Текст книги "Любовь и смута"
Автор книги: Анна Шибеко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)
– Ибо Ангел Господень, сошедший с небес, приступив, отвалил камень от двери гроба...
«Я убила его... я погубила своего сына и обманула мужа... я никчемная мать и преступная королева...» – такой вердикт вынесла себе Юдифь, вовсе не прислушиваясь к чтице.
– Вид его был как молния, и одежда его бела как снег... – всё читала камеристка.
– Бегга! – вдруг обратилась к ней королева, оборвав чтение на полуслове.
Дама подняла глаза на королеву и ужаснулась – такой она никогда не видела свою государыню: Юдифь была необычайно бледна, её глаза лихорадочно блестели, но их взгляд казался холодным и помутневшим, будто незрячим.
– Принеси мне настойку волчьих ягод...
Придворные дамы растерянно уставились на государыню.
– Почему ты медлишь? – на бледном лице королевы вспыхнул румянец гнева. – Бегга, что означает твое неповиновение? Разве и ты, ты тоже предала меня?! – королева перешла на крик. – Все вы неблагодарные, продажные твари! Да низринет Всевышний вас в ад за ваше предательство! – с этими словами Юдифь закатила своей камеристке две звонкие пощечины.
– Государыня, что с вами?! – в ужасе вскрикнула Ингитруда.
Этот окрик словно пробудил королеву от её помешательства, по крайней мере, взгляд её прояснел, но сразу наполнился бесконечной тоской.
– Уходите, оставьте меня одну, – тихо проговорила она, отвернувшись от своих придворных.
Дамы бросились на колени.
– Государыня, мы не предавали вас, мы ваши преданнейшие рабыни! – запричитали женщины, орошая слезами руки королевы.
– Если это так, то принеси мне сейчас же то, что я тебе велела, – холодно проговорила королева, обращаясь к Бегге.
Камеристка, плача, тяжело поднялась с колен и отправилась вон из покоев, столкнувшись в дверях с графом Барселонским.
– Бегга, отчего вы в слезах? – удивился Бернард, никогда за всю службу при дворе не видевший камеристку Юдифи в таком горе.
Всхлипывая, она поведала ему, что королева не в себе, обвинила её, верную и преданнейшую служанку государыни, в измене и отправила за ядовитой настойкой. Что же это творится на белом свете, сеньор мой, что же будет теперь с королевой и с нами, несчастнейшими из подданных?!
– Вот что, иди в деревню, найди лекаря, он сейчас там. Одна не ходи, Ингитруда пусть отправляется вместе с тобой, – приказал ей Бернард.
Следуя за графом, Бегга вернулась в покои, старательно прячась за спину Бернарда, чтоб лишний раз не попадаться на глаза королевы. Однако она зря опасалась монаршего гнева – Юдифь, не обращая больше внимания на происходящее вокруг, сидела в кресле, закрыв лицо руками. Ингитруда стояла рядом и безутешно плакала, глядя на государыню. Пожилая дама кивнула девушке и та послушно последовала за ней, а Бернард, едва они удалились, задвинул двери тяжелым сундуком и поспешил к государыне, надеясь привести её в чувства – совсем не ко времени королева потеряла самообладание.
– Государыня, вам нездоровится? – обратился он к ней.
– Оставьте меня все, – был ответ.
– Милая, приди в себя, сейчас не время для слез и отчаяния, – более ласково заговорил он с ней, взяв её за руки.
– Если мой сын мертв, то ничего больше не имеет смысла. Это я погубила его, я заслуживаю смерти, оставь меня, Бернард, уходи, – она отвернулась от него, не желая никого видеть и о чем-либо говорить.
– Но твой сын жив, – уверенно произнес граф.
Юдифь вновь взглянула на него – теперь взгляд её потеплел, хотя смотрела она с недоверием.
– Почему ты так думаешь? Ведь Лотарь хотел его смерти, а нынче мой маленький Шарло в его руках.
– Даже если принцы победят – пока Людовик не отменил новый указ и не согласился отречься, Карл нужен им живым. Так им будет сподручнее диктовать свои условия отцу.
– Это так страшно... то, что ты говоришь сейчас...
– Юдифь, клянусь тебе, я спасу твоего сына из лап этих кровожадных псов, верь мне! – убежденно проговорил Бернард.
Услышав такие обнадеживающие слова, сказанные так уверенно, королева с искренней благодарностью взглянула на своего верного друга, единственного и надёжного, кто всегда понимал её, и кому она могла полностью доверять.
– Не время плакать, время бороться за победу, – говорил Бернард, – мы победим, вот увидишь.
Найдя в своем друге такое нерушимое присутствие духа и невозмутимость, Юдифь невольно улыбнулась, вдохновленная его верой.
– Обними меня, – еле слышно прошептала она и закрыла глаза, встречая его поцелуй и крепкие объятия, подхватившие её с той же легкостью, с которой ураган подхватывает сорванный с дерева листочек и устремляет за собой, полностью подчиняя своей воле. Ещё так недавно она была полна решимости покинуть этот мир ради мира иного. Теперь же, когда она вновь обрела надежду и веру, ей хотелось не только жить, но и сполна вернуть себе радости земного бытия. Эта близость была ей сейчас необходима, и Юдифь самозабвенно отдалась стихии страсти и наслаждения, именуемой любовью Бернарда, желая хоть на время ничего ни знать, ни чувствовать, кроме счастья любить и быть любимой.
Когда в королевские покои возвратились взволнованные внезапным недугом государыни придворные дамы, в сопровождении королевского лекаря, они нашли свою королеву вполне здоровой. Юдифь, спокойная и невозмутимая, сидела за конторкой и писала письмо. Она писала своей сестре Эмме, которая была замужем за младшим пасынком Юдифи Людовиком Немецким. Юдифь давненько не вспоминала о ней за недосугом, но теперь пришло время вновь припомнить их родство, и королева решительно выводила ровным, уверенным почерком:
«Милая сестра...»
Враг появился под стенами дворца внезапно – в ахенском гарнизоне была объявлена тревога и общий сбор. Пока противник неспешно и основательно готовился к штурму, устанавливал баллисты и укреплял щиты, командир гарнизона, граф Рудольф, наскоро сообщил личному составу данные о неприятеле, объяснил отрядам их боевые задачи и красноречиво призвал своих бойцов нещадно бить врагов, защищая Ахен и королеву.
Юдифь с волнением наблюдала за всеми этими приготовлениями с галереи дворца.
– Ах, как не вовремя граф Бернард покинул нас! – горестно воскликнула Ингитруда, со слезами страха и горя в глазах.
– Так надо было, Ингитруда, это не твоего ума дело! – отвечала королева, бросив на девушку весьма строгий взгляд.
– Государыня, что же теперь будет, вот мерзавцы, как они посмели напасть на дворец! Клянусь, если этот проклятый Лотарь посмеет причинить вам зло, я выцарапаю ему глаза и перегрызу горло, – с ненавистью проговорила Бегга.
– Дорогие мои, – обратилась королева к обеим дамам, – пойдемте поскорее в капеллу, помолимся Пречистой Деве, да защитит она нас от врагов и споспешествует нашим воинам в бою! – и женщины поспешно устремились прочь из галереи.
Не успели ещё все защитники дворца занять свои боевые посты, как со стороны противника в их сторону полетели огненные заряды из баллист. Перелетая через крепостную стену, горящие смоляные шары падали на двор, воспламеняя всё вокруг. Вспыхивающий тут и там огонь того и гляди грозил переметнуться на стену и на деревянные дворцовые постройки. Часть ахенских воинов вынуждены были заняться тушением пламени, каждое мгновение рискуя сгореть заживо. Другие метали в неприятеля стрелы и камни, с особым усердием целясь в воинов, заряжавших баллисты, и прилагая все силы чтобы не подпустить врагов к стенам и воротам дворца. С обеих сторон уже появились раненые.
Протяжный вой сигнального рожка, неожиданно раздавшийся со стороны дворца, вверг ахенцев в такое же оцепенение, как если бы сами небеса разверзлись вдруг над Ахеном, и не успели воины опомниться от замешательства, как оказались под обстрелом отряда бургундских лучников, каким-то сверхъестественным образом оказавшихся внутри крепостных стен и атаковавших защитников дворца с тыла.
– Враг во дворце! – понеслось по двору и перекинулось на крепостные стены, вызвав панику среди бойцов наверху.
Однако граф Рудольф казался невозмутим.
– Вперед, на врагов! – скомандовал он спокойным и зычным голосом, внушая своим бойцам прежнюю уверенность и отвагу.
«Подземный ход!.. Подлый предатель.. я узнаю кто ты и тогда ты проклянешь свою мать за то что породила тебя» – с горечью думал он, видя, как его лучшие воины падают, сраженные стрелами противника. Однако эти проклятья и угрозы в адрес предателя были тщетны, поскольку тот был уже мертв – приведя врагов во дворец, он остался лежать с перерезанным горлом в подземелье (Гунтбальд всё же исполнил последний долг перед убитым другом, отомстив его убийце).
Закрываясь щитами, ахенцы бросились на бургундских стрелков, но были встречены мечами воинов Лантберта, ни на шаг не отстававших от своего графа.
Завязался бой. Противники с бешеным ожесточением ринулись в схватку, разя своих врагов несчетными ударами мечей. Защитникам дворца, оказавшимся в кольце неприятеля, некуда было отступать. Они рубились отчаянно, атакуя бургундцев с такой беспредельной отвагой, словно возомнили себя бессмертными. Ахенский двор наполнился криками ярости и предсмертными стонами, а утоптанная и выжженная трава всюду обагрилась кровью. Каждый обязан был уничтожить противника и при этом выжить сам, любой ценой, и это заставляло бойцов без пощады бить врага, превращая людей вокруг себя в кровавые обрубки человеческих тел.
Отряд под командованием Варина должен был открыть ворота. Пробивая себе путь сквозь ряды дерущихся, задыхаясь от дыма пламени, охватившего часть двора и стены, они упорно продвигались всё ближе к своей цели. Поблизости от ворот бойцы подверглись обстрелу со стены – ахенские лучники, несмотря на опасность сгореть заживо или задохнуться, продолжали охранять ворота и до последнего не покидали свои посты наверху, до поры до времени скрываясь за выступами стены, укрытыми черной пеленой дыма. На помощь Варину пришли бургундские стрелки, по мере возможности прикрывавшие отряд. Несколько ахенцев бездыханными трупами слетели со стены вниз, остальные отступили, не устояв против двойной атаки – и пламени, все больше охватывавшего стену, и вражеских лучников. Но и отряд Варина тоже сильно пострадал, из дюжины бойцов после обстрела выжили всего несколько, которым, после отступления врагов, всё же удалось открыть ворота.
Внутрь крепостных стен дворца ворвались всадники во главе с Леоном. Их победоносное явление решило исход битвы. Всадники атаковали пеших воинов, пробивая их копьями и лишая малейшей возможности отбить нападение или хотя бы попытаться спастись бегством.
Ахен был взят. Граф Рудольф и ещё несколько знатных ахенцев оказались пленниками и были препровождены в тюрьму (Лантберт к своей величайшей досаде не нашел среди пленных казначея, хотя за него было назначено более, чем щедрое вознаграждение). Бургундцев полегло гораздо меньше, чем ахенцев, но все же и среди победителей оказалось много убитых и раненых. После боя оставшиеся в живых принялись тушить огонь, чудом ещё не охвативший дворцовые строения, и собирать своих мертвых.
Барон Гервард, для которого этот бой был первым в жизни, отделался ранением. Рана была не слишком тяжелой, но она мешала ему работать наравне с остальными и потому он был предоставлен сам себе и бродил по двору, наблюдая за действиями старших товарищей. Проходя мимо ворот он увидел Варина, лежавшего навзничь со стрелой в сердце, и остановился, растерянно уставившись на него – только вчера этот человек позволял себе спорить с графом, а сегодня его больше нет. Два барона подняли труп, взяв его за руки и за ноги, чтобы оттащить в общую телегу с убитыми.
Когда шум битвы стих, женщины в капелле перестали молиться и, затаив дыхание, стали прислушиваться к голосам извне. Дверь в храм отворилась. Юдифь, а за ней и её камеристки, с надеждой бросились навстречу входящим в Божий дом людям, но замерли в ужасе, увидев перед собой врагов. Перекрестившись, граф Лантберт и несколько сопровождавших его людей вошли в капеллу. Вид их был страшен, ибо вся их одежда была перепачкана кровью убитых ими людей.
– Государыня, – сказал граф, приблизившись к королеве, – император Лотарь приглашает вас оказать ему честь, удостоив его лагерь своим присутствием.
– Честью для вас будет позорная смерть на виселице, – нашла в себе силы произнести в ответ королева, несмотря на душившую её ненависть к врагу.
Лантберт молча перевел взгляд с королевы на её камеристок.
– Эта дама останется здесь, – сказал он, указав на Ингитруду. – Проводи камеристку в её комнату и береги как зеницу ока, – приказал он Теобальду, одному из своих доверенных друзей. – Она важная свидетельница и, уверен, расскажет нам много интересного.
– Вы не смеете прикасаться к моим камеристкам! – воскликнула королева, пораженная таким грубейшим самоуправством.
– Позвольте сопроводить вас к вашей повозке, государыня, – сказал граф, игнорируя её возмущение.
Юдифь ничего не оставалась, как повиноваться слуге Лотаря.
– Нет, нет, не оставляйте меня, государыня! – в ужасе закричала Ингитруда, видя, что Юдифь уходит.
Королева лишь с сожалением взглянула на свою ближайшую подругу, она ни чем не могла ей помочь. Впрочем, императрица не слишком переживала – даже если Ингитруда расскажет на суде, что королева оставалась наедине с графом Барселонским, даже если со страха или под пытками она подтвердит все самые немыслимые наветы Лотаря, он не сможет использовать эти признания, чтобы возвести обвинение против Юдифи. Ведь лишившись графства и всех родственников, Ингитруда осталась безродной сиротой, и её показания не представляют никакой значимости для франкских аристократов. Что значит слово этой несчастной девочки против слова самой императрицы или Бернарда? Это просто смешно.
– Пойдемте, госпожа камеристка, я провожу вас, – проговорил Теобальд, обращаясь к плачущей девушке. – Не бойтесь, даю слово, с вами ничего худого не случится, – заверил он её, надеясь этими словами остановить её безудержные рыдания, – во всяком случае, до прибытия короля, – добавил он вполголоса.
***
Идея подкупа людей императора оказалась весьма резонной, Лотарь не преминул воспользоваться советом Лантберта. Как только по лагерю Людовика пополз слух о щедрой награде для перебежчиков, многие поспешили переметнуться во вражеский стан. Каждое утро войско недосчитывалось воинов, а то и целых дружин, дезертировавших вместе со своими сеньорами, и, несмотря на все предпринятые меры, всё же настало то злосчастное утро, когда Людовику доложили, что лагерь полностью опустел.
Битва оказалась проиграна, так и не начавшись. Рядом с поверженным королем остались только немногие, самые неподкупные и преданные ему люди. Людовик собрал их всех в своей палатке и искренне поблагодарил за верную службу, а затем приказал своим немногочисленным верным подданным последовать примеру остальных и перейти на сторону противника.
Бароны императора не спешили подчиниться этому приказу.
– Мы не оставим вас, государь, – отвечал за всех граф Парижский, – пусть мы выступим против всей Франкии, но я и моя дружина скорее умрем, чем предадим вас и нарушим вассальную клятву!
Остальные согласились со словами графа Герарда и подтвердили готовность сражаться и отдать жизнь за своего короля.
– Благодарю, други, ваша преданность достойна наивысших похвал, – сказал Людовик своим верным баронам. – Однако я не хочу видеть, как вас и ваших людей настигнет совершенно бессмысленная и ненужная смерть. Мои сыновья уже празднуют победу, и вам не удастся что-то здесь изменить. Поэтому как ваш сеньор, я приказываю и прошу оставить мой лагерь и перейти на сторону победителей, дабы горечь моего поражения многократно не умножилась при виде вашей безвременной гибели.
Услышав такую речь от своего сеньора, рыцари императора, скрепя сердца, повиновались ему. Когда все они удалились, в палатке остались только два человека – Людовик и его сенешаль Адельхард. Видя, что друг медлит, император обратился и к нему с той же просьбой – перейти на сторону Лотаря, чтобы сохранить себе свободу и жизнь. В ответ преданный и доверенный друг Людовика лишь мрачно покачал головой. Затем, выхватив свой меч, протянул его императору, со словами:
– Государь, лучше убей меня, но не приказывай становиться предателем. Лишь смерть способна заставить меня в час беды оставить своего государя и друга в таком горестном положении.
Весьма растроганный его преданностью, Людовик со слезами благодарности обнял верного друга. Они вместе вышли из палатки и, преклонив колени и обративши взор к небесам, принялись горячо молиться, возлагая свою дальнейшую судьбу в десницы господни.
Тем временем, Лотарь не торопился. Зная, что отец остался в одиночестве, король не отправлял никого из своих людей, чтобы арестовать его, а терпеливо ожидал появления побежденного императора в своей лагере.
Он сидел в кресле во главе своего войска. Рядом с ним находился его брат Людовик Немецкий. Чуть поодаль восседал понтифик в окружении собственной свиты. Григорий чувствовал себя не очень-то комфортно, став свидетелем расправы детей над Людовиком Благочестивым. С франкским императором папа с давних пор пребывал в хороших дружеских отношениях и не предполагал, что однажды будет вынужден находиться в стане его гонителей.
Здесь же находились знатнейшие франки и епископы, во главе с архикапелланом Хильдвином и архиепископом Эбо Реймским – сыном саксонского раба, получившего свободу и возвышенного Карлом Великим, который, как известно, ценил людей не за титулы, а за их личные качества и часто приближал к себе людей низкого происхождения, если находил в них ум, честь и другие похвальные качества, достойные самых высоких санов.
Эбо воспитывался вместе с Людовиком, будучи его ближайшим другом детства, и вскоре после коронации друга получил архиепископство и стал аббатом монастыря Сен-Реми. Несмотря на все благодеяния, принятые им из рук Людовика, в споре императора с детьми Эбо предпочел занять место в партии единства.
Войско замерло в ожидании. Наконец, вдали появились два всадника. Приблизившись, они спешились. Адельхард был сразу же весьма грубо арестован несколькими подбежавшими к нему баронами и уведен прочь.
Оставшись в полном одиночестве, Людовик обвел глазами ряды магнатов и епископов – все как один прятали от него глаза. Лишь Людовик Баварский с задумчивой скорбью взирал на отца, держа голову прямо и не отводя взгляда – ведь он предупреждал родителя, к чему может привести невыполнение справедливых требований франков. Зря отец не прислушался к его предостережению, но теперь император должен винить в своем бесчестии только самого себя.
– Ты победил, Лотарь, – сказал Людовик, – но не спеши торжествовать! Берегись, не обернулась бы власть над Франкией слишком непосильной ношей для тебя!
Прежде чем заговорить, Лотарь выдержал небольшую паузу, с нескрываемой ненавистью глядя на поверженного отца.
– Людовик, отныне ты больше не являешься законным императором Франкии. – произнес он (Лотарь говорил громко и четко, так, чтобы каждое его слово было слышно даже самому последнему бойцу в рядах войска). – Ибо франки больше не желают признавать твою власть. Ты низложен и обвиняешься в государственной измене. Вскоре над тобой свершится суд, и ты понесешь заслуженное наказание за предательство интересов государства во имя личной выгоды.
Лотарь замолчал, а к его отцу торжественно и неспешно приблизился граф Викфред.
– Людовик, прошу подобру отдать меч, – сказал он бывшему сюзерену, – знатнейшие франки больше не признают твою власть. Мы желаем, чтобы отныне нами управлял твой сын.
Людовик вынужден был подчиниться приказу подданного, после чего был препровожден под арест.
Когда увели низложенного императора, Лотарь обратился к папе Григорию за благословением, исполнив все предписанные знаки почитания апостольской власти. Понтифик благословил нового императора Франкии, но тут же поспешил проститься с ним и, сославшись на множество неотложных дел, изъявил желание, не теряя времени, отбыть в Рим.
Скорый отъезд папы римского не омрачил Лотарю радость победы. В лагере были объявлены многодневные торжества. Ни один человек, в том числе из бывших сторонников Людовика, не был обделен причастностью к всеобщему ликованию, все (кроме находившегося под арестом сенешаля Адельхарда, решившего разделить участь своего сеньора) принимали самое активное участие в праздничных гуляньях – веселом пиру и воинских играх, устроенных в честь победы.
Возвратившаяся в лагерь дружина графа Лантберта подоспела в разгар веселья.
– Где казначей? – первым делом осведомился у друга Лотарь после взаимных приветствий.
– Государь, его не было в Ахене. Военнопленные сказали, что он исчез за день до нашего появления во дворце.
– Вот чертов ублюдок! – с досады выругался король. – Есть ли на свете более презренная тварь?! Ничего, назначим за его поимку награду золотом, посмотрим далеко ли он убежит. А императрица здесь, или она тоже сбежала от тебя?
– Я проводил её в твою палатку, – отвечал Лантберт.
– Пойдем со мной, – сказал Лотарь графу и вместе они проследовали в королевский шатер, где ожидала решения своей участи пленная королева.
Несмотря на то, что Юдифь провела несколько дней в пути, она как всегда выглядела блестяще. Весь её вид – прическа, одежда были элегантны, нарядны и безупречны, чего нельзя было сказать о её душевном состоянии. Королева была издергана тревогой за близких людей и утомлена дальней поездкой в сопровождении людей её пасынка, всю дорогу вынужденная слышать из своей повозки их омерзительную ругань, пьяный хохот и пронзительные визги захваченных в обоз девушек из окрестных деревень.
Увидев мачеху, Лотарь изобразил радушную и приветливую улыбку.
– Доброго дня, матушка! Сердечно счастлив, что вы приняли мое приглашение и пожаловали ко мне в гости.
Вид самодовольного пасынка, к тому же в изрядном подпитии, и его злая насмешка, стали последней каплей, чтобы совершенно вывести королеву из себя.
– Не называй меня матушкой! – возмущенно заговорила она. – Твои кровожадные псы убили всех моих людей!
– Эти обвинения совершенно беспочвенны, дорогая матушка. Ваши люди сами виноваты, они оказались недостаточно гостеприимны, и графу пришлось поучить их правилам вежливости. Не так ли, граф?
– Все было именно так, как вы говорите, государь, – подтвердил Лантберт.
– Где император? – спросила Юдифь пасынка, не удостоив графа вниманием.
– Он перед вами, – с легким поклоном отвечал Лотарь.
– Я спрашиваю тебя, что ты сделал со своим отцом?! Негодяй! Мерзавец! Ничтожество! – закричала взбешённая королева.
– Вы слишком добры ко мне, матушка! На самом деле, я намного хуже, чем вы обо мне думаете, – смеясь, отвечал Лотарь. – Если бы вы знали меня лучше, не изъяснялись бы сейчас в таких любезных выражениях. Прошу вас, располагайтесь у меня как дома, угощайтесь, отдыхайте, – король показал на уставленный яствами стол.
– Торжествуешь победу над собственным отцом?! – проговорила в ответ Юдифь, всё же сумев взять себя в руки и немного успокоиться. – Бегга! – одёрнула она камеристку, которая хотела было взять со стола немного еды.
– О да! Торжествую, вместе со всей Франкией. Ведь нам удалось предотвратить исполнение ваших преступных замыслов и сохранить государство, которое вы так стремились уничтожить.
Юдифь с удивлением глянула на пасынка и искренне рассмеялась.
– Вместе со всей Франкией?! – проговорила она сквозь смех. – И ты думаешь, достаточно всех купить, чтобы управлять таким огромным государством? Долго ли ты продержишься на престоле, управляя с помощью столь примитивных методов? – продолжала она, насмешливо глядя на него. – Ты завладел империей с помощью хитрости и подлости, но чтобы управлять ею нужен ум, мудрость, справедливость, доблесть... всё то, чем тебя обделил Господь.
– Зато вас Всевышний щедро наградил всеми этими качествами, – кивнул Лотарь, – только франки что-то не спешат ценить всю вашу добродетель по достоинству, а хотят видеть на престоле меня. Вы правы, я щедрый человек и не скуплюсь на награды за преданность. А вот вы с вашим мужем – не слишком ли возгордились, недальновидно почитая за глупость заботу о своих подданных? Что ж, вот и пришло время расплаты за гордыню! Вы ведь не хуже меня знаете, что гордыня – самый тяжкий из смертных грехов!
В беседе настала небольшая пауза – мачеха и пасынок обменялись долгим неприязненным взглядом.
– Ты называешь подкуп людей заботой о них? – вновь заговорила королева, после молчаливого поединка глазами. – А что ты будешь делать, когда казна опустеет, а твои подданные придут к тебе требовать новую порцию платы за лояльность? Имей в виду, что как только тебе нечем будет оплачивать их преданность, они не станут церемониться и поступят с тобой так же, как ты поступил со своим отцом.
– Не беспокойтесь, матушка, казна не опустеет, а государство больше не будет разорено, потому что отныне некому будет воровать государственные средства в свой карман, как это делал ваш любовник.
– Что? – Юдифь, покраснев словно оскорбленная невинность, в изумлении подняла глаза на пасынка и с трагическим укором покачала головой. – Вот как? Ты опустился до подобной низкой и грязной клеветы? Лотарь! Ты забыл все понятия о королевском достоинстве, о стыде и совести! Не сомневаюсь, что когда-нибудь тебе придется с лихвой заплатить за все твои наветы и злодеяния!
– Государыня, какая жестокая и нелепая клевета! – с горечью воскликнула Бегга. – Есть же бессовестные люди на свете, ничего святого, как только их земля носит!
– Лучше помолчи, старуха, – бросил Лотарь камеристке и снова обратился к королеве. – Вас и вашего любовника ждет суд. Но сейчас речь не об этом.
– О чем бы ты ни вел речь, я не желаю тебя слушать, – устало молвила Юдифь, отвернувшись от пасынка.
– К вашему несчастью, дорогая матушка, здесь я решаю, будете вы меня слушать или нет. А я думаю, что сейчас в ваших интересах слушать меня, ведь речь пойдет о вашем сыне.
Юдифь, не скрывая сильнейшей обеспокоенности, живо взглянула на Лотаря.
– Ты не посмеешь убить августейшего брата! – горячо проговорила она. – Иначе сам скоро умрешь, всеми проклятый и нищий, как все иуды и каины!
– Я понимаю ваше горе, но здесь замешана политика. Подумайте сами, кто кроме вас виноват, что ваш сын стал в ней разменной монетой? – серьёзно и строго отвечал ей Лотарь, отбросив всяческое лицемерие.
– В том, что ты жадный и подлый человек виноват только ты сам! – в ярости закричала Юдифь, ещё больше взбешённая внезапной откровенностью и серьёзностью пасынка, чем до этого его лицемерием и наигранным благодушием. – Господь накажет тебя за все твои мерзкие бесчеловечные преступления! И твоих подлых помощников тоже!
– Матушка, довольно угроз. Очень скоро вы отправитесь в изгнание и никогда больше не увидите своего сына, – сухо проговорил Лотарь, разбивая королеве сердце этими жестокими словами. – Но будет ли сохранена принцу жизнь, зависит только от ваших действий. Если вы благоразумно согласитесь содействовать нам с братом, то и мы в свою очередь будем к вам благосклонны и не станем совершать расправу над вашим сыном, как того требуют франки.
Юдифь задумчиво помолчала, а затем сказала с напускным равнодушием:
– Ты лжёшь. Карл давно за пределами империи, ты не сможешь убить его.
– Лантберт, где сейчас находится принц? – спросил Лотарь, не сводя глаз с королевы.
– По моим данным он в Бурже... А если быть точнее, в его окрестностях... – сказал Лантберт.
Юдифь с ненавистью взглянула на мужа Альберги и, не в силах скрыть отчаяние, тут же отвернулась, прикрыв лицо рукой. Лотарь одобрительно кивнул другу, довольный хорошо проделанной работой.
– Итак, вы всё ещё не хотите со мной общаться, дорогая матушка?
– И что же я должна сделать, чтобы ты помиловал своего брата?! – с слезами воскликнула королева.
– Уговорите Людовика отменить капитулярий о престолонаследии. Используйте свое влияние на него, чтобы он отрекся от всяческих притязаний на власть и добровольно принял постриг.
Юдифь перестала плакать и усмехнулась в лицо пасынку.
– Ни за что! – произнесла она с презрительной улыбкой.
Лотарь, уже уверовавший в то, что он сломил волю императрицы, не ожидал от неё такого внезапного отпора и рассвирепел.
– Вот как вы цените жизнь собственного ребенка?! – громогласно закричал он на королеву. – Вы готовы смириться с его гибелью, лишь бы не потерять права на престол?!
– Я хочу видеть своего мужа и сына, – спокойно и надменно произнесла императрица. – А потом, может быть, подумаю над твоей просьбой.
Лотарь задумчиво посмотрел на мачеху и примирительно кивнул.
– Вам надо отдохнуть, – проговорил он. – Похоже, вы не в себе и не можете правильно воспринимать то, что вам говорят. Отдыхайте, до утра вас никто не потревожит.
Вместе с другом Лотарь покинул королевский шатёр.
– Что скажешь? – спросил он Лантберта.
– Похоже, долго она не продержится, день-другой и согласится на всё, лишь бы её оставили в покое.
– Ох и устал я от этих родственников... Пойдем, друже, франки нас уже заждались.
– Государь, дозволь мне немедленно отправиться в Бурж, – сказал Лантберт, остановившись.
Лотарь посмотрел на него с недоумением.
– Чего ты так торопишься?! Пускай мальчишка поживет ещё чуток! Одна неделя ничего не изменит.
– Но я...
– Лантберт, оставь мысли о делах, пришло время отдыха! – перебил его Лотарь. – Пойдём, герой, расскажешь, как взял Ахен! – с улыбкой сказал король, одобрительно похлопав друга по плечу, и повел его в сторону шумно веселящихся за праздничным пиром франков.
Глава 9. Ведьма и монах.
Карл в беспамятстве метался по постели – вот уже несколько дней его мучила жестокая лихорадка. Мальчик то жалобно стонал, то бормотал что-то невнятное, и никого не узнавал. Нитхард сутками, почти не смыкая глаз, неотступно сидел возле него. Время от времени юноша поил больного целебным питьём, оставленным для него Элисеной, которое мальчик жадно выпивал, но никаких явных улучшений лечение не приносило.
Сестра Альберги исправно навещала их каждый божий день, принося еду, а теперь, когда принц заболел, стала его лекарем.
Раздался стук – условленные три и затем ещё два, это пришла она. Нитхард открыл дверь. Вместе с гостьей в лачугу заглянули ласковые рассветные лучи. Элисена вышла из дому ещё затемно и оказалась около лачуги одновременно с наступившим утром, осветившим скрытое в лесной глуши жилище. Девушка явилась в лесной домик как римская аврора, дарующая свет и изгоняющая сумрак, она сама словно светилась: её дивная шелковая туника, излучавшая нежное розовое сияние, казалось, была сшита из блеска утренней зари.
Элисена приветливо кивнула Нитхарду и, поставив на пол корзину, что принесла с собой, подошла к постели больного ребенка. Она потрогала его лоб – жаркий, словно чугунок из очага, и недовольно покачала головой, затем кивнула учителю принца, призывая его помочь ей.
