Текст книги "Смерть говорит по-русски (Твой личный номер)"

Автор книги: Андрей Добрынин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 37 страниц)

Ла Барбера в ответ что-то неразборчиво буркнул и умолк. Корсаков вылетел на развилку, притормозил у того места, где кусты были погуще, и дал условленный гудок. Затрещали кусты, и из них, прикрывая локтями лицо от веток, показалась Рипсимэ. Увидев ее, Корсаков невольно присвистнул. На ней были защитные брюки, заправленные в короткие сапоги, защитная же рубашка, схваченная в талии ремнем, и камуфляжная куртка нараспашку. Ее черные с каштановым отливом волосы были, как всегда, собраны на затылке в строгий пучок. Полувоенный наряд демонстрировал удивительную пропорциональность ее фигуры куда откровеннее, чем мешковатые платья местного покроя. Рипсимэ была так прекрасна, что оживился даже Ла Барбера. Он хотел было что-то сказать, но благоразумно прикусил язык. Рипсимэ грациозно поднялась из кювета на дорогу, крепко стиснув руку Корсакова своей маленькой, но сильной ручкой.

– Придется тебе сесть на заднее сиденье, Рита, – с огорчением сказал Корсаков. – Мистер Ла Барбера по своему положению должен сидеть рядом со мной. Поторапливайся – нас ждет грандиозный спектакль.

Они зашли за спину Ла Барберы, и Корсаков молча привлек к себе Рипсимэ и поцеловал. Она ответила на его поцелуй, но затем отстранилась с недовольным урчанием, словно кошка, которую ласкают против ее воли.

– Надо ехать, – прошептала она с укоризной. Корсаков открыл перед ней дверцу и помог забраться в джип.

– Твои уехали? – спросил ее Корсаков, уже сев за руль и включив двигатель.

– Да, – грустно ответила Рипсимэ. – Нам повезло – сосед на своей машине собирался ехать в Мешхед. Почти ничего не удалось взять с собой. Хорошо, что у нас есть родственники в Тегеране, – может, помогут устроиться.

– Да, в Тегеране было бы лучше всего, – кивнул Корсаков. – Если требуется исчезнуть, то это надо делать в столицах или больших городах. Очень надеюсь, что нам эта наука не пригодится. Я бы хотел, чтобы у тебя была спокойная нормальная жизнь.

– Для этого ты должен бросить свою ужасную работу, – требовательно заметила Рипсимэ.

– Будет трудно, но я попробую, – обернувшись к ней, с улыбкой ответил Корсаков.

Джип, рыча на третьей передаче, преодолел подъем перед входом в ущелье и остановился на холме, над которым, словно скомканное одеяние великана, громоздились горы. С этого холма фабрика со всеми ее строениями были видна как на ладони. У главного корпуса в тени мирно стоял грузовик, превращенный в огромную мину, а рядом с ним о чем-то совещалась кучка людей. Корсаков отогнал машину к подножью холма, чтобы защитить ее от взрывной волны, потом вернулся на вершину и прилег в кювет на обочине дороги, сделав Рипсимэ и Ла Барбере знак сделать то же самое. Люди у машины не расходились. Корсаков на, миг пожалел, что у него нет бинокля, но тут же сам посмеялся над собой: и фабрике, и людям около машины оставалось жить считаные секунды, и разглядывать их не было никакого смысла. Достав из внутреннего кармана куртки передатчик, Корсаков посмотрел на пульсирующую красную кнопку, потом вновь на грузовик. Он видел машину со стороны кабины и насторожился, когда спорившие, обходя длинный трейлер, направились к дверям кузова.

– Ну что ж, – сказал Корсаков, – смотрите. Такое не часто увидишь.

Он неторопливо перекрестился православным трехперстием и нажал на красную кнопку. В первую долю секунды ничего не произошло, и Корсакову даже показалось, что устройство не сработало, но тут он уловил взглядом, как завибрировал грузовик и воздух вокруг него. В следующий миг энергия взрыва расперла стенки кузова во все стороны, затем они лопнули и, бешено крутясь, исчезли в пространстве, а кабина полетела вперед, словно игрушка, по которой наподдали ногой. Вначале взрыв развивался словно в замедленной съемке, но затем, набрав мощь, он вместе с нею набрал и скорость, почти неуловимую человеческим глазом. Взрывная волна напоминала волну прибоя, но катилась гораздо быстрее, и от ее удара взлетали вверх обломки стен, куски кровель, автомобили, напоминая брызги и клочья пены. Стены главного корпуса молниеносно распластались на земле, словно стенки карточного домика, кровля взлетела в небо, туда, где уже расплывался огромный пламенно-черный шар. Прокатившись над поверженным зданием, волна ударила и разнесла в куски строение одного из цехов, исковеркала резервуары топливного склада и у подножия гор врезалась в плотину, запрудившую горный ручей. Построить электростанцию на этой плотине было уже не суждено – бетонные плиты от удара дрогнули, разошлись, и сверкающая масса накопленной воды, словно лев с голубой гривой, прыжком ринулась вниз, увлекая за собой кувыркающиеся плиты. Там, где оборвались высоковольтные провода, повисли целые облака искр, и вскоре на земле от этих искр вспыхнуло стремительно растекавшееся горючее. Пламя, добежав по ним к их истоку, ворвалось в прорванные резервуары, и они с грохотом взорвались один за другим, выбрасывая в небо огромные клубы дымного пламени. Катившаяся с гор масса воды и камней с глухим ревом обрушилась на административный корпус и погребла его под собой, затем снесла и без того уже полуразрушенные здания растворного цеха и реактивного склада и, бешено крутя сталкивающиеся друг с другом обломки, привольно разлилась по территории фабрики. Среди пронизанных языками пламени черных клубов дыма вдруг вздулись клубы пара – это огненные реки горящего топлива столкнулись с потоками воды. Раздались пронзительный треск, грохот, и к небу взвился целый фонтан искр – это одна из подхваченных потоком плит протаранила двери электроподстанции. Реки пламени и потоки воды, сталкиваясь и борясь между собой, все же в основной своей массе текли параллельно, стремясь пересечь дорогу и вырваться на простор покрытой садами долины. Территория фабрики теперь виднелась только местами – большая часть ее скрылась в дыму и облаках пара. Те участки, которые просматривались с холма, сплошь были покрыты обломками, мутной водой и горящим топливом, все здания либо лежали в руинах, либо горели. Людей нигде не было видно, только от въезда, где находилось более возвышенное место, не захваченное потопом, и где громоздилась целая баррикада из поваленных ворот, изгороди и разрушенного караульного помещения, несколько темных фигурок поспешно ковыляли в сторону города. Дым растекся по небу, в долине потемнело, и только там, где ветер прорывал дымные тучи, пучки лучей пробивались к земле.

Ла Барбера расширенными глазами наблюдал все происходившее, непрерывно бормоча молитвы. Рипсимэ съежилась на дне кювета, и Корсаков порадовался тому, что она не видела жестокого зрелища катастрофы. Он встал на ноги, отряхнул одежду и произнес будничным тоном:

– Ну что ж, дело сделано, теперь поехали в Россию.

Выводя джип на дорогу, Корсаков вспомнил не слишком надежные стены складского сарая и подумал, что за прошедшее время те, кого он посадил под замок, вполне могли освободиться. Ему не потребовалось доехать до места строительства, чтобы убедиться в справедливости своей догадки: из ущелья вырулили два скрепера и направились к холму. Эти машины Корсаков видел в ущелье. По-видимому, освободившиеся из заключения строители решили сообщить начальству о вывозе взрывчатки. По кислому виду Ла Барберы они могли догадаться, что это пленник. «Опоздали вы, ребята: и фабрики вашей больше нет, и сообщать скорее всего некому», – подумал Корсаков. Бесшабашное веселье прошло, уступив место удивительной душевной легкости – словно он вознесся над землей и смотрел на все сверху. Скреперы с ревом поднимались на холм навстречу джипу – стоило им вильнуть, и они с легкостью перевернули бы легкую машину, если бы она попыталась их объехать. Поэтому Корсаков решил не рисковать: он развернул джип поперек дороги, выскочил из-за руля и навел пистолет на лобовое стекло первого скрепера. Однако водитель продолжал гнать свою машину вперед, держась посередине дороги. Оглушительно ревел мощный японский.мотор.

– Живо в кювет! – бросил Виктор через плечо и опустил руку с пистолетом. Луч упал на лобовое стекло скрепера, и Корсаков отчетливо разглядел лицо   инженера:    стиснутые   челюсти,   упрямый взгляд исподлобья, упавшую на глаза светлую прядь. «Интересно, что ты ответишь, когда тебя спросят, чего ради ты пошел на смерть?» – подумал Корсаков и, вскинув руку, нажал на курок. В лобовом стекле прямо против лица инженера возникла дырочка, обведенная белым венчиком трещин. Корсаков успел заметить, как знакомое лицо от удара запрокинулось назад и исчезло в глубине кабины. Скрепер взревел яростно, словно раненый слон, всей своей исполинской тушей по инерции перемахнул кювет, вздыбился и затем с грохотом и звоном рухнул на бок. По второму скреперу Корсаков выстрелил пару раз не целясь, тот свернул с дороги в кювет, водитель спрыгнул из кабины на землю и опрометью пустился наутек вниз по склону. Корсаков опустил пистолет и бросился к джипу. Его спутники ошарашен-но  смотрели  из  кювета  на  громадную  машину, завалившуюся на бок в десятке метров от них.

– Что это было? – непослушным языком спросил наконец Ла Барбера.

– Один парень так любил вашу компанию, что решил раздавить всех ее врагов, – пояснил Корсаков, уже сидя за рулем. – К сожалению, враги не могли ему этого позволить. Ну, живо по местам!

Приближаясь к тому месту в ущелье, где возле дороги стояли склады, времянки рабочих и строительная техника, Корсаков заметил людей, бегущих врассыпную от дороги и прячущихся среди построек.

– Пригнитесь! – скомандовал он, прибавил газу и выхватил пистолет.

Краем глаза заметив за штабелем мешков стрелка, который вел ствол винтовки вслед за джипом, Корсаков выстрелил из-под локтя левой руки. Стрелок выронил винтовку, отшатнулся к стене сарая и схватился за простреленную грудь. Корсаков выстрелил еще раз – через плечо, глядя в зеркало, и выскочивший на обочину человек с автоматом завертелся на месте и повалился в пыль. Однако через какую-нибудь милю дорога уперлась в наваленные возле сужения ущелья груды песка и щебенки. Корсаков затормозил и велел своим спутникам выйти. С неба донесся стрекот двигателя, и Корсаков, щурясь, посмотрел вверх. Здесь небо было уже совершенно чистым, потому что они отъехали севернее, а ветер, относивший дым, дул с северо-востока, В солнечной синеве блеснул корпус вертолета. Вряд ли это могла быть погоня – прошло слишком мало времени– Неожиданное появление иранских пограничников тоже, разумеется, не сулило ничего хорошего, но сплошной пограничной полосы со стороны Ирана в этих местах не было, и Корсаков надеялся ближе к ночи, выбрав подходящий участок границы, одним броском перескочить на советскую сторону. Он перестал думать о вертолете, внимательно осмотрел груды стройматериалов, и, наметив линию движения, на первой передаче двинулся вперед. «Бросать машину нельзя, сейчас спасение в скорости, – думал он. – Если пойдем пешком, нас отрежут от границы, возьмут в кольцо и найдут, как бы мы ни прятались». Двигатель рычал, плевался дымом, из-под колес летела щебенка, а Корсаков бешено вращал руль, стараясь не заехать в кучу песка. На его счастье, кучи щебня высыпали здесь вплотную одна к другой, так что их склон превратился как бы в одну общую плоскость. На эту-то плоскость кое-как и выехал Корсаков, после чего джип под углом градусов в пятьдесят к земле, подрезая порой дверцами смежные груды песка, пополз к проему в горах, за которым начиналась караванная тропа. Возле самого проема джип скатился на расчищенную площадку, и Корсакова тряхнуло так, что он чуть не откусил себе язык. Осилив ухабистый подъем, джип наконец встал всеми колесами на неровную плоскость караванной тропы. Корсаков, обернувшись, замахал рукой своим пассажирам. Впрочем, ехал он медленно и оторвался от них ненамного, так что они вскоре догнали его. От Корсакова не укрылось то, как упорно старается Рипси-мэ держаться подальше от Л а Барберы. Он усмехнулся и сказал ей на фарси:

– Не шарахайся от него, Рита, он уже не опасен. Теперь ему от нас никуда не деться – ведь это благодаря ему мы взорвали фабрику.

– Все равно он мне противен, – упрямо заявила Рипсимэ. – Видел бы ты его, когда я была одна. Он ведь был уверен, что вы не вернетесь, и так радовался этому! Не человек, а ядовитая змея!

– Ничего, теперь у него вырвали зубы, – успокоил ее Корсаков. Взглянув через зеркало в лицо Рипсимэ, он озабоченно спросил: – Что-то ты приуныла – устала или плохо себя чувствуешь?

– Я думаю о том, сколько невинных людей погибло на этой фабрике, – призналась Рипсимэ. – Неужели обязательно было ее взрывать, – может быть, стоило пожаловаться властям?

– Должен тебя огорчить – власти с ними заодно. Подумай о том, сколько народу погубили бы эти невинные люди, если бы я дал им довести их дело до конца. Наркотиками с этой фабрики можно было бы завалить полмира.

– Но многие, наверное, не знали, что здесь собираются производить, – не сдавалась Рипсимэ.

– Что же, прикажешь вести с ними разъяснительную работу? – поинтересовался Корсаков. – Тогда покойников было бы меньше – только я и ты со мной за компанию. Умирать стали бы потом, когда эти невинные достроили бы фабрику и погнали бы наркотики в Европу. Но поверь мне: если тут и были такие идиоты, которые не знали, что к чему, то это только оттого, что они и не хотели ничего знать. Я не могу назвать их невинными. Те, что сознательно шли на все ради денег, мне даже как-то симпатичнее.

Машина запрыгала на ухабах, и Корсаков прервал разговор, сосредоточив внимание на дороге. Рипсимэ наклонилась к его уху и произнесла:

– Не сердись, я не хотела тебя обидеть. Конечно, ты лучше знаешь, что делаешь. Я слышала, будто европейские женщины любят поучать своих мужей, но я считаю, что это глупо. Ты не сердишься?

– Конечно, нет, – сказал Корсаков, похлопав ее по руке. – Было бы хуже, если бы ты промолчала.

Корсаков вспомнил о вертолете, услышав в вышине удаляющийся стрекот мотора. Видимо, услышала его и Рипсимэ, потому что сказала:

– Этот человек, который едет с нами, – он перестал приставать ко мне только тогда, когда на смену вам пришла новая группа солдат. Они приехали, отдохнули один день и ушли на задание, – тогда он опять взялся за свое, но на следующий день пришел ты. А на задание они улетели на вертолете.

– Вот как, – хмыкнул Корсаков. «Уже не тот ли это вертолет», – пронеслось у него в голове. Он прибавил газу. Двигатель на пониженной передаче громко ревел, джип погромыхивал на ухабах и камнях, за дорогой приходилось следить в оба, и разговор им пришлось прекратить. Корсаков не сердился на Рипсимэ, но ее слова навели его на мрачные мысли. Он знал, что самое важное в жизни человека – это смерть, и потому нет ничего хуже и горше бессмысленной смерти, к которой вдобавок человекле успел приготовиться. Скольких людей он обрек на такую смерть сегодня? Он вспомнил слова Горного Старца о «любимце смерти». «Старичок хоть и мелковат для своей должности, но не глуп, – усмехнулся Корсаков, бросая машину в объезд скатившегося с горы валуна. – Если смотреть на смерть так же, как он, то придется сделать вывод: любовь смерти, как и любовь женщины, можно употреблять во зло, но не бесконечно: рано или поздно терпение смерти иссякнет, и тогда она отомстит, как разъяренная женщина». Легкость в душе у Корсакова бесследно исчезла, уступив место все сгущавшемуся тягостному предчувствию. Джип вперевалку полз по пустынной тропе, справа от которой под невысоким откосом белели россыпи камней, обозначая русло пересохшего потока. По обе стороны тянулись выщербленные ветром и поросшие по уступам колючими кустами стены ущелья. Ближнюю стену, ту, что тянулась по левую руку от Корсакова, освещал безмятежный солнечный свет. Ветер порывисто проносился вдоль ущелья, ероша кусты на откосах и заставляя Рипсимэ щуриться и прикрывать глаза рукой. Горные стены постепенно понижались, и солнце все смелее вторгалось в ущелье, заливая мягким послеполуденным светом и тропу, и пересохшее русло, камни которого под его лучами становились слепяще-белыми. Однако весь этот мирный вид казался Корсакову лишь вкрадчивой улыбкой притаившейся смерти. Он поминутно отрывал взгляд от дорожных колдобин и всматривался в уступы и расщелины гор. Однако ухабы узкой тропы вновь притягивали к ceбe его глаза, угрожая свалить джип под откос. Судорожно вцепившись в руль, он с тоской чувствовал свою беззащитность.

Но он все же успел выстрелить первым. Человек в широких афганских одеждах и плоской шапочке выронил гранатомет, из которого целился, наклонился над краем горного уступа и со сдавленным воплем полетел вниз. Когда его тело глухо шмякнулось на придорожные камни, за кормой джипа раздался рвущий барабанные перепонки треск разрыва, и в тот же миг вспышка магнием сверкнула прямо перед глазами Корсакова. Мелькнула сорванная крыша капота, осколки ветрового стекла бешено хлестнули Корсакова по лицу, джип приподняло над дорогой, и Корсаков почувствовал себя летящим в пустоте. Перед его глазами стремительно пронеслись по дуге обрыв, гребень гор, небо, слепящее солнце, и затем он со страшной силой ударился всем телом о нестерпимо твердые камни. Он успел почувствовать только сотрясение, но не боль, потому что тьма мгновенно охватила его мозг.

Он не знал, сколько прошло времени до того, как он пришел в себя. Он вдруг начал слышать разговоры и смех и сквозь радужные пятна в глазах увидел перед собой неровную шеренгу людей в широких домотканых одеждах и плоских нуристанских шапочках. У каждого из них через плечо был переброшен ремень автомата, и правая рука небрежно лежала на оружии. У некоторых из-за спины торчал либо ствол пулемета, либо гранатомет с уже вставленной в ствол конической гранатой. Люди разглядывали Корсакова и смеялись, скаля сахарные зубы. До его сознания донесся обрывок фразы: «Думал, что может сбежать от нас...» Корсаков чуть пошевелился и невольно застонал от неожиданно сильной боли. Все тело его ломило, голова, казалось, собиралась лопнуть. Внезапно Корсакова пронзила мысль о Рипеимэ. Он рывком приподнялся, испустив громкий стон, и краем глаза успел заметить, что под откосом уже догорает перевернутый джип, а сам он лежит метрах в десяти от откоса, на камнях речного

русла. Заметив его движение, один из стоявших над ним вооруженных людей несильно ткнул его в плечо ногой, обутой в разбитую кроссовку. Он хотел только заставить Корсакова лечь, но рука у того неловко подломилась, он вновь ударился затылком о камни и погрузился во мрак бесчувствия.

Из забытья он возвращался с усилием, судорожными толчками, как обессилевший пловец, вырывающийся на поверхность, чтобы сделать поспешный вдох, и тут же вновь погружающийся в глубину. Сквозь пелену, обволакивавшую его сознание, до Корсакова доносились выстрелы, разрывы, крики, но ничто в нем не откликалось на эти звуки. Затем наступал черед следующего погружения в толщу мрака, и вновь какая-то сила заставляла Корсакова стремиться к поверхности – независимо от того, чем встретит его явь. Наконец он достаточно пришел в себя для того, чтобы попробовать пошевелить пальцами рук, руками, ногами и обнаружить, что тело хотя и мучительно болит, но все-таки слушается его. После этого он разлепил тяжелые веки и, не поднимая головы, осторожно осмотрелся по сторонам. Те звуки, которые он слышал в своем полузабытьи, не казались ему вполне реальными, но теперь он убедился в том, что слух его не обманул. Низариты, перехватившие джип, – а Корсаков не сомневался, что это сделали именно низариты, – теперь уже не потешались над его беспомощным видом: их тела бесформенными грудами валялись вдоль речного русла, темнея на белых камнях. Белые наносы были исклеваны неглубокими, обведенными копотью воронками от гранатометных разрывов. По-видимому, те, кто напал на низаритов, сумели незаметно снять их дозоры на гребне гор и, пробравшись по боковым расщелинам, получили возможность расстрелять сверху противника, торжествующего победу. На взгляд Корсакова, это было проделано весьма профессионально: хотя длительность боя он, находясь в полубессознательном состоянии, оценить не мог, однако, судя по позам убитых, по неиспользованным зарядам в трубах гранатометов и по отсутствию стреляных гильз рядом с мертвецами, низариты не успели ни подыскать себе укрытий, ни оказать сколько-нибудь серьезного сопротивления. Корсаков начал было лихорадочно размышлять о том, кто и с какой целью мог так успешно напасть на низаритов, но додумать ему не удалось: послышался хруст шагов по камням, и над ним, заслоняя солнце, выросла высокая фигура в камуфляжной форме и в полной рейдовой амуниции. Присев на корточки, подошедший спросил вполголоса:

– Ну что, браток, очухался?

Корсаков открыл было рот, чтобы ответить, но вдруг осознал: вопрос был задан по-русски. Ему показалось, что он галлюцинирует, и от этой мысли в голове у него и впрямь все поплыло. Тем не менее усилием воли он удержался от падения в беспамятство и ответил по-английски:

– Что вы говорите? Не понимаю.

– Да ладно, брось! – засмеялся человек. – Тебя ведь Вилли сюда направил, и нас тоже. Он нам все про тебя рассказал: ты здесь как Винсент Келли, а на самом деле ты Виктор Корсаков. Твой личный армейский номер у тебя вот здесь на руке, мы его знаем. Нам было приказано помочь тебе вывести из строя фабрику, но раз уж ты справился сам, то мы должны хотя бы вытащить тебя отсюда.

– Кем... приказано?.. – спросил Корсаков уже по-русски.

– Кем, кем... Начальством! Подумай – и доймешь, – ответил нежданно объявившийся соотечественник. – В Москве тоже знали про эту фабрику, а потом вышли на ван Эффена и от него узнали про тебя. Так что все просто, как видишь. Ладно, болтать некогда... Идти сможешь?;

Корсаков приподнялся, заскрипев зубами, потом, с усилием оттолкнувшись от земли, встал на ноги.

– Кажется, смогу, – прохрипел он и спросил: – А здесЬ-то вы как оказались?

– Мы входим, в группу, которую навербовали в Европе вместо той, в которую входил ты. Мы вернулись с задания как раз тогда, когда ты рванул фабрику. Директор-иранец приказал нам грузиться обратно в вертолет и лететь за тобой. Ну мы и полетели. Кажется, прилетели вовремя.

Корсаков увидел на дороге несколько человек в камуфляжной форме, увешанных оружием. Один из них, приземистый блондин с квадратной фигурой, пристально смотрел на своего товарища, разговаривающего с Корсаковым. Собеседник Корсакова сделал повелительный жест рукой, и, повинуясь этому знаку, коротышка на дороге неожиданно вскинул автомат и открыл огонь в упор по стоявшим рядом с ним наемникам. Бронежилеты не могли спасти от автомата, бьющего с расстояния в несколько шагов, однако блондинчик все-таки стрелял только в головы. Собеседник Корсакова тоже начал стрелять. Пальба велась профессионально: все было кончено через несколько секунд. Корсаков видел, как в облаках кровавых брызг разлетаются на куски человеческие черепа и люди тяжело падают на дорогу. Стрелки одновременно прекратили огонь и опустили оружие. Светловолосый коротышка поднял кверху большой палец:

– Все, Саня, хана! Чистая работа!

– Ну вот мы и одни, – хладнокровно произнес наемник по имени Александр. – Теперь мы свободны, никто не помешает нам смыться. Разве что иранские истребители перехватят на границе, но вряд ли: в штабе ихнего военного округа знают о нашем полете, а когда они разберутся, что мы летим не вдоль границы, а через нее, будет уже поздно.

Александр говорил что-то езде, но Корсаков его не слышал: обводя взглядом окрестность, он нигде не видел Рипсимэ. Прихрамывая, он побрел к откосу и, скрипя зубами от боли, взобрался, по нему на дорогу. Коротышка с легким удивлением смотрел на него. Корсаков скользнул глазами по завалившим дорогу мертвецам. Некоторые из них были в афганской одежде, некоторые – в камуфляжной форме, но на них на всех уже стояло равнодушное клеймо смерти, делавшее мертвецов при всем несходстве удивительно похожими друг на друга и удивительно непохожими на живых. Впрочем, Корсаков лишь мельком глянул на них. Даже уродливо перекрученный труп в грязном гражданском костюме, в котором он не сразу признал Ла Барберу, почти не привлек его внимания. Корсаков отыскивал взглядом Рипсимэ, а отыскав, замер на месте. Рипсимэ сидела под обрывом – кто-то заботливо прислонил ее спиной к большому валуну. Голова ее безвольно свесилась набок, глаза закатились, рот приоткрылся. Корсаков понял, что она мертва, – он видел слишком много мертвых, чтобы не понять, и все же страшился подойти ближе, страшился окончательно убедиться в ее смерти.

– Твоя подруга? Красивая девочка, жалко, – с искренним сочувствием сказал коротышка, подойдя к Корсакову и перехватив его взгляд. Корсаков ничего не ответил, собираясь с силами для того, чтобы пройти несколько  шагов,  отделявших его  от Рипсимэ. – Ничего нельзя было сделать, – пустился в объяснения коротышка. – Осколок ей угодил в левый бок, прямо под сердце. Я сверху видел, что она лежит прямо на дороге, но помочь ей не мог – надо было сначала кончить «духов»...

– Кого? – переспросил Корсаков.

– Ну, «духов», душманов, – так у нас афганских моджахедов называют, – пояснил коротышка. – Когда «духов» отоварили и спустились вниз, она уже отходила. Но даже если б мы успели раньше, мы бы ей все равно ничем не помогли. Я же говорю, осколок попал прямо под сердце. Это если бы прямо отсюда да на операционный стол...

Блондин говорил еще что-то, но Корсаков перестал его слушать. Объяснения коротышки заставили его поверить в реальность происшедшего, и нежелание принять смерть Рипсимэ сменилось тупой покорностью судьбе. Сутулясь, он подошел к мертвой и опустился перед ней на колени. Золотистая смуглость исчезла с лица Рипсимэ – теперь его покрывала зеленоватая трупная бледность. Волосы распустились, их тяжелая волна утратила блеск и запылилась. На левом боку ее куртка почернела от крови. Корсаков зачем-то просунул руку под куртку, к самой ране. Живое тепло уже покинуло тело Рипсимэ, и рана почти перестала кровоточить, но все же, поднеся руку к глазам, Корсаков увидел на пальцах кровь. Он смотрел на эту кровь, пока она не запеклась. Потом он прикрыл веки Рипсимэ, уложил поудобнее ее голову и поднялся на ноги. Двое русских наемников стояли поодаль и понимающе смотрели на него. Корсаков подошел к ним и остановился. Они выжидательно молчали.

– Если бы я не ввязался в это дело, она была бы жива, – ни к кому не обращаясь, произнес Корсаков. Он неожиданно понял, что ему до конца его дней придется жить с этой мыслью. Сердце у него заныло, словно и его зацепил тот же самый осколок. Морщась от боли, Корсаков с усилием проговорил: – Ребята, помогите мне ее похоронить.

– Ты что, земляк, какие похороны? – поразился светловолосый коротышка. – Времени нет, надо скорей сматываться!

– Да и как ты ее похоронишь? – поддержал товарища Александр. – Если камнями обложить, все равно шакалы доберутся и сожрут. Лучше оставь ее так, как есть. Все равно люди тут появятся и уберут покойников.

– Чтобы ее швыряли туда-сюда неизвестно кто, а потом закопали в яме, как собаку? – злобно процедил Корсаков. – Не похожи вы что-то на русских, ребята. Ладно, отойдите в сторонку, а то зашибет ненароком.

Он взял Рипсимэ на руки, обошел валун и бережно уложил ее между валуном и стеной ущелья. Сняв куртку, он накрыл ею лицо Рипсимэ. Вернувшись на дорогу, он снял со спины одного из мертвецов, лежавшего ничком, заряженный гранатомет. Прихватив на всякий случай еще и сумку с гранатами, он отошел метров на сорок по тропе и поравнялся со своими спасителями, которые внимательно следили за его действиями. Они поняли, что он хочет делать, и уже не возражали. Припав на колено, Корсаков положил трубу на плечо и поймал в прицел рыхлый, источенный ветрами уступ над тем местом, где лежала Рипсимэ. Ухнул выстрел, струя газов взвихрила пыль на тропе вокруг Корсакова, и граната, пролетевшая под острым углом к плоскости обрыва, брызнула обломками чуть ниже уступа. Рыхлая порода с шумом потекла вниз в клубах пыли, заполнила пространство между валуном и обрывом и обра-. зовала холм над телом Рипсимэ. Корсаков перезарядил гранатомет и всадил следующий заряд под самый уступ. Грохнул взрыв, уступ содрогнулся, и его камни, словно прорвав плотину, подскакивая и обгоняя друг друга, с глухим стуком покатились вниз. Корсаков поднялся на ноги, подождал, пока рассеется пыль над холмом, возникшим у обочины тропы, и швырнул гранатомет под откос.

– Ну что, пошли? – ровным голосом произнес он, повернувшись к своим новым товарищам. Те поднялись из-за валунов, переглянулись и направились к заросшей кустами расщелине, рассекавшей обрыв.

Вертолет стоял на маленькой ровной площадке среди нескольких пологих горных вершин, совершенно незаметный снизу, из узкой долины. Чтобы добраться до него, Корсакову и его провожатым пришлось пересечь горный кряж, спуститься в долину, пройти вдоль нее километров пять и подняться на следующий горный хребет. Спутники Корсакова задали такой темп, что он, толком не отдыхавший уже много часов, окончательно выбился из сил. Впрочем, никто не определил бы этого по его внешнему виду – Томми Эндо когда-то научил его загонять усталость вглубь своего существа и вести себя как обычно, находясь на самом деле за гранью человеческих сил. К тому же теперь Корсаков не мог сосредоточить внимания ни на чем, и на усталости в том числе. Все предметы, на которые он бросал взгляд, отпечатывались в его глазах с необычной четкостью и через секунду забывались. Он не чувствовал горя – ему только казалось, что со смертью Рипсимэ все предметы стали незнакомыми, словно утратив свое прежнее значение.

Оказавшись наконец внутри раскаленного солнцем салона вертолета, он тяжело плюхнулся на скамью у иллюминатора. Белокурый коротышка – Александр, обращаясь к нему, называл его Сере-гой – нахлобучил на голову шлем и уселся за рычаги. Взревел двигатель, застрекотали винты, по иссохшей траве, покрывавшей площадку, побежали серебристые волны. Вертолет плавно оторвался от земли, поднимаясь по вертикали, набрал высоту и устремился на восток. Корсаков прикрыл было глаза, но тут же понял, что не сможет заснуть: сон отгоняли, меняясь, как в калейдоскопе, болезненно четкие картины недавних событий. Внезапно вертолет резко тряхнуло: машина стала стремительно снижаться. Корсаков посмотрел в круглое оконце. Обширная панорама плавных горных складок исчезла, словно отброшенная могучей рукой. Вертолет, заваливаясь на левый бок, нырнул в распадок между двух горных цепей и помчался вдаль на бреющем полете, направляясь на северо-запад. Корсаков видел на освещенных солнцем откосах слоистые обнажения скальных пород, искривленные ветром деревца, удирающих от стремительно несущейся тени вертолета горных козлов – до всего этого, казалось, он мог дотронуться рукой. Скорость, однако, была такова, что все предметы возникали перед глазами Корсакова только на долю секунды и тут же, словно подхваченные потоком, уносились назад. Корсаков не провожал их взглядом – безучастие и оцепенение не отпускали его душу. Мысли в его голове двигались вяло и бессвязно, какими-то обрывками, в промежутках между которыми мозг тоже погружался в оцепенение. Корсаков подумал о том, как бессмысленно погибли от рук своих же товарищей восемь человек – отличных солдат, должно быть, – только ради того, чтобы русские разведчики смогли выполнить приказ и доставить его, Корсакова, в Россию. Война жестока с теми, кто ей служит, и не помнит их заслуг. Или это не война, а смерть? Смерть безжалостно покарает всякого, кто встанет на пути у ее любимца, даже если тот, кого она умерщвляет сегодня, был ее любимцем вчера. Но смерть – или война? – жестока и со своими любимцами: когда она не хочет отпускать их, она лишает их всего, что могло бы привязать их к мирной жизни, что могло бы придать этой жизни смысл.