Текст книги "Орден костяного человечка"
Автор книги: Андрей Буровский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 28 страниц)
ГЛАВА 36
Советская методика раскопок
Сентябрь, 1949 год
Струи дождя хлестали по лицам людей, по прорезиненным плащам. Воды лилось столько, что трудно было поверить: неужели столько может найтись в тучах?! Дождь залил весь раскоп и продолжал заливать: вода перехлестывала через край, проделывала свои русла в теле кургана, изливалась на равнину. Целые ручьи появились тут за последние несколько дней.
– Копать невозможно, вы же видите!
Кислотрупов прокричал эти слова чуть ли не в ухо Мордюкова: иначе шум и плеск помешали бы его услышать.
– Копать невозможно уже две недели, – пожал плечами Мордюков, – и будет невозможно еще две недели, даже если дождь кончится сегодня!
Мордюков прав. А ведь через две недели уже полетят белые мухи… Заморозок, второй – и землю крепко схватит лед. Если даже на поверхности земли и будет днем еще тепло – то не в недрах земли, где вода сразу же, после первого заморозка, превратится в лед – и это уже до весны. А ведь дождь вряд ли закончится сегодня… Если смотреть на вещи реально – раскопки на этот год закончены. Значит, не докопали курган. Значит, не будет золота для Родины и партии. А вот что это значит для Кислотрупова… Это еще неизвестно.
Молча стоит Мордюков, смотрит на недокопанный раскоп, сразу превратившийся в бассейн. Будь потеплее, купаться можно было бы в раскопе. Но уже не тепло, и скоро он, Мордюков, сменит свой обязательный серый костюм на такой же обязательный синий – так уж полагается зимой. Что-то он думает, верный сын партии, недреманное око людей, поджидающих в Москве Кислотрупова?!
– Гражданин… Товарищ Мордюков, я хочу привезти золото в этом году!
– Хорошее желание, товарищ Кислотрупов… Но я думаю, оно неосуществимо.
Мордюков тыкает рукой в раскоп – мутная вода под сильными струями дождя.
Что делать?! Что делать?! Мордюков говорит – неосуществимо! И отчаянно упало, заколотилось где-то в пятках сердце. Золота нет. Он виноват. Что скажет начальник кабинета?! Он не знает! Нет, он знает слишком хорошо…
– Товарищ Мордюков, если нужно, давайте останемся здесь до зимы! Разложим костры, будем оттаивать землю!
Действительно – это же превосходный способ проявить героизм, совершить подвиг во имя… на благо… несмотря… В памяти мелькнуло что-то из газет: героический Отто Юльевич Шмидт на льдине, Абалаков, обнимающий камни на вершине пика Коммунизма…
– Вы уже подсчитали, в какую сумму обойдется раскопка зимой?
Мордюков прокричал эти слова прямо в ухо Кислотрупову, но послышался тому не натужный крик сквозь плеск дождя, а какой-то зловещий, мрачный шепот. Вот оно! Нет выхода. Нет никакого исхода. Нет золота, нет результата, и значит – нет самого Кислотрупова!
– Он не оправдал доверия партии и правительства, – так скажет владелец кабинета, и Кислотрупов исчезнет.
Наплыло воспоминание – две фигуры в форме, вытянувшиеся у двери.
– Чаю! – приказал тогда владелец кабинета, и принесли чай, с лимоном и сахаром. А в другой раз хозяин кабинета прикажет иное:
– Забрать!
И те же самые двое вцепятся в руки Кислотрупова, выволокут его в другую комнату – уже без мебели, обитую железом, вывернут карманы и ощупают каждый шов одежды.
– Руки за спину! Не оборачиваться!
И все. И исчезнет профессор Кислотрупов. Не будет больше того, кто брал в аспирантуру и давал выгодные места. Того, кто сидел в уютном кабинете с секретаршей. Из комнаты, обитой железом, выйдет человек другого мира… Кислотрупов задохнулся, прижал рукой колотящееся о ребра сердце. Наплыло воспоминание: вереница одинаковых, неразличимых людей в черных бушлатах грузит что-то в вагоны… Тогда Кислотрупов просто поспешно отвернулся от мира, поглотившего и Жукова, и Иннокентьева, и всех прочих, мешавших Кислотрупову. Как сказал хозяин кабинета?
– Если вы сомневаетесь, что экспедиция принесет результат, вы некрепки в марксизме-ленинизме-сталинизме… Если у вас правильная методология, вы не можете ошибиться…
Если он не нашел в этом году золота, у него неправильная методология! Он не марксист! Он не крепок! О горе, горе… Срочно найти того, кто виноват! Кто… ага! Вот она, спасительная мысль! Того, кто украл это золото!
– А вы знаете, Мордюков, ведь мы, может быть, тянем пустышку!
Мордюков повернул свою узкую, темную физиономию.
– Я не первый день думаю: бугровщики вполне могли найти это золото еще давно!
Мордюков смотрел молча. Кислотрупов никак не мог понять, что он думает об этой новой идее. Наконец Мордюков сделал жест – пригласил Кислотрупова в машину. Он сам вел машину, Мордюков, – как видно, умел делать и это, а шофер сейчас никак не нужен. Дождь колотил по металлу, грохот струй холодного дождя тоже почти заглушал голос. И все же в закрытом пространстве голоса получились слышнее. И вопрос Мордюкова свидетельствовал в очередной раз: он лучше понимает происходящее, чем хотел бы это Кислотрупов.
– Василий Сергеевич… Я не совсем понимаю вас – неужели курган раскопали не в древности?
– Когда его раскопали, вопрос сложный… Очень трудно определить время, когда его раскопали. Но вы же видите – он раскопан! Он раскопан людьми, которые прекрасно знают, где это золото!
Кислотрупов опять занервничал, и напрасно: холодная логика действовала на Мордюкова лучше всего.
– Бугровщики говорили, что не копают уже десять лет.
– Вы им верите?!
– Нет.
Мордюков тихо тронул машину. Шины ползли по осклизлой глине, двигатель ревел, преодолевая самый незначительный подъем. Хорошо, что деревушка в двух шагах: нахохлились избы под дождем.
– Здравствуйте, хозяева! Где тут братья Кирилл да Козьма?
– Козьма в горах… пошел корову искать. А Кирилл… Эй, Кирилл! Это к тебе!
– Гражданин Иванов? Собирайтесь, – произнес Кислотрупов как можно суше.
– Куда это? – попятился Кирилл.
– Сейчас узнаете, куда. Пойдете с нами.
Кирилл пожал могучими плечами, натянул ватник, сапоги… При этом на гимнастерке у него зазвенели медали и орден Красного Знамени. Почти такую же гимнастерку носил Кислотрупов, но уж, конечно, без орденов. Археолог хотел было спросить, за что награды, но понял – сейчас это было бы неуместно.
– Кирилл Иванович, – спросил он только в машине, – вы бугровщик, и вы должны знать про то, где здесь богатые захоронения.
Какое-то время Кирилл о чем-то размышлял. Было очень заметно, как он думает, морща лоб, стискивая большие коричневые руки. «Сколько он ими работы всякой переделал!» – подумал невольно Кислотрупов. И выражение лица у Кирилла по мере думания становилось все более отрешенное.
– Знать богатые курганы я знаю… Давайте лучше в избу зайдем, я вам по карте покажу…
– А не по карте? По местности можете?
– По местности тоже могу, но куда же мы уедем, в такую-то непогодь… Мало куда. А по карте я все покажу, все места.
Голос Кирилла Иванова дрогнул, и Кислотрупов понял – он боится.
– А Салбыкский курган – он богатый?
– Был богатый… Даже богатеющий был, пока не грабанули его.
– Угу… А вообще определить, какой курган, для вас не очень трудно… Это верно?
– Я, Василий Сергеевич, бугры копал, когда вы под стол пешком ходили.
Машина к тому времени остановилась возле самого раскопа. Знал Мордюков, куда ехать.
– Вот и поделись! – Кислотрупов решительно хлопнул рукой по офицерскому планшету. – Вот и расскажи, куда перетащил отсюда золото.
Надо было видеть это выражение лица! Богатейшая гамма выражений, от страха и отчаяния до восхищения: это же надо так повернуть! Вот перевел стрелки городской, так перевел! Не нашел золота, так теперь получается, что из-за него, из-за Иваныча!
– Бугор этот, Василий Сергеевич, ограбили еще лет назад с тыщу… Если загнул, то немного – может, лет пятьсот или шестьсот. И вы это, Василий Сергеевич, отлично знаете. Если вот ему, – Кирилл Иванович ткнул пальцем в Мордюкова, – иное рассказали, то это уже, как хотите, а грех! Потому что, как хотите, а подчистили бугор очень давно!
– Ты мне не заговаривай зубы! Вся моя наука говорит, что курган грабанули недавно…
– Грош цена тогда твоей науке! – гневно перебил его Кирилл. – Говорю русским языком, не было тут ничего!
– Не было… – Мордюков даже голову склонил набок, всматриваясь в Кирилла Иванова; он просто пропел эти слова:
– Не было там ничего… А откуда ты знаешь, что не было?
– Да там же грабительская дудка!
– У всех курганов побольше обязательно есть грабительская дудка… Что, и во всех этих курганах так прямо и не было ничего?
– Про все не знаю, гражданин хороший, а вот тут – доподлинно говорю, не было!
– Не было… Не было… – Мордюков опять как будто пел, и Кислотрупов с ужасом увидел его зрачки-точечки – словно у хищного животного. И понял в этот миг Кислотрупов, что Мордюков почему-то поверил. Поверил, что Кирилл и украл золото.
– А давай-ка на свежий воздух выйдем.
– Дожжит ведь… Лучше в машине.
– Выходи! – бешено крикнул Мордюков, и Кирилл, храня на физиономии какое-то обиженное выражение, стал вылезать из машины. Дела пошли такие, что и Кислотрупов нащупал в кармане плаща вороненую рубчатую рукоять.
– Пошли!
Мордюков почти поволок Кирилла к краю раскопа; он как-то очень ловко развернул его так, что Кирилл встал на самом краю. Дальше бурлила вода, заполнившая и размывавшая раскоп; еще шаг, и он свалился бы в воду. Трудно сказать, каким инстинктом Кислотрупов понял, что теперь надо делать ему.
– А теперь расскажи, где лежало золото в кургане, – услышал он свой собственный голос и огорчился, какой он нетвердый. И добавил – Родина и партия ждут, что ты расскажешь нам правду. Тогда и мы тебя отпустим.
К изумлению Кислотрупова, Мордюков чуть заметно кивнул. Значит, он ведет себя правильно. Теперь они стояли плечом к плечу, как полагается соратникам, в одинаковых резиновых плащах. А шагах в пяти от них, спиной к воде, стоял Кирилл Иванов, без прорезиненного плаща и плотной армейской фуражки.
– Да чего вы городите?! Не было тут никакого золота!
– А откуда ты знаешь, что не было? – Мордюков все спрашивал об этом, все настаивал на рассказе про то, откуда и что знает Кирилл.
– Ну откуда… Видно же.
– Нет, не видно! Ты и до нас знал, что тут нет золота. Помнишь, меня предупреждал?! Что, не помнишь?!
– Я что… – недоуменно развел руками Кирилл, – я вам тогда только и сказал, что бугор этот пустой, там нет ничего, что вы ищете…
– Вот-вот! Представляете, – повернулся Мордюков к Кислотрупову, – в апреле он уже отлично знал, что курган пуст. Ваша правда, он и брал курган, никак не иначе. – И к Кириллу, свирепо:
– Не тяни время. Покажи, где взял государственное золото, куда перепрятал.
– Государственного отродясь не брал.
– А оно все государственное! Нет, вы заметили, – опять повернулся Мордюков к Кислотрупову, – до чего он засветился, этот гад?! Государственного он не брал! А какое брал?! Быстро рассказывай!
Мордюков рванул из кармана матово отблеснувший ТТ. Иванов и попятился бы, но от его неловкого движения в воду обрушился кусок глины, и он отпрянул. Мордюков довольно засмеялся.
– Рассказывай, как лазил по кургану!
– Что тут рассказывать? Расчистили мы грабительскую дудку…
– «Мы расчистили»? Подельщики кто?
– Не скажу. Вы меня прихватили, я отвечу, а их втягивать в это не надо.
– Сколько вас было?
– Четверо… А кто – все равно не скажу.
«Скажешь, свинья!» – хотел закричать Кислотрупов, но понял: это надо спрашивать не здесь. «В другое время и в другом месте» – так думал он, и все внимательнее, все более завороженно наблюдал, как приносится им же самим выбранная жертва за него самого.
– Будет нужно – узнаем. Так говоришь, дудку расчистили? Зачем?
– Как «зачем»? Они часто недокопанные, дудки… Может, они до золота всего метра три не дошли? Такое бывало…
«С кем бывало? Когда? Где?» – так хотел закричать Кислотрупов и удержался только сильным усилием воли.
– А эта дудка до золота дошла?
– Эта дошла… Только золота не было давно. Не было там ничего, внутри кургана. Что нашли – так это человека… То есть кости. Как убили его, так он и лежал головой вниз. Я так даже подумал, он и вынул золото, а его потом сверху скинули.
– Сверху скинули?
– Ну да… Он вылез последним из дудки, и тут его убили, а потом скинули вниз. Так он и лежал вниз головой.
– Ну-ну… и куда вы дели эти кости?
– Закопали… Вон там, в ложке закопали.
– А золота не было?
– Не было…
– Хорошо сочинил… – Мордюков обращался не к Кириллу, а к Кислотрупову. – Здорово все напридумал. – И уже к самому Кириллу, очень резко:
– Ну, а теперь правду, дядя! Давай быстро, не задерживай нас!
Кирилл помялся, ежась от дождя.
– Нечего мне говорить… Не брал я золота, потому что бугор еще тыщу лет назад ограбили.
– В дудку потому и лазил, что точно знал – его ограбили?
– То проверял… на всякий случай. И видите – золота не нашел. Вот…
Кирилл ухмыльнулся, беспомощно развел руками.
– Вспоминай побыстрее! Нам тебя везти в город и недосуг, да и необходимости нет.
– Стрелите меня? – голос Кирилла прозвучал неожиданно спокойно, и Кислотрупов понял: чего-то подобного он ждал. – А ни за что… Ничего не сделав, умираю.
– Только по курганам лазал, государственное золото украл, – вмешался Кислотрупов. – Лучше колись!
– По буграм лазал, не скрою… А добра государственного не брал и на фронте труса не праздновал. Вот!
Кирилл тряхнул медалями на груди, медали отозвались тихим звоном, слышным даже сквозь шум дождя.
– Это ты мне насчет фронта, чтобы меня ущемить? – неприятно усмехнулся Мордюков. – Я на фронте тоже был… Только другим занимался.
– Это видно, что другим занимался, – глухо, ненавидяще отозвался Кирилл.
Кислотрупов видел между ними что-то, какое-то противостояние, чего не в силах был передать словами. Что-то было у них общее, объединявшее этих двух, но не его.
– Оставим споры. Спрашиваю последний раз: где золото?
– Да нет золота никакого! В древности еще золото взяли! Пустой бугор, я говорю.
Мордюков пожал плечами, усмехнулся; ужасно ловко, как скручивал самокрутки, он передернул затвор, дослал пулю в ствол. И вдруг остановился и задумался.
– А впрочем… Впрочем, Василий Сергеевич, вам ведь партия тоже вручила оружие. И как раз на такой случай жизни.
И ждал… Ждал Мордюков, что скажет ему Кислотрупов, что он сделает. Дождь стекал с черной кожаной фуражки, лился по черному плащу.
– Я помню.
В другом случае и подумать было бы страшно Кислотрупову, чтобы самому достать ствол, своими руками убить врага народа… А тут чувствовал он – нет и не может быть другого варианта.
– Неужто стрелите? И кто же из вас двоих стрелит?
Кирилл жалко, нелепо выставил вперед бороду. В глазах обреченного Кислотрупов прочел жажду жить, нелепую, неразумную надежду, и не то чтобы непонимание… Все он и давно уже понял. А скорее какое-то недоверие. Кирилл не верил до конца, что вот сейчас его возьмут и убьют.
Мордюков все молчал и смотрел, держа наготове оружие. Кислотрупов вытащил из кармана плаща свой ТТ – массивный, нелепый, в темной красно-коричневой краске. Он навсегда запомнил эту минуту, точнее говоря – это мгновение: Кирилл – с жалким, несчастным лицом, с торчащей вперед бородой; Мордюков – с жадным, ждущим выражением. И он сам – сгорбленный, напряженный, выставивший вперед пистолет. Он четко понял тогда – тянуть нельзя, и хоть сто раз его учили, что пистолет надо опускать, он поднял его, навел на Кирилла и потянул за крючок.
Стрелять Кислотрупова учили, и хоть нечетко, не по уставу он действовал, а Кирилл ахнул, схватился руками за грудь и повалился вдруг в заполненный жидким раскоп. Кирилл одновременно падал и поворачивался, в воду он рухнул лицом. В раскопе-промоине плюхнуло – за шумом дождя и не сильно, по воде пошли широкие круги. Кирилла на краю раскопа больше не было.
В момент выстрела ствол пистолета увело, и Кислотрупов опять стал ловить эти круги на воде. Ему все казалось: вот сейчас покажется Кирилл, взмахнет рукой над черной тревожной водой, под непрестанными струями дождя. Трудно сказать, сколько времени стоял Кислотрупов, целясь в воду, пока не почувствовал руки Мордюкова на рукаве.
– Молодец, наука! – гаркнул Мордюков в самое ухо, и Кислотрупов тупо уставился на него – так не походил на Мордюкова этот вопль. – Пошли в машину! Давай-давай, наука, поехали!
Кислотрупов подчинился, автоматически поставив ТТ на предохранитель, сунув обратно в карман. Мордюков одобрительно кивнул.
– Вот только теперь я тебе верить по-настоящему начал! Молодец, по-сталински ты действовал!
У Мордюкова – широкая улыбка. Жуткая улыбка, словно ощерился бронзовый бюст или кавказская овчарка вдруг улыбнулась по-человечески. Но ведь улыбается! Улыбается! Пять месяцев общались с ним, работали вместе – не улыбался! А тут возьми и улыбнись…
– До конца не верил тебе, думал – ты хлюпик, интеллигент. А ты – свой! Теперь я за тебя где хочешь скажу, и что хочешь.
Машина ползла по пригорку, ползли тучи по небу: набухшие дождем, если не снегом, и так же медленно, натужно ползли и мысли в голове у Кислотрупова. Что ведь не совсем прав Мордюков, надо было бы увезти Кирилла куда следует – узнать имена остальных троих. Надо было бы приняться за него основательнее, чтобы выбить места, где есть золото… Ползла мысль, что ему-то, Кислотрупову, пожалуй, так лучше всего – чтобы лежал Кирилл в водоеме, чтобы постепенно замыла глина его труп, скрыла от глаз всех на свете, чтобы и был он ответчиком за пропавшее золото…
Мордюков все довольно усмехался, и впервые пришла в голову Кислотрупову простая мысль, что ведь, наверное, не одному Кислотрупову нужна искупительная жертва – кто-то, кто окажется виноват, что экспедиция вернулась, но без золота. Кто-то, присвоивший, похитивший, бежавший…
И новый, перековавшийся Кислотрупов достает из кармана оружие:
– Между прочим, Мордюков, стрелял я… Имейте в виду – стрелял я.
Мордюков энергично закивал.
– Под руководством нашей партии и не такие становились истинными сталинскими соколами, – очень серьезно произнес он, и Кислотрупов понял – нет, плохо ему не станет, хоть и вернулся без золота. Но и Мордюков в накладе не останется. Воспитатель новых кадров, как-никак!
ГЛАВА 37
Контакт!
Ночь на 10 июля 1995 года
– Как ты думаешь, сегодня они придут? – серьезно спросил Сашка Арефьев, подстилая под себя целлофан.
Женя пожал плечами, неохотно ответил, что ведь до сих пор же появлялся…
– А к старшим они все равно идти не захотят, вот что… – так же серьезно продолжал Сашка. Он вообще все делал серьезно и в свои двенадцать лет очень напоминал уменьшенную копию Фомича.
– Не хотят, но идти к ним все равно надо… К папе идти совсем не страшно, папа очень умный для взрослого.
Маленький Вася ни за что не повторил бы эти слова папе: ему и в голову не приходило, что папа готов считать эти его слова невероятным комплиментом.
– Ходили уже… Ты ведь знаешь, он второй раз идти не хочет. Говорит, что если уж Владимир Кириллович, умнейший человек, в него не поверил – то кто же тогда в него поверит…
Мальчики лежали в условленном месте, на тихом травянистом склоне чуть ниже лагеря. Речка разливалась тут пошире, ее журчание почти не мешало слышать шаги на дороге – шел бы кто-то из лагеря или в лагерь. Впрочем, в полвторого ночи вряд ли кто-нибудь отправился бы путешествовать.
– Все равно надо идти, – настаивал Сашка. – Или к нему, или к Маше, она тоже для взрослых очень умная.
Так и беседовали пацаны, пока не мелькнул около реки человеческий силуэт.
– Спорим, эта Сраоша?
– У него убор из перьев не такой, это Сопа. А с ним, вот увидишь, Джамаспа. Сраоша во-он, тянется третьим.
Действительно, старый Сопа поднимался от мерцающей реки. Перестал дождь, проглянула луна меж облаков, и легко, вольно скользил над травой четкий серо-черный силуэт, не отбрасывая тени на траву.
– Привет вам.
Джамаспа поднял правую руку, сел по-турецки на траву. Так же поднял руку, сел Сопа. Сраоша дождался, когда сядут его вождь и старый учитель.
– Вы еще хотите говорить с вашими взрослыми? – начал Сопа, как всегда, взяв быка за рога. – Мы не верим, что они нас услышат.
– Услышат! Я сейчас пойду разбужу папу… И еще… Холодно стало. Можно, мы разожжем костер?
– Разжигайте. А что до Владимира Кирилловича… Мы уже пытались с ним говорить. Я ему не говорил, а криком кричал несколько раз: «Нет, я тебе не кажусь! Я не галлюцинация!»… а он только смеялся и повернулся на другой бок.
– Наверное, вы его разбудили…
– Наверное… И еще он выпил много гадости из этих противных бутылок с жидкостью цвета навоза.
– Я бы сказал, цвета навоза на заре… – уточнил Джамаспа. – На самой-самой утренней заре, когда все краски очень густые.
– Тогда надо пойти прямо к Епифанову, и все…
– Епифанов, когда меня встретил, нажал пальцем на глазное яблоко… Нажал так и сказал – мол, надо же, какая гадость примерещится.
Сопа даже всхлипнул от обиды, немного отодвинулся от костра, разведенного Сашей (для чего пришлось использовать растопку из хозяйственных запасов… дело, вообще-то, запрещенное).
– Если бы эти дураки хотя бы про нас рассказывали друг другу! Тогда бы они хотя бы поняли, что мы им «мерещимся» совершенно одинаковыми, и задумались. А так получается, что каждый что-то видит и никому про нас не говорит. Да еще пьют всякую красную жидкость, и особенно часто твой папа…
– Сегодня он не пил этой жидкости… – вступился за папу Василий.
– Пил, – безнадежно махнул рукой Сопа. – Все они сегодня это пили. Одна только надежда, что нас увидит одна из женщин в лагере… К которой порой ходит твой отец.
– Маша?! – оживился Евгений. – Она очень хорошая, Маша, можно попробовать. Давайте я ее счас позову.
Трудно сказать, что говорил Евгений Ли Мэй и что отвечала ему девушка, но прошло не очень много времени, и силуэты заскользили от дальней палатки к этому тихому склону. Дождя все не было, луна заливала траву, только проносящиеся тучи отбрасывали странные угольно-черные тени на местность.
– Женя… Ты мне хотел показать этих двух людей? Здравствуйте.
– И тебе здравствовать долго, – серьезно ответил ей Сопа. – Ты не будешь нажимать на глазное яблоко?
– Н-нет… А что, надо нажимать?
– Ты веришь, что я существую?
– Я верю… Вот вы – сидите.
Вежливая Ли Мэй не способна была называть «на ты» седого Сопу с его морщинистым лицом. Сопа принял это за признание, что существуют все трое.
– Я – великий ученый, знаток священных текстов Сопа, – произнес Сопа, резко подавшись вперед. – А это наш царь Джамаспа; для него и сделана эта гора, которую вы раскопали неизвестно зачем. Третий из нас – мой ученик Сраоша, он сошел в землю живым, чтобы быть со мной и со своим царем и чтобы хранить вместе с нами то, что положено с Джамаспой.
Сопа посидел, немного понаблюдал за спокойным, интеллигентным лицом Ли Мэй.
– Что, страшно? – сварливо спросил вдруг Сопа.
– Нет, интересно… Вы – это те самые люди, которых похоронили в кургане?
– Но ты веришь, что мы существуем?
– Вы спрашиваете второй раз… Да, я верю, что вы существуете. Но я не понимаю, как вы можете сидеть и разговаривать со мной? Вы же умерли две тысячи лет назад?
– Две тысячи двести восемьдесят восемь лет назад, если быть совершенно точным… А что?
– Мне просто очень странно это. И вы не отбрасываете тени… как будто вы барсуки или лисицы.
– Мы не барсуки. Это восточные дикари придумали, будто барсуки превращаются в людей и не отбрасывают тени! А мы люди.
– Я вижу… Но тени вы не отбрасываете, это точно.
– Не отбрасываем, но мы все равно люди…
– Давайте я разбужу одного человека… Он больше других может разобраться в том, существуете вы или нет.
Сопа только пожал плечами.
Володе снилось что-то приятное – кажется, что он шел к речке в жаркий день, а какая-то нахальная муха все садилась и садилась ему на лоб.
– Э-эй… Володя, проснитесь… – упорно повторяла эта муха.
– Ли Мэй?! Что-нибудь случилось в лагере?!
– Ничего плохого… Но, Володя, вам придется встать, у нас тут гости…
– Кто такие?
– Не могу вам сказать… Давайте я постою возле палатки, а вы пока оденетесь.
– Интересно, перестанет меня кидать из стороны в сторону?! Который час?
– Около двух. И если вас кидает, вы тогда опирайтесь на меня.
Естественно, Володя только фыркнул и постарался идти поровнее. Вот и «гости»… Володя сразу узнал человека в пышном уборе из перьев, в какой-то легкомысленной накидке.
– Это вы кричали мне, что вы не галлюцинация?!
– Я, – широко улыбнулся Джамаспа.
– Ага… Как я понимаю, на самом деле вы не галлюцинация? Правильно?
– Ну посмотрите вы на меня внимательнее! – почти закричал Джамаспа.
– Смотрю…
Володя плюхнулся на траву.
– Значит, все-таки вы из кургана…
– Из кургана.
– Приходится верить… хотя не верить было бы гораздо проще. И знаете что? Позову-ка я брата, пусть он тоже с вами пообщается… Не против?
– Володя, мы как раз хотим, чтобы вас стало побольше. Может, тогда вы будете больше нам верить. А то заладили – галлюцинация, галлюцинация…
Володя пристыженно молчал.
Васька вылез из роскошного спальника какого-то рыжего меха.
– Это альпака?
– Нет, викунья. Давай Анну не будем будить?
– Как хочешь… Но сам ты там здорово нужен.
Вроде бы не швыряло Ваську из стороны в сторону от вчерашнего злоупотребления портвейном и сегодняшнего недосыпа, но тут схватился бедный Василий за голову:
– Гос-споди… и здесь такие же бегают…
– «Такие же» – это как на Маракуни?
– И тут! И тут эти… индейцы-новаторы!
– Какие «индейцы»! Ты хоть посмотри на них внимательно – это же европеоиды. Ярко выраженные арийцы.
Володя кинул в костер охапку хвороста – все из того же кухонного фонда, не подлежащего разбазариванию. Огонь пополз по сучьям, стало значительно светлее, отсветы заплясали на лицах.
– Да, мы настоящие арийцы. Истинные арийцы, а что?
– Все в порядке, Сраоша… Просто мой брат очень далеко, на другом конце земли, встречал людей, которые носили такие же уборы из перьев. Это были плохие люди, так уж получилось.
– Такие украшения носят только лучшие из лучших! Каждое перо дается за какую-то заслугу.
– А они носят просто так, в этом-то все и дело…
– Они хотят перестать пахать землю, перестать разводить коров и овец, – вмешался Василий. – Они хотят опять начать жить так, как жили их предки лет пятьсот назад.
– Никто не может жить так, как жили пятьсот лет назад, – серьезно заметил Сраоша.
– Они думают, что все это принесли им испанцы… такие арийские племена.
– Тут, на реке Кем, до нас тоже жили люди, не знавшие коров и овец. Их было очень мало, потому что они только охотились на диких зверей. Теперь их много, потому что там, где можно поймать только одного лося, можно вырастить пятьдесят коров. Живущие в твоих местах люди не знают, что это так? – заинтересовался Сопа. – Ведь если они сделают то, что хотят, они скоро начнут есть друг друга.
– Они обещают, что съедят меня и мою жену, – заулыбался Василий, – и даже принесли как-то большие палки, чтобы насаживать нас на них и жарить.
Теперь сразу три головных убора качались в ритме осуждения.
– Тут неподалеку, на реке Тубе… Тут жили люди, которые ели других людей, и они как-то захотели нас съесть… – глаза Сопы даже затуманились от воспоминаний. – Мы гнали этих негодяев три дня через горы, мы вырезали треть их племени, мы отняли у них всех детей, еще не умеющих ходить, чтобы вырастить их у себя, как цивилизованных людей. Они будут знать, как жрать людей!
Сопа даже заулыбался от удовольствия вспоминать такие славные вещи.
– Но мы не поедали их трупов, – уверенно закончил Сопа и замотал головой. – И ты не должен позволить себя съесть, – уверенно продолжил он, возмущенно глядя на Василия. – Арийцы не должны позволять себя есть дикарям. Все люди – дети Ахурамазды, и если они не понимают этого, им нужно как следует объяснить. А не поймут – действовать силой.
– Но если и убьешь – съедать нельзя, – серьезно закончил Володя.
– Ты правильно понял, – отвечал Сопа с такой же звериной серьезностью.
А Васю мучили мысли более прозаические:
– Ребята… А вы не могли бы отправиться со мной туда, где люди в уборах из перьев собираются меня съесть?
– Конечно! У меня большой опыт разговоров с такими людьми. Я уверен, они сразу все поймут, стоит мне с ними побеседовать, – похвастался Сопа. – Только ведь это очень далеко…
– Да, на другом конце земли.
– Тогда мы можем пойти с тобой вот так…
Сопа, к изумлению окружающих, превратился вдруг в серое облачко и лихо втиснулся в одну из чашек.
– Вот так, – продолжил он, приняв обычный вид и наслаждаясь впечатлением, – вот так мы можем войти в какой-нибудь плотный сосуд, где всегда темно и прохладно, и такой сосуд можно везти куда угодно. А потом ты нас выпустишь ночью и покажешь нам дома тех, кто носит украшения из перьев, а сам не имеет на это никакого права.
– Они сами приходили по ночам, угрожали съедением и пугали мою жену и племянника.
– Их жены и племянники напугаются гораздо больше. И они сами тоже, – уверенно сказал Сопа, и Джамаспа со Сраошей согласно закивали своими перьями.
– Но, по-моему, – так же серьезно заметил Сопа, – пора начинать переговоры. Или еще нет самого главного?
– Ничего, мы сейчас приведем…
Но вопреки уверенности Васи, привести Епифанова оказалось как раз труднее всех – уж очень он не хотел просыпаться.
– Неужели нельзя сделать это утром?!
– Утром они все исчезнут…
– Что за удивительные гости!
– Удивительные… Это не то слово. Виталий Ильич, ваше присутствие необходимо, поверьте!
– Ладно… Но сразу предупреждаю, Васенька: если это дурацкая шутка, я на вас обижусь просто смертельно! В конце концов, мне уже семьдесят лет.
– Вам еще только шестьдесят семь…
При появлении ученого все трое призраков вскинули руки в приветствии, встали навстречу начальнику. С их точки зрения, Епифанов отреагировал странно.
– Вася… Вы утверждаете, что в нашем лагере гости?
– А разве вы сами не видите?
– Вижу… Но откуда я знаю, что вижу то же самое, что видите вы все? А откуда знает каждый из вас, что видит то же, что и остальные? Ну то-то… Пили много?
– Как разошлись, так вообще не пили! Я сразу лег спать, меня разбудили мальчишки, а так мы вообще не пьем ни грамма. Это взрослые пьют всякую дрянь! – раздались протестующие голоса.
– Ну, если вы так уверены, то не могли бы вы мне сказать… Нет, не говорите ничего!
Старый ученый вскинул руку в протестующем жесте.
– Напишите мне на листке бумаги… Напишите мне, скольких существ вы видите и как они выглядят. Между собой не разговаривать!
– Этот уж точно в нас не верит, – грустно заметил Джамаспа. – Иногда я жалею, что уже не царь и не могу отрубить голову этому нахальному старику…
– Видите ли, ваше царское величество, – серьезно ответил Епифанов, – я тоже кое о чем сожалею… Например о том, что вы существуете. Не так просто в мои годы в вас поверить… в смысле, поверить в ваше реальное существование. Но что поделаешь… Хорошо… Я верю, что вы существуете, хотя все равно ничего не понимаю… Главное – что вам от нас надо?
