Текст книги "Дети Барса. Книга первая - Туман над башнями. (СИ)"

Автор книги: Андрей Ренсков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

Вьяла вытянул вперёд руки и уставился на свои дрожащие пальцы. Странно: когда пришло время для одного точного удара, руки сработали, как положено. А теперь, когда всё кончилось, трясутся, как овечий хвост.

"Хватит жалеть себя. Вставай и принимайся за работу".

–А куда торопиться-то? – спросил Вьяла, опуская горящее лицо в ледяные ладони. – Ты же говорил, что рядом на десять лиг нет ни одной живой души.

"Даже бесплотным духам свойственно нетерпение, маленький Вьяла. Мы подошли довольно близко к первой из наших целей. Так не будем останавливаться: впереди нас ждут сотни новых, ещё более трудных".

–Кто ты? Откуда ты всё знаешь? – Вьяла помолчал, а потом выпалил, сжав кулаки: – Может, ты и есть тот Судья, которым пугают слепые старики?

В ответ в голове раздался громоподобный хохот, равного которому мальчик не слышал ещё ни разу.

"Кто? Судья? Ну, и насмешил ты меня, мальчик! Нет никакого Судьи – его выдумали сами люди, чтобы не дать себе впасть в полное скотство. В отличие от него я существую – не хочешь же ты поспорить с очевидным?"

Кобыла закатывала глаза, храпела, дёргала ногами: её пугал запах свежей крови, долетающий сзади. Покосившись на нависшую над головой глыбу из мяса и сала, мальчик провёл пальцами по тёплой щеке, и лошадь задрожала.

–Не бойся. Я тебя не обижу.

Кобыла шумно вздохнула, недоверчиво тряхнув гривой. Видно, за свою недолгую жизнь узнала цену и обещаниям, и людям, что их раздают.

"Постой-ка..." – Голос вдруг стал слегка озабоченным. – "Вот невезение... Одной упряжи не хватит, маленький Вьяла".

–А говорил, что знаешь всё на свете...

"Дерево всё же упало, только что... Хорошо, что у толстяка под соломой лежит обрывок верёвки, на всякий случай. А плохо то, что его может не хватить".

–Какое дерево?

"Узнаешь. И заступ, заступ не забудь".

Чтобы найти верёвку, Вьяла перерыл почти всю солому. Пришлось даже дважды отойти от повозки на обочину – отдышаться. Облако вони стало, кажется, ещё гуще и злее. Казалось, что повозка с её владельцем гниют прямо на глазах и уже к завтрашнему утру превратятся в сырую труху.

Заодно открылась и другая маленькая тайна: что именно прятал за своей спиной толстяк. Вьяла взмахнул найденным топориком, чувствуя упругое сопротивление воздуха, и понял, что не в силах расстаться с ним. Придётся совершить обмен – оставить в горле этой мрази свой нож. Всё равно нет никакого желания вытаскивать его и оттирать от гнилой крови.

–Долго ехать до этого перекрёстка?

"До вечера. В деревню не суйся, сразу поворачивай на южную дорогу. На месте будешь как раз к темноте. Дело, что тебе предстоит, не для чужих глаз".

Добраться до перекрёстка можно было и быстрее, но подвела кобыла. Заставить её прибавить шаг не смогло даже нещадное избиение сорванной по дороге веткой. Лучше бы шёл пешком – по времени вышло бы так же. И болели бы натруженные ноги, а не спина и копчик, как сейчас. Вот и вся разница.

"Наконец-то", – удовлетворённо произнёс голос. Вьяла, оглядывая чёрный покосившийся столб, мысленно согласился, и, простонав, сполз на землю. Кобыла опустила голову и принялась щипать траву. Надо бы привязать её, или хотя бы стреножить, да неохота: надоела до тошноты. Если ускачет – туда ей и дорога.

"Стреножь её – она ещё пригодится".

–Всё-то ты знаешь, – буркнул Вьяла, завязывая узел на ногах лошади и опасливо косясь вверх: как бы не цапнула за голову. – А вот что, например, на этом столбе написано?

"Ничего интересного".

–И всё-таки? – спросил Вьяла, ковыряя ногтём обугленную доску. На дереве ещё были видны останки паучков: где-то лапка, где-то хвостик.

"Этого теперь не скажет даже самый учёный коген. Я могу лишь сказать, что здесь БЫЛО написано – до того, как огонь повредил надпись. Страшись, прохожий: идя дальше, ты вступаешь во владения Саал-Зава, Гневного Быка".

–Это что, должно было напугать прохожего?

"Местный гуч обладал дурной славой. Он действительно часто гневался, и, в конце концов, его прикончили, словно взбесившегося быка. Гуч Боргэ сделал это, пару лет назад. Местные были весьма ему благодарны".

–Помнится, ты говорил, что в нём есть какая-то изюминка, в этом гуче.

"Он старший брат нашего горячо любимого Раззы".

–Вот как... – Вьяла сморщился и от души харкнул на обугленную доску.

Дорога взбиралась в гору, всё круче, словно спешила опередить заходящее солнце. Остановившись над укладывающейся на ночь деревней, мальчик долго смотрел, как маленькие, с ноготок, люди расходятся по домам, как из щелеподобных окошек выходит серый дым. До домов было далеко, но каким-то образом этот дым попал мальчику в глаза, и по щекам поползли слёзы.

Смахнув их краем плаща, Вьяла бросил неприязненный взгляд на тонкую башню, повисшую над деревней, чуть желтоватую в выцветших лучах заходящего солнца. И от души ударил пятками в ленивый тёплый живот. Его путь лежал через перевал, и надо было успеть до заката.

И мальчик успел. Ровно в ту минуту, как внизу показалась долина, последние лучи солнца мазнули по темнеющим горам и исчезли. Осталось только жёлтое зарево и вылезающие из-под деревьев тени, длинные и тонкие.

Развалины строений уже скрылись в сумерках. На расстоянии они выглядели огромными чёрными пятнами. Только остов полуразрушенной башни выделялся на фоне темнеющего неба – словно огромный пустотелый зуб, сгнивший изнутри. У её подножия горел хорошо заметный издали костёр.

"Пастухи, гоняющие чужих коз. Можешь поговорить с ними, они совершенно безобидны".

–Они – хорошие люди?

"А капуста, что растёт на грядке – она хорошая?"

Смысл сказанного дошёл до мальчика только, когда кобыла подошла ближе. Пастухи, отвернувшись друг от друга, грызли что-то серое, похожее на смёрзшиеся комья земли. Увлечённые этим занятием, они поздно заметили всадника и замерли в испуге. Слева послышалось недовольное блеянье коз, уже устроившихся на ночь: их потревожил запах лошадиного пота.

–Не бойтесь меня, – сказал мальчик, поглаживая лошадь по горячей шее.

Глаза и волосы пастухов были того же серого цвета, как и то, что они ели. Вьяла окинул взглядом остов башни: неровная каменная кладка даже на высоте нескольких локтей выглядела закопчённой. Теперь понятно, как гучу Боргэ удалось разрушить замок. Камень тоже умеет гореть, надо только его научить.

–Я заберу своё и уеду. – Глаза пастухов оставались пустыми. Наверное, тот, кто долго занимается выпасом коз, со временем становится похожим на них.

–Прощайте.

"Здесь была цитадель гуча, тут он и принял свой последний бой. А вот эта куча возле заплывшего рва – всё, что осталось от казарм стражи ".

–А нам куда?

"Направо – там, на той стороне двора, когда-то стоял Большой Дом. Это традиционное название для места, где пьют мужчины. Боргэ постарался с этим замком на славу, всю душу вложил. Видно, крепко обидел его этот Гневный Бык".

–А почему нам надо именно туда?

"Слезай со своей лошади и разведи костёр поярче".

Первую часть приказа Вьяла исполнил с удовольствием, а вот со второй возникли сложности: всё, что могло здесь гореть, уже давным-давно сгорело. Пищей для костра стали обугленные детали мебели и остатки кровли. В наступившей темноте их пришлось собирать на ощупь. Когда огонь разгорелся и подрос до уровня головы, мальчик выпрямился, вытирая выступивший пот.

От здания сохранился лишь фундамент, выложенный из огромных камней, покрытых трещинами, хранивших следы яростного пламени. Четыре изъеденных огнём столба прорастали сквозь груду мусора, уже поросшего плющом – крыша до последнего держалась именно на них. И они выстояли, эти столбы, словно были сделаны не из дерева, а из железа.

Остальные обломки прошлого были искорёжены до неузнаваемости. Вот, вроде бы, спинка тяжёлого стула, а вот наполовину ушедший в чёрную пыль конёк крыши, на котором ещё угадывается затейливая резьба. Венчало чёрную груду толстое дерево, также убитое огнём, но рухнувшее совсем недавно. Голос опять угадал – но это уже не вызывало такого трепета, как раньше.

–Так вот зачем нужна была лошадь, – догадался Вьяла. – Не мог раньше сказать? Я чуть не зарубил ленивую тварь.

"Попробуй обвязать дерево верёвкой и прикрепить к упряжи".

Пока возился с верёвкой, костёр почти потух. Последние узлы пришлось завязывать на ощупь, провалившись в мокрую золу по щиколотки. И тут кобыла снова показала свой дрянной характер. Попытки сдвинуть её с места ни к чему не привели: она не подчинилась ни ласке, ни громкому крику. В конце концов, Вьяла огрел её по хребту. Лошадь громко заржала, но с места не сдвинулась.

"Не делай этого".

Но было поздно: мальчик уже выхватил из костра догорающую головню и ткнул ей в мохнатый живот, подняв сноп искр. Кобыла бешено захрапела и рванула с места. Верёвка продержалась всего мгновение, а потом упряжь с треском лопнула, и освобождённая лошадь скрылась во мгле. Хорошо, что этого толчка хватило: дерево покачалось, и всё же сползло вниз.

"Молодец. Теперь придётся делать всё своими руками".

–Пусть скажет спасибо, что живая. Не забывай: я убил двоих за меньшее.

"Копай. Нам нужен вон тот угол, дальний".

–Что ищем?

"Большой каменный стол, и то, что под ним".

Подкинув в костёр всё, что попалось под руку, мальчик не без труда влез на груду обломков и, поплевав на руки, взялся за заступ.

Первый, поверхностный слой удалось счистить легко – всего лишь нанесённая ветром земля и превратившаяся в грязь сажа. Под ним лежали уже более крупные головни и тут заступ помочь не мог. Приходилось нагибаться и отбрасывать эту дрянь вручную. Попадались и балки, почти не повреждённые огнём – такие толстые, что их вряд ли выволокла бы из завалов даже лошадь.

Подбрасывать в огонь дрова пришлось ещё не раз. Свет был нужен, чтобы не подвернуть ногу, не поймать подошвой острую щепку. А ещё – чтобы избавиться от страха. Когда стали попадаться обгорелые кости, по позвоночнику побежали мурашки. Показалось, что по пояс стоишь в чужой могиле.

Когда заступ, наконец, заскрежетал о камень, сил почти не осталось. Вьяла перепачкался сажей, ободрал в кровь все руки и колени, зарывшись в холм почти по шею. Холодный ночной ветерок всё настойчивее забирался за ворот, промокшая насквозь туника прилипла к разгорячённой коже и остывала сразу, как только мальчик останавливался передохнуть.

"Вот и он", – задумчиво сказал голос. Ни радости, ни азарта. Словно сам битый час ковырялся в золе и чужих костях и ждал, когда кончится эта пытка.

–Что дальше? – спросил Вьяла, повиснув на лопате. – Я её не сдвину.

"И не надо. Пробей небольшой шурф немного левее. Примерно на шаг. Тебе надо будет только просунуть руку".

Стоило посильнее ударить заступом в пружинящие под ногами доски, как они переломились и с шумом провалились вниз. Следом посыпалась сажа, открывая неширокую щель между двумя рухнувшими балками. Из дыры потянуло старой гарью и горелой плотью.

"Принеси огня, мальчик".

При свете факела зловонная дыра стала ещё более пугающей. Она показалась Вьяле ещё чернее, чем окружавший её уголь. Будто это была вовсе не щель между балками, а пасть какого-то чудовища.

"Загляни туда, не бойся. Всё, что ты увидишь, просто часть одной бесконечной истории. Их история сейчас закончится, а твоя начнётся".

Задержав дыхание, Вьяла нагнулся над дырой. Спина покрылась липким холодным потом. Из-за того, что огонь на головне подрагивал от ветра, вокруг метались тени, и сначала мальчик не разобрал, что видит. Потом, проморгавшись, понял, и разозлился на себя: в дыре не оказалось ничего страшного.

"Спрятался под отцовским столом: думал, что не найдут. Но они и не стали никого искать, потому, что пришли не грабить, а убивать. Накинули засов и зажгли Большой Дом с четырёх углов. Не узнаёшь его?"

Под крышкой стола сидело маленькое обугленное тело, местами обгоревшее до костей, местами покрыто лохмотьями обугленной плоти. Нижняя часть тела была завалена мусором и обугленными досками. Поэтому у другого, еще более маленького скелета, прижавшегося к чёрной грудной клетке сидящего, была видна лишь маленькая ручка и часть черепа.

–Нет, конечно. А кто эти бедолаги?

"Можешь опять мне не поверить, но тот, что побольше – это ты. Понимаю, к этой мысли надо привыкнуть".

Ослабевшие пальцы выпустили горящую головню, и она, ударившись о землю, отскочила и больно укусила за голую лодыжку.

"Нет, я не хочу класть тебя в эту могилу рядом с ними. Поверь, у меня другие планы на твой счёт, Элато. Откуда ты только берёшь такие страхи?"

–Как ты назвал меня?

"Элато, сын гуча Саал-Зава. Привыкай к этому имени: оно теперь твоё".

–Но зачем... Я не понимаю.

Отбросив заступ, мальчик начал нервно растирать лицо испачканными ладонями, не замечая, что на нём остаются чёрные полосы.

"Не задавай глупых вопросов. Просто засунь в дыру руку и нащупай на своей шее серебряный медальон. И не кривись ты так! Я уж было подумал, что всю брезгливость ты оставил в лисьей норе!"

Проклиная всё на свете, Вьяла долго вслепую шарил по шершавым костям, пока его пальцы не сомкнулись на чём-то холодном. С омерзением вытерев руку о подол, он подобрал головню, на самом конце которой ещё теплилось синее пламя. Что это ещё за треугольная пластина – тяжёлая на вес, покрытая какими-то узорами, но закопчённая так, что ничего не разберёшь?

"Дитя, сидящее на троне. Очень древний символ. А копоть мы счистим, благородные металлы не темнеют".

–А что это вообще такое?

"Амулет на счастье. Ты получил его из рук самого Раззы."

–Что-то этот амулет не принёс ему счастья... – Вьяла покосился на темнеющий провал. – Зачем он мне? Зачем мне чужое имя? Ты обещал, что мы ещё встретимся с Раззой, но я не собирался разговаривать с ним. Теперь, когда я умею убивать, мне достаточно будет всего нескольких мгновений.

"Убить спящего крестьянина и Тайного Советника короля – две разные вещи. Ты хочешь отомстить, или нет?"

–Да, – выкрикнул в темноту Вьяла. – Да!

"Тогда с этого момента тебя зовут Элато. И ты будешь делать то, что я скажу. Убить Раззу мало – нужно также убить всё, что он любит. Поступить с ним так, как он поступил с твоей семьёй. А для этого нужно подобраться очень близко. Не бойся: я всегда буду рядом".

Мальчик опустил глаза на ладонь, погладил странный амулет грязным пальцем. Было заметно, что в его душе идёт напряжённая борьба.

–Отец говорил, что нельзя пользоваться вещами мертвеца.

"Теперь он сам мертвец. Не вздумай это выкинуть, сын гуча. Не то завтра я заставлю тебя ползать здесь на коленях, пока не отыщешь".

Испачканная сажей ладонь сжалась, пряча украшение.

–Значит, завтра я еду в Город?

"О, боги, которых не существует", – рассмеялся голос. – "Нет, конечно! С утра ты едешь в Ватаскаласку. Точнее, идёшь – потому, что упустил кобылу".

–Зачем в Ватаскаласку? – растерянно спросил Вьяла.

"К бондарю, про которого ты, должно быть, уже забыл. Будешь ходить у него в учениках, года два, или три. До тех пор, пока старый Разза не забудет, как выглядела мордашка того, кто сейчас лежит под столом".

–Ну, а что я ему потом скажу, Раззе? – По лицу мальчика было видно, что он полностью сбит с толка. – Если он спросит: где это я пропадал все эти годы?

"Скажешь ему правду".

–Какую правду?

"Что делал бочки".

Утика Великая. Дворец наместника.

НАМЕСТНИК

-С Рисовых шахт... – Писец сделал паузу, выжидательно глядя на наместника. Тот лениво дёрнул бровью:

–Что пишут?

–Пишут о том, что последняя партия рабов оказалась заражена кровавым поносом и вся погибла. Стоило больших трудов не допустить распространения заразы среди остальных.

–Подожди... – Наместник нахмурился, припоминая. – Прошлой луной я выделил Авигдору двести мер именно на этих самых рабов. Управляющий шахтой проел мне всю плешь.

–Истинно, господин, – писец обозначил почтительный поклон. – На это золото Авигдор приобрёл сотню рабов и направил их в Рисовые шахты. Так написано в его отчётах. По прибытию выяснилось, что все они заражены.

–От кровавого поноса не умирают мгновенно. Человек, знающий толк в рабах, вполне мог отличить заражённых от здоровых. Все признаки болезни к этому времени уже налицо.

–Ну... – Писец пожал плечами. – Авигдор, получается, не сумел, господин. Думаю, так он и станет оправдываться.

Наместник надолго задумался. Писец ждал, застыв с поднятым стилосом. С улицы донёсся неясный шум, приглушённый деревянными ставнями.

–У кого Авигдор купил рабов? – спросил, наконец, наместник, брезгливо поджав губы. – Хотя нет, не говори, я сам тебе скажу: у Лори Бастийского.

–Истинно так, господин.

–Этот бастиец обнаглел даже сверх той щедрой меры, которой боги одарили его народ. Пора ему переносить дела к себе на Побережье... Какую цену он взял с Авигдора? Говори смело, я знаю, что ты всегда наводишь справки.

–На рынке говорят, что цена была очень низкой, господин. – Писец понизил голос почти до шёпота. – Обычно бастийцы торгуются до пены изо рта, а эта партия молодых здоровых мужчин ушла по семьдесят серебряных мер за голову, по цене стариков. Выгодное предложение, нечего сказать.

–Выгодное, – хмыкнул наместник. – Для обоих. В отчётах указано по две золотые меры за голову. Итого – сто тридцать серебряных мер с каждой из этих голов легло в мошну Авигдора. Да и Лори не в накладе: ему удалось сбагрить партию бросового товара. Всем хорошо, кроме семьи Карго. Пора подумать о том, чтобы брать рабов напрямую у Алейина.

–Алейин не станет торговать мелкими партиями, господин. Обычно он привозит в порт сразу несколько тысяч голов, и все они расходятся к вечеру. Их раскупают перекупщики, вроде того Лори Бастийского.

–Мы разгоним этих перекупщиков и выстроим свои бараки.

Наместник раздражённо поморщился: странный шум за окном усилился и упрямо лез в уши, отвлекал от важного.

–Денег в мошне у Карго хватит с лихвой. Что скажешь?

–Э-э-э... Заманчиво, господин. Но...

–Говори.

–Вряд ли это понравится другим семьям, господин. Цены поднимутся.

–Ты прав, – задумчиво кивнул наместник. – Это им не понравится. Однако на досуге набросай примерную смету: во сколько обойдётся обустройство рынка для... Скажем, десяти тысяч голов. И вызови ко мне этого плута Авигдора. То, что он украл, конечно, капля в море. Но, клянусь, я выжму из него эту каплю!

–Да, господин...

–Проклятье, что там творится? Последний раз я слышал такой шум под своими окнами, когда в город въезжал Мануил!

–Шумят, господин, – подтвердил писец. – Скандалят о чём-то... Прикажете раскрыть ставни?

–Нет, – поморщился наместник. – Не нужно. На что боги создали этот бесполезный шар, горящий в небе? Ночной полумрак куда как более свеж и пригоден для жизни... Спустись вниз и разыщи начальника над стражами. Спроси у него: за что я плачу ему две тысячи золотых мер в год?

–Да, господин, – поклонился писец, поднимая с коленей деревянную крышку. Тут раздался лёгкий скрип, и дверь комнаты слегка приоткрылась. На ширину ладони, не больше. Достаточное расстояние, для того, чтобы люди внутри смогли расслышать сдавленное:

–Простите, господин...

–В чём дело, Шулшак? – рявкнул наместник. Грозно, вкладывая в рык всё раздражение, накопленное за утро. – Я же сказал: беспокоить меня, только, если небо рухнет на землю!

–Да, господин... Вы говорили...

–И что оно, рухнуло?

–Н-нет, господин... Но....

В приступе ярости наместник зашарил по столу, но ничего тяжёлого под руки не попалось. Разве что массивный подсвечник на самом краю, за которым тянуться было лень. Тогда он изо всех сил грохнул кулаком по крышке стола, и удар отдался в ушах глухим гулом.

–Так чего ж тебе надо, сын свиньи и дикобраза? Или ты забыл, что твой пост находится перед дверями с той стороны?

–Начальник над стражами просит вас спуститься вниз, к воротам, – растерянно забормотал сбитый с толку Шулшак.

–Что? – взвыл наместник, расходясь всё больше. – Он просит меня спуститься? Выходит, он предлагает мне заняться его работой? А завтра он попросит, чтобы я взял копьё и отстоял ночную смену у собственных дверей? Пока тот будет кувыркаться со шлюхами?

–Командир... – сказал несчастный Шулшак севшим от страха голосом, и потерял мысль. – Господин...

–Ну!!! – взревел наместник, привстав из-за стола. Писец прищурился и вжал в плечи остроухую голову.

–Чрезвычайное дело, – выдавил из себя стражник. – Командир так и сказал: чрезвычайное дело, зови господина. Клянусь вам в том памятью отца.

–Что за чрезвычайное дело, болван? Неужели так тяжело заткнуть голосящих под моими окнами? Какой тогда с вас вообще прок, дармоеды?

Привстав, уже можно было дотянуться до подсвечника, что наместник и сделал: зря вставал, что ли? Витое серебряное украшение тяжело ударило в захлопнувшуюся дверь, и, измятое, упало на порог. На двери осталась лишь пара царапин, не более. Хорошая работа, ничего не скажешь.

–Шулшак, собачий сын!

Дверь снова скрипнула. Теперь она открылась всего на пол-ладони.

–Да, господин?

–Почему стража не может вытолкать этих людей взашей, а просит меня спуститься и оказать им честь? Кто они, вообще, такие? Король Мануил со свитой? Гаал со своей дочерью – девственницей? Русалки, вышедшие из моря?

–Нет, не русалки, господин, – грустно сказал Шулшак. – Святой отряд.

–Кто???

–Святой отряд, господин. Лейтенант, и с ним два десятка гвардейцев.

–Чего они хотят? – спросил наместник, опускаясь в кресло. Писец наскоро промокнул вспотевший лоб тонким платком: вроде бы, гроза миновала.

–Они требуют выдать им принца Андроника.

–Принца Андроника? – Глаза наместника забегали. – Ну, а от меня им что нужно? Передай этому лейтенанту: пусть ведёт своих людей к северному крылу дворца. Под окнами принца они смогут голосить столько, сколько им угодно.

–Командир так им и сказал, господин. Может, чуть покрепче. Но лейтенант стал трясти приказом от короля и кричать, что господин прячет принца.

–Лейтенант, – повторил наместник. Между съехавшимися к переносице бровями залегла глубокая вертикальная морщина: знак нарастающей тревоги. – Мануил прислал за Андроником обычного лейтенанта?

–На нём доспехи сотника, господин, – сказал Шулшак, приоткрыв дверь шире. – Что я, сотника гвардейского не узнаю? Насмотрелся на них при осаде.

–Так вы что, испугались какого-то сотника?

–Мы не испугались, господин, – замялся стражник. – Но он стал махать мечом, и командир приказал обнажить наши. Тогда они стали стрелять.

–Что? – округлил глаза наместник. – Что они сделали?

–Их арбалетчики стали стрелять, господин. Хорошо, что мы успели отступить за ворота. Но у нас двое убитых, господин. И один раненый.

На этих словах цвет лица наместника стал резко меняться. Переносица и щёки побагровели, а лоб и кончик носа, напротив, налились мертвенно-белым.

–Командир приказал не стрелять в ответ, – заторопился Шулшак, глотая слова: слишком уж страшной стала эта тишина за дверями. – Сейчас так: они в колоннаде на нижней террасе, а мы удерживаем ворота и стены. Если господин прикажет, мы перебьём их, как фазанов. Но командир просит господина спуститься к воротам, чтобы передать приказ лично.

–Это правильно, не надо стрелять, – сказал, наконец, наместник. Неожиданно спокойно, даже мягко. – Ты, вот что... Беги в северное крыло, возьми под стражу принца Андроника и приведи ко мне в целости и сохранности. Я буду внизу, у ворот. Да... Там, в его покоях, наверняка, будет моя дочь... Эту дуру запереть в комнате и не выпускать.

–Да, господин.

–Гляди, Шулшак, если напортачишь, вот этой самой рукой отрежу тебе всё, что выпирает, и заставлю сожрать сырым.

–Даже не сомневаюсь, господин, – обречённо ответил стражник. – Осмелюсь предложить господину сопровождение из двух мечников и одного знаменосца. Согласно статуту.

–Какой ещё статут? – раздражённо отмахнулся наместник.

Потом, проходя тёмной галереей, он пожалел, что отказался: ритм, который отбивали тяжёлые сандалии стражников, всегда нравился ему. Наместник любил слушать, как гулкое эхо катится по пустым коридорам, вырастая из-за спины, словно невидимые крылья. Этот звук успокаивал и вселял уверенность. Чего сейчас как раз недоставало – и спокойствия, и уверенности.

–Зачем Мануилу потребовалось забирать Андроника именно сейчас? – шептал наместник, спускаясь по лестнице, и не находил внятного ответа. – Что-то с наследником? Или, всё же – объявление войны? А я уже, было, поверил, что над древним родом Карго взошла, наконец, обещанная звезда....

Ладонь скользнула по гладкому дереву перил, и стала чёрной от пыли. Мало кто ходит по этой лестнице – вот рабы и разленились. Стоит слегка ослабить вожжи, и лошади, которых ты ласкаешь и кормишь лучшим ячменём, расшибут твою повозку о камни. Не со зла – просто так уж устроен мир. В нём есть только всадники и лошади: одни правят другими. Если уж тебе выпало править, твоя рука должна быть твёрдой.

–Чего добился Мануил, убив моих людей? Отдав принца, я потеряю лицо перед семьями. Но я не могу не отдать его – те же семьи объявят меня виновником неизбежной войны. Да, он загнал меня в угол – но чего тем добился?

До ворот было ещё далеко: надо было пройти сквозь несколько залов, соединённых длинными галереями и спуститься по парадной лестнице. Наместник поймал себя, на том, что нарочно медлит, чтобы выгадать больше времени на размышления, и вдруг разозлился.

–Никто не смеет убивать слуг семьи Карго, будь это хоть сам Ям Всемогущий! Твоих пехотинцев поглотит пустыня, Мануил... Надо набрать больше наёмников, лучше всего из Северного Союза. Чтобы держать город в кулаке, потребуются именно такие: дикие, не знающие языка, алчные до золота. Проклятье! Нет, это всё не то! Должен быть другой выход...

Тем временем непривычные к ходьбе ноги заныли. Не дворец, а муравейник: галереи между залами так перепутаны, что не зная дороги, можно бродить часами. Видно, семья Карго строило это чудовищное сооружение не для того, чтобы живущим в нём было удобно. А лишь для того, чтобы его вид повергал городской сброд в трепет. До чего глупо...

–Это глупо, – повторил наместник, неторопливо шагая под сводами Багровой галереи. – Твой поступок, Мануил, напоминает каприз обиженного ребёнка, а вовсе не интригу человека, прозванного Великим ещё при жизни. Впрочем, кто бы не стоял за спинами этих гвардейцев, его цель ясна. Если сейчас мои люди перебьют их, оправдаться мне будет очень трудно.

Звуки хриплого голоса разбудили эхо, спящее под выпуклым потолком. С тяжёлых портьер цвета крепкого вина посыпалась пыль. Как же здесь всё прогнило... Давно пора заколотить этот вход: в зал Славы можно пройти другим путём. Да разве обо всём упомнишь.

–Два года назад он писал, что посылает Андроника в Утику как гарант доброго отношения. Все семьи восприняли этот жест с одобрением. Столько труда, столько интриг и тонкой дипломатии, и что в итоге? Просто взять и устроить резню? Ставлю сотню золотых – тут воняет Чёрным Пауком... Или это у наследника, наконец, прорезались зубы? Ах, как бы знать...

За поворотом показалась дверь чёрного хода, ведущего в зал Славы. Около неё стоял стражник, при виде вынырнувшего из-за угла господина, превратившийся в каменную статую с широко распахнутыми глазами.

–Открывай, – приказал наместник, показывая на бронзовый ключ, подвешенный к поясу стражника. – Чего смотришь? Это я. Ждал кого-то ещё?

–Ф-фух, – шумно выдохнул стражник, и обмяк, облокотившись на копьё. – Простите, господин... Думал, что привиделось... На этом посту случается, особенно в ночную стражу. Сейчас открою, господин.

–Не знал, что здесь ещё ставят пост, – сказал наместник, наблюдая за тем, как стражник снимает тяжёлые цепи, обнявшие дверь крест-накрест. – Или тебя тут просто забыли?

–Никак нет, господин. Меняемся утром и вечером. – Дверь отворилась, и пыль, покрывшая порог, зашевелилась, поползла, подгоняемая сквозняком, собираясь в комочки. – Я всегда верил, что в этом есть какой-то смысл.

–Служи дальше столь же усердно, солдат. И будешь вознаграждён. А пока запри-ка за мной дверь и навесь цепи.

В зале Славы горели светильники, залитые маслом до краёв. Что же это зал Славы, если в нём царит тьма, и фресок на стенах не разглядеть?

В этом углу они были самыми древними. Свои самые блестящие победы Карго постарались увековечить поближе к главному входу, поэтому сцены, изображённые здесь, относились к раннему детству Утики. Но сейчас наместнику хотелось пройти сквозь историю своего рода от самого начала. Он будто бы ждал, что нарисованные на штукатурке люди подскажут ему ответы на все вопросы.

Наместник шёл вдоль стен, вглядываясь в потрескавшиеся лица, но они оставались безучастными. Вроде бы и света было довольно, но на всех фигурах лежала странная пелена, словно их припорошило пылью. Время накладывает свой отпечаток на любую вещь и здесь он был виден отчётливо: так благородная патина ложится на старую медь.

Вот переселенцы из Города, с надеждой и страхом взирающие за горизонт. Все они давным-давно стали могильной пылью, ещё тогда, когда безымянные художники старательно выводили их черты на мокрой штукатурке. Но надежда и страх ещё читались в их глазах, припорошенных пылью веков.

Вот красавица Дея. Размахнулась, чтобы бросить первую горсть зерна в только что распаханную землю Запада, до этого девственную, нетронутую плугом. Её глаза – зелёные изумруды, отшлифованные до блеска. Вот бог моря Ям, следящий за каждым её движением с облака. Его глаза полны вожделения и охотничьего азарта. А вот их плод, родившийся после того, как бог утолил свою похоть: Карго, основатель семьи.

–Прошу вас, великие предки, – прошептал наместник, уперевшись лбом в холодную штукатурку. От неё пахло плесенью и мышами. – Вы были мудры и умели говорить с богами. Так помогите же мне принять верное решение.

Великие предки молчали: были заняты своими делами. Они сеяли ячмень, ловили рыбу, рыли каналы, ходили в походы на соседей и возвращались обратно с караванами рабов. Войны, тяжкий труд и торговля с далёкими берегами – всё для блага семьи Карго, всё для их славы. Решай свои проблемы сам, не надеясь ни на богов, ни на людей – вот какой ответ нашёл наместник в нарисованных глазах.

–Что ж, – сказал он, закусив губу. – Может, оно и верно.

Светильники, установленные на квадратных колоннах, горели ровным жёлтым пламенем. Мимо проплывали новые картины из ушедших времён. Утика расширялась, становилась богаче. Вот строят вторую стену, защищая гавань от набегов диких племён, а вот – храм бога моря Яма. Вот город окружает уже тройное кольцо стен, а очертания постепенно принимают вид, знакомый с детства. И нигде нет ни намёка на то, что в строительстве принимают участие другие одиннадцать семей. Ведь это зал Славы Карго, Первой семьи Утики.

–Если бы всё было так просто, – вздыхал наместник, прикасаясь кончиками пальцев к очередной фреске. – Стоит только оступиться, и они тут же накинутся, чтобы перегрызть мне горло, чтобы поделить мои земли между собой. Нет, всё же стоит нанять новых наёмников, не меньше тысячи. Наступают времена, когда пора тратить накопленное золото. Боги, боги, почему вы не подарили мне хоть одного сына?