Текст книги "Явь (СИ)"
Автор книги: Ангелина Авдеева-Рыжикова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц)
«Может причудилось…»
Варвара еще какое-то время принюхивается к воздуху и прислушивается к шелесту ржи, но признаков кого-либо, кроме нее вокруг, нет. В конце-концов, отчаянно вдохновленная Варя из рюкзака выкладывает пастельные мелки и альбом. Ее руки оживленно играют по бумаге, изображая рыжие, коричневые и желтые линии. С каждой минутой лисица все отчетливее переносится на бумагу. Сотни мыслей скрупулезно проносятся в голове, за тщательной работой, и вот, ближе к закату, перед ней изображен дух природы, грациозный, осознанный и непостижимый.
Свершилось, теперь можно и отдохнуть. Варя собирает все свои принадлежности и неспешно возвращается тайной тропой к дому.
***
Всю ночь донимают невыносимо тревожные сны, проходящие по голове тянущейся болью, от чего Варя неоднократно просыпается и долго пытается уснуть снова. Позднее утро выдается тяжелым. Опухшие веки больно режут глаза, а лобные доли наливаются свинцом от любого звука и даже слабого света.
Громкими шагами в комнату вбегает Татьяна Родионовна, распахивает шторы. Свет безжалостно поражает глаза, добирается режущей болью до самого затылка. И без того глубокие морщины на лице становятся еще глубже и темнее. Раздраженные и озадаченные глаза, от чего-то особенно беспощадно разглядывают спящую жертву.
– Вставай давай, мне сегодня нужна твоя помощь!
– Сейчас? – сонно и лениво отвечает Варя, держась из последних сил за одеяло.
– Вставай сказала! Дело срочное!
– А что, у тебя другие дела есть?
Татьяна Родионовна, не ответив, хватается за одеяло и с силой стягивает его с Варвары, оставляя ее совсем беззащитной на холодном утреннем, еще не прогретом воздухе. Варвара сопротивляется, не открывая глаз, но сильные руки пожилой женщины побеждают в нечестном бою.
– Хорошо-хорошо, встаю! – Варя отдает ей угол одеяла, бабушка сворачивает его в трубу и победоносно уходит на кухню.
Еще пять минут Варя нежится в кровати, упорядочивая в голове остатки утреннего сна. К сожалению, звуки и запахи из кухни не дают ей как следует прийти в себя, восстановить силы от столь жестокого пробуждения.
– Ну так что за дело ты собираешься мне поручить? – спрашивает Варя, выходя из ванной и присаживаясь за стол.
Татьяна Родионовна резким и громким движением кидает тарелку с кашей на стол.
«Какая забота».
– Позвонили из налоговой. Документов не достает, говорят нужны еще копии. Я, дура старая, забыла их заверить в нотариуса в Белозерном. Время поджимает, они нужны еще вчера! Пень этот трухлявый, еще половину бумажек забыл отдать! Я сейчас в управление побегу за справками, а у меня давление скачет, голова раскалывается…
– Так, я поняла, ты хочешь чтобы в Белозерный поехала я?
– А кто еще? В обед должны зерно привезти, я везде не успею.
– А во сколько автобус?
– Автобусы сегодня не ходят! Всех соседей обошла, никто, сволочи такие, ехать не хотят, как сговорились! Тут этот, Чернов, на велосипеде за молоком приехал, пришлось его просить. Тот-то, конечно, согласился, да не доверяю я ему.
Варя давится кашей от неожиданности, прокашливается и выдавливает рваные от неуверенности слова.
– Ну и не доверяй!
– Ты слушаешь, что я тебе говорю?! Документы срочно нужны, сегодня‑завтра последний срок сдачи! Выбора нет, поедешь на его машине. И без глупостей!
– Может я пешком или на велосипеде?
– И дня через четыре вернешься, если не помрешь! Давай жуй быстрее и собирайся!
Вместе со словами раздается звон посуды, которую Татьяна Родионовна безжалостно разбрасывает по местам, то и дело забывается и путает что‑куда. От нервного напряжения, кажется сжимаются даже стены и полок.
Оставив недоеденным половину завтрака, Варя идет одеваться. Напряженное молчание заставляет ее двигаться бодрее и вместе с тем скованнее. Джинсы, майка, рубашка. А больше ничего и нет. Несколько рваных движений расческой, и волнистые волосы пушатся как ранний одуванчик.
Татьяна Родионовна в поисках нужных ей документов по всем залу утраивает разгром. Открывает все шкафы, старые секретеры и серванты. Выброшенное на пол барахло невольно вызывает приступ свежих будоражащих воспоминаний. Варя нервно приглаживает волосы на голове. Растерянно подбирает с пола случайные вещицы, шарф, бусы, альбом, прижимает их к груди. Через несколько секунд приходит в себя, откладывает лишнее в строну и берется за что-то более важное. На глаза попадается обувная коробка, заполненная белой бумагой, исполосованной напечатанными буквами и синими круглыми печатями. Тонкие пальцы перебирают листы, неловко режутся, длинные строгчки слов тянутся друг за другом, но ничего из прочитанного не усваивается в еще сонной голове.
– Нет их тут! Все у него оставила, чтоб его!
– Так, это понятно, а убирать это все, кто будет? – холодно закатывает глаза Варвара.
– Не волнуйся, приедешь – уберешь.
Из кухни доносится знакомая надоедливая мелодия старого искалеченного жизнью телефона. Татьяна Родионовна вылетает из комнаты, постанывая о своих проблемах с давлением.
Варя прибирает стопку бумаг на место в картонную коробку. С усилием поднимает ее, переступает босыми ногами через хрупкие вещи, подбирается к высокому широко раскрытому шкафу. Поднимается на хлипкую табуретку, не имеющую одинаковых ножек. Предсказуемо одолеваемая несчастным предчувствием, Варя закидывает коробку на верхнюю полку, и как только тяжелый груз покидает ладони, старое дерево ломается с громким треском. Варя летит вниз, на дно раскрытого шкафа, словно со скалы, и думает о том, почему же эту рухлядь не выкинули вместе с динозаврами. Затылок врезается в острый угол деревянного короба. Короткий отчаянный стон боли. Копчик впечатывается в старую книгу. Правый локоть разбит, тонкий слой белой кожи снят пыльным ковром. Сдерживая слезы, Варя шипит, трет затылок целой левой рукой, упирается головой в согнутые колени, пытаясь спрятаться от стыда за собственную неаккуратность. Оборачивается назад, намериваясь дать сдачи злополучной коробке. Но от чего-то приготовленная к атаке рука, становится медленнее на пол пути к цели, а затем и вовсе опускается на деревянную крышку, изучая ее.
В темном забытом углу, словно скелет, прячется темный короб. Странная древесина, пожелтевшая и местами разбухшая. В доме таких больше нет. Варя придвигается ближе и ногтем среднего пальца поддевает тонкую крышку. Внутренности старой коробки пахнут сыростью и опилками, с виду в ней практически нет свободного места. Дно выстроено в плотно уложенные ряды из альбомов, фотографий, открыток, детских тлеющих рисунков, выжженных по дереву картинок. Варя слегка пробегается тонкими пальцами по их верхушкам. Один из альбомов, темный, до тленного почернения, красный, свободнее всех расположенный. Она высвобождает его наружу и с трепетом раскрывает. Черно‑белые, желтые и уже почти пустые фотографии завораживают темные глаза, увлекая далеко за собой на долгие минуты. За очередной из страниц что-то остро проходится по ее пальцу и колко впивается. Из вздрогнувших рук выпадает древняя фото книга, и вместе с тем вылетает бумажный конверт. Палец больно щиплет, но крови почти нет, всего лишь капелька. Варя складывает найденные сокровища обратно, постепенно ее рука дотягивается и до бумажного широкого конверта. Она медленно разворачивает уголок и смотрит на фотографию, которая кажется чудом преодолела столько времени существования в темном углу шкафа. Фотография, как историческая реликвия сделанная первым фотоаппаратом, но и разглядеть кое-что на ней вполне возможно. Большой двухэтажный дом, пять человек: трое мужчин, женщина и маленький ребенок, сидящий у нее на руках.
В комнату штурмом залетает Татьяна Родионовна и размахивает руками.
– Ты че расселась, иди давай обувайся!
– Ба, а что это за коробка? – завороженно спрашивает Варвара, не отрывая от конверта глаз.
На миг раскрывшийся для очередных слов рот бабушки замораживается. Выражение ее лица выдает гримассу печального ужаса, ударившего в самое сердце. Словно по щелчку пальцев она возвращает свое возмущение, беспристрастие и строготь. Брови сходятся на переносице, образуя больную морщину на лбу.
– Брось этот хлам! Иди я сказала! – резко отвечает Татьяна Родионовна и бегая глазами, отнимает конверт, бросает его в коробку и грубо закрывает крышкой.
– Да, уже выхожу, – рывком отвечает Варя и выходит из комнаты, словно оторвавшись ото сна.
***
Строго выделяющиеся кости на молодых бледных щиколотках и местами рваные, давно небелые кроссовки, растоптанные невыносимо долгой, небрежной ноской, спускаются с маленьких ступенек крыльца и возвращаются обратно, чуть не забыв папку с документами.
– Куда без папки-то собралась? Далече?! Ничего доверить нельзя! – вдогонку прикрикивает бабуля. Раздраженно хлопает дверью и выходит во двор.
За калиткой ожидает черный автомобиль. Как только и могло быть в Старинском, пожилой российский автопром, такой чистый и блестящий, словно сошедший с выставки раритетных автомобилей.
Облокотившись на капот, в не по размеру широкой футболке, ожидает светловолосый высокий водитель. Варя открывает калитку и движется навстречу, пряча глаза как можно дальше, старается сделать так, чтобы ее ноги не заплетались в пути. Внезапно из-за калитки выпрыгивает насупившаяся Татьяна Родионовна, обгоняет Варю и направляется дальше. Чернов, безмятежно ожидающий попутчика, оборачивается к пожилой женщине, уже угрожающей ему повышенными тонами.
– Смотри без глупостей! Туда и обратно, чтобы в целости и сохранности!
– Как скажете, – лишь слегка ухмыляясь, отвечает спокойный, холодно безэмоциональный парень. Он успевает подарить им обеим высокомерный взгляд из-под опущенных век, задрав острый подбородок.
Варя безмолвно наблюдает за сложившейся ситуацией. Ничего, можно же просто молчать всю дорогу, а потом пойти домой пешком или поймать попутку. В конце концов, Татьяна Родионовна хлопает парня по плечу, да с такой силой, что он от неожиданности даже сдвигается с места, а затем раздраженно садится в машину, громко захлопнув дверь. Варя же на прощание бросает бабушке осуждающий взгляд.
Павел, дождавшись своего пассажира, поворачивает ключ зажигания, трогается с места. Обыденно и бесцветно непринужденно звучит выроненное им «привет». Варя ощущает себя в кабинете у стоматолога. Потеют ладони, спина и плечи мерзнут, в горле пересыхает, желудок выворачивается наружу. Не поворачиваясь лицом к водителю, Варя сдавленно отвечает на приветствие. Смущение окутывает тисками, и она сдается ему.
– Мне сначала нужно заехать домой, – тихо звучит холодный мужской голос.
Дом Черновых сейчас выглядит так, словно пробудился от долголетнего глубокого сна. Раньше он был серым и почти заброшенным, но сейчас вокруг яркого нового красного забора простираются целые клумбы пышных сочных пионов, декабристов, лилий и дельфиниумов, а большая ива у окна загораживает фасад немаленького кирпичного чистого дома.
Как только Паша открывает железную калитку, из нее вылетает маленькая курчавая черная собачка и радостно бросается к нему прямо в руки. Он ловит ее и тут же ставит на землю, придерживая ошейник, заводит ее обратно. Через пару минут возвращается с чемоданчиком в руке.
Они минуют Старинский, едут по неширокой трассе, ведущей в дальний рабочий поселок. За окном пролетают поля, лес, мосты и пруды, однообразие и естественность. Вдруг гробовое молчание прерывается молодым разливающимся голоском, перебивая звуки страдающего на кочках пожилого автомобиля.
– Прости за бабушку, она иногда перегибает.
Чернов в ответ хищно ухмыляется.
– Сначала просите о помощи, потом угрожаете. Интересные вы люди, – острым басом отрезает Чернов.
– Да, с ней непросто, иногда как по лезвию ножа.
– Буду знать.
Руки Вари покрываются гусиной кожей от ветра, обдувающего ее из опущенного окна. Она неконтролируемо содрогается, то ли от того, что вспомнила о забытой куртке, то ли от холода, то ли от волнения. Рукава рубашки натягиваются по самые кончики пальцев. В этот же миг водитель закручивает ручку своего окна, поднимая его до упора вверх.
– Закрой свое, там ручка черная крутится.
Варвара послушно крутит наполированную круглую ручку, не сразу разобравшись в какую сторону ее надо крутить. Длинные пальцы Чернова тянутся к створкам кондиционера, выкручивая его на обогрев.
– Зачем? Ты замерз? – на этот раз гораздо увереннее с нажимом прорывается голос Варвары.
– Нет, ты, – бесцветно отвечает Паша.
– Тебе показалось, – Варя прячется глубже в воротник рубашки.
Павел ехидно улыбается в ответ, не отворачиваясь от дороги.
– На заднем сиденье есть куртка. Можешь взять, если нужна.
– Нет, с чего ты взял что мне холодно?
– Просто знаю.
Странное смещение в груди колит Варю. Про свою болезнь она не говорила уже много лет буквально ни с кем. Мама об этом кажется в целом забыла, а бабушка настоятельно отрицает существование любых проказ. Очень странно сейчас догадываться, что чужой человек, не видевший ее в глаза целую вечность, об этом помнит и даже проявляет заботу. Что же теперь говорить? Кажется, в его присутствии каждое ее слово глупо, а каждая выходка постыдна. Она оборачивается к заднему сидению и глазами находит коричневую рабочую мужскую куртку, дотягивается до нее, слегка приподнимаясь со своего места. Одним движением накрывает ей свои плечи.
***
Старая машина ловко пролетает поля и трещины, залитые смолой в асфальте. Беспросветный лес с обеих сторон пути, маленькие речушки и мостики, деревушки. Варя теперь ощущает, как долго здесь не была, и насколько тут ничего не меняется, лишь стареет и пустеет. Она помнит каждое дерево, растущее на этом пути, помнит каждую остановку и порой узнает даже подсолнухи на полях. Теперь каждая засохшая ветка, упавшая на дорогу, отвалившись от очередного тополя, чужая, холодная, наводящая ужас, напоминает о смерти. Даже если залить здесь каждый сантиметр радугой, свет солнца все равно не будет доставать до этих мест, холодная тень и тягучий воздух никуда не исчезнут, они лишь сольются воедино.
Пункт назначения – поселок Белозерный. Твердо устоявшийся по численности проживающих, в пару тысяч человек, поселок. На сотню деревянных домишек, населенных пожилыми людьми, высятся три хрущевки. Маленькое подобие города. Варя зовет его «почти цивилизация». В отличие от Старинского, здесь присутствуют в единичных экземплярах пара сетевых магазинов и даже два супермаркета. Порой этого достаточно, чтобы не сойти сума, если ты приезжий, но если ты местный, то ты яростно продолжаешь посещать рынок, неважно покупать или продавать. Люди бегут и отсюда, брошенные запустелые дома, то здесь, то там выглядывают из-за углов, и даже рядом с самыми оживленными облагороженными местами. Все, что здесь функционирует: магазины, кафе, сервисы, две школы и детский сад, – все это благодаря тому, что ничего подобного нет на ближайшие десять деревень.
– Спасибо, можешь выключить обогреватель, – выдавливает из себя Варя.
Площадь, где Чернов филигранно паркуется, весьма облагорожена, выложена плиткой и заставлена клумбами. В самой середине, как полагается, возвышается «Мордер», или, как его официально называют, здание управления. Парочка аккуратных лавочек выцветают на свежем воздухе. Пусто. Рынок работает лишь по четвергам, значит старшему поколению выходить сегодня не за чем, а молодняк, либо еще спит, либо занят домашними делами, чтобы к вечеру сбиться в стаю у видавшего лучшие времена клуба.
– Получаса тебе хватит? – разливается холодный бархатистый голос, но теперь не теряется среди постороннего шума.
– Я, честно говоря, не знаю, но постараюсь, как можно скорее закончить с этим, – скомкано и прыгуче гремит Варя в ответ.
– Ладно, запиши мой номер, позвони, как освободишься.
Он смотрит только в лобовое стекло и не встречается с Варей взглядом, как будто что-то утаивает.
– Хорошо.
Варя торопливо записывает новый номер. Теперь в ее телефонной книге их три.
– Проверь правильно ли записала. Сделай дозвон.
Варя нажимает на зеленую кнопку, его телефон глухо вибрирует в руке. Чернов деловито кладет его в карман джинс.
На улице все тот же тягучий влажный воздух. Легкие не получают нужного количества кислорода, из-за чего приходится чаще и глубже вдыхать.
Куда идти дальше? Татьяна Родионовна около десяти минут пыталась ей объяснить в какую идти сторону и за какой угол поворачивать, но память ей изменяет. Варя делает неуверенные шаги в сторону большой дороги.
Вариного плеча касается что-то горячее. Она оборачивается. Расправив плечи, в нескольких метрах от нее высится Чернов. Протягивая ей куртку, оставленную в машине.
– Тучи собираются, – его взгляд не касается Вари, он смотрит куда-то вдаль, высоко над ее головой. Туч с каждой секундой становится больше, и в его глазах они отражаются так четко, словно в небо смотреть нет никакой необходимости. Он делает несколько шагов ближе к ней.
– Пригодится.
Варя медленно и недоверчиво принимает куртку.
– Хорошо, если ты покажешь мне дорогу, – ровно и холодно отвечает Варвара.
– Я не знаю дороги.
Его взгляд опускается и встречается с большими и жалобными темными глазами. Они заставляют его в очередной раз почувствовать раздражение. Он прикрывает веки и недовольно вздыхает.
– Ладно, пойдем поищем.
– Бабушка говорила мне, что это по той стороне улицы и в дворах где-то. Я плохо ориентируюсь.
Паша в ответ только хмурится, ищет глазами куда сворачивать дальше, прячет руки в карманах.
Широкая центральная улица заканчивается, и теперь они шастают по узким улочкам и дворам. Варвара постоянно осматривается по сторонам в надежде найти вывеску, но тщетно. Время в этих местах остановилось лет пятьдесят назад. Каждый дом похож на предыдущий. Деревянные двухэтажные ветхие постройки рядами заполняют пространство. Протоптанные тропинки ведут в основном к заброшенным призракам детских площадок и большому количеству скамеек самостроек. Ржавые гаражи словно звери, выглядывающие из леса, торчат своими крышами из кустов, зарослей ив и берез. Очередной двор, заполненный тонкими желтыми трубами, давно облезшими от кислотных дождей. Внимание привлекает летящий из стороны в сторону пакет. Дворники здесь не водятся, потому на глаза попадаются то скелеты от старых кукол, то недоеденный обед какой-нибудь бродячей собаки. Тем не менее архитектура и внешнее убранство следующих нескольких улиц выглядят более жизнеутверждающими. Невысокие хрущевки смотрят своими грустными окнами прямо в душу. Варвара отводит взгляд, слишком больно на них смотреть. Зато, отсутствует черное истлевшее дерево, и на том спасибо. Благодаря естественному течению времени все вокруг превращается в сепию, в старый советский фильм или фотографию. Практически каждый сантиметр стен домов покрыт глубокими морщинами из потрескавшейся краски и отпавшей штукатурки. Местами зияют их открытые раны, из которых как плоть и кровь песком сочится кирпич. Когда-то и здесь была жизнь, но сейчас только ветер со свистом гуляет по этим улицам.
Нужная вывеска блекнет на фоне желтой кривой стены, очередного выгоревшего на солнце трехэтажного советского дома. Какие-то ее куски уже давно стерлись или оторвались вовсе, а оставшиеся части надписи скрылись под ржавчиной и грязью. Железное крыльцо. Серая дверь. Ничего лишнего. Варвара подходит ближе на несколько шагов к дому, оборачивается, смело заглядывает в синие глаза напротив.
– А ты теперь найдешь дорогу обратно?
– А ты найдешь? – отвечает он тем же.
– Я тебе позвоню, если потеряюсь.
Паша небрежно кивает и уходит быстрым, твердым шагом, не оборачиваясь и не прощаясь. Варя вздыхает ему в след. От чего-то на душе она чувствует привкус разочарования или разбитых детских надежд.
«Это всего лишь вежливость».
Железная холодная дверь отворяется. Коридор. Темный, чистый, скрипучий. Еще дверь, в темноте ее сложно найти и рассмотреть. Варя с трудом вглядывается во мрак, пока глаза не привыкают и не разглядывают очертания металлической ручки. Стучит в нее несколько раз, затем еще несколько раз, и только на третий раз слышит за дверью «входите».
Маленький кабинет, скромно заставленный полками, бумагами, старыми деревянными стульями. В щелях между шкафами и железными сейфами виднеются серо-желтые стены. У деревянного крашенного окна за широким столом сидит мужчина лет пятидесяти, с седой бородой и хмурыми густыми бровями. Если бы не обстоятельства, она бы приняла его за деда мороза. Одет он максимально строго, под стать застрявшему во времени человеку. Коричневый строгий костюм, плотно сходящийся на пузе. Белая идеально выглаженная рубашка и черный длинный галстук. Острее всего из комнаты выделяются его молодые лучезарные глаза цвета самого голубого неба. В его возрасте глаза у людей должны быть тусклыми, белки серыми, а края радужки размытыми. Эти же глаза должны принадлежать ребенку, при том необыкновенному.
Попав в плен небесных глаз, Варвара теряется, впадает в ступор, слабеет. Пожилой человек при виде нее резким движением вскакивает из-за стола, демонстрируя свой необычайно высокий рост. Быстро оказывается за спиной Вари. Ее окатывает волной дрожи от ощущения слишком узкого помещения для двух человек, один из которых хорошо и крупно сложенный бородатый мужчина. Дверь за Варей захлопывается, и сильные горячие руки подталкивают ее к стулу, слегка касаясь узких плеч. Вдруг, он начинает говорить, и его голос заполняет, обволакивает все пространство вокруг, гипнотизирует и усыпляет его. Как только ушей касается этот звук, уже неважно, что говорит этот человек, он словно рассказывает старинные сказки. Варя старается сосредоточиться на его речи, а не на звучании, но собраться чрезвычайно трудно.
– Как же сильно вы опаздываете, милочка! Мы вас заждались, уже давно, представляете себе такое? – он своим телом загораживает ярко сияющее солнце в окне так, что отражает весь его свет. Лучи бьют в глаза и Варе становится сложно разглядеть грубые черты его лица, лишь глаза не перестают светиться ясно и глубоко.
– Что? Бабушка не говорила мне про время… – совершенно растерянно мямлит под нос она.
– Вы поймите, ваше время, оно скоро может прийти к концу. Я здесь, скажу вам по секрету, лишь потому, что переживаю за вас больше, чем следовало бы. Убежал, даже не предупредил, меня ведь тоже ищут!
– М-м-мне приехать в другой день? Если я вас чем-то задерживаю…
– Ой! – он демонстративно делает всплеск руками, – да если бы ты меня задерживала! Ты весь мир так можешь задержать!
– Тогда давайте к делу приступим, – четко выговаривает Варя и кладет синюю папку на стол.
– Давайте уж, беритесь скорее за дело! – он грациозно отодвигает стул, присаживается на него с видом самого важного человека в стране, – так вот, дорогуша, вам следует меня послушать. Уж я стар, но мудр, – старик складывает руки перед собой и переплетает пальцы, затем вдруг расплетает их и указательным пальцем тычет прямо в направлении Вариной головы, – твой выбор важнее, чем просто путь молодой девицы. На твои плечи многое ложится, и только твое право решать, что будет со многими из нас, – на пару секунд он прерывается, перестает смотреть ей в глаза, слегка почесывает бороду и теперь уже тихо, задумчиво проговаривает, – лишь я знаю, каким будет течение времени, лишь мне известно, что будет таить твое сердце, но я сохраню это в тайне, – снова переводит взгляд на темные глаза Вари и продолжает со всей серьезностью, – ты должна пообещать, что вспомнишь мои слова! Так слушай: нет в этой вселенной существа свободнее человека, и каким бы беспомощным он ни был, сильнее воли его нет ничего в трех мирах. Знай, все однозначное сложно, нет на свете ничего, где бы ни было переменной, и она может дать тебе спасение. Даже густая тьма порой таит в себе буйство красок, запомни это и продолжай путь.
Свет сильно бьет в Варины глаза, режущая боль доводит, и она невольно трет их так сильно, что кажется они вот-вот лопнут. Вокруг становится мало воздуха, пахнет сладкой цветущей сиренью, все тело пьянеет от этого запаха и последние слова этого удивительного мужчины звучат сквозь воду. Наконец глаза перестает щипать, она открывает их и поражается. Кабинет абсолютно пуст. Стул стоит на месте, за своим столом. Из окна практически не видно солнца. В воздухе веет только старой влажной пылью, и она хватает его ртом в порыве паники.
«Может быть вышел? Потеряла сознание и проснулась? Галлюцинации?»
Варя резкими движениями шарит глазами по кабинету и ничего необычного не находит. Все выглядит так, словно она все это время была в нем одна.
Резкий скрип двери выводит ее из размышлений, в дверном проеме стоит скрюченный худой человек с кружкой чая в руке. На лице его очки, спадающие на нос, которые при виде клиентки вздрагивают и падают еще ниже.
– Вы кто? – нервно срывается с губ Вари.
– Николай Сергеевич, нотариус! Я здесь работаю. А вы, простите, какими судьбами?! – словно скрипучая дверь претенциозно протягивает он, не скрывая надменное морщинистое недовольство с лица. Напыщенно серьезно поправляет очки обратно на переносицу.
«Розыгрыш? Или может быть все-таки мистика?»
Варя молча оставив папку на столе, проскакивает мимо настоящего нотариуса.
– Что вы делаете, у меня же чай! Куда вы собрались?! – вскрикивает он вдогонку.
Коридор совершенно пуст. Варя выбегает за дверь, на улицу, но и там никого не находит. Пусто и грустно. Собирается дождь, солнца не предвидится. Она возвращается назад.
«Неужели уснула? Может к врачу сходить?»
Нотариус уже обосновался на своем месте, и теперь становится ясно, что именно он идет в комплекте с кабинетом.
«В самом деле, какой-то сюр».
И действительно с каждой минутой вспомнить седовласого мужчину становится все сложнее. Хотя где-то внутри она все же расстраивается от того, что на секунду поверила в сказку.
Варя присаживается обратно на свое место и просит себя извинить. Надменное лицо чуть подрагивает и все же продолжает свою работу.
Варвара торопливо объясняет, зачем пришла. Он вспоминает, что ему нужно сделать, важно поднимая палец вверх, затем смотрит в свои бумажки и словно страус закапывается в землю, зарывается в бабушкиных квитанциях и ксерокопиях с головой. Варя в это время вглядывается в окно за ним, стараясь все же углядеть того седобородого сумасшедшего человека.
Время тянется в этой обстановке очень медленно, и безотрывное наблюдение за стрелками часов не помогают его скоротать. Спина на хлипком стуле уже изрядно затекла, а за окном уже начинают падать первые капли дождя. И вот наконец на столе вырисовывается ровно сложенная стопка бумаг. Нотариус неохотно извиняется за забытые им в прошлый раз копии. Варвара складывает их обратно в папку. Вежливо попрощается и уходит.
На улице темнеет за счет надвигающихся густых черных туч. Солнце окончательно сдалось. Дождя уже не избежать. Варя морщится от недовольства и запахивает широкую куртку плотнее. Идет как можно быстрее, но так или иначе, дождь начинается раньше, чем она успевает вернуться. Волосы под натиском ледяных капель теряют пушистый объем, привращяют темные пряди в реки. Мокрая шея отдается болью в горле. Дышать сквозь водопад выходит дурно, и она старается делать это ртом, жадно выхватывая воздух. Мокрые джинсы липнут к ногам, и крассовки больше походят на размокшие чавкающие ведра воды. Куртка уже не спасает от гнета стихии.
Варвара вспоминает, что должна позвонить, когда находит глазами черный, уже не такой чистый, пустой автомобиль. Достает намокший телефон из кармана джинс, но он не поддается манипуляциям, требует сушки. Варя, в надежде добиться от него хоть какой-то реакции, дрожащими руками пытается его реанимировать, и пока эта электронная коробка приходит в себя, промокает до нитки. Телефон наконец отзывается на тонкие мокрые пальцы, и Варе удается набрать свежий номер. Гудки раздаются так медленно, как длится вечность. Чернов берет трубку не сразу, но в итоге она слышит от него только одно слово «Иду». Синие губы дрожат и отвечают отрывисто уже раздающимся гудкам.
«Быстрее».
На улице в придачу к ливню бушует сильный ветер. Варе так холодно, что дрожит все ее тело, зубы отбивают дурную чечетку. Еще немного и она подумывает залезть под машину от холодного дождя подальше, притвориться уличной кошкой. Мокрые волосы стекают как вода по щекам и подбородку.
Вдруг со спины кто-то хватает ее за плечо. Сердце взрывается и замирает, она подпрыгивает как испуганное животное, вздымая шерсть и хвост вверх. Паша ищет ключи по своим карманам. Наконец находит их и открывает машину.
Варя окунается в тепло, падая на сиденье.
Водитель тут же заводит машину.
– Напугал? – он переводит взгляд на попутчицу.
С обоих ручьями льется вода, но Чернов этого будто не замечает.
– В-вовс-се н-нет, – заикаясь на каждом слове, процеживает Варя в ответ.
На несколько секунд, запуская пальцы в светлые волосы и отбрасывая их назад, Паша разглядывает ее, то, как она трясется, пытаясь укутаться в большой и мокрой на сквозь куртке.
– Так ты не согреешься, снимай с себя куртку и рубашку, – в приказном тоне диктует он, выкручивая обогрев на максимум.
Варя дарит ему возмущенный недоумевающий взгляд. Тем не менее, его широкую куртку с себя снимает и кладет туда, откуда взяла. В машине постепенно согревается воздух, запотевают окна, в них в любом случае не разглядеть ничего, кроме потоков воды.
– Сиди здесь.
Павел забирает с заднего сиденья куртку, накрывает ей свою голову и бежит куда-то в непроглядные потоки воды. От его ухода в машине веет промозглым могильным холодом. Варя остается одна и машина прогревается так сильно, что она позволяет себе снять с себя рубашку, чтобы подставить ее под обогреватель. Через пятнадцать минут в ручьях, стекающих с неба, появляется высокая фигура и присаживается на водительское сиденье. Мимолетный холод заставляет Варю инстинктивно снова накрыться мокрой рубашкой. Паша кладет на ее колени подставку с двумя стаканами горячего кофе.
– Я не знал, что ты пьешь, поэтому взял какао, – отправляя куртку на свое место, проговаривает Чернов.
– Я почти счастлива, – слегка смущенно отвечает Варя.
– Правый стакан мой, – отрезает он.
– Держи, – передавая стаканчик проговаривает Варя, – но вообще-то, не надо было, у меня нет денег, чтобы заплатить.
– Значит, я угощаю.
Варя опускает свою рубашку под обогреватель и теперь прячет румянец на щеках. Когда рубашка становится в разы теплее и суше, она накидывает ее на себя. Делает пару глотков какао. Обжигающий напиток согревает ее глубоко в животе, а пальцы становятся от него подвижными и горячими.
Дождь не смолкает, интуитивно Варя все еще там, на улице, под ним. Капли разбиваются о стекло и тонкими струйками стекают вниз, оставляя за собой следы. В одном из попавшихся Варе на глаза облаке отражается маленький уцелевший от тьмы кусочек голубого неба. Сумбурные воспоминания о недавней странной встрече гуляют по уставшему, только что отогревшемуся разуму. Варя не прячет от себя чувство страха, она лишь старается не поддаваться ему до конца. Вдруг это был маньяк или сумасшедший, но хуже может быть только то, что скорее всего, сумасшедшая здесь только она. Что он говорил? Был ли в его словах хоть малейший смысл? Теперь она уже не помнит практически ни единого слова из того, что он сказал, да и образ его все быстрее ускользает из памяти. Может действительно сон? Чаще всего со снами у Вари так и бывает. Пока он снится все кажется абсолютно реальным: цвета, запахи, вкусы, прикосновения. В адекватности происходящего во время сновидений нет никаких сомнений, но сразу после пробуждения, осознается причудливость идей, посетивших ее сознание. Постепенно с каждой секундой четкие образы в голове расплываются, становятся неуловимыми и, наконец, навсегда забываются. Возможно, к концу дня она больше и не сможет вспомнить ни глаз, ни роста, ни густой бороды, ни его голоса. Что-то внутри Вариного сердца слегка утихает, тем не менее неуловимая легкая тревожность остается.
