Текст книги "Орден костяного человечка"
Автор книги: Андрей Буровский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)
ЧАСТЬ III
Долина рабов и царей
ГЛАВА 20
Долина царей
12 июня
Давно кончился и перелет птиц, и весеннее цветение степи. Раннее лето было даже в Барнауле, когда Володя забирал там сына Ваську.
– Володенька, ведь Марина будет очень недовольна…
– Мама, если я не возьму сына, то я сам буду очень недоволен.
И десятилетний Васька поехал вместе с папой в экспедицию. За какие-нибудь три дня, что ездил Владимир в Барнаул, листва сделалась глянцевой, темной, и цвет степных трав тоже изменился. Пышный, яркий разгар лета встретил Володю, когда он вышел из автобуса в Абакане. Летом Абакан – это просто юг для Красноярска и для всего, что лежит к северу – скажем, для Приангарья. Потому что Сибирь-то это Сибирь, никуда не денешься, но ведь все-таки Абакан лежит на 2 градуса южнее Красноярска и на 6 градусов южнее Приангарья. Высоко стоит солнце, сверкают выходы скал, ярко отсвечивает вода. Зелень яркая, с разными отсветами, и деревья в руслах рек тоже высокие, в полтора раза выше, чем под Красноярском.
Из сияющего неба сваливаются самолеты: тоже сверкающие, серебристые, очень заманчиво качают крыльями.
– Из Красноярска? Полчаса как сел!
– Так ведь должен еще через час?!
– Да что вы мне голову морочите?! Было окно, вот и прилетел.
И пойди пойми логику этой тетеньки-администратора.
– А пассажиры где?
– А вон они.
– Полчаса в самолете?!
– У нас бензина не было, чтобы их привезти в аэропорт, они ждали.
Оставалось махнуть рукой, двинуться к турникету, сквозь который проходили пассажиры. Вот отделился кто-то от пестрой толпы, помчался навстречу Володе…
– Васька! Ва-аська! Ты?! Здравствуй!
Володя проглотил уже готовую выскочить фразу, что выглядит Васька как буржуй – яркие шорты, шляпа с полями чуть ли не в метр, загорелый и крепкий. Да он ведь и правда «буржуй»! Братья обнялись.
– Володя, вот моя жена, Анна… Я писал про нее.
Красивая женщина с черными волосами и дежурной улыбкой; вид скорее пляжный, чем экспедиционный – черные очки, умопомрачительная блузка.
– И племянник, Еугенио… Женька, – он немного умеет по-русски. Он от моего старшего брата, ты знаешь…
Володя наклонил голову – он помнил, что у Василия есть брат, на добрых пять лет его старше, и если судить по описаниям, братец этот был довольно скучен и на Россию ему было наплевать. А вот племянник понравился Володе – на его веселой мордочке читались энергия, интерес к родственнику и колоссальная предприимчивость.
– Ну что, давайте сюда багаж, пойдем брать машину.
– Ты что, не на машине!?
– Конечно, нет. И, между прочим, мы сейчас наймем машину только до Абакана. Там мы выйдем на нужную нам трассу и будем голосовать – так будет гораздо дешевле.
Василий потер нос, помотал головой, засмеялся.
– На автобусе ехать не стоит…
– Посмотри сам…
Население как раз лезло в автобус. Давка в дверях, вещи передают в окна и поверх голов в дверь, кого-то выталкивали прочь, отжимали всей массой толпы, а кто-то придушенно орал. Вася задумчиво смотрел, быстро переглянулся с Анной.
– Ты без машины… И как ты сюда добирался?
– На автобусе.
Анна еще раз посмотрела, как народ с мерным криком берет штурмом автобус, и на ее лице отразился откровенный ужас. В первый раз и, скорее всего, не в последний.
– Ладно, поехали!
Володя велел таксисту остановиться так, чтобы до трассы оставалось с километр.
– Ну, взялись?
Протопали под рюкзаками, и Володя с удовольствием отметил, что Анна шагает энергично, спортивным шагом, и ей совсем не мешает огромный набитый рюкзак. От Женьки-Еугенио он и не ожидал ничего другого, а вот к Анне надо присмотреться.
Василий рассказывал про раскопки на Маракуни: сами погребения интересны – типичный земледельческий неолит, погребальный инвентарь – керамика и шлифованный камень, и со второго тысячелетия до Рождества Христова до Средневековья у них там ничего не изменилось.
– Представляешь, три тысячи лет пронеслось, век XV, скоро испанцы появятся, а у них на Маракуни все так же, как три тысячи лет назад!
Володя кивнул, промычал нечто согласное: действительно, в любом месте Старого Света – Европы, Переднего Востока… да хоть бы и Южной Сибири – за три тысячи лет изменяется необычайно многое. Какие медленные они, эти индейские культуры.
– Ну и местные индейцы…
Василий опять рассмеялся, помотал головой – это у него такая новая манера, как видно. Дело в том, что местные индейцы, вообще-то, уже лет двести не ловят в Маракуни черепах – да и как прикажете их ловить, если последнюю гигантскую черепаху в Маракуни выловили и съели в 1785 году? С тех же пор не сеют они маниоку и очень мало сеют батата, потому что перешли на кукурузу, картофель и пшеницу с горохом. А с начала двадцатого века стали они жить в городках с электрическим освещением и канализацией. Трудолюбивые индейцы освоили множество городских профессий, появилась у них и своя интеллигенция, а на раскопки всегда охотно шла молодежь – деньги платят не такие большие, зато интересно и многому можно научиться.
Так было всегда, и вдруг появились какие-то совершенно новые личности, надо сказать, довольно темные типы…
– Представляете, они ходят в уборах из перьев и прокалывают носовой хрящ, вставляют куриные кости и так бегают, – произнесла Анна и содрогнулась от воспоминаний.
– Но почему куриные? – от души изумился Володя. – Кур же у них отродясь не было.
– Это вы им объясните… Явились в лагерь, не желают говорить ни по-английски, ни по-испански. Они, видите ли, понимают только по-гуарани. А раз мы на священной земле их предков, мы тоже должны говорить на гуарани и никак иначе. Набилось их человек тридцать, полный лагерь. Все голые, раскрашенные масляной краской…
– Масляной краски у их предков тоже не было!
– Мы говорили… А они орут – зато дождя раскраска не боится… Ходят по лагерю с топорами и ружьями, называют плотницкие топоры томагавками, везде лезут и требуют, чтобы мы не раскапывали их дедушек…
Анна даже всхлипнула от переживаний по этому поводу.
– Так надо было полицию!..
– Полиция теперь у них тоже вся такая… расписанная масляной краской. Говорят, что надо вернуться к истинно индейскому образу жизни. Не разводить животных, привезенных европейцами, – ни коров, ни свиней, ни овец. Не сеять привезенных европейцами культур – ни пшеницы, ни картофеля…
– Так картофель же индейский!
– До испанцев картофель разводили только в Андах, за две тысячи верст от Маракуни, – внес уточнение Василий. Брат волновался, в русской речи вдруг прорезался акцент. – Картофель на Маракуни такое же иностранное растение, как горох и пшеница. А эти… новаторы (слово «новаторы» произнес Василий с тяжелой, нехорошей злобой), они еще хотят палку-копалку ввести.
– Не может быть!
– Может, может… Плуг принес кто? Европейцы. Индейцы стали пахать плугом, и мать-земля, Пачамама, их разлюбила. До европейцев-то вскапывали они землю заостренным колом, той самой палкой-копалкой, и Пачамама давала им еду. Так что и плуга нельзя, землю надо палкой ковырять.
– И что, много таких любителей… детей Пачамамы?
– В точку попал! Они называют себя детьми Пачамамы, ходят голые и едят только то, что сами себе разрешили… Ходят и агитируют.
– Представляю, что будет, если они победят…
– Даже и не представляешь. Если отказаться от всего, что завезено при испанцах, попросту начнется страшный голод… До них-то жило на всей Маракуни тысяч десять человек от силы, – то-то и питались корнеплодами да ловили в реке рыбу и черепах, – такому числу людей хватало. А сейчас там живет полтора миллиона человек, и ведь ни черепах в Маракуни, ни такого плодородия земли больше нет. Современную почву никакой палкой не вскопать, она урожаев не даст…
– Так они вас доставали? Вы из-за них и приехали раньше?
– Во многом… И надоели – сколько можно возиться с этими идиотами?! Там у нас повариха местная работала, у нее дочка лет пяти. Так эти… новаторы ей не позволяли молока давать – не индейская пища.
– А как они могут позволять или не позволять?
– А так… Обычно-то они сидят в своих лагерях, поют народные песни и пляшут старинные танцы.
– Смотри-ка, все-таки помнят!
– Какое там «помнят»! Часть они вычитали у этнографов; хоть по-испански читать нельзя, а куда же деваться? Их старинные песни на Маракуни записаны только в книгах испанских этнографов. Ну, а часть обычаев они попросту выдумали… Скажем, часами пьют самогонку из бананов, пляшут и прыгают через костер с криками «Вух!» – это они так готовятся уничтожать всех европейцев и все их презренные обычаи.
– Как мусульмане при газавате?
– В точку… Местный вариант газавата. Но, понятное дело, там они страшно голодные – ведь ни картошки, ни хлеба, ни мяса – ничего-то им, бедным, нельзя.
– Явились в лагерь, показывают нам палки… Длинные такие, отструганные, гладкие… И показывают, что нас насадят, зажарят и съедят… – всхлипнула Анна от воспоминаний. Володя чуть не свалился на тротуар от приступа восторга.
– Смейся-смейся, а вот как явятся к тебе такие – и разбирайся, всерьез они или это у них юмор такой… – серьезно поддержал жену Василий.
Володя все равно не мог удержаться от смеха. Вот уже и окраина города, выход на трассу. Опыт подсказывал, что это самый быстрый вариант уехать, куда нужно, – тормознуть здесь попутчика. Остановился белый «жигуль», пожилой мужик оттянул кнопку, чтобы Володя мог открыть.
– Здравствуйте! До Знаменки возьмете?
– Хоть до самого Сорска…
– Вот спасибо! – Свалив рюкзаки в багажник, Володя с наслаждением плюхнулся на заднее сиденье. – Нам как раз в ту сторону, до Салбыкской долины.
– Из экспедиции? Геологи?
– Археологи.
– Николай, – представился водитель. – Я вашего брата вожу много; все время кто-то ездит туда-обратно.
– Владимир… Это мой брат, Василий, он живет в Испании.
– A-а! Там, значит, решил поселиться? Теперь многие бегут.
– Я и родился в Испании, – внес ясность Василий. – Первые годы говорил по-испански лучше, чем по-русски. Его дед и мой дед – родные братья, и мой дед бежал из СССР. Давно, еще до войны.
Володя привык, что рассказ о семейной истории вызывает или отторжение, гнев, чуть ли не панику, – как смел кто-то бежать из Страны Советов?! Или же, наоборот, душевное сочувствие. Тут, похоже, второй вариант…
– Я сам два раза в жизни бежал. Не из России, правда, но бежал. Первый раз в пятьдесят пятом, тогда из колхоза сбежать можно стало. То – никаких, сиди себе и работай за палочки. Что такое «за палочки» знаете?
– Это когда за проработанный день в тетради ставят палочку… А на трудодень не дают ничего или дают, скажем, двести граммов пшена… Верно?
– Верно! Только двести граммов – это много, это в богатых колхозах. У нас давали по сорок грамм – хочешь, живи так, а хочешь – помирай.
– Жили только со своих участков?
– С участков и с тайги – что застрелишь, что найдешь, что поймаешь.
– Разве стрелять можно было? Оружие у колхозников?! Что-то новое вы мне рассказываете.
– Так не из ружья же… Из лука или вот один дед ловко делал – как ружейный приклад к плечу, а лук словно бы к стволу ружья… И рогульку такую на конец, чтобы целиться.
– Здорово… Дед сам арбалет изобрел, не знаете?
– Может, и слышал где… Я-то про арбалет услышал, только когда первый раз сбежал. У нас начальство развело арбузы, стало продавать тихомолком; а чтобы продавать, нужно было парня поселить в Абакане «на постоянку», с паспортом… Мне как выдали паспорт, я долго не раздумывал – на первый же поезд, и рванул! Только пятки засверкали до самого Красноярска.
– Что же вернулись?
– Я через пять лет уже вернулся, когда никакая собака меня ни в какой колхоз не могла бы определить! Да и времена переменились. А вернулся, потому что родина здесь… Не знаю, понятно ли вам это…
– Как не понять! Я и приезжаю сюда, потому что здесь Родина.
Понять было тем легче, что за окном «жигуля» плыли ландшафты Хакасии – долины с разноцветными прямоугольниками посевов, сопки, редкие речки с каменистыми берегами.
– А второй раз из Сорска бежал, совсем недавно. Сорск построен ведь вокруг одного предприятия – рудника цветных металлов. А кому они теперь нужны, эти металлы? Нет-нет, вы не смотрите так, я все понимаю! Но это кому-то другому денежки за них идут, не нам. Зарплату в Сорске знаете, когда последний раз платили?
– Полгода назад?
– А полтора не хотите? Нет зарплаты; хочешь – работай, не хочешь – не работай, нет зарплаты. Что на книжке – в труху превратилось. У кого огороды есть – еще хорошо. А квартплата? А электричество? А газ? А одеться?
В общем, стали людей в больницы доставлять. Знаете, какой диагноз? Диагноз – общее истощение. Ну, и сбежал я.
– А не секрет, куда сбежали?
– Какой секрет! Стал я торговать тем, что люди производят. И в долг даю, и плачу за готовое, и по-всякому… Знаете, в чем главная проблема? Большинство делать ничего не хочет. Я одну деревню знаю, там раньше целина была. Я их пытался на овец настроить – чтобы шкуры обрабатывать, пошивочный цех… Не согласны! Хоть пропадать, а только не работать бы. Одна женщина во всей деревне и согласна, да и она скоро уедет… говорила, по крайней мере, – мол, уеду.
Володя надеялся, его физиономия не очень расплывется при упоминания «одной женщины».
– А деревня эта Камыз… Верно?
– Вижу, что вы эти места знаете…
Справа пошли сопки, покрытые лесом. Раза два сопки разрывала речка, и тогда в долине обязательно была деревня. Старая русская деревня со старинными избами, простоявшими и сто, и двести лет, с церковкой, превращенной коммунистами в склад или в хлев и теперь восстановленной, с неторопливой жизнью земледельцев.
Слева шла степь почти до горизонта, до цепи нежно-сиреневых, еле угадывающихся в сияющем небе вершин. В степи мелькали хутора, как две капли воды похожие на хутор номер семь.
А потом прямо на днище степи появились какие-то огромные бугры: сопки – не сопки. Вроде бы и никак не сопка, потому что и маленькая, и неоткуда ей тут взяться. И, наверное, все же сопка, потому что не может же курган быть таких размеров. Володя был тут не первый раз и знал, где лучше остановиться. Все, приехали.
– Нет-нет, а деньги вы оставьте! Не надо. Я сам бежавший, я других бежавших так вожу…
– Заезжай в экспедицию, Коля!
– Если будет время…
– Ну, даст Бог, встретимся.
Пожав руку Николаю, Володя спрыгнул на нагретое размягчившееся полотно шоссе. Он смутно чувствовал, что больше никогда не увидит этого человека, и еще не знал – хорошо это или плохо. С одной стороны, человек хороший и понятный, с ним хорошо. С другой – незачем встречаться, выломившись каждый из своей жизни, вести вымученные разговоры, пытаясь вернуться к мгновению возникшей было близости.
Володя подождал, пока пронесся тяжелый грузовик, обдав его горячим ветром, свернул на грунтовую дорогу.
– Пошли, никаких машин нет.
Шоссе было пустынно во все стороны, кроме этого грузовика. Тем более пустой была грунтовая дорога, и в этой степной пустоте, между небом и землей, Володя и его гости сделали первые шаги.
И тут же навалилась жара. Тяжелая степная жара, с выцветшим небом цвета линючих кальсон советского производства. С пересохшим нёбом, с покрасневшими глазами, с жутким желанием завалиться в любую тень… Но тени нет и не предвидится, небо, все так же пышет жаром, от земли тоже полыхает, как из печи, и пот на лице испаряется, не успев засохнуть. Так прямо испаряется, и все.
Что ж! Ехали они часа полтора, и уже почти двенадцать пополудни, самое жаркое время. Хорошо, если кто-то есть на кургане, если в экспедиции не решили отдыхать в самое жаркое время.
Куда идти – очень хорошо видно, потому что камни курганной оградки достигают высоты в 3 и в 4 метра, а камни входных ворот – высоты семи метров и весят порядка 30 тонн.
А теперь Володя шагал вдоль другого кургана, почти такого же громадного. Такого колоссального, что время и талые воды даже создали вокруг него диван – такую же круглую ровную возвышенность, как сам курган. Размер дивана, конечно, не такой же, как у сопки, но все же заметный…
Возле раскопанного кургана, возле каменных плит ярким прямоугольным пятном выделялся тент. Вон где они! Ясное дело, никто не копает в это время. Тень от камней, возле нее – тент на железных штырях, а под ним – живописная компания. Кто-то бежит из густой тени камня, кричит.
Епифанов тоже вышел из тени, чтобы поздороваться с Василием:
– Василий Курбатов! Рад видеть!
Шла обычная церемония представления. Епифанов, как добрый дядюшка, ухмылялся и сопел на заднем плане, пока Володя представлял всем Василия, Анну, Еугенио, и они здоровались со всеми, пожимали руки, похлопывали по плечам.
– А у нас тут еще одно приобретение! – похвастался Епифанов. – Пока вы ездили, нашего полку прибыло. Вот, познакомьтесь.
Володя только сейчас обратил внимание на тоненькую девушку, явно совсем молодую, сидевшую в стороне на раскладном стуле.
– Это Ли Мэй, наш новый этнолог и к тому же еще математик.
Володя невольно вспомнил веселый поезд и люхезу во всей красе. «Бог мой, не слишком ли много китайцев?!» – невольно подумалось ему, пока Володя раскланивался с Ли Мэй. Вот тогда-то и произошло что-то, чему он не смог найти названия. Глаза встретились с раскосыми глазами Ли Мэй и словно бы мягкой сильной рукой толкнули Володю в грудь. Как будто не слышал Володя жужжания насекомых над травой, не плыли запахи нагретой земли. Земля остановилась, застыла, не вращалась и не летела через космическое пространство. Продолжалось это с полминуты, вряд ли дольше, – но в мире осталось два человека, и они смотрели друг на друга. А потом опять зажужжали насекомые.
Володя знал, что означает такой толчок в грудь, такое замирание дыхания. И не хотел. Ох, не надо бы… Не надо бы ему больше никогда. Тем более – в этой экспедиции. Не надо бы… Если даже суждено – то пусть бы как-нибудь попозже… А лучше бы и никогда.
И раздавался голос брата над маревом и колыханием степи:
– Ну, рассказывайте теперь, чем живете? Что происходит в экспедиции?
Василий присел прямо на землю. По его словам, после города, после асфальта и отглаженных брюк особенно приятно сидеть на земле, чувствовать собой траву и грунт, чувствовать на коже ветер и солнечные лучи.
– Долго ли ты в городе-то был?
– Целых полторы недели… Надоело. Хорошо вот так – у нас все время эти индейцы-новаторы, изобретатели завтрашнего дня, а у вас, я вижу, тишина и не беспокоит никто.
– С палками не заявляются и превратить в жаркое не грозятся… Но тут есть свои сложности, Вася. Например, на кургане нас кто-то морочит, это точно…
– Морочит… Вы имеете в виду провалы в памяти, когда непонятно, сколько времени пробыл на кургане? Когда вдруг пелена какая-то опускается, а потом оказывается – прошла куча времени… Об этом речь?
– Это все есть, Васенька… – вмешался в беседу Епифанов. – Но если бы только это. Тут у людей в отряде странные желания появляются – например, вечером как-то не хочется уходить с кургана… Представляете?
– Странно… Про такое я как-то и не слышал, хотя говорят же иногда: «курган манит»… Но я думал, это некопаные курганы манят, и манят-то кладоискателей.
– Ну, а вот тут манит Салбык, и довольно сильно манит.
– Странно…
Не только Василий, но и Володя до этой экспедиции как-то даже и не слыхал про возникающее по вечерам странное желание остаться на кургане.
– Ли Мэй сильнее других это чувствует, но остаться на кургане не хочет. А у Лены тут было что-то вроде галлюцинаций.
– Виделся кто-то конкретный? А что говорил, где стоял?
– Нет, ничего определенного… У тебя же ничего определенного не было, верно, Ленка?
– Ну… в смысле, никто не мерещился… Никакой человек. Цветные пятна поплыли перед глазами и как будто голос слышался. Что говорит, непонятно, а вот постепенно начинаешь чувствовать – он что-то тебе хочет сообщить.
– Кто «он»?
– Не знаю… Я не успела понять. Я вскочила, закричала… и все поплыло, я сознание потеряла.
– Что врачи говорят?
– Что обычно! Что на солнце надо поменьше сидеть.
– Но морок, выходит, не прошел… – пожевал губами Володя. – Кому-то мы здесь здорово мешаем.
– А знаете, что самое главное? – не мог не похвастаться Епифанов. – Самое главное, все расчеты закончены, спасибо Ли Мэй, и теперь я точно знаю, где находится недокопанное погребение.
– Ух ты! Покажите!
Каков курган – такова и курганная оградка. У Большого Салбыкского кургана оградка размером с футбольное поле – 60x60 метров, огражденная колоссальными камнями. И безо всякого морока странное ощущение испытывает человек, стоя внутри этого колоссального сооружения. Все это сделано людьми… Все эти камни в четыре метра высотой и весом в шесть, восемь, а то и в десять тонн не стояли здесь испокон веку. Все они выломаны где-то в горах, неизвестно каким способом привезены сюда и вкопаны.
Так же привезены и камни у входа, «ворота», – они высотой в семь метров, и весом примерно в тридцать или сорок тонн. Таковы же и угловые камни, отмечавшие углы оградки.
На плотной земле – зеленые пятна лишайников и травы, диаметром метра по три, по пять. А рядом нет никакой растительности, совершенно голая земля. Почему? На этот вопрос нет ответа. Стихли веселые голоса, почему-то не проникли внутрь оградки.
– А ну угадайте, где скорее всего можно искать?!
– Я бы сказал – ближе к центру… Но это неопределенно, и это слишком уж логика европейца. А откуда я знаю, какая у них была логика – у тех, кто возводил этот курган?!
– Я вот рассчитал – примерно тут…
Епифанов указал на место, и впрямь близкое к центру курганной оградки, неподалеку от особенно яркого пятна пышной растительности.
– Думаете, надо копать?
– Уверен! А что, у вас есть сомнения?!
– Сомнений особенных нет, копать надо… Только тут ведь не разберешь, где погребальная камера: тут вся земля перемешана.
(Имеет смысл сказать, что археологи очень легко отделяют перемешанную землю, которую уже копали, «мешанку», или «перекоп» на жаргоне специалистов, от «материка» – плотной породы, которую никогда не трогал и не перекапывал человек.)
– А если брать траншеей? – предложил Василий.
– Для траншеи у нас и людей особенно не будет… Как думаете, Виталий Ильич, какая может быть глубина?
– В любом случае метра три-четыре… Если брать сразу раскопом…
– Вы так уверены?!
– Ну, давайте сначала зашурфим…
– Я бы шурфил и потому, что так удобнее; будем понимать, где что находится – понятнее будет, и где располагать раскоп.
– Виталий Ильич, – просит Вася, – давайте я завтра встану на раскопки? Возьму ребят, договорюсь с ними об очередности…
– Да берите всех! Мне для обмеров курганов вполне хватит и девушек. Тут же силы большой не надо, только надо лазить вверх-вниз по склонам.
– Справитесь?
– Тут не так много курганных групп… Это царские курганы, от них как будто разбегаются все остальные. Наверное, во времена, когда тут было скифское государство, делать курганы поблизости от царских было не принято. Может быть, даже было кощунством. И даже позже, после того, как эти курганы уже поставили… ну какой смысл делать свой личный или родовой курган вблизи от такого?! В сравнении с этими горами любой курган затеряется. А ведь курганы делали для памяти…
– В общем, смысла нет?
– Да как вам сказать… Чем больше у нас материала, тем нам же лучше. Поговорите-ка с одним дедом тут, в деревне. Он еще помнит бугровщиков, и должен знать, где какие курганы должны быть. А разведки археологов очень плохи: те, что пришли позже, понадеялись на Кислотрупова, а он как раз ничего и не сделал…
– Поговорить с дедом – это я с удовольствием! Только с ним же и выпить будет надо.
– Несомненно, надо пить, Володенька. У вас будет очень приятная работа…
Посмеялись. Двинулись к выходу.
– А знаете, – негромко сказал Епифанов, – здесь и правда странные эффекты. Я иногда чувствую, что меня кто-то зовет… Ну, пусть не зовет; но что кто-то смотрит мне в спину и хочет, чтобы я остался.
– Такие вещи я замечал при раскопках Микен, – серьезно заметил Василий, и Епифанов поглядел на него с уважением, – но если на то пошло… может быть, имеет смысл кому-то остаться переночевать на кургане? Это могли бы сделать мы с женой…
– Вася, а сходить к старику ты не хочешь?
– Давай сходим, а потом мы переночуем…
– Нет уж! – заявил Епифанов решительно. – Вы, Вася, судите по Микенам и другим цивилизованным местам! А вы Володю-то порасспросите, какие тут у нас дела делались в мае! И совсем недалеко отсюда. Так что вот – ночевать на кургане вы не будете…
– Тогда мы рискуем ничего не понять – кто нас зовет, зачем зовет…
– Вот раскопаем погребение – и сразу же все станет ясно.
Забегая вперед, скажем сразу – ничего тут яснее не стало.
