Текст книги "Орден костяного человечка"
Автор книги: Андрей Буровский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)
И еще одна интереснейшая проблема: как парни поняли, что дело плохо? Почему, не успели пастухи уехать с девушками, Андрей тут же взял бинокль и полез на крышу, а Дима стал заводить мотоцикл? Если бы не Андрей с Димой, он бы мог упустить ситуацию, а девушек успели бы изнасиловать. Он ведь ничего не предчувствовал… Что позволило предотвратить несчастье: обнаженная душа влюбленного Андрея, его напряженное беспокойство из-за Ольги, или что-то совсем-совсем иное? Какой-то инстинкт нормальных людей, не разменянный на лукавое умствование горожанина?
Парни ждали возле кошары; для них естественно оказалось сволочь пастухов к тепляку. Ну что ж, для Николая это место сойдет…
– Только давайте-ка привяжем понадежнее… К столу неплохо бы.
– А Саньку где будем кормить?
– У себя… А не хочется за стол его сажать, давайте на завалинку отправим.
– Что, у вас Санька свидетелем пойдет?
Николай не дождался ответа, снова влез:
– Он же еще тот жук… Он сам хотел не меньше нашего…
Андрей хотел было ответить, поймал Володин взгляд и замолчал.
– Пошли, Сипу зафиксируем на месте.
Его в другом конце кошары, естественно, переживет без тепляка. Только как бы его приспособить? Пожалуй, вот так… Володя с помощью парней посадил Сипу возле ровного соснового столба, несущего крышу кошары, стал прикручивать его спиной к столбу. Дима сочувственно кряхтел, глядя на действия Володи. Тот только пожал плечами: главное, не девался бы он никуда до завтра, и даже если бы Володя затеял его щадить, ничего, кроме презрения к «слабакам», это бы все равно не вызвало.
– Ну вот… А завтра отвезем их в Усть-Буранный.
– Начальник… А иначе никак нельзя? – это были первые слова, произнесенные по доброй воле Сипой. Голос у него оказался и впрямь сиплый, по кличке, и притом высокий до фальцета.
– А с каких щей мне вас не везти в Усть-Буранный? Мы – экспедиция, мне с вами возиться недосуг, да и неохота.
– Начальник… Я тут клад знаю… Давай меняться – я тебе клад, ты нас никуда не повезешь.
– Что, очень в милицию не хочется?
Молчит, моргая, смотрит на Володю.
– Спрашиваю: что, очень боязно в милицию? Сразу на нары поедешь?
– Ну… Неохота.
– А про клад ты все врешь, не знаешь ты тут никакого клада.
Молчит. Теперь – Николаю:
– Николай, ну неужели тебе тоже так хочется пойти по этапу? Сипа у меня пойдет, не задержится, а тебе-то это зачем?!
– Начальник, меня черт попутал… Девки-то гладкие, чего им. И Сипе надо было… Отпусти меня!
– Сипа на твою голову откуда взялся?
– Сашкина родня… Не гнать же его.
– Понятно. Беглый к вам прибился, а там и вроде начальника сделался.
– Не начальника…
– Ага! То-то вы все его боитесь! И прячете его всем миром. Как его хоть зовут, знаете?
– Сипой…
– Тьфу! Я про настоящее имя. Как его мать назвала: Васей, Петей, Ваней, Сашей? Это хоть знаете?
– Нам не положено…
– А ему про вас знать положено? Ну, дела… В общем, пойдешь ты завтра по статье «попытка изнасилования» и по вине человека, даже имени которого не знаешь.
– Не надо! Не губите, Владимир Кириллович! Мы ведь это… Мы ведь по случаю праздника, того… приняли. Потому грех и случился…
– То есть трезвые были бы, вообще к девицам не пошли бы?
– Ну да… А то Сипа попросил… ну, того…
– Заманить девушек гулять?
– Ну да…
– Ох, Коля, Коля, забубенная твоя душа… Ты заманил, да еще Ольгу тащил, руку ей вывернул. Теперь на тебя дело повесят, и какое…
По дороге Володя зашел туда, где над полом возле столба возвышался легендарный Сипа. Володя не сказал ему ни слова; он и так знал, что Сипа внимательно за ним наблюдает. С задумчивым видом потер в руках пересохшее, ломкое сено, взял пару ворохов и обложил ими Сипу с боков. Постоял, демонстративно сдул с сигареты пепел, задумчиво уставился на тлеющий огонек и ушел. Показалось ему или нет, что шея сидящего покрылась потом? Хорошо бы…
Уф-ф… Кажется, можно передохнуть. В домике храпела Наташа, Оля готовила кислый морсик для всех и, главное, для Наташи. Плов превратился во вкусную, но самую обыкновенную рисовую кашу, и уже ничего не поделаешь. Парни, тихо переговариваясь, возились с трофейным мотоциклом.
Оказав необходимое психологическое воздействие на обоих пленников и проверив положение дел в лагере, Володя счел, что может отдохнуть. Вышел на улицу, привалился к стене дома и закурил уже с истинным наслаждением. Гудела спина, гудели ноги, тупо саднили ушибы. Володя искренне думал, что заслужил хотя бы полчаса отдыха. Вот так посидеть, не очень думая, просто впитывая в себя происходящее – и, главным образом, этот чудесный вечер. Честное слово, заслужил!
Позже Володя мог бы точно сказать, сколько он отдыхал: по часам 18 минут. Потому что когда появилась летучая мышь, села на стену сарая в полуметре от лица Володи, когда Володя уже сообразил, что это за мышь, от кого знак и что теперь надо делать, он рефлекторно посмотрел на часы.
– Парни… А ведь придется ехать к нашим на раскопы. Там что-то нехорошее случилось.
– Владимир Кириллович… Может, вы мне ружье отдадите? Вас Дима сразу домчит, а я тут постерегу…
Очень не по душе было Володе расставаться с оружием, но Андрюха ведь прав. Неизвестно, зачем ускакал Петька – прятаться или звать подмогу, поднимать местное народное ополчение. Тогда скоро на лагерь пойдут несколько пьяных и разъяренных. И уж если двое из трех мужиков опять исчезают из лагеря, оставшийся должен быть, по законам Божьим и человеческим, вооружен.
– Держи… Пользоваться вроде бы умеешь.
– Обижаете… – в этом «обижаете» явственно прозвучало превосходство таежного жителя над горожанином, да еще и столичным.
Но дергаться Володе пришлось меньше, чем он опасался, – по крайней мере, за ситуацию в лагере. Потому что не успел Дима вывести мотоцикл из-за кошар, как стал виден тянущийся вдали шлейф пыли: по степи вовсю мчалась «фомичевка». Тут же, на повороте, решилось многое – например, что Епифанов со своей, подвернутой ногой останется в лагере. Ну вот, ребята уже не одни…
Фомич опять говорил нехорошие слова, которые нельзя знать шоферам академических экспедиций, но за «предателями» съездил. Епифанов просил – и потому Володя съездил вместе с Фомичом. Еще полтора часа жил Володя в некотором напряжении, потому что Фомич всю дорогу азартно орал, а Сережа вежливо его увольнял.
– Сергей, да заткнитесь вы, наконец!
– Владимир Кириллович! Фомич вел себя, как преступник. Это недопустимо, чтобы…
– Сережа, есть такая статья: «Оставление в беспомощном состоянии». Уголовная статья, до пяти лет. Если мы все, и я, и Фомич, дадим показания, вы по ней загремите… Понятно? И чтоб я больше этих глупостей не слышал.
Обстановки в кабине эти слова не разрядили, но хоть прекратился пустой треп, обвинения Фомича в уголовщине – в том, что Фомич поехал спасать пропавших, а не повез Сергея ужинать.
Но окончательно отлегло от сердца Володи, когда опять появился лагерь, привычный, родной хутор номер семь, когда стало ясно – не появлялся в лагере никто больше, никакая подмога бандитам. Все бандиты сидели, где им положено, и караулил с ружьем Андрей, забравшись на крышу сарая, возле очередной мумии овцы. Спала непробудным сном Наташка, прыгал на одной ноге хмурый Епифанов, что-то рассказывал ему Дима… Только при виде всего этого ушло из души Володи одно беспокойство – чтобы ее тут же и без остатка заполнило другое волнение, и ничуть не менее серьезное: группа ребят, ушедших в два часа с раскопа у озера, в лагере так и не появилась.
Наступала ночь на 10 мая; по понятиям Европейской России, необычайно промозглая и холодная, для Сибири теплая, не по сезону.
Сергей высказал свое суждение: в таких случаях надо вызывать милицию, а самим искать пропавших – все равно вне компетенции археологов. Маргарита дала несколько советов Епифанову, как писать заявление в милицию и в каком отделении это лучше всего сделать. После того Сергей и Рита завалились спать, вежливо объяснив остальным, что очень устали сегодня.
Вероятно, Витя устал меньше, потому что и лег тоже одновременно, но поворочался, поднялся, ушел к остальным.
Что же касается Епифанова, Володи, Андрея и Димы, то для них день, надо полагать, был очень легким и показался усыпанным розами. То-то они вечером были бодры так же, как утром, и еще долго сидели, завернувшись в одеяла, вели беседы о чем-то важном. А заботливый и тоже бодрый, как утренняя птичка, Фомич носил им крепко заваренный чай.
Почти всю ночь сидели они при свете керосиновой лампы, разговаривали, пили чай и временами ели плов.
Как нетрудно догадаться, День великой Победы и освобождения Германии никто на этот раз не отпраздновал.
ГЛАВА 17
Из болота
10 мая 1995 года
Они шли через горный лес практически без еды – Толян, Миша, Лена и Лариса. Невесомые утренние порции не дали практически ничего, хорошо хоть вдоволь пили чаю. Уже давно было ясно, что идут они совсем не той тропой, которой шли между озер: тропа вела на северо-восток, а голосов перелетных птиц совершенно не было слышно.
И этот глухой горный лес… Все очевиднее становилось, что если пока не появился крупный зверь, то это только вопрос времени.
Молодые, здоровые, ребята постепенно расходились. Хоть и голодные, плохо отдохнувшие, уже через час после подъема они лихо шагали по заросшей колее дороги. Даже Лена чуть повеселела. Знать бы, куда идут и долго ли еще топать… В чащобе пели незнакомые им птицы; они не смогли бы определить, кто это кричит. Кто был понятен, так это хриплая сибирская кукушка, а она-то все кричала в стороне, считала неизвестные года.
– Кукушка-кукушка, сколько мне жить?
Кукушка, как назло, замолкла.
– Кукушка, сколько лет будут идти реформы Чубайса? – специально крикнул Миша в лес.
– Ку-ку, ку-ку ку-ку… – и насчитали, что тридцать восемь лет будут идти эти реформы.
На свободной от лишайника земле попадались нехорошие следы – и с когтями, и с копытами, огромных размеров отпечатки.
Не хотелось думать, кто тут прошел и когда. Миша все время озирался, очень опасаясь столкнуться с этими… кто оставил следы.
Постепенно стало тепло, иней сошел, идти стало еще веселее. Только Толян отставал, тормозил общее движение – путной обуви у него все же не было. Но и он двигался закусив губу, старался не очень тормозить.
– Смотрите!
Около двенадцати часов Лариса выбросила вперед руку.
– Там степь!
И правда! Справа местность уходила круто вниз, и там, в сиреневой дали, кончался лес. Видно было, что и там местность неровная, куда-то опускается… Но не это уже было важно, а важно – что из леса можно выйти. Даже скоро выйти – часа за три.
– Народ, поворачиваем!
Лена вроде бы и повернула, но как-то безвольно, безразлично. Никакой радости в лице, никакого энтузиазма. Миша сказал – она повернула, и все.
– Ленка, мы же скоро в степи будем! Чувствуешь?!
– Да, – тусклый голос, без всякого выражения. И идет, идет покорно, куда скажут, все так же бесцельно и безвольно.
– Так и пойдем без дороги? – поинтересовалась Лариса. Она не возражала – она просто спросила.
– Так и пойдем… Тут всего несколько километров, а сколько надо будет топать по дороге, бог весть…
Теперь они шли прямо через лес, выбирая дорогу между могучих стволов и бурелома. Склон опускался на северо-восток, и открытые места уже сейчас зазеленели. Совсем скоро тут поднимется сплошная стена папоротника, а на опушках – разнотравье.
Шли уже больше часа, встали, поджидая Толяна, когда Лариса схватила Мишу за руку, прижалась к нему, только мешая.
– Там кто-то есть!
В буреломе и впрямь был кто-то большой, и этот большой вел себя странно: всхрапнул, потом высоко взвизгнул, ни на кого не похоже, а потом шумно завозился.
Ребята встали, как вкопанные. Толян, конечно, отставал, и кто бы ни вывалился из чащи, принимать его на копье предстояло Мише. А возился в чаще, всхрапывал, судя по звукам, какой-то очень мощный организм. Кто это может быть, Миша понятия не имел, и самое отвратительное – чувствовал себя совершенно беспомощным. Действительно, что делать, если из чащи вывалится медведь? Росомаха? Волк? Встать, уставя свое копье – обожженную на костре палку? И что тогда будет? Остановит?
А в кустах и в буреломе, мелькая сквозь заросли, кто-то большой и темный ритмично рявкал – не злобно, не агрессивно, как будто говорил что-то кому-то, а потом опять высоко, натужно взвизгнул. И опять установилась тишина; несколько минут (Миша не смог бы сказать, сколько) вязкая весенняя тишина давила на уши, только тихо передвигался Толян. Миша обратил внимание: парень сильно торопился и при этом старался не шуметь, покачивая своим вовсе не грозным копьем. Смотри-ка, исправляется Толян!
Внезапно незнакомец дико рявкнул – так, что эхом отдалось по всему лесу. Впереди и сбоку нарастал треск и шум, нехорошее низкое ворчание. Лариса взвизгнула, сильнее прижалась к Мише.
Треск покатился, теперь он имел направление; значительно ниже замелькало, вниз и в сторону по склону катился большой, заметно больше человека, бурый зверь; за ним так же резво, словно отскакивая от земли, – два меховых коричневых шара. Медведица…
Больше всего не понравилось Мише то, что все они только стояли, стиснув свои дурацкие палки и прижавшись друг к другу. Никто не знал, что надо делать, и он тоже. Медведица нюхала воздух, созывала медвежат, пыталась их, людей, напугать и в конце концов решила сбежать сама. Это медведица что-то делала, а они только ждали своей участи. Захотела бы сожрать их – непременно сожрала бы, и ничего не смогли бы сделать они с Толяном.
Стоя на истоптанной зверями земле, вдыхая их острый запах, Миша снова взглянул на часы: начало второго. В животе неприятно бурчало. Миша всерьез испугался, что они не успеют дойти до дома, потеряют последние силы. Впрочем, дед рассказывал и не про такие приключения – и военные, и колхозные.
Интересно, что тут делали медведи?
– Миша! Гляди, она муравьев ела!
Действительно, муравейник с сонными, еще зимними муравьями наполовину разворочен, муравьи заторможенно копошатся в разных направлениях, и все это – в хлопьях быстро подсыхающей пены. Что за пена?! «Это же слюна!» – догадался Миша. Медведица разворочала муравейник и запустила в него язык, стояла, ела муравьев, когда идущая сверху компания вывалилась прямо на нее. Достаточно было бы пройти метрах в ста в стороне, и зверя можно было не пугать. Будь Миша поопытнее, понимай он, что тут может происходить, он бы нашел способ не тревожить медвежью семью.
Спустя еще час ходьбы в лицо пахнуло свежим ветром. Ветер нес запах открытого пространства, жухлой травы, нагретого солнцем камня. И довольно скоро, часам к трем дня, ребята шли уже по степи. Они сразу даже зажмурились – так ударил в лицо свет, сияние неба, игра лучей на земле и траве. Жаль, совсем не было пролетных птиц – то ли закончился перелет, то ли они оказались вдалеке от торных птичьих дорог.
Но зато сразу стало видно во все стороны!
– Ребята, вон видите, место высокое? Давайте на него!
Огромная долина, охваченная полукружьем гор, постепенно понижалась к юго-востоку. Сколько хватало глаз. В одном только месте из недр земли выходила каменная гряда. Тысячи лет уносили ветер и вода землю в одном направлении, но камень разрушали и уносили медленнее земли. Поэтому местность тут была выше, и можно было даже сидеть на теплых камнях, украшенных коричневым и темно-зеленым лишайником, спустить ноги с небольшого обрывчика, метра в три, и видеть километров на тридцать.
Вон там должен быть Улуг-Комь, потому что дальше местность опять повышается, идут синие, сиреневые хребты, все выше и выше. Пугата, скорее всего там, а Белое – вообще непонятно где… Ну и отшагали же мы! Километров двадцать, не меньше.
– Ну что, народ? Полчаса отдыха, и надо идти дальше. Тут километров пятнадцать.
Помолчали. Пекло солнце, гудели насекомые; несмотря на дневное время, клонило в сон; не хотелось сдвигаться с места.
– Миш… Давай я тут подожду, а? Видишь, не могу я уже…
Толян показывал свою ногу, и вид был действительно жуткий – черный от грязи носок, распухшая лодыжка, в нескольких местах содрана кожа. Наверное, и распухло оттого, что в ссадины набилась грязь, пошло нагноение.
– Ладно… Фомич за тобой потом приедет.
– И я останусь… – Лена бросила это вовсе не тоном вопроса, она просто сообщала, что останется. И сидела, опустив голову и руки. По степи она стала идти гораздо медленней – ведь в степи не так страшно отстать от остальных.
– Ладно… Тогда вот! – Миша скинул на землю рюкзак. – Топор, посуда пусть будут у вас. Нам-то с Ларисой они как-то и ни к чему… Лариса, ты со мной?
– Конечно! Лучше уж идти, чем так сидеть и ждать…
Если даже последние слова и были адресованы Лене, та не отреагировала никак. Устало сидела, тупо уставясь в серый камень.
– Лена… Лена! Лена!!!
– Ну что тебе! – Только раздражение в голосе.
– Толяну не надо сейчас прыгать на своей ноге… Это понятно?
Смотрит так, словно не знает, кто это такой – Толян.
– Понятно, спрашиваю?! – рявкнул Миша так, что самому сделалось страшно.
– Ну чего пристал?! Ну, не полезно ему, дальше что?
– А то, что сходи ты сама за дровами, ладно? – Это Миша сказал почти ласково. – И воды принеси… Договорились?
Лена смотрела так, словно не стоял тут никакой Миша, не заслонял горизонт.
– Договорились, говорю?!
– Договорились…
– Толя, чтобы ты не геройствовал! Пусть Ленка все сама сделает, невелик труд.
Вот Толян молодец, улыбается, хотя с ногой и совсем плохо. Хватило бы ему ума не демонстрировать мужских доблестей, когда не надо… Впервые семнадцатилетний Миша подумал о девятнадцатилетнем Толяне как о маленьком, которому не хватит ума и опыта поступать правильно.
– Пошли, Лариса, не будем тянуть.
– Раньше сядешь, раньше выйдешь! Пошли быстрее! – засмеялась Лариса.
Миша радовался – еще смеется, не раскисла. Но видел, что устала она совсем: заострились черты лица, глаза ввалились, и в этих ввалившихся глазах застыло какое-то неуверенное, жалобное выражение. Интересно, а как выглядит он сам?
И опять они шли через степь, но странное дело – почти дома чувствовал себя Миша под ясным небом, с которого неслось пение жаворонков, на открытой, наклоненной к Улуг-Коми долиной. Может быть потому, что очень уж далеко было здесь видно вокруг: и понятно, куда идти, и нет опасности вдруг наткнуться на медведицу. Правда, и самой медведице тоже все очень хорошо видно, и ничто не мешает догонять кого захочется.
Спустя какое-то время Миша обернулся, и сердце сжалось: такими маленькими были фигурки Лены и Толяна среди огромной степи! Вот сложные стороны жизни в степи – такой маленький в ней человек под колоссальным опрокинутым куполом ясного неба, в пространстве, где идти можно, куда угодно. Один из оставшихся что-то делал, вроде бы прыгая на одной ноге… Миша не мог сделать ничего, кроме как махнуть рукой на обоих оставленных, но и готовность Толяна заполучить заражение крови, и Ленкино дурацкое упрямство воспринимал как что-то, касающееся лично его. Да, у этого мальчика прорезались явные задатки лидера, что тут еще можно сказать!
И еще три часа шли они – сначала по степи до мерцающих телеграфных столбов, потом по дороге до самого хутора номер семь.
И хотя были они голодные и предельно усталые, но чувствовали себя психологически легко – вот, приключение кончается, и они победили. Победили то непонятное, что бродило на болоте, победили туман и болото, горный лес, расстояние и собственный страх.
– Как ты думаешь, нас ищут?
– Наверное…
– И куда делся Епифанов?..
– Вот его-то уж точно будут искать… На правительственном уровне.
Хутор стал виден уже часов в пять, но дошли до него только в половине седьмого; оба буквально валились с ног. Ольга первой заметила подходящих, метнулась в дом с криком: «Наши пришли!». Тут же вылетела обратно, вместе с Наташей, вскоре на крылечко выглянула и Маргарита.
– Ой, какие вы усталые! А Лена и Толян где?! Хотите есть?! Налить вам чаю?! Вы здоровы?!
От тараторенья девушек становилось теплее на сердце, но еще было главное…
– Оля, Наташа… Вы нас кормите, конечно, и… того, быстрее расскажите – наши где?
Мишка набросился на хлеб с тушенкой, но больно дернуло желудок, и Миша вспомнил, как читал про Бухенвальд, где страшно голодавшим людям, от великого ума, дали свиной тушенки… и они умерли в страшных мучениях. Так что дальше Миша как-то больше пил чай и слушал, как еще вчера нашелся Виталий Ильич, а утром все поехали искать потерявшихся: Фомич, Витя, Владимир Кириллович и Сергей, а Дима повез Виталия Ильича на мотоцикле в Усть-Буранный, в милицию. Мотоцикл тут же конфисковали, как вещественное доказательство и техническое средство совершения преступления, а сюда Виталия Ильича и Диму привезли на милицейском «газике».
Милиционеры со всех сняли показания, забрали Сипу и Николая, и с них тоже сняли показания. Они съездили в Камыз и нашли там Саньку и Петьку, которые так и сидели на месте и пили водку без перерыва. С них тоже сняли показания и повезли в Усть-Буранный.
Виталий Ильич думал, милиция поднимется искать пропавших, а они попросили написать заявление и отметить в нем рост, возраст, особые приметы пропавших и как они были одеты.
– Мы подадим их в розыск, – объявили представители властей.
– А искать?! Мы думали, вы поможете…
– Это не входит в функции милиции. Если мы будем искать, кто будет поддерживать порядок?!
– Хоть бы помогли организовать людей! Какой смысл подавать в розыск, если они не ушли и пропали, а заблудились в лесу?!
– Может, они куда-то выйдут, а их опознают?
В общем, Виталий Ильич с ними поссорился, а милиция повезла пастухов в Усть-Буранный.
– В общем, так… – блаженное тепло разливалось по телу Михаила, гудящие ноги как будто окутало плотное облако, тело само прислонилось к стенке домика: дремать. Но дело-то, выходит, не закончено… И Миша – опять властно, уверенно, как делал это в лесу, подвел итог: – Значит, так: сейчас я выхожу на Камыз, посмотрю, как наши прорываются сквозь туман. Если не буду через два часа, надо будет сходить к ребятам, отнести им поесть. Лариса знает, где это…
– Миша, ты что, белены объелся?! Нам приказывать может Виталий Ильич и Владимир Кириллович!
– Маргарита, вы можете оставаться здесь. Сидите и ждите, пока они умрут от голода, ладно? А ты Лариса, и вы, девочки, – вы и сходите, там нетрудно пройти даже ночью, будет вполне светло, – ведь полнолуние. Возьмите им теплой одежды, обувь Толяну, еды… Но это если я до девяти вечера не вернусь и если машина не придет.
Маргарита возмущенно повернулась в парню спиной, и даже спина ее выражала совершенное негодование. Маргарита загремела посудой, и оттуда, из ее угла, явственно доносилось что-то вроде: «Бега и скачки… Не экспедиция, бега и скачки!». Спорить с ней не было ни времени, ни желания, ни сил.
Что радовало Мишу, опять выходящего в степь: все три девушки примолкли, внимательно глядя на него. Опять он был лидером, и опять его признавали, как лидера. Если он не придет вовремя – ребятам в степи, по крайней мере, принесут поесть и помогут добраться до лагеря.
А перед Мишей еще лежало восемь степных километров до Камыза, а может быть – еще столько же обратно и еще семь километров до места, где сидят ребята. Смотря по обстоятельствам.
