Текст книги "Явь (СИ)"
Автор книги: Ангелина Авдеева-Рыжикова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц)
Среди людей, выкатывающих к выходу свои большие чемоданы, Варя выглядит, словно она потеряла родителей и ждет, когда ее найдут. В маленькое окно у «Титана» машут руками счастливые встречающие. Она высматривает, есть ли там и ее человек, пускай даже не радостный и не машущий, хоть какой-нибудь.
Медленно и неуверенно останавливается вагон, Варя спускается по крутым железным ступенькам и выходит на середину платформы. Чужие обнимаются, смеются, хмурятся и жмут друг другу руки, а она стоит и чего-то жалобно ждет, рассеянно смотрит в разные стороны. Минуты на больших часах очень величественно и медленно движутся, люди быстро расходятся, разбредаются, становятся в очередь у входа в вокзальное помещение, но и она быстро заканчивается, как уходящий поезд, растаявший в застойном тумане.
Несколько нескончаемо долгих минут. И, как и всегда, при малейшем дуновении ветра, она дрожит и пугается. Бетонная серость и сырость. Лето уже наступило, так где же краски? Кажется, вокруг нее всегда летаргический сон.
За спиной слышатся размеренные и уверенные шаги. Она, средних габаритов пожилая женщина, имеющая силу не только в умелых руках, но и строгих принципах. Строго и просто одета, никаких позорных шерстяных носков, только приличные колготки на закрытые темные мокасины, бархатное платье с запахом и строго убранные наверх седые волосы. С виду благородная учительница, а внутри титановые нервы и независимость от окружающих.
Варвара нелепо улыбается ей во все зубы. Дождалась. Один бабушкин нахмуренный взгляд, и улыбка сползает с лица.
«Ну да, точно, улыбка без причины. Да какая разница, мы не виделись уже пару лет».
Между ними остается всего метр, Варя бросается в объятия. Они ей нужны. Бабушка, слегка пошатнувшаяся от ошеломления, почти невольно поднимает руки и сводит их на хрупкой спине у Вари. Касается ее лишь худыми пальцами, слегка постукивая и перебирая. Пару секунд и объятия заканчиваются, бабушка слегка отклоняется, как бы под предлогом рассмотреть Варю поближе. Касается ее ребер и тонкой талии, критически морщит лоб. И наконец говорит, обнажая свои белые безупречные зубы.
– Что же ребра так торчат, совсем есть перестала, давно надо было ехать домой! – звучит чеканный строгий голос взрослой грамотной женщины.
– Теперь я тоже так думаю, ба, – лепечет в ответ Варя и шмыгает носом, пытаясь скрыть наплыв острых соленых слез.
Бабушка все же не сдерживает маленькой миловидной улыбки. Все налажено, можно ехать домой. Они обе входят в здание вокзала, Варя радостно придерживает дверь своей бабушке, пропуская ее вперед.
Приходится долго ждать следующий автобус. По расписанию, из районного центра, он едет лишь три раза в день, и то не каждый. За недолгими разговорами, бабушка выясняет, что Варя оставила почти все вещи у матери. Внешний вид внучки, как и ожидалось, ее не устраивает. Дыры в штанах? И что это за закатанный свитер? Лето, хоть и нежаркое, подразумевает легкую обнажающую, как минимум руки, одежду. Варя лишь разводит замурованными в теплые рукава руками. На ближайшем же рынке, на свой вкус и цвет, бабушка покупает пару футболок для Вари и достаточно старомодно скроенную клетчатую юбку. Уверенная в том, что никогда эти вещи не наденет, не смотря даже на свою непривередливость, Варя вздыхает.
Полтора часа по разбитым дорогам, на расходящимся по швам синем автобусе. Непрекращающийся бесконечно длинный лес, переплетающийся с рукавами, взятой им в плен реки. Он окружает и сплетается с каждым поселением на сто километров вокруг вьется между их улочками, ожидает на каждой неосвоенной человеком обочине. Люди, живущие в этом районе, давно привыкли к такому соседству. Гордятся им, возвышают и поклоняются его величию. Лишь иногда пейзажи сменяются на вольные, отвоевавшие свои места поля и луга, сеющими в воздух пыльцу, привлекающими ведомых сладким нектаром насекомых.
Поселок сельского типа Старинский, численностью населения едва ли больше пятисот человек, давно и оправдано зовется жителями «деревней». При желании, его можно пройти вдоль не больше чем за час. Свое название получил, очевидно из-за долголетия. Среди местных поселений у него самая богатая история. Когда-то поселок был крупнейшим на ближайшие триста километров. Люди жили в достатке, ни в чем не нуждаясь, лелея уверенность в завтрашнем дне. О чем свидетельствуют забытые, брошенные, разрушенные, и все же красивые здания дома культуры, церкви и почты. После развала СССР из-за безработицы и угасающей инфраструктуры, большинство трудоспособного населения покинуло эти края, оставив дома пустовать. Из красочного разнообразия заведений выжили лишь три магазина, один буфет, школа, с трудом набирающая детей по одному классу на параллель, клуб, занимающий здание детского сада, дом культуры, просыпающийся лишь по значимым датам и старая добрая почта. Извечная история и неизбежная участь пережитков крестьянского образа жизни. Самые отчаянные отважно продолжают здесь выживать, не поддаваясь соблазнам комфорта и денег. Вспахивают огород, разводят скот, пьют самогон. Продавцы за прилавками магазинов, бухгалтеры в управлении, учителя в школе, пастухи на пастбищах – одни и те же не сменяющиеся годами лица. Самые отважные отправляются на вахты, возвращаются, чтобы сойти с ума от скуки.
Совсем недавно Варе казалось, что ее путь домой выучен ей наизусть, но как бы не так. Детская память многие вещи исказила и увеличила в размерах. Дороги, дома, заборы, все те же, но стали они маленькими, скрюченными и старыми. Несколько мертвых пустых деревянных двухэтажных построек, так и не исчезнувших до конца с лица поселка, пугают местных детей. Напоминают о том, что когда-то в них было кому жить. Старинский будто человек, которой все время стареет и никак не умирает. Дома будут бесконечно ветшать, дороги все больше превращаться в колею а трава будет заполонять дворы и улицы так, словно человечество для нее не преграда, и так год за годом до конца времен. Обилие зеленных оттенков замыливает пространство, пряча в нем призраки от покинутых жилищ. Будто сам воздух и солнце отдают газовыми загадочными испарениями, а может быть это все болотистая духота, наступившая только сегодня. Каждая улица и каждый дом несет запах своего семейства. Густая листва, темные бревна, белые окна, бледные и яркие палисадники, полысевшие в них цветы.
Крыльцо родного дома пахнет опилками, а внутри немного тянет аптекой, и тепло будто сочится из всех щелей, желтыми цветами на обоях и бурыми деревянными скрипучими полами. Радость от давно и крепко въевшегося в память пространства сменяется жалостью к изношенным плинтусам и падающей штукатурке.
– Так, иди садись за стол, сейчас суп будет. Правильная еда и труд быстро тебя поправят до нужных форм, – отрезает бабушка.
– Ладно, если ты так считаешь… – Варе показалось, что это совсем даже не обидно, и можно даже потерпеть целую тарелку жирного супа, зато эту тарелку заботливо нальют чьи-то руки.
Варя бросает свой рюкзак в прихожей и проходит по широкому коридору на кухню, садится за мягкий уголок. Ее глаз радуется солнечным, почти оранжевым стенам и васильковым занавескам, ее радует каждая красная розочка на скатерти и подвесные серые от времени кухонные шкафы. Иногда такие места, как медицинские процедуры, излечивают душу, прогревают ее и растирают травянистый бальзам.
Бабушка, кряхтя, достает из нижних шкафов железную миску, вытаскивает из дребезжащего холодильника белую кастрюлю с супом, ставит ее на черные железные прутья плиты и холодным железным половником наливает в миску целебное куриное снадобье. Отправляет кастрюлю назад и поджигает конфорку, на которой уже стоит полная миска. Все эти хлопоты вызывают у Вари смешанные чувства: например, что она все же не дома, а в гостях и ненадолго, чувство блаженной заботы, чувство собственной беспомощности, и, наконец, чувства смятения и вины за то, что бабушка делает лишние наклоны, в то время как Варя может сделать их для себя сама без труда.
– Следи за супом, я переоденусь, – цедит бабушка и исчезает в дверном проеме.
– Хорошо, – пищит в ответ Варя и встает с насиженного места, – я тогда еще чайник поставлю, сделать тебе чай?
– Сделай конечно! – слышится звук из-за прочных старых стен и дверных проемов.
Варя проверяет один из ящиков, чтобы убедиться, что вилки, ложки и ножи все еще там. Пусть место дислокации их не изменилось, но появился, а может быть и всегда там был, запах старой древесины. Резные завитушки и листочки на железных и алюминиевых вилках и ложках забавляют, кто вообще придумал рисовать на посуде? Наверное, человек старается украсить все, что его окружает, каждую мелочь. Варя помешивает суп, вызывая скрежет между ложкой и дном миски. Неприятно морщится. Откладывает ложку, ищет чай, открывает все по очереди кухонные шкафы, у одного из них отпадает дверь с петель, да так, что здорово пугает Варю. Вернулась к супу, мешает еще раз. Кричит:
– Ба, а где чай-то у тебя?
– Сейчас достану! – раздается совсем близко.
Тусклый домашний халат меняет женщину на корню, теперь она стала ниже и шире, стали видны ее опущенные плечи и усталые ноги с варикозными венами. Но разве уж это важно на собственной кухне? Главное, что глаза у нее все те же строгие, а руки все такие же сильные и шершавые от тяжелой работы. Без нее, Варвара бы была совсем одинокой.
Бабушка проходит к ящикам и с самого боку открывает одину из дверей, отодвигает упаковки со специями, банками и крупами. В руках у нее оказывается большая цветная железная коробка из-под мужского парфюма.
– Вот, смотри, я травушки-муравушки твои сохранила! – охотничий голос бабушки вещает отличную новость.
– Ты просто чудо! – искренне удивляется Варя, – я так скучала по ним в городе. В этом году точно буду собирать новые! А чай-то где?
– Так вот же он, в заварнике, у тебя под носом!
Бабушка указывает на маленький голубой чайничек, затерявшийся на фоне многочисленных перевернутых кружек и банок, упаковок с печеньями и еще бог знает с чем, выставленным на изрезанной клеенке.
– Точно, а я и забыла, что чай бывает не только в пакетиках, – тихо оправдывается Варя.
– То-то же! Суп твой бурлит уже, выключать пора, – командует бабушка.
Несмотря на то, что есть горячую и сытную еду Варя давно разучилась, суп оказывается очень вкусным, целая тарелка умещается в маленьком сухом желудке. Отставив тарелку в железную белую раковину, и заварив травяной чай, Варя уходит из кухни.
Старая узкая комната тоже уменьшилась, но не пожелтела, а скорее покраснела, а может быть это закатные лучи, бьющиеся через светлые занавески. Мелкая пыль в этих лучах летает с видом домовых фей. А может быть комната кажется красной из-за большого красно-коричневого ковра на стене. Будет что разглядывать перед сном. Варя нащупывает по памяти за ковром выключатель. Тусклая лампочка в люстре загорается, всего одна из трех. Что ж, и этого хватит. Старый темный лакированный стол напротив кровати, почти в идеальном состоянии, только шкафчики, наполненные древними учебными принадлежностями Вари, плохо открываются и провисают. Железные ручки у них слегка облупились, и ладно. За кроватью, как и раньше, стоит оторванная от давно выкинутого старого шкафа дверь с прикрученным зеркалом. Было бы хорошо его помыть и приукрасить, а то наводит тоску, нависшая над ним паутина.
Варя кладет на кровать свой рюкзак, и он проваливается в пышной набитой перине. Медленно садится на скрипучий старый стул с прутьями на спинке.
«Что теперь с нами будет? Что она там сейчас делает без меня, пьет, курит, или может быть наводит порядок? А может быть, как я, сидит и смотрит в окно, обдумывая все, что произошло».
Так ли это все важно сейчас, когда Варя наконец сыта, в тепле и уюте. Важно, потому что мама все в той же квартире, и все так же беспомощна и одинока. Варя встряхивает головой, расправляет руками свои густые спутанные волосы, убирает рюкзак с кровати и падает туда вместо него. Потолок все такой же белый, неровный и с желтыми дорожками с тех времен, когда крыша не выдерживала талой воды и дождей.
Варвара опускает глаза и видит бабушку, вставшую в дверном проеме. Ее почти полностью седые брови хмурятся и сходятся на переносице, при виде растекшегося по кровати тела.
– Ложись ко мне, тут мягко, – шутливо звучит Варя.
– Не увлекайся давай, приберись тут! Мне надо идти, если что я в коровнике, – бурчит бабушка, отворачиваясь в сторону выхода.
– Хорошо, я поняла.
После ухода бабушки Варя недолго лежит на кровати и наконец засыпает в той же позе, что и была. Пускай ночь еще не наступила, ей нужно выспаться в полную силу за все те бессонные пережитые ночи.
Утро наступает нескоро, сны идут длинные и полные зацикленных побегов и поисков чего-то крайне важного и недосягаемого. Варины глаза открываются около семи утра. Слегка подергиваются тревогой с воспоминаниями о прошедших днях. Укутанная пледом, она идет сначала в ванную. Там висит железный засов, держащийся на одном лишь шурупе, второй, к сожалению, не устоял и был утерян. Крашенные в цвет разбавленной зеленки стены, вместе с побелкой дают эффект растворимых трещин. Скромный железный умывальник, такая же чугунная старая ванная, украшенная рыжими следами и разводами. Тонкие коричневые веревки для белья, скрывающие потолок майками, юбками и трусами. Ничего, не страшно совсем, и почти даже со вкусом, достаточно для утренних процедур.
Кухня – самое светлое место дома. Здесь проходят все важные разговоры и официальные вечера семьи. В основном в этих встречах участвуют двое: Варвара и Татьяна Родионовна, крайне редко бывает кто-то кроме них. Дедушка умер, когда Марии Михайловне, маме Вари, было пятнадцать, ее старший брат в это время уже уехал со своей семьей из Старинского. Мария Михайловна и Татьяна Родионовна так и не поладили после того, как остались вдвоем, зато Варвара в свое время приспособилась к компании своей бабушки.
За овальным столом Варвара не находит бабушку, зато находит тарелку еще горячих пирожков. Утреннее солнце прохладно и приятно умывает лицо через окно. Теперь время пить травяной чай. Под окном у грядок земляники показывается седая голова, укрытая белым платком. Варвара открывает окно и смело перекидывает через него половину своего укутанного тела.
– Доброе утро! Тебе заварить чай?
– Доброе! – отвечает, слегка напуганная ранним появлением внучки, Татьяна Родионовна, – поднялась ни свет ни заря, ничего себе! Давай, заваривай свой чай! Сейчас приду.
Довольная своим подвигом, Варя залезает обратно и принимается за чай. Себе она добавляет сушеный кизил и клюкву, а бабушке чабреца и лимона. Аромат заставляет улыбаться даже угрюмо и строго настроенную Татьяну Родионовну.
Теперь за столом сидят они обе, как раньше, словно и не расставались. Все это Варе кажется сном или сказкой. Пьют чай, закусывают пирожками с картошкой. Разговор тянется размеренно и медленно, плавно и ловко, не переходя за личные границы и выяснение отношений. В основном, Татьяна Родионовна рассказывает о том, как живут родственники и соседи, и что нового произошло в старом поселке. Бабушка говорит о каких-то людях, называя все их фамилии так, словно Варвара знает их в лицо, а та в ответ просто кивает головой, иногда добавляет «ничего себе». Пусть все будет так, как хочет эта пожилая женщина, во всяком случае, ее жизнь здесь активнее и интереснее, чем та, что была у Вари все это время в городе.
– Столько детей нарожали, а кто ж за ними смотреть будет. Вот в прошлом месяце малеханька их, Галька, пропала. Почти сутки ее искали, наши еле живую, напуганную до смерти. Если бы не собака их, умная какая сучка, и не нашли бы наверняка.
– Ну да, для них одним больше, другим меньше. Сколько их уже, десять? – Варвара вспоминает эту семью с ухмылкой на лице. Таких людей захочешь, не забудешь.
– Уже двенадцатый родился! – невозмутимо вскрикивает бабуля.
– Не мать у них, а конвейер, – усмехается Варя.
– Еще и на одно лицо все, не отличишь, – добавляет в ответ Татьяна Родионовна.
– А что с девочкой-то случилось? Где нашли ее?
Варвару посещает странное предчувствие, в животе все съеживается и закручивается при мысли о том, где могла бы пропасть на целые сутки маленькая девочка.
– Да черт ее знает, живая она конечно, но пока в больнице областной лежит, – отвечает бабушка, делая вид, что занята поправкой занавесок. Так она часто делает, чтобы не смотреть в глаза собеседнику и не показывать эмоций, перевести нежелательную ей тему.
– Так, а нашли ее где? – снова уточняет свой вопрос Варвара.
Татьяна Родионовна хмурит брови и щурит глаза так, что становится понятно, «ответа не жди». И все же она отвечает, недовольным тоном:
– В лесу нашли. Отгородить его надо забором. Вечно детей туда как магнитом тянет. Медом вам там намазано.
Сердце Вари на секунду холодеет, замедляется, но бабушка быстро переводит тему к будущему сбору картошки, а потому диалог длится недолго. Чуть погодя, она уходит во двор. Время дробить зерно. Варя еще с пять минут слушает пение утренних птиц и возвращается в свою комнату.
Взору открывается нарушенный годами уклад. Нужно навести здесь порядок, освободить рюкзак и организовать свое рабочее место! Вот тебе, Варвара, список дел на сегодня.
***
Варя тягается с тяжелым пуховым одеялом в попытках сложить его и застелить постель как было, но оно не хочет сдаваться и тянет ее обратно на постель. На полчаса Варя сдается. Одеяло побеждает. Она уже почти засыпает, уже прокручиваются смутные сонные диалоги и мелькают неясные образы людей и солнечных домов, как вдруг бесцеремонный звон за окном заставляет ее резко открыть глаза.
Велосипедный звонок на улице не смолкает. Начинает раздражать.
«Кого в такую рань принесло?!»
Продолжает звенеть, как на зло. Громко топая ногами, Варвара подходит к окну, отдергивает штору и высматривает источник звука. У палисадника перед самыми воротами виден красный велосипед, но лицо и половину тела незваного посетителя закрывают ветви пышной кудрявой березы. Будь Варвара чуть более тактичнее, она бы спряталась за шторой, как это делает бабушка, когда подглядывает за соседями. Наконец звон стихает, Татьяна Родионовна открывает калитку. Варя открывает форточку. Надо впустить воздух и звуковые волны. Из окна доносится строгое «жди», и бабушка исчезает за столбами калитки. Ровно две минуты Варвара пытается всмотреться между листьями на незнакомца, пока бабушка не прибегает обратно. Татьяну Родионовну благодарит мужской холодный безразличный голос. Бабушка молча закрывает скрипучую калитку. Красный велосипед разворачивается на кочках и характерно гремит металлом, в корзинке теперь трясется белая банка молока. Наконец, велосипед отъезжает дальше от клятой березы и на секунду Варвара видит молодого светловолосого парня, беззаботно рассекающего воздух на двух колесах. Его голова небрежно поворачивается и его взгляд попадает прямо в наблюдательный пункт. На секунду, она может поклясться, он смотрел прямо ей в глаза. Варя быстро и нервно, словно ужаленная, задергивает штору обратно. Не быть ей шпионом.
Сон как рукой сняло. Тогда придется начинать новый день прямо сейчас. Варвара берется за тряпки и швабру, веник и пылесос, за мыльные моющие и спиртовые для стекол средства. Час за часом находит в своей комнате уйму новых, пыльных и запаутининых интересных предметов, что когда-то, а точнее всего пару лет назад, составляли ее быт. Заколки, куклы, карандаши, мелки и тетрадки. Некоторые наводят на Варю тоску, а какие-то радуют тем, что все еще не были выкинуты. За время генеральной уборки, чихая в двадцатый раз, Варя понимает, что причиной служит старый красный ковер на стене. Надо же, с десяток лет впитывает пыль, а рисунок на нем все еще видно. Еще около часа у нее уходит на то, чтобы самостоятельно снять его со стены, вытащить из-за кровати, свернуть в трубу и вынести во двор. Справившись с ковром на половину, она замечает, что на улице уже вовсю греет солнце, жизнь кипит, даже у цветов и пчел. Ломающая спину усталость накрывает хрупкое тело, но она привыкла справляться сама. Маленький усохший желудок где-то внутри нее поет свою грустную песню, и от бессилия руки ее совсем опускаются. Перерыв на обед и снова к делу. Что делать дальше, как извлечь из ковра грязь и печаль, скопившуюся за много дней одиночества в старой, всеми забытой комнате? А главное где? Приходится просить помощи бабушки, которая в это время орудует тяпкой на мясистых грядках посажанной капусты.
– Что ты сделала? Да что ж тебе не сидится! Теперь ковер тянуть туда-сюда под старость лет! Ладно, чистота дело доброе… а мать твоя никогда не была такой чистоплюйкой! – слушает Варя у себя за спиной, робко ведя Татьяну Родионовну к оставленному на крыльце ковру. Бабушка с минуту смотрит на большую красную трубу, потирая подбородок и упираясь кулаками в бока.
– Ну что, отнесем к запорожику. Разложишь на лобовое и три себе, но сначала вытряхнем. Хватайся за тот конец.
Татьяне Родионовне хоть и много лет, но Варя никогда не сомневалась, что в случае чего бабушка может завалить кабана или здорового мужчину голыми руками. Раз-два взяли. Развешивают на старые деревянные доски забора. Даже здесь этот ковер смотрится уютно.
– Пойди найди в сарайке хлопушку пластмассовую, красную такую, и, кажется, была еще одна металлическая.
– Без проблем! – говорит Варя, и уже разворачивается к калитке во второй двор.
Сарай с инструментами безоговорочно должен ассоциироваться с мужчиной, даже с дедом. Есть ли на свете более мужественное понятие, чем дед? Но, к сожалению, у Варфоломеевых дед давно умер, и следов его пребывания даже в сарае уже не найти. Седовласый, обитый шифером сарай открывается нелегко, большой деревянный засов сдвигается с места только если приложить достаточно усилий. У Варвары их хватает едва ли, но она справляется с задачей с четвертой попытки. У Сарая горюет и покрывается мхом старая пустая будка, кажется она так и не дождется нового хозяина. Когда-то мать рассказывала Варе о том, что последний раз у них была собака, когда был жив дед, и после смерти того пса бабушка не смогла завести другого.
Пробившийся из дверного проема свет искрит плотными пылинками, почти как занавеской, настолько обильно, что у Варвары слезятся глаза. Сквозь пелену видны столы, железные полки и деревянные стеллажи с многочисленными инструментами, сливающимся в одну ржавую массу. Не верится, что все эти банки с гвоздями, наждачки, отвертки, ключи и шестигранники, плоскогубцы, щипцы и клещи, молотки и кувалды, напильники и рубильники могут кому-то пригодиться, с виду, они так давно лежат без дела в коробках, на столе и даже на полу, что между ними образовалась диффузия, друг от друга их уж не отлепить. Взгляд Варвары падает на пыльный темно-зеленый полог, прячущий от глаз, кажется, что-то важное. Тонкой рукой она приоткрывает его, всего лишь болгарка. Страшный металлический острый диск, лучше не держать на виду. Под тем же полотном рядом прячется большой зажим. Похоже дед всем этим когда-то пользовался и был весьма рукастым, если не лишился ни одного из пальцев.
Хлопушку нужно искать среди других инструментов, более подходящих к бабушкиным рукам. Варвара по памяти находит на стене рубильник, напоминающий скорее железный сейф с несколькими синими и красными вентилями, без опасений она выкручивает каждый, и всюду зажигается свет от желтых тусклых и пыльных ламп. Напротив мастерского стола слегка развивается штора, за ней еще одна комната, наполненная паутиной и грудой железа. Голые деревянные стены бросаются в глаза из-за отсутствия высоких полок. Ухоженные и упорядоченные лопаты, грабли, секаторы, вилы и даже коса, как на выставке, стоят строем. Тут же на старом столе выставлены начищенные горшки, ведра и лейки. В одном из высоких горшков на столе торчат секаторы, ножницы, валики разных размеров и форм, шпатели и толстые спицы, среди которых прячутся искомые хлопушки. Варвара, старясь не свалить переполненный горшок, медленно вытаскивает хлопушки и уходит. Перед тем, как выйти, замечает еще одну дверь. Она приоткрывает ее, и на один из старых кроссовок высыпается струйка зерна. Варваре даже кажется, что краем глаза она улавливает мышиный хвост прямо в углу.
Бабушка ждет, сидя на лавочке у летней кухни. Кухня она, конечно, летняя, но пользуется Татьяна Родионовна ей очень редко, в основном для хранения многочисленных банок и заготовок в погребе.
– Принесла? Ну слава Богу, а то я уже думала ты там потерялась или шкаф на тебя упал! Бери пластмассовую, она полегче будет.
Варя послушно отдает металлическую хлопушку бабуле.
– Ну что, начнем выбивать? – неуверенно звучит Варя.
– Ну не гладить же его, давай размахивайся и бей как следует, только не дыши этой пылью. На вот, платком лицо себе обвяжи.
Татьяна Родионовна протягивает Варе белый хлопчато-бумажный платок, какой часто носит на своей седой голове, а сама завязывает на себе такой же красный.
Сильно замахиваясь, они вдвоем, как по команде, бьют по ковру, и клубы серой и коричневой пыли льются из него потоками, как бушующей рекой. Уже через каких-то двадцать минут усиленных стараний ковер становится заметно приятнее глазу.
– Так, ну все, уже лучше. Давай его стаскивать и за летнюю кухню понесли к запорожику, – командует бабуля, стаскивая на себя ковер. Варя мельтешит, кидает хлопушку на траву и бросается помогать. Бабушка нагружает ковер на свои широкие плечи и несет через сад. Варя очень старается не наступить на очередную клумбу или растущую ягоду. И вот уже перед ними старый скрюченный дедушкин запорожец. Где-то сто лет тому назад он должен был быть белым, но сейчас он серый, коричневый и ржавый. Тем не менее, стоит он все еще на всех своих четырех колесах, и если верить Татьяне Родионовне, то его можно починить, и он точно еще поедет, а что еще ему нужно, кроме колес.
– Значит, давай сначала помой перед, потом клади на него ковер. Потом возьмешь под раковиной в ванной «Триалон» и им три. Давай приступай, скоро уже солнце сядет, а ты по колено в воде.
– Принято!
Варвара радостным шагом идет за ведром в сарай, потом в ванной набирает воду и бодро выбирает банки с моющими средствами. К черту усталость, она уже так близка к цели!
Еще несколько часов Варвара неустанно трудится, выливает на машину ведра воды, оттирает слои налетевшей от дождей грязи и даже защищается от насекомых. Сама она теперь вся мокрая не то от воды, не то от пота. По плану после мытья машины Варвара приступает к самому главному на сегодня – ковру. И так проходит весь ее остаток дня. Можно было остановиться и отложить на завтра, дать рукам отдохнуть, но Варя стоит на своем и моет до тех пор, пока с ковра не льется чистая вода.
К концу дня она так сильно устает, что чуть не засыпает в теплой воде в ванной, а оттуда торопится скорее в постель, не поужинав. Очень быстро, еще сводящие судорогой мышцы от напряжения расслабляются, тени вокруг расширяются и вот ее освещают только появившиеся на небе звезды. Еще мгновение и она погружается в темноту, без звуков, без мыслей, без чувств.
***
Тень от листочков с дерева падает на Варины руки и лицо, защищая от испепеляющего кожу света. Водная гладь отражает солнечных зайчиков. Медленный приток воды будоражит течение почти стоячей воды. Таких озер огромное множество среди густого леса, как истоков, притоков и устьев, сетью пронизывающих его, словно сосуды живого человека. Иногда они заглядывают на территорию людских поселений, и те с радостью обустраивают их дикость на свой лад, засыпают песком, выстраивают мостики и тарзанки.
Ее двоюродная сестра с кем-то спорит возле воды. Варя не хочет сегодня купаться, как и всегда. Плавать она так и не научилась. Темная вода в чужом и холодном озере пугает ее, как бы все не кричали про «парное молоко».
К берегу из воды выплывает чье-то тело. В целом, выплывающее тело больше похоже на ужа: худое, костлявое, бледное, с черными как смоль волосами, мокрыми и плотно приклеенными к его узкой голове. Медленно выплывает лицо, щедро усыпанное прыщами.
«Если бы у меня была возможность не быть подростком, я бы не становилась подростком».
Варя вглядывается в маленькие серые залитые водой глаза, уже почти вышедшего на берег парня. Ее сестре, кажется, по вкусу все эти борозды и воспаления на впалых щеках. Ведут они себя открыто и однозначно, признак очередной попытки казаться взрослыми.
«Фу».
Высокое бледное тело подходит вплотную к округлившемуся и мягкому телу сестры. Длинные худые палки тянутся обнять соблазнительно загорелые плечи и возможно задеть незаметно что-то запретное. Лена с визгом уворачивается и фальшиво отбивается от белых щупалец. Звонкий и ломанный басистый смех двух беззаботных подростков раздается далеко за пределы пляжа и постепенно стихает, наконец они шепчутся о чем-то неприлично секретном. Вдруг взгляды обоих подростков устремляются на сидящую в тени дерева, не по погоде одетую Варвару. Лена жестом подзывает ее. Варя недоверчиво медленно встает, отряхивается и подходит к ним ближе, сохраняя дистанцию.
– Ты же не умеешь плавать? – медленно тянет Лена.
– Вроде того, – тихо и безразлично отзывается Варвара.
– А хочешь научиться? – в глазах сестры блестит что-то дьявольское.
– Нет, спасибо, не сегодня, – холодно звучит ответ Вари.
– Не бойся, не утонешь, – в разговор вмешивается черноволосый бледный уж, – я тебя просто кину, и ты поплывешь, инстинкт самосохранения возьмет свое.
От звука неприятного, почти скрипучего ломанного голоса Варя морщится.
«Как вилкой по стеклу».
– А что, если у меня нет? – совершенно спокойно отвечает Варя. Она считает, что лучший способ блефовать, это проявлять спокойствие и отрешенность.
– Ну вот сейчас и посмотрим!
Худые руки оказываются совсем не слабыми или как минимум, сильнее Вариных. Он накидывается на нее в попытках поднять и оттащить к воде, но Варвара успевает чуть отбежать, она отбивается изо всех сил, он ухватывает за ее длинные шорты, ткань рвется с треском. Варя отвлекается на мысли о том, что будет с ней, когда бабушка увидит рваную одежду, слегка останавливается и замедляется, в этот момент уж настигает ее и вот она выворачивается от противного скользкого тела. У самого берега он отсчитывает громко:
– Один… два… три!
За собственными криками и просьбами не выбрасывать ее с обрыва, Варя плохо слышит отсчет, ее сознание сужается. Полет перед тем, как оказаться в воде, кажется ей медленным и настолько страшным, что она не успевает набрать воздух в легкие. С негромким всплеском, но громким визгом Варвара падает вглубь холодной и темно-зеленой воды.
