Текст книги "Лоза Шерена (СИ)"

Автор книги: Анна Алмазная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 29 страниц)

    Когда Рэми вновь смог видеть, они уже были в небольшом, уютном зале. Подбежавший молодой слуга робко улыбнулся, снимая с плеч Рэми плащ. Подхалимствует, как архану, и ошибается – Рэми не архан и никогда им не будет. А надо? Надо ли ему проклятая кровь высокорожденного, чтобы быть счастливым?

    Проклятое зелье Тисмена постепенно переставало действовать. Тем не менее и сила притяжения к Миранису слегка притупилась, оттого Рэми теперь мог почти нормально соображать. И злиться.

    Надо найти амулет, успокоить тоску по Миру, забрать из замка Аланну... и... пусть они играют в свои игры сами, без него. А их хваленые законы, татуировки и дозоры вполне можно, оказывается, обойти. У матери когда-то получилось и у Рэми получится.

    – Впустите их, – приказал Мир.

    Бесшумно распахнулись раскрашенные позолотой двери, в дверях показался Кадм, а за ним – Гаарс и Рид. Рэми слегка удивился, сделал шаг матери навстречу, но был остановлен шепотом Тисмена:

    – Позднее...

    Мать чуть заметно кивнула сыну и по приказу Кадма осталась стоять у дверей, почтительно поклонившись Миру.

    Повинуясь Тисмену, Рэми повернулся лицом к принцу и только теперь смог его рассмотреть: в церемониальном, в тяжелом, украшенном драгоценными камнями наряде, с разрисованным синей краской лицом, подведенными черным глазами, он казался Рэми чужим. Безликим.

    Чужая, безликая статуя покровительственно кивнула Рид, села на трон, указав Рэми на ступени у ног.

    Рэми подчинился. Не сразу, после толчка Тисмена, когда брови Мира начали сходиться на переносице.

    "Зря ты его опоил, – Рэми вздрогнул, услышав в голове голос Кадма. – Нам теперь нужен "разумный" Рэми, а еще лучше – "Рэми тоскующий по принцу". Гаарс не хочет приказывать мальчику стать телохранителем, а принц не хочет давить. Если так и дальше пойдет – он отпустит мага."

    Более Рэми не слышал. Он чувствовал, что телохранители еще переговариваются друг с другом, но мыслей тех уловить не мог – сил не хватало. Оттого начинал злиться: на себя, потому как слишком легко поддался, на Тисмена, что лишил его возможности защищаться, даже на Мира... но на последнего лишь слегка. Не хотел он тревожить спавшую в глубине души проклятую тоску, не хотел вновь возненавидеть себя, за что "изменил"...

    – Подойди, Гаарс! – вслух сказал невозмутимый Тисмен.

    Глава рода повиновался. Выглядел он неважно: уставший, избитый, грязный. Гнев окатил Рэми при виде расползшегося по щеке Гаарса синяка, разбитой губы и спекшейся в волосах крови. Но теплая волна зелья остудила гнев. Рэми вновь стало все равно.

    – Подойди ближе, – приказал принц. – Не бойся!

    Гаарс шагнул вперед. Опустился на колени на ступеньках трона, поцеловав вышитый жемчугом край плаща наследного принца. Он был так близко, что почти касался Рэми, но, казалось, не обращал на друга никакого внимания, глядя только на Мираниса.

    Тонкая рука принца в темно-синей перчатке, унизанная перстнями, покровительственно взяла мужчину за подбородок, ласково провела пальцами по синяку, и протянула ему знакомый до боли амулет.

    – Возвращаю. И надеюсь, что в следующий раз ты не совершишь подобной ошибки.

    – Никогда... клянусь, никогда более не пойду я против вас, наследный принц... и сейчас бы не пошел... знай я... мы ведь братья почти...

    Сказал и осекся. Даже опоенный Рэми понял почему – негоже это какому-то рожанину называть наследного принца "братом".

    Миранис сделал вид или в самом деле не заметил дерзости, кивнул Тисмену и телохранитель приказал:

    – Отойди назад!

    Гаарс повиновался.

    "Кадм, ты его так обработал? – иронично поинтересовался принц, когда глава рода, подчинившись новому приказу телохранителя, вновь стал на колени. – Теперь понимаю, за что меня величают деспотом. Как иначе, если телохранители принца играют в палачей? И зная тебя, Кадм, уверен – тело Гаарса выглядит не лучше."

    "А ты решил, что я так просто дам покушаться на твою жизнь?"

    "Гаарс мой друг."

    "Гаарс – наемник. И он не дает избраннику стать твоим телохранителем. А Рэми – опасен."

    "Ты опять начинаешь?"

    "Он нас не слышит, не так ли? А с тобой я могу говорить открыто. Или я ошибаюсь?"

    Рэми вздрогнул. Его невольное движение не ускользнуло от внимательных глаз Тисмена:

    "Рэми, посмотри на меня..."

    Рэми сначала подчинился, а лишь потом понял, что совершил ошибку:

    "Он слышит нас..."

    "А, значит, все равно уже, что сделает Гаарс, – усмехнулся Мир, и Рэми почувствовал, как его плечо сжала рука принца. – Рэми, ты мой, не так ли?"

    Рэми не понимал смысла слов Мираниса. Что значит – его? Только что Кадм говорил, что Гаарс сопротивляется, а принц ведет себя так, будто все уже решено. Что, если и в самом деле – решено? Ведь Гаарс – обычный рожанин, Миранис – наследный принц, стоит второму приказать, и первому ничего не останется, как подчиниться.

    – Гаарс, мне очень хочется тебе верить, но могу ли я? – начал Миранис. – Ты покусился на жизнь моего лучшего друга, а я не люблю, когда друзей моих насильно толкают за черту. Да и сам я туда, знаешь ли, не спешу. Но на этот раз – забудем. Променяем жизнь на жизнь, и сидел бы ты уже дома... если бы не Рэми. Кадм сказал, что ты знаешь, в чем дело. И уже принял решение. Я слушаю.

    – Вы правы, мой принц, телохранитель мне объяснил. И я понимаю, – начал Гаарс, и голос его неожиданно задрожал. – Понимаю, что прошу многого. Но я вынужден отказать, хотя нелегко мне вам отказывать. Прошу вас отпустить моего родственника. Мы заключили договор, мой архан. Цех больше не будет вредить ни вам, ни вашему другу. Все закончилось. Возносить же простого юношу на немыслимые высоты было бы ошибкой.

    – Так ли уж простого? – парировал Кадм.

    – Мой архан, если вы хотите контролировать силу Рэми, можете назначить над ним куратора. Цех не будет воздействовать на мальчика, и вы уже получили тому подтверждение. Даже со своей силой Рэми более не представляет для вас опасности.

    – Мы не говорили об опасности, – холодно заметил Мир. – Не обольщайся Гаарс. Рэми – сильный маг, это правда. Опасен ли он для меня? Нет. Но неконтролируемый маг может многое натворить. А Рэми к тому же порывист. И упрям. Очень неудачное сочетание для вольного с огромной силой.

    – Поймите, – продолжал Гаарс, – он не создан для придворной жизни. И простите, что напрямик, а я все же спрошу – вы уверены, что двор примет телохранителя-рожанина? Пусть даже избранного богами?

    – Это уже моя проблема.

    – Я вижу, мой принц, вы хотите мальчику добра, – осмелел Гаарс. – Я хочу того же. Но иначе смотрим мы на это добро. Простите меня, ваше высочество, за смелость. Я вижу одурманенного, испуганного юношу. Рэми пришлось оглушить магией, чтобы навязать вашу волю. Разве так одаривают? Через силу? Мой принц, скажите мне, согласился бы Рэми стать вашим телохранителем в здравом рассудке? Что бы он выбрал? Давайте не будем заставлять...

    – А ты считаешь, что я заставляю? – Рэми вздрогнул, услышав в голосе Мира плохо скрываемую усмешку. – Неволю? Это не так. Оглушали Рэми не потому, что он не хочет стать моим телохранителем, а потому что слишком хочет... Но ты не поймешь. Думаю, и он не понимает. Пусть будет так. Я докажу тебе, что мне не надо неволить Рэми. Я отпущу его. Мой телохранитель за ним присмотрит, чтобы ни ты, ни твой цех, ни твои друзья вновь не всучили бы Рэми какого-нибудь амулетика, что притуплял бы его чуткость. И уж прости, дружок, но я сильно сомневаюсь, что Рэми долго выдержит вдалеке от меня. Ты не понимаешь, что такое привязка. Не понимаешь, что такое связь между телохранителем и принцем, но, судя по всему, Рэми этого тоже не понимает. И потому, только потому, а вовсе не по твоей просьбе, я дам ему очнуться, обдумать все и принять правильное решение. Мне не нужен телохранитель, "которого заставили". Да и время у нас есть. А теперь уходите!

    Гаарс поднялся, поклонился принцу и подал Рэми руку. Но встать почему-то не удалось. Почему-то потемнело перед глазами, и уже через мгновение, Рэми вновь упал к ногам Мира. Бросился к нему Тисмен, побледнел вдруг и закричал:

    – Гаарс, выведи мальчика! Через те двери! Быстро!

    Но Гаарс не успел.

    Марнис, младшее божество Кассии, почти и не удивился, когда в его пещере появился новый гость.

    – Приветствую тебя, брат. Решил меня навестить? Не много ли чести?

    – Вижу, что не слишком ты устроился, – презрительно ответил мужской голос. – Воняет здесь... темно... не понимаю.

    – Что тут понимать? – усмехнулся Марнис. – Аким умер, я остался, а мой культ за смерть героя сравняли с землей.

    – Я давно говорил тебе – осторожнее играй с Виссавией. Аким был все же ее...

    – О нет! – прошипел Марнис. – Ты чего-то не помнишь! Аким был грязным, оборванным мальчишкой, дурным и никому не нужным. Аким пришел ко мне ублюдком, не знающим отца, а героем, гордостью Виссавии, сделал его я! И что получил взамен? Аким сумел восстановить культ нашей милой сестрички, но его последователи разорили мой. Воняет? Да потому что святые источники завалили трупами моих жрецов! И даже на то, чтобы их убрать, сил мне теперь не хватает...

    – А направлять судьбу Рэми – хватает?

    – Каждый из нас хочет выжить.

    – А ты еще пытаешься и отомстить.

    – Я не мщу. Я восстанавливаю то, что принадлежит мне. И не с помощью Рэми, а с помощью его драгоценной Аланны.

    – Мстишь... – перебил его Радон. – Но должен тебя разочаровать – выиграет все равно Виссавия. И твой культ будет восстановлен. Не так, так иначе. Я даю тебе слово. Мне дороги вы оба. И вы помиритесь, хотите вы того или нет. Даже герой Аким не стоит ссоры между богами.

Глава восьмая. Брат

    Широко распахнулись украшенные резьбой двери. Поднялся с трона принц, низко поклонились телохранители, Гаарс и Рид, и только Рэми беспомощно сидел на ступеньках трона, как рыба выброшенная на берег хватая ртом воздух.

    "Успокойся! – раздался в голове голос Тисмена. – Он так всегда действует в первый раз на мага... Подчинись, не сопротивляйся и станет легче..."

    Кто "он"? Рэми закрыл рот рукой, сдерживая порыв к рвоте, глотнул воздух, и согнулся пополам, все так же не в силах перестать задыхаться:

    – Вирес, помоги ему! – приказал чужой голос.

    От расплывающейся перед глазами группы людей отделился один в темно-синем плаще. Он подошел к Рэми, опустился перед ним на колени, коснулся ладонью щеки юноши и прошептал:

    – На меня смотри...

    Рэми с трудом поднял взгляд. Полыхнуло синее сияние в глазах архана, знакомо наполнила душу чужая, непонятная сила, подчиняя, и Рэми вдруг стало легче.

    – Подойди, Рэми! – властно приказал чужой голос.

    Рэми послушно встал, благо, что сил теперь хватало, и, опустив глаза в пол, подчинился, отчаянно пытаясь притушить горевший в душе страх.

    Только у одного человека в Кассии может быть столь густая аура силы, только один человек в Кассии может заставить Рэми дрожать, как лист на ветру одним только взглядом... Только перед одним склоняется в поклоне даже наследный принц. Перед повелителем.

    И согласно давнему обычаю, упал Рэми перед Деммидом на колени, видя лишь носы ларийских сапог, да край украшенного серебряной вышивкой синего плаща.

    – Можешь встать! – ровный приказ.

    И не угадать по тону: милостив? В гневе ли? А угадать было необходимо: Рэми почему-то знал, что повелитель явился в это зал ради него.

    – Посмотри на меня!

    Рэми посмотрел. Глаза повелителя не горели синим – Деммиду не надо было вызывать свою силу, она всегда его окружала, – но поразило Рэми не это.

    Как же похож, оказывается, Мир на своего отца! Тот же упрямый взгляд, те же синие, пронзительные глаза, те же каштановые волосы и тонкие, сложенные в язвительную усмешку, губы. И все же это не Мир. Мир родной, знакомый и... близкий. А этот – чужой, холодный, жесткий. Беспощадный.

    – Жаль тебя, – неожиданно мягко сказал повелитель, да вот только не совсем для Рэми предназначалась та мягкость.

    Все это делалось ради наследника, чтобы его убедить, а Рэми... его судьба уже была решена. Рэми читал ее в холодном взгляде повелителя, в чуть изогнутых в презрении уголках губ. И понял, что пропал.

    – Давно не видел я такой силы, но рожанин не может быть магом. Так решили боги. Рожанин-маг должен умереть, – Рэми сглотнул. – И так решили боги. Только ради Мира я отдам тебя не Эдлаю, а жрецам: пусть они сделают из мага-рожанина слугу богов. Но большего даже я сделать не в силах.

    – Отец! – ужаснулся принц. – Отдашь жрецам избранника богов?

    – Нет, Миранис, это ты его отдашь. Ты сам примешь трудное, но правильное решение. Я жду.

    – А если откажусь?

    – Как знаешь.

    Рэми вдруг показалось, что в маленьком, но наполненном людьми зале существуют только двое: повелитель и его сын. Мир не сдавался. Краем глаза видел Рэми, что принц смотрит упрямо, высоко поднимает подборок, а Рид чуть ли не оседает на пол, поддерживаемая стоявшим рядом Гаарсом.

    Быстро густеет воздух, появляется неведомо откуда синеватый туман, и то и дело пробегают в тумане тоненькие ниточки молний. Трудно дышать: гложет душу тревога и едва удерживается на ногах Рэми, даже привычные к силе повелителя и наследника телохранители заметно бледнеют, и тут Рэми вновь начинает задыхаться.

    Наполняется рот кровью, сгибает по пополам резь в желудке, и Рэми падает на колени, как рыба выброшенная на берег глотая ртом ставший опасным воздух.

    – Отец, ты ранишь его! – кричит сквозь все более плотневший туман Миранис.

    Дышать... только дышать... Холодный пол под ладонями, но руки не держат, дрожат. Струится через пальцы синий туман, шумит в ушах, предательски темнеет перед глазами. Реальность растворяется в боли, и кажется Рэми, что он стоит за своим телом, смотрит на себя самого, скорчившегося, беспомощного, со стороны, видит, как стекает черным туманом из своего-чужого тела боль, как лижет острые концы сапог повелителя, как ластится к расплывающемуся перед глазами синему плащу подобно верной собачке.

    – Отдай его и это прекратится, – слышит Рэми откуда-то издалека голос Деммида. – Или умрет прямо здесь.

    Где-то слабо вскрикивает мать. От ее жалобного вскрика Рэми рывком возвращается в реальность, отирает кровоточивший нос, пытается встать, но не держат ноги, подкашиваются колени, и Рэми, вспомнив, что может говорить с принцем мысленно, молит:

    "Не на глазах матери, прошу... – отворачивается от него Тисмен, и кажется Рэми или в зеленых глазах телохранителя мелькает сочувствие? – ради всего святого, что у вас есть, не на глазах матери! Выведите ее, мой принц! Я со всем смирюсь, слышишь, только не при матери!"

    – Прекрати, – бледнеет Миранис. – Я... я отдам тебе своего телохранителя. Только прекрати! Не мучай больше ни его... ни нас.

    Опускает вдруг боль, и некоторое время Рэми неподвижно стоит на коленях, боясь пошевелиться. И вновь не дает упасть Вирес: вновь помогает прийти в себя, вновь заставляет Рэми найти силы, чтобы встать... и благодарить богов – все закончилось. Все равно, чем, но – закончилось.

    – Выведи Рэми, Арман, – тихо приказал Деммид. – Арман!

    Все как-то сразу забыли о Рэми и вспомнили об Армане, повернувшись к стоявшему у дверей дозорному. Бледный, посеревший, Арман, казалось, не слышал приказа. Великий придворный совершил невероятную дерзость: он смотрел не на Рэми, не на повелителя, ни на принца, а на забытую всеми в суматохе Рид, все так же опирающуюся на руку Гаарса.

    А потом, будто очнувшись, глава Северного рода сделал шаг вперед. И глаза его, недавно ошеломленные, быстро ожесточались, из голубых став почти черными.

    Рэми был знаком этот взгляд. Испугавшись за мать, он подбежал к Гаарсу, заслонил собой Рид и открыто посмотрел в загоравшиеся синим глаза дозорного.

    – Вы можете делать со мной все, что угодно, – прошипел Рэми. – Но моя мать ни в чем не виновата, оставьте ее в покое, архан!

    Арман цирка не любил. Скандалов тоже. Он не понимал, почему мгновенно не был выполнен приказ повелителя, почему Мир сопротивляется, не отдает Рэми, почему все более бледнеет Тисмен, прикусывая губу, и почему даже Кадм, безжалостный воин, смотрит на коленопреклонного мальчишку с жалостью.

    Кого жалеть? На что тут смотреть? На бледного рожанина, что стирает кровь с подбородка. На преступника?

    Боги, как все это наигранно! Деммиду не стоило убеждать сына, достаточно только приказать. Мир все равно не поймет, а дальнейший разговор лишь принесет лишние страдание и Рэми, и Миру... К чему все это?

    Ждут в соседних покоях жрецы, осведомлен Эдлай, и стоит повелителю сказать только слово... Одно слово, и весь этот кошмар закончится.

    Однако, представление продолжается. Мальчишка едва держится на грани реальности, еще немного и упадет в обморок. Еще немного и сломается. Жалко... сильный был маг, а умрет из-за глупости принца. Умрет, хотя мог бы жить, ведь жрецы тоже живут...

    Тихий стон привлек внимание Армана. Обернувшись, он увидел, как стоявший в стороне рожанин удерживает беснующуюся в истерике женщину.

    – Прекрати. Я... я отдам тебе своего телохранителя. Только прекрати! Не мучай больше ни его... ни нас, – слышит долгожданные слова принца Арман. Но они не доходят. Темнеет перед глазами от годами сдерживаемых гнева и боли, нахлынывают столь неуместные, казалось, похороненные воспоминания...

    Алкадий решительно толкнул дверь и вошел в затемненные, душные сени. Стряхнув с плаща налипший снег, опустил щеколду и прошел в горницу.

    Тут было тепло и пахло свежей выпечкой. Алкадий почти ласково улыбнулся хлопотавшей у накрытого белоснежной скатертью стола молодой женщине, решив, что сегодня, пожалуй, спать в одиночестве он не будет. Рожанка зарделась, низко поклонилась, и что-то там пролепетала непонятное... наверное, "добро пожаловать", впрочем, Алкадию было все равно.

    – Позови Кона, – приказал он, – и сходи прогуляйся до вечера.

    – Да, мой архан.

    Когда ученик бесшумно вошел в горницу, Алкадий уже успел скинуть плащ и устроился у камина, непрерывно глядя в ненасытное пламя. Он так же ненасытен – сколько ему не давай, а все мало, и проклятое нутро требует больше.

    – Мой учитель, – низко поклонился Кон.

    – Ты сделал все, как я приказал?

    – Да, мой учитель.

    – Подойди.

    Худощавый, низкий мальчишка подошел ближе и опустился перед Алкадием на колени. Маг медленно снял с ладони мягкую перчатку, взял ученика за подбородок и заставил посмотреть себе в глаза:

    – Я недоволен тобой, Кон, – мальчишка ожидаемо вздрогнул и задрожал. – Ты был неосторожен и позволил себя ранить.

    – Маг... он сильный.

    – Я знаю, что сильный и опасный. Именно потому я дал тебе амулет, – рука Алкадия скользнула в ворот рубахи Нара, в поисках тонкого шнурка... и застыла: шнурка не было.

    – Прости, – прикусив губу, пролепетал Кон. – Ремешок оказался слабым...

    Через мгновение Алкадий вставал со скамьи, вновь натягивая перчатки – его кожа так и не привыкла к сухому воздуху Кассии, – а глупый ученик сжался на полу в комочек, поскуливая от боли.

    – Вставай, – приказал Алкадий. – Наказание было мягким. Тебе повезло: сегодня ты мне нужен в добром рассудке.

    Кон послушно встал с тщательно вымытых половиц, но дрожать так и не перестал. Полыхнул ярче огонь в камине, завыл за окном ветер и Алкадий поежился – он не любил зимы и непогоды.

    – Сними тунику и ляг на скамью, – приказал учитель.

    Ученик дрожащими пальцами развязал пояс, стянул через голову тунику и послушно лег на спину на скамью у окна. Алкадий выбрал из аккуратно уложенной у камина стопки хвороста кусок ветви с большой палец толщиной, и обернулся к Кону. Окинув его недовольным взглядом тщедушное тело ученика, он вытянул из-за пояса кинжал и разрезал на груди мальчишки смоченные неприятно пахнущим снадобьем повязки:

    – Кто тебя лечил? – спросил он, оглядывая аккуратно обработанную рану.

    – Ила.

    – Да молодая женщина? Не так ли?

    – Да, учитель.

    – Непростая девочка. Мне очень жаль, что ты так слаб, Кон, – усмехнулся Алкадий. – Если ты думал, что тебе недавно было больно, то теперь ты поймешь, что такое боль. Прикуси, – от властно поднес ко рту ученика кусок дерева, и Нар, побледнев, подчинился. – Сиди тихо, за каждый стон я тебя накажу. А ты знаешь, как я люблю наказывать.

    В серых глазах Кона заструился страх. Алкадий, усмехнувшись, закрыл ладонью кровоточащую рану ученика и позволил зеленому сиянию политься с пальцев. Кон, вытаращив глаза, выгнулся, впившись зубами в ветвь, на лбу его выступили капельки пота, но с губ не сорвалось ни единого стона, когда целительно сияние заставляло покрыться новой, розоватой кожей, нанесенный магией ожег.

    – Я доволен тобой, – сказал Алкадий, убирая ладонь. На месте раны остался лишь едва заметный рубец. – Взамен я позволю тебе задать тот вопрос, который так тебя мучает...

    – Зачем вам эти маги? – Кон сел на скамье, быстро забыв о недавней боли. – У вас есть лоза...

    Алкадий поднялся, сел за стол и, подвинув к себе кувшин с вином, налил полную чашу настоянного на травах вина.

    – Когда я жил в Виссавии, вместо еды мы пили эльзир, – он задумчиво повертел в пальцах чашу. – Это напиток, который давал нашему телу все, что ему было необходимо, но... эльзир безвкусен, совсем. Представь себе – каждый день ты ешь нечто очень полезное, но всегда одинаковое. После такого даже хлеб кажется чудом. Так и с магией, мой ученик. Да, я питаюсь чужой силой. Да, лоза дает мне то, что необходимо магическую вампиру – чувство сытости. Но... сила, передаваемая лозой – безвкусна, тогда как взятая прямо от человека... Это нечто, что доставляет мне удовольствие. Теперь ты понимаешь?

    Кон натянул тунику, перевязал ее на талии расшитым бисером поясом (наверняка подарком Илы), и опустив голову, сказал:

    – Да, мой учитель, понимаю.

    – Что еще тебя мучает, Кон?

    – Я хочу служить вам.

    – Ты служишь, – отрезал Алкадий, отпивая немного вина.

    – Как носитель.

    Алкадий усмехнулся.

    – Хочешь получить свою лозу?

    – Да.

    – Дурак. Считаешь привилегией то, что на самом деле является проклятием. Это когда мой господин был жив, лоза давала носителю силу. Теперь же силу получаю только я. А ты, несмотря на свою тупость, мне дорог, мальчик. Потому я не позволю тебе стать носителем. На этом разговор закончен. Где маг?

    – В подвале.

    – Вот и хорошо. Пора обедать.

    Арману тогда исполнилось одиннадцать, что он мог сделать?

    Спальня была затемнена. Ар в последнее время не любил света. Не любил солнца, не любил огня, ему мешал даже огонь в камине.

    И ненавидел виссавийцев. В Виссавии умер его отец. В Виссавии ушел он за своей повелительницей, и целители ничего не смогли сделать. И мачеха не смогла.

    – Не понимаешь, – кричал за стеной чужой мальчишеский голос.

    Ар сжался. Он почему-то боялся того мальчика, что кричал за стеной, и впервые в жизни не смел вмешаться в разговор, хотя очень хотелось.

    – Не понимаешь, что он – мой наследник? Я приказываю тебе вернуться в Виссавию! Слышишь!

    – Ты? Ты мне приказываешь? – смеялась Астрид. – Ничего ты мне не в силах приказать! Мой сын – не собственность Виссавии, он лариец, кассиец, кто угодно, но не виссавиец! Ты меня слышал!

    – Ты вернешься в клан! – закричал мальчишка. – Хочешь этого или нет – вернешься в клан вместе с детьми! Оставишь ларийского щенка здесь! Или умрешь! А Рэми все равно будет со мной! Тут, в вашей уродливой, прогнившей насквозь Кассии ему не место!

    Дохнуло пряным ароматом магии, и в доме вдруг воцарилась тишина. А потом тихонько отворилась дверь, мачеха заглянула внутрь и тихо спросила:

    – Спишь?

    Арман не ответил. Вцепился пальцами в подушку, прикусил губу, чтобы не закричать, бесшумно заплакал. И молился всем богам, чтобы мачеха не передумала, не увезла бы брата и Лану в Виссавию. Не оставила бы Ара одного... Потому что уже в одиннадцать лет Арман знал – не место главе Северного Рода в чужой стране...

    А на следующий день, с самого утра, они уехали в поместье, а через несколько дней Арман потерял все: и брата, и сестру, и мачеху.

12.

    – Арман! – жестко вернул на землю голос повелителя. – Уведи мальчика.

    Вот она, Астрид. А ведь она же. Пусть и постаревшая, пусть и с сединой в волосах, но она же!

    В один миг вспомнил Арман, как мучился все эти годы, как сходил с ума после смерти брата, как мечтал умереть с ними... в том столбе магии, и как долго, мучительно боролся с собственными кошмарами. Все это было обманом? Астрид жива? Может и...

    – Вы можете делать со мной все, что угодно, – прошипел Рэми. – Но моя мать ни в чем не виновата, оставьте ее в покое, архан!

    Он? Боги, какой же Арман дурак. Как раньше не узнал? Как же раньше не заметил? Глаза... Те же огромные черные глаза, почти лишенные белков, тот же упрямый взгляд. То же неистовство тела, а за ним – хрупкая душа целителя.

    Мальчик, гордый, непримиримый. И глупый... Защищает мать, хоть сам и бледен, как только выпавший снег. Хоть дрожит, хоть ноги его не держат, а по подбородку стекает струйка крови...

    Всегда был таким, думает Арман, доставая из рукава платок. Всегда старался защитить, кого любит, хоть самого себя защитить не в силах... Глупый кассиец с душою целителя... что же ты творишь?

    Не замечая всеобщего удивления, Арман мягким жестом отер кровь с подбородка мальчишки-рожанина. Рука дрожала, едва удерживая кружевной платок, хотя никогда не дрожала под тяжестью меча, и Арман сжал пальцы, мысленно отправляя зов харибу.

    – Это ведь вы, не так ли? – спрашивает он Рид. Голос предательски осип, не слушаясь хозяина. – Давно не виделись...

    – Не знаю уж, благодарить мне богов или проклинать, – быстро успокаивается женщина, вспоминая явно давно забытые повадки арханы. – Да, Арман, это я.

    – Кто этот юноша? – жестко спросил мужчина. – Он...

    – А если и так?

    – Поплатишься за это! – шипит Арман, активизируя знаки власти и не замечая, как напрягаются телохранители повелителя, как шагает к нему Вирес, явно вознамериваясь вмешаться.

    Арман видел только черноглазого юношу, и дерзко обращаясь к повелителю без позволения, мысленно молил Деммида только об одном: "Прошу не отдавать моего брата жрецам, мой повелитель!"

    Деммид довольно улыбнулся. Остановил жестом Виреса и кивнул Арману.

    Никогда в жизни не чувствовал себя Рэми столь униженным. Он не понимал. К чему все это? Почему отирает ему лицо Арман? Почему смотрит иначе, почти мягко? Почему толкает вновь к повелителю?

    Боги, неужели они еще не закончили? Почему не могут просто отдать его жрецам, не заставлять вновь и вновь чувствовать себя беспомощным ребенком? И все это на глазах у матери, будто повелитель захотел добить его стыдом. Потому как Рэми было стыдно, почти до слез: за свою слабость, за свою беспомощность, за отказывающее подчиняться тело, за уснувшую под действием магии Тисмена силу.

    И вновь приходится послушно упасть перед повелителем на колени, вновь надо склонить голову, ожидая нового унижения.

    – Встань, Рэми.

    Сколько можно? Неужели опять? Но почему? Что Рэми сделал не так, чтобы вновь заслужить гнев Деммида? Он же смирился... чего еще им надо?

    – Посмотри на меня.

    Рэми посмотрел. И вздрогнул, когда повелитель покровительственно взял его за подбородок, заглянув в глаза. Отвести бы взгляд, но нельзя. Все так отдает приказы в голове Вирес: "Глаз не отводи... дай ему себя изучить".

    К чему изучать-то? Еще немного и Рэми отдадут жрецам, замкнут в каком-нибудь провинциальном храме, заставят служить неведомому божеству и забудут... как страшный сон. Даже Мир забудет: высокорожденные обладают короткой памятью, когда дело касается сломанных судьб рожан.

    – Ты бледен, мой мальчик. Почему?

    Вопрос Рэми удивил. Но тон удивил еще больше: повелитель мягок? Такие, как он, вообще мягкими бывают? Скорее – нет. Скорее опять какая-нибудь ловушка или новый урок для своенравного сыночка.

    Вот только повелитель почему-то ждет ответа. А что ответить-то? Да и язык не слушается...

    Потому что дрожит еще тело, помнит недавнюю боль, потому что кричит в ужасе разум – перед тобой стоит тот, для кого ты всего лишь заноза... не более.

    И вновь приходит извне помощь, на этот раз от телохранителей принца. Прежде, чем Рэми успел рот раскрыть, Тисмен уже пояснил:

    – Наш мальчик слишком порывист, мой повелитель, и упрям. Нам пришлось его опоить. Боюсь, он не понимает, что здесь происходит.

    "Сам-то понимаешь?" – хотелось спросить Рэми. По глазам Мира и его телохранителей было видно – нет, не понимают...

    – Порывист, – повторил повелитель. – И прямолинеен. Как его отец... Сядь.

    Рэми неосознанно задрожал, когда тяжелая рука Деммида легла на плечо и надавила, заставляя вновь опуститься на ступеньки трона.

    – Будет по-твоему, сын, – начал повелитель, обращаясь к Миранису. – Но не по-твоему, Гаарс. Рэми останется в замке и станет телохранителем наследника.

    – Мой повелитель забывает...

    Рэми, на которого штучки Тисмена действовали с каждым мгновением все меньше, вздрогнул. Даже он понял, что Гаарс дерзок...

    Деммид рожанина за дерзость почему-то не карает. Он, казалось, даже не слушает. Но делает к шаг Гаарсу один из телохранителей повелителя, что-то шепчет на ухо, и Гаарс бледнеет, отходя к двери.

    Вновь подходит к Рэми Вирес, уверенно закатывает ему рукава и внимательно изучает, не активизируя, знаки рода.

    – Желтые. Мир не ошибся – у мальчика и в самом деле татуировка рожанина, – сказал он, и повелитель резко обернулся к Рид. Рэми попытался встать, но был остановлен все так же стоявшим рядом Виресом:

    – Будет лучше, и не только для вас, если вы не вмешаетесь.

    Некоторое время Деммид изучал лицо Рид, черточка за черточкой, а все остальные в зале боялись даже двинуться. А Рэми даже дышать боялся, но с трудом удерживал себя, чтобы не броситься на защиту матери, не воспротивиться самому повелителю, как воспротивился он недавно Арману. Все равно ведь убьют... быть жрецом – хуже смерти. Но крепко держит плечо худая рука телохранителя и выражение на лице Виреса такое... что не ослушаешься.

    – Не ожидал от тебя, Астрид, – сказал, наконец-то Деммид. – А ведь это ты... это действительно ты, и Арман не ошибся. И ты будешь жить, сама знаешь почему. Только вот не радуйся прежде времени, думаю, жрецам будет очень интересно, как ты обошла магию родов.