Текст книги "Верховный Издеватель(СИ)"

Автор книги: Андрей Рощектаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

– И со мной – в самый раз. Тоже ленивым! – самокритично добавил Кирилл.

"А был ли я счастлив до этой аварии? Вот ведь странно: пока не произошло ничего особенно плохого, мы вовсе не считаем, что отсутствие плохого – само по себе счастье.

Если вдуматься, вся моя взрослая жизнь развивалась по двум сценариям.

Либо ничего не происходит – тогда тоскуешь.

Либо некогда тосковать – тогда волнуешься.

По-другому эти два варианта можно обозначить ещё так. Либо боишься потерять то, что есть – либо тоскуешь из-за того, чего нет. А чаще – и то, и другое одновременно.

Мы, похоже, вообще не умеем быть счастливыми – не имеем в себе такого таланта быть счастливыми. Это о-очень редкий талант! Бог даёт его, кажется, только за боль – за успешно вынесенную боль. Ничем другим его, наверное, не купишь... бесплатно только детям – да и то, как видно, не всегда! Радость сверкает в оправе беды. Другую оправу она, похоже, не очень ценит.

Почти вся прежняя жизнь стала вдруг неактуальной. Многое, что раньше всерьёз волновало, казалось теперь полной дребеденью. Вылетело из головы – будто от того удара! – много суетных замыслов и помыслов. "Это был не я, – говорил себе Кирилл. – Или, точнее, я, но какой-то... играющий в жизнь на планшете, живущий понарошку. Улетучилось много придуманных проблем и страданий, с которыми, как с писаной торбой, носится почти каждый человек, особенно в таком возрасте.

Вот я дома за компом по нескольку часов, как прикованный – это я! Вот в путешествии, в том автобусе, которого сейчас уже в природе не существует – и это я! Вот в больнице, тоже как прикованный – и это тоже я! Вот в аспирантуре, вот в церкви, вот с друзьями, вот с подругами, вот с братишкой. Вот в кошмарном сне с... не будем о нём! Сколько же меня!? Где я настоящий?

Сколько разных жизней помещается в одной жизни!

Сколько разных "меня" помещается в одном мне!

Лежал больной, чем-то и главное кем-то (Кем-то?) недовольный, но... живой! Вот ведь оно – живой!!! Живой – но где же я!? Где меня искать? Раз я живой, значит, я должен где-то существовать. Почему Жизнь никак до сих пор не собирается воедино – ни во времени, ни в пространстве, ни в смысле.

Человек на Земле живёт в состоянии хронического одиночества, и всякая земная любовь лишь на время может решить эту проблему... Хотя нет, даже и не решить, а отодвинуть. Душа человека настолько бездонна, что заполнить эту зияющую пустоту может только Бог. Всю жизнь мы ищем Человека... или, вернее, неосознанно! – образ Божий в Человеке. Родители, братья, возлюбленные, друзья... – каждому своя эпоха и свой оазис в незаполнимой до конца пустыне сердца. От оазиса до оазиса, от Человека до Человека протекает вся наша жизнь.

Этих счастливых стоянок в нашей жизни может быть относительно много, но главная из них – та, в которой однажды откроется, что над всем этим стоит и всё это в себя включает Бог. Тот – главный человек в нашей жизни, через которого Он исподволь проявится.

Человек, которого ты, замечая, не замечал, вдруг в какой-то момент становится самым главным в твоей жизни. Происходит... маленькое Преображение. Фаворского света ты, конечно, не видишь – но на самого человека смотришь уж точно другими глазами. Думал – шалопай шалопаем, оказалось – образ и подобие Божие.

Сколько людей, про которых ты думал, что любил, мелькнули и отошли в далёкий резерв памяти. А те, кто близко – именно что ближние. Ближе не бывает... сколько бы раз ни казалось мимоходом, что они надоели, ну, просто достали!.. Но мы ведь сами себя ещё как порой достаём – больше, чем кто бы то ни было! И как это мы вообще сами с собой, такими, уживаемся!

"Нет, с Ромкой или Мариной мне ужиться гораздо легче, чем со мной!"

Конечно, заходил он и к другим детям. Вообще за дни, проведённые в больнице, все стали как бы одной семьёй. Неродных не осталось.

Данила, как ни странно, выписали раньше Ромки... Может, оттого что сращивать было нечего? Ромке теперь, хочешь не хочешь, осталось только "соревноваться" с девочками. Воли ждали, о ней мечтали, о ней переписывались. Смс-ки несли любые мимолётные весточки о скором освобождении. Окна палат смотрели на осень, а окна планшетов и телефонов – на волю. Выписывали одних, других...: "осенний перелёт начался" – сказал Ромка. "Хромоногих уток", – невесело пошутил Кирилл, чтоб хоть как-то его подбодрить. Уж слишком было видно, как нетерпеливо он ждёт своей очереди. Смски призывно курлыкали: "Я выписываюсь. Ура!!! А ты когда?" "Скоро", – увы, точнее Ромка не мог ответить.

Всё на свете легче вытерпеть, когда знаешь, что будет конец и что он близок. (Так верующие терпят больницу всей земной жизни). Выписка наполняет смыслом всё. Ждать можно... когда есть чего ждать.

Но иногда как раз то, что очень близко... кажется, что не наступит никогда. Близко, как линия горизонта. Как рай. Таков уж закон нетерпения! Зачем должно пройти время? Зачем что-то будет, а не есть? «Будет» – не настоящее время, а стало быть, событие не настоящее. Нас там ещё нет.

Где я – и где событие, которого я жду?

Ромка деловито рассказывал, что костная мозоль должна нарасти. И тогда кость будет снова крепкая и можно будет ходить. Нашёл в инете "Аппарат Елизарова", прочитал всё о нём в подробностях. Делать-то всё равно нечего. Скоро все медиками станут. Медицину на себе изучают! Не больница, а медицинский лицей. Бесплатное, притом, практическое обучение.

А Кирилл слушал его и как мог, поддерживал своим присутствием. (И ещё тем, что его выписали – он стал теперь живой весточкой иного, свободного мира!) До этого в его жизни были не дела, а делишки. Дело – это сидеть с раненым братишкой, болтать с ним... разговаривать с Богом через болтовню с ним. Да-да! такие разговоры с человеком при таких обстоятельствах – это и есть самая лучшая на свете молитва Богу. Его-то мы не видим, зато Человека видим всегда.

Обычно Детство, оставив человека будто бы навсегда, заходит потом к нему ещё несколько раз в жизни – в образе братишки, сына, внука... Почувствовать себя по-настоящему взрослым можно лишь держа Детство за руку. Парадокс, но, пожалуй, формула полноценной взрослости: Детство + Ответственность.

От поверхностного общения куда более одиноко, чем от полного уединения. Люди говорят друг другу правильные, но скучные слова, которые скачут по поверхности, как плоские камешки по воде. И только беда вдруг вонзилась стрелой – хоть на время да открыла самое глубинное понимание.

"У меня есть брат... у меня есть брат..." – это ошеломляющее открытие пульсировало в его сердце. Из разряда тех звучащих банально в словесной передаче мировых открытий как, например, "Я живой" или "Бог есть" или "Сейчас лето". Мы обычно до такой степени живём во сне, что в момент пробуждения приходится открывать наяву то, что знали всегда в дремоте.

Когда вдруг встречаешь исключительно важного в твоей жизни человека, почти всегда не знаешь, как выразить ему свою любовь – потому что это настолько выше всех слов и земных стереотипов, что... только и остаётся – молить за него Бога как за самого себя. Когда нечего сказать о своих чувствах самому человеку, есть что о нём сказать Богу. Он всегда – Третий. Невыразимые без Него отношения и есть – самые высокие в нашей жизни. Критерий всего подлинного – Его участие.

Лето кончалось. Ночь, вечная союзница Зимы, перейдя в наступление, прорвав августовский рубеж, отвоёвывала себе всё больше пространства, и не замечать этот стратегический перелом стало уже невозможно. Но... столицей Ночи была Вифлеемская звезда.

Господь преобразился на Фаворе, Матерь Божия готовилась к окончательной, уже неразлучной встрече с Сыном. Люди готовились к выписке.

"Сейчас сменим одежду – и выздоровеем", – примерно таким было глубоко подсознательное отношение к уходящему лету. Будто всё зависит от обстановки и с её сменой автоматически исправляется. Лето невыносимо пропахло войной, аварией, бедой... и хотелось уж поскорее сбросить эту окровавленную одежду – "жить, как люди".

Каждый день был похож на калейдоскоп дождей и солнца: в огромном окуляре неба всё переворачивалось каждый час. То тёмное сверху, светлое внизу, то – наоборот. То борода ливня, то поток лучей. Или – то и другое сразу. Сколько чётких диагоналей, сколько "открытых переломов неба", ещё и "со смещением"!

Лето попало в аварию. Лето болело. Облака гипсами и бандажом обкладывали его. Трудно было всё срастить... Похоже, лето выпишется только через девять месяцев.

Кажется, только весной и осенью облака такие разноцветные и так гоняются друг за другом. Ускорение облаков – это знак ускорения времени.

Конец лета спешил отмежеваться от аварии преждевременно-осенними дождями: это всё было до... я здесь ни при чём, я лишь получил отвратительное наследство умершего маньяка. Я ведь – уже почти сентябрь, хотя по недоразумению меня ещё считают несколько дней августом... но скоро календарь перелистнётся и окончательно явит мою полную непричастность.

Месяц Август... стал кесарем августом уже вконец одряхлевшей империи Лета, и похоже, начиналось великое переселение народов с севера. Ветров, дождей и птиц. И целой боевой колонны месяцев, кончающихся на "брь".

Автобусных гладиаторских боёв больше не будет... наверное.

Всё возвращалось наконец в осень-зимо-весну – единый, никогда не кончающийся прохладный сезон. Будто и не было никогда никакого лета: приснилось, прибредилось, померещилось... Это просто лето на секунду трагически произошло во время аварии, а не наоборот. 14-й Год произошёл в эпоху Аварии. 22-летняя аварийная жизнь мелькнула коротким замыканием.

II.

Осень, что же будет завтра с нами?

Ю. Шевчук

1 сентября.

Непонятный день календаря.

Что год грядущий нам готовит?

Раньше у большинства народов год начинался либо 1 марта, либо 1 сентября (и то, и другое гораздо логичней, чем где-то посреди зимы). В этом году 1 марта было менее всего похоже на праздник... к Кириллу даже пришло ощущение, что духовно авария совершилась именно тогда: август стал лишь временем принесения её плодов. В жизни каждого человека и каждой страны есть несколько худших из худших дней. «1 марта 2014 года – пожалуй, самый катастрофический день в жизни России: ну, как минимум, за последние 20 лет», – думал Кирилл. «Полугодовая годовщина» навевала на него самые мрачные воспоминания. Тот непрощённый день в канун Прощёного воскресения он помнил буквально по минутам, как и день аварии.

Вечером Президент обратился в Совет Федерации за "разрешением" использовать вооружённые силы на территории Украины. Разумеется, депутаты проголосовали "за" единогласно: как бы всё ни обернулось, гибнуть-то в любом случае – не им. Кто не сошёл с ума от пропаганды, понял всё однозначно: война объявлена. Началось! Сколько б ни старались в те дни пропагандисты доказать, что война – это не война, всё было слишком понятно с первых же секунд.

"А ведь, в сущности, в тот день произошла такая же катастрофа, как с нашим автобусом – такая же цинично-судьбоносная, внезапная, вероломная... – только во много раз больше по масштабам. И до сих пор трудно сказать, когда же в этом году сильнее изломалась вся наша привычная жизнь: 1 марта или 10 августа? До сих пор невыносимо памятно то чувство тошноты, то ясное осознание Беды-бедищи, когда людей в людях уже нет: когда всё решает «царь» из бездны, а политики – только его более или менее добровольные игрушки. Такие роковые дни, «случайно» залетевшие в наш календарь из преисподней, не забываются потом до конца жизни. Мы не знаем, как выглядит ад, но порой узнаём его запах в земных событиях".

В тот вечер, 1 марта, Кирилл стоял на перекрёстке, где только что установили светофор со звуковым сигналом. И всё время, пока он ждал зелёного света, стучал метроном, как при минуте молчания. Отстукивал что-то роковое, замогильное, неостановимое. Горел кровавый "красный человечек". Стоял столбом, как идол, ждущий жертв. И, казалось, конца не будет стоянию и стуку. Тоске не будет конца, не будет зелёного: вечер сей насильственно переключил даже время на иной ход.

И сам механический звук в нечеловеческой монотонности казался настолько безысходно трагическим, что хотелось одной силой мысли взорвать этот потусторонний светофор, чтоб только не стучал молотком по мозгам, не заколачивал где-то там, вдалеке, авансом бесчисленные гробы. (Оказывается, жуткое для психики изобретение эти метрономы!) Есть минуты в жизни, которые лучше не вспоминать в подробностях, чтоб не сойти с ума..

Так звучит пульс беды. Так она отсчитывает свои первые шаги... и сколько их ещё будет? Никто не знает. Даже те, кто сами открыли ей дверь. Юбилейно-военный, страшный год начался. То, что казалось невозможным, совершилось: Россия и Украина – теперь враги. "Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью!" Отныне всё будет развиваться по закону кошмара. А снявши голову, по волосам не плачут. Если где-то случатся беды мелкие, кто же им придаст значение на фоне огромной, главной, неизбывной...

"Если уж даже я в первые же минуты чётко понимал, что будет столько жертв, неужели Президент со всем своим штатом советников не догадывался!"

Где бы нашёлся тот маленький мальчик, который, как в старой легенде, заткнул пальцем дырочку в прохудившейся плотине и тем спас Голландию от наводнения. Если б только можно было сейчас остановить всё это в самом начале!

Война – как болезнь, и конца её ждёшь как выздоровления близкого человека.

Глупость в политике сделать так же легко, как врезаться на полном ходу в ограждение и переломать кости пассажирам. Какая-то секунда! А вот сглаживать её последствия так же долго и трудно, как правильно срастить все эти страшно раздробленные и смещённые кости.

Ломать – не строить, убивать – не воскрешать!

14-й год – вообще год аварий. У нас – ДТП, у России с Украиной – ДНР. Водитель нашей страны врезался на полном ходу и, кажется, сам ещё не до конца осознал, что же натворил! Господь за что-то – видимо, за нашу традиционную национальную гордыню, – попустил и эту катастрофу катастроф. Вот такую вот: когда мы брата потеряли. Я-то брата Ромку – нашёл, а мы все... Украину потеряли.

Коллективная мания величия куда опасней индивидуальной. Если один болной вообразит себя Наполеоном, от этого не будет плохо почти никому. Если целый народ вообразит, что ему всё позволено, потому что он самый великий – пиши пропало! Войны, кризисы и диктатуры будут ему лечебными процедурами во вселенской психушке. Пока не вылечится или не умрёт.

Всё совместилось. Авария автобуса, авария лета, авария России, авария души... Извечный августовский кризис (кстати, по одному из забытых народных апокрифов, Адам-то именно в августе яблоко съел: когда же ещё поспевать яблокам). Вся надежда только на неземного спасателя. Я забыл Его телефон!.. Но к счастью, Он, по-моему, и Сам уже спешит: Рома, Марина, Данил Ему дозвонились... а Таня, похоже, и вовсе с глазу на глаз Ему всё передала.

Напряжение, висевшее в душе Кирилла все предыдущие месяцы тягуче-недоброго 14-го года, наконец разрешилось. Правда, разрешилось оно катастрофически, зато полностью изошло грозой. "Раз это случилось... волноваться больше нечего!" Как ни странно, именно это сомнительное утешение оказалось самым действенным: со дна пропасти уже никуда не упадёшь!

Лучше исправлять последствия катаклизма, чем мучительно и тупо ждать, когда он неизбежно произойдёт. Прошлого мы уже не боимся!.. От него мы лечимся. (Единственное, за что стоит сказать спасибо времени!)

Рано или поздно долгожданное сбывается. 5 сентября Ромку наконец выписали. Правда, в гипсе ему предстояло пробыть, по прогнозу врача, ещё месяца три (как и его маме, выписанной за три дня до того) – но это уже дома.

Домой, домой! Паломничество затянулось почти на месяц, но теперь-то уж точно – последний его день, финишная прямая. Отец Кирилла приехал за Ромой на своей машине.

Небо, по случаю такого праздника, расчистилось. Зажглись во всю яркость паникадила преждевременно пожелтевших деревьев (из-за холодного лета всё шло по опережающей), а выше их засиял во всю ширь голубой витраж – самая большая в мире по диаметру соборная "роза".

– О, а меня сейчас понесут как папу римского! – прокомментировал виновник торжества. – Я же Роман.

Кирилл осторожно нёс Ромку до машины на руках.

– Помнишь, мы с тобой уже как-то были "Рабочим и колхозницей"? – по привычке прищурившись, комментировал Ромка. – А теперь... я даже не знаю, какой из нас памятник получается... но, наверное, какому-нибудь спасателю, который выносит ребёнка. Ты – героический спасатель, а я...

– Не смеши, а то уроню, – почти серьёзно посоветовал Кирилл.

Несколько месяцев назад фотоаппарат запечатлел их, когда Ромка, встав на какой-то высокий, но неудобный пенёк, балансировал на одной ноге и пытался схватиться за Кирилла, а Кирилл в этот момент тоже тянул руку, чтоб его поддержать... вышел без всякого сознательного позирования, действительно, известный памятник работы Мухиной.

Да уж! И когда Ромка сможет снова так владеть ногами? Кирилл вспомнил маринин рассказ: ведь в автобусе-то после катастрофы Ромка стоял на одной ноге (наверное, почти так же, как на том фото). "Мам, я живой!.." Ну да, на одной ноге – значит, живой. как же иначе. Мёртвые в такой позе не стоят. Вот тебе и "Рабочий и колхозница"!

На усеянном жёлтыми «билетиками» дворе работал крошечный фонтанчик.

– Надеюсь, уж монетки на возвращение кидать не будем? – иронично сощурился Ромка.

Да, пока они были в больнице, успел смениться сезон... Вот человек засыпает в один день и просыпается в другой – он к этому привык и потому нисколько не удивляется ежесуточному чуду. А здесь, "проспав" почти месяц, "пробудились" не в новый день, а в новый мир. Всё – иное, и даже воздух пахнет по-иному. Ромка, пока его переносили в машину, шумно втянул носом непривычный запах листвы. Хотя бы запах! Пошуршать по ней кроссовками в эту осень, видимо, не придётся.

– Ну и затянулось наше путешествие! – выдохнул он.

– Да. Мы – просто перелётные хромоногие журавли. Возвращаемся в свой край.

И столько было красивого в простом, привычном слове "возвращение"...

– Ну, с Богом! Последний этап путешествия, – перекрестившись, констатировал Кирилл. – Как говорит одна знакомая игуменья, «пусть вас Михаил Архангел на крылышках донесёт».

– Когда потонул большой корабль, до берега добираются на шлюпках, – сказал Ромка. – Так и мы: начинали путешествие на автобусе – а заканчиваем уже на своей машине.

Садясь вслед за ним автомобиль, Кирилл вдруг услышал по радио обрывок сообщения: в Минске наконец заключено бессрочное перемирие между представителями ДНР и ЛНР и Украиной...

"Надо будет запомнить дату – 5 сентября 2014 года. Как-никак двойное событие: выписка из больницы и из войны". Перемирие очень похоже на снижение температуры у больного. Когда там ещё будет окончательное выздоровление, Бог знает – но радуешься, хотя бы тому, что сейчас хорошо!

И ещё Кирилл вдруг вспомнил. А ведь преподобный Сергий всё исполнил. Прошло 25 дней – и молитва о мире исполнилась... хотя бы частично, в виде перемирия. И молитва о счастье исполнилась... хотя бы частично, в виде выписки.

В русских сказках есть вода мёртвая и вода живая – и та, и другая одинаково нужна для воскрешения героя. Одна сращивает раны, убивает саму смерть, другая лишь после этого даёт жизнь. Потому когда нам слишком плохо, надо понимать, что это плохое умирает – перед весной нужна осень. И зима! Ещё нужно было, в конце-то концов, убить войну. Или хотя бы надолго оглушить её.

Войне надоело продолжаться, как надоело продолжаться лету, и она взяла антракт. Рано ли, поздно ли, за всякой болезнью неизбежно наступает выздоровление, как за всякой войной – мир (даже если выздоровление иногда приходит в форме смерти, а мир – чьей-то капитуляции).

Когда кончается безнадёжная борьба августа за существование и начинается осень, всегда приходит парадоксальное чувство обновления. Словно оборотная сторона весны вдруг разыгрывается во всей полноте. Чем тяжелей было лето, тем светлее воспринимается осень. Мы будто голосуем за неё авансом, как за новую жизнь.

– Люди летом отдыхают, а мы будем от лета отдыхать, – как всегда, точно выразился Ромка.

Чем-то здоровым веяло от этого ненадолго воплощённого в деревьях совершенного света, от крепкого, пряного настоя из листьев. Сентябрьский зверобой заварили, только залили его лучами, а не водой. Всё обновлялось на глазах. Мимо проехала машина, засыпанная опавшими листьями – зримый образ осени. И неряшливости владельца.

Рябины в этом году было много, как красной икры на нересте. Небесная Рыба, наверное, несёт такую вот пасхальную икру. Кирилл смотрел на рябины и видел в них свидетельство, что всё будет хорошо.

Осенний свет и воздух – лимонад для детей, шампанское для взрослых: вот встреча Нового года!

"Выписка, по-моему, всегда так и должна быть – либо осенью, либо весной: в Эпоху Перемен".

Закончилась летняя поездка. Настало время осенних путешествий по огромному миру квартиры – разными необычными способами. Оказывается, удобнее всего перемещаться на попе: кто болел, тот знает.

"Никаких там по-пластунски! попа – самое надёжное транспортное средство!" Купили ещё, правда, инвалидное кресло.

На некоторое время Марина и Ромка сделались "водителями категории И", как сами выражались. У них было одно кресло на двоих, и они то и дело шутливо спорили за него. "Ну, мам, ну, дай покататься! Ну, ма-м!"

"Бип-бип! Дорогу маме!" – весело оповещал Ромка, когда мама совершала длинную поездку по квартире. "Внимание, шлагбаум открывается. Внимание, шлагбаум закрывается!" Потом Ромка и сам отправлялся в свои увлекательные поездки. Проспект коридора, площади комнат, перекрёстки дверей, узкая, сложная трасса кухни.

Им было весело. Из всего на свете можно сделать приключение, если только не слишком серьёзно относиться к своим бедам. К чужим-то всерьёз – это пожалуйста, а к своим – не стоит.

– Как дела? – спрашивали по телефону участливые знакомые.

– Да у нас всё стабильно! – отвечала Марина с кресла. И это была полная правда. Стабильность в таком деле (точнее, безделье) – прежде всего. Никуда от неё не убежишь, даже если сильно захочешь. Кто-то сказал: мудрость заключается в том, чтоб не изображать деятельность, когда нечего делать.

Странно! Всё было в порядке... оттого, что осень? оттого, что никуда не надо спешить? Оттого, что все вместе – и все дома.

Душа вернулась домой. Тоже выписалась, наверное.

Когда спустя два месяца Ромка поделился радостью: "Я уже могу стоять на двух ногах", вроде бы, не сентиментальный Кирилл чуть не поперхнулся... без всякой зубной пасты. Это Ромка первый раз стоял (пока ещё не ходил) с гипсом на одной ноге.

– А мама уже ходит, как человек! – радостно говорил кому-то Ромка в телефон.

И что же Бог подарил нам в этом году этой историей?.. Господи, слава Тебе, что Ты даришь то единственное, чего в нас не было. Каким путём? ну, пусть даже таким.

Гипс сняли с первым снегом. Будто это природа сама так придумала, по своей странной, иррациональной логике: зачем белый гипс на ноге, когда вся земля теперь в белом? Пусть малое уступит место большому и за ненадобностью самоупразднится.

И Бог поднёс Ромке к выздоровлению белый торт зимы. И это было получше, чем какой-то там день рождения.

«Срослось удовлетворительно...» – объявил доктор.

– Удовлетворительно? Значит, жизни можно поставить уже твёрдую "троечку", – сказал Кирилл. – Летний "неуд" исправлен на доп-сессии... Посмотрим, что другие сессии покажут. Что год грядущий нам готовит?

В это время мимо важно прошествовал кот.

– Что кот грядущий нам готовит? – переиначил Ромка.

Сколько месяцев заняла физическая реабилитация! Но кто посчитает, сколько времени нужно на моральную реабилитацию после такого года... в котором их авария стала всего лишь эпизодом гигантской кровавой мистерии с роковыми для России цифрами 1 и 4.

И когда в Новогоднюю ночь на фоне Кремля не последний актёр этой мистерии толкал свою обычную поздравительную речь, говоря о «беспрецедентном единстве» кого-то с кем-то (с ним, любимым!), Кириллу показалось, что его сейчас стошнит перед экраном остатками уходящего кровавого года, как тошнило тогда после «псалмов» Ильи.

3. Портал лета

Давным-давно, по ту сторону

снов, на земле стояло детство.

Татьяна Толстая

Здесь тепло. Начало лета.

Памятник с латунной тростью.

Даль надеждами согрета.

И никто не помнит осень.

Алена Каримова

В один из вечеров просыпаешься, как медведь, от долгой спячки. Над зелёной майской землёй после заката тихо распускается сиреневое небо...

Значит, опять сирень расцвела?

Портал из лета в лето – сработал.

* * *

Ровно через 9 месяцев после выписки (как раз по окончании учебного года) Рома с мамой отважились на новое путешествие – навестить "костромскую бабушку", маму Марины. Предполагалось, что потом, в течение лета, они ещё поедут из Костромы куда-нибудь на теплоходе. Отпуск-то в марининой школе – на все каникулы. Не прочь был прокатиться и Кирилл: обещал, как освободится от дел, приехать в Кострому и вместе подумать:

– После вашей книжки мне что-то тоже на теплоход захотелось.

В общем, "планы у нас на лето наполеоновские", как выразился Ромка. Наполеон, правда, до Костромы не дошёл.

Ехать, к счастью, предстояло только в поезде. "Со вчерашнего года" даже до сих пор было как-то трудно заставить себя сесть в автобус. Ничего не поделаешь: поставарийный синдром! И по железной дороге можно, и по Волге можно... а вот по прошлогодней памяти на том же, на чём ездили тогда – нельзя. Впрочем, когда-нибудь и это пройдёт.

Бабушка жила в пригороде Костромы – в Селище, на высоком правом берегу Волги. А Селище переходило в Городище. Древний город на другом берегу был сценой, а здесь – бархатная от зелени театральная ложа со стульями деревенских домиков.

– Наш адрес – диктую: село Селище, город Городище, кот Котище, жук Жучище... – весело декламировал Ромка от нечего делать. И чем больше добавлял всё, что видели глаза, тем веселее становилось. Словно сам воздух здесь пьянил и смешил... и сами названия, слова, созвучья... – всё не как в душном городе.

И это, пожалуй, был, действительно, Адрес – истинный адрес счастья.

Сочинялись на радостях сами собой и другие каламбуры: "Котлета – кот лета – летний кот". Да, и коты тут были – "целых трое штук", и лето тут – "целых трое месяцев" впереди.

А дом с большим чердаком, отделанным в своё время дедушкой под настоящую каюту, тихо плыл без устали днями и ночами через Время.

Вот и начиналось путешествие, спускались порубежные сумерки. Марина выглядывала в ночь и ей было немного страшно, что время летит так быстро. Тот ритм настоящей жизни, которая в нас, никак не совпадает с тем бешеным ритмом, который вовне.

"И вновь, в который раз, я слышу, что время ускоряется! Простые деревенские старики-старушки, знать не знающие теории относительности, дружно говорят, что время ускоряется. Что раньше, мол, оно текло совсем не так: что в него «помещалось» гораздо больше. Что минута тогда - это совсем не то, что минута сейчас. Впрочем, когда "тогда" и когда "сейчас"? Время нечем измерить, потому что оно и есть – мера себя самого. Потому-то оно и лукаво, что само себя измеряет, контролирует, и никак его не поймаешь даже на самом заведомом шулерстве. Но ведь всё внутри нас – просто всё! – чувствует, свидетельствует, кричит, что оно – ускоряется. Мы только не знаем: ускоряется лишь в нашей жизни по мере взросления? или ускоряется по всей Вселенной?.. Может, и то, и другое. Но одно несомненно, что «дни лукавы»? Дни точно лукавы! Такое ощущение, что обман – всё, что связано с ними. Каждый день, едва успев начаться, тут же обрывается. Словно ты собираешься неторопливо, с удовольствием, вдумчиво почитать самую большую Книгу самого лучшего Писателя – несомненно чувствуешь уже по первым строчкам, что ничего важнее и интересней никогда не встречала... и не встретишь!.. – но кто-то невидимый и неостановимый нагло, со смехом перелистывает каждую страницу прежде, чем ты успеваешь добежать глазами хотя бы до половины. Причём, дальше страницы мелькают всё быстрее и быстрее – до трещоточного звука. Только такое чтение и разрешается в здешней библиотеке.

И кто же всё-таки первый придумал определение: "Время – это всеобщее ускоряющееся свободное падение... запущенное грехопадением"?

"Боже, да что же нам теперь делать-то? Что делать, чтоб не прожечь жизнь, которую Ты в том году, в том аду, дал нам второй раз!?.. Время убивает нашу победу – ту, которую Ты подарил... Господи, ну веди нас опять Сам – мы ведь опять всё испортили и заблудились!"

И вдруг... за неуловимой занавеской сна сразу включился новый день: волшебной зелёно-золотой лампой. Сон – маленькая машина времени, переносящая тебя на несколько часов вперёд. В ту самую даль, про которую говорят, что она «вечера мудренее».

В звенящее от света, дымчатое-объёмное раннее утро. В весну дня!

От светящейся листвы за окном вся комната наполнена зелёным чаём. Стрижи весёлым, торжествующим писком прошивают мир. Словно соединяют нитками своих траекторий что-то видимое с чем-то невидимым.

Выглянешь в окно... Мир в июне не просто зеленеет – он кипит от переизбытка зелени. Он заворачивает тяжёлые ветки над землёй, связывая венки, в верхнюю половину которых вплетена листва, в нижнюю – трава. Каждая аллея в заросшем саду – изумрудный водоворот, каждое крылечко, веранда – мол, к которому приплёскивают живые волны. Каждый дом, возле которого хоть что-то растёт (хотя бы куст!) – уже дача. Каждое окно – дверь в Лето. Запахи, цвета, звуки... весь мир – один организм, и сегодня он – на максимуме своей энергии. Если б был какой-нибудь барометр Жизни, его бы в это утро просто зашкалило.

Высовываешься из своего "иллюминатора" в зелёное море – и чувствуешь, что оно бескрайнее: все эти палисадники – только лагуны единого, почти безбрежного Летнего океана. Его берега определяются не пространством, а временем, они называются Май и Сентябрь. Но сейчас корабль только-только отчалил от Мая. Круиз только начался, всё впереди, и от этого-то так хорошо на душе.

Странное дело: летом, даже просто выглянув из окошка, чувствуешь себя уже на природе. Особенно, в начале лета – отвыкнув за 9 месяцев от этого рождества новой всеобщей жизни. Всё живое!

Вспоминаешь, бывало, начало лета в школьные годы. Оба слова – Начало Лета, – надо писать только с большой буквы. Это же подлинный Новый год! Впереди – 92 дня свободы! Если детство – самая радужная пора жизни, то в самом детстве есть какое-то... ещё большее Детство. Оно-то и называется Лето. И наверное, логично, что День защиты детей – именно 1 июня: самая красная дата в году для всех детей... по крайней мере, "школьнообязанных". Каникулы, пока они впереди, кажутся бесконечными, как жизнь. До сентября ещё далеко-далеко, как до старости. Да будет ли он вообще?