гонцом, который уже исчез среди деревьев.

Варнару приходилось тяжело. Бои проходили с такой быстротой, что нелегко было выцелить врагов, не задев кого-то из своих. Однако он справился со своей задачей. В живых остался лишь противник Леона, но этот бой был слишком стремительным и подбить одного из его участников из лука, не навредив второму, не представлялось возможным.

Враги сражались упорно и неистово. Время от времени они отпускали в адрес друг друга угрозы, которыми каждый из них надеялся вывести другого из равновесия и заставить совершить ошибку.

– Трус и негодяй, очень скоро я снесу тебе башку!

– Когда я убью тебя – изрублю на части и скормлю собакам!

Но эти и подобные выпады также не имели никакого результата. Поединок был из разряда, что называется, нашла коса на камень.

Варнар попытался зайти вражескому барону с тыла и ударить его мечом в спину, но противник Леона, отбив очередной удар врага, успел обернуться и довольно ощутимо ранить нерасторопного Варнара в правое плечо, срезав плоть на предплечье так, что обнажились кости. Барон выронил меч и присел на землю, зажимая рану второй рукой. Гунтбальд  присоединился к поединку и вместе с Леоном они начали теснить воина, который, сжав зубы, с невероятным проворством отбивал удары обоих соперников.

– Сдавайся! – крикнул ему Леон, яростно орудуя мечом.

Но воин в ответ лишь сверкнул глазами и продолжал отбиваться. Однако усталость начинала сказываться и было понятно, что победа атаковавших его врагов близка. Наконец, воин оступился о подвернувшуюся под ноги корягу и брякнулся на землю. Меч Гунтбольда настиг его, пронзив внутренности насквозь, изо рта раненого хлынули алые струйки крови и он скончался.

Леон бросил на землю меч, переводя дух. Давно он не сталкивался с таким сильным противником.

– Вот ведь сатана, – ругнулся он, с примесью удивления и восхищения взглянув на убитого и в глубине души сожалея, что никогда не увидит этого человека среди своих товарищей.

Тем временем Гунтбальд перевязывал рану Варнару, использовав для этого кусок ткани, оторванный от льняной рубахи.

Справившись с раной Варнара, воины Лантберта подошли к уже остывшему телу своего товарища. Они почтили его уход в мир иной молчанием.

Леон вытащил из-под ворота сюркота убитого нечто,  вызывающе белевшее нежностью шелка на залитой кровью верхней одежде мертвеца. В руках барона оказался шелковый шарф с искусно вышитым на нем серебряными нитями крестом.

– Это подарок жены, он показывал нам его, когда мы сидели под Реймсом, – заметил Варнар.

– Видать гулящая, раз её оберег не подействовал, – проговорил Леон и, сложив, вернул вещь убитого на её прежнее место около уже остановившегося сердца.

– Похоронить бы его... – сказал Гунтбальд, не скрывая слёз скорби. Конрад был его другом.

– Само собой, – кивнул Леон, – останьтесь здесь и похороните. Конрад был доблестным воином, упокой Господь его душу. – Леон перекрестился, остальные последовали его примеру.

За деревьями послышался шум и на заставе появился Адельгар. Он тащил за собой еле передвигавшегося связного, с трудом волочившего перебитую дротиком ногу.

– Почему ты не убил его? – недовольно спросил командир.

– А ты послушай, как складно он поёт, тебе понравится, – довольно проговорил Адельгар, тяжело дыша, и сбросил с себя пленника на землю.

– Что такого он может нам сообщить, чтобы мы сохранили его никчемную жизнь?

Гундбальд, с ненавистью глядя на связного, обнажил кинжал, желая, во что бы то ни стало, отомстить за смерть друга.

Сплюнув, связной окинул мрачным взглядом окруживших его врагов и проговорил:

– Я знаю подземный ход, что ведет в Ахен.

– Годится, –  кивнул Леон. – Придется тащить его к графу, – добавил он, обращаясь к Адельгару и делая вид, что не замечает устремленного на него, полного негодования и смертельной обиды, взгляда Гунтбальда.

***

От Альберги не было вестей, и королева все больше отчаивалась увидеть сына живым. По ночам её мучила бессонница, а днем невыносимо болела голова. Нечего было и думать, чтоб заняться каким-нибудь делом – шитье выпадало из рук, а буквы в латинских кодексах приобретали очертания странных, непонятных и даже зловещих символов. Она целыми днями ходила по комнатам, погруженная в горькие думы о том, где сейчас её сын и что с ним, жив ли он и есть ли ещё надежда на его спасение. Иногда она выходила из своих покоев и бродила по дворцовым коридорам, некогда оживленным, а теперь пустынным и тихим – большинство придворных отправились на войну вместе с её мужем. Останавливаясь в открытой галерее, она окидывала ничего не видящим взглядом большой двор, где теперь разместился военный лагерь – единственное многолюдное и оживленное место во дворце.

Людовик знал со слов своей жены, которой всегда безгранично верил, что его сын находится у родственников Юдифи, и сейчас она завидовала мужу почти черной завистью, его счастливому заблуждению о судьбе Карла. Император отправился на войну, оставив в Ахене многочисленный гарнизон под командованием графа Бернарда и своего шурина графа Рудольфа, а также расставив заставы на подступах к дворцу, а она осталась – ждать и каждое бесконечное мгновение умирать от страха за жизнь сына и мужа.

Единственный человек, которому она поведала всю правду, был граф Бернард. Услышав, что она доверила жизнь принца Альберге, граф посмотрел на королеву как на безумную, и этот взгляд добил последние остатки её душевных сил.

– Юдифь, вы отдали Карла в руки графини Дижонской, чтобы она спрятала его под кровлей наших врагов?

Эти безжалостные слова вновь и вновь звучали в голове и больно ранили сердце. Королева не могла понять, какое наваждение заставило её поступить так безрассудно. «Нет, нет, – пыталась уговорить она сама себя, вспоминая тот день, когда графиня убедила королеву поверить ей. – Альберга преданна мне, она спрячет Карла в надежном убежище и враги не доберутся до него!» – но подобные проблески веры с каждым новым восходом солнца всё реже и реже озаряли её душу.

В эти дни рядом с королевой оставались только Бегга и Ингитруда, остальные придворные дамы разъехались по домам – их родственники поспешили забрать своих жен, сестер и дочерей из опасного теперь Ахена. Бегга была настолько преданна Юдифи, что скорее предпочла бы быть растерзанной на части, чем оставила бы королеву, она с радостью отправилась бы за государыней даже на эшафот, а что касается Ингитруды, то ей просто некуда было уезжать.

Ингитруда чудом уцелела после нападения  норманнов на её родной Руан. Матери у неё не было с рождения – графиня Руанская умерла в родах. Отец и братья нашли свою смерть, защищая крепостную стену. Когда горожане, а вместе с ними и графская дочь уже не чаяли спастись, подоспело войско императора Людовика, разгромившее врагов. Много слышавшая о доброте императора, Ингитруда набралась смелости и обратилась к нему за помощью, с горестью поведав о потери всех родных. Людовик отнесся к несчастьям сиротки с сочувствием. Назначив для руанцев нового графа, он забрал Ингитруду в Ахен и представил королеве. Юдифь нашла юную девушку весьма милой и с радостью оставила при себе, пообещав, к тому же, что со временем выдаст её замуж за достойного человека. С тех пор дворец стал для Ингитруды родным домом, здесь она взрослела и расцветала в ожидании счастья и обретения собственной семьи.

Дамы сопровождали королеву в её молчаливых прогулках или занимали её чтением.

– И вот сделалось великое землетрясение... – читала вслух Бегга. Королева сидела в кресле, пребывая в мрачной задумчивости, которая не покидала её со дня отъезда её мужа, Ингитруда прилежно вышивала, внимая чтению камеристки.