Текст книги "Любовь и смута"
Автор книги: Анна Шибеко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)
– О чем мы говорили... – рассеянно произнесла Юдифь, расстроенная поведением сына, – Альберга, у меня к тебе есть поручение...
– Государыня, граф Бернард, – сказала вновь появившаяся в покоях Ингитруда.
Альберге показалось, что с появлением графа в комнате стало светлее.
– Государыня, – с поклоном проговорил казначей, а затем согласно придворному этикету, учтиво встав на колено, поцеловал подол платья королевы.
Альбергу всегда злила эта, самая обычная и будничная, придворная церемония. Девушка отчаянно ревновала, хотя сама понимала всю неуместность своей влюбленности в Бернарда, всю нелепость своей ревности и всю опасность того, если хоть одна живая душа догадается об этих душевных муках.
– Простите, граф, одно безотлагательное дело, – сказала королева, снова обратившись к своей придворной даме, взяв с конторки запечатанный свиток: – Альберга вот документ, отнеси и отдай в собственные руки государю, он должен успеть ознакомиться с ним до собрания.
– Всё будет в точности исполнено, государыня, – с легким поклоном сказала девушка, убрав свиток за поясок, но, прежде, чем отправиться выполнять поручение, она обратилась к Юдифи с просьбой: – Государыня, дозвольте мне сегодня не присутствовать на обеде после собрания.
– Почему же, дорогая? – холодно осведомилась королева – у придворной дамы должны были быть более чем убедительные причины для отсутствия на столь важных придворных мероприятиях как совместный обед императора и императрицы с их царственными родственниками и знатнейшими представителями элиты. – Откуда такое желание прослыть отшельницей?
– Государыня, прошу не гневайтесь на меня, но я весьма опасаюсь, что навлеку на ахенский двор упрёки в не гостеприимстве из-за моего отвращения к людям принца Лотаря, а мне бы не хотелось показаться кому-то из ваших гостей невежливой.
– Альберга, вам совершенно нечего опасаться, – сказал Бернард, – у нас в Ахене эти псы все равно что на цепи. Главное для вас соблюдать одно простое правило: никогда не смотрите дикому зверю в глаза.
– Я вовсе не из-за страха стараюсь избегать их, сеньор Бернард, – отвечала Альберга, счастливая оттого, что разговаривает с ним, – но эти люди так грубы и невежественны, так развязны и неопрятны, что находиться рядом с ними для меня сущее наказание. Их речь так изобилует непотребными ругательствами, что слыша их разговор, хочется прикрыть уши руками и бежать прочь как можно скорее и как можно дальше, – с искренним негодованием проговорила девушка.
– Ты права, милая Альберга, – сказала на это Юдифь, улыбнувшись – эта пылкая тирада её рассмешила, – всё это так. Мне самой жаль, что я не имею возможности, так же как мои придворные дамы, запереться у себя в покоях и прятаться там до тех пор, пока мой диковатый пасынок не покинет дворец. Ну хорошо, дорогая, как только отдашь государю моё письмо, можешь отправляться к себе... и, знаешь что, позови ещё кого-нибудь, чтобы тебе не было скучно и одиноко в твоем добровольном затворничестве. Можешь позвать Ингитруду, я не против.
– Благодарю, государыня, – c радостной улыбкой поклонилась девушка.
Судьбе было так угодно, что в это же самое время, в другом крыле дворца Лотарь, так же как и Юдифь Альберге, отдал Лантберту запечатанный свиток.
– Вот письмо для моего брата. И главное выясни, не надумал ли этот чертов флюгер порушить все наши договоренности, – и Лантберт, в сопровождении Леона, направился в сторону покоев Людовика Немецкого.
Здесь необходимо немного рассказать о дворце, в котором происходили эти события.
Дворец в Ахене был любимой резиденцией Людовика Благочестивого, и каждое зимнее межсезонье он предпочитал проводить именно здесь. Это укрепленное сооружение было выстроено Карлом Великим, который перенес сюда столицу своего государства, оставив любимый Меровингами Париж прозябать в забвении и запустении. Такому вниманию Ахен был обязан многочисленным горячим источникам, которыми изобиловала эта местность, здесь были выстроены многочисленные купальни и термы, вскоре снискавшие славу целебных.
Но и сам королевский дворец в Ахен был не менее славен. Это был самый большой и красивый дворец во Франкии. Огромный и весьма помпезный тронный зал и блистательная ахенская капелла были соединены меж собой пространным ансамблем из многочисленных переходов и галерей, ведущих в покои членов королевской семьи, комнаты для придворных и всякого рода хозяйственные помещения. В центре дворца располагался просторный и удобный внутренний двор с фонтаном и мраморными скамьями для полуденного отдыха под тенистыми каштанами. Внутреннее убранство вызывало восхищение королевского гостя красотой мрамора и золота, причудливых гобеленов и ковров.
Итак, направляясь по одной из галерей, Альберга с досадой заметила появившихся с противоположной стороны баронов из свиты Лотаря.
– Как видно, Господу угодно испытывать наше терпение, коли уж он посылает нам на встречу этих грубиянов, – молвила она вполголоса подруге.
– Гляди, ахенские крали, – сказал Лантберт другу, заметив девушек, – эти дамы зачем-то рядятся в шелка и самоцветы, а сами надменны как жертвенные весталки.
– Ага, красивые, – кивнул Леон.
В это мгновение Лантберт перехватил взгляд приглянувшейся ему Альберги.
Каким-то непостижимым волшебством глаза этой незнакомой девушки вернули ему разом все забытые воспоминания и чувства, что когда-то ярким пламенем пронеслись по его жизни, оставив в сердце так и не зарубцевавшиеся ожоги. Боль утраты после смерти матери, горечь разочарования после предательства отца, одиночество и острое желание самоутвердиться среди старших товарищей, лихорадочное волнение и ни с чем не сравнимый пьянящий восторг первого боя, когда под стягами короля они выбили норманнов из Нанта. Но откуда обо всем этом могла знать ахенская гордячка?
Под впечатлением этого завораживающего колдовства Лантберт, чьи ноги словно приросли к полу, не нашел ничего лучшего, как остановить проходившую мимо камеристку, грубо схватив её за руку.
– Оставьте мою руку, барон, иначе не досчитаетесь глаза, – сказала Альберга, схватившись за кинжал, висевший у неё на поясе.
Теперь она смотрела иначе, однако, и этот её, другой взгляд – разгневанной амазонки, Лантберту тоже понравился. Глуповато улыбнувшись, он отпустил её руку. Девушки заспешили прочь.
– Ах, как я испугалась! – воскликнула Ингитруда, едва они скрылись из злополучной галереи. – И ни слова... он, наверное, немой...
– Дорогая, где это видано, чтобы дикие звери умели разговаривать, – ответила ей Альберга, у которой от пережитого волнения всё ещё бешено колотилось сердце.
– Да, друже, – со смехом говорил в то же самое время Леон. – Бог мне свидетель, ты умеешь ухаживать за дамами!
– Не старайся, я и сам понимаю, что выглядел как последний кретин, – отмахнулся Лантберт и добавил, мечтательно глядя в ту сторону, где скрылись девушки, – Леон, послушай, поди, узнай, чья она дочь!
Заметив этот мечтательно-безумный блеск в глазах друга, Леон перестал смеяться.
– Ладно, ладно, узнаю, нет ничего проще, – заверил он побратима, пожелав самому себе никогда не влюбляться.
***
После полудня представители франкской духовной и светской знати, прибывшие в Ахен на внеочередное собрание, не спеша потянулись в большой королевский зал. Чинно приветствуя друг друга и общаясь на самые разные темы, главной из которых, конечно же, был повод, собравший их всех здесь, то есть новый закон о престолонаследии, они степенно занимали места в зале согласно традиции и своему статусу.
Епископы рассаживались в боковом амфитеатре, словно возносившем их над всем залом и над остальными присутствующими.
– А что его святейшество думает обо всем этом?
– Рассмотрено ваше ходатайство о присуждении этому городу епископского статуса?
– Отец Иессе, поправилось ли драгоценное здоровье вашего племянника? – доносились из епископской ложи обрывки разговоров.
В центре амфитеатра для духовенства, на мраморе, покрытом коврами, восседал архикапеллан императора Людовика, аббат крупнейших монастырей Франкии (Сен-Дени, Сен-Жермен-де-Пре в Париже и Сен-Медард в Суассоне) его святейшество отец Хильдвин, один из влиятельнейших прелатов из знатного и могущественного франкского рода Агилольфингов. Святейшие отцы напрасно пытались угадать по его лицу истинное положение дел, ибо, хотя отец Хильдвин и старательно соблюдал свой обычный уверенный и глубокомысленный вид, но на деле пребывал в замешательстве. Рим упорно отмалчивался на предмет нового закона о разделе Франкии, и поэтому принимать все решения по этому вопросу приходилось самостоятельно, на свой страх и риск. Архикапеллан не видел никакой возможности предугадать на чью сторону встанет папа. С одной стороны, понтифика связывали с императором Людовиком давние политические договоренности и личная дружба, но с другой – император Лотарь, будучи королем Италии, имел в своих руках все методы воздействия на Григория. В конце концов Лотарь мог попросту припугнуть Папу, что вполне было в духе старшего сына Людовика.
Посреди большого тронного зала рядом друг с другом возвышались два массивных деревянных кресла с высокими спинками, украшенными стягами – пока пустующие троны Людовика и Лотаря. В зале, отделенном от императорских тронов пространной пустой площадкой, на расставленных полукругом скамьях рассаживалась светская аристократия – властительные сеньоры, без чьего мнения и одобрения не мог быть принят к исполнению ни один королевский капитулярий.
– Людовик Немецкий, король Баварии! – провозгласил сенешаль.
В сопровождении своих приближенных и под приветственные крики знати в зал прошел не без щегольства одетый молодой человек, чей наряд, сшитый из самых изысканных тканей и отороченный белым горностаем, пестрел фибулами из самоцветов, золотыми пряжками, а на рукояти меча красовалась искусной выделки серебряная фигурка льва. С несколько рассеянной улыбкой кивая на приветствия окружающих, вместе со своей свитой Людовик занял ближайшие к императорским тронам места.
– Лотарь, император Западной империи, король Италии!
Лотарь появился в сопровождении графа Лантберта и ещё десятка двух приближенных баронов, под бурные приветствия аристократии. Прежде всего он поздоровался с августейшим братом, который поднялся ему на встречу, чтобы обняться c родственником.
– Рад видеть тебя, брат, – с открытой улыбкой сказал Лотарь, – как твоя семья, надеюсь твои жена и дочь здравствуют и процветают?
– Благодарю, брат, все благополучно, – отвечал Людовик, как бы нехотя.
Отдав дань учтивости, Лотарь направился к трону, по дороге перемолвившись с Лантбертом:
– Ну что?
– Похоже, твой брат с нами.
– Да, пожалуй, что верно, – согласился Лотарь, не заметивший в поведении брата того суетливого жеманства лицемерия, что обличало бы его предательские намерения. Однако, в голосе и лице фаворита его смутило нечто вроде рассеянной мечтательности, словно легкая отрешенность, чего никогда не наблюдалось в нем доселе, особенно когда дело касалось службы.
– Что с тобой, ты не здоров? – спросил он, бросив на графа проницательный взгляд.
– Государь, со мной все в порядке, но я видел сегодня одно истинное чудо...
– Сейчас не время о чудах, – недовольно перебил король, одновременно внимательно оглядывая ряды знати, а затем занял свое место на троне.
Лантберт направился в зал и, заметив там друзей отца, почтительно их приветствовал.
– Лантберт, ну-ка сядь, друже, расскажи что там у тебя в Дижоне? – сказал после взаимных приветствий граф Матфрид Орлеанский, указав на место рядом с собой. – Это правда, что ты убил Приска и овладел городом без боя?
– Сеньор Матфрид, этого человека убила его собственная глупость и жадность. Я вырос в этом городе и не только знаю каждого горожанина в лицо, мне знаком там и каждый камень, а Приск был там пришлым и ненавистным чужаком, зря он позарился на то, что ему не принадлежит. Все до единого дижонцы были на моей стороне.
– Людовик не простит тебе его смерти... – заметил Матфрид. – Остерегайся.
– Мне ни к чему остерегаться интриг Людовика, – усмехнулся Лантберт, – я всего лишь честно и верно служу его сыну.
– Людовик Первый, император Западной Империи и король франков! – послышался
торжественный голос сенешаля.
Все до единого присутствующие поднялись с мест, чтобы приветствовать императора, вошедшего в зал в окружении своих вельмож, первым среди которых шествовал советник государя и казначей граф Бернард Барселонский.
Людовику шел пятьдесят первый год, но, хотя он уже чувствовал приближение старости, осанка его по-прежнему оставалась прямой и горделивой, а черты лица открыты и благородны.
Вновь вошедшие вельможи расположились в зале, император сел на трон, наступила почтительная тишина.
– Приветствую вас, знатнейшие и прославленные франки, епископы, достопочтенные аббаты, герцоги, графы и маркграфы! Поверьте, что я не стал бы созывать внеочередной съезд в столь загруженное для вас всех время, если бы меня не побудили к тому достаточно веские причины. Благодарю, что вы все собрались здесь сегодня для обсуждения нового капитулярия. По моему убеждению, этот закон весьма своевременен и необходим, и принят мною под влиянием изменившейся ситуации в стране. Речь в нем о новом порядке престолонаследия. Итак, выношу данный капитулярий на ваш разумный и справедливый суд, – громко произнес император и кивнул глашатаю, который, получив команду, вышел в центр зала, и принялся неторопливо и внятно зачитывать текст нового капитулярия:
«Мы, милостью Божьей августейший император Западной империи Людовик Первый, с благословения апостольского престола и руководствуясь лишь мыслями о высшем благе для наших подданных, утверждаем новый закон о порядке престолонаследия и разделе владений между наследниками императорской короны.
Новым указом о разделе империи милостью Божьей наш сын Лотарь получает во владение Италию, Нейстрию, Септиманию, Прованс, Аквитанию, Испанскую марку и остается нашим соправителем, именуясь и в дальнейшем на всех государственных документах императором Западной империи. При вступлении в право наследства, обладает заявленными выше правами и полномочиями в полном объеме.
Новым указом о разделе империи милостью Божьей наш сын Людовик получает во владение Баварию и Каринтию. При вступлении в право наследства обладает заявленными выше правами и полномочиями в полном объеме.
Новым указом о разделе империи милостью Божьей наш сын Карл получает во владение Австразию, Алеманию и Бургундию. При вступлении в право наследства обладает заявленными выше правами и полномочиями в полном объеме.
Конец капитулярию."
Окончив чтение, глашатай отвесил публике поклон и отправился на прежнее место.
В зале повис равномерный гул – каждый считал своим долгом поделиться мыслями по поводу услышанного со своим соседом.
– Прошу высказываться, – покрывая гул, громко проговорил Людовик и повернулся к сыну, – Лотарь, прошу тебя высказаться первым.
– Благодарю, отец, – отозвался Лотарь и, встав с королевского кресла, вышел на середину зала и заговорил в наступившей тишине, обращаясь, прежде всего, к наиболее лояльным к нему представителям аристократии:
– Государь, святые отцы и вы, знатнейшие франки! Хочу высказать свое мнение о капитулярии, что вы, государь, представили только что на наш суд.
Я не буду говорить сейчас о том, как грубо здесь нарушены наши с Людовиком интересы, это вопрос второстепенный и суетный, – при этих словах Людовик Немецкий нахмурился и поглядел на брата весьма недовольно. – Думаю, сейчас самое время повести речь о гораздо более значимых вещах, о которых, как мне кажется, пришла пора вспомнить. Я хочу говорить о высшем предназначении франков, о нашей великой миссии – о создании мировой христианской империи, возложенной на нас самим Господом через верного проводника своей воли – великого понтифика. О том священном наследстве, которое вместе с короной императора Западной империи завещал вам, государь, ваш великий отец, а мой дед, светлой памяти великий император Карл.
Когда в священный день Рождества Христова, в соборе Святого Петра папа Лев Третий возложил на голову моего деда корону, а весь римский народ воскликнул с ликованием: «Благороднейшему Карлу, коронованному Богом, и мироносному императору римлян – жизнь и победу!», провозглашая духовное единство римлян и франков, и когда Карл был наречен императором и Августом, в тот самый день мой дед поклялся повсюду нести свет христианства, объединяя весь мир истиной учения Спасителя. До последнего часа император Карл оставался верен своей клятве, стяжав именем Христа великую империю, став новым Давидом и новым Константином, и завещал своему сыну не оставлять священного дела создания единого града Божьего на земле.
Однако сегодня мы все с прискорбием видим, что франкская империя обречена на гибель, завещание великого императора вот-вот канет в небытие как ненужный хлам, а о гордость и честь франкского народа хотят вытереть ноги. В этом нет вины государя, но в этом виновны те люди его окружения, которые толкают его на неправедный путь предательства своих предков и своего народа!
С прискорбием объявляю, что новый закон не вызывает в моей душе ничего, кроме негодования и разочарования! – закончив свою речь, Лотарь сел на место, сопровождаемый шумным согласием зала и суровым взглядом отца.
– Людовик! – бросил император, устремив на второго сына ещё более строгий и внимательный взгляд.
Людовик Немецкий весьма поспешно вышел вперед – ему тоже было что сказать.
– Государь, мой брат-император, святые отцы и вы, знатнейшие франки! Когда десять лет назад вы, государь, не хотели делить империю и по этой причине отдали все земли моему брату, я согласился с этим, да, это было против традиций, да, мои права были грубо попраны, но это было необходимо во имя империи! Вы жестоко подавили восстания всех несогласных, что пали жертвой своих нездоровых личных амбиций. Тогда вы поступали правильно. Но что происходит сегодня? Теперь, забыв как жестоко были наказаны все несогласные с объединением империи под властью вашей и Лотаря, теперь вы сами первый нарушаете свои же принципы и разрываете империю на части! Кто или что заставил вас так измениться и изменить свое же собственное решение?! И почему теперь, во имя чего теперь я должен довольствоваться лишь малой частью того, что должно быть предназначено мне по закону! Да, я во всем согласен с Лотарем, данный документ считаю противозаконным и лживым, и готов требовать справедливого раздела государства между всеми наследниками! – он поклонился государю и отправился на свое место.
На середину зала вышел первый советник императора Людовика граф Бернард.
– Государь, принцы, ваши святейшества, знатнейшие франки! – обратился он к присутствующим. – Такое неприятие нового капитулярия можно объяснить лишь поспешностью и необдуманностью только что услышанных нами всеми высказываний.
Никто не имеет права лишать законного наследника императорской короны, коим является принц Карл, его доли наследства. И понятно, что такое противоправное и несправедливое дело неотвратимо ввергнет наше государство в междоусобные войны, которые приведет империю к неизбежному упадку и гибели! Что может быть желаннее для наших врагов, чем братоубийственная междоусобная война внутри самой Франкии? Как правило, в такой войне победителем становится сторонний наблюдатель, которому остается только в итоге воспользоваться ослаблением страны, лежащей в руинах и пепелище, чтобы напасть и без особых усилий поработить её.
Поэтому вполне очевидна вся важность и своевременность данного капитулярия государя, ибо этот закон сохранит на землях империи порядок и процветание, что несомненно является благом для её подданных!
Эта речь также нашла одобрение и сочувствие среди многих из присутствующих в зале аристократов, особенно среди прелатов и королевских сановников.
Следующим взял слово архикапеллан. Зал со вниманием замер – речь главного прелата была решающей для многих.
– Государь мой и вы, знатнейшие франки, – проговорил он (епископам из уважения к их сану разрешалось выступать со своего места), – вне всякого сомнения, что обсуждаемый здесь сегодня документ разумен, своевременен и оправдан реалиями сложившейся в государстве непростой ситуации. Дальнейшее игнорирование одного из законных наследников не приведет ни к чему, кроме войны за наследство, а это реки крови невинных жертв и неизбежный упадок государства. Не сомневаюсь, что мы обязаны принять этот закон, дабы не искушать человеческие пороки, помятуя о том, что когда Господь милостиво принял жертву от одного брата, другой воспылал завистью и преисполнился гнева, став первым убийцей, напав на своего брата, победив и умертвив его. Да не повторится же ныне братоубийство и да не разразится в нашем государстве смута.
– Благодарю, отец Хильдвин, вашими устами говорит сама мудрость, – сказал Людовик. – Что ж, приступим к голосованию. Ваши святейшества и вы, знатнейшие франки, вам предстоит сегодня решить судьбу нового капитулярия.
Голосование разделило знать почти поровну, но нескольких лишних голосов в пользу капитулярия хватило для того, чтобы закон был принят.
– Итак, сегодня в Ахене, всеобщим голосованием знатнейших франков, новый капитулярий о престолонаследии принят как законный и вступает в действие! – объявил сенешаль.
Лотарь переглянулся с Людовиком Немецким и оба тотчас решительно поднялись со своих мест, а вместе с ними и все их бароны.
– Государь, – сказал старший сын императора, – мы вынуждены покинуть собрание, ибо считаем принятый закон неприемлемым, а его принятие незаконным.
И принцы, учтиво поклонившись государю, покинули тронный зал.
***
Пламя костра согревало и убаюкивало, играя огненными языками и с треском подбрасывая в ночную мглу вспышки искр. Друзья были в пути уже несколько дней и, по их расчетам, это была их последняя ночевка в лесу, а завтра они уже прибудут в место назначения. Сегодня дежурил Лантберт, Леон завернулся в теплый плащ, мечтая отоспаться, но ему никак не удавалось поспать больше нескольких минут.
– Разве есть на свете девушка, прекраснее Альберги? – говорил Лантберт и толкал Леона в бок, – слышишь, Леон, ты видел когда-нибудь девушку прекраснее, чем моя Альберга?
– Нет, не видел, – сквозь сон отвечал Леон и снова засыпал.
– А голос какой у неё прелестный, да? Эй, Леон, ты слышал когда-нибудь голос, прелестнее, чем у моей Альберги? – говорил Лантберт, снова толкая друга.
– Нет, не слышал, – раздраженно отвечал Леон и снова проваливался в сон.
Через несколько минут Лантберт опять потряс друга за плечо, во что бы то ни стало стараясь разбудить его. Леон подскочил, схватившись за меч и озираясь по сторонам.
– Слушай, Леон, а если её отец её за меня не отдаст?
– С чего бы это? – отвечал Леон, усаживаясь, оставляя меч и протирая глаза.
– Ну не знаю, может подарки не понравятся?
– Понравятся, – зевая, отвечал Леон снова укладываясь спать.
– Слышишь, Леон! Проснись! – снова толкал Лантберт друга через несколько минут. – А если она сама не согласится выйти за меня?
– Кто? – продолжая спать, но уже с открытыми глазами, проговорил Леон.
– Да ты спишь?! – Лантберт потряс друга, добиваясь, чтобы он проснулся. – А если она не захочет за меня замуж, вот возьмет и сбежит накануне свадьбы, что тогда?
Леон мрачно смотрел на друга, соображая, как бы исхитриться выспаться.
– Может мне вообще это все не начинать, как думаешь? Ведь жил же я раньше без неё, и дальше проживу, да? – при этом в голосе Лантберта послышались тоска и отчаяние самоубийцы.
– Ты хочешь, чтобы я женился на ней вместо тебя? – озлобленно проговорил в ответ Леон.
Лантберт с досадой толкнул друга – тот снова лег и уже без помех с наслаждением погрузился в сонное небытие, а его названный брат всю ночь просидел, то глядя в огонь, то вглядываясь и вслушиваясь в безмолвную темноту леса.
Рано утром друзья оседлали коней и отправились дальше. Их дорога лежала из Ахена в северную Бургундию, в монастырь св. Петра, к хорошему знакомому Лантберта – аббату Вале, который одним из первых, из влиятельных представителей франкского духовенства, перешел на сторону партии единства. До монастыря оставался ещё день пути. Долгое время тишину зимнего леса нарушал лишь топот копыт, как вдруг вдали послышался протяжный и резкий двойной звук рожка – это был сигнал о помощи, кто-то из своих попал в беду. Друзья пришпорили коней.
Вскоре им открылась неприглядная картина: сразу человек десять разбойников атаковали двоих сеньоров, которые мастерски держали удары нападавших, защищая друг друга, но видно было, что силы их были на исходе, к тому же один из них был уже ранен. Разбойники, атаковавшие незнакомцев, были из тех обнищавших рыцарей, которые, оставшись без сеньора и жилья, объединялись в группы и нападали в лесах на одиноких, богатых с виду всадников, чтобы разжиться деньгами, одеждой и оружием.
Этот бой несомненно стал бы последним для незнакомых сеньоров, не подоспей вовремя к месту событий Лантберт и Леон. Друзья сходу проткнули копьями каждый по разбойнику. Увидев, что подоспела подмога и двое уже убиты, несколько человек тут же набросились на вновь прибывших. Лантберт отбил атаку сразу двух, тут же ударил мечом ближайшему в бок, разрубая его туловище, затем, вырвав клинок обратно, оборонившись от следующего удара щитом, рассек другому нападавшему плечо и грудь до самого сердца. Леон отбил атаку булавы своим щитом (который, правда, дал при этом трещину, ибо орудовавший булавой разбойник обладал поистине богатырским телосложением), потом, развернувшись, пробил второму нападавшему череп, после чего, спасаясь от очередного удара булавы, ушел в сторону и метнул в преследовавшего его разбойника свой топор, угодив противнику между ключиц, отчего тот вылетел из седла. Тем временем Лантберт выбил из рук ещё одного нападавшего меч и снес врагу голову. Незнакомцы, подвергшиеся разбойному нападению, успешно справились за это время с остальными. Последний из злодеев попытался спастись бегством, но был настигнут ударом топора, брошенного Лантбертом.
Завершив бой, друзья помогли перевязать раненого – его ранение в бедро оказалось не опасным, хотя и глубоким, оно сильно кровоточило, но ни одно сухожилие или сустав не были повреждены. Только убедившись, что рана не угрожает жизни и здоровью сына, старший из незнакомцев счел нужным познакомиться со своими спасителями.
– Благодарю вас, отважные сеньоры, – сказал он, – надеюсь, когда-нибудь сочтемся. Меня зовут Викфред Буржский, – с этими словами отец Альберги протянул открытую ладонь Лантберту, а затем Леону. Те ответили на приветствие и назвали себя.
– То-то я смотрю, мне знакомо твое лицо, – кивнул Викфред Лантберту, – я видел тебя в Ахене, ты из свиты Лотаря. Рад, что познакомился с тобой.
– Я тоже рад нашему знакомству, – отвечал Лантберт, душой возблагодарив Бога за такую удачу, – тем более, что у меня к вам есть одно очень важное дело.
– Вот как? – удивился Викфред, – так это что ж получается, на ловца и зверь? – рассмеялся он. – Буду рад помочь своим спасителям всем, чем смогу.
– Сеньор Викфред, я прошу вас отдать мне в жены вашу дочь, – сказал Лантберт. Хотя держался и говорил он достаточно невозмутимо, на лбу у него выступили капельки пота, а сердце готово было разорвать грудную клетку.
Викфред молча уставился на своего собеседника, размышляя, не ослышался ли он, настолько неожиданно и неуместно все это прозвучало.
– Вот как?.. И которую? – наконец переспросил Викфред, – сеньор Лантберт, у меня ведь две дочери. «Малышку Элисену ты не получишь» – подумал он при этом.
– Ту, что самая прелестная девушка на свете, – сказал Лантберт.
Не понимая все же, которая дочь имеется в виду, Викфред переглянулся с сыном.
– Я говорю о вашей Альберге, – спохватившись, добавил Лантберт.
У графа Буржского отлегло от сердца и он радушно улыбнулся.
– Сеньор Лантберт, я, само собой, весьма рад такому благородному и доблестному зятю, но не находите ли вы, что здесь не очень удобно обсуждать подобного рода дела? Может быть вы найдете время, чтобы приехать к нам в Бурж, моя жена будет рада познакомиться с будущем зятем, и там мы обстоятельно обсудим все вопросы по поводу свадьбы и приданого.
– Приданое меня не интересует, – сказал Лантберт, – но если вам так угодно, то, не желаете ли присоединиться к нам – мы держим путь в монастырь святого Петра, там мы сможем обсудить с вами все, что вы сочтете нужным, к тому же ваш сын сможет там спокойно залечить рану и отдохнуть.
– О нет, нам в другую сторону, через несколько часов мы должны быть в Сансе, – отвечал Викфред.
– В таком случае, прощайте, сеньор Викфред, я приеду за Альбергой после Рождества, – сказал Лантберт и, откланявшись новым знакомым, умчался в сопровождении Леона.
– Видал, что эти бабы проклятые с нами творят! – расхохотался Викфред, оставшись наедине с сыном, – мне, говорит, не надо приданого!
– Альберга у нас сама по себе редкое сокровище, – с усмешкой отвечал Рихард Ангулемский, сын графа Викфреда.
– Ага, слышишь, не надо мне приданого, а через месяц-другой приставит мне нож к горлу и скажет отдавай старый хрыч все что мне причитается!
– Бедолага он, я бы и врагу в жены не пожелал такую взбалмошную девицу, – заметил со смехом Рихард.
– Ну не весь свой век нам с матерью терпеть её вздорные выходки! И в кого только уродилась такая бестия!
– Отец, будь справедлив к Альберге, жениха-то она себе подцепила что надо.
– Себе под стать, такого же сумасброда.
– А ты слыхал, какие зверства он творит у себя в Дижоне?
– Да? Нет, не слышал, но очень рад, если это действительно так, может хоть он выбьет из Альберги всю дурь. А мне-то что, пусть живут как знают, баба с возу – кобыле легче! Кстати, давай заберем с собой парочку лошадей, чего добру пропадать, – сказал Викфред и направился к животным, растерянно бродившим среди трупов своих убитых хозяев.
Глава 5. Свадьба в Бурже.
На свадьбу старшей дочери сеньора Викфреда пожаловала вся Аквитания. Вот уже несколько дней в Бурж съезжались повозки со всех сторон королевства. Ни одно знатное семейство не хотело пропускать празднование такого торжественного и важного события в столь почтенном доме.
Госпожа Гильтруда хлопотала, не покладая рук и не зная отдыха. Она успевала везде и всюду, с утра до ночи отдавала распоряжения, все лично отслеживала и проверяла, участвовала в каждой детали подготовки предстоящего праздника и ко всему ещё успевала присматривать, чтобы никто из гостей не ощущал ни в чем неудобств или стеснений. Однако сегодня, когда в Бурж приехал жених, ей пришлось ещё удвоить свои усилия, казавшиеся поистине безграничными. У жениха не было родни, зато вместе с ним прибыл сам король со свитой и каждый из его приближенных баронов прихватил с собой свое семейство. После этого дом и вовсе стал похож на вавилонское столпотворение.
