Текст книги "Явь (СИ)"

Автор книги: Ангелина Авдеева-Рыжикова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 28 страниц)

Куда идти, если последний автобус уехал, если все двери давно закрыты, а в холодном туманном городе никто не ждет. Варя бредет медленно и бессмысленно на остановку, туда, откуда может быть завтра она уедет домой и покается перед такой же непонятой и униженной когда-то мамой. На затянутом тучами небе сверкает неоновая нить, и в следующий миг небеса провозглашают грохот. Сильный ветер гонит Варю из родного поселка подальше. Варя не успевает добраться до укрытия, и капля за каплей разливается дождь, не жалеющий ее голову.

«Нет-нет, только не сейчас! Только не дождь!»

Усталые глаза только и ждут, чтобы закрыться, чтобы открыться лишь утром и понять, что все это сон.

Бетонные небрежные стены принимают Варю как родную. Может быть и правда здесь ее место. С глухим стуком капли разбиваются о шиферную крышу. Где-то в углу спит бездомный пес, и Варе он теперь роднее всех. Варя садится на деревянную скамью, прижимается к холодной стене, и пустыми глазами наблюдает ночной дождь.

«Значит, заночую здесь, а утром, сяду на первый автобус до вокзала. Черт, денег-то совсем нет. Может вот оно, пришло время звонить маме? Пришло время и мне просить у нее помощи? Нет, и она меня бросит. Наверняка она очень зла, наверняка обижена, живет без меня гораздо лучше. И куда мне теперь? Может быть утром у меня появится план получше».

Вдох-выдох. Тяжелые Варены веки смыкаются, и только режущая боль глаза утихает, крупная дрожь становится мелкой, как чей-то свист заставляет ее вернуться к реальности.

– Эй, малая! Отдыхаешь здесь? – голос Кузьмина раздается эхом в по бетонным стенам.

«Нет, только не он. Почему все сразу?! Я больше не могу!»

Варя наблюдает как из дождя под зонтом пробирается под крышу шайка.

– Ну ты рисковая, даже собачку с собой не взяла! Как ты только его надрессировала, приворот какой? Или мы чего-то не знаем, и в постели настоящая ты бомба?! – роняя актерские смешки, жует слова крупный увесистый парень. Данилу никогда не хватит духу, чтобы напасть на равного, но вот Варвару он будет преследовать до конца жизни, дай ему только возможность.

Уже четверо расходятся по углам остановки, готовясь ловить, намеревавшуюся убежать Варю. Но Варя не сдвигается с места. Она почти без всякого энтузиазма рассматривает собравшихся. Черные куртки, рваные джинсы и сигареты, которых так не хватает и ей.

«Наверное вот чем все закончится. Я не уеду. Я останусь здесь навсегда, на этой остановке».

Кузьмин подходит ближе. В руках у него блестит железная бабочка, он отрепетировано крутит ей, открывая и закрывая обратно. Как только игра с холодным металлом заканчивается, он прислоняет лезвие к ее щеке, специально заточенное на этот случай.

– Ну, чего молчишь?

– Мне нечего тебе сказать. Ты жалок.

– Уверена, что выбираешь эти слова последними? Хотя погоди, может быть, мне стоит проверить, так ли ты хороша. Вдруг Чернов не дурак, и ты умеешь делать чудеса?

– Ты не посмеешь, – холодно и железно отвечает Варя.

– Неправда, о твоей матери ходят легенды! Может быть, ты унаследовала ее талант, а ведь совсем на нее не похожа. Хотя так даже лучше, не люблю блондинок. А ребята помогут. Правда, ребята?! Думаю ублюдок будет рад поделиться девчонкой.

В ответ слышатся одобрительные голоса и похотливый смех. Слышатся гулкие шаги по бетонной земле. Сырой запах озона заполняет легкие.

Варя делает глубокий вдох. Закрывает глаза. Злость застывает в жилах, ненависть и отвращение вскипают огромным потоком, парализуя мышцы, и заставляя зубы скрипеть. Влажная мягкая рука, погоняемая мерзкими сальными мыслями, касается бледной щеки.

«Раз…»

«Ты уже совсем взрослая».

«Два…»

«Может быть мне стоит проверить, так ли ты хороша»

«Три…»

«Так не похожа на свою мать».

«Четыре…»

«О твоей матери ходят легенды! Может быть, ты унаследовала ее талант»

«Пять».

«Ну ничего, так только лучше».

Тьма заволакивает ее глубоко в себя, в отражении ее собственное одержимое злом лицо. Глаза налитые кровью чернеют, вбирают себя тьму вокруг. Голоса становятся громче, они говорят на языке навий, заговаривают ее и делают сильнее. Варя не пугается самой себя. Теперь зеркало ей подчиняется, повторяет ее движения, изображает ее мимику и притворяется ей.

Одержимые глаза открываются. Перед ней лежат разбросанные по углам тела молодых неотесанных парней, парализованных страхом. Кто-то отползает из бетонного укрытия наружу, оставив своих друзей в ужасной опасности. Зачинщик лежит на дороге под ливнем, ей слышатся его жалобные стоны. Асфальт размывает его, капли прибивают гвоздями вниз, и сопротивляться им он не в силах.

Красная пелена застилает реальность. Варя видит вокруг зло и тьму, не видит ни капли света. Только он и она. Тьма и ее жертва. Варя приближается к нему, вызывая холод вокруг и заставляя дождь становиться льдом. Он перед ней беззащитный, как вырытый наружу дождевой червь. Извивается, ноет и страдает от холода. Глаза Вари, налитые чернотой, заставляют его испытывать страх сильнее.

– Нет! Прошу, не убивай меня! Я не хотел! Я не собирался трогать, правда! Я только хотел испугать! Прошу, прости! – жалобно стонет пухлый мокрый рот, захлебывается в собственных слезах. Глаза Вари лишь сильнее впиваются ему в душу, и несмотря на льющийся дождь, темноту и тусклый свет фонаря, он видит их ясно и четко. Вдруг поток его горьких слез становится еще сильнее, ледяной дождь ускоряется, и он начинает по-настоящему захлебываться, задыхаться, корчиться.

Ехидный голос внутри лепечет: «Отомсти, убей. Он хотел сделать с тобой это. Он пытается отомстить твоему другу, через тебя. Наглый жалкий мальчишка! Твой друг все равно рано или поздно убьет его!»

Поглощенные тьмой глаза дрожат, возвращают цвета обратно.

«Что я с ним делаю?! Это я?!»

Дыхательные пути барахтающегося в луже Кузьмина высвобождаются, он тяжело и жалко дышит.

Варя приходит в ужас, оглядывается. Холод пронзает тело, но ее это не волнует, словно холодно не ей, а кому-то другому, там, в зеркале.

«Он жив».

– Прости! Прости меня! Мне больно! Хватит, не делай больше этого! – все еще булькает Кузьмин, и смертоносный страх через его глаза смотрит на Варю.

– Я же сказала, ты жалок! – бросает ему Варя напоследок.

Разворачивается и, подобрав с остановки рюкзак, уходит туда, где сможет спрятаться от самой себя, где сможет обрести убежище.

Глава 14. Охотница

Урывками юный охотник успевает прийти в себя. С трудом припоминает, где он находится, и что за люди приходят к нему. Что за запах древесины и яркий свет. Что за голоса пытаются говорить с ним. Один из голосов смутно знаком ему, и почему-то дарит призрачную надежду. Он не чувствует, как движется и течет время, только блаженное обволакивающее небытие. Пока тьма уступает пробивающимся сквозь веки солнечным лучам из раскрытого окошка. Какое-то время он все еще борется за сон, хватается за него тонкими нитями сознания, и все же реальность побеждает.

Резкая головная боль, свинцовый звон по вискам настигают издевательски быстро. Шорох где-то по близости. Черствый старый диван, пахнет пылью. Расплывчатые пятна приобретают черты бесполезного разнообразного хлама. Что это? Веник, старая посуда, инструменты и подвешенный к стене велосипед? Потухшие радужки глаз опасливо изучают обстановку, вспоминают последние события. Из угла, где-то на кресле, все еще расплывающаяся фигуры вдруг начинает говорить.

– Ну наконец-то очнулся!

Голос незнакомый и женский. Фигура подходит ближе, становится четче. Голубой длинный халат, пуховая шаль на плечах. Усталые, взрослые до прозрачности серые глаза, длинные светлые, выдающие седину волосы, заплетенные в слабую косу. Мягкое округлое лицо, имеющее отдаленно напоминающее ему чьи-то черты, становится будто не свойственно ему суровым. Немногочисленные морщины от чего-то становятся грубее и глубже, разглядывая его мутные от пробуждения зрачки.

– П-простите…? – от чего-то совсем слабо и неловко вырывается из горла.

– Мда уж, прощаю. Ты главное у Зои попросить не забудь. Ты ее должник по гроб жизни, понял? Голова болит?

– Да, а как вы…?

– Я думаю, она тебе сама все расскажет.

Голубой халат отстраняется от раненного, плавно движется к столу, что-то активно на нем переставляет и наконец подносит белую кружку с чем-то напоминающем травяной отвар. Мирон приподнимается на локтях, и его резко пронзает жгучая боль в пояснице, падает обратно, с легким стоном, зажмуривая глаза.

– Не так быстро. Сначала голову приподними. И выпей это, болеть меньше будет. Какое-то время нужно будет еще полежать, быстро такое не заживает.

Принимая в руку кружку и медленно приподнимая голову, Мирон делает первый глоток. Во рту перебивается ужасный вкус забвения с чем-то похожим отдаленно на ромашку с дегтем. После одного того глотка сваливается, морщась, на перьевую подушку.

– Как вас зовут? – хрипло спрашивает.

– Элеонора Владимировна Вербина. Приятно познакомиться, молодой человек.

– Спасибо вам… Меня зовут Егор… Миронов Егор.

– Что же ты рядовой, Миронов Егор, совсем не справился?

– Я…справился, но все вышло сложнее, чем ожидалось… Простите еще раз, за то, что потревожил вас. Вы были ближе всего, и тогда… в том положении, это показалось удачной идеей.

– Мне не позволено много знать, но спасибо, что поделились. Единственное, что меня на самом деле волнует, это то, во что вы на самом деле хотите втянуть мою племянницу? Только ли в ранении дело? Сердце подсказывает, что-то не так… – Элеонора садится на кресло и уже из угла бесцветно, с небольшим придыханием продолжает говорить.

– Я… не собирался, лишь пытался выжить…

– Что ж, раз ты теперь наш должник, позволь мне кое о чем тебя попросить?

– Конечно.

– Присматривай за ней. Не давай упасть, и ценой жизни, если понадобится, отводи от нее неверные решения. Я знаю, какая она, но тебя она почему-то спасла, и может быть, ты ее шанс на то, что она может стать другим человеком. Пока еще не поздно… пока ее руки еще не в крови.

Мирон хмуро устремляется стеклянным взглядом в потолок, пытается собрать бушующие в голове мысли, воспоминания о рыжей охотнице.

– Да, мне не следует об этом говорить. Я вообще почти не имею прав рассуждать о вас. Но ты, друг мой, чуется мне, понимаешь, о чем я толкую. Пускай ты будешь слабой, но надеждой на то, что жизнь Зои не будет обречена, как и ее душа. Пообещай, что если что-то с ней произойдет, ты вытащишь ее, будешь помогать ей, как я не смогу.

– Хорошо, я обещаю… – шепотом хрипит в ответ рядовой.

– Вот и хорошо… Не оставляй ее одну…

До этого статная светлая женщина, от чего-то сейчас со скрипом поднимается с кресла, и слегка сгорбившись, плотно укутываясь в шаль, шаркающими шагами выходит из предбанника, оставляя рядового наедине с собой.

Он долго думает о случившемся, о сказанном, об обещанном. Слабо поднимает руку, прижимая ее к лицу. Были бы силы, он бы сейчас вспылил и швырнул бы что-нибудь, что попалось бы первым. До боли сжимает свои глаза, тихо ругаясь себе под нос.

Зоя приходит к вечеру. Тяжелыми громкими шагами рассекает пространство. Мирон приходит в себя от долгих раздумий, успевает лишь хрипло поздороваться. Зоя придвигает деревянную табуретку от стола, ближе к больному, присаживается на нее, испепеляет взглядом.

– Ну, рассказывай, все по порядку, – бодро выговаривает она.

– Я смотрю, ты в прекрасном настроении, – слегка усмехнувшись, отвечает Мирон, – для начала, спасибо за то, что спасла мое бренное жалкое тело. Я твой должник.

– Пропустим эту часть. Тем более, что по-настоящему тебя спасла Эля. Видел ее, да? – Зоя говорит громко и четко, отрезает слова как по-живому. Достает из кармана толстовки пачку сигарет и закуривает, без доли стеснения. Протягивает пачку рядовому, и тот без тени сомнения делает тоже самое. Комната заполняется дымом, стремящимся к открытому окну.

– Так как же так?

– Я думаю, ты и так все поняла. Ахерон оказался там не один, а я уже был ранен. Справился, но какой ценой. Думал помру, но рядом оказался кое-кто знакомый, предложил помощь. Когда на грани жизни и смерти, особо размышлять не приходится. Я согласился, даже толком не понимая на что, и он переправил меня сюда. Веришь?

– Не-а, – протяжно отвечает ему рыжая, – кто же твой загадочный друг?

– На то он и загадочный, что сказать не могу.

– Этот кто-то знает обо мне, о моем доме. Ты должен понимать.

– И я понимаю, не волнуйся, я все почищу и улажу.

– Ноль сомнений, – задорно выпуская кольца дыма, отчеканивает Зоя, – еще парочка дней и оклемаешься.

– Как твое дело?

– Да, есть у меня одна идея. Я пытаюсь раскопать подробности, как головоломку. Много подозрительного, и мне не дают покоя вопросы, ответы на которые от меня скрывают. Дело так не пойдет, я собираюсь доказать, что стою своей фамилии. Сечешь, о чем я?

– Снова идешь нарушать правила?

– Вроде того. Мне нужно вернуться в часть, пробраться в архив, достать кое‑какую информацию. Твои навыки бы пригодились, но если тебе так угодно, я сообщу о твоей доблестной смерти.

– Нет, я теперь твой должник и иду с тобой.

Зоя с долей хитрой злобы улыбается напарнику в свете закатных лучей солнца. Стряхивает пепел в грязную банку из под краски. Делает еще пару затяжек в тишине и бросает бычок.

– Договорились. Отдыхай, – коротко проговаривает рыжая голова и уверенно удаляется в свои покои.

– Увидимся, – тихо отвечает в пустоту Мирон.

***

Холодные влажные пальцы тьмы сжимают горло, сдавливают виски, царапают стонущую от боли спину. Последствия неправильно принятых решений больно врезаются в лобную долю. Но неправильно ли? Рыжая голова запуталась. Ее учили, что средства все хороши, что добиваться своего справедливо ценой жертв, если уверен, что прав. Она уверена, что была права, уверена, что по-другому была бы бесполезна, уверена, что этого от нее и добивалась мать. К чему тогда все это. За что все эти пытки?

В карцере все так же темно и холодно, синие пальцы на ногах и руках покалывают невидимые тонкие иглы. Сил поднимать руки нет, рыжая голова обессилено лежит на полу. Растрепанные мокрые от пота пряди бесстыдно простираются на грязном бетоне. Из закрытого правого глаза выползает предательская слеза. Судорожный продрогший выдох.

Под прикрытыми опухшими веками восстанавливаются тяжелые мутные картины. Она словно и не выходила оттуда, словно так и осталась там, в сухом и чистом подвале, среди длинных бесконечных стеллажей, однообразных коробок и папок с напечатанными серыми чернилами цифрами.

Все было хорошо спланировано. Первая вернулась в часть Зоя, и лишь затем Мирон. Почти сразу мать вызвала ее к себе, доклад о проделанной работе не вызвал восторга, как и ожидалось. Тем не менее благодаря спровоцированной драке, была возможность подловить ведьму, взять на крючок. Новой информации получить от матери так и не удалось. Все, что ей велено было сделать, лишь наблюдать, выслеживать, и никаких действий не предпринимать. Это очень злит молодую охотницу. Она могла бы сразу избавить мелкую ведьму от презренного существования, но вместо этого чего-то ждет. Ее всю жизнь учили, что все, что является чуждым этому миру, принадлежащему людям, должно быть изгнано, уничтожено, очищено во благо. Чему же верить теперь? Ее пытаются обвести вокруг пальца, свои же люди используют. Она не успокоится, пока не поймет для чего.

Мирон тем временем успел украсть ключи от архива. Основная проблема была в том, что архив большой, и найти в нем нужную информацию сложно, не зная где искать. На этот случай удалось подкупить смотрителя. Все шло гладко, Мирон смог отвлечь дозорных так, чтобы рыжая охотница проникла за заветную дверь. К большому разочарованию, найти стоящую информацию ей так и не удалось, кроме той, что большинство страниц в деле уже выкрали. Информация о родственных связях с ведьмами ограничивается старыми известными именами, но и этого уже достаточно для того, чтобы устранить девчонку, по своей сути случайно унаследовавший ничем в их кругах не выдающиеся способности. Из необычного, только фотография прабабки, лицом почти копирующей лицо девчонки, ну и конечно сведения об ее акте самосожжения. Зачем она это сделала?

Уже вкладывая бумаги обратно, Зоя почувствовала болезненный жгущий угол в груди, так внезапно, что чуть не застонала и согнулась пополам. Ей было так больно, что она не могла вдохнуть воздух, в глазах стали проплывать огоньки, тени стали сгущаться. Чуйка охотника стала вопить от тревоги, в воздухе так и саднило затхлой опасностью. От чего-то пальцы вспыхнули жаром, как огнем, ей показалось, они оплавили железную полку, за которую она отчаянно держалась, фонарик выскользнул из рук и с грохотом ударился об пол. Затем жар охватил все тело, темнота стала яркой до резкой свинцовой боли, слух обострился, она слышала, как на улице сторожи гоняются за ее другом. И наконец перед ней стали раздаваться шаги.

Лежа на полу, всеми усилиями удерживая себя в сознании, Зоя успевает уловить черные мужские туфли. Строгий черный костюм, сильные большие руки, страшный не человеческий голос, но не лицо. Как бы она не пыталась вспомнить, оно расплывается, ускользает из сознания, будто его никогда и не было. Он, как несносного котенка, поднял ее за шкирку, она повисла, не в силах сопротивляться. Тяжелые грубые пальцы перехватили горло, и без того задыхаясь, вся в огне, теперь она стала ощущать, как ломается под этими пальцами трахея. В тот момент, она уже мысленно приняла смерть, не справедливую, не героическую, но видимо, не каждому дано выбирать. Вдруг со спины раздался эхом родной, холодный и стальной голос матери.

«Не стоит. Я сама разберусь».

После этих слов Зоя мешком упала на пол, сильно ударившись головой. Огненная боль внутри поглотила все тело, и сил осознавать что-либо больше не было.

Пришла в себя она уже на допросе. Мать была в неописуемом гневе. Было больно, несколько часов пыток, но рассказывать матери было нечего. Мирона она не сдала, вся эта авантюра того не стола. Свои вопросы задать тоже не вышло. Дело замяли, сделали вид, что ничего не было. Никто и не заметил отсутствие рыжей охотницы. Якобы вернулась на дело рано утром, всего-то. Зоя не надеется выйти на свободу, держать ее будут здесь очень долго. И единственное, что сейчас не дает ей покоя, это тот, кто пытался убить ее. Это был человек, не навий, но с такой силой, что неподвластна ни одному охотнику. Что он делает в части? Почему мать говорила с ним в таком подчинительном тоне? Кто он? Откуда была эта агония? Слишком много вопросов, и ни одного ответа, кроме того, что Варвара Варфоломеева, мерзкая ведьма, как и все до нее, достойная медленной и мучительной смерти. Только вот, если о ее семье было известно раньше, почему не убили сразу? Нужно покончить с этим как можно скорее, и забыть, как страшный сон.

Головная боль усиливается, при каждом лишнем напряжении в мышцах становится холоднее. Продрогшие израненные пальцы пачкают кровью лицо или лицо пачкает их. Все закончилось, и если удастся выжить, то она найдет ответы на все вопросы.

Глава 15. Охотница

Время неосязаемо и одновременно вязко. Его невозможно измерить, с ним нельзя смириться. Каждая минутная боль, каждая маленькая ошибка, сбитая с толку мысль возвращает ее в эти стены. Где она сейчас? Глубоко в своих грезах, в мечтах, воспоминаниях. Плохих или хороших, в тех, которые так и не произошли. Больше никаких слез, все они высохли, как потерпевший кару стихии источник. Как долго это будет длиться. Внутренний гнев скапливается где-то в висках и доводит ее почти до крика.

Что мешало избавиться от девчонки еще в школе, она ведь чувствовала как разит от мелкой дряни. Ждала команды «фас», боялась действовать напрямую, без указаний? Или ждала сладкого часа, когда станет настолько сильна, чтобы раздавить это мерзкое пятно, не оставив следа. А может быть просто знала, что не ей решать кому жить, и кого наказывать. Знала, что она лишь инструмент в чужих руках. Так ли святы эти руки, раз утаивают истину, скрывают причины, не договаривают, лукавят. Раньше мать никогда так не делала, раньше Зоя была уверена в том, что знает абсолютно все и поступает правильно. Какие секреты могут быть у безродной слабой, к тому же неопытной ведьмы? Таких устраняют в два щелчка пальцев, просто по дороге, без лишних вопросов.

Зоя переворачивается на спину. Холодный шершавый пол царапает спину. Сейчас должно быть полночь. Холодный свет луны слабо просачивается каплями в узкую щель под потолком. Она трет тыльной стороной ладони глаза, чтобы убедиться, что свет этот ей не чудится.

Щелчок. Второй.

Рыжая голова резко поднимается с места. В этот час никто не должен приходить. Неужели выпустят. Сейчас? Нет. Еще минуту кто-то старательно перещелкивает замок, пока дверь наконец не поддается. Темный силуэт в проеме беззвучно запирает за собой дверь и приближается к забившейся в угол рыжей девчонке. Она готова уже бросится в атаку, но ее прерывает знакомый, избавляющий от боли в груди голос.

– Тише! Это я! Я! Мирон, узнаешь?

– Что ты тут делаешь?! – нервно вырывается из ее горла.

– Не кричи! Я пришел за тобой…

Мирон присаживается на корточки, выуживает из-за пазухи маленький фонарик. Сначала освещает стены карцера. Медленно переводит свет на лицо Зои. Рука неестественно содрогается. Странно и ужасающе видеть ее в таком виде. Побитое лицо, кровоподтеки, заживающие ссадины, отекшие болезненные синие глаза. Кажется, где не коснись ее светом, везде будут побои. Вот она обратная сторона ее силы. Источник и свидетельство ее слабости.

– Боги, что с тобой сделали… Как… Она же твоя мать… – Мирон, сам не осознавая того, тянется к изувеченному лицу, пытаясь его погладить, утешить, забрать ее боль.

Зоя никогда раньше не испытывала к себе и капли жалости, но под этими тонущими в темноте, потерянными и напуганными глазами, ей вдруг хочется съежиться и забыться, раствориться в нем и попросить еще. За это чувство ей стыдно, ненависть волной накатывает, застилает пеленой, заставляет отстраниться и ударить руку, дарующие ей понимание, которого не было никогда. От этого удара Мирон приходит в себя, вспоминает кого видит перед собой и его лицо снова становится непроницаемым и холодным.

– Я был в твоей деревне, наблюдал за твоим заданием. Она раскрыла себя и то, что я увидел, было странно. Ты должна это увидеть сама.

Зоя не отвечает, но в тишине слышен скрип зубами. Затем тихий холодный металлический голос заставляет Мирона застыть.

– Что ж, когда меня выпустят…

– Зоя, тебя не выпустят…

– Что?

– Когда я вернулся и узнал, что ты все еще здесь, начал вынюхивать. Как только придет время выпускать, тебя либо убьют, либо будут держать здесь до последнего. Не понимаю, зачем? Твое дело не будет закончено, а если и будет, то при странных обстоятельствах. Пошлют кого-то из особого отряда, и девчонку эту устранять не собираются, дело мутное. Ты должна разобраться с этим, пока еще нет настоящих жертв.

– Что ты… – потерянно отвечает Зоя.

– Нам нужно бежать отсюда, сейчас! У меня всегда был план Б, и его время пришло. Помнишь, что ты говорила про долг охотника? Ты всегда была права, и ты должна его исполнить, это сейчас важнее всего. У тебя нет выбора, слышишь?

– Нет, ты с ума сошел! – вдруг совершенно беспомощно и по-детски звучит дрожащий голос Зои.

– Я даю тебе выбор. Бежать со мной и сделать то, что должна, или оставаться гнить здесь, ожидая своей позорной смерти.

– Ты лжешь…

– Ты спасла мне жизнь, и я плачу тебе тем же. Это твой выбор, насильно я тебя от сюда не выведу. Думай сейчас, у нас нет времени.

Мирон протягивает к ней узкую грубую ладонь навстречу. Внимательные зрачки прожигают ее лицо, ожидая ответ, решающий все в ее оставшейся жизни.

Миллион нерешенных мыслей съедают ее изнутри, но не поверить ему сейчас, означает смириться и сдаться. Если это шанс добиться правды, вернуть справедливость, доказать свою честь, то она его не упустит. Если же это путь краха, то есть ли разница, как отдать свою жизнь. Смерти она никогда не боялась. Сколько ошибок уже было сделано, но эта будет роковая и последняя.

Одно движение дрожащей руки, навстречу ему. Ладони неожиданно нежно соприкасаются. Пальцы Мирона уверенно сжимают ее руку крепче, согревая ее закоченелые холодные пальцы. Его взгляд становится мягче, как к послушному ребенку. Другой дороги теперь уже нет.