Текст книги "Смерть говорит по-русски (Твой личный номер)"

Автор книги: Андрей Добрынин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 37 страниц)

Глава 1
ЛОВУШКА ДЛЯ УБИЙЦЫ

В Москве стояли последние теплые дни осени 198... года. Солнце, опускаясь на западе, било прямо в окна верхних этажей циклопического здания на Лубянской площади, заставляя щуриться раздвинувшего тяжелые шторы седого худощавого мужчину в прекрасно сшитом сером костюме. В стройной, даже изящной фигуре мужчины не было ничего генеральского, а между тем он еще не успел вполне привыкнуть к той огромной власти, которую приобрел вместе со стремительным повышением по службе за последние три года и со звучащим неброско, но весьма внушительно и даже зловеще званием «генерал КГБ».

На площади вокруг памятника Дзержинскому двигался, пуская блики, разноцветный круговорот автомобилей, однако шум этого потока едва проникал в кабинет сквозь двойные стекла, промытые до идеальной прозрачности. Правда, некоторые коллеги генерала ухитрялись раздражаться даже из-за такого незначительного шума, но в то время как они стремились перебраться в кабинеты с окнами, выходящими куда угодно, только не на площадь, генерал повторял, что шум жизни снаружи повышает и его собственный жизненный тонус и, стало быть, ничего в своем рабочем укладе он менять не намерен. Вдобавок, будучи искренним патриотом, генерал находил, что центр Москвы чрезвычайно приятен для глаза и был бы еще приятнее, если бы не уродливая кирпичная коробка «Детского мира». Вот и сейчас генерал задумчиво улыбался, видя, как трепещет под ветром легкая и словно впитавшая предвечерний свет поредевшая листва лип в сквере у Политехнического музея и у памятника Ивану Федорову. Солнце пронизывало насквозь стеклянный купол «Метрополя» и светящимися прямоугольниками ложилось на великолепный ковер, почти сплошь покрывавший пол кабинета. Генерал обводил взглядом знакомые здания и, хотя к выражению его лица прекрасно подошел бы эпитет «задумчивое», он не думал решительно ни о чем. Благодаря железной самодисциплине он мог размышлять об одной и той же проблеме несколько часов подряд, не отвлекаясь, но та же самодисциплина заставляла его время от времени превозмогать азарт поиска оптимального решения и предоставлять себе отдых, а лучший отдых, как известно, – чистое созерцание.Генералу было о чем поразмыслить. На совещании у Главного совершенно неожиданно вновь всплыл вопрос, на решение которого подразделение генерала просто не имело достаточно времени. Речь шла о стремлении западных спецслужб, в первую очередь американских, подчинить себе наемническое движение, переживавшее спад из-за прекращения крупномасштабных войн в Африке. В тех случаях, когда американцы не желали афишировать свои симпатии к одной из конфликтующих сторон или вообще проявлять свою заинтересованность в делах той или иной страны, они через подставные организации и фирмы осуществляли вербовку отрядов профессиональных военных, которые принимали участие в конфликте под флагом одной из борющихся сторон. Иногда завербованные работали инструкторами, но, как постепенно выяснилось, наниматели предпочитали использовать их в виде воинских частей, действовавших обособленно, хотя и в рамках общего стратегического плана. Такие отряды неизмеримо превосходили по своим боевым качествам любые местные военные формирования и приносили дружественным СССР политическим силам существенный вред, поскольку их применение в ключевом пункте в критический момент зачастую кардинально меняло ход событий. Численность отрядов обычно не превышала роты, и тем не менее в силу прекрасной тактической выучки, образцового владения имеющимся оружием и наличия блестящих командиров с огромным боевым опытом ударные части наемников решали самые сложные задачи, возложить которые на туземные войска никому просто не пришло бы в голову. Так было в Анголе, Гвинее-Бисау, в Экваториальной Гвинее, на Африканском Роге, в Чаде, Ливане и ряде других стран. Для эффективного противодействия наемникам пришлось спешно создать такие же мобильные отряды из числа офицеров советских частей специального назначения, подчиненных различным ведомствам. Военное противодействие наемникам такие сводные отряды оказывали достаточно успешно, однако с политической точки зрения их существование влекло за собой массу неудобств: обвинения в экспансии, вмешательстве во внутренние дела суверенных государств, лицемерии и жестокости. Если военные из спецотрядов погибали, что случалось хотя и не часто, но регулярно, приходилось думать, как доставить покойника на родину или как объяснить его исчезновение семье. Еще хуже бывало, когда боец спецотряда попадал в плен: в таком случае, с одной стороны, не разрешалось признавать, что он выполнял задание своего правительства, а с другой – от него не могли попросту отречься, так как это подорвало бы боевой дух других бойцов, да и.самого пленного толкнуло бы, чего доброго, на скандальные разоблачения. Поэтому приходилось предпринимать сложнейшие операции по освобождению или, по крайней мере, по уничтожению пленных, стоившие куда больших усилий и денег, чем обычные военные операции. Пока существовали отряды наемников, отказаться от использования собственных спецотрядов, способных им противостоять, было бы, видимо, преждевременно, однако на том первом совещании Главный сформулировал задачу следующим образом: изучить само явление наемничества в его теперешнем виде, внедриться.в среду наемников, наладить регулярное получение информации из этой среды и разработать меры, направленные на то, чтобы резко снизить эффективность наемников как боевой силы, противостоящей прогрессивным политическим движениям современности. Короче говоря, наемническое движение предстояло подорвать изнутри.

Главный, как всегда, ставил задачи ясно и четко, так что исполнителям казалось, будто он одновременно подсказывает и способы их решения. Конечно, если начальник умеет наметить пути решения тех задач, которые он сам ставит перед подчиненными, то это  говорит в его пользу. Однако когда генерал и его подчиненные задумались о том, какие конкретные действия следует предпринять, то оказалось, что в реальной жизни все выглядит в тысячу крат сложнее, нежели в четкой, но чересчур абстрактной схеме, которую начертил в своей речи Главный. Трудность прежде всего состояла в том, что данной проблемой никто никогда систематически не занимался – только в шестидесятых годах делались отдельные попытки сориентироваться в наемническом движении, однако в условиях царившей тогда напряженности, вызванной непрерывными военными кризисами, составить ясную картину современного наемничества не удалось – приходилось делать ставку не на постепенную вдумчивую работу, а на быстрое силовое реагирование. С тех пор изменилось очень многое, и разработку той же проблемы надо было начинать практически с нуля. Предстояло внедрять специально подготовленных агентов-нелегалов, дополнительная нагрузка ложилась на заграничные резидентуры, на аналитиков, на военных специалистов. Неизбежно требовалось подключение военной разведки. Однако генерал не мог не признать правоту Главного: успешная работа с наемниками сулила широчайшие перспективы. Одна только информация из этих сфер могла сыграть неоценимую роль, начиная с данных о наборе наемников для работы в той или иной точке земного шара и кончая сведениями о том, какие именно лица или организации в Европе и Америке занимаются вербовкой и для каких целей.

    Генерал понял, что вновь думает о деле. Взгляд его скользнул по золотым куполам Кремля, жарко сиявшим над темным уступчатым массивом зданий на Старой площади. Сердце генерала горестно сжалось, как это частенько бывало с ним при виде русских святынь. «Эх, Россия, Россия», – вздохнул генерал. Сколько сил и средств тратилось на работу за рубежом, каких великолепных специалистов приходилось использовать там, и все ради чего? – ради того, чтобы какой-нибудь вождь, в первом поколении спустившийся с дерева, мог безбоязненно показывать фигу американцам, европейцам, а если вздумается – и русским, его бескорыстным благодетелям. А между тем внутри страны обстановка становилась все более тревожной, и генерал об этом прекрасно знал, хотя и занимался зарубежными делами. Открыто проявлять патриотизм считалось в «конторе» нелепым – достаточно и того, что работаешь на благо государства. Кроме того, само понятие «советский патриотизм» всегда казалось генералу совершенно бессодержательным и потому не могущим вызывать никакого энтузиазма. Разве могли его, глубоко русского человека, в равной степени занимать судьбы русского и узбекского народов? И если он считал родными города Москву, Питер, Киев, Минск и чувствовал себя в них как дома, то Ереван, Ашхабад или Таллин оставались для него чужими. Однако русский патриотизм существовал в реальной жизни лишь в скрытом виде. Открытые его проявления попахивали крамолой, а для работников властных структур были совершенно непозволительны, поскольку вызывали туманные воспоминания о гражданской войне и о противостоянии русского и интернационально-советского начал. Всплески национального самосознания не поощрялись и у представителей неславянских народов, однако в окраинных республиках имелась отдушина в.виде официально признанной необходимости развития национальных культур. («Как будто подлинная культура нуждается в том, чтобы ее развитие стимулировали!» – фыркал про себя генерал.) Главное же заключалось в том, что окраинные народы и их коммунистические руководители с пафосом говорили о Советской Родине, советском народе и советском патриотизме исключительно на официальных мероприятиях с представителями центральной власти, а жить продолжали по своим законам, которые мало-помалу повсеместно оформились в криминальный партийный феодализм. Масштаб криминализации братских республик для генерала не являлся тайной – воровали все чиновники, причем высшие – в умопомрачительных размерах, законности не существовало, все социальные отношения брали свое начало в самых мрачных феодальных временах. Однако благополучие нынешних феодалов строилось не на войне, как когда-то, а на почтительном воровстве у собственного сеньора, который в обмен на лояльность позволял себя обворовывать. Пассивность престарелых кремлевских бонз бесила генерала – ведь ясно было, что сохранись те же тенденции еще лет десять, и появится серьезная угроза для политической стабильности в стране. «А собственно, что им в Кремле беспокоиться? – раздражался генерал. – Во-первых, десять лет они все равно не проживут, а во-вторых, обкрадывают-то не их, а народ, точнее, русский народ, на который им наплевать. Как живет народ, наши лидеры давно забыли, и самосознание у них не национальное, а аппаратное». Братские республики с удовольствием тянули из России соки, но при этом для генерала не являлись тайной тамошние настроения, выражавшиеся в разговорах о «русских захватчиках» и «русском империализме». «Эх, Россия, Россия, – вздыхал генерал, – ради кого ты шла на жертвы? Благодаря тебе с ишака пересели на трактор, за твой счет кормятся и на тебя же плюют. Разве тебе нужен этот СССР? Разве СССР – единое государство? А мы, русские офицеры, должны его защищать, отстаивать его интересы за тридевять земель отсюда. А в чем состоят эти интересы? Разве интересы славян и интересы всяких там жгучих брюнетов – это одно и то же?»

    Произнося свой внутренний монолог, генерал испытывал совершенно неподдельные душевные страдания. Однако ему никогда не пришло бы в голову высказать на людях то, о чем он думал. Точно так же ему и в страшном сне не могло присниться, что он саботирует работу по защите «жизненно важных интересов СССР». Генерал, не раз проявлявший «большую личную храбрость при выполнении заданий партии и правительства», никогда не стал бы высказывать вслух мысли, шедшие вразрез с официальными установками. Такой парадокс в поведении советских функционеров впоследствии не раз будут отмечать российские демократические писатели, умалчивая о том, что сами они в подавляющем большинстве вели себя точно так же, – правда, им, в отличие от генерала, обычно не выпадало в жизни случая доказать свою «личную храбрость». Генерала же увлекала за собой инерция повседневной деятельности, не оставлявшая времени для размышлений на общие темы. Кроме того, он считал, что в нынешней международной обстановке, сложность которой он знал не понаслышке, любые выступления против правящего советского режима объективно нанесут вред России. И все-таки, как часто бывает, самое банальное объяснение жизненной позиции генерала являлось одновременно и самым верным: просто-напросто исполнительность и дисциплина давно уже вошли в его плоть и кровь, а потому требовалось совершенно необычное стечение обстоятельств, чтобы заставить генерала сказать или предпринять нечто выходящее за рамки служебных инструкций и распоряжений начальства.

     Аппарат внутренней связи на столе у генерала издал требовательный писк и затем сообщил голосом секретарши (имевшей, разумеется, офицерское звание):

– Павел Иванович, к вам Сергей Николаевич. Примете?

– Ну а как же, если я сам вызывал, – хмыкнул генерал. – Пусть заходит.

    Дверь открылась, заместитель генерала не спеша, уверенно вошел в кабинет, жизнерадостно, но почтительно произнес: «Здравия желаю!» и хозяйским движением плотно прикрыл за собой дверь. Генерал нажал клавишу интеркома, сказал в микрофон: «Кофе, пожалуйста» и гостеприимным жестом указал вошедшему на кресло:

– Присаживайтесь, Сергей Николаевич. Курите.

    Обращаться к подчиненным на «вы» было не в традициях крупных советских чиновников, и генерал давно уже начал бы «тыкать» своему заместителю, однако такое обращение являлось знаком не только превосходства, но и доверия, а вот доверия генерал к Сергею Николаевичу не испытывал. Заместитель с жизнерадостностью и постоянной готовностью к улыбке сочетал полное отсутствие чувства юмора, а к подобным людям генерал относился настороженно. И все же свое инстинктивное недоверие генерал не мог объяснить только этим. Заставив себя тщательно проанализировать обычное поведение своего заместителя, генерал сделал вывод, что за все время их довольно тесного общения по службе и вне ее – кинопросмотры, дачные прогулки, теннис – Сергей Николаевич умудрился ни разу не выказать идущего от души отклика ни на одно явление действительности, если не считать оценок яств, спиртных напитков, огородных растений и тому подобных чисто материальных предметов. Такое уникальное свойство могло объясниться тремя причинами: либо Сергей Николаевич был туп как бревно, либо являлся законченным эгоистом и подлинный интерес питал лишь к собственной персоне (такие люди, как замечал генерал, обычно страшные зануды), либо, наконец, обладал поистине звериной осторожностью и внутренне всегда оставался начеку. Приглядевшись повнимательнее к своему заму, генерал решил, что в натуре Сергея Николаевича присутствуют все три эти черты: тот и впрямь был туповат, но не во всем, а в том, что касалось литературы, искусства и вообще духовной жизни человечества. Ни о чем подобном Сергей Николаевич за все время их совместной с генералом службы не сказал ни единого слова. Кроме того, генерал заметил, что его заместитель хотя и был с сослуживцами улыбчив и радушен, но ни с кем из них не дружил, а разговаривал только о погоде, футболе и тому подобных предметах – улыбка и теплые нотки в голосе лишь ловко скрывали глубокое безразличие. Что же касается осторожности, то эгоисту легко быть осторожным: на свете нет таких вещей, которые превозмогли бы его любовь к самому себе и заставили бы поступить вразрез с собственной выгодой. «Стучать не станет – несолидно в его чине, но случись что – тут же продаст», – равнодушно думал о своем подчиненном генерал. На своем жизненном пути он видел немало таких молодцов, но всегда успевал вовремя их раскусить и, если дело доходило до борьбы, оказывался наверху. Впрочем, для борьбы с ним Сергей Николаевич был слишком зауряден, слишком бесцветен, а занять без весомых личных достоинств пост генерала не стоило и мечтать. Профессиональные качества Сергея Николаевича, однако, вполне устраивали генерала: заместитель никогда ничего не забывал, отличался пунктуальностью, никогда не надеялся на забывчивость начальства и при необходимости мог работать хоть круглые сутки. С инициативой у него, правда, было слабовато, но это находилось в полном соответствии с общим складом его характера, а потому генерал и не ждал от него инициатив, положившись на собственные.

Сергей Николаевич сначала подошел к столу начальника своей деловитой семенящей походочкой. Тонкие губы на его мясистом лице растянулись в приветственной улыбке почти до ушей, однако маленькие серые глазки под стеклами очков оставались невозмутимыми. Крепко пожав узкую ладонь генерала своей толстопалой крестьянской лапой, он попятился к креслу и присел на его край, всем своим видом выражая внимание. Курил Сергей Николаевич очень мало, сигареты три в день, в основном, видимо, для того, чтобы принимать участие в перекурах сослуживцев. Застыв было в выжидательной позе, он затем, словно спохватившись, достал сигарету из лежавшей на журнальном столике пачки «Явы» и прикурил от лежавшей там же зажигалки, так что приглашение генерала курить не пропало зря. Генерал, еще раз быстро просмотрев лежавшие перед ним на столе бумаги, усмехнулся и произнес:

– Ну что ж, Сергей Николаевич, бледно мы с вами выглядели на совещании. Ничего утешительного не смогли сказать руководству.

– Павел Иванович, но фактор времени... – развел руками заместитель. – Проблема огромная, решать ее начинаем, в сущности, с нуля... Что мы могли сделать за несколько месяцев?

– Все верно, голубчик, передо мной можете не оправдываться, – с улыбкой сказал генерал. – Однако когда начальство на совещании заявляет, что по какой-то проблеме за несколько месяцев нет никакого продвижения, то приятного в этом мало, пусть даже все понимают наши объективные трудности.

– Нам даже не дали времени сообщить о том, что сделано, – уныло заметил Сергей Николаевич.

– Да толком-то и впрямь ничего не сделано, – возразил генерал. – Мы знаем, что боевые группы наемников формируются из достаточно узкого круга профессиональных солдат. Об этом говорят даже наши люди, которые воюют против них. Недавно я беседовал с офицерами, вернувшимися из Африки, и они рассказали мне, что после одного боя в Анголе нашли убитыми двух египтян, которые воевали против них еще на Африканском Роге. Имеем ли мы надежных информаторов среди наемников?

– Информаторов имеем, достоверность информации проверяется, – ответил Сергей Николаевич.

– Допустим, она достоверна. На сколько баллов по пятибалльной шкале вы тогда ее оценили бы? – поинтересовался генерал.

– Да, пожалуй, на тройку, – нервно гася сигарету в пепельнице, признался Сергей Николаевич.

   В кабинет вошла секретарша с подносом, и в воздухе распространился уютный запах хорошего кофе. Генерал поднялся из-за стола, перешел к свободному креслу у журнального столика, не спеша, словно растягивая удовольствие, опустился в него и так же не спеша отхлебнул из чашечки. Посмаковав кофе и сделав маленький глоточек, генерал сказал:

– Спасибо,  голубушка,  кофе прекрасный.  Попрошу меня полчасика не беспокоить – только если от Главного или из ЦК.

   Секретарша благодарно улыбнулась и вышла. Генерал продолжал:

– По-моему, вы снисходительны к себе – та информация, которая нами на сегодняшний день получена, не позволяет сделать каких-либо серьезных выводов. Ну, правда, нам удалось выйти на несколько вербовочных контор, однако пока неясно, для каких операций там нанимают людей. Если бы мы это знали, мы могли бы определить, какая спецслужба контролирует эти заведения. Кроме того, известно, что наемники – народ консервативный и предпочитают заключать контракты через конторы, которые им хорошо знакомы. В этом смысле очень любопытно указание вашего источника на то, что многие наемники из числа наиболее опытных заключают контракты через конторы, находящиеся в Брюсселе. Ваш информатор, как я понимаю, к числу наиболее опытных не относится. Кстати, а какую роль в этом бизнесе играют журнальчики типа «Солдат удачи»?

– Очень скромную, – отозвался Сергей Николаевич. – Серьезные профессионалы их услугами, естественно, не пользуются – у них есть свои каналы получения информации. Такие издания могут помочь тем, кто хочет устроиться охранником какого-нибудь предприятия, в том числе и в странах «третьего мира», реже —телохранителем или инструктором в армию. Непосредственно на войну такие журналы сейчас не работают.

– Жалко, – хмыкнул генерал. – А то как было бы удобно: берешь журнальчик, выписываешь адреса, телефоны, а там уже дело техники... Ну да ладно, вернемся к вашим информаторам. Они пока тоже работали по объявлениям в журналах, или у них уже есть боевой опыт?

– Есть – оба служили в разное время в спецподразделениях южноафриканской армии, – ответил Сергей Николаевич.

– Знаю, знаю, фирма солидная, – кивнул генерал. – Южная Родезия, Намибия, Ангола... Правда, на подступах к Луанде наши и кубинцы основательно им наложили – эти спецподразделения драпали до самой ЮАР. Остается только порадоваться, что ваши информаторы остались живы здоровы. Что ж, раз они сами считают себя наемниками и вращаются в этой среде, может быть, им известны какие-нибудь выдающиеся фигуры – кто-нибудь вроде Майка Хора нашего времени? Когда-то формирование боевых групп шло именно через, таких людей, потому что они пользовались всеобщим доверием.

– Да, я помню вашу просьбу, – откликнулся Сер гей Николаевич, проворно раскрывая принесенную с собой кожаную папку. – Информация поступила только вчера, к совещанию не успели распечатать. Да и не ожидал я, что там поднимут этот вопрос... Одним словом, имеется списочек ряда лиц, в скором времени, думаю, он расширится. Будем искать к ним подходы.

– Да уж, – поморщился генерал, – с мелкой сошкой работать, конечно, тоже надо, но пора выходить и на авторитетные фигуры. Надо пошевелить резидентуры – я поговорю с Главным на этот счет, пусть даст указание. Наверняка ведь во всех столицах есть места, где собираются наемники, – бары, гостиницы и тому подобное. Пусть наши люди вычислят эти места, покрутятся там, послушают разговоры... Подберите в наших школах пять-шесть подходящих ребят на предмет ускоренной переброски за рубеж – пусть толкнутся в те вербовочные конторы, которые нам уже удалось выявить.

– Быстро не получится, Павел Иванович, – возразил заместитель. – Таких людей надо подбирать, готовить, разработать им легенду...

– Голубчик, я не идиот и понимаю, что все это не завтра, – все тем же любезным тоном огрызнулся генерал. – Просто подготовка, как вам, конечно, известно, может проходить в обычном темпе и в ускоренном. Так вот, я хочу, чтобы тут она шла в ускоренном темпе.

   «Скажите, какой барин – «я хочу»!» – раздраженно подумал Сергей Николаевич, а вслух уважительно произнес:

– Все понял, Павел Иванович. Будем работать быстро.

– И проследите, чтобы те, кого начнут готовить к заброске, не служили раньше в наших спецчастях за рубежом. Если наши люди в этих частях уже знают в лицо тех, кто с ними воюет, то и наемники точно так же могли запомнить кого-то из наших. В то же время требуются люди с хорошим боевым опытом – это совершенно необходимое условие. Никакая подготовка не позволяет предсказать поведение человека в боевой обстановке. Поищите среди тех, кто уже повоевал в Афганистане. Подробные личные дела – мне на утверждение.

– Понял, Павел Иванович, сделаем, – кивнул заместитель.

– Так, посмотрим, что тут у нас за авторитеты, – пробормотал генерал, надевая очки и придвигая по столу к себе листки, извлеченные из папки Сергеем Николаевичем. – Так-так-так...  Кристоф Фабрициус по прозвищу «Толстый Крис» – солидный послужной список... Вили ван Эффен – список еще больше... Интересно, почему среди них так много бельгийцев? Такая, казалось бы, благополучная страна, и что им там спокойно не живется? Хотя, может быть, как раз потому, что слишком благополучная... Как думаете, Сергей Николаевич?

   Вопрос поставил заместителя в тупик, и он озадаченно промолчал. Генерал, не дождавшись ответа, вновь углубился в изучение списка:

– Так-так, Вилл ван Эффен. В последнее время перестал  сам участвовать  в  боевых операциях... Продолжает пользоваться известностью... По некоторым сведениям, содержит вербовочную контору в Брюсселе... «По некоторым сведениям» – это по слухам, Сергей Николаевич? —с улыбкой посмотрел на своего заместителя генерал. – Слухи надо проверять.

– Сведения ведь только вчера поступили, Павел Иванович, – напомнил заместитель. – Конечно, проверим.

– Да уж, постарайтесь. Теперь вы знаете, кого вам надо искать в Брюсселе, – заметил генерал и вновь забормотал, уткнувшись в список: – Так-так, Виктор Орсини,  американец...  Молодой еще  парень, а послужной список не меньше, чем у старших товарищей... К тому же Вьетнам – это школа посерьезней, чем какая-нибудь Гвинея. Так, дальше... Пользуется известностью как уникальный снайпер, знаток оружия, хороший полевой командир. Может работать инструктором по рукопашному бою. Ишь какой многостаночник! Впрочем, все эти ребята – разносторонне подготовленные специалисты. А вот интересный момент, послушайте: «Есть сведения, что Виктор Дж. Орсини – американец русского происхождения». Есть сведения – это, другими словами, ходят слухи? Повторяю, Сергей Николаевич, слухи надо проверять, особенно такие. Если он и вправду русский, то неплохая зацепочка может получиться. Дыма без огня не бывает, что-то за этими слухами наверняка есть. Имейте в виду этого парня, Сергей Николаевич, пусть наши люди постараются узнать о нем побольше – для начала хотя бы настоящую фамилию, место рождения, место учебы, армейский личный номер... Кстати, по личному номеру можно много чего узнать о человеке. У американцев учет хорошо налажен. Ну, думаю, вы меня поняли.

– Так точно, понял, Павел Иванович, – подтвердил заместитель. – Будем его искать.

    Генерал снял очки и потянулся на стуле.

– Ладно, Сергей Николаевич, спасибо. Идите работайте, а я пока помозгую еще над этими бумагами, – сказал он и достал из верхнего ящика стола трубку, что служило верным признаком подготовки к длительным размышлениям. – Завтра зайдите ко мне в это же время.

– Слушаюсь, Павел Иванович, – откликнулся заместитель и, подхватив папку, встал и направился к двери своей семенящей, словно механической, походкой. «Как дуболом Урфина Джюса», – вспомнил генерал книжку, которую недавно читал внучке, и едва удержался от смеха.

   К утру дым пожаров над городом поредел, но все же средиземноморское солнце светило тускло. Зловещая дымка растекалась над палестинскими лагерями, делая их прекрасной мишенью для артиллерии, работающей по площадям. Самая густая мгла стояла над главным оплотом мусульман – лагерем Телль-Заатар. Впрочем, все цели в палестинских лагерях были давно уже пристреляны и с суши, и с моря, и с воздуха. Ракетные и пушечные батареи израильской армии продолжали обстрел и ночью, тогда как артиллерия христианской милиции открывала огонь лишь с рассветом.

В то утро в нескольких километрах от Телль-За-атара христианские артиллеристы выбирались из подвалов разрушенных зданий, где они проводили ночь, и направлялись к расположенным тут же среди развалин гаубицам своей батареи. На балконе верхнего этажа одного из домов стоял человек с буссолью и глядел в окуляр в сторону Телль-Заатара. Время от времени он делал пометки в блокноте. Артиллеристы уже зарядили орудия и выжидательно поглядывали вверх, на человека с буссолью. Наконец он скрылся внутри здания и через пару минут появился внизу. Внешне он сильно отличался от артиллеристов батареи, ожидавших его распоряжений: это был худощавый и невысокий синеглазый блондин с волосами цвета спелой пшеницы. Среди арабов Леванта подобная внешность встречается чрезвычайно редко, хотя рыжих среди них попадается немало. Впрочем, человек с буссолью не замедлил подтвердить свое европейское происхождение, принявшись отдавать команды по-французски, хотя и вставлял порой вполне непринужденно в свою речь арабские обороты. Продиктовав своим людям прицелы, он не спеша закурил и со спокойной усмешкой произнес: «Иншалла!» Прикрывая уши ладонями, артиллеристы присели в ожидании выстрелов. Заряжающий первого орудия дернул за вытяжной шнур. Гаубицы рявкнули одна за другой, подскакивая и поднимая вокруг себя облака пыли. «Беглый огонь!» – приказал светловолосый командир и, доставая на ходу бинокль из футляра, висевшего у него на боку, снова исчез в полуразрушенном здании. Поблизости загремели другие батареи христиан, и вскоре над округой со скрежещущим ревом, словно прижимавшим к земле все живое, понеслись пучки ракет,  выпущенных из установок залпового огня, блокируя подход мусульманских резервов к Телль-Заатару со стороны лагеря Бурж-аль-Баражна. Пальба разгоралась с каждой секундой; над Телль-Заатаром начало разрастаться густое облако дыма, в котором там и сям сверкали вспышки разрывов. Снаряды, мины и ракеты разбивали стену, проходившую по периметру лагеря, и сносили заграждения, возведенные за ночь в проломах защитниками, а тем временем танки и штурмовые орудия, мало-помалу выдвигаясь к лагерю, прямой наводкой били по огневым точкам. Прижимаясь к стенам домов, по подземным коммуникациям, вдоль заграждений из железных бочек с песком и цементом, прячась за танками и бронетранспортерами, к лагерю медленно двинулась христианская пехота, накапливаясь в близлежащих развалинах.

С юга донесся угрожающий гул, который стремительно надвигался и вскоре вырос в грозный рев, почти невыносимый для человеческого слуха. Снизившись до высоты бреющего полета, тройка штурмовиков «Кфир» прорезала повисшую над городом мглу разрывов. Спустя секунду после того, как они пронеслись в сторону моря, словно колоссальная огненная пятерня с грохотом взрыла развалины оплота палестинцев. Через несколько. минут на смену первой тройке пришла вторая, затем третья, и лагерь полностью исчез в клубах дыма и пыли. Когда удалилась последняя тройка, светловолосый командир вновь спустился на батарею и, перекрикивая грохот залпов, отдал новые команды, поочередно подходя к наводчикам каждого орудия. Гаубицы перенесли огонь в глубину Телль-Заатара, отсекая резервы палестинцев от передовой линии обороны. Огонь чуть ослабел, грохот разрывов стал тише, и от стен лагеря явственно донеслись ружейная трескотня и характерные звонкие, с оттяжкой, выстрелы танковых орудий. В развалинах закипело движение – это христианская милиция двинулась на решающий штурм.