Текст книги "Явь (СИ)"

Автор книги: Ангелина Авдеева-Рыжикова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц)

За каких-то пару секунд от холода парализует конечности. Белый шум заполняет мысли, из-за паники сердце бьется как в последний раз. Она отчаянно патается тянуться к свету, к воздуху, но раз за разом, когда она становится ближе к нему, ее словно оттягивает назад. Силы очень быстро заканчиваются. Ногу сводит судорогой от поглотившей ее ледяной воды. Слишком глубоко ко дну ее тянет вниз. Хрупкое тело теряет последние капли сил. Темно. Она чувствует, как последние пузырьки воздуха выходят из легких.

Бессилие заставляет время замедлиться, для нее идут не секунды, а недели, месяцы и годы. Так долго, так холодно и темно. Ее руки касается что-то напоминающее скользкую кожу. Плотно зажимая веки, Варвара представляет, как ее рук касается чья-то давно забытая могильно холодная плоть, еще холоднее чем то, что она ощущает сейчас во всем своем теле. Оно обхватывает ее предплечья и поднимается выше. Легкие образы и воспоминания о таких же прикосновениях мелькают в ее пока еще не погасшем сознании. Веки размыкаются от резкого рывка и животного страха. Из-за зеленого цвета мутной воды лицо этой женщины кажется еще более отталкивающим и жутким. Ровные и тонкие черты сейчас кажутся шире, их размывает и сотрясает поток воды. С каждой секундой она становится ближе и ее губы уже почти касаются живого маленького уха Вари, застывшей в ожидании смерти. До Вари доносятся звуки похожие на шепот, но разобрать в шуме воды, что именно пытается сказать белый труп, просто невозможно. Варе видятся ее бледно-белые глаза, с почти не различимыми зрачками. Она утопает в этом тумане, замораживается и врастает в него. Ноги слегка касаются илистого дна. Голубое платье сетью окутывает колени и запястья Вари. Черные волосы приближают молодое замершее тело ближе, они расплываются в разные стороны как тина, касаются маленького лица. Последний пузырик воздуха.

Внезапно что-то горячее обхватывает ее шею, нащупывает воротник футболки и тянет Варвару наверх. Толщи воды становятся светлее, и наконец порыв ветра заставляет ее сделать глоток воздуха. Прорывается голос, громкий и теперь уже взрослый.

***

Глаза распахиваются широко и испуганно. Лучи раннего солнца пляшут на белом одеяле. Пыль летает по комнате в поисках старого ковра и садится на стул, стол и подоконник. Занавеска слегка колышется на ветру от открытой форточки.

Тяжело дышать, холодный пот стекает тонкой струйкой с виска. Глаза бегают в разные стороны в надежде найти утешение. Варя откидывается на подушку и глубоко вздыхает. Она забыла накрыться одеялом, форточка открыта. Судя по всему замерзла. Мышечная память на холод заставила старые воспоминания сниться. Варя накрывается одеялом и заворачивается в него в два слоя. Так лучше. Но уснуть снова не получается, всплывает образ белых, почти пустых глаз.

Варя, не снимая с себя пышное одеяло, идет за чаем, в конце концов он должен помочь ей согреться. По дороге достает из своего рюкзака сигарету, спички, наушники и телефон. Все же сейчас рано, и бабушка в это время доит коров перед пастбищем. На кухне совсем недавно убранный разгром, ведра, мокрые кружки и кастрюльки. Чай удается сделать быстро, чайник еще не успел остыть.

Варя бросает одеяло в ванной, добегает до куртки, заворачивается в нее поглубже, надевает старые тканевые тапочки и выбегает во двор. Нервно озирается, нет ли наблюдателей поблизости. Точно нет. Быстро перебирая ногами, предусмотрительно выходит во второй двор и сворачивает за курятник, там нащупывает в заборе засов и отворяет потайную дверь.

Неровна забытая и почти заросшая тропинка отсюда ведет к развилке. Варя сворачивает с дороги на ту сторону, где из-за высоких толстых стволов амброзии ничего не видно дальше вытянутой руки. По ее смутным воспоминаниям, если ничего не снесли, там должен быть старый заброшенный соседский дом. Варе приходится пробиваться через бурьян, и все же она достигает цель.

Почерневшая, свалившаяся наземь крыша. Когда-то брошенное скромное жилище, теперь больше напоминает землянку или хижину.

Варвара садится на старый, истерзанный временем, подоконник, предварительно стряхивая с него мусор и стекла. Небрежно вставляет сигарету в рот и тонкими пальцами одной руки зажигает спичку, подносит к лицу, и оно озаряется тайным оранжевым светом, дрожащим и обволакивающим ее черты. Клубится серый дым, спичка быстро потухает в руках. Затяжка. Тело ее накрывает пьяной волной, голова кружится. Она запивает каждый ядовитый вдох фруктовым чаем из розовой кружки. Моментами воспоминания прошедшего сновидения заставляют ее поежится, вздрогнуть или поморщиться.

Покосившийся дом не навеивает уюта и спокойствия, долго здесь находиться не понравится даже брошенной собаке. С другой стороны, этот дом не виноват, что его бросили. Сигарета заканчивается спустя недолгое время, еще пару глубоких вдохов и выдохов, и Варя тушит свой маленький секрет о деревянную плесневелую стену.

Шаг за шагом Варя вырывается из тисков разросшейся дикой травы и выходит на узкую, почти полностью заросшую, но все же тропинку. Плотно сжимая кружку в руках, она на секунду останавливается оглядеться, нет ли кого поблизости. В груди вдруг наливается паника, веет холодный ветер и руки дрожат. Розовая кружка с трудом не теряет своего содержимого через край. Никого, только ветер. Еще шаг и за спиной раздается легкий детский смешок. Варя застывает на месте и только спустя несколько секунд тишины оборачивается вокруг себя. Здешних детей она не знает, но этот смех кажется ей чем-то знакомым.

«Заметили?»

Для детских игр еще совсем рано, все дети на свете сейчас спят.

Варя шагает быстрее и смех повторяется снова, а может быть, он у нее в голове. Оборачиваясь и внимательно осматривая все вокруг, Варя не находит никого рядом, даже уличной кошки. Холодный ветер поднимается с новой силой. Варя плотнее закутывается в свою поношенную куртку и идет так быстро, как только могут позволить ей ноги.

Бабушка еще не вернулась домой. Пользуясь моментом, Варя быстро набирает горячую ванну. Залетает в нее почти с разбега, и ей наконец становится легче.

Мысли о смеющемся ребенке на заброшенной тропинке рано утром, как и последний сон, заставляют ее вздрагивать от ледяного страха даже в горячей воде. Когда Варя была ребенком, она точно не гуляла так рано, но в подобных местах, пожалуй, бывала.

Нежным уколом Варя вдруг вспоминает детство, еще тогда, когда этот дом был ей единственным и родным. Она опускается поглубже в горячую воду и почти засыпает. Белая крашенная дверь в ванну распахивается со скрипом.

– Госпаде Иисусе! Ты здесь откуда в такую рань?! Закрываться же надо! – громко вскрикивает Татьяна Родионовна, от чего Варя резко просыпается и рывком подымает голову.

– Да, но там щеколды нет… Я что-то рано проснулась и не смогла уснуть. Решила в ванне погреться и чуть не уснула, – ошарашенно тараторит Варя, уставившись на такую же шокированную бабушку.

– Щеколду да, надо починить, у нас давно мужика в доме нет, вот и висит, – спокойно и отрешенно отвечает Татьяна Родионовна. Поворачивается к старой раковине, моет грязные от черноземной земли руки.

– Я согрелась, так что, пойду завтракать.

– Давай, негоже в ванной спать, утонешь, – обрывает бабушка и небрежно обтирает руки о полосатое короткое полотенце. Громко топая, уходит из ванной.

Надо же, какая неловка встреча. Варя набирается сил вылезти из теплой воды и быстрыми движениями обтирает свое угловатое тело большим банным полотенцем, почти в полный ее рост, заматывает волосы, одевается и укутывается в брошенное ей одеяло.

Завтрак проходит быстро и скомкано, парочка свежих бутербродов с котлетами и недопитый ранее еле теплый чай.

Было бы ее желание, она бы не выходила из своей комнаты как можно дольше. Краски, кисти, бумага, чай – больше ей на самом деле ничего не нужно. Рисовать она может часами, не замечая ни времени, ни усталости. Иногда, правда, нужно искать вдохновение и делать глоток свежего воздуха. Она громко выдыхает и машет сама себе рукой.

«Если понадобится – форточку открою!»

Рисовать на улице приятнее всего. Особенно на природе, там, где красиво вне зависимости от погоды и настроения, в котором она пришла. Такое место несомненно существует, но до него еще нужно добраться. Нервно подергивается правый глаз. Нет, тогда ей придется встреться с теми, кого давно пытается забыть. Встретить их все равно придется, но пусть это время наступит как можно позже.

Люди здесь особенные. За несколько долгих лет ее жизни здесь, ей многое от них приходилось терпеть. После развода родителей бабушка несколько раз забирала Варю к себе. Однажды мама бросила ее здесь сама. И так общими усилиями она прожила в деревне в сумме около пяти лет. Эти пять лет дались непросто. С другими детьми не ладилось, с двоюродными братьями и сестрами отношения были хуже, чем с проходимцами, а взрослые здесь слишком часто при виде нее вспоминали ее мать. Варя научилась развлекать себя сама, не контактируя с остальным миром. Она собирала бабушкины журналы о здоровье, вырезала оттуда статьи о разных травах и цветах, потом искала и собирала эти цветы в поле и за огородами, высушивала их, училась заваривать. Больше, чем рецепты из старых журналов, она любила рисовать читать детские книжки. С возрастом мало что изменилось.

Глава 2. Ведьма

Уборка. Двор. Окно. Потолок. Наушники. И так каждый день, почти целый месяц. Работа не утруждает, но наскучивает, от того настроение мертвое и бестолковое. Почти целый месяц на улице неистово печет солнце, и выходить дальше собственного двора Варя не решается. В не слишком жаркие дни она находит силы выйти в поле и собрать травы с цветами для чая.

Звонков новостей от матери нет, да и сама позвонить не решается. Ведь исход событий может быть лишь в двух вариантах: либо без дочери ее жизнь налаживается, либо все так плохо, что она не в состоянии набрать номер. Ночные кошмары не отступают, они участились, и теперь Варе все сложнее заставить себя уснуть. Татьяна Родионовна только и твердит об учебе. И все же, Варвара чувствует безопасность и прежнюю, когда-то потерянную, безмятежность, живя в этом доме.

Утром этого дня Варя просыпается совсем разбитой, она читала почти всю ночь, пытаясь отвлечься от кошмаров, но уставший мозг ее победил. От книги, много часов лежащей на ее лице, остаются заспанные вмятины. Она небрежно закручивает назад растрепанные вьющиеся волосы, потирает слипшиеся ото сна веки, глубоко зевает и встает с кровати. В глазах резко темнеет. Кружится голова. На ощупь Варя находит дверь и движется дальше. В дверном проеме старые пижамные клетчатые штаны с оттянутыми коленями цепляются за торчащий, плохо забитый мелкий гвоздь. Еще минуту она тратит на то, чтобы отцепить штанину, не сделав на них дыру. Не получается. И черт с ними, все равно старые, большие настолько, что спадают даже на затянутом шнурке. Шаркая ногами, проходит в ванную и там несколько раз омывает прохладной водой лицо. Посвежела, но синие мешки под глазами все еще не проснулись, продолжают отекать. Почистив зубы и в последний раз рассмотрев себя в зеркало, уходит. Кричащий от боли желудок гонит скорее к холодильнику.

Цель обнаружена, холодильник на месте. Уже раскрыт и смотрит недоеденной вчера колбасой прямо в глаза. Дребезжание старого холодильника заглушает посторонние звуки. Варя застывает взглядом на полуторалитровой банке свежей, еще совсем жидкой сметаны. Что-то идет не так, что-то она упускает. Парочка масляных блинов заставляет задуматься о чрезвычайно важном выборе. Снова это чувство. Словно за ней…наблюдают? Варя прикрывает холодильник и поднимает глаза, осматривается. Вздрагивает от резкого пронзающего испуга.

За стеной холодильника сидит такой же испуганный молодой парень. Она точно где-то видела эти глаза, светлые волосы. Расширенные от испуга зрачки беспардонно застывают на ней, ожидая ее реакции. Светло-русые волосы падают на брови, поднятые вверх. Он поднимает руку и одним движением ерошит их, заставляя беспорядочно затеваться на макушке.

Варвара быстро отводит взгляд обратно в холодильник, придавая себе обыденный безразличный и невозмутимый вид. Наклоняет голову глубже, прячась от пристального взгляда. За дверкой слышится быстрое басистое и ровное «Здравствуйте». Варвара морщится и поджимает губы от ужаса возникшей ситуации. Деваться некуда, нужно что-нибудь взять и бежать как можно быстрее и дальше отсюда.

«Притвориться глухой? Притвориться призраком?»

Она хрипло отвечает коротким «Угу», хватает старый черствый пирожок, мигом вылетает из холодильника и исчезает в дверном проеме.

Уже в своей комнате Варя швыряет пирожок на стол. Мысли о голоде от стресса отступают. Она подходит к зеркалу, разочарованно смотрит на свое отражение, приподнимает серую майку и принюхивается к себе. Не чуя запаха, она легкими хлопками бьет себя по лицу.

«Да к черту его. С вероятностью сто девяносто процентов мы больше никогда не встретимся. Наверняка, уже меня забыл. Хренов гвоздь пытался меня предостеречь, зря не послушала!»

Варя громко выдыхает, берет пресный, почти засохший пирожок и откусывает почти до половины. Не жуется. Варя еще никогда не сталкивалась с подобной ситуацией. Она никогда не пыталась понравиться мальчикам, да и окружающие ее мальчики обычно не вызывали у нее каких-либо эмоций, кроме мимолетного раздражения.

«Что с тобой такое вообще сейчас было? Ну неприятно конечно, но не стоит оно таких переживаний».

За окном гремит знакомый звоночек. Красный старый велосипед с банкой молока в корзинке. Варя молнией оказывается у окна. Заглядывает и в узкую щель между занавесками. Провожает взглядом удаляющегося гостя.

Варя возвращается на кухню, выплевывает так и непрожеванный сухой пирожок в помойное ведро, за ним летят и его остатки. Ставит чайник на огонь.

«На кой он сидел в доме, если обычно ждет на улице? И почему кажется знакомым? Вертится в памяти, а уловить не получается».

Темно-синие газа и светлые русые волосы очень ей знакомы, но никого из ее памяти с такими острыми четкими скулами, слегка горбатым носом и ровными строгими бровями и в помине нет. Может быть чей-то родственник? Или все же она где-то его видела очень давно.

В прихожей раздается кряхтение и неровные шаги Татьяны Родионовны. Варя высовывает голову через дверной проем.

– Доброе утро! Мне налить тебе чаю?

– Будь добра, и блины подогрей.

– Будет сделано! – голова Вари возвращается обратно.

Она ставит тарелку с блинами в микроволновку, заводит таймер. Чайник медленно закипает.

– С кизилом, имбирем, можно еще добавить базилик, как тебе?

Татьяна Родионовна пробирается на кухню с громкой отдышкой, присаживается на мягкий уголок.

– Ради всего святого, просто чай!

– Как хочешь, а я себя побалую. Знаю, что много прошу, но мне понадобилось бы немного места в морозилке. Если я планирую здесь зимовать, хорошо было бы заморозить ягоды.

Варвара разливает кипяток по стаканам, ставит их на стол, затем дополняет композицию блинчиками. Вздыхает и садится напротив Татьяны Родионовны.

– Что ж, я постараюсь выкроить для тебя место. Ты часто болеешь, ягоды будут не лишними.

– Благодарю, в городе я о таком и мечтать не могла.

– Принеси мне бумажку и листок со стола, я составлю тебе список, пойдешь сегодня в магазин, – отчеканивает строго Татьяна Родионовна.

Варя уходит в прихожую, находит на подоконнике среди прочего мусора старый детский блокнот с пятном от когда-то пролитой на него жидкости и синюю ручку.

Татьяна Родионовна задумчиво пишет список, на расплывшейся разлинованной клетке. Хлеб, овсяная каша, минералка, кофе, сахар…

– Бабуль, а что-то это у нас за гость приходил? Я конечно понимаю, что…что это меня не касается, но я перепугалась. Такими темпами по деревне пойдут слухи, что внучка у тебя сумасшедшая неряха. Обычно никто к нам не заходит в дом, и может быть, в таких редких случаях будешь предупреждать меня, чтобы я не выходила?

Варя старается быть как можно более деликатной, старается подбирать слова и интонацию, но чувствует себя все равно неуверенно. Бабушка человек вспыльчивый.

– Ах, да, забыла про тебя. Не успела сегодня подготовить молоко на продажу, пришлось просить его ждать, а на улице с утра парилка, не оставлять же его на жаре, – не отрываясь от списка, бубнит в ответ бабушка, но вдруг останавливается и упирается хмурыми глазами на Варю, – а ты вообще-то об учебе думай, а не о мужиках! А об этом лбе думать забудь, за версту видно, поматросит и бросит! А мне потом еще одну такую как ты выкармливать, знаем мы, плавали! – наказывая пальцем в отекшее лицо Вари, строго отчеканивает.

– У-у-у, можешь не беспокоиться, он видел меня с вмятинами на лице, такие встречи не приводят к романам, – дурашливо улыбаясь, говорит Варвара и откусывает намазанный жирной сметаной блинчик.

– Я не шучу, чтобы я не видела и не слышала, что ты близко к нему подходишь! Убью! – угрожающе цедит сквозь зубы, вдруг почерневшая в лице Татьяна Родионовна.

Варвара не спускает своих глаз с ее, и хоть внутри все перевернулось и екнуло, не подает виду.

– Предельно ясно. Ты только скажи, кто это был, чтобы я знала, к кому не подходить.

Варя, отворачивается к холодильнику за вареньем. Бабушка опускается глазами обратно в блокнот.

– Чернов, – безразлично и строго отвечает.

– Погоди, Антон так вырос? Ему сколько? Шестнадцать? Могу поклясться, что заметила у него щетину. Что за дети пошли? – бегая глазами по полкам и отодвигая банку с огурцами к стенке, говорит Варя.

– Нет, это Павел, – отрезает в ответ Татьяна Родионовна.

Варя застывает на месте на пару секунд, упирается взглядом в бездонный холодильник, потерявшись где-то в его темной бесконечности. В ее сознании мимолетно пролетает лучик старых воспоминаний, обрывки глупых детских голосов и синие глаза, которых она не узнала. Неужели прошло так много времени, что они не узнают лица друг друга.

Бабушка зачитывает список в слух, и Варя рывком вырывается из транса, потерянно бегает глазами по полкам и наконец находит малиновое варенье.

– На, собирайся, а то свежий хлеб разберут, – передвинув список к Варе, командует Татьяна Родионовна и вместе со своей кружкой уходит в зал.

Варя в ответ лишь быстро кивает, не проронив ни слова. Кислый горячий чай обжигает ее губы, но она этого не замечает.

Он действительно сильно изменился. Она бы сама ни за что его не узнала. Если у Варвары когда-то и был настоящий друг, то это был он. Только Варя помнила его еще круглолицым и ушастым. Он старше ее на пару лет, и в отличие от всех остальных встречавшихся ей детей, он не был к ней ни враждебен, ни равнодушен.

В их последнее лето, они особенно много времени проводили вместе. Он катал ее на багажнике своего велосипеда. Того самого, красного. Они рисовали на асфальте и вместе строили песочные замки. Чаще всего он присматривал за младшим братом, а не играл с мальчишками, а когда все же он встречался со сверстниками, случались драки. По сравнению с ровесниками, он был довольно маленьким и худым мальчиком, но жаловались на него постоянно, словно бы он не ребенок, а зверь, выросший лесу. Варя этим словам не верит до сих пор. Да и как в такое поверишь, когда она помнит, как он носил ей конфеты, мирно наблюдал, как она и его младший брат играют в догонялки. Он учил ее играть в карты и рассказывал детские шутки целыми сборниками.

Сердце пронзает укол от чего-то давно забытого, непонятного и почему-то вызывающего тревогу. «Нет! Прекрати! Хватит!» – пищит что-то детское и испуганное внутри. Варя слегка трясет головой и все становится на свои места. Она очень мутно и путанно помнит свое детство, да и не стоит его ворошить, все это давно забыто, а может его и вовсе не было. Теперь он другой человек, и она тоже. Все это уже совсем неважно.

Путь в магазин не столь долгий, но Варвара передвигается медленно, размеренно прогулочным непринужденным шагом. Конечно, Татьяна Родионовна просила быть расторопнее ради горячего хлеба, и ее можно понять. Горячий хлеб – одно из самых приятных удовольствий, которое может себе позволить человек, живущий в глуши. Тем не менее, удовольствие от столь редких вылазок за стены дома тоже важны. Затянутое синеватыми тучами солнце и влажный застойный воздух перед дождем делает все цвета вокруг контрастнее, а звуки чуть приглушеннее. Совсем недавняя застойная сухая жара переменилась до неузнаваемости всего за пару часов.

Мимо Варвары на большой скорости пролетает старый Москвич, и ее накрывает волной густой пыли с колеи так, что волосы разлетаются в разные стороны, и пока она их поправляет на место, пыль усаживается обратно на дорогу, ожидая следующего полета от какой-нибудь старой безобразной машины. Постепенно серая грязная пелена рассеивается и открывает вид на старые перекрашенные ста слоями краски деревянные дома, а так же неизменно красный и белый кирпич, серые шиферные и ржавые металлические крыши.

Поворот за поворотом возникают и исчезают старые воспоминания: здесь у старого забора и склоном под кручу, она разбилась на своем первом и последнем велосипеде, а здесь, около большой рыжей трубы, пролегающей через ров, она пускала воздушного змея вместе с двоюродной сестрой и братом. Они были старше нее и бегали быстрее, в попытке их догнать она споткнулась о камень и разбила колени. А здесь, на этой площадке, она ждала маму и… это она вспоминать не хочет. Поежившись, она поджимает руки под себя посильнее, скрестив их на груди.

Еще через пару улиц, посреди опустевшей, заросшей полынью и чертополохом местности, которую избегает каждая живая душа в этой деревне, устроилась старая большая церковь. Когда-то, бесконечно давно, она была центром для местных верующих. Она цвела, купалась в солнечных лучах и пахла ладаном, разнося этот запах далеко за пределы поселка. Сейчас, все ее бревна, доски и торчащие гвозди черны от сырости. Окна выбиты, изувечены, а вход завален. Как про нерадивого родственника, в Старинском дети только и делают, что травят страшные байки об этой церкви. Почему же ее не снесут? Как большинство ветхих построек, напоминающих о счастливом прошлом и навеивающих тяжелую тоску об упущенном. Загадка. Даже старые пьяницы не смеют подходить к ней близко, не стащили ни единого бревна, и в самую стужу даже бродячая собака в нее не зайдет. Тем временем, падающий деревянный купол все больше становится решетом, возможно хотя бы время победит его.

Можно было бы пойти по центральной дороге, широкому, пускай и давно растрескавшемуся, асфальту, но Варя предпочитает сдвинуться в сторону узких и извилистых троп через заросшие кустами репейника развалины. Эти забытые богом места заставляют думать ее о том, что все в этой жизни не вечно, и все проходит, увядает и перестает быть важным, даже Старинский, каким бы вечным он не казался.

Вагончик неожиданно пугает своим видом из-за кустов на горизонте. Тот, кто придумал сделать это магазином, наверное, был гением. И никто на самом деле доподлинно не знает настоящее название вагончика, зарегистрированное на документах, и черт с ним, не нужно ему никакое название. Каким словом еще можно назвать разваленный, выгоревшей под палящим солнцем, имеющий совершенно потерянный вид среди густой зелени, заржавелый ящик. Даже здесь, люди стремятся облагородить свое существование. Прямо перед вагончиком простираются яблоневые деревья, смородиновые кусты и протоптанная тропинка, ведущая к лавочке, что всегда занята неспешными пьющими зеваками.

На людной дороге приходится здороваться буквально с каждым встречным. Ты их не знаешь, но они всегда знают тебя. Этот ритуал смущает, но быстро входит в привычку. Бывало, после Старинского приезжаешь в город и давай на улице привычке «приветы» раздавать прохожим.

Внутри вагончик лучше, чем снаружи, но места в нем всегда катастрофически мало. Плотно расположенные витрины позволяют войти внутрь не больше, чем паре человек, от этого образуется заметная очередь снаружи. Несмотря на атмосферу запустения и заброшенности деревни, полки в столь маленьком магазине забиты до отказа. Кроме единственной полки с хлебом – его здесь полностью разбирают еще до десяти часов утра. Само убранство сильно смахивает на кухню. Самодельные деревянные стеллажи, обклеенные изрезанной и запятнанной клеенкой, просятся в отставку, и все же добросовестно служат этому месту. Самое непостижимое в вагончике, это подсобка. При невероятно малых размерах, не сменяемая желтая штора представляет собой дверь в «волшебный шкаф». Никто не знает какого она размера, и как она вообще умещается в столь узком пространстве. Но в ней хранятся огромные запасы колбас, шпрот, сладостей и даже канцелярских товаров. Дело тут точно в незримом расширении. Уха касается тонкое жужжание крепких прозрачных крыльев и тут же умолкает, присев на пачку с подсохшими овсяными печеньями. Прямо посреди низкого потолка, очевидно вместо шикарной люстры, здесь висит покачиваясь липкая лента для мух. Мух здесь бывает так много, и они так хитры, что порой никакая ловушка их не берет, и приходится закрывать магазин на несколько часов для вытравки дихлофосом. Вот и сейчас, одна из самых ловких сумела полакомиться и оторваться с места, оставляя раскачиваться желтую тюрьму вместе с наиболее слабыми и глупыми сородичами.

Уже час дня, горячий хлеб раскуплен, а значит очереди не предвидится. Неуверенными шагами Варвара протискивается между окном и холодильником. Ждет, пока грузная женщина в домашнем халате договорится с продавщицей о своих личных проблемах. Варя старательно не привлекает внимание, рассматривает с интересом мороженое в холодильнике.

Продавщица этого магазина всегда напоминает того самого бармена в кабаке старого вестерна. К ней приходят люди не за хлебом, колбасой или мороженым, к ней приходят излить душу. Ко всему прочему, она всегда во время чужих душеизлияний делает слегка отреченный вид, намывает прилавок или достает тетрадку с калькулятором, дабы посчитать чужие долги. Тем не менее, в этих краях не найти более внимательного и чуткого слушателя, чем она. Судя по всему, тетя Надя, являясь здесь главным консультантам по чужим проблемам, имеет досье на каждого жителя. Она могла бы возглавлять местное КГБ или, например, стать главным информатором для мафии.

Наконец, тучная фигура в халате складывает свои покупки в тканевую сумку, показывая тем самым окончание их сеанса «психотерапии». Настает очередь смущенной Варвары, нервно теребящей свой пакет. Дама в халате прищученными глазами сверху вниз одаривает бледную худую девочку крайне подозрительным взглядом. Варвара тихо кивает и добавляет пресловутое «здрасти». Получает в ответ еще более холодное и подозрительное «здрасти». Тетя Надя, напротив, явно ожидает ее очереди, не заинтересованная разговором с уходящей барышней, уже испускающей отдышку на трех маленьких ступеньках, ведущих на улицу. Как только та оказывается за сетчатой дверью, Тетя Надя бросает тряпку для натирания прилавка, и глаза ее жадно рассматривают новую гостью.

– Какими судьбами, красавица! – нетерпеливо срываются с ее губ слова, и от широкой улыбки становятся видны белоснежные, острые на вид зубы. Варвара улыбается в ответ. Она всегда считала тетю Надю удивительной женщиной. При ее однообразном существовании, в течение многих лет работы продавщицы, она имеет удивительную тягу к жизни, к событиям и новостям. Даже тело ее выглядит более жизнеутверждающе, чем у остальных жителей. Она стройна, но руки ее необычайно крепки. Одета она всегда по форме, официально, в выглаженном, кристально-чистом фартуке, а на голове всегда причудливая заколка, дополняющая ее добродушный образ.

– Здравствуйте. Да, вот приехала… – от такой заинтересованности к своей персоне Варвара чувствует себя неприлично смущенной, переминается с ноги на ногу, прячет глаза где-то в коробках с конфетами.

– Надолго ли ты в наши края? – задумчиво вдается в подробности зеленоглазая продавщица, облокачивается на прилавок, подтягивается лицом ближе к посетительнице. Теперь с виду она напоминает кошку.

– До конца учебного года, думаю.

– Экзамены здесь сдавать будешь? В городе их сдавать гораздо лучше… – не отрываясь от диалога, тетя Надя показывает жестом подать ей список, что написала бабушка. Варвара не сразу догоняет ход ее мыслей, нахмуривается, вздрагивает и лишь потом протягивает измятый листок.

– Так уж вышло… – голос Вари дрожит и даже слегка переходит на писк.

– А кем хочешь стать, когда вырастешь, определилась? – продавщица одновременно читает и задает вопросы. Отрывается от листка и невзначай охватывает взглядом прилавки и полки с товарами.

– Ну… я люблю рисовать, так что в мечтах, я, наверное, художник-иллюстратор, но денег на такое у нас нет. Да и бабушка уверена, что это выдуманная или несуществующая профессия, ей больше по вкусу технолог или бухгалтер, – отвечает Вара с кривой ухмылкой на лице, попутно удивляется, откуда в ней такая откровенность.

Тетя Надя в это время грациозно достает с верхних полок каши, делает почти балетные развороты к холодильнику за колбасой и ныряет под прилавок, доставая пакет с сахаром. Все это в точности напоминает танец.

– Ох уж эти старухи! – громко смеется в ответ она, – ну, ты не слушай ее! Не ей твою жизнь жить. Помни, деточка, что чужие советы часто до добра не доводят, – одаривая Варвару спокойной улыбкой, она укладывает все указанное на листке в пакет.

– Да уж, и это тоже совет, – бубнит себе под нос Варя, в надежде что эта фраза останется не услышанной.

– Да, и тут ты права! Ах, вот еще, чуть не забыла. Поздно ты пришла, хлеб давно разобрали, в следующий раз приходи пораньше, а пока возьми мой.

– А… нет-нет, что вы, я сама виновата, не стоит!

– Да-да, возьми, у меня еще есть! Бабушка твоя будет жутко злая, знаю я эту каргу! – подмигивая, с улыбкой тетя Надя заворачивает две буханки белого мягкого хлеба в пакет, – с вас двести сорок девять рублей! – от ее громкого голоса кажется даже стены сотрясаются.

Варя знает, что тетя Надя и Татьяна Родионовна очень даже ладят, и подобные выражения скорее безобидная шутка, вполне ожидаемая и не несущая ничего злого. И все же, к подобным выходкам доброты и заботы Варя не привыкла, и теперь думается ей, что она за это будет что-то должна. Варя перебирает деньги в кармане и наконец отсчитывает нужную сумму, кладет ее прямо в вытянутую руку зеленоглазой продавщицы.

– Спасибо большое!

Варя берет пакет за ручки и спускает с прилавка.

– Танечке ни слова, не беспокойся, – почти шепотом отвечает продавщица.

– Спасибо вам, до свидания!

Варя быстро берет пакет и бежит к выходу, скорее от неловкого общения подальше. Кажется, тетя Надя не привыкла к столь мимолетным диалогам, от чего слегка растеривается, и, наконец, когда Варя уже переступает сетчатую дверь, звонко в след раздается ее голос: