Текст книги "Орден костяного человечка"
Автор книги: Андрей Буровский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 28 страниц)
– Мы не понимаем, зачем вы пришли сюда… Мы думаем, вы напрасно пришли в нашу землю. Мы не хотим, чтобы вы делали то, что вы делаете…
– Чего именно вы не хотите?
– Мы не хотим, чтобы наши священные горы раскапывали, не хотим, чтобы на обозрение выставлялось все, что мы хотели бы спрятать. Не хотим, чтобы наши кости лежали в стеклянных ящиках и их бы трогали другие люди…
– То есть вы не хотите, чтобы мы про вас знали… Я правильно понял?
Сопа отскочил и зашипел, как будто его ошпарили из чайника.
– Неправильно! Мы хотим, чтобы вы знали про нас… Курган насыпан для того, чтобы никакие войны и переселения не скрыли память о нас и наших царях. Мы не хотим совсем другого… Зачем вы лезете в гробницу, тревожите покой умерших? Зачем вы берете чужое?
– И главное – зачем вы уносите нас из земли, в которой мы лежим так долго? Мы совсем не хотим лежать так далеко от места, где мы жили… – вклинился Джамаспа в разговор. – Например, кости Рашту вы зачем-то держите в стеклянном ящике, в большом доме, где лежат кости людей и вещи, найденные при раскопках земли…
– Мы и уносим, чтобы изучить ваши кости… Чтобы знать.
– Тогда почему вы не хотите прямо спросить у нас?! Мы охотно расскажем вам, что мы делали и почему.
– И покажете, как вы смотрели на звезды?! – подался вперед Епифанов.
– Мы покажем все, что вы захотите увидеть… Вы же сами не хотите видеть нас, – укорил Сопа. – Но чтобы узнать все, что мы хотим дать, вам сначала надо нас услышать… И поверить, что мы существуем.
– Вы не хотите, чтобы мы копали…
– Я очень боюсь, – честно сознался Джамаспа, – я очень боюсь, что вы раскопаете мой скелет и увезете его далеко-далеко… Так же далеко, как увезли скелет Рашту. Один раз мою гору уже копали и вполне могли найти мой скелет… Но, к счастью, он хорошо придумал, мой ученый Сопа… Придумал положить золото высоко, выше уровня земли, – пусть его возьмут и перестанут копать.
А мое тело Сопа придумал положить внизу, ниже уровня земли, и его пока никто не нашел. Полвека назад люди копали здесь, чуть не нашли мое тело – но мы устроили дождь, держали дождь до самых морозов, и они не успели.
– Кислотрупов писал об этом… Про плохие погодные условия, про незаконченный раскоп… Но у него получалось, что золото украл один плохой человек здесь, в деревне.
– Я не знаю никакого Кислотрупова… Если это тот, кто копал мой курган полвека назад, то он солгал. Золото взяли давно, уже восемьсот лет назад. Человек из деревни нашел только кости одного из тех, кто искал золото в кургане. И я предпочел бы, чтобы его никто не убивал, этого деревенского человека.
– А дождь? Ты и сделал дождь, чтобы тебя не нашли?
– Не я один… Все мы сделали дождь, потому что эти люди уже почти дошли до меня… Осталось примерно вот столько.
И древний вождь показал рукой чуть выше своей головы, как раз над колышущимся убором из перьев.
– Это в том самом месте, где мы нашли странный скелет?
– Да. Этого человека убил тот, кто вел раскопки. Наверное, он приносил жертву духам места, чтобы они прекратили дождь.
– А ты, конечно же, не прекратил дождя? И, наверное, ты не прекратишь дождя, который пошел сейчас, в этом году?
– Дождь будет литься до тех пор, пока вы не уйдете отсюда или пока мы не договоримся, – просто, но твердо сказал Сопа, – это я вам обещаю.
– Тогда я хочу с вами договориться, – так же просто, твердо сказал Епифанов, – и я обещаю, что если мы договоримся, ничей скелет и ничьи вещи не уедут из этой земли. Мне совершенно не нужно ваше золото, я не Кислотрупов, я ученый…
Легкий ветерок повеял, мягко коснулся лиц сидящих. В какой-то момент Володе показалось, что у костра стало светлее, что свет падает сзади. Обернувшись, он заметил, что между сопок и правда показалась бело-серая полоса, а когда он повернулся обратно, их уже не было. Ни закутанного в мантию Джамаспы, ни Сопы, ни Сраоши, сидящих на мокрой траве.
Да, не было возле костерка этих трех: ни древнего царя Джамаспы, ни его придворных – ни мудрого старого Сопы, который сам умер вслед за вождем, ни сошедшего в землю живым Сраоши, в расцвете его молодого сильного тела. А Володю начала бить дрожь, как бывает всегда после бессонной ночи, в раннее-раннее утро. Да еще развиднело, после сплошных дождей несколько дней подряд, и под ясным безоблачным небом, как это бывает обычно, сделалось гораздо холоднее.
– Рассвет идет… – произнес Володя, просто чтобы хоть что-то сказать.
Почему-то все смотрели на него, и Володя продолжал поддерживать странный разговор:
– Народ не знает, что дождь кончился… И поднимать его не стоит, пускай спят. Все равно копать сегодня невозможно.
– Неужели ты думаешь копать? – удивленно спросил Вася.
– Вообще-то, я бы не копал…
– А вы заметили, мальчиков здесь больше нет?
– Они ушли, как только Володя поверил в существование привидений, – вмешалась Ли Мэй, – сразу собрались и пошли спать.
– Виталий Ильич, вы позволите?
– Да, Васенька, какие вопросы… Вы хотите подытожить то, что мы сегодня ночью видели?
– Я попробую… Вы позволите?
– Да, да…
– Тогда так… – Василий что-то черкал в блокноте, писал, снова черкал, писал. – Тогда так… Во-первых, нам обязательно надо продолжить знакомство… Согласны?
Епифанов и Володя закивали.
– Значит, поддерживаем отношения. Во-вторых, вы же понимаете, что мы скоро узнаем совершенно удивительные вещи, которые нельзя узнать никаким другим способом… Это вы понимаете?
– Я на это от души надеюсь… – расплылся в улыбке Епифанов, Володя последовал его примеру.
– Ну вот… А источника наших знаний мы ведь не сможем открыть. Вот ведь какая беда!
Василий даже стукнул кулаком по колену от полноты чувств.
– Это вы улавливаете, коллеги?!
– Чего развоевался, брат? Ну, нельзя будет сослаться… Будем считать, что мы, присутствующие, одарены редкой интуицией… И знаем что-то, и не можем объяснить, откуда это.
– Или объясняйте тем, что слышали от китайцев, – вмешалась Ли Мэй, – у нас есть даже такой термин – «завеса из иероглифов». У нас крадут книги европейцы, а попробуй докажи! Многие и не знают, что их книги давным-давно украли. Есть такие китайские книги, о которых даже не слыхивали в Европе.
– То есть вы предлагаете ссылаться на не известные в Европе китайские книги?
– Почему бы и нет…
– Будем иметь в виду, Ли Мэй. – Вася даже не улыбнулся, хотя Епифанов и Володя сияли от такой перспективы. – И самое главное – понимаете ли вы, что раскопки надо прекратить?
– Разумеется, – просто сказал Епифанов. – Мы убедились, что курган и правда не докопан, мое предположение о сохранившемся здесь погребении оказалось верным…
Вот и все.
– Лагерь проснется, и вы ему объявите об этом?
– Да, конечно… Вася не давите на меня, я уже все решил. Мы сворачиваем раскопки, но еще две-три ночи у нас тут есть, и мы должны поддержать общение с Сопой и Сраошей.
– И с Джамаспой.
– По-моему, он знает меньше всех…
– И уж, конечно, – договаривал за всех Василий, – лучше и не рассказывать и не писать, где именно лежит древний вождь, до которого не добрались грабители ни в XIII, ни в XX веках. А то еще и доберутся. Рано или поздно найдутся те, кому очень захочется добраться.
Все согласно закивали головами. Действительно, зачем подвергать опасности человека, который приложил столько усилий, чтобы остаться на родине? Пусть он покоится в мире, в сердце удивительной страны, среди каменистых откосов, лиственничных и березовых лесов, долин и сопок, под пронзительно синим, ясным небом. Пусть сорокаградусный мороз над ним вечно сменяется тридцатиградусной жарой, а осенние дожди хлещут на землю, состоящую из праха бесчисленных поколений.
Вася еще писал что-то в блокноте, Епифанов поднялся, потянулся.
– Засиделись мы сегодня… Четыре часа! Володя, завтра… То есть сегодня начните сворачивать лагерь.
– Слушаюсь. Давайте свернем все, кроме необходимого для жизни… Всю «археологию».
– Как посчитаете нужным.
– Дня через два народ пусть уезжает, а я погоню машину до Новосибирска.
– Ну что ж, если вы с этим согласны…
– Я уж был вашим завхозом, я им и останусь до конца. Вася, вы с Аней отвезете мальчишек в Петербург? Живите там на даче, я буду дней через пять.
– Я хоть Анне покажу Петербург, – благодарно улыбнулся Василий.
Епифанов согласно кивнул, еще раз потянулся и ушел, всем пожелав спокойной ночи. Василий тоже удалился, пошатываясь от желания уснуть. И в ранних лучах… даже не в лучах, в белорозовом свете рассвета, в гулкой предутренней тиши Володя остался у костерка рядом с Ли Мэй. Сразу стало почти что неловко, захотелось заполнить чем-то паузу.
– Маша, хотите еще чаю?
Но это было не то, совсем не то, а самое «то» произнесла сама Маша:
– Вы знаете… Я буду просить вас встретиться со мной в Петербурге. Я бы хотела вас еще видеть.
– Это взаимное желание, Ли Мэй. Я смотрю на вас на расстоянии, потому что боюсь торопиться. Вы можете относиться к этому как вам угодно, но вы мне и правда очень нравитесь.
– Я нравлюсь вам интеллектуально?
– Вы мне по-всякому нравитесь… В том числе и интеллектуально… то есть я хочу с вами дружить. Но не все сводится к этому… Я вас хочу, Ли Мэй, – вы того признания хотите? Ну и пожалуйста – я вас хочу. И что дальше?
Ли Мэй вдруг откровенно покраснела.
– Ничего… я только опасалась… Немножко боялась…
– Что я, после той ночи у меня в палатке, в грозу, вас не захочу? Что я обиделся на вашу отсрочку и теперь не захочу вас знать? Так примерно?
Ли Мэй чуть заметно кивнула.
– А что у нас слишком много точек соприкосновения, вас не пугает?
– Почему это меня должно пугать?
– Потому что так не бывает… Я вот смотрю на вас и все время боюсь: а вдруг вы мне просто мерещитесь?
Надо было видеть, как изменилось лицо девушки.
– Вас очень сильно ударили, Володя. Так сильно, что вы уже не верите собственным ощущениям. Тут я могу помочь только одним – дать вам время, чтобы убедиться в моем существовании. Если вы поверили в существование Джамаспы – может, поверите и в меня?
– Гм… А вот еще один страх… Удивительно, что вы этого совсем не боитесь, – а вдруг я попросту не совсем то, что вам нужно? Что я попросту старый развратник?
– Про старого – это чепуха, Владимир. Не китаянку пугать старостью мужчины, мы это скорее высоко ценим… Совершенномудрый [33]33
Совершенномудрый (сюйцюань) – человек, постигший всю глубину учения Конфуция и проникшийся высшей надчеловеческой мудростью.
[Закрыть]должен быть не очень молод, вы же знаете… А что вы себя глупо ведете… Пьете, путаетесь с женщинами… Вам ведь здорово досталось в это лето, и, по-моему, не только в это лето. С вами были очень несправедливы, и не вы один виноваты в том, что с вами теперь происходит. Вы ведь только две недели назад объяснили мне, что теперь-то наверняка проживете долго. Что-то над вами висело, и очень-очень нехорошее.
– Было дело.
– Может, все-таки расскажете, что у вас произошло? Я же вижу – вы сильно несчастливы, и у вас что-то происходит. Расскажете?
– Может быть… Но не сейчас, хорошо? Если мы увидимся в Петербурге, я вам расскажу эту историю.
– Мы обязательно встретимся, и я попрошу рассказать.
И вот она уже идет мимо палаток, красивая и грациозная, как статуэтка эпохи Мин. Володя откровенно любовался, как играет ее попа – даже под толстой тканью брезентухи, как изящно держит она планшет с рисунками. Какая она красивая, Ли Мэй! И одновременно Ли Мэй – часть другого человечества. Совсем немного – но инопланетное существо.
М-да. Один дед женился на испанке; вон дрыхнет в палатке племянничек, еле-еле выучивший русский. Братец копает на Маракуни, а в его жене – пол-Европы. У него, Володи, жена – еврейка, а теперь он мечется между китаянкой и хакаской.
Ну и семейка…
ГЛАВА 38
Венчание костяным человечком
12 июля, вечер
– Володя, можно вас на минутку?
– Хоть на две.
Шаманы отозвали Володю в сторонку.
– А вы не хотите еще разок посетить Козьму Ивановича? Он зовет.
– Ну и ну… Вот не думал, что вы можете быть знакомы…
– Мы должны быть знакомы, Владимир Кириллович, и скоро вы это поймете.
Вроде бы лагерь уложен, работа сделана, а к последней посиделке он успеет. Нет оснований не пойти.
Козьма Иванович и правда ждал, даже достал ту заветную пятилитровую бутыль.
– Может, не будем?
– Много не будем, а по стаканчику придется. Потому что…
Тут Козьма Иванович вдруг встал, вытянул руки по швам.
Так же вытянулись, к удивлению Володи, и шаманы. Володя оказался в середине правильного треугольника из людей, вставших чуть ли не по стойке «смирно». И это ему не особенно понравилось.
– В общем, так… Володя, мне велено сказать вам, что вы теперь будете одним из нас, – так вдруг сказал Козьма Иванович и ловко достал из кармана, повесил Володе на шею то, что он никак не ожидал – костяного человечка на ремешке.
Шаманы, Костя с Володей, захлопали.
– Так что волей-неволей – за стол, – расплылся в улыбке Козьма, и видно было – покончив с официальной частью, он испытывает облегчение.
Не без удовольствия высосал Володя полстакана… Надо же прийти в себя хоть немного. Костя и Володя поздравляли, исправно стучали стаканами о его стакан, Козьма произносил свои «хе-хе», буравил хитрыми пронзительными глазками.
– Ребята… я уже ничего не понимаю. У меня куча вопросов.
– А ты теперь спрашивай, спрашивай… Теперь тебе уже все можно знать.
– Одним из кого я теперь буду? Это что, тайное общество?
– Тайное общество родственников, вот что. Когда-то, очень давно, еще на Южном Урале, был такой род, тохар. Род, члены которого умели лечить, умели прорицать, служили богам, плавили металл, помнили мифы и сказания лучше других… Это понятно?
– Жреческий род.
– И жреческий, и, как мы бы сказали – специалистов. Или интеллигенции, если вам так больше нравится. У этого рода был обычай – носить вот этот… известный вам, Володя, амулет. Это понятно?
– Понятно. И что род разросся, его членов куда только ни заносило – тоже понятно.
– Если понятно – считайте, что вы уже все знаете.
– Не-ет… Я не понимаю, откуда известно, кто восходит к этому роду, а кто нет… Кто это помнит?
– Мы сами и помним, Володя. Мы вам запишем имена всех ваших предков, хоть до времен Аркаима. Хотите?
– Конечно, хочу… Вот вы, например, мне в каком колене родственники?
– С Козьмой Ивановичем у вас общий предок был веке в пятнадцатом, – веско определил Доможаков, – а со мной и Костей общий предок у вас жил тысячи четыре лет назад. Тогда один брат пошел на восток, на Енисей, а другой – в Причерноморье. Их отец и был наш общий предок.
– И что, всем сразу вручают человечка?!
– Нет, не всем. Членами рода мы признаем только тех, кто поддерживает славу тохаров. Или становится образованным человеком, делает что-то полезное, что требует квалификации. Или…
– Договаривайте – умеет колдовать.
– Я бы не стал так говорить. Скажем – это должен быть человек, который хоть немного шаман.
– Или по-нашему – который знающий, – впервые вмешался Козьма Иванович, – ведун, одним словом. Брат мой был ведун – тот, которого кости нашли…
Старик неумело перекрестился.
– То есть я чего-то достиг, и меня приняли в общество? Так?
– Примерно так… Только вот ведь какая штука – ни ваш дед, ни ваш брат – они не принимались в род тохар. Мало достигнуть чего-то, нужно еще понять, куда принимают…
– Дед бы понял! – вскинулся Володя за деда.
– А ему это все было надо? Ну то-то…
– Ага… А мои приключения с костюмом? А труп в раскопе? А рука мумии в камеральной? Это что?
– Сопротивление… Это же понятно, Владимир Кириллович, – нам вовсе не нужно лишней информации. И вам не нужно, верно ведь? Вот мы и постарались, когда Епифанов взял след, чтобы он прошел по следу поменьше. Мы – это не мы с вами, Владимир Кириллович, это покойные члены рода тохар.
Володя покивал головой – об активности покойных тохаров он уже составил впечатление.
– Все понятно… Кроме страха Людмилы перед ночью. И кроме мертвой девушки в раскопе. Это что, тоже устрашение?
Какое-то время собеседники молчали, уставившись в скатерть.
– Нет, конечно же, не устрашение… Тут вот какое дело: самые страшные существа – это члены рода тохар… Но те, кто не хочет вступить в род и подчиняться правилам и законам жизни рода. Таких созданий иногда используют покойные члены рода… Эти существа отлично подходят, чтобы кого-то пугать, или для грязной работы.
– Например, шею свернуть?
– Да, например! Но с девушкой в Камызе другой случай… Эти твари… Нехорошо так о родственниках, но по-другому и не скажешь… Они часто выходят из подчинения, и тогда неприятны: например, сильно гадят живым.
– Но и тогда они полезны – например, напугают экспедицию…
– Зря вы так, Владимир Кириллович, зря… С вами ведь тоже были проблемы: никто ведь не знал, к какой категории относитесь вы лично, Владимир Кириллович, и потому проверка затянулась. Все просто.
Володя выхлебал еще полстакана.
Он испытывал неприятное глухое чувство униженности. И вместе с тем – приятное ощущение сданного неизвестно кому экзамена. И гордость за удивительный народ, который пять тысяч лет назад начал свой таинственный путь, расселение по всей Азии и Европе. За народ, который заложил основы всей современной цивилизации, и к которому он принадлежал. За эту принадлежность он тоже испытывал гордость. Была привычная мысль – он продолжал некий интеллектуальный процесс; процесс научного познания мира. То, что началось еще во времена шумерийских жрецов, продолжалось в садах Академа и в Мусейоне, в университетах средневековой Европы, теперь продолжалось Володей и такими же, как он. Теперь он оказался продолжением еще одного процесса. Из невыразимой глубины времен шла цепочка людей, и он, Володя, был одним из этой цепочки, не прерывавшейся ни одного поколения.
Эта мысль породила еще один вопрос, всерьез озаботивший Володю:
– Послушайте… А мои сыновья? Они смогут стать тохарами?
И услышал то, что ожидал:
– Разве тохары расисты? Все будет зависеть от них.
ГЛАВА 39
Опять восточный берег озера
15 июля 1993 года
Володя проснулся от того, что кто-то что-то ронял… вроде бы в комнате. Володя начал просыпаться, заворочался – и оказалось, что роняют какие-то предметы вовсе не в комнате, а в сенях. Что за черт! Кто-то ходил в сенях, отделенных от комнаты тонкой стенкой, шебуршился около дверей. Никак местные грации явились искать еду или деньги! Или что угодно – лишь бы украсть и пропить.
Володя начал вытягивать засов, чтобы разобраться с нахалом.
– Не открывай!
Володя и послушался бы Люды, – в конце концов, она лучше знает местные условия. Но к этому моменту засов уже отошел, и не оставалось ничего, как отворить дверь с классическим «Я т-тебе…». Как понимал Володя, сейчас бы самое время задать стрекача мелкому жулику, раз уж он прокололся, нашумел, вызвал внимание хозяев. К его удивлению, забравшийся в сени забулдыга предпринял прямо противоположные действия – двинулся в его сторону.
Стоя в душистой от сохнущих трав темноте, Володя слышал громкие шаги, скрип половиц, ощущал мерзкое зловоние. «Ну и нечистоплотное создание! Что он там, еще и обосрался?»
– Владимир! Немедленно назад!
Володя сделал шаг назад – в основном чтобы видеть Людмилу и сказать ей, как она глупо себя ведет. К его изумлению, верная подруга, не потрудившись накинуть халата, стояла с топором в правой руке. «Вот бесстыдница!» – рассердился Володя. В конце концов, какое он ни ничтожество, этот бич, нечего ходить при нем в таком виде. Начав поворачиваться, чтобы сказать Людмиле пару ласковых, Володя держал в поле зрения и сени – благо теперь он не заслонял свет. Жалкий он был, этот источник света от керосиновой лампы, но все же позволил рассмотреть то, что надвигалось из глубины. И это надвигавшееся оказалось таким, что в первый момент Володя оказался совершенно парализован.
Из глубины сеней какими-то рывками шла к нему темно-коричневая, в адском свете керосинки – попросту черная рожа без носа и с обнаженными, без губ, мертвенно сверкавшими зубами. Над провалом, где должен быть нос, сверкали желтые круглые глаза, и эти глаза много раз потом приходили к Володе – и наяву, и в жутких предутренних снах.
Владимир непроизвольно крикнул, отскочил, и рожа ввалилась в комнату, на свет. Темно-коричневая кожа мумии обтягивала ее, ссохшееся тело двигалось странными рывками. Почему-то Володе показалось, что у существа должен быть хвост… Позже хвоста не оказалось.
Существо ввалилось в комнату; Володя оказался прижатым к стене – оказалось, существо двигается быстрее. Непостижимый смрад заполнил ноздри, а существо, растопырив вполне человеческие, но тонкие по-птичьи лапки, ринулось на него. Людмила опять закричала, и это был единственный звук – существо атаковало его молча. Пытаясь оттолкнуть жуткую тварь, Володя уперся левой рукой в ключицу существа – сплошные кости, еле прикрытые слоями мышц и кожи. И существо тут же вцепилось зубами ему в руку чуть ниже локтя – очень страшно, очень больно, а главное – очень непонятно. Володя рванул руку и убедился: дергать почти бесполезно.
Почти парализованный от боли, Володя двинул кулаком правой руки по безволосому, смугло-коричневому черепу существа. Под его кулаком раздался звук, словно там была деревянная доска, а ей прикрывали пустое пространство, вроде кувшина или кастрюли. В ответ челюсти сжались сильнее на многострадальной руке. Еще удар! Отступая, Володя натолкнулся на низенькую скамеечку – Людмила на ней сушила травы, опрокинул ее и рухнул сам, сильно ударившись спиной и увлекая за собой упорно молчавшее, словно бы и не дышавшее создание. От удара занялось дыхание, а рука-лапа уже шарила по плечу, подбиралась к горлу. Вторая лапа перехватывала правую руку. Задыхаясь от смрада, Володя чувствовал, что проигрывает, бешено старался выбраться из-под паучьей тяжести создания. От напряжения, от боли в руке у него потемнело в глазах.
Удар! Создание, а вместе с ним и Володю тряхнуло, и очень сильно. Удар! Левая рука вдруг сделалась свободна, омерзительная тяжесть так же неожиданно исчезла. С трудом переводя дыхание, Володя повернулся набок. Опереться на левую руку удалось, но чувствовал ее он плохо, и из руки лилась кровь.
Его враг, все такими же движениями-рывками, теперь надвигался на Людмилу. Правая рука у него висела плетью, странно и зловеще извиваясь, как бы сама по себе, а вот растопыренная левая вытягивалась вполне целенаправленно, прямо к горлу хакаски. Люда отмахивалась топором, ей не хватало места для размаха. Огромные нелепые тени, в несколько раз больше человека, плясали по стенам жилища. Володя начал вставать, опершись о здоровую руку, Людмила увернулась от создания. Ну вот, вроде получается стоять, вроде получается двигаться, особенно если расставить ноги пошире, а Люда опять увернулась, ткнула существо топором, но не сильно. Ей опять не хватило размаха. А существо ловко двинуло рукой и чуть не ухватилось за топор.
– Эй, ты!
Голос Володи прозвучал нелепо, как-то дико в тишине, где только и слышались его полустоны да громкое сопение Людмилы. Существо как будто и не слышало (или действительно не слышало?) Володи.
– Куда прешь?! Стой!
Никакого эффекта, только еще раз мелькнула рука перед лицом Люды и возле рукояти топора. Володя воспользовался, что он стоит позади этого создания, изо всех сил пнул его в задницу (хвоста вполне определенно не было). Создание полетело вперед, захватило Люду левой рукой-лапой, потащило куда-то за собой. Оба рухнули на пол с нехорошим деревянным звуком; сердце Володи сжалось от жалости к Люде. Со сдавленным воплем женщина рванулась в сторону, челюсти создания сомкнулись на ее пышном боку. Люда опять закричала; смертный ужас был в этом крике, и Володя кинулся на помощь.
– Дай топор!
Закусив губу, Люда сунула ему топор – как получилось, вперед лезвием. Существо начало подниматься. Володя перехватил рукоять; левая рука могла держать топор, но полагаться на нее не приходилось. Володя взмахнул раза два, лезвие все уводило в сторону; не получалось ударить прицельно. Существо опять двинулось к Володе, и он невольно отбежал. Существо рывками надвигалось, вытянув левую руку.
– Бей по голове! По голове!
Володя не сразу расслышал – в страшном напряжении, сосредоточив все внимание на существе, даже голос Люды он почти не был в силах услышать. А что по голове – и так понятно.
Владимир отвел топор, сколько получилось… Удар! Лезвие впилось в скулу, совсем не туда, куда надо; и то легкое создание отбросило. Враг упал набок, мгновенно перекатился… И вот он опять стоял, надвигался все теми же странными рывками. Скула надрублена – так, как может быть надрублен кусок мерзлой туши или бревно – без крови, без видимого повреждения разных слоев тела… Длинный глубокий разруб, и все.
Люда встала, прижалась к стене, по боку стекает кровь. Эх, досталось бедной! С резким выдохом, сосредоточившись что было сил… удар! Теперь лезвие врезалось в лоб. Череп распался с резким скрежещущим «крак!», создание отлетело и грохнулось навзничь. Так оно и осталось лежать, но каждая из конечностей создания словно бы жила своей жизнью: ноги сучили в воздухе, рука поднималась, пальцы сокращались, смыкаясь на пустом пространстве, и даже правая рука – только сейчас понял Володя, что она почти что перерублена – производила неприятные движения: словно ползла куда-то или собиралась бежать.
Резко болела рука, но тут уж что можно поделать? Надо драться. Подняв топор, Володя приблизился к твари.
– Стой! Не вздумай его разрубить!
– Погоди… Сейчас отрублю эту лапу…
– Не вздумай! И будет она за тобой гоняться!
Только тут Володя остановился, уставился на Люду в некотором ужасе. Нахлынул весенний кошмар камеральной.
– Ты серьезно?!
– Молчи уж! Говорила же, не открывай!
И первое, что сделала Люда, – скособочившись, продолжая истекать кровью из бока, кинулась к дверям, торопливо задвинула засов.
– Уф… А то, представляешь, еще бы такие налезли…
– А могли?
– Милый, нам сильно повезло… А с этим нужно вот так и вот так…
Разговаривая с Володей, Люда быстро поливала лежащее тело чем-то из темной бутылки. Сильно запахло керосином.
– Ну вот…
Людмила чиркнула спичкой, заполыхало так, что на Володю повеяло жаром, и в небольшой комнате встала стена багрово-лилового огня. То, что горело, даже не стало двигаться сильнее или резче. Там, где тело обугливалось, там замедлялись движения, прекращались сокращения этого коричневого, странного – вроде как бы мышц или каких-то тканей. Сгорая, существо умирало, а вообще вело себя, пожалуй, как самое примитивное создание вроде гриба или медузы. И воняло… Бог мой, как воняло в чистенькой комнате Людмилы! И гарью, и тухлятиной, и чем-то кислым и противным, чему Володя не мог найти должного названия.
Уже поливая керосином, поджигая, прыгая вокруг мерзкого создания, Люда просвещала Володю, одновременно жалея и ругая его.
– Я кому говорила – не открывай? Думаешь, сбесилась дура-баба, неизвестно чего перепугалась? Вот и нет, вовсе не так, я просто этих тварей уже знаю. Их твой этот… на Салбыке, больше не держит, они пока не нужны – значит, и наблюдать за ними он не будет. А тебя он уже невзлюбил, и помнишь, как мы его осиновым колом остановили? То-то…
– Так это тот… Из могилы?!
– Тот или не тот… Какая разница, который именно? Их, таких, тут много, какая разница, кто из какой могилы вышел? Ты еще и неосторожен, наверное. Сам рассказывал – прямо через могилу проехал. Было дело?
– А как надо было проехать, если дорога прямо через могилу и ведет? Что тут поделаешь? – пожал плечами Владимир.
– Что делать?! Главное – думать надо было… Ты же знаешь, какие они опасные!
– Опасные, не спорю. Но их же ведь больше на нас не натравливают… Сопа сказал, что таких, как на восточном берегу озера, он держит на всякий случай – вдруг еще кто-нибудь на его голову свалится, копать погребение Джамаспы.
– Сопа держит на всякий случай, а они очень злые… Сопе он больше не нужен, так Сопа и не будет за ним наблюдать. А он вот взял и нашел тебя, вот так!
Люда поправила фитиль керосиновой лампы, аккуратно накинула рубашку.
– Ну, давай займемся твоей рукой…
– А твой бок?
– Это поверхностное, только вид страшный; там подождет.
«Заниматься» рукой было больно, и пока Люда промывала раны, заливала остро пахнущими травяными настоями, Владимир много раз шипел, стонал, ворчал на грани того, чтобы отдернуть конечность.
– Потерпи… Тут ведь яд, какого больше ни у кого нету, трупный яд.
На языке у Володи давно вертелось:
– А правда, если бы он меня убил, я бы сам стал таким же?
– Или я стала бы… Представляешь, ты этого завалил, а я из угла на тебя надвигаюсь…
И женщина очень похоже воспроизвела движения существа. Володя невольно шарахнулся.
– Ну то-то… Вздумал меня пугать? Я сильнее тебя напугалась, Вова, потому что знаю, кто это… Ты ведь сообразил не сразу, верно?
– Не сразу. И, по правде говоря, до сих пор многого не понимаю. Например, как такими становятся? Ему же не одна тысяча лет.
– Думаешь, я все понимаю? Завтра надо его вывезти и совсем сжечь, а я тут вымою как следует. Фомич твой где?
– Уехал в Усть-Буранный на два дня…
– Придется на лошадях, а они этих не любят, беспокоиться станут очень сильно. А главное, не вздумай еще двери открывать посреди ночи, и вообще – веди ты себя осторожнее. Если на меня впечатление хочешь произвести, то зря ты это – я тебе цену и так знаю, не старайся.
– Когда это я был неосторожен?!
– Когда ночью в уборную ходил, когда луной любоваться меня звал… Тысячу раз.
– А почему это мне надо быть осторожнее, а не тебе? Тебе они гораздо опаснее, потому что я скоро уеду.
– Милый, я тоже скоро уеду отсюда, и в Полтакове они меня не достанут. И я осторожная, звездами зимой любоваться пойду, а в уборную выйду среди дня… Думай, а? Без тебя и твоим сыновьям плохо будет, и мне. И до своей новой жены не доживешь.
Речь Люды лилась как всегда мягко, тихо и очень внятно, вызывая в памяти гречишный мед и еще почему-то повидло. Плечо женщины пахло уютно и чисто, клеверным лугом и ночью. Как всегда у Людмилы, было удивительно спокойно.
– Люд… Давай твоим боком займемся?
– Давай.
На боку и правда рана была неопасной: тварь оторвала лоскут кожи, он нелепо висел на волоске. Вид страшный, крови много, очень больно – а пустяки.
…Как всегда, Люда была во всем права: и в том, что лошади боялись гнусной твари, и в том, что сжечь ее было полезно. Такая уж гадость повалила черными клубами к небу, что сомнений не оставалось никаких. И если не считать того, что заживала рана очень плохо («А ты чего хотел, милый? Это же укус, да еще чей…»), все назавтра казалось уже совсем не страшным. Что не помешало вечером тщательно задвинуть засов, прикрыть окна ставнями, заготовить топор и колун.
И опять плыла ночь, – последняя ночь перед тем, как появится Фомич, Володя сядет в машину, погонит ее в Новосибирск, а потом отправится домой. И был тихий ночной разговор в душевном спокойствии, после чая с гречишным медом и после занятия любовью.
