Текст книги "Смерть говорит по-русски (Твой личный номер)"

Автор книги: Андрей Добрынин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 37 страниц)

– Короче, ребята, хватит трепаться, а то наш друг подумает, будто мы не деловые люди, – заявил Ла Барбера. – Рассмотрите внимательно карты местности и скажите, что вам потребуется для успеха операции.

Корсаков вгляделся в карту. Кишлак был маленьким, полузаброшенным и, видимо, заглох бы окончательно, не избери его Адам-хан своим пристанищем. Горное плато, на котором располагался кишлак, пересекало русло пересохшей реки. Обширную территорию близ сухого русла покрывали какие-то незнакомые Корсакову обозначения.

– Это кяризы, – в ответ на его вопрос пояснил иранец. – Каналы, закрытые сверху, чтобы вода не испарялась. Но река пересохла, и теперь вся система заброшена.

– Это неплохо, – задумчиво пробормотал Корсаков. Система кяризов подходила к самому кишлаку, вокруг которого со всех сторон лежала открытая местность – выжженное солнцем каменистое плато. Корсаков машинально стал просчитывать в голове всю операцию: в каком месте следует укрыть джипы, откуда выйти на плато, в какое время подобраться к кишлаку... Потом он заметил, что Фабрициус тоже погрузился в размышления и делает ка-кие-то пометки в записной книжке. «Командир-то он, а не я», – сказал себе Корсаков и попытался отвлечься, но в голове все равно упорно крутились мысли о том, откуда вести наблюдение, какое оружие взять с собой...

Ход его раздумий прервал вопрос Терлинка:

– А бесшумки нам выдадут?

– Мы заказали и бесшумные винтовки, и бесшумные автоматы, но пока их не получали, – сказал Ла Барбера. – Придется пока поработать обычным оружием.

– Обычным оружием! – фыркнул Терлинк. – Легко сказать! Там в кишлаке сотни полторы головорезов, а мы всемером должны с ними справиться обычным оружием!

– Во всяком деле бывают объективные трудности, мистер Терлинк, – злобно блеснув смоляными глазами, возразил Л а Барбера. – Раньше бесшумок вообще не делали, а люди вашей профессии уже существовали. Вам, между прочим, платят не только за то, чтобы вы стреляли, но и за то, чтобы вы думали, как решить возникающие проблемы. Руководство компании ставит задачи, а уж дальше дело ваше, на то вы и специалисты.

– Ставить задачи все мастера, – процедил Терлинк, махнул рукой и умолк.

Розе наклонился к нему и шепотом, который услышали все, успокоительно сказал:

– Ничего, Рене, часовых мы уберем без шума, я ручаюсь. Ну а дальше все будет проще.

Терлинк посмотрел на немца как на идиота и только пожал плечами.

– Помните: главная задача – устранить Адам-хана, – сказал иранец. – Он контролирует производство сырья, весь товар стекается к нему. Устраните его, и мы сможем убедить его людей поставлять сырье нам.

– Считайте, что он уже покойник, – не отрываясь от карты, пробормотал Фабрициус.

Выехали они на следующее утро, когда едва начинало светать. Через четыре часа езды по пыльным каменистым дорогам они загнали джипы в ложбину, незаметную с дороги, и дальше пошли пешком. Перевалив через горную цепь, окружавшую плато, они залегли среди валунов на склоне, и Фабрициус направил бинокль на кишлак. Корсаков разглядывал кишлак через прицел советской снайперской винтовки. Оборонять селение было несложно, так как вокруг него расстилалась открытая местность без единого деревца или травинки. Однако благодаря этой же открытости наблюдатель мог разглядеть систему обороны кишлака и все сторожевые посты. Полевое охранение отсутствовало, посты располагались на крышах окраинных домов, защищенные брустверами из мешков с песком. Корсаков увидел кяризы, своды которых местами обвалились, оставив в земле зияющие черные дыры. Там, где система кяризов ближе всего подходила к кишлаку, тоже находился пост: на плоской крыше строения над бруствером виднелась голова в чалме и торчащий из-за плеча ствол винтовки. Корсаков прикинул расстояние до часового, направление и силу ветра. Звук выстрела на таком расстоянии в кишлаке не должны были услышать, тем более что нестихающий ветер отнесет его в сторону. Если удастся снять часового, то группа, подобравшись по кяризам, сможет незаметно проникнуть в кишлак. Не вызывало сомнений то, что Адам-хана следует искать в большом двухэтажном глинобитном доме с галереей вокруг второго этажа, стоявшем в самом центре селения. У дома слонялись вооруженные люди в широких местных одеяниях, в чалмах или плоских нуристанских шапочках. Обнесенный глинобитной стеной двор, примыкавший к дому, был полон таких же вооруженных молодцов. Некоторые из них просто болтали, сидя на корточках у стен, некоторые, расстелив на земле тряпицы, чистили оружие, другие следили за стряпней, сгрудившись в углу двора, где в углублении под котлом дымились дрова, а вокруг котла суетились повара. Корсаков негромко произнес:

– Идите вперед. Я сниму того парня на крыше и вас догоню.

– При таком ветре? Да брось! – воскликнул Фабрициус.

– Я говорю – идите, – твердо повторил Корсаков. В голосе его слышалась такая уверенность, что Фабрициус, перекинувшись парой слов с остальными, приказал им следовать за собой. Наемники, пригибаясь, цепочкой, заскользили вниз между скальных отрогов и валунов, а Корсаков вновь припал к окуляру прицела. Никакие расчеты и поправки на расстояние, высоту и ветер не могли сделать выстрел точным без того чувства слияния с оружием, которое через несколько минут наполнило его ликованием и уверенностью, и он плавно спустил курок. В гуле ветра, врывавшегося на плато сквозь тесные горные проходы, звук выстрела тут же затерялся, отлетев куда-то в сторону. Корсаков видел в прицел, как часового швырнуло спиной на мешки с песком и как затем он сполз вниз, скрывшись из виду за бруствером.   Шестеро   наемников,   используя   каждую складку местности, подбирались к проломам в земле, обозначавшим вход в кяризы. В каждом движении этих людей чувствовался профессионализм, вошедший в кровь. Когда они наконец исчезли под землей, Корсаков еще раз внимательно обвел взглядом сквозь прицел подходы к кишлаку. Над бруствером поста, ближайшего к тому, что он обстрелял, торчал, уставившись в синее горное небо, ствол крупнокалиберного пулемета. При отходе этот пулемет мог достать группу даже на удаленном от кишлака склоне хребта. Корсаков собрал свою поклажу: закинул за спину гранатомет, сумку с зарядами, винтовку, повесил на грудь советский автомат с укороченным стволом, поправил на поясе сумки с гранатами и не спеша, прячась среди валунов и расселин, стал спускаться вниз. Там изрядную часть пути ему пришлось проделать ползком, так как он сразу увидел, что прикрыть его со стороны кишлака могут только чуть заметные неровности почвы и старые, давным-давно пересохшие промоины. Съехав на животе в пересохшее речное русло, он, пригибаясь, перебежал его и протиснулся в устье кяриза. В узком и глубоком подземном канале было сухо, но не совсем темно – свет поступал через щели и проломы в потолке, и Корсаков мог довольно легко ориентироваться, выбирая направление на кишлак: Выбрав подходящий пролом, он подпрыгнул, подтянулся и выглянул на поверхность, щурясь от яркого солнца. Невдалеке от себя он увидел пост, где снял часового. Чуть заметные следы на иссохшей глинистой земле указывали на то, что группа воспользовалась этим же выходом и затем разделилась: часть направилась в одну улочку, часть – в другую. Пост с крупнокалиберным пулеметом скрывался за изгибом стены, и Корсаков, перебежав мертвое пространство, начал вдоль стены продвигаться к пулеметному гнезду. Наконец ветром до него донесло обрывок разговора, смех, слабый запах сигаретного дыма.

Он крадучись вышел из-под стены, увидел крышу с бруствером, торчащий ствол. Караульных не было видно – вероятно, они присели перекурить, спрятавшись за бруствером от ветра. Корсаков примерился и, плавно взмахнув рукой, запустил в гнездо одну за другой две гранаты. Бросившись обратно под стену, он через пару секунд услышал хлопки взрывов, прозвучавшие на ветру до странности глухо. Надо было спешить: с автоматом на изготовку он вбежал в улочку, пинком распахнул дверь в глухой глинобитной стене, швырнул гранату во двор и после взрыва через повисшую на одной петле дверь ворвался во двор, затянутый облаком пыли. Палец его дрогнул на курке автомата, но выстрела не последовало: он вовремя понял, что в центре двора лежит всего лишь труп собаки, подергивающей в предсмертных судорогах задними лапами и хвостом. Припав на колено, Корсаков сорвал С плеча гранатомет и из дверного проема выпустил в стену дома кумулятивный заряд. Пронизав стену, граната глухо грохнула внутри помещения. Взрывная волна изнутри сорвала с петель дверь, которая в клубах дыма вылетела на середину двора. Корсаков перебежал двор и дал несколько очередей из автомата в зияющий дверной проем, стараясь поразить все углы комнаты. Людей в большой комнате не оказалось – только иссеченные осколками голые стены, мешки, из пробоин которых текло зерно, в углу – кустарный ткацкий станок, превращенный взрывом в груду деревянного хлама. Корсаков пересек комнату, рванул на себя следующую дверь, швырнул в помещение гранату, а сам отскочил от дверного проема и прижался спиной к стене. Как только раздался взрыв, он ворвался в комнату и выпустил по углам несколько коротких очередей. Когда дым чуть рассеялся, уплыв в узенькое окошко, Корсаков сплюнул от досады – людей и тут не оказалось. Больше в доме комнат не было, и Корсаков со всех ног бросился назад во двор. Сделал он это вовремя: с крыши по лепившимся к стене глинобитным ступенькам спускался, хромая и вздрагивая от боли, раненый часовой. На его одежде темнели пятна крови, бритая голова, с которой свалилась чалма, блестела от крови, словно покрытая красным лаком. Часовой увидел Корсакова, и в глазах его сверкнула ненависть. Он вскинул руку с пистолетом, но выстрелить не успел: короткая очередь из автомата Корсакова снесла ему верхнюю часть черепа, веером разбрызгав по стене кровавые ошметки. Корсаков взбежал на крышу. В пулеметном гнезде лежали два трупа, иссеченные осколками так, что напоминали уже не людей, а два бесформенных кровавых комка. На плоскую крышу из-под них вытекала темная лужа крови. У крупнокалиберного пулемета, валявшегося треногой кверху, осколки сильно искорежили приемник и ствольную коробку, так что стрелять из него было уже нельзя. Отпихнув ногой пулемет и чувствуя противную липкость крови даже сквозь толстые подошвы ботинок, Корсаков припал к брустверу, повернувшись в сторону резиденции Адам-хана. Оттуда к посту уже бежали по узкой улочке вооруженные люди. Стоило им достигнуть изгиба улочки, и они попали бы в мертвое пространство, держась в котором они могли бы, не опасаясь обстрела, подобраться вплотную к посту и забросать Корсакова гранатами. Взорвавшийся посреди улочки гранатометный заряд заставил их остановиться, а короткие точные автоматные очереди скосили передних. Остальные залегли вдоль глухих глинобитных стенок и открыли ответный огонь. Корсаков еле успел пригнуться – первые же очереди вспороли самый гребень сложенного из мешков с песком бруствера. Люди Адам-хана стреляли совсем неплохо и не прекращали стрельбу, за-i  ставляя противника прятаться за бруствером. Корсаков с трудом раздвинул мешки и в образовавшуюся щель выставил ствол автомата. Открывать огонь он не торопился, предпочитая сначала оценить обстановку. Двое бандитов неподвижно валялись в пыли, двое других волокли раненого в какой-то проход в стене. Еще несколько готовилось к перебежке, но Корсаков парой очередей заставил их снова залечь. Сравнив первоначальное число нападавших с тем, что теперь находилось в поле его зрения, он понял, что часть успела прорваться в мертвое пространство и ему предстоит ближний бой. Уступить инициативу было равносильно гибели: нападавшие наверняка растекались сейчас но лабиринту закоулков и двориков, со всех сторон обкладывая пост. Корсаков навел гранатомет на стену, вдоль которой залегли стрелявшие в него бандиты, и один за другим выпустил три остававшихся у него заряда. Улочка скрылась в туче дыма и пыли, а Корсаков, оставив гранатомет и винтовку, выскочил с одним автоматом из-за бруствера, подбежал к краю крыши и без раздумий прыгнул вниз. Уроки Томми Эндо не прошли впустую: он приземлился мягко, коснулся ладонями земли и тут же перекатился вбок, краем глаза заметив фигуру бандита, вскинувшего автомат. Очередь просвистела у него над головой, выбив из стены град осколков, но он, кувыркаясь в пыли, успел нажать на курок и увидеть, как бандит рухнул на колени, а затем медленно повалился в пыль. Из-за стены того дома, где Корсаков уже побывал, донеслись крики, и он, целясь на голос, перебросил через стену гранату. Метнувшись после взрыва вправо, он вышиб пинком дверь в противоположный двор, швырнул туда очередную гранату и вслед за взрывом, стреляя из автомата, ворвался во двор. Упав на землю, он продолжал стрелять, но уже прицельно: в клубах пыли мигнул огонек – это кто-то пытался подстрелить Корсакова из-за угла маленькой хозяйственной постройки, но пули прошли мимо. Стрелявший скрылся за углом, и Корсаков, держа автомат наготове, вскочил и бросился к дому, чтобы укрыться за ним, но в этот момент из-за угла появился стрелявший человек, сделав пару неуверенных шаг гов, споткнулся и замертво растянулся на земле, раскинув руки и ноги.

Корсаков все время ощущал врагов в окружавшем его лабиринте зданий и стен, но теперь это чувство ушло. Со стороны дворца Адам-хана донеслись звуки перестрелки, и Корсаков, перелезая через ограды, вышибая калитки и двери, перебегая по извилистым улочкам, направился на шум. На углу одной из улочек он миновал два распростертых в пыли неподвижных тела. В груди одного из мертвецов, лежавшего навзничь с удивленно разинутым ртом, торчал всаженный по рукоятку десантный кинжал, вокруг головы второго растеклось темное пятно. Затем Корсаков наткнулся на стену, в которой зияли два огромных пролома, а сквозь проломы виднелась груда дымящихся обломков. Из-под обломков, словно выражая угрозу, торчала чья-то рука со скрюченными пальцами. Взобравшись с груды на смежную плоскую крышу, Корсаков оказался свидетелем начала атаки на резиденцию Адам-хана. В воздухе что-то мелькнуло, и в следующую секунду на крыше дворца, где пулеметчик, защищенный мешками с песком, вслепую палил по лабиринту строений, разорвалась граната. За ней по той же немыслимой траектории пролетела и взорвалась другая. Из-за бруствера в воздух взлетели какие-то клочья, и пулемет смолк. Корсаков решил, что прицельно бросать гранаты на такое расстояние может только великан Эрхард Розе. Раздалось уханье гранатометных выстрелов, причем стрельба велась парами: первый стрелок прожигал стену кумулятивным зарядом, поражая все живое внутри строения, и тут же второй всаживал в непрочную глинобитную стену разрушительный осколочный заряд. Огонь велся с двух скрещивающихся направлений, и с двух сторон здания между узеньких окошек появились рваные дымящиеся проломы. Корсаков не сразу заметил, отвлеченный гранатными разрывами, пляшущие вокруг оконных проемов дымки. Невидимый пулеметчик короткими очередями с исключительной точностью бил по окнам, лишая гарнизон резиденции возможности отстреливаться и просто осмотреться. Двое бандитов выставили было пулемет на галерею второго этажа, но тут же на галерее рванула ручная граната, посланная с точностью опытного баскетболиста, и оба пулеметчика бессильно повалились по обе стороны от своего орудия. Прошло всего несколько минут после начала атаки, но первый этаж был уже весь в разных направлениях пронизан гранатами, и вокруг него клубились облака дыма и пыли, так что казалось, будто здание вот-вот рухнет. Атакующие перенесли огонь на второй этаж: взрыв разнес в щепки дверь на галерею и одновременно сбросил вниз тела мертвых пулеметчиков и сам пулемет. Окна на втором этаже были шире, чем на первом, и потому гранатометчикам раз за разом удавалось посылать заряды прямо в них. Взрывы глухо громыхали внутри здания, из оконных проемов повалил густой дым – видимо, внутри что-то загорелось. На галерею выскочил человек в дымящейся одежде, но пулеметчик срезал его короткой очередью, и несчастный, взмахнув руками, с воплем полетел вниз. Со своей точки Корсаков заметил окровавленного бандита, протискивающегося в пролом на первом этаже. Сдвоенный щелчок короткой очереди—и верхняя часть тела бандита бессильно обвисла, так что кончики пальцев касались земли, а ноги застряли в проломе. Над кишлаком взвилась зеленая ракета, пулемет трещал непрерывно, поливая свинцом все окна и проломы. Под прикрытием этого огня, к которому и Корсаков присоединил стрельбу из своего автомата, из лабиринта построек выбежали пятеро в камуфляжной форме и со всех ног бросились к изуродованному зданию. Корсаков без передышки бил по окнам второго этажа, пока пулеметчик менял ленту. Затем пулеметчик вновь открыл огонь, дав Корсакову возможность сменить магазин. В проеме двери на галерею появилась было человеческая фигура, но очередь отшвырнула ее обратно в задымленный полумрак. Корсаков узнал в бегущих немцев-«близнецов» Томаса и Байтлиха, Фабрициуса, Терлинка и великана Розе. Розе, обогнав всех на своих длинных ногах, швырнул гранату в пролом, а сам отстранился, прижавшись спиной к стене. Остальные на секунду припали к земле. После взрыва Розе ворвался в дверь, и изнутри помещения тут же послышались автоматные очереди. Один за другим все атакующие ворвались в здание. Из дома доносились теперь только одиночные выстрелы, затем на втором этаже дважды хлопнули гранатные разрывы, послышались крики, на галерею, прихрамывая и продолжая кричать, выскочил человек в запыленном халате, но бывший начеку пулеметчик дал очередь, и афганец бессильно сполз по стене на пол галереи. Стрельба некоторое время продолжалась и на втором этаже, но наконец прекратилась. В дверном проеме появился Терлинк, оглядел окрестности, после чего позвал:

– Эй, Винс, где ты там? Иди скорей сюда!

– А мне что делать? – донесся откуда-то слева голос Жака Вьена.

– Оставайся там и смотри, чтобы к нам никто не подобрался. Я покараулю с другой стороны.

Корсаков наконец разглядел, где сидел Жак Вьен со своим пулеметом. Рядом с куполообразной крышей одного из строений возвышалось странное сооружение, похожее на усеченную фабричную трубу с площадкой наверху, обнесенной парапетом. На площадку вела деревянная лестница. Корсаков догадался, что купол обозначает мечеть, а возвышение с лестницей служит минаретом. Впрочем, в настоящий момент оно служило пулеметным гнездом для Жака Вьена. Бельгиец проник в мечеть, через дверку вышел к подножию лестницы, которую от дворца загораживал увенчанный куполом куб мечети, и, поднявшись по ней, сразу получил прекрасный об–    зор большей части кишлака. Люди Адам-хана, побоявшись осквернить святое место, совершили ошибку, лишившись прекрасной пулеметной точки, которую не преминул использовать противник. Жак Вьен справедливо считался придурком всюду, где бы он ни работал, но ему посчастливилось обнаружить в себе неожиданный талант – талант пулеметчика. Корсаков с удовольствием эстета наблюдал за тем, как он стрелял по дворцу. Бельгийца стоило упрекнуть лишь в том, что, ведя огонь с парапета, он был весьма уязвим для ответного огня, так как его плечи, грудь и голову парапет не закрывал. Однако Жак Вьен имел смутное представление об опасности – его храбрость была храбростью человека, лишенного воображения. Сейчас Корсаков видел только его берет, маячивший над парапетом. Спрыгнув с крыши и обходя тела убитых бандитов, валявшиеся на площади, Корсаков направился к зданию резиденции. Неожиданно прямо перед ним грохнулся в пыль и забился в агонии афганец с перерезанным горлом. Корсаков посмотрел вверх и встретил безумный взгляд Карстена Томаса, но немец тут же повернулся и исчез внутри помещения. На первом этаже толстый слой пыли покрывал все – скомканные ковры, обломки мебели, выломанные взрывами куски стен и трупы людей. Сквозь проломы Корсаков увидел площадь по другую сторону дворца – там чадили два грузовика, осевшие на простреленных шинах, но дым не успевал подняться к небу – его тут же сносило ветром. Вокруг машин валялось добрых два десятка трупов – видимо, эти люди как раз собирались отъезжать, когда попали под обстрел. Кое-как пробираясь между загромождавшими комнаты предметами, Корсаков дошел до лестницы на второй этаж и поднялся наверх, по дороге перешагнув через застрявший на ступеньках труп женщины. На втором этаже его глазам предстала сцена допроса. В ряд стояли трое захваченных в плен людей Адам-хана и бородатый старик, судя по одежде – мулла. Четвертый бандит, раненный в ноги, сидел, прислонившись спиной к стене и свесив голову на грудь. Из смежной комнаты доносились всхлипывание и подвывание. Покрывая эти звуки, успокоительно гудел надтреснутый бас Эрхарда Розе. Допрос вели «близнецы» Томас и Байтлих, а Фабрициус сидел на корточках в углу, внимательно наблюдая за происходящим. Корсаков подошел к Фабрициусу, присел на корточки рядом с ним и спросил:

– Что это у вас покойники из окон падают – разве дело не кончено?

– Ребята   спрашивают   этих   халатников,   где Адам-хан, – пояснил Фабрициус. – Думаю, что мы его укокошили, однако надо удостовериться. Найдем труп, отрежем башку и прихватим с собой.

– Ты что, серьезно? – поднял брови Корсаков.

– Конечно. Наниматель вправе знать, за что он платит деньги, – пожал плечами Фабрициус и переключил внимание на допрос.

Карстен Томас размахивал кинжалом перед глазами одного из пленных и орал:

– Адам-хан! Адам-хан! Где Адам-хан, скотина? Будешь молчать, и тебя прирежу, как барана!

– Помоги ему, Винс, объясни этим ублюдкам,

что нам нужен Адам-хан. Скажи, что одного из них мы прирезали для примера, точно так же перережем и остальных, если не получим Адам-хана, живого или мертвого. Скажи, что расстреляем женщин и детей, которые вон в той комнате.

Корсаков подошел к пленным и заговорил на фарси, поочередно подходя то к одному, то к другому и глядя в глаза, полные ненависти и страха. Только у старичка-муллы взгляд был безмятежно спокоен. Томас не выдержал и заорал вновь:

– Молчишь? Говори, сука! Говори!

– Заткнись, – оборвал его Корсаков и вновь обошел маленькую шеренгу пленных, повторяя те же слова, но ответом ему вновь было молчание. Томас неожиданно отшвырнул его в сторону и со сдавленным рычанием всадил кинжал в грудь одному из пленных – тому, что стоял ближе всех к двери на галерею. Удар был нанесен профессионально – точно в сердце, жертва обмякла и безвольно повалилась на пол.

– Подожди, – вмешался Байтлих. – Они у тебя слишком легко умирают. Винс, переведи им, что если они будут молчать, то каждый из них будет умирать несколько часов. Скажи им, что мы не шутим, что мы вытягивали всю подноготную и не из таких, как они. Скажи, что глупо терпеть адские муки из-за трупа, которому уже на все наплевать.

После того как Корсаков повторил его слова на фарси, Байтлих процедил: «Минута на размышление», – подхватил труп под мышки, выволок на галерею и сбросил вниз.

– Там уже ербачки сбегаются, – хихикнул он, вернувшись в комнату. – Ну что, будут они говорить?

Корсаков перевел вопрос. Один из пленных, рослый чернобородый красавец с простреленной рукой, спокойно произнес:

– Вы можете жечь нас на медленном огне – мы все равно ничего не скажем. Мы не можем выдать на поругание тело нашего благодетеля.

– Можешь не переводить, я все понял, – со зловещей улыбкой промурлыкал Томас. – Сейчас я буду его резать, резать, резать на маленькие кусочки...

– Постой, Карстен, – задумчиво протянул Байт-лих. – Покромсать их мы всегда успеем. Попробуем по-другому.

Он снял с плеча автомат и шагнул в соседнюю комнату. Пленные тревожно зашевелились. Байт-лих крикнул из другой комнаты:

– Винс, скажи им: если они не покажут нам Адам-хана, живого или мертвого, я перестреляю его жен и детей. Жду одну минуту.

Корсаков перевел его слова. Из соседней комнаты донесся лязг автоматного затвора, и сразу же в смертельном испуге заголосили женщины, заплакали дети. Рослый бородач сказал:

– Пусть не стреляет. Я покажу вам тело Адам-хана. Господин простит меня, ведь я делаю это, чтобы спасти его сына.

Бородач шагнул к стене и здоровой рукой сорвал ковер, который почти сливался со стеной из-за покрывавшей его пыли. В открывшейся стенной нише стоял труп тучного мужчины огромного роста в халате из дорогой материи, с золотыми украшениями на шее и пальцах. Левая сторона лица покойника была изуродована попавшим в нее осколком и представляла собой ужасное черно-багровое месиво. Пленные упали на колени и зарыдали, повторяя: «Адам-хан, прости нас!» Только старичок-мулла остался стоять, невозмутимо перебирая четки и бормоча молитвы. Корсакова поразило его спокойствие, словно старика все происходящее нисколько не трогало. Байтлих за волосы подтащил к дверному проему плачущую женщину.

– Это Адам-хан? – прорычал он ей в ухо. – Винс, спроси ее, – это Адам-хан?

– Она говорит, что да, – вслушавшись в бормотание женщины, сказал Корсаков.

Байтлих удовлетворенно ухмыльнулся и уволок жену Адам-хана обратно в комнату. Томас передернул затвор автомата, и, прежде чем Корсаков сообразил, что тот собирается сделать, грохнули два одиночных выстрела, и двое пленных молча повалились ничком на усыпанный обломками пол. Затем Томас короткой очередью добил раненого, сидевшего у стены, – тот лишь сильно вздрогнул и остался сидеть в той же поае. Тут же автоматные очереди загремели и в соседней комнате. Раздались истошные вопли нескольких женщин, но тут же один за другим оборвались, а с последней короткой очередью смолк и последний голос, повисший на высочайшей ноте истерического визга. Грохнул еще одиночный выстрел, и все стихло. В дверном проеме появился Байтлих и с мальчишеской улыбкой обратился к своему «братцу»:

– Карстен, не хочешь тепленькой мертвечинки? Я их специально не очень уродовал. Вспомни Африку – там ты любил это дело.

– Да ну их, – беспечно отмахнулся Томас. – Нет настроения.

– Смотри, здесь бабу не скоро найдешь, – предупредил его Байтлих. Корсаков подошел к нему и заглянул в смежную комнату. Он увидел груду женских тел в темной одежде, словно нарочно наваленных друг на друга. Казалось, каждая из женщин надеялась спрятаться за другой от града пуль. В углу такой же грудой застыли тела четверых детей Адам-хана. В складках одежд, в скрещениях тонких ручек и ножек Корсаков различил пряди слипшихся от крови волос и развороченные пулями личики – Байтлих стрелял точно в голову. Неподвижно стоявший Розе пристально смотрел на картину избиения, и лицо его, как обычно, не выражало ровно ничего. Корсаков почувствовал легкий приступ тошноты. Он вспомнил палящий африканский полдень, дымящиеся развалины городка, взятого утренней атакой, и своих черных солдат, выстроившихся в очередь к женщине, распростертой на пыльной утоптанной земле. Один из солдат с остервенением трудился над женщиной, поблескивая на солнце черными ягодицами, и в такт его движениям раскачивались груди женщины и беспомощно моталась по земле ее голова. Присмотревшись, Корсаков заметил на голове блестящие потеки крови и вьющийся над ней рой мух. Он понял, что женщина лежит так безвольно потому, что она мертва. Его не передернуло и не стошнило – как пьяницы утрачивают рвотный рефлекс на алкоголь, так он еще во Вьетнаме навсегда утратил рвотный рефлекс на ужасы войны. Он потряс головой, чтобы отвлечься от воспоминаний, и увидел, как Фабрициус, сидя к нему спиной, старательно трудится над телом Адам-хана, делая резкие движения локтем. Закончив работу, Фабрициус поднялся на ноги, держа в правой руке окровавленный штык-нож, а в левой – голову Адам-хана.

– Жаль, повредили малость черепушку, – проворчал Фабрициус, приподняв голову на уровень своих глаз и критически ее рассматривая.

– Ничего, узнать все равно можно, – утешил его Корсаков.

– Вот и отлично, – облегченно вздохнув, сказал Фабрициус. – Во всякой работе главное – успешное начало. Думаю, начальство будет довольно.

Вытащив откуда-то иголку и нитку, он в несколько стежков зашил ворот халата Адам-хана, затем стащил халат с трупа и получил некое подобие мешка, в которое и закатил голову. Корсаков успел заметить, что драгоценности с мертвеца уже успели исчезнуть, однако промолчал. Карстен Томас оказался не таким бескорыстным.

– Неплохие побрякушки были на покойнике, правда, Кристоф? – спросил он, обаятельно улыбаясь, но взгляд его оставался холодным.

– Да и на его бабах наверняка кое-что имелось, верно,  Карстен? – парировал Фабрициус. – Все сдать мне, поделим на базе. И впредь будем делать так же. Коли работаем вместе, то и навар должен делиться поровну.

В этот момент со стороны мечети донеслось щелканье пулемета Жака Вьена. Словно перекликаясь с ним, на крыше застучал автомат Терлинка, и сам стрелок заорал:

– Ребята, уходим! Что-то они зашевелились на том конце кишлака!

Однако Фабрициус, глядя в глаза Томасу, продолжал неподвижно стоять с протянутой рукой. Тот хмыкнул и кивнул Байтлиху:

– Что ж, Клаус, давай. На всех так на всех. Байтлих сгрузил на ладонь Фабрициусу горсть

каких-то украшений, и тот ссыпал их в опустевший подсумок для гранат. Осмотрев помещение еще раз, дабы не оставить в нем ничего ценного, Фабрициус первым затопал вниз по лестнице, за ним – двое «близнецов». С галереи в комнату вошел Терлинк, огляделся и присвистнул:

– Ага, вот и сам хозяин... А голову, должно быть, Кристоф прихватил с собой?

Корсаков утвердительно кивнул. Терлинк прошел в смежную комнату, и там на некоторое время воцарилось молчание. Затем донесся голос Терлинка: «Эрхард, ты что, покойников не видел? А ну пошли отсюда». Толкая впереди себя немца, впавшего в ступор, Терлинк вышел из комнаты, подтолкнул Розе в спину в направлении лестницы, а сам вышел

на галерею и крикнул вслед Фабрициусу, бежавшему через площадь:

– Кристоф, здесь еще старичок остался, что с ним делать?

Старик-мулла, присевший на корточках у стены, продолжал безучастно перебирать четки, но глаза его, ясные и живые, не оставляли сомнений в том, что от него не ускользает ни одна деталь происходящего. С площади долетел ответ Фабрициуса на вопрос Терлинка:

– Старика не трожь – пусть расскажет здешнему народу, как все было. И пусть Винс ему втолкует напоследок, что мы работали от лица компании.

– Мы пришли сюда, потому что Адам-хан не хотел сотрудничать с компанией, – начал объяснять Корсаков старику. – Компания...

– Не надо больше говорить, я все знаю, – сказал старик и посмотрел в глаза Корсакову своими живыми серо-голубыми глазками.