Текст книги "Дети Барса. Книга первая - Туман над башнями. (СИ)"

Автор книги: Андрей Ренсков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

–Довольно, – простонал таможенник. – Кажется, меня сейчас стошнит...

На верхней палубе в лица поднявшихся из трюма ударила тугая, обжигающая волна зноя. Звуки моря и порта, приглушённые внизу, вдруг стали отчётливыми и громкими, словно из ушей вынули восковые затычки. Крики чаек, ругань грузчиков, скрип туго натянутых канатов – чтобы переорать эту какофонию, чиновнику пришлось изрядно напрячь связки:

–Тридцать мер, сын сливы! И никакой меди, ясно?

–Да, господин, – радостно заорал сутулый, делая Горразе какие-то знаки. Но тот, вроде бы, понял всё и сам: наклонился над случившимся рядом бочонком, отсчитывая серебро.

Пересчитывать монеты мокрый от пота таможенник не стал, просто подбросил холщовый мешочек в руке, прикидывая вес. Удовлетворённо кивнул, и, не оборачиваясь, щёлкнул пальцами. Маленький человек с охапкой свитков быстро захромал к начальнику. Солдаты в начищенных до блеска шлемах закатили глаза к безоблачному небу – похоже, их мозги уже сварились вкрутую.

Красный расплавленный сургуч из маленького серебряного ковшика радостно закапал на покрытый чёрными значками лист. Таможенник, не глядя, ткнул в застывающее красное перстнем, оставляя отчётливый оттиск.

–Ни в коем случае не отдавай никому эту бумагу, – предупредил чиновник, вытирая текущие со лба капли лоскутом ткани, когда-то белым. – Люди Диедо пропустят тебя – покажешь её из рук. А потом, сын сливы, делай, что хочешь. Порви, сожги, засунь в зад своему мулу – но она должна исчезнуть.

–Конечно, господин. Не сомневайтесь.

–Кстати, о мулах. Они ведь понадобятся вам, как и носильщики. Ступайте к Кривому Эйделю. Он, хоть и горец, но не жадный. Скажете, что от меня и получите хорошую скидку.

–Благодарю, господин, – поклонился Ка-Гэч. Подумав, Горраза последовал его примеру. – Но обычно мы ведём такие дела с трактирщиком Хо.

–Этот бочонок с дерьмом сдерёт с вас три шкуры... – Во взгляде таможенника проскочило что-то, напоминающее жалость. – Подумай, сын сливы.

–Этот бочонок с дерьмом – мой родственник, господин, – смиренно ответил сутулый, не поднимая глаз.

–Не понимаю, как этот факт может помешать Хо надуть тебя, – сказал чиновник, глядя, как горячий ветер теребит чёрную ткань, намотанную на головы накаррейцев. – Что ж, удачи тебе с уксусом. И с покойником тоже.

–Очень хороший человек, – крайне серьёзно сказал Горраза, когда чиновник, сопровождаемый хромоногим писцом, поспешил к сходням. Солдаты уныло поплелись следом, волоча за собой копья. Их древки оставляли чёрточки, отчётливо заметные на тонком слое жира, покрывавшем палубу.

–Несомненно, – ответил Ка-Гэч, пряча усмешку. – Однако надо бы проведать отца – интересно, как он там?

Поднявшись с колен, накарреец дождался, пока чиновник и его измученная жарой свита скроются в тени навеса. Спустя несколько мгновений в трюм спускался уже совсем другой человек – полный звенящей, хлёсткой силы, словно занесённая для удара плеть.

–Старший, они ушли, – сказал этот новый человек, скидывая с гроба крышку, лёгкую, почти невесомую. – Какие будут приказы?

–Принеси мне кислого молока, – ответил Разза, не открывая глаз. Он был одет в белое, как полагается покойнику, и в полумраке действительно походил на трёхмесячную мумию. – Всё же следовало повесить печати и на гроб. Но я не был уверен, что выдержу сутки. Проклятая старость уже совсем рядом.

–Старший желает молоко прямо сюда? – невозмутимо спросил Ка-Гэч. – Он останется в гробу ещё на какое-то время?

–Ну, уж нет, – возразил Разза, с хрустом разводя скрещённые на груди руки. – Ни минутой больше. Когда я, наконец, умру, Аске, проследи, чтобы мой труп непременно сожгли, а не помещали в подобную мерзость.

–Как будет угодно, Старший.

–Помоги мне встать.

На палубу Разза поднялся сам, оттолкнув заботливо протянутую руку. Команда, сматывающая канаты, не обратила на его появление никакого внимания.

–Горраза, – позвал старик, и когда тот приблизился, перешёл на общий язык. – Младший, займись выгрузкой. Мы же собираемся навестить доброго друга. Когда скроемся из вида, пошли за нами пару своих людей, поумнее.

–Сделаю, Старший, – кивнул Горраза. Вернувшийся Аске протянул старику кубок, полный кислого лошадиного молока.

–Вкусно, – сказал Разза, осушив полкубка. – Если бы я верил в богов, то вознёс бы им хвалу прямо сейчас. Мне надо переодеться, Аске – в таком наряде приличному накаррейцу пристало появляться на людях лишь единственный раз.

Снова на палубе Человек – Из – Тени появился спустя несколько минут. Теперь на нём были облегающие чёрные штаны, и длинная, до колен, рубашка того же цвета. На поясе и плечах она была обмотана полосами размахрённой на концах ткани. Трудно было подобрать наряд более подходящий для того, чтобы слиться с Тилиской и раствориться в ней. Аске был одет точно так же, за исключением церемониального кинжала, висящего под левым плечом.

–Терпеть не могу этот городишко, – пожаловался Разза, спускаясь по сходням. Мокрые доски пружинили, пели под ногами. – Королевская провинция Накарра! Слишком громкое название для куска гнилого побережья, оттяпанного впопыхах! Вон она, настоящая Накарра – полюбуйся, Аске!

Телохранитель послушно поднял голову, глядя на нависающие над Тилиской горы, отсюда выглядящие невесомыми, почти прозрачными. Там, в промежутках между раскиданными ветром облаками, можно было разглядеть силуэты пограничных крепостей, за которыми начиналась его родина.

–До войны этот кусок побережья был единственным накаррейским портом, – помедлив, ответил он. – Теперь он принадлежит Мануилу, а с ним и вся наша торговля. Так кто же, как не он, является повелителем Накарры?

–Ты прав, – согласился старик. – По-хорошему, нам ещё повезло с королём, Аске. А вот наследник – тот, напротив, весьма недолюбливает наш народ... Осторожнее, сын козы!

Последние слова относились к внезапно вылетевшему из-за угла босоногому мальчишке с тележкой, полной начавшей вонять рыбы. Тележка завиляла, грозя вырваться из тонких ручонок и придавить старика. Но боги сегодня, похоже, благоволили рыбным возчикам и Тайным советникам. Вильнув болтающимся в воздухе колесом, тележка обогнула Раззу, с грохотом опустилась на мостовую и скрылась за поворотом, унося вслед за собой запах тухлятины.

–Это большая проблема, – согласился Аске, провожая взглядом удаляющегося бегуна. – Если уж Кевана...

–Ненависть к нашему народу тлела в сердце Теодора задолго до появления Кеваны, – ответил Разза, опираясь на стену, сложенную из жёлтого пористого ракушечника и вытряхивая камушек, попавший в сандалию.

–Кто же поместил её туда?

–Та, у кого была на то причина.

Мимо прошли два туага, покрытых узорами татуировок. Вонь, исходящая от их тел, на мгновение превзошла все запахи порта, вместе взятые.

–Кевана должна была научить Теодора любви, и смягчить сердце. Но я недооценил... Впрочем, это старая история, не будем вспоминать о ней.

Трактир Хо находился в углу рыночной площади. Приземистое здание почти сливалось со скалой. Улочка, ведущая к главному входу, была узкой и грязной. С обеих сторон её сжимали лавки, принадлежавшие Хо и лотки уличных продавцов, которым толстяк милостиво сдавал в аренду торговое место. Несмотря на ранний час, улица была полна зазывал, пристающих к прохожим, а также похмельных проституток и молчаливых людей с липкими взглядами.

–Пойдём-ка через боковой вход, Аске, – сказал Разза, прищурившись. – Придётся пробираться сквозь мясные ряды, где есть немалый шанс нарваться на карманника. Но не для того я провёл целую ночь в слепленном из дерьма футляре, чтобы меня сейчас лапали чьи-то грязные пальцы.

–Те, что идут за нами, подстрахуют, – сказал Аске. Обозлённый докучливыми зазывалами прохожий отмахнулся от них посохом и был немедленно облеплен галдящей толпой оборванцев. Подозрительные люди, ведущие неспешную беседу в тени чахлой пальмы, заинтересованно подняли головы. – А впрочем, Старший прав: лишний шум нам ни к чему.

Мясные ряды притаились в тени у самой скалы. Несмотря на вечный полумрак, запах, стоявший здесь, был невыносим: скала заслоняла дорогу свежему ветру с гор. Весь день над мясными рядами висело вонючее душное марево, и жужжали тучи мух. Лишь ночная прохлада слегка разбавляла запах. Но скала имела и известные плюсы, делающие мясную торговлю в другом месте невозможной: выдолбленные в камне хранилища, глубокие погреба, где в самый жестокий зной всегда можно было наломать льда.

–Эй, мальчик... – Разза поймал за шиворот пробегавшего мимо парнишку с топором на плече. – Сбегай до трактира и предупреди кривого вышибалу, что сейчас подойдут важные гости. Пусть готовит для нас особый кабинет.

–Господин, я просто сын мясника, – заканючил парнишка, пытаясь вырваться из захвата. – Меня отец послал к кузнецу топор заточить. Если опоздаю, он мне всыпет.

–За медную меру потерпишь? – поинтересовался Аске, и у мальчишки полезли на лоб глаза. Жадно схватив протянутую монету, он засунул её за щёку, и, вовсю шепелявя, поинтересовался:

–А если вышибала спросит меня: что ещё за важные гости? Что мне ему ответить? Человек он злой, может и врезать.

–А я разве не говорил? – Разза отпустил воротник. Парнишка отступил на шаг, но бежать не стал, хоть и смотрел недоверчиво, исподлобья. – Скажи, что прибыли торговцы белыми быками. Вряд ли ты получишь с кривого денег, но и бить тебя он не станет, я обещаю. Присядем в этой харчевне, Ка-Гэч? Эй, хозяйка! Кислого молока со льдом, да побыстрее!

–И бокал сухого красного, – добавил Аске, опускаясь на ковёр, видавший лучшие времена, но, вроде бы, чистый.

Напитки хозяйка подала вместе с пригоршней сушёного мяса, жёсткого и острого. Оно должно было пробудить аппетит, суля харчевне дополнительную прибыль. С трудом оторвав зубами небольшой кусок, Аске огляделся по сторонам. Лавки, покрытые шерстяными одеялами, большей частью пустовали. У входа на кухню несколько ночных погонщиков пили красный чай со льдом и сонно бросали кости, почти не ругаясь – похоже, игра шла несерьёзная. Нет лишних ушей, и это очень хорошо. Ещё один несомненный плюс – изгородь из пожелтевшего на солнце плюща, дарящая тень и защиту от чужого взгляда.

–Не слишком ли прямо, Старший? – спросил Аске, прихлёбывая вино. Как и ожидалось, дрянное: кислое, с дурно пахнущим осадком. – Многие знают пророчество о Белом Быке.

–Поколение, родившееся при Мануиле, уже не помнит ничего такого, – отмахнулся Разза, так и не притронувшийся к кружке с молоком. – И это плохо. Но зато они не мрут от голода, и это хорошо. А вот, кстати, и люди Младшего.

Но Аске и сам уже приметил двух замотанных в чёрные тряпки прохожих, без огонька торговавшихся за жирный бараний задок. Один из них поднял руку – поправить ослабевший узел головного платка. И незаметно показал два растопыренных пальца: всё чисто, вами никто не заинтересовался.

–Вот и хорошо, – сказал Разза, поднимаясь. – А то у меня дурное предчувствие. Хо – известный плут, но всем, что имеет, обязан мне. Он не стал бы просить личной встречи по пустяковому поводу. Слишком давно меня знает.

Обещанный боковой вход "только для своих" оказался низкой, покосившейся дверью, стянутой железными полосами. Рядом, в тени раскидистой оливы, восседал охранник, и, в самом деле, одноглазый. Он кивнул Раззе и небрежным жестом предложил войти, но даже не изволил поднять зад: для него эти двое были лишь поставщиками мяса.

В конце узкого коридора, завешанного пыльными коврами, стоял другой охранник, распахнувший перед гостями двери. Как и ожидал Аске, "особый кабинет" оказался крохотной комнатёнкой, обставленной в морском стиле. В центре её находился круглый потрескавшийся стол, из углов свисали гнилые сети, а с потолка – светильник из рогов морского чёрта, стянутых верёвкой.

На столе стояло два глиняных бокала. В одном было красное вино, сухое, судя по цвету. В другом – кислое молоко.

–Что ж, отказать хозяину – значит оскорбить его. – Разза задумчиво поскрёб ногтями морщинистый лоб. – Угощайся, Аске. Если бы нас желали отравить, то отравили бы ещё в харчевне.

–Интересно, как станет оправдываться Горраза, – вздохнул Аске, поднимая бокал. – Это – серьёзная ошибка...

–В моей молодости за такое сажали на кол, – миролюбиво ответил присевший на стул Разза. – Но те дни давно прошли. Объясни человеку его ошибку, но не калечь. Наступает зыбкое время и нам понадобится каждая толковая голова. Однако Хо заставляет себя ждать...

Ждать пришлось недолго – как раз хватило времени осушить бокалы. В коридоре забухали тяжёлые шаги, послышался приглушённый шёпот и странный скрип, будто в дверь царапался огромный кот. Аске потянулся к левому плечу, но Разза сделал торопливый жест: отставить.

Когда дверь, скрипнув в очередной раз, отворилась, в комнату ввалилось пухлое тело в длинной рубахе, отороченной у ворота золотыми нитями. Тело было увенчано огромной лысой головой с тремя, а то и четырьмя подбородками.

–Привет, Хо, – сказал Разза. Толстяк, занятый запиранием замков, только пробулькал через плечо:

–Долгих тебе лет, Старший.

–Это Ка-Гэч, мой помощник.

–И тебе долгих лет, – пожелал толстяк, оглушительно чихнул и смачно, витиевато выругался.

–Проклятые замки всё время заедают. Здесь сухо, как между ног моей первой жены – откуда взяться ржавчине?

–Пыль, наверное, – предположил Аске. – Много слышал о тебе, Хо. Мне казалось, ты будешь толще.

–Десять лет назад он и был толще. Сейчас хотя бы в дверь пролезает. Что за срочность, старый друг? Отчего ты не рискнул довериться обычным путям?

–Не здесь, – сказал толстяк, прикладывая палец к жирным губам. Потом медленно опустил его, указывая на покрытый пыльными коврами пол. – Внизу.

Потайное помещение под особым кабинетом оказалось гораздо просторнее и уютней. Каждая вещь, будь то маленький столик или пузатый шкаф, дышала роскошью и желанием добиться впечатления. Должно быть, толстяку приходилось проводить здесь много времени. И, судя по огромному ложу, застеленному красным бархатом, не всегда в одиночестве.

Впрочем, коллекция оружия, развешанного по коврам тончайшей работы, говорила о том, что её владелец знает толк не только в роскоши. Церемониальные кинжалы всех родов Накарры, метательные ножи туагов с запаянной внутрь ртутью, вычурно изогнутые, но идеально сбалансированные клинки сабатейцев – это изобилие смертоносной стали могло покорить сердце любого знатока.

–Впечатляет, – заметил Разза, застывший над картой Накарры, изящно вырезанной на столешнице из красного дерева. – Похоже, дела идут неплохо...

–Денежки я общине плачу исправно, как бы ни шли дела, – махнул рукой толстяк, взгромоздившись на огромное кресло с ножками в виде щупалец осьминога. – Не об этом я хотел говорить, Старший. Дело куда более серьёзное.

–Понимаю, – кивнул Разза, усаживаясь в кресло напротив. – Значит, речь пойдёт о нападениях на башни. Кажется, ты сообщал о трёх подобных случаях?

Трактирщик кивнул и громко рыгнул, не потрудившись прикрыть рот ладонью. Аске поморщился: все подбородки Хо заколыхались, как тающий свиной студень, и в подвале сильно запахло чесноком. Задрожало даже пламя в открытых светильниках – то ли от сотрясения воздуха, то ли от отвращения.

–Сообщал о трёх, всё верно. А на самом деле их уже двенадцать. Семь только при этой луне случилось.

Сердце Аске дрогнуло: чувство, знакомое каждому охотнику на людей. Он покосился на сохранявшего невозмутимость Раззу, и знакомая морщинка, запутавшаяся между бровями старика, подтвердила: дело серьёзное.

–Есть ли жертвы? – спросил он, привычно успокаивая разогнавшееся дыхание. – Сколько их?

–Жертвы? – повторил толстяк, оценивающе оглядывая Аске с ног до головы. – Ну, разумеется. Стал бы я беспокоить Старшего, если б их не было.

–А что говорят люди, живущие у башен? – спросил Разза, постукивая ногтём по подлокотнику. – Может, кто-нибудь из них видел нападавших?

–Люди у башен пашут землю и гоняют коз. Им некогда смотреть по сторонам. Но кое-что всё же я раскопал.

Хо подышал на перстень, красующийся на мизинце, вытер украшение о рубаху и вытянул палец вперёд, любуясь игрой тусклого света на тёмном золоте.

–Деревенские всегда замечают четверых незнакомцев с закрытыми лицами. Обычно они появляются возле посёлка в сумерках. У них добрые кони и дорогое оружие. Незнакомцы не цепляются к людям, и всегда проезжают мимо. Утром у башни находят следы копыт, а внутри – разгром и пятна крови.

–А трупы? – Аске подался вперёд. – Они находят трупы?

–Нет... – Хо попытался ухмыльнуться, но то, что получилось, напомнило оскал животного, загнанного в угол. – Не находят. Кто-то их забирает. Выживших нет. Свидетелей тоже. Есть только кровь на полу.

–Весьма удобно для посла, – заметил Разза. – Если нет трупов, нет и преступления, а значит, не надо вмешиваться.

Толстяк коротко хрюкнул – должно быть, этот звук обозначал смех.

–Да посол не станет вмешиваться в дела местных даже, если ему эти трупы в постель положат. В последнее время он вообще пьёт без просвета. А я, в меру своих сил, слежу, чтобы ему вовремя подливали. То же и с общиной. Нет трупов, значит, нет повода для кровной мести. Да и кому мстить-то? Ветру в поле? Нет, что ни говори, а тут серьёзные люди работают...

–Ну, а если общинам объединиться? – медленно произнёс Аске. – Если поставить охрану у каждой башни?

Толстяк задумчиво почесал лысину.

–Сынок, ты, должно быть, редко бываешь в Накарре. Здесь в каждом ущелье свои порядки, а за каждой горой свой враг. Даже против Ойнаса билась лишь половина родов. Я очень хотел бы узнать, как отцу Старшего удалось объединить хотя бы половину нашего народа. Хотя бы на неделю.

–Не обращай внимания, старый друг, – махнул рукой Разза. – Поколение, родившееся в Городе, забывает наши традиции с такой скоростью, что... Но мы-то с тобой давно не мальчишки. Скажи: ты пытался провести собственное расследование? Ты не рискнул бы встретиться со мной лично без веских улик.

–Старший прав, как всегда. – Взгляд трактирщика застыл в одной точке. – Поначалу я не обратил на эти нападения внимания: мало ли в холмах разбойников и изгнанников из общины? К тому же паломники часто оставляют старикам дорогие вещи, а они куда им, слепцам? Разве что в сундук положить – вот он тебе и мотив. В общем, отписался я, как полагается, и попытался забыть.

–Но у тебя не вышло, старый бурдюк с жиром. Это было бы слишком просто для тебя. Кого ты подкупил?

–И не подкупил вовсе, а даже завербовал, – гордо надув щёки, ответил Хо. – Писца из свиты посла. Бедняга от безделья пустился в загул, здесь, в Тилиске. Проигрался в доску. Приопустили его местные ребята на два виноградника и пару сотен рабов. В общем, на всё, что было, и что спьяну пообещал. Я ему помог, человечек-то хороший, нужный. Не поверите – он мне на радостях руки целовал.

Аске кашлянул в кулак, скрывая смех.

–От него я и узнал про добрых лошадей и дорогое оружие, – продолжил Хо, уже более серьёзным тоном. – Объяснил ему, что по поводу нападений нервничает Гильдия, и он чуть в штаны не наложил. Даже не представляю, что бы с ним стало, если бы пришлось открыть всю правду. Попросил я его сообщить, если вдруг появятся стоящие улики. Денег посулил, а он охотно согласился: заскучал паренёк в нашей глуши. Три назад от него прибыл человек со свёртком...

Толстяк замолчал, бессильно откинувшись в кресле.

–Продолжай, Хо, – потребовал Разза, и тут Аске понял, что его сердце трепетало не зря. За десять лет службы он впервые видел командира настолько встревоженным. – Что за свёрток?

–Там... в столе, – мрачно ответил Хо, сверля взглядом пустоту. – Вели своему помощнику достать его. Я больше не хочу прикасаться к этой мерзости.

Щёлкнув замками, Аске дёрнул ручку на себя, но ящик не поддался. Присев на колено, накарреец вгляделся в темноту. Обнаружил потайную полку и нащупал на ней что-то лёгкое, обёрнутое рогожей.

–Ты имел в виду это, Хо?

Толстяк сидел, опустив голову, расплющив о грудь все свои подбородки. Аске развернул рогожу, и с недоумением уставился на странный предмет.

Больше всего это напоминало серп, очень старый. Ручка из рассохшегося, окаменевшего дерева готова была рассыпаться в любой момент. Лезвие, вырезанное из челюсти какого-то животного, сохранилось лучше. В те дырки, где когда-то были зубы, рука древнего мастера вставила осколки чёрного камня. Некоторые выпали, но те, что оставались, выглядели острыми – может, потому, что были покрыты пятнами засохшей крови.

Аске прищурился, пытаясь разобрать стёртую резьбу на рукоятке. Вроде бы пять цифр в круге. Тройки, кажется.

Справа донеслось что-то среднее между всхлипом и рычанием. Этот звук был знаком Аске: так пытался втолкнуть хотя бы немного воздуха в заполненные кровью лёгкие его брат, умиравший от собачьего кашля. Теперь подобным образом дышал Разза. И с непонятной злобой смотрел на зажатый в руках молодого накаррейца предмет – словно хотел испепелить его взглядом. А потом уговорить себя, что в руках ничего не было.

–Это нашли в башне?

–В одиннадцатой, – ответил толстяк, не поднимая головы. – В двенадцатой был такой же. Скажи, Старший – это то, о чём я думаю?

Чувствуя себя полным дураком, Аске переводил взгляд с угрюмого Раззы на трактирщика, сверкающего лысиной, словно бронзовая статуя давно позабытого бога. "О чём вы молчите?" – захотелось крикнуть ему. Но непослушный язык прилип к нёбу, ноги онемели, и Аске, с отвращением отбросив серп на стол, понял, что уже не хочет знать ответ на свой вопрос. Вытянув перед собой руки, он стал смотреть, как дрожат его пальцы.

–Нет, – наконец ответил Разза. – Не может быть. Это же было тысячи лун назад... Просто кто-то работает под них и пытается нас испугать. Но, даже, если это они, им придётся убить всех Смотрящих – а это двести восемнадцать человек. Не самая лёгкая задача для четырёх всадников, даже на добрых конях.

–Кто сказал, что Смотрящих осталось столько, сколько положено? – просипел толстяк. – Кто вообще их считал?

–Я отбываю в Накарру сейчас же, – сказал Разза, сбрасывая оцепенение. – Сию же минуту. У причала стоит мой корабль, забитый доверху, но на его разгрузку нет времени. Найдутся ли у тебя мулы, погонщики и какая-нибудь поклажа, которая сойдёт за товар? Подорожная на тридцать мер серебра, значит, товар должен стоить не меньше пяти мер золота, хотя бы на вид. Груз с корабля можешь оставить себе за хлопоты.

Хо поднял голову.

–Я ждал, что ты скажешь именно это, Старший. У меня давно всё готово. Вы можете выдвигаться прямо сейчас.

Город. Королевский дворец. Казармы Святого Отряда.

ТЕОДОР

-Три козочки я на торгу продавал, лай – ди – ри – до!

Никто мне хорошей цены не давал, лай – ди – ри – до!

Звук собственного голоса, переходящего на высоких нотах в визг, не доставлял никакого удовольствия наследнику престола. Ему доставляло удовольствие другое: орать старую накаррейскую песню на мотив любимой застольной Святого Отряда. И отстукивать незатейливый ритм ножкой серебряного кубка, к сожалению, почти пустого:

–За белую взял я себе башмаки, лай – ди – ри – до!

За пегую только пригоршню муки, лай – ди – ри – до!

Тут Теодор замолчал, чтобы набрать воздуха и обдумать мысль, впопыхах залетевшую в пьяную голову. Интересно, а какие застольные песни любит отец? Хотя никакие, наверное: известно, что Мануил мало интересуется вином, только властью и войной.

–А рыжая брыкается, а рыжая бодается,

На лугу пасётся, в руки не даётся.

В руки не даё-ё-ётся, спел он ещё раз. А потом ещё раз, потому, что забыл, о чём там речь дальше: о звёздочках, или девушках. От жжения в сорванных связках становилось немного легче. Наследник Мануила и капитан-комит Святого Отряда должен, конечно, вести себя скромнее. Однако как эта несомненная истина относится к нему, Теодору?

Ведь теперь он – всего лишь ВОЗМОЖНЫЙ наследник.

Вспышка злости пронзила принца. Длинная раскалённая игла насквозь прошила затылок, горло и вошла в сердце. Сметённый со стола, кубок покатился к двери, брызгая остатками содержимого на полированный мрамор. Отсюда капли вина могли показаться кровью, вытекающей из распахнутого горла. Ничего удивительного. Подобное уже случалось на этом самом месте два года назад.

–Нет, – прошептал Теодор. – Давай-ка не будем сейчас вспоминать об этом... Что у нас там дальше? Звёздочки, или девушки? Ну, пусть будут девушки...

–Три девушки в горной деревне живут, лай – ди – ри – до!

Их белой, и пегой, и рыжей зовут, лай – ди – ри – до!

То ли стоявшего за дверью смутил звон кубка, то ли пение стало совсем уж диким, но он обнаружил себя только теперь. Человек, который стоял на пороге, не был Мануилом – на это Теодор и не надеялся. Не был он и любимым братцем: тот находился в неделе пути к юго-западу. Это был даже не стражник, а жаль: вышла бы отличная мишень для кувшина. Это был Гвидо, всего лишь.

–Тео?

–Заходи, Гвидо, – махнул рукой Теодор. – Где ты был раньше? Без тебя и песня не песня... Кстати, скажи – тебе хоть раз в жизни попадались рыжие козы? Что за дерьмо в голове у этих накаррейцев? Рыжая коза – ну надо же!

–Чёрный барс слишком налегает на вино, – мягко ответил Гвидо, накидывая на дверь засов. – Завтра он рискует выпасть из седла перед всем Святым Отрядом.

–Друг, – поморщился Теодор. – Прошу в последний раз: не называй меня никаким барсом. Если тебе так хочется польстить, зови меня по дарованному отцом званию: капитан-комит. Это позабавит меня гораздо больше. Подпевай – ка:

–Ах, белая очень скромна и мила, лай – ди – ри – до!

И только под утро она мне дала, лай – ди – ри – до!

Гвидо, не проронив ни звука, подошёл вплотную, и встал сзади, за креслом. Его движения были мягкими, изящными и слегка неестественными. Словно молодой человек не просто прошёл мимо, а пронёс себя, позволил полюбоваться собой. Но Теодор, вот беда, не обратил на это никакого внимания, растекшись в кресле с полузакрытыми глазами, и горланя:

–А пегая целой деревне даёт, лай – ди – ри – до!

И только под утро настал мой черёд, лай – ди – ри – до!

–Стоит ли петь эту песню здесь, в колыбели Святого отряда? – шепнул на ухо нагнувшийся Гвидо, слегка уколов кожу своей бородкой. – Вашим гвардейцам неприятно слышать её, господин. Здесь не любят накаррейцев.

–Вряд ли сильнее, чем я, – вздохнул Теодор, отхлёбывая вино прямо из кувшина. Алые струйки побежали по подбородку, упали за ворот, испачкали белоснежное полотно рубашки. – Ещё раз говорю тебе: ты мне не слуга. Разве мы с тобой не выходили на бои в Песчаной яме – спина к спине, вдвоём против шестерых? Разве мы не зализывали друг другу раны, как дикие котята? Разве не ты утешал меня, когда хотелось плакать от обиды? Разве мы не делили с тобой постель, когда стали старше? Когда мы наедине, называй меня Тео, как раньше.

–Я буду называть тебя барсом. – Тонкие пальцы Гвидо вытерли с горячей груди красные капли и поползли ниже, забираясь под ворот. – Когда-нибудь время Белого Барса подойдёт к концу, и настанет время Чёрного. Твоё время.

–Нет, – сказал Теодор, не открывая глаз. От медленного движения тёплых пальцев, пощипывающих сосок, что-то набухло в паху и подмышках. Но это было вовсе не желание, скорее, наоборот – неприязнь. К тому же от Гвидо явственно пахло миндалём, и этот запах вызывал лёгкую тошноту.

–Не сегодня. Сегодня я желаю быть злым и пьяным. Что там делала рыжая девушка из песни? То, что она никому не давала, я помню. Я забыл, как это складывалось в стихи.

Гвидо обошёл стол и облокотился на краешек.

–Никак не можешь забыть её? Можешь не отвечать – я вижу это в твоих глазах. Каков бы ни был повод для твоего дурного настроения, результат всегда один: ты напиваешься, и горланишь песни, которым тебя научила Кевана.

–А тебе есть до этого дело? – Голова качалась так, что впору было держать её обеими руками, чтобы не оторвалась. Похоже, Гвидо и впрямь был прав: не стоило пытаться освоить полный кувшин. И, наверное, не стоило так со старым другом, единственным сердцем, любящим безвозмездно.

–Нет, – покачал головой Гвидо. О том, что слова друга задели его, внимательному глазу подсказали бы разве что слегка дрогнувшие брови. – Мне нет дела до неё, ведь она умерла. Мне есть дело до тебя, Теодор. Я не могу видеть, как скорбь иссушает твои тело и разум вот уже два года. Скажи: может, тебя терзает её призрак? Тогда нужно позвать когена, и он проведёт обряд.

–Нет никаких призраков, – сквозь зубы ответил Теодор.

–Тогда в чём же дело? Ты так сильно любил её?

–Гвидо, друг мой, ты в своём уме? – Едкий смешок вышел очень неприятным: скрипучим, деревянным. Неживым, в общем. – Это же была просто шлюха. Которая пела мне песни, пока я отдыхал от её ласк. Должно быть, ты ждёшь, что я отвечу: нет, больше всего на свете я любил, и буду любить тебя?

–Я знаю, что ты никогда в жизни не скажешь этого вслух, – улыбнулся Гвидо, зачёсывая назад упавшие на лоб волосы. Этот жест, безупречно отыгранный для единственного зрителя, был прекрасен в своей бесполезности: чёрные локоны тут же упали обратно. – А ещё я знаю, что это правда, мой барс.

–Друг мой... – Теодор зажал ладонь Гвидо между своими. Для этого пришлось перегнуться через стол и свалить на пол целый ворох свитков. – Прости меня за дурное расположение духа. Завтра нам предстоит отправиться на юг, искать змею в пустыне. Скорее всего, отец просто желает избавиться от меня – пока не родился его ублюдок.

–А может, и нет. Никто не мог похвастаться тем, что умеет читать мысли короля. Поэтому его и зовут Великим.

–Гляди... – Длинный палец с раздвоенным ногтем опустился в алую лужицу, разлитую на столе и пополз вверх, оставляя мокрую полоску. – Вот Город, а вот – Нисибис. Между ними триста с лишним лиг. На этой дороге нет никаких крупных поселений, только горные ущелья и маленькие крепости. А знаешь, почему их там нет?

–Потому, что все торговцы идут в Нисибис по морю. Тут нет водоворотов и подводных скал. Любой рыбак преодолеет этот путь за пять дней.

–А мы почему-то идём конным ходом... – Раздвоенный ноготь, красный от вина, поднялся вверх. – Хотя на галерах было бы быстрее раза в три. Но таков приказ, и его придётся выполнять. Похоже, мы застрянем в пустыне надолго.

–Может, отец хотел сохранить твою миссию в тайне?

–Да мне плевать, что он там хотел! – Кулак Теодора врезался в стол, и кувшин испуганно подпрыгнул. – Пепел моей матери ещё не остыл, а он уже мечтает, как будет нянчить своего накаррейского ублюдка! Пока я гоняюсь по пустыне за дикарями! Ты пойдёшь со мной до конца? Что бы ни случилось?

–Ты уже спрашивал, тогда, в яме, – тихо сказал Гвидо, глядя в глаза, полные не находящего выхода гнева. – Когда Десмонд поставил против нас шестерых взрослых парней, а нам едва стукнуло одиннадцать. Кто я без тебя, Тео? Меня делает сильным только любовь к тебе. Без неё я ничто.