Текст книги "Смерть говорит по-русски (Твой личный номер)"

Автор книги: Андрей Добрынин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 37 страниц)

– Приказ есть приказ, – философски заметил Шарль, закончивший съемку и теперь просматривавший в окуляр отснятые кадры.

Броневик, а за ним и джипы развернулись, захватывая колесами кювет, в котором после утреннего боя было полно стреляных гильз, обрывков бинтов, солдатских ботинок, и помчались по шоссе обратно к Номбре-де-Дьос. Штаб ударной группировки и впрямь уже успел расположиться во дворце крупнейшего местного плантатора, так что ночевать французам пришлось в роскошной спальне с потолком, украшенным фресками и лепниной, и с кроватью под балдахином, такой огромной, что расположись в ней даже четверо усталых путников, им все равно не удалось бы стеснить друг друга. После плотного ужина, состоявшего из тушеной баранины с овощами, фруктов и очень недурного местного вина, журналисты уснули как убитые и остались очень довольны тем, что наутро их разбудили не слишком рано. Солдат принес им воду для умывания, мыло и полотенце. Завтракать в зале, превращенном в офицерскую столовую, им пришлось вдвоем – офицеры, видимо, давно разъехались по своим частям. Впрочем, когда они пили кофе, в столовой появился лейтенант в черном комбинезоне танкиста и, приложив ладонь к черному берету, отрапортовал, что ему поручено сопровождать их в Санта-Фе. Вместе с лейтенантом они вышли на улицу. Вчерашние джипы и «скорпион» уже стояли перед дворцом, водители и солдаты охраны курили, развалившись на сиденьях. Тавернье начал было спускаться по ступеням парадного входа, но вдруг остановился, задрал голову и приложил руку козырьком к глазам. Окрестность наполнилась грозным гулом. С юга к городу стремительно приближались две тройки «Фантомов», напоминающие два схематически изображенных на облачном небе наконечника стрел. Впрочем, и сами машины имели стреловидные очертания, и эта удвоенная стреловидность еще усиливала впечатление почти немыслимой стремительности, создаваемое их полетом. Словно приплюснув своим ревом к земле все живое, штурмовики промчались над городом, скрылись за холмами, и оттуда почти сразу же донеслись раскаты бомбового удара. Стихший было гул начал нарастать снова, и вскоре следующие две тройки пронеслись следом за первыми двумя. Из-за холмов вновь докатились разрывы, а над одним из гребней возник и начал неторопливо подниматься к небу жирный черный гриб. Появились, оглушили округу и умчались к горам еще две тройки, и не успел стихнуть их рев, как с юга донесся другой звук, не менее мощный, но напоминавший унылое церковное пение на одной ноте. В небе на юге замаячило множество точек, приближавшихся на разной высоте, – Тавернье понял, что это боевые вертолеты, готовящиеся довершить работу «Фантомов».

– Да, торжества торжествами... – произнес Шарль и, не докончив фразы, широко зевнул. Волна боевых машин с грохотом прокатилась над городом. В открытом боковом люке одной из них Тавернье различил установленный на турели тяжелый пулемет и стрелка, сидящего в кресле и сквозь прицел глядящего на землю. Журналисты погрузили свое имущество в джип, уселись сами, и лейтенант дал команду трогаться. Шоссе по-прежнему было запружено войсками, но теперь среди техники, двигавшейся по встречной полосе, Тавернье то и дело выделял группы боевых машин с необычным тоном камуфляжной раскраски и трафаретной эмблемой на бортах – распростертым в прыжке ягуаром. Солдаты, поглядывавшие через борта грузовиков на маленький встречный караван, выглядели щеголевато в своих черных беретах, черных шейных платках и камуфляжной форме той же расцветки, что и их машины. Ладности их облика не нарушали обвешивавшие их многочисленные подсумки, а также ножи, лопатки, фляжки и прочие предметы военного обихода, Бросалось в глаза разнообразие их вооружения: если обычные пехотинцы почти все, за исключением пулеметчиков, имели штурмовые винтовки «галил» или «М-16», то эти солдаты были вооружены кто штурмовой винтовкой с подствольным гранатометом, кто снайперской винтовкой, кто легким пулеметом, кто обычным противотанковым гранатометом. Вдобавок из-за бортов выглядывали устремленные в небо ноздреватые стволы тяжелых пулеметов, прикрепленных для удобства перевозки к днищу кузовов. На то, что Шарль снимает их, солдаты реагировали весьма нервно, переговаривались, показывая пальцами на джип, а один из солдат даже вскинул винтовку и прицелился в Шарля. Лейтенанту пришлось передать по рации приказ генерала Мондрагона не препятствовать работе корреспондентов. После этого озлобление на лицах солдат сменилось приветливыми улыбками, и в воздухе замелькали растопыренные в виде знака победы смуглые пальцы.

– Не сердитесь на них, – сказал лейтенант. – Это специальные войска, батальон «Кетцаль». Про них журналисты чего только не писали, изображали их форменными людоедами, так что...

Конец его фразы был заглушён ревом очередной тройки «Фантомов», промчавшейся на север, к горам. Тавернье оглянулся и увидел, что над холмами предгорий в воздухе на разных ысотах взад-вперед снуют вертолеты, словно маленькие хищные насекомые. Становилось ясно, что новый командующий решил с помощью карательных рейдов авиации показать населению партизанских районов цену вражды с правительством.

– Коронадо знает, что делает! – радостно воскликнул лейтенант,   перекрикивая  шум  ветра.  – Сперва их проутюжит авиация, а потом за дело возьмется «Кетцаль». Я этим марксистам не завидую!

Тавернье за эти дни слышал уже множество подобных восклицаний и потому промолчал. Шарль дремал, переваривая обильный завтрак. До въезда в Санта-Фе Тавернье молча оглядывал поля, проносившиеся по сторонам дороги, на которых кое-где виднелись тракторы или одетые в белое фигурки сельскохозяйственных рабочих. На контрольно-пропускном пункте у въезда в город они оставили броневик – видимо, таково было распоряжение генерала Мондрагона, считавшего подобный эскорт чрезмерным для столицы. Однако всего лишь через четверть часа выяснилось, что генерал жестоко ошибался.

Когда лейтенант, предъявлявший на посту документы, вновь уселся в джип рядом с водителем, Тавернье по какому-то наитию попросил его проехать в отель через самый центр города, через квартал правительственных зданий. Некий голос подсказывал журналисту, что в канун торжеств если что-то и может происходить в столице, то исключительно в центре, где атмосфера насыщена электричеством политики и войны. Лейтенант не получал от своего начальства никаких запретов на сей счет и только пожал плечами: «Через центр так через центр». Своим согласием он подписал себе и своим людям смертный приговор, но об этом не мог знать ни он, ни Тавернье, впоследствии не раз видевший во сне молодое и жизнерадостное лицо лейтенанта – таким, каким оно было за десять минут до смерти. Смерть уже перевернула в тот момент свои песочные часы, и песчинки бежали вниз с той же скоростью, с какой два джипа приближались к Пласа де Индепеденсиа – площади перед зданием парламента. Вокруг площади возвышались помпезные здания Конституционной палаты, Верховного суда и других государственных учреждений, деятельность которых за время непрерывного правления военных постепенно приобрела совершенно таинственный характер, хотя отпрыски лучших семей страны исправно, ходили сюда на службу и получали немалое жалованье. То обстоятельство, что даже запутанные имущественные споры в Тукумане разрешались генералами, ничуть не мешало обильному производству бумаг в мраморных дворцах на Пласа де Индепе-денсиа. Тавернье обратил внимание на то, что на улицах стало значительно меньше солдат и в особенности бронетехники. Лейтенант объяснил, что большая часть войск столичного гарнизона стянута в новую часть города, к резиденции президента и городку иностранных посольств, откуда по Авенида Майор войска должны проследовать мимо правительственной трибуны к пригородным казармам. Извилистые улицы старого города, хотя и довольно широкие в центре, не приспособлены для прохождения военной техники. Лейтенант говорил с Тавернье, повернувшись к нему с переднего сиденья, а джип тем временем выехал на обширную центральную площадь. Одну ее сторону целиком занимало выстроенное в духе позднего классицизма величественное здание парламента. Огромная лестница, поднимавшаяся к колоннаде перед главным входом на всю высоту цокольного этажа, с обеих сторон была обнесена мраморной балюстрадой и цепочкой бронзовых бюстов героев Республики. Сновавшие по циклопической лестнице фигурки посетителей дворца казались крошечными, как и фигурки солдат, дежуривших в тени колоннады у выложенной из мешков с песком пулеметной точки. У подножья лестницы стоял одинокий танк «Т-55». Люки были открыты, танкисты, не в силах долго оставаться внутри раскаленной стальной коробки, сидели на броне, покуривали и потягивали из банок кока-колу. На другой стороне площади под пальмами, окаймлявшими фасад здания Министерства юстиции, виделся еще один пост с пулеметом. В целом вся картина создавала впечатление невозмутимого покоя. Тавернье окинул ее одним взглядом, не переставая в то же время беседовать с разговорившимся лейтенантом. «Какой контраст!» – подумал Тавернье, невольно вспомнив рев штурмовиков над Номбре-де-Дьос.

С противоположной стороны на площадь выехал крытый армейский грузовик. Покачиваясь на брусчатке, он свернул с обозначенной разметкой полосы, по которой автотранспорт должен был пересекать площадь, и остановился перед лестницей парламентского дворца, неподалеку от караульного танка. Тавернье безучастно наблюдал за перемещениями грузовика, который по мере движения джипа становился все ближе, и вдруг, не поверив собственным глазам, увидел, как через задний борт на мостовую ловко, как кошка, спрыгнул худощавый парнишка с гранатометом, встал на одно колено и навел гранатомет на танк. Одновременно откуда-то сзади защелкали выстрелы. Танкисты, сидевшие на броне, встрепенулись, но, увидев направленное на них смертоносное орудие, скатились с танка и бросились наутек в разные стороны. Через задний борт грузовика посыпались вооруженные люди, один из которых ловко вскарабкался на танк и исчез в открытом башенном люке. За ним тут же последовал второй. Взвизгнули покрышки, джип занесло, Тавернье бросило вперед, и они с лейтенантом пребольно стукнулись головами. Когда Тавернье сумел наконец выпрямиться на сиденье замершего посреди площади джипа, он увидел, что пуля неизвестного снайпера, угодившая лейтенанту в лоб, вырвала у него всю заднюю часть черепа, а после этого пробила ветровое стекло. Водитель бессильно привалился боком к дверце машины. Очнувшийся Шарль издал нечленораздельный вопль, подхватил свой чемодан, перекувырнувшись через голову, вылетел из джипа и распластался на мостовой у колес, служивших хоть и ненадежным, но все же прикрытием. Тавернье последовал его примеру, но спокойнее ему от этого не стало – пули со всех сторон звонко щелкали по брусчатке, высекая из нее искры, и противно визжали, рикошетом взмывая в небо. Со стороны Министерства юстиции по партизанам, взбегавшим по лестнице парламентского дворца, ударил было крупнокалиберный пулемет, но тут же захлебнулся и смолк. Тавернье посмотрел в ту сторону. Один солдат из расчета лежал на бруствере из мешков с песком, свесив руки наружу, остальных не было видно. Походило на то, что невидимый снайпер застрелил всех. Оглянувшись на джип с охраной, Тавернье увидел, что пулеметчик бессильно обмяк в своем кресле, водитель уронил голову на руль, а из двух других солдат один, держась за живот, корчится от боли на брусчатке, второй же, припав на колено, стреляет из-за машины куда-то в сторону Министерства юстиции. Солдат повернул голову к Тавернье.

– Лежите, не поднимайтесь! – возбужденно крикнул он. – Это снайпер, я засек его!

Внезапно с глухим уханьем взорвался бензобак джипа, за ним – запасная канистра в кузове. Волной жара солдата и Тавернье отшвырнуло от машины. Столб дымного пламени отделил их от снайперов, и обстрел со стороны Министерства юстиции прекратился. Тавернье посмотрел в сторону парламентского дворца. Волна партизан уже докатилась снизу до колоннады, оставив за собой на лестнице несколько неподвижно чернеющих тел. Тавернье заметил, что по армейскому посту у входа во дворец кто-то стреляет из окон самого здания. Пулемет замолчал, а в нескольких окнах дворца появились красные флаги. У поста щелкнуло несколько одиночных выстрелов – видимо, партизаны пристреливали раненых. Большая часть атакующих скрылась в здании, но человек пять из них остались у поста и принялись выволакивать на лестницу тела солдат и сбрасывать их вниз. Внутри дворца ощущалось какое-то зловещее оживление: открывались и закрывались окна, раздавались отрывистые команды, вопли ужаса, изредка – одиночные выстрелы. Тавернье неожиданно обнаружил, что Шарль, раскрыв чемодан и достав камеру, уселся спиной к колесу джипа и снимает все происходящее.

– Брось это! – крикнул Тавернье. – Если они увидят, что ты снимаешь, они нас перебьют!

– Едва ли, – спокойно возразил Шарль, не отрываясь от окуляра. – Разве им не хочется войти в историю?

Со стороны автостоянки, расположенной у Министерства юстиции, к парламентскому дворцу через площадь на большой скорости промчался микроавтобус, затормозил у подножья лестницы, и три человека с винтовками, лавируя между трупами, начали подниматься наверх. Тот, что поднимался первым, несколько опередив двух остальных, показался Тавернье смутно знакомым: его мягкая и в то же время уверенная походка напомнила журналисту Корсакова, хотя, разумеется, это был другой человек – чтобы вполне походить на Корсакова, ему не хватало эффектной белокурой шевелюры. Однако померещившееся сходство заставило Тавернье инстинктивно ударить по стволу винтовки, когда уцелевший солдат охраны прицелился в террористов, поднимавшихся по лестнице парламентского дворца. Грохнул выстрел, и пуля ушла в небо. Солдат с недоумением посмотрел на Тавернье, и тот, оправдываясь, крикнул:

– Не стреляйте!   Сначала уйдем  с  открытого места!

Тавернье указал в сторону Министерства юстиции. Солдат, пригибаясь, побежал туда и исчез за дымом горящего джипа. Террорист, первым поднимавшийся по лестнице, обернулся на ходу, остановился, видимо, заметив бегущего, и поднял винтовку. Над головами журналистов засвистели пули. В разрывах дыма Тавернье увидел, что солдат уже лежит ничком на брусчатке и, судя по его неестественной позе, убит наповал. Террористы нырнули в тень колоннады. Тавернье напряг зрение и разглядел, что стрелявший, тот, который напомнил ему Корсакова, задержался у поста и отдает какие-то распоряжения. Очевидно, он приказал ликвидировать пост, а мешки и пулемет перенести внутрь здания, потому что именно этим и занялись рядовые боевики, в то время как сам вожак налегке скрылся за высокими дверями. Дворец лихорадочно укреплялся: в оконных проемах мелькали человеческие фигуры, со звонком осыпались вниз выбитые стекла, резко звучали команды. Террористам приходилось торопиться: в городе уже раздавался вой полицейских сирен. На площадь неторопливо выполз танк, развернулся и навел пушку на окна второго этажа, однако стрелять не стал. После этого площадь стала быстро заполняться военной техникой – броневиками, артиллерийскими установками, самоходными орудиями. В небе над дворцом завис ар мейский вертолет. Тяжелые машины маневрировали уже в непосредственной близости от журналистов. Шарль выключил камеру, вытер пот со лба и поднялся на ноги, предусмотрительно держась за броней ближайшего «скорпиона». На площадь стали выбегать солдаты специальных войск, занимая позиции под прикрытием бронетехники. На журналистов никто не обращал внимания, и они примостились у массивных колес «скорпиона». Затем Шарль вполголоса выругался, ловко вскочил на броню и, прячась за башней, навел камеру на дворец. Поодаль он увидел группу офицеров в камуфляжной форме спецвойск. Стоявший в центре группы, видимо, старший, был в наушниках и что-то говорил в микрофон рации. В этот момент из окон выпустили два гранатометных заряда. Ракеты разорвались на брусчатке, и тут же броня под Шарлем вздрогнула – это «скорпион» ответил орудийным выстрелом по дворцу. Через полминуты во дворце и на площади стреляло все, что могло стрелять. Снаряды высекали глубокие шрамы в мощной каменной кладке, струи пулеметного огня скрещивались на окнах, но повстанцы, грамотно забаррикадировавшись, все же находили возможность огрызаться, и их пулеметы заставляли осаждающих держаться под защитой брони. Подбитая удачным гранатометным выстрелом, зачадила артиллерийская установка, пытавшаяся выдвинуться поближе к дворцу. Четыре человека, составлявшие ее экипаж, выскочили из люков и бросились к своим. Расстояние до спасительной брони было совсем небольшим, однако преодолеть его под плотным огнем удалось только двоим – двух остальных пули, попавшие в спину, швырнули на брусчатку. Ответный танковый снаряд угодил в проем окна, где непрерывно пульсировали вспышки пулеметного огня. Из окна повалил дым, вниз полетели обломки и какие-то тлеющие клочья. Пляшущие по стенам дымки от попаданий малокалиберных снарядов счетверенной артиллерийской установки постепенно переместились к другому оконному проему. В помещении глухо громыхнул взрыв, и из окна посыпались вниз мешки с песком. Ко дворцу медленно двинулись танки и броневики, прикрывая собой перебегающую пехоту.

– Неужели будут штурмовать? – изумленно пробормотал Тавернье. – Ведь там же полно народу! Парламентарии из лучших семей страны! И как раз все в сборе – намеревались ратифицировать решение хунты. Безумие, просто безумие!

Обороняющиеся отчаянно отстреливались, но их огонь слабел, подавляемый пристрелявшейся артиллерией осаждающих. Внезапно Тавернье заметил, что танк, карауливший дворец и казавшийся подбитым, вздрогнул и стал поворачивать башню. Тавернье вспомнил, что с самого начала террористической операции несколько боевиков залезли в танк и наружу больше не показывались. На броне танка что-то дымилось – видимо, дымящийся предмет бросили для маскировки сами террористы, дабы танк казался выведенным из строя.

– О боже, танк! – воскликнул Тавернье. – Шарль, смотри, танк!

Изрыгнуло огонь орудие, нацеленное на танк атакующих, и тут же прогремел страшный взрыв, от которого содрогнулась вся округа. От попадания в упор боекомплект в армейском танке взорвался, и объятая пламенем башня взлетела в воздух на добрых тридцать метров. Кувыркаясь, она рухнула на привезший пехотинцев грузовик, и тот почти мгновенно окутался пламенем и черным дымом. В грузовике пехотинцев уже не было, но тех, что подбирались ко дворцу, взрыв танка расшвырял по мостовой. Оживший «Т-55» рывком рванулся с места и ринулся в атаку, давя и тараня бронетранспортеры и грузовики, поливая все движущееся из пулемета. Пехотинцы, уже готовые к штурму, рассыпались кто куда, спасаясь от вертящейся волчком пятидесятитонной махины и от убийственного пулеметного огня в упор. Танк судорожно метался в разные стороны, стараясь держаться как можно ближе к врагу. Из-за этого по нему какое-то время не стреляли, опасаясь поразить своих. Положение осаждающих осложнялось тем, что из дворца по ним продолжали стрелять, причем подавленные было огневые точки вновь ожили. Однако постепенно паника среди правительственных войск улеглась. Пехота откатилась к краям площади, залегла и открыла огонь по дворцу, танки и бронемашины, маневрируя по площади, постепенно оторвались от бешено мечущегося врага. Неожиданно Тавернье обнаружил, что захваченный террористами танк оказался прямо перед их джипом. Хобот орудия повернулся, и бездонное черное дуло взглянуло Тавернье прямо в глаза. Шарль, успевший спрыгнуть с броневика в самом начале суматохи и теперь снимавший все происходящее, лежа у колеса джипа, рывком откатился за машину и замер ничком, накрыв камеру собственным телом. Тавернье зажмурился, ожидая неминуемой смерти, но вместо орудийного выстрела послышались два удара ракетных снарядов, впившихся в броню. Открыв глаза, Тавернье увидел окутанный дымом неподвижный танк с поникшей к земле пушкой. Открылся башенный люк, стрелок, вылезая из него, подтянулся на руках, но тут же чья-то меткая пуля угодила ему в голову, руки его подломились, и он мгновенно, как кукла, провалился обратно во внутренность машины. Механик-водитель успел по пояс высунуться из своего люка, но в этот момент очередь из крупнокалиберного пулемета словно выдернула его из люка наружу. Его тело прокатилось по броне и мешком свалилось под гусеницы. Дым из моторной части танка повалил гуще, но больше из машины никто не показывался. Осаждающие уверились в том, что с внезапной вылазкой покончено. По площади, пригибаясь, забегали санитары, подбирая убитых и раненых, уворачиваясь от боевых машин, начавших вновь стягиваться ко дворцу. Тавернье обратил внимание на броневик, остановившийся неподалеку от их джипа. Уже виденный им старший офицер – погон его Тавернье различить не мог, – высунувшись из башенного люка, что-то говорил в микрофон. Чтобы перекричать шум перестрелки, он вынужден был повышать голос, и, когда стрельба ослабевала, до журналистов долетели отдельные реплики: «Отбили контратаку... Заложники на втором этаже... Безусловно, возьмем... Нет, не гарантирую... Но вы же знаете телефоны, позвоните им!» Тавернье догадался, что власти пока даже не сочли нужным связаться с террористами. Ему все же не верилось в то, что после первой неудачной попытки штурм возобновится. «Ну пусть Коронадо плевать на этих парламентских болтунов, – думал он. – Однако Коронадо живет не на Луне. Правящая верхушка не простит ему гибели парламента, ведь там сплошь выходцы из лучших семей страны. Нет, штурм для Коронадо – Это чистое самоубийство!»

У въезда на площадь появилось подкрепление – новые бронетранспортеры с десантом. Они остановились, не выезжая на простреливаемое пространство, и, видимо, готовились совершить рывок к дворцу в тот момент, когда огневые точки будут подавлены орудиями бронетехники, придвигавшейся все ближе к стенам здания. Неожиданно над площадью разнеслись раскаты громкоговорителя. Срывающийся от ярости голос выкрикивал:

– Через пять минут мы начинаем убивать заложников! Будем убивать их по одному каждые пять минут, а если начнете штурм, мы перебьем их всех. Мы требуем начала переговоров, а до этого требуем прислать во дворец телевидение и газетчиков – мы хотим устроить пресс-конференцию. Пусть все узнают, что убийцы не мы, убийцы те, кто сбрасывает напалм на .мирные деревни в освобожденной зоне. И не надейтесь, что мы начнем со всякой мелкой сошки вроде секретарш – начнем с этих жирных котов из парламента. Я, команданте Диего, с удовольствием перестреляю их всех!

Стрельба затихла, и в наступившей тишине люди на площади напряженно прислушивались к словам командира террористов. Тот начал выкрикивать еще что-то, но Тавернье пропустил его слова мимо ушей, потому что метрах в пятнадцати от себя заметил снайпера. Тот, припав на одно колено, целился из винтовки с оптическим прицелом в человека с громкоговорителем. Выстрела Тавернье не услышал, зато увидел, как снайпер выронил винтовку, поднял руки к лицу, словно собираясь молиться, и тяжело повалился на бок. Залитое кровью лицо лежащего было повернуто к Тавернье, глаза остались открытыми. Со стороны дворца донесся еле слышный щелчок, и командир, переговоры которого по рации слышал Тавернье, судорожно взмахнув руками, исчез в люке броневика. Никто не успел понять, что произошло, как вдруг в одном из окон дворца появилась растопыренная фигура мужчины. Человек пытался удержаться в оконном проеме, но прозвучал выстрел, и тело, неуклюже переворачиваясь, полетело вниз, бесформенной грудой застыв на тротуаре.

– Эй вы, мы не шутим! – снова заорал в громкоговоритель команданте Диего. – Это только первая птичка полетела, а у нас их тут сотни две. Прекратите стрелять, прекратите передвигать танки, свяжитесь с нами по телефону или пришлите парламентеров. И поскорее собирайте журналистов, у нас нет времени долго ждать. Можете также прислать санитаров, тут много раненых и убитых.

Броневик, в котором исчез подстреленный офицер, покатил прочь с площади, демонстративно отвернув пушку в сторону от дворца. Навстречу ему на площадь выехал джип под белым флагом и затормозил у подножья лестницы рядом с грузовиком, на котором приехали террористы. Сидевший рядом с водителем офицер, повернувшись к площади, закричал в громкоговоритель:

– Всем оставаться на местах! Прекратить огонь! Приказ главнокомандующего – прекратить огонь и начать переговоры!

Вслед за этим офицер, лавируя между неподвижными телами, взбежал вверх по лестнице и исчез во дворе. Через некоторое время послышался вой сирен, и на площадь одна за другой вылетели несколько карет «Скорой помощи». Тавернье и Шарль переглянулись и, не сговариваясь, бросились вперед.  Танкисты, которые, пользуясь затишьем, высунулись  из люков боевых машин, провожали их удивленными взглядами. Камера Шарля продолжала работать, а сам он несколько раз остановился, дабы заснять корчащихся раненых и убитых, тело одного из которых было ниже пояса размозжено гусеницами танка. Журналисты заняли позицию возле санитарных карет. Шарль заснял тело убитого заложника под окнами дворца, а вскоре начал снимать санитаров с носилками, выносящих из парадных дверей убитых и раненых. Команданте Диего, по словам санитаров, велел им первым делом вынести убитых террористов. Некоторые из мертвецов были страшно изуродованы разрывами снарядов – кое-как накинутые простыни не могли этого скрыть. Зато два или три лица, с которых сползли простыли, поразили Тавернье своей живостью – казалось, смерть их еще не коснулась. Особенно врезалось ему в память одно лицо, необыкновенно напоминавшее лик распятого Христа: длинные черные волосы, черная бородка, меловая, но не трупная бледность и скорбная улыбка, как бы прощающая убийц. Бессильно свесившаяся с носилок рука, покрытая потеками запекшейся крови, то и дело задевала мостовую. Шарль тоже обратил внимание на необычного мертвеца и не сводил с него объектива до тех пор, пока труп не исчез в фургоне, предназначенном специально для перевозки убитых террористов. Именно эти снятые Шарлем кадры увидели впоследствии в Нью-Йорке мальчик-коридорный и полупьяный старик-портье. Они узнали в убитом постояльца по имени Патрик де Соуза, а санитары, несшие носилки, называли его  «команданте Хорхе».

Тавернье принялся расспрашивать санитаров о том, что происходит во дворце, и они рассказали ему, что все заложники, отдельно – мужчины, отдельно – женщины, заперты в туалетах и примыкающих к туалетам курительных комнатах. Из секретариата до санитаров донеслись обрывки разговора команданте Диего с каким-то важным чином, возможно, с самим Коронадо. Террорист затребовал два армейских десантных вертолета для переброски его людей и части заложников в партизанскую зону. Там он обещал этих заложников освободить. Остальных он собирался выгнать на лужайку за дворцом, где предстояло сесть вертолетам, и после взлета заложники освобождались как бы сами собой. Обязательным условием оставалась предварительная пресс-конференция, очень краткая – всего на пятнадцать минут. «Нам болтать некогда, мы только сделаем заявление о происходящем в стране, вот и все», – сказал команданте Диего. Судя по его веселому виду после окончания разговора, сторонам удалось прийти к согласию. И действительно, вскоре вслед за полицейской машиной с включенными сиреной и мигалкой на площади появилось несколько легковых автомобилей, и оттуда высыпало множество журналистов, нагруженных приспособлениями для съемок. Тавернье и Шарль тут же юркнули в эту толпу. Кто-то, удивленный их растерзанным видом, крикнул им вслед: «Эй, эй, а вы куда?!» – однако было уже поздно: пишущая братия неудержимо устремилась вверх по лестнице. В вестибюле дворца каждого из вошедших подвергли тщательному обыску, осмотрели всю принесенную аппаратуру и затем, бесцеремонно подталкивая, препроводили всех журналистов в один из парламентских конференц-залов. Большинство террористов выглядели сущими мальчишками, они обменивались шутками и весело скалили зубы. Их не смуща ли ни лужи крови на мозаичном полу, ни щербины  от осколков на стенах, ни пороховая вонь; стоявшая  внутри здания. Затолкав журналистов в конференц-зал, юные конвоиры скромно присели в уголке, составляя благожелательную публику для своих  командиров. Когда журналисты расположились на передних рядах кресел и приготовились к съемке, в президиуме конференц-зала появились команданте Диего, лицо которого скрывали смоляная борода и огромные зеркальные очки, и комиссар Анхель, нижняя часть лица которого была обвязана пестрой косынкой. Странное словосочетание «комиссар Анхель» заставило смешливого Шарля прыснуть в кулак, что привлекло к нему негодующие взгляды рядовых боевиков, сознававших, по-видимому, всю серьезность момента.

– Тихо! У нас мало времени, сейчас прибудут вертолеты! – рявкнул команданте Диего в микрофон так, что у всех заложило уши. Возбужденно переговаривавшиеся журналисты притихли. Кое-кто из замешкавшихся бросился к президиуму, чтобы установить перед выступающими диктофон, а главарь террористов, не обращая на них внимания, уже принялся размеренно зачитывать по лежавшей перед ним бумажке «Обращение к мировому сообществу». В обращении констатировался срыв переговорного процесса правящей хунтой и подчеркивалась та роковая роль, которую сыграл в возобновлении гражданской войны лично генерал Коронадо. Тавернье подумал, что такие слова, как «негодяй», «горилла» и «кровавый мерзавец» в обращении к мировому сообществу вряд ли уместны и уж никак не свидетельствуют о стремлении к примирению. С другой стороны, Тавернье сам был свидетелем того, что вновь развязала войну именно правительственная сторона, причем о серьезности ее намерений  говорили огромные силы, собранные для удара по повстанческим зонам. Команданте Диего продолжал рычать; он отшвырнул бумажку и перешел к угрозам. В душе Тавернье воцарилось уныние: он понял, что и вторая враждующая сторона преисполнена жаждой войны, и захват заложников для партизан вовсе не способ заявить на весь мир о своих страданиях, а просто боевая операция, жестокость которой прикрывалась высокими словами о справедливости и гуманности. Изрыгнув напоследок обещание превратить в ад все города страны, команданте Диего поднялся и, не слушая посыпавшихся вопросов, удалился через специальную дверцу для выступающих с таким видом, словно в этом зале его смертельно обидели. За ним последовал комиссар Анхель, за все время пресс-конференции не проронивший ни единого слова. Однако в дверном проеме комиссар на мгновение задержался, повернулся к залу, поднял над губами косынку и внятно произнес: