Текст книги "Любовь и смута"
Автор книги: Анна Шибеко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)
– Как давно почила с миром столь милая твоему сердцу супруга? – вежливо осведомился отец Номиноэ, ясно понимая теперь в чем кроется настоящая причина душевных мук его гостя и насколько эти страдания глубоки.
– Она жива, – отвечал граф, посмотрев на собеседника так, словно только что пробудился от грезы.
Этот ответ, надо признать, смутил священника, поставив его в тупик. Бургундец отвернулся, не спеша объяснять свои слова.
– Что же заставило тебя отказаться от неё? – вновь заговорил священник после непродолжительного молчания.
– Бог дал, Бог взял, – небрежно бросил Лантберт, мельком взглянув на распятие.
Этот ответ очень не понравился святому отцу.
– Коли она жива, ты должен вернуть её, – строго возвысив голос, сказал он, как будто отчитывал собственного непутевого сына. – Твои муки не из-за проклятья давно умершей женщины, они от того, что ты пренебрегаешь той, с кем сочетал тебя Господь.
– Это так же невозможно, как вернуть к жизни проклявшую меня чертовку и заставить эту злыдню отречься от проклятья, – так же возвышая голос, упрямо отмахнулся граф.
– Лантберт, я не знаю, из-за чего ты повздорил с женой, но одно я знаю точно – ты должен простить её и вернуть. В противном случае не будет тебе покоя. Не отвергай даров Создателя, сын мой, ибо кто имеет, тому дано будет, а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет. Не забывай об этом.
– Это невозможно, – повторил Лантберт, со злостью взглянув на священника. – Предательнице нет прощения.
Кружка в его руке в одно мгновение растрескалась и раскрошилась, черепки со стуком посыпались на пол.
– Благодарю за совет, отче, – произнес дижонец, решительно направившись к двери. – Я буду поститься до тех пор, пока вновь не обрету душевное спокойствие. – С этими словами граф покинул домик священника.
Итак, дружины оставили Ван и, держась юго-восточного направления, двинулись в сторону Шалона. В первые дни похода отрядам пришлось тяжело – надо было преодолеть разлившуюся после обильных проливных дождей реку и продвигаться вперед в непролазной осенней грязи, но по мере продвижения на юг бойцы повеселели: путь через плодородные аквитанские земли, путь в родную Бургундию, пролегал легкой и гладкой дорогой, а здешние вилланы, не в пример нейстрийцам, оказались вполне сговорчивы – местное население без какого-либо сопротивления снабжало отряды всем необходимым. Кроме того, Лантберт значительно пополнил воинский контингент, набрав себе новых бойцов из местных жителей – кого-то заманивая в свою армию щедрыми посулами и заманчивыми обещаниями, а кого и попросту забирая силком. В рядах баронов царило воодушевление, каждому пришлись по сердцу слова их сеньора, произнесенные им перед войском в Ване: « Отважные бургундцы! Император Лотарь вновь призывает вас! Он знает, что мы – его надежный оплот в борьбе с врагами великой франкской империи!» – эти слова с гордостью повторялись на все лады на протяжении всего пути до Шалона.
В самые кратчайшие сроки армия достигла любимой резиденции императора. Королевское поместье было переполнено людьми как никогда – сюда ежедневно и ежечасно на протяжении вот уже нескольких недель прибывали сторонники Лотаря из Аквитании, Бургундии, Септимании, Прованса, Италии, чтобы одной мощной сплоченной силой двинуться на Ахен. Не только на самой вилле и на её дворе, но и за пределами поместья, где выстроилось целое походное поселение, приходилось пробивать себе дорогу локтями, чтобы пройти внутрь дворца.
Тотчас по прибытии Лантберту сообщили, что император ожидает его.
Король собрал своих приближенных на совещание, чтобы обсудить начало похода (армия выдвигалась в ближайшие дни), согласовать в общих чертах планы предстоящих военных действий, а самое главное – проверить боевой настрой своих друзей и подбодрить тех, в ком из них он окажется недостаточно силен.
– Что ж, други мои, пришло время решительных действий, время реванша и окончательной победы – пришло наше время, – говорил Лотарь, обращаясь ко всем вместе и к каждому в отдельности, с удовлетворением отмечая про себя, какой преданностью и волей к победе горят в ответ их глаза, – более никаких переговоров, ни бессмысленных промедлений – только выжженная земля. Кто не с нами – наш враг, а значит враг единой и непобедимой франкской империи, и подлежит уничтожению. Но уверен, и моя уверенность с каждым днем становится все сильнее, что большинство франков вновь поддержат нас…
– Государь, вся Бургундия, от сеньоров до последнего виллана встанет под твои стяги. Клянусь всеми святыми, мы снова возведем тебя на престол и присягнем тебе как единственному и настоящему императору великой, единой и неделимой франкской империи! – горячо выпалил Лантберт, только что появившийся в комнате где проходило собрание и слышавший последние слова короля.
– Именем Господа, да будет так, Лантберт! – Лотарь искренне рад был видеть своего ближайшего друга, он давно уже пожалел, что отдалил его, отправив в бретонское изгнание. – Отныне ты не только граф Дижонский, но и герцог Бургундии!
В этот день Лотарь был щедр на новые звания и подарки как никогда, а его ближние прибывали в упоительном предвкушении победоносного похода. Каждый был уверен в успехе, мысленно они уже победили, ещё прежде, чем конные отряды баронов, и следовавшие за ними на некотором отдалении вилланы, и тяжеловозы, запряженные в походные телеги обоза, набитые до отказу оружием и всевозможными припасами, слуги и оруженосцы, – всё это разноликое множество, составлявшее многочисленную армию императора Лотаря, снялось с места и устремилось на север, в сторону Ахена.
Первый же город, оказавший сопротивление Лотарю – это был, всегда выступавший на стороне императора Людовика, Лангр – подвергся осаде, и, продержавшись несколько дней, был взят. Граф и вся его семья были казнены как преступники, горожане перерезаны все до последнего младенца, а сам город сожжен до тла. То же самое ожидало остальные мятежные города. Однако по мере продвижения армии, всё меньше городов решалось на открытое сопротивление. Молва о массовых казнях и реках крови распространялась намного быстрее, чем продвигались отряды, творившие эти беззакония. Многие поспешили перейти на сторону Лотаря, признав его законным и единственным императором франков, принеся ему клятву в вечной вассальной преданности и снабдив его армию новыми вооруженными воинами. Старший сын императора Людовика был полностью готов к победе в решающей битве за трон.
Тем временем, прослышав о бесчинствах, творимых его сыном в южных областях Австразии, Людовик Благочестивый спешно собирал войско, чтобы противостоять сыну и остановить эти преступления. Совместно с Людовиком-младшим императору удалось собрать значительный контингент, соединив силы всех северных и западных королевств, и вскоре отец и брат Лотаря, во главе своих отрядов, не сильно уступавшим противнику по многочисленности, выдвинулись ему навстречу.
Но даже сама мысль о битве с собственным сыном была по-прежнему невыносима для императора. Людовик непрестанно возносил молитвы к Творцу о не допущении подобных обстоятельств, надеясь, что Господь образумит Лотаря, и вскоре его усилия были вознаграждены – вести, встретившие ахенцев на подходе к Льежу заставили Людовика Благочестивого возликовать и возблагодарить Всевышнего, за то, что тот услышал молитвы своего смиренного раба. Гонец-лазутчик сообщил, что в войске Лотаря эпидемия, что в стане люди мрут как мухи, что армия противника деморализована и не способна больше не только сражаться, но и продвигаться вперед.
Всё обстояло именно так, донесения лазутчика были верны.
Свирепая зараза быстро распространялась среди людей, ослабленных голодом, долгое время вынужденных пребывать в тесноте и грязи. Первые её жертвы были замечены среди вилланов.
– Государь, у нас беда… – доложился однажды вечером лекарь, – среди крестьян распространяется редкостная зараза, она так немилосердно косит ряды бойцов, что вот-вот счет пойдет на сотни…
– Что это?
– Трудно сказать точно, этот смертельный недуг почти не оставляет внешних проявлений – ни язв, ни гнойной сыпи, но человека нет уже через сутки или двое, редко кто дотягивает дольше. Если судить по обильному кровью и мокротами кашлю, то это больше похоже на скоропальную чахотку, но это точно не она, государь, слишком уж быстро развивается… по моему разумению, очень может быть, хотя, не буду утверждать точно…
– Что за недуг, говори как есть, что ты тянешь? Это чахотка или нет?
– И да, и нет… Некоторые лекари действительно ошибочно называют это заболевание гнойной чахоткой… – уклончиво молвил лекарь.
– А как называешь эту чертову заразу ты, Одо? – раздраженно проговорил король, угрожающе сверкнув глазами.
Решив больше не испытывать терпение короля, Одо все-таки набрался смелости выговорить страшное слово:
– Это чума, государь. Один из её многочисленных видов...
– Не может того быть… – король и впрямь не мог поверить, что судьба решила сыграть с ним такую жестокую шутку – вот теперь, когда он так близок к своей цели. Лотарь упрямо не желал признавать своего очевидного поражения, ему хватило нескольких мгновений, чтобы придти в себя – самообладание вернулось, мысль тут же лихорадочно заработала, выискивая пути к спасению.
– Значит сделаем так – сейчас же уходим, всех крестьян к дьяволу оставляем здесь, надо проследить, чтоб ни одна зачумленная тварь не оказалась среди моих молодцов…
Однако какие бы меры ни предпринимал король, все они оказались бессильны – ещё никто и никогда не мог победить это бедствие, обрушившееся теперь на армию Лотаря. После того, как армия избавилась от вилланов, эпидемия вспыхнула с новой силой уже среди рыцарей.
Войско разбило лагерь, ставший для многих воинов последним привалом, где они нашли свой вечный покой.
Для того, чтобы отгородиться от зараженных и хоть как-то приостановить распространение чумы, были разведены костры – множество костров пересекали пылающей вереницей весь лагерь. Огонь в них жарко горел днем и ночью. Лекарь и его сподручные зорко следили, чтобы при первых же признаках болезни люди удалялись в лагерь для зачумленных. Но эта их работа была в общем-то тщетной, поскольку признаком этого недуга был кровяной кашель, но его появление говорило о том, что человек болен уже не менее суток. Пытаясь уберечься от смрадного заразного воздуха, люди до самых глаз обматывали лица тряпьем, но и эта мера не спасала. Многие в панике бежали из лагеря куда глаза глядят, но лишь для того, чтобы так же как все встретить мучительную смерть.
– Мы проиграли, – вынужден был признать король, в последний раз собрав своих приближенных – всех, кого ещё не унесла в могилу эпидемия. Ему нелегко дались эти слова, но он понимал, что не может ничего изменить. – Мы были как никогда сильны и могли разбить любого противника, но сам Господь поразил нас и предает в руки наших врагов. Ни один человек не может противиться воле Всевышнего, должны смириться и мы. Теперь вам надлежит забрать оставшихся ещё здоровых и покинуть это злосчастное место. Война окончена.
Ближние хмуро выслушали речь короля. До этого собрания у них была ещё надежда, они всё ждали от Лотаря какого-то хитроумного решения, какого-то чуда, но теперь участь их была решена окончательно. Имело ли смысл спасаться от чумы и уходить отсюда, если перед каждым из них отчетливо замаячила плаха? По сути им некуда было идти, они рискнули всем и всё потеряли. Однако, и предъявить королю было нечего – ясно, что сегодня удача, сама судьба, все силы небесные решили сыграть на стороне императора Людовика. Храня угрюмое молчание, один за другим приближенные Лотаря оставили палатку короля. Все, кроме Лантберта – он считал себя ближайшим другом императора не только по должности, и покинуть своего сюзерена и друга сейчас было бы подлейшим из предательств. Хотя граф хранил молчание – слова теперь не имели смысла, но своим поступком он ясно давал понять, что готов даже один сражаться против всей неприятельской армии и умереть за своего короля. Лотарь понял это. Впрочем, он всегда это знал, и сейчас лишь убедился, что не ошибся, когда много лет назад приблизил к себе этого умного и преданного юношу.
– Лантберт, друже, благодарю за преданную доблестную службу, я никогда, ни на одно мгновение не сомневался в тебе, но сейчас могу повторить лишь то же, что сказал остальным – мы проиграли.
– В этом нет твоей вины, государь.
– Не имеет значения чья в том вина. Так или иначе, обстоятельства против нас, и мы не можем теперь ничего изменить. Но это только теперь... Людовику ведь недолго осталось… – король многозначительно посмотрел на фаворита.
– И после его смерти никто не сможет помешать тебе взять то, что и так принадлежит тебе по праву, – договорил за него Лантберт с легкой усмешкой, а в его глазах вновь зажглись и заиграли с новой силой огоньки честолюбия и азарта.
– Вот именно. Поэтому глупо было бы тебе сейчас оставаться рядом со мной и ждать своей казни, а ждать придется совсем недолго. Ты ближайший мой друг и советник, а значит смертельный враг Людовика. Меня он простит, тебя – нет. Поэтому сегодня наши пути разойдутся, Лантберт. Тебе надлежит скрытно перебраться в Италию. Людовик непременно сошлет меня туда, с глаз долой, там и переждем до поры до времени. Война ещё не окончена, это была лишь первая партия, не слишком удачная для нас. Зато в следующей все козыри будут наши. Итак, до встречи, друже, – на прощание король с улыбкой крепко обнял друга, – надеюсь, скоро свидимся.
– До скорой встречи, государь, – уверенно ответил будущий герцог Бургундии.
Покинув королевскую палатку, Лантберт направился к своей, чтобы, не теряя времени, вместе с оставшимися ещё в живых баронами, покинуть проклятый лагерь.
Бургундцы сидели вокруг костра, с мрачной апатией лениво перебрасываясь словами.
– Почему мы не уходим отсюда? Этим гнидам ни черта не делается, а мы тут все передохнем со дня на день… – услышал Лантберт, подходя к ним.
– Чума к чуме не липнет… – усмехнулся в ответ другой и смолк, заметив графа.
– Немедля уходим из лагеря, – бросил сеньор, пропустив услышанное мимо ушей, – где Леон? – добавил он, ища глазами и не находя среди баронов своего друга.
Ответом ему было гробовое молчание.
– Вы что языки съели, чума вас возьми?!
Ответом снова было молчание. Самый молодой из всех, Гервард, протяжно шмыгнул носом.
– Я же сказал – уходим, хватит сопли жевать! – разозлился Лантберт. – А ну поднимайтесь, или вас пинками отсюда гнать! – он схватил сидевшего ближе всех Герварда за ворот сюркота, заставив подняться на ноги, – я спросил – где Леон? Когда тебя спрашивают, надо отвечать, бестолочь!
– Оставьте мальчишку, сеньор Лантберт, – буркнул Адельгар, – Леон ушел к зачумленным.
– Какого черта?! Чего он там забыл?! – Лантберт никак не ожидал от своего названного брата такого нелепого, запредельно безрассудного поступка.
Эти слова вызвали недоуменные взгляды всех, кто их услышал, заставив баронов усомниться в здравом рассудке своего сеньора. В то же мгновение истинный смысл сказанного вдруг открылся Лантберту во всей своей страшной необратимости. Ничего больше не говоря и ни на кого не глядя, он со всех ног бросился в лагерь для зачумленных.
Смрад, стоявший над всем лагерем, здесь был просто невыносимым, того и гляди норовя вывернуть наизнанку желудок даже здорового человека. Прижав поплотнее к носу свой шарф, закрывавший всю нижнюю часть лица, и тщательно кутаясь в плащ, Лантберт продвигался меж рядов зачумленных, питая надежду так и не найти среди них Леона.
Трудно было здесь узнать кого-то среди массы умерших и умирающих людей, корчившихся в судорогах среди собственной рвотины и крови, которые они все время извергали из себя, с мучительным, сотрясающим их булькающим кашлем-стоном, до той поры, пока вместе с безостановочно выплескивающейся изо рта кровавой пеной, не выходили из них все их сгнившие за считанные дни внутренности. Только выпив всю кровь до капли и полностью выжав из человека все что только можно, словно насытившись, чума отпускала несчастного бедолагу из своих беспощадных лап в объятия смерти – для зачумленных смерть становилась желаннейшей мечтой, спасавшей от неимоверных страданий.
«Хвала Всевышнему, Леона здесь нет, – решил Лантберт, так и не заприметив своего друга среди зачумленных, – верно, сбежал из лагеря на свидание с какой-нибудь потаскушкой местной, а остальным соврал, чтоб никто не увязался следом.»
– Лантберт, да ты рехнулся! – услышал он за спиной, и, обернувшись, увидел Леона – не окликни тот брата, Лантберт никогда не узнал бы его – болезнь и страдания изменили его почти до неузнаваемости.
– Какого черта ты здесь? Хочешь умереть и так и не отомстить этому выродку? – со злостью проговорил Леон.
Он тяжело и продолжительно закашлялся.
Когда-то, ещё детьми, они поклялись друг другу, что если один из них будет убит, другой с честью похоронит друга. Теперь Лантберт смотрел как умирает его друг и понимал, что он не может предать их клятву, но и не может исполнить её. Что он вообще может? Оказалось, что он всего лишь жалкий червь перед лицом судьбы. Он думал что много знает и много значит, что в его руках власть над собственной судьбой и над судьбами многих других людей, и что же – он смотрит как мучительно умирает его друг и не только не может помочь ему, не в его власти даже похоронить его...
– Уходи отсюда... – снова заговорил Леон, когда кашель отпустил его, хотя каждое слово отзывалось в нем острой болью. – Иди и убей этого чертова индюка.
– Я не уйду, пока не провожу твою душу в гости к архангелу Гавриилу и не похороню твои останки, как поклялся когда-то.
– Забудь эти детские клятвы, мы же не знали тогда, что смерть может быть и такой! Я хочу остаться в твоей памяти живым... такая будет моя последняя воля умирающего, и ты должен её исполнить, – помимо мучившей его смертельной болезни, его приводила в отчаяние безрассудность Лантберта. – Уходи... ты ничем не можешь мне помочь, пойми это и уходи. Ещё свидимся… надеюсь не скоро…
Покинув лагерь, Лантберт побрел не разбирая дороги. В лесу быстро темнело. Он долго шел, ничего не видя перед собой и ничего не соображая, пока не оказался на берегу реки, чьи воды заставили его остановиться. Поняв, что дальше пути нет, он упал ничком и кромешная ночная мгла леса услышала его глухие хриплые рыдания.
Глава 16. Маски фортуны.
Лесная поляна, что в летнюю пору расцветала в самой темной и непроходимой глуши, была залита солнечным светом. Каждый божий день юноша и девушка приходили сюда, чтобы немного прогуляться среди душистых трав и разговаривать – все равно о чем, обо всем на свете – им просто нравилось быть рядом, нравилось смотреть друг на друга и говорить друг с другом, со вниманием и интересом вслушиваясь в каждое сказанное слово. Потом девушка уходила, а юноша возвращался в запрятанный среди лесной чащобы ведьмин домик, где с самой весны скрывался от убийц сын королевы Юдифи.
День за днем прошло лето, но и подоспевшая в свой срок, теплая аквитанская осень не изменила их привычек. И сегодня по-летнему солнечная и все ещё радующая глаз цветением лужайка вновь встречала их.
Общие тревоги очень сблизили этих людей. Тяжелая болезнь принца заставила объединить усилия и вместе, рука об руку, биться со злой хворью. Волей-неволей им пришлось научиться действовать дружно и слаженно, и отлично понимать друг друга даже без слов – с полу-взгляда, легкого кивка, еле уловимого взмаха руки – и вот, после нескольких тяжелейших недель борьбы с недугом, юной лекарше и её помощнику удалось изгнать болезнь из мальчика, снова поставив его на ноги. Их радости не было предела, когда мальчик впервые пришел в себя, когда бред и горячка покинули его, когда с каждым днем он становился все крепче, а лихорадка наконец вынуждена была навсегда отступиться от ребенка.
Но осень принесла новые тревоги.
Едва Элисена прослышала о том, что в Бурже вновь со дня на день объявится муж Альберги, девушка поспешила исполнить обережный ритуал, ограждавший убежище принца от любого чужака. Заговор, произнесенный во время ритуала, должен был направить стопы, все равно, – случайного ли путника, или самого врага, – мимо лачуги, сделав её невидной для чужого глазу.
Кроме того, пока сеньор Лантберт пребывал в Бурже, Элисена, дабы избежать новых допросов и слежки, не только временно перестала навещать тайное убежище принца, но и вовсе старалась не показываться мужу сестры на глаза, для чего почти не покидала своей комнаты, неустанно молясь о том, чтобы граф Дижонский вместе со своими баронами поскорее покинули пределы Буржа.
И все же, не смотря на все меры предосторожности, однажды ей довелось столкнуться с ним. Сбежать не удалось – он успел схватить её за руку.
– Всё спешишь, сестрица, – бросил он ей, грубо дернув за предплечье, привлекая ближе к себе.
Напуганная до слез его грубостью, она оглянулась по сторонам в поисках возможной защиты, но около лестницы, ведущей на женскую половину дома, где они столкнулись, как назло в эту пору не было ни души.
– А ты весьма искусно изображаешь из себя святую невинность… – под его сумрачным взглядом Элисена была ни жива ни мертва от страха, боясь не только молвить слово, но даже дышать. – ...точно так же, как твоя сестра. Только вот что – не думай, что тебе удалось провести меня своими ведовскими уловками. Я знаю, кого вы с твоей сестрой прячете здесь, в лесу. И можешь не сомневаться, очень скоро я вернусь сюда, чтобы убить его, – сказав так, он отпустил её руку, которую больно сжал при последних словах, и ушел прочь, больше не оглядываясь.
– Однако сеньору Лантберту нелегко будет исполнить свои угрозы, – с улыбкой говорила Элисена Нитхарду, одновременно ловкими движениями тоненьких пальцев сплетая меж собой стебли желтых и лазоревых хризантем, что покрывали поляну и тунику девушки – сорванные цветы она сложила у себя на коленях, чтоб сподручнее было плести венок. Прошел без малого месяц с тех пор как муж Альберги оставил Бурж, пообещав в скором будущем расправиться с принцем, и молодые люди в своих разговорах все чаще возвращались к этим угрозам. – Я знаю как сделать, чтобы ни один человек не нашел сюда дорогу, – уверенно добавила девушка.
– И все же плохо то, что до сей поры нет вестей от вашей сестры, Элисена, – отвечал Нитхард – он вовсе не видел причин для подобной самоуверенности, – мы здесь вынуждены пребывать в полнейшем неведении относительно происходящего. А меж тем, возможно имеет смысл теперь Карлу искать другое, более надежное убежище.
– И не грех ли вам говорить так, – девушка с укоризной покачала головой, – вот уже и лето прошло, а никто так и не смог найти вас. Здесь и только здесь вы с Карлом будете в безопасности, спрятанные словно под плащом самой Богородицы.
Её слова ничуть не убедили его.
– Думаю, если ваш родственник действительно задастся целью открыть убежище принца и начнет вместе со своими людьми шаг за шагом обследовать лес, он обязательно найдет нас, – упорствовал Нитхард.
– Послушайте, откуда в вас столько неверия, ведь вы же инок? – с искренним удивлением молвила девушка, заставив Нитхарда замолчать и согласиться с ней – пожалуй, Элисена права, что тут возразишь. Не иначе, что устами этой чудесной девушки с ним сейчас и впрямь говорит сама Пресвятая Дева.
– Все обойдется, – безмятежно продолжала Элисена, – видели бы вы, как отважно Альда повергла этого страшного врага! Вам не о чем беспокоиться с такой надежной охраной, – девушка заразительно рассмеялась.
Нитхард тоже улыбнулся шутке, забыв про все свои опасения.
– Вам следует довериться божьему промыслу, – серьезно и убежденно добавила Элисена, а затем, одной рукой слегка прибрав со лба собеседника вихрастые пряди волос, другой надела ему на голову только что сплетенный венок и вновь весело улыбнулась, чтобы приободрить его.
– Элисена, вы самая красивая девушка на всем свете! – улыбнулся ей в ответ Нитхард, глядя на неё с искреннем восхищением.
«...будь краса неземная моей суженой» – тут же припомнилось девушке.
Страшная сказка о похищенной дьяволом ведьме, рассказанная когда-то сестрой, навсегда запечатлелась в сердце Элисены. Она помнила её наизусть от первого до последнего слова, и теперь ужасная легенда словно начала сбываться наяву.
Девушка внезапно переменилась в лице, побледнев, и посмотрев на Нитхарда так, словно он в одно мгновение превратился в самого дьявола.
– Простите! Простите! – поспешил горячо произнести он, с самым искренним раскаянием в голосе, прочитав по выражению её испуганного лица, что он совершил некую великую оплошность.
«Зачем я сказал самая красивая, я же хотел сказать самая лучшая» – пронеслось у него в голове.
Элисена замерла в нерешительности. Но нет, Нитхард всё не превращался в адское отродье, а оставался прежним, и к тому же с самым смиренным видом просил прощения.
– Никогда больше не говорите так, – тихо сказала она, внимательно глядя ему в глаза. Ужас прошел, но сердце все ещё бешено колотилось. – И никогда не смотрите так.
– Элисена, обещаю… – начал было Нитхард, но она вдруг отвернулась от него, прислушиваясь к чему-то.
– Сюда приближается всадник! – воскликнула она.
Не теряя времени, они со всех ног бросились к домику – в одно мгновение пересекли поляну и очень скоро оказались возле лачуги. Топот копыт теперь был явственно слышен и Нитхарду.
– Спасайтесь, Карл! – крикнули они в один голос, но успели увидеть лишь растерянное лицо мальчика, как внезапно появившийся перед ними всадник, преградил им дорогу. Он остановил лошадь и сразу спешился.
– Бернард! – радостно заорал мальчик, быстрее стрелы ринувшись навстречу вновь прибывшему.
Бернард со смехом подхватил подбежавшего к нему принца на руки и к восторгу мальчика пару раз подбросил в воздух, как делал, когда Карл был совсем крохой.
– Это опекун принца, граф Барселонский, – сказал Нитхард Элисене.
«Обережный заговор не действует, – с досадой подумалось девушке. – Быть может, вернее будет если заменять вербену на руту?..»
***
На перекрестке большой дороги, пролегавшей через всю Бургундию с севера на юг, остановился небольшой отряд рыцарей.
– Теперь, други, нам надлежит расстаться, – сказал граф. – Отправляйтесь на юг, в Ним, и ожидайте меня там. Мне же предстоит вернуться в Ахен, у меня осталось там одно незавершенное дело.
– Сеньор Лантберт, не лучше ли будет кому-то из нас отправиться в Австразию вместе с вами? Нынче вам опасно появляться там, тем более в одиночку, – заметил один из баронов.
– Нет, Адельгар, это мое личное дело. Я должен забрать жену из монастыря, где она скрывается от мести врагов. Ждите нас в Ниме. Но если через месяц меня там не будет, значит меня уже нет на этом свете.
Сказав так, Лантберт простился со своими немногочисленными оставшимися в живых баронами, каждого обняв и назвав по имени.
Через несколько недель после этого разговора состоялось собрание знати в Ахене. Поводом для данного конвента послужило весьма торжественное и радостное для всех событие – примирение императора Людовика со старшим сыном, что означало прекращение смуты в империи, уже унесшей жизни многих достойнейших франков. Там же должен был состояться суд над людьми, что оказались недостойными советниками, сподвигнувшими сына императора на путь преступлений.
Перед всем народом Лотарь смиренно взмолил отца о прощении, и Людовик, как снисходительный и добродетельный отец, простил умоляющему все совершенные им злодеяния, потребовав и получив с него клятву никогда больше не предпринимать ничего вопреки отцовской воле или против своих братьев. Затем он обнял сына и возблагодарил Бога за его возвращение на праведный путь.
Настал черед суда над злонамеренными советниками Лотаря, а также над неверными слугами императора – над преступниками, что в нарушение вассальной клятвы посмели предать своего сеньора, разлучить его с семьей и подвергнуть несправедливому судилищу.
Однако к неудовольствию как самого Людовика Благочестивого, так и всех собравшихся на сейм франков с началом суда выходила какая-то заминка, и её виновником оказался первый советник.
– Государь, – обратился он к императору, – я вынужден уведомить вас, что для суда не все готово: ещё не все пособники смуты арестованы, и может статься так, что как раз самые отъявленные негодяи избегут справедливого возмездия. Да будет мне позволено просить вас о переносе суда до поимки всех преступников.
Знать недовольно зашумела.
– У нас никогда не будет возможности осудить всех замешанных в этом деле преступников. Сам Господь уже осудил их злодеяния, а их отец дьявол забрал их души. Мы будем судить тех, чью жизнь не унесла эпидемия и кто остался в живых лишь для того, чтобы испить до дна чашу нашего гнева, – резонно заметил в ответ Людовик.
– Государь, у меня есть сведения, что человек, называвший себя ближайшим другом короля Лотаря, но на деле оказавшийся самым подлейшим и опаснейшим из его врагов, – жив и теперь скрывается от наказания. Я говорю о графе Лантберте – о самом подлом из злодеев, о том, кому мы обязаны столькими потерями, кто убивал самых доблестных ваших воинов, кто подобно мерзкой гадине, пригретой и втеревшейся в доверие, подлыми интригами сумел разжечь ненависть своего сеньора против отца и братьев и устроить смуту в государстве. Долго ждать суда не придется – нет сомнений в том, что в самом скором времени этот презреннейший негодяй будет схвачен и арестован.
Франки вновь недовольно зашумели, требуя начинать суд, но Лотарь заставил всех смолкнуть – он вышел на середину зала, остановившись рядом с троном императора, и поднял руку, требуя внимания.
– Государь и отец мой, дозвольте мне высказаться на сей счет. Суд несомненно должен состояться, причем именно сегодня. Но поскольку, как верно заметил ваш советник, не все преступники ещё пойманы для этого суда, пусть сегодня состоится другой суд – для которого все обвиняемые уже на месте – они здесь и ожидают справедливого возмездия за свои преступления перед государством, – сказал он, с нескрываемой ненавистью глядя на казначея.
Людовик, впрочем как и все присутствующие, прекрасно понял, что Лотарь пытается возвести обвинения против Бернарда, однако император не хотел вновь ругаться с сыном, тем более сегодня – в самый день их торжественного примирения. А потому лишь молча слушал, не останавливая его злых речей, не выказывая гнева или раздражения, и не сомневаясь, в то же время, что эта бессильная ярость совершенно не опасна для фаворита. Но император не учел того, что слишком многие из знатных франков относились с неприязнью к Бернарду – они считали графа выскочкой, незаслуженно пользовавшимся расположением императора и занимавшим должности, не соответствующие его происхождению. Потому франки весьма заинтересовались словами Лотаря, который тем временем продолжал:
