Текст книги "Орден костяного человечка"
Автор книги: Андрей Буровский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц)
Оля покраснела, замотала головой. Фомич хохотал.
А три грации так и сидели до вечера, часов до семи. Сидели без кусочка хлеба и ничего не дали малышу, только мать сунула ему грудь мимоходом. Ольга не выдержала, опять покормила ребенка.
– Чо… тьфу ты! Действует как… Что, Владимир Кириллович, этих архаровок тоже везти куда-то надо? В Усть-Буранный или там куда?
– Бога ты не боишься, Фомич. Если и отвезем их, то в деревню. Девочки, вас подвезти?
– Ой, подвезите нас, пожалуйста! Подвезите! Любку только нельзя, ее бить будут.
– Кто ее будет бить? За что?
– Меня папка убить обещался, если опять с кем-то крутить буду… Он, папка, детишков не любит…
– Сударыня! – Андрей раскланялся с невыразимым изяществом человека в запыленной робе и разбитых вдребезги кедах. – Такая опасность вам на этот раз не угрожает. Честное слово! Мы вас подвезем за так.
– Не, у Любки папка разбираться не будет… Если ее на машине мужики привезут – капец Любке…
– А у меня с того раза полна жопа синяков… – пожаловалась Любка, и мужская часть экспедиции не выдержала, зашлась в приступе нездорового и, наверное, жестокого хохота.
Наташа возмущенно забурчала что-то про гадов-мужиков, которые не понимают, что это же, можно сказать, женщина. Оля передернула плечами, всем видом показывая, что ей такая проблема чужда. Две грации из трех, передавая друг другу то ли вялого от природы, то ли ослабевшего с голодухи ребенка, полезли в машину…
– Где наша картошка?!
– А вот.
Таким удовольствием было увидеть Людмилу, ее здоровую, свежую прелесть, звяканье ее браслетов после граций с опухшими от водки рожами, слышать ее бодрый голос после этих диких разговоров.
Пыля по вечернему Камызу, Володя удивлялся: поселок не изменился с утра… Такой же унылый и скучный, такой же безлюдный, как утром. Не забыть спросить потом у Люды, выходят ли вообще жители Камыза из домов…
– А вот наша директор школы! Здрасьте, Настасья Васильевна! – загомонили две едущие грации, и Володя содрогнулся: наклонившись вперед, по деревне шлепала разбитой обувью страшная тетка лет шестидесяти, с подбитым глазом и оплывшим, болезненно-сизым лицом.
– Это – директор школы?!
– Да, она у нас литературу и русский ведет.
А чудовищное создание подняло раскарябанную рожу, помахало девочкам рукой и как-то похабно осклабилось. А! Ведь девчушки едут на машине с мужиками! Вот в чем дело… Фомич пробормотал что-то вполголоса. Андрей и Дима переглянулись.
– Что? Отродясь не видали такого?
– Не-ет…
И парни замотали головами, словно отгораживаясь от этой бабушки.
«А деревни-то бывают разные!» – так сказал бы сам себе Володя, если бы не знал этого сам, задолго до Камыза и Малой Речки.
ГЛАВА 11
Волкодлак
4 мая
Может быть, как раз визит трех граций в экспедицию и подтолкнул Володю к самым решительным действиям. Он сам не смог бы объяснить, но почему-то после этого визита стало совершенно невозможно отказаться от свидания с Людмилой. Мешало, конечно, чувство долга, но можно ведь договориться так, чтобы его отсутствие не особенно помешало. Быть в экспедиции тоже интересно… Но и это решаемый вопрос.
Володя отозвал в сторонку Епифанова и рассказал ему все как есть.
– Виталий Ильич, если не разрешите – я никуда не пойду! – отчеканил Володя, честно выкатив глаза и точно зная: никогда не придет в голову Епифанову его задержать.
И странно, тревожно было видеть, какую важную роль играет он в жизни экспедиции, как полагается на него Виталий Ильич. Как неприятно ему остаться без Володи даже на короткое время.
– Конечно, конечно, Владимир… Вы, разумеется, идите, но где вас в случае чего искать? Не подумайте, что лезу…
И Володя рассказал, где его, может быть, придется искать «в случае чего».
Человеку, привычному к ходьбе, пройти восемь километров, тем более по грунтовой дороге, не просто легкое – приятное занятие. Володя был рад тому, как он воспринял переход – как приятную, веселую прогулку. Значит, форма у него снова хорошая.
Обойти Камыз вокруг? Да что за черт, мы взрослые люди, в конце концов! А в такой маленькой деревне обходи ни обходи, какими задворками ни пробирайся, а хоть кто-то тебя да увидит. Володя прошелся по единственной улице деревни. Ни одна собака не тявкнула, ни одна парочка не сидела на скамеечке у калитки, ни один житель не сказал ничего и даже и не показался. Но трудно поверить, что никто не видел человека, прошедшего почти насквозь такую маленькую деревню. Очень может быть, что Камыз только притворялся вымершим… таково уж его свойство.
Людмила открыла ему сразу, после первого стука, и Володя опять приятно удивился и ей, и всему облику усадьбы: хорошо организованной, мирной, какой-то продуманно-уютной. В руке Людмилы горел керосиновый фонарь, а в доме с его вяжущим, терпким запахом трав, со множеством шкафов и шкафчиков горела керосиновая лампа. Два прибора стояли на столе, в круге света. Поставить их после его стука в дверь вряд ли возможно.
– Я вас ждала, Володя. Хотите вина? Вы голодный? Хотя вы, наверное, уже поужинали в лагере.
– Поужинал. А вино… вино я, вообще-то, принес с собой.
Людмила хорошо смеялась, открывая светлое, почти не тронутое морщинками горло.
– Покажите, какое у вас… А, какое-то молдавское. Мое лучше, если не испугаетесь пить вино деревенской колдуньи.
– Не испугаюсь. Я ни вина не боюсь, ни колдуний. Но вас, кажется, удивило, что я курганами всерьез интересуюсь? Ну, так дело обстоит вот как…
Володя еще днем почувствовал, что Людмиле и впрямь интересно, что рассказ о его работе – не только способ познакомиться поближе. А сейчас она сидела, подперев полными руками голову с длиннющей черной косой, внимательно слушала, и глаза у нее были удивительно хорошие.
Володя говорил и говорил. Знакомство получалось такое, какие он ценил больше всего – когда могла быть дружба, а могла быть и не только дружба. Что-то кроме дружбы определенно может возникнуть… и хорошо, что это может быть. Он не откажется от этой возможности, но если ничего и не состоится, ему все равно интересно.
К тому же Володя знал, что самым лучшим соблазнителем он становится именно тогда, когда соблазнять совершенно не обязательно, когда он все делает естественно, не имея специальной цели. И когда от него совсем не ждут пылких клятв, целований рук и ног. Никакой определенной цели он и не имел в этот вечер, уже переходящий в ночь…
Вечер переходил в ночь, и очень успешно перешел, потому что Володя говорил почти что до трех часов пополуночи. Ему-то, привычному к ночным бдениям, это не было трудно. Володю удивляла Людмила: у нее ведь не могло быть такой привычки ученых людей, а она слушала без малейших признаков усталости, и пили они все время горячий чай из каких-то незнакомых Владимиру, удивительно вкусных трав – чайник стоял тут же на керосинке, за ситцевой занавеской.
Под конец Володя даже несколько растерялся: Людмила не подавала ему совершенно никаких знаков. Ни что ему пора уходить, ни что он может перейти к каким-то другим действиям. Она слушала его, говорила с ним, подливала чаю – и все. Только к концу разговора иногда вдруг стала появляться у нее короткая ироническая улыбка. К чему бы?
Сидели они напротив, и Володе пришлось специально встать, подойти к женщине, чтобы поцеловать ее руку. В любом случае это было достаточно целомудренно… и вместе с тем хоть какое-то, но действие. Женщина не двинулась, только позволила Володе сделать то, что он хотел. Володя заглянул в глубокие янтарные глаза, и Людмила погладила его свободной рукой, провела по виску и щеке.
– Интересно, а если бы я затеяла тебя сейчас прогнать… Что бы ты делал?
– Прогонишь – пойду в лагерь, – пожал плечами Владимир, – тут не так и далеко.
– Недалеко. Но ходить сейчас совсем не надо. Сейчас плохое время, чтобы ходить одному.
– «И опасайтесь выходить на болота ночью, когда силы зла властвуют беспредельно», – процитировал Володя Конан Дойля.
– Повтори… Ты очень хорошо это сказал.
Он повторил.
– Не совсем так… все-таки они властвуют не беспредельно… Но ходить по ночам здесь не надо. Или ты не понимаешь этого?
– Мне возле лагеря бывало неприятно, сам не знаю почему. И наши девушки видели такое существо… собачку, у которой глаза отсвечивают красным в темноте. Я сам не видел, но они рассказывали мне.
– В темноте глаза светятся красным только у человека. И у тех, кто получился из человека. Еще раз говорю – не ходи один по степи ночью.
– Именно здесь или везде?
– Везде в Хакасии, где есть курганы; в них лежат разные люди. А сейчас здесь появился, кажется, один… нехороший, и я совсем не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.
Володя тронул губами полные губы. Женщина встала, ответила. Чуть ниже Володи, она как-то очень ладно поднялась и очень деловито – специально, чтобы целоваться с ним. Все, что происходило на протяжении ближайших двух часов, происходило как раз так, как больше всего нравилось Володе: просто, естественно и без спешки. Никто никого не соблазнял, тем паче не вел куртуазной игры и не пытался подчинить себе другого.
Здесь не было битвы своеволий и не надо было выяснять, кто в чьей руке был только мяч. Два взрослых человека делали то, что они хотят, и делали ровно потому, что им так хочется и нравится. Людмила вообще все делала просто, без жеманства, и притом красиво, изящно; трудно было не увлечься ее плавными движениями – словно лился густой мед из кружки.
Володя был достаточно опытен, чтобы понимать: эта неторопливость, красота действий при полном отсутствии застенчивости не просто личная черта Людмилы – это симптом равнодушия. Володю не травмировало равнодушие женщины, к которой он тоже равнодушен, не задевало отсутствие влюбленности – для этого он был достаточно взрослым. Взрослым он был и для того, чтобы знать – влюбленность обязательно появится, если отношения продлятся долго и всерьез.
– Представляешь… Я уже подумывал, не уйти ли мне.
– Я знаю. Я не позволила бы тебе, но не могу же я навязываться. А ты хотел только говорить.
– Не только… Но ведь и я не могу лезть туда, где меня совсем не ждут.
– Два перестраховщика, – невесело усмехнулась Людмила.
Они лежали на двуспальной кровати – тут же, в единственной огромной комнате этого странного дома, но за пределами освещенного круга, и Володя любовался формами этого сильного, зрелого тела, проводил кончиками пальцев от шеи и все ниже, ниже… Сколько хватало руки.
– Ты специально оставила лампу? Чтобы можно было подумать – мы все еще сидим и разговариваем?
– Молодец, догадался, – помедлив, сказала Людмила, – но почему тогда не догадался, что не надо ходить по ночам?
– А я и сейчас не догадался… Между прочим, я сегодня попозже уйду в лагерь. Так надо.
– Ну и иди… Солнце уже взойдет, а чая для сил я тебе дам.
– Чай для восстановления сил?
– А ты сил еще и не терял… Это будет чай для поддержания сил, которые ты растратишь со мной.
Володя опять приник губами к ее губам. Женщина ответила пылко и в то же время красиво, без жадности. То ли не было у нее такого уж долгого одиночества, то ли умела терпеть, не доводя себя до бабьей униженности. Звякнули украшения, которые Людмила не сняла и сейчас, и все опять было просто, ясно и красиво и опять плавно, тягуче, как если бы лился мед.
А на улице стояла гулкая рань, когда звук несется на километры, но слышится неясно и не всегда понятно, с какой стороны он идет. Что хорошо – день обещал быть замечательным: легкие клочья прозрачного степного тумана опускались на землю. Упруго, сильно шел Володя, с удовольствием смотрел на мир и чувствовал себя сильным и гибким: после отвара непонятных трав он словно бы мирно проспал всю эту ночь. Что плохо – далеко в степи проскакал всадник и как будто узнал Володю, даже что-то крикнул, махнул рукой. Володе показалось, что это Петька.
Как и следовало ожидать, плохого ничего в экспедиции без него не стряслось – все уже работало как налаженный механизм и не очень зависело от него самого. Володя невольно подумал, что если он даже захочет разрушить то, что сам же создавал, ему будет совсем непросто это сделать.
Вечером три грации опять пришли к курганам, приперлось еще человек пять парней, и это оказалось куда хуже. Во-первых, по сравнению с чудовищно грязными, оборванными парнями девушки были еще сравнительно приличны. По ним хотя бы не ходили табунами насекомые как вот по этому, снимавшему вшей прямо с отворота засаленной, месяца два не менявшейся рубахи. Во-вторых, девицы больше говорили про водку, а от этих с утра припахивало чем-то спиртосодержащим. А в-третьих… Когда приходили девицы, сердобольная Оля кормила дохлую Катьку, и только. Даже она понимала: если дать в руки девочке, ей ничего не достанется… А вот парни при виде аппетитно булькающего варева в исполнении Фомича придвигались с голодным оживлением, потирали руки, сглатывали слюну и не дать им еды было непросто. Добрые Андрей с Димой готовы были поделиться кулешом, но и до них доходило: при слухах о бесплатной кормежке сюда сбегутся уже не пять или шесть обормотов, а чуть не вся деревня. Поэтому Володя сурово сообщил парням, что на обед они могут не рассчитывать, разве что останется что-то.
– А хотя бы хлебца дадите?!
– Я же сказал – если останется.
Но и есть под голодными взглядами людей, забегавших под ветер, чтобы ловить носами запах кулеша, истекавших слюной, было не так-то просто. Дима подавился, и Фомич долго лупил его по спине огромной мозолистой ладонью.
Оля съела едва половину, тяжело вздохнула… и, поймав апатичную Катьку, демонстративно кормила в стороне именно ее. Потом долго мыла ребенка в роднике; несмотря на вопли непривычной Катьки, расчесала редкие волосики, свалявшиеся колтунами.
От добавки отряд отказался, пряча глаза, и Володя со злостью бухнул котелок на землю возле троглодитов. Во все глаза смотрели Фомич, Андрей и Дима на схватку местных за остатки картошки с тушенкой. Наташа и Оля не смотрели – сразу ушли за машину.
Было и в-четвертых – как раз с Наташей и Олей троглодиты пытались знакомиться. Наташа как-то и не поняла этих попыток (троглодиты обиделись). Оля поняла – и трудно не понять приглашения на местную дискотеку, – но отказалась, не очень заботясь о дипломатичности формы. И даже проявив некоторый испуг. На это троглодиты обиделись еще сильнее, и Володе пришлось принять меры.
– Вы что, ребята, девок не видали? Видите, не хотят они с вами иметь дело.
– А это вы им запрещаете!
– Неправда. Если девочки захотят, я их куда угодно отпущу. Наташа, Оля, хотите в их компанию?
– Нет…
– Вот и все. Ребята, по-хорошему вам говорю, отвяньте! И вообще – занялись бы вы чем-то!
– А что тут делать?!
– Ну, пошли бы вскопали огороды, вон весна какая ранняя да дружная.
– А там все равно ничего не растет…
– Но вскапывают же другие огороды?!
– Вот они пускай и копают…
– Так сделали бы что-нибудь в доме!
– Нам лень… – честно ответили парни.
Володя хотел было спросить, неужто они всерьез рассчитывают на внимание девушек, с такой-то патологической ленью, но прикусил вовремя язык.
Спас положение Фомич:
– В другой раз за кормежку вы у меня лопатами поработаете… А то вишь, взяли манеру – жрут, а ничего не делают.
– А Катьку кормите! – вякнул было один, и Дима с Наташей обернулись на него, уронив рулетку. Но Фомич и тут был на высоте:
– Катька подрастет, и ей куска хлеба задаром не дам! А ты, лоб здоровый, у меня завтра за кулеш такой шурф выроешь, что любо-дорого будет взглянуть! Понял?! А теперь марш с дороги, я в Усть-Буранный поеду!
– Дяденька, возьми с собой!
– А ты мешки таскать в машину будешь?!
И, к удивлению Володи, Фомич заставил-таки одного аборигена таскать мешки, помогать заводить машину и даже выгрузить мешок муки для той, первой знакомой на самой околице деревни.
Но оставаться в этой компании Володя совершенно не хотел – когда зеленое предзакатное небо покрыли розовые и золотые разводы, появилось еще двое лбов, уже постарше, – дохнущее от скуки мужское население деревни Камыз.
– Фомич, завтра надо бы подальше от этих…
– А у нас вся степь в распоряжении! Вы мне велели тут торчать, я и торчу. А вы мне велите во-он туда уехать – уедем, а им за нами лень будет прийти.
– Так ведь работать все равно надо поблизости…
– И работайте. А как я приготовлю еду, за вами за всеми подъеду.
– Фомич… Я ведь в лагере не особенно нужен. Давай так: сейчас езжайте без меня, а завтра утром я приду прямо к курганам.
– В лагере вы как раз очень нужны… Но можно и так.
…И все было почти так же, как в первую ночь, но еще бережнее и нежнее, с еще большей страстью и силой. Опять горела лампа на столе, и кто-то маленький стал вдруг колотиться в стекло.
Люда встала, накинула платье, распахнула одну створку окна. В комнату впорхнуло что-то с мельтешащими крыльями, ни секунды не сидящее спокойно, – Володя сначала принял его за бабочку.
Существо село на плечо Людмилы, перебралось на ладонь…
– Люда… Это летучая мышь?
– Да, нетопырь. Ты его не бойся, он хороший.
Зверек словно бы совался носом в ухо Людмиле, и у Володи заломило зубы – нетопырь издавал ультразвуки.
– Что ты говоришь?.. Что болтаешь, маленький?.. – примерно так приговаривала Людмила, трогая нетопыря пальцем, гладя его страшненькую голову. Продолжалось это несколько минут, и нетопырь вылетел в окно.
– Люда, прости… Ты шаманка? Ведьма? Раз у тебя власть над животными…
– Не только над животными, – засмеялась Людмила. – А если серьезно, то давай не сегодня? И вообще не бери в голову, Володя. Я кое-что знаю, но немного. Просто тут один появился… Нехороший один… человек (перед словом «человек» у Людмилы получилась пауза). И мне его придется… обижать, чтобы он не наделал дел.
– Я могу помочь?
– Ты, по-моему, еще немного не готов… Но вот что я тебе сразу скажу, и уж ты прими всерьез – вы с вашей работой перешли дорогу таким силам, что лучше бы ты поберегся. И знаешь что… Есть дураки, которые считают: к женщине нельзя обращаться за помощью, с просьбами. Так ты не будь дураком, очень тебя прошу!
– Я так понимаю твою просьбу: если замечу что-то странное… ту же поганую собачку, например, тут же звать тебя, верно?
– Почти… Он нехорошее замыслил, этот черт.
– Ага, уже не человек!
– Он может быть и человеком.
А больше они не говорили, потому что занимались любовью. И перед тем, как идти к роднику и к развалинам дома деда Людмилы, Володя опять пил чай для поддержания сил.
– Милый, ты сегодня или не приходи, или приходи, чтобы спать. Я тебе рада и спать уложу, но постоянно быть на этом чае – это вредно. Да, знаешь, и мне отдохнуть надо…
– Тогда сегодня – не приду. Но я хочу тебя видеть еще… обязательно.
– Это взаимное желание, Володя.
– Я никуда не буду ходить ночью.
– Вот это правильно.
Опять дышала жаром степь, дрожало марево и звенели жаворонки в вышине. Опять бродили с рулеткой двое, а третий записывал в блокнот. Но теперь местные при всем желании не могли так просто мешаться под ногами, потому что Фомич поставил машину и палил костер под котелком километрах в пяти, на восточном берегу озера. Володя еще сомневался, что победит – любопытство или лень, но у Фомича сомнений не было, и как оказалось – он был прав. Никто не явился к костру, не глотал голодную слюну, и не пришлось больше колотить по спине бедного Диму, которому кусок не пошел в горло.
– А сейчас я пройдусь вдоль озера… Отсюда – и на юг. Сейчас два часа… Часам к шести буду обратно.
– Одному ходить по местности нельзя… Сами учили.
– А вот ты со мной и пойдешь, Андрюша, – мило улыбнулся Владимир. – Хочешь пойти?
– Конечно! Посмотрим, есть там такой же диван…
– Такого же дивана нет, но есть высокая терраса, может быть, там есть и курганы. А Фомич тут пусть останется за главного… за коменданта временного лагеря. К семи мы будем…
– А не будете, я вас в бинокль разыщу. Тут вон на сколько все видно.
Два человека шли вдоль берега озера Плуг-Холь, по высокой террасе, искали скопления курганов. В ледяной воде раннего мая посередине еще плавал лед, а между льдом и берегом в ярко-синей воде ходили стаи серых, буровато-рыжих, белых, бело-серых птиц.
– А возле уреза воды ничего не может быть?
– Ты же знаешь, они любили делать курганы на высотках.
– Но и наверху нет ничего. Вон, сколько видит глаз – все ровно.
– Наверное, тут чем-то неподходящее место.
– Странно… Иногда в голой степи есть курганы.
Обмениваясь этими замечаниями, Андрей с Володей быстро шли на юг, навстречу теплому порывистому ветерку.
– Смотри-ка! Все-таки есть один!
– Но в каком необычном месте. Вы же говорили, курганы должны быть на высотках?!
– Ну… это какой-то нестандартный курган.
Маленький деревенский курган притулился на низкой террасе озера, метрах в трех выше уровня воды.
Внезапно на глине возле уреза воды пошли следы босых ног человека. Крупный мужчина шел босиком вдоль самой воды. Кто бы это мог быть? Ближайшая деревня – Камыз, а там трудно найти любителей бродить босиком. Больше людей в окрестностях нет совершенно, только приехавшая экспедиция.
Какое-то время Володя и Андрей шли параллельно следам – любитель купаний шел вдоль самой воды, а они осматривали пояс прибрежных кустов, шедший уже в нескольких метрах от озера. И тут Володя удивленно сказал:
– Смотрите, еще и собака!
– И не собака, и не еще…
Голос Андрея странно сорвался, словно ему перехватило горло. Володя получше присмотрелся: да, следы животного не петляли возле следов человека; следы человека на глине как раз резко обрывались, и тут же начинались следы крупной собаки.
«Спокойно! – подумал Володя. – Не может быть, чтобы нельзя было все это объяснить…» Но сердце мерзко колотилось, во рту сделалось сухо, и объяснений как-то не находилось.
Андрей подошел, посмотрел еще раз, и внимательней:
– Да, все верно, это не собака, это волк…
Прошли по следам несколько десятков метров. Да, тут деловито бежал волк. И следы волка, ничего не поделаешь, продолжали следы человека.
Больше всего Володе хотелось тряхнуть головой – и чтобы морок рассеялся. В конце концов, ну не могло же это быть на самом деле! Не могли это видеть два совершенно вменяемых и никак не склонных к галлюцинациям человека. Считать бы эти следы историей, придуманной для пугания новичков у лагерного костра или в дождливый день, когда делать было нечего. Володя сам сочинил множество таких страшилок в разное время.
И ружье Володя не взял, оно так и лежит, разобранное, в лагере. Нож в сапоге, и все, а тут этот волк, следы свежие…
Хотя, с другой стороны, они не видели ничего, кроме самих следов. Так что надо еще подумать, что это за история и о чем она. Может быть, они оказались свидетелями чего-то достаточно жуткого? Очень может быть. В конце концов, человековолк, волколак, вервольф мог прибежать издалека, прогуляться по берегу озера, а при появлении вдали людей принять волчий облик и убегать за десятки километров. Волколаком мог быть и мужик, живущий в Камызе. Но с той же степенью вероятности могла произойти и совсем другая история.
– Андрей… А что, если вчера приехал человек из Абакана с ручным волком? Решил он пройтись босиком по берегу озера, в обход, а волка в это время нес на руках. Потом волка спустил на землю, а сам сиганул в озеро и переплыл его, как раз к своему «жигулю». Волк обежал вокруг озера, прыгнул в машину, и они уехали, никем не замеченные. Могло так быть?
– Плыл через озеро? Через лед? Не верю…
– А во что веришь больше? Какая история реальнее – такая вот, про спортивного дядю с ручным волком, или про живущего у озера волколака?
Андрей долго молчал, жевал травинку.
– Сам не знаю.
– То-то и оно…
А худшее-то было впереди, потому что следы снова изменялись – из следов волка они стали вдруг следами совсем маленькой собачонки. Собачка пробежала еще метров тридцать вдоль озера и свернула в открытую степь. На плотной степной земле следов или не осталось, или Андрей с Володей просто не умели их найти.
Стараясь не глядеть друг на друга, они отошли от озера.
– Что, посмотрим еще курганы? Можем быть, там еще есть…
– На высотках?
– Будем искать на высотках, Андрей.
– А вон, глядите, кто-то едет.
«Кто-то» ехал так, словно был частью коня. Кентавр двигался быстрым шагом; заметив людей, перешел в галоп и оказался рядом очень быстро.
– Здравствуйте! Вы из экспедиции?
– Из экспедиции, здравствуйте. А вы кто будете?
– Пастух я, Василием зовут.
– Пастух…
Но, готовый сказать страшную бестактность, Андрей своевременно захлопнул рот.
– Пастух… Тут, на юг от вас, большой совхоз. А вы не боитесь так ходить?
– Нет, ведь рядом все – и машина, и наш лагерь.
– Зря не боитесь… На меня вот насели неделю назад. Голодные, наверно, а я барана как раз вез, отнять хотели. Я их… – Василий усмехнулся, взмахнул плеткой.
– Так плеткой и отбился?
– Чтобы хакас от троих плеткой не отбился?! В нее ж в самый конец свинец вплетен, ей можно палки ломать.
– Значит, вы не боитесь? Вам можно?
– Но это же на коне и с плеткой, да и винтовка с собой.
Василий хлопнул по длинному чехлу с ружьем, притороченному к седлу.
– От этих трех я ускакал, а потом все равно их нашел. Три раза на меня они бросались, а все три остались в степи. У них оружия правильного не было. Вы вон налегке идете. А тут степь, тут разные могут быть люди… и не люди.
Василий странно усмехнулся, внимательно всмотрелся в экспедишников. Володе показалось, что он пытается понять, знают они что-то или нет.
– Вы имеете в виду оборотня? – сказал он как можно небрежнее.
– И оборотня, и настоящего волка. – Хакас произнес это так просто, что расспрашивать не захотелось. – Вот тут, за перевалом, живет волк. Хотите, возьму на охоту? Вместе веселее.
– У вас и так вон волчья шкура, – показал Андрей на чепрак из серо-седой зимней шкуры, – сейчас ведь не шкура, а слезы…
– А я бы и в другое время не стал убивать волка. Я всегда почитал волков… И мой дед их очень уважал, – сказал Володя.
– Понятно. Ты из рода волка, так бы сразу и сказал. А на медведя пойдешь?
– Сейчас – не пойду, другой работы много. А вы не видели курганов – вдоль озера?
– Кто же здесь ищет курганы?! Курганы есть вон там, – указал пастух плеткой на юг. – Идите часа два, за озеро, – там будут. Или вон там – час ходу, и высотки, на них курганы. А здесь нет.
И опять Володе показалось, что хакас проверяет – известно ли приезжим что-то важное. Так же, как приглашение на охоту было проверкой их храбрости…
И эти глаза! Светло-янтарные, жестокие и умные глаза и цветом, и выражением живо напомнили Володе глаза одного знакомого деда Шуры. Не было ничего общего у раскосых глаз хакаса с ясными глазами северянина, который провел в лагерях много лет и доживал век в Петербурге. А все же при взгляде на Василия невольно лез в голову рассказ старого Петра Васильевича об одной встрече в степи, в уже давнем двадцатом году: «Ну, они нас прижали к телегам… Дураки эти, с топорами и лопатами. Мы орем, чтобы они своих комиссаров рубили, мужики сперва заколебались… А комиссары свое, махают наганами, те и пошли…» Володя слушал неторопливый голос старика и ясно видел все это: мокрая мартовская степь, телеги, очкастые иудеи с наганами науськивают дураков на людей. Лиловые вспышки выстрелов лижут дула карабинов; дураки откатываются, оставляя трупы на мокрой, не покрытой еще травой земле.
Тогда Петру Васильевичу с друзьями удалось тоже отбиться и уйти – это была одна аналогия. А другая – все-таки глаза: светло-янтарные, жестокие глаза. И умные, очень умные – глаза человека, который знает что-то важное, неведомое остальным.
Что же знает этот хакас, пастух Василий?
– Мы ищем курганы… И мы нашли только один, совсем маленький… – Володя очень хотел, чтобы его тон был небрежным, ни на что не намекающим… И знал, что так у него не получится.
И что-то дрогнуло в лице Василия! Понять бы только, что именно дрогнуло и почему. Василий спросил только – разве им одного кургана достаточно? Им же нужно, чтобы было много…
– Лучше, чтобы сразу много, но ведь и один – интересно. Все стоят группами, а этот сам по себе… Почему? Такой курган надо раскопать.
– Да что вам такой маленький курган?! Да еще один… Вон полно курганов, и вон там полно, и вон там… В Хакасии везде курганы. Не копали бы вы этот маленький.
– А если все-таки будем копать, поможете? Скажем, барана привезете нам? Мы прямо на кургане стоять будем.
– Нет! Я охотиться буду! Прощайте, вряд ли мы увидимся.
– Земля круглая, люди встречаются. До свидания, Василий.
– Прощайте!
И опять двое пошли назад, на север. Свистит ветер в кустах и в траве, качает растения, морщит воду; кричат птицы в небе и на озере. Привычный, родной пейзаж, все как обычно, и Василий, за считанные минуты ставший пятнышком на окоеме степи, – тоже привычно и понятно… и тугой комочек страха, от которого невозможно избавиться. Комок мрачной, непонятной жути, от которой спирает дыхание и становится холодно внутри.
– В общем, так, Андрей: давай про эти следы не будем никому рассказывать? Не нашли мы курганов в этом месте. Само по себе странно, интересно, но не больше.
– Я разве против? Я бы охотно ни о чем не рассказывал. А вы правда хотите копать этот курган?
– Упаси Боже, Андрей! Скажу тебе по правде, я пытался спровоцировать Василия… Мне показалось, он знает больше, чем говорит.
– Мне тоже так показалось.
А на курганах весело перекликались люди, издали начали махать, и опять сидели местные, без толку пялили бельма на то, как работают другие. Тут были совсем другие проблемы.
– Ребята, вы собирайтесь, я на минуту забегу в деревню. – И никто не ухмыльнулся, не сделал понимающего лица, не подмигнул, не задал вопроса. Отряд, кажется, его и правда уважал, а Володя уважал людей, с которыми свела его судьба.
Знакомый дом, Людмила стирает, собака задумчиво рычит, не уверенная до конца, надо ли ей на Володю рычать. И Володю уводят от места стирки, усаживают за травяной чай.
– Что такой заполошный пришел? Что случилось?
– Люда… Ты говорила, как что-то непонятное – к тебе? Было дело?
– Ну да. Выкладывай давай.
И напряглась. Видимо, и впрямь какие-то не очень хорошие вещи могут происходить на берегах этого соленого озера.
– Люда, я уверен, ты знаешь, что за маленький курган на той стороне озера.
– Знаю. Вы сегодня там были?
– Были. От кургана вели следы босого человека, они переходили…
– Я знаю. И говорю тебе, Володя, еще раз – не надо ходить ночью одному. И вообще – будь осторожнее.
– Ты можешь мне сказать яснее?
– Ты не поймешь, если я скажу больше. Кое-что ты сегодня увидел… На самом деле немногое, очень немногое, но все-таки увидел и, кажется, правильно понял. Мало тебе? Я и сама многого не знаю и потому говорю – будь осторожнее; если вести себя умнее, они не так уж много могут.
