Текст книги "Волжане (СИ)"

Автор книги: Андрей Архипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

Сомнения у него вызывали не условия, по которым распределялось нажитое, а сами основы ветлужского общества.

В частности, из-за этого бывший черемисский сотник так и не принял Ветлужскую Правду, хотя ему и предлагали. Это почти втрое уменьшало его воинское довольствие из-за того, что прибыль с общинных товаров до него не доходила, однако он ни о чем не жалел.

Бог с ним, с довольствием, жизнь бы сохранить!

Слова о равенстве и справедливости ему были понятны и в чем-то даже привлекательны, поскольку Кий и сам был из низов, однако он был уверен, что работать они не будут. Незамысловатый человеческий характер не перекуешь. Каждый стремится к своей выгоде!

В конце концов, ветлужская вольница изживет себя сама под напором более сильных и щедрых в некоторых щекотливых вопросах соседей.

И закончится все это печально.

Кий скользнул взглядом вдоль борта лодьи и поморщился, наткнувшись на белесые глаза одного из людишек, самолично приведенных им на судно. Этот человечек был ему навязан с год назад и такими серьезными посредниками с верховий Ветлуги, что отказаться от подобной «привилегии» он просто не смог. Подозревал, что ничего хорошего из этого не выйдет, поскольку эти самые посредники на все вопросы о насущной необходимости такого «подарка» лишь мрачнели лицом и заходили на новый круг уговоров. Сделай, мол, милость, уважь стариков, а уж минет надобность в этом соглядатае, уведомим.

Токташ, как звали нового знакомца, был из горных черемисов, но более ничем другим не выделялся из его команды. Более того, всячески подчеркивал свое уважение к Кию и всегда предлагал свою помощь, постепенно став незаменимым. Однако невыразительные глаза и завораживающая плавность движений выдавали в нем человека, который улыбаясь, может походя достать засапожник и перерезать тебе горло.

И это было еще одним доказательством верности пути, который избрал себе Кий. Не будучи ветлужцем, он почти в любой миг мог разорвать роту и уйти восвояси. Стоит запахнуть жареным, и вместе с верными ему сотоварищами он бросит все, ничуть не жалея о содеянном! И вовсе не из-за того, что кто-то из них слишком дорожит своей шкурой, просто никому не хочется рисковать жизнью за непонятные им интересы. Одно дело честно служить наемником, другое – попасть под мельничные жернова в качестве просяного зернышка. То ли закатишься в ямку, то ли обратишься в пыль.

Хриплый возглас за спиной неожиданно прервал мысли Кия на самом мрачном месте, подтвердив все его горестные умонастроения. Или умопостроения, если хотите.

«Будто накаркал, в самом деле!»

Держась за древко стрелы, торчащее из плеча, волхв что-то невнятно цедил сквозь зубы и опускался на колени, пытаясь вырвать из тела чужой гостинец. Сорванное его рукой оперение, кружась, еще опускалось на палубу, когда Кий ринулся на берег, спрыгнув прямо в воду мимо растерявшихся недорослей, еще возившихся со сходнями.

Ветка багульника, торчащая в туманном мареве пойменного луга шагах в тридцати от судна, еще качалась, и он старался не упустить ее из вида, стремительно взлетая на небольшой песчаный откос и погружаясь в мокрое цветочное разнотравье, путающееся под ногами.

Около все еще дрожащего отростка болотной травы он замер, напряженно вслушиваясь в окружающий мир. Мир его внимания не оценил, отозвавшись какофонией звуков, доносящихся с реки. Стучали железом и деревом щиты, будто сами собой выстраивающиеся вдоль бортов лодей и на прибрежном песке. Хрипло ругались десятники, раздавая команды и тычки хозяевам этих несуразных приспособлений для защиты. Несуразных, естественно, в руках подгоняемых ими бестолковых ратников.

Кию почему-то вспомнилась пара небольших пушистых зверьков, привезенных лекарем из княжеских теремов то ли Суздаля, то ли Ростова. Вячеслав преподнес их общине как обычные безделицы, а не диковинки стоимостью в серебряную гривну, и выпустил в амбар с наказом плодиться и размножаться. А еще есть от пуза, но только то, что поймают.

«Точно болтал волхв, закормишь кошку – она мышей ловить не станет! Вот и я как княжеский кот с лоснящейся мордой!.. Ладно, сам проспал, сам и отвечать буду!»

Кий попытался взять себя в руки и отгородиться от царящей за спиной суеты. Впереди все так же стелился туман, теряясь в кустах тальника. Мерно капала вода с ивовых веток, почти бесшумно падая на скрытую под белесым покрывалом траву.

Смотреть вперед было бесполезно, выше груди видимость простиралась на шаг-два, не больше. Кий опустился на колено и раздраженно уставился под ноги. Лягушонок, размером всего с ноготь большого пальца, в очередной раз попытался прыгнуть на его сапог, перевернулся на спину и, смешно барахтаясь, вновь скатился обратно на землю.

«И ты туда же, тварь болотная? Намекаешь, что торопливая работа лишь вкривь, да вкось идет?»

Он выдохнул и замер, почти прикрыв веки и пытаясь раствориться в окружающем его киселе из травы, веток и зыбкого тумана меж ними.

А потом окутавшая его тишина мягко переросла в воспоминания о том миге, когда его судьба круто вильнула под натиском ожидаемых всеми событий.

Глава 2

Началось все с того, что ветлужский князь его прогнал, повздорив из-за зимнего противостояния с булгарцами. Прогнал прямо там, на месте кровавой сечи, в которой Кий соизволил поучаствовать. Заикнулся было предать смерти лютой, но не стал продолжать, слишком уж шатким положение было у него самого. Да и не успел никто из черемисов обагрить свои топоры вражеской кровью в ближнем бою. Не было сечи грудь в грудь как таковой.

Собственно говоря, Кий тогда свою роту не нарушил и просто не дал воинам учельского наместника грабить черемисские селения на среднем течении Ветлуги, а заодно и ветлужские остроги, затесавшиеся среди них. И какая разница кугузу, что наряду с его воями в отражении набега принимали участие две сотни стороннего ополчения, выделяющегося на общем фоне лоснящимися от масла железными доспехами?

Взревновал ли князь к успеху своего сотника? Вряд ли, он сам мог получить заслуженную славу, стоило лишь пошевелиться и придти чуть раньше!

Еще тогда, когда булгарская рать сожгла Переяславку и ринулась преследовать ее жителей вверх по Люнде, в итоге завязнув в узком лабиринте, сплошь утыканном ловушками и завалами! Тогда, когда один из конных учельских отрядов вышел ветлужцам в тыл и попытался пленить их воеводу, только чудом спасшегося из захлопнувшейся западни! Или хотя бы за мгновение до того момента, когда ударили сильные морозы и булгарские вои стали занимать селения низовых черемисов, выгоняя жителей в леса!

Нет же, кугуз все еще терпеливо выжидал, хотя и обязан был защищать своих людей! И лишь когда у прибывшей иноземной рати стало заканчиваться продовольствие и корм для лошадей, а она стала подниматься к острогам, по пути вычищая от съестного все встреченные по пути деревни, он отправил воинов навстречу булгарцам. Но медленно, очень медленно.

И Кий, получавший доклады ежедневно, если не ежечасно, не вытерпел и бросил клич по окрестным селищам, присоединив всех отозвавшихся к ветлужцам, уже начавшим сооружать заслон на реке. Что примечательно, ни один окрестный род ему на этот раз в людях не отказал, разбой должен был коснуться всех.

Так что когда рать кугуза явилась на место боя, вои застали лишь присыпанные свежевыпавшим снегом пятна крови на разбитом льду, да обгорелую солому из поломанных саней, разнесенную ветром по голым прибрежным зарослям.

Что было злобиться? Из-за того, что ополченцами сотника взялся командовать ветлужский воевода? Кию ли было указывать, если его почти бездоспешные вои, несмотря на свою многочисленность, смотрелись бледно по сравнению с ратью союзников, среди которых затесалась не только его родня с низовьев Ветлуги, но и суздальцы с новгородцами? Или надо было повернуть копья против них всех, присоединившись к учельцам?!

«Ну, уж, нет! – мысленно сплюнул под ноги Кий. – И так позволил незваным гостям вдоволь похозяйничать на землях, где родился и вырос! Против своего рода я не пойду никогда, а тот в этот миг стоял бок о бок с ветлужцами!»

В то морозное утро защитники успели перегородить середину реки особым частиком[7]7
  Частик – заграждение из рядов заострённых кольев


[Закрыть], названном кем-то ежами, и встали за ним строгими рядами. Пешие воины с сулицами и самострелами смотрелись настолько грозно, что булгарская конница, превышая союзную рать в численности раза в полтора-два, ненадолго замешкалась.

Однако заграждения, перемежаемые стволами деревьев, не дотягивались до берегов и у учельцев была возможность проскочить в эти щели, держа защитников под плотным навесным огнем конных лучников, после чего атаковать их с тыла в мягкое подбрюшье, где нетерпеливо переминались неодоспешенные ополченцы. И учельцы решили действовать незамедлительно.

Было видно, что на всем пространстве между противниками блестел голый лед, часто перемежаемый снеговыми наносами, по которым тонкими змейками струилась поземка. Однако все это булгарцев не страшило, непрошеные гости знали, куда шли, и шипастые подковы удерживали коней от падения, хотя и было понятно, что без переломанных ног у небольших лохматых лошадок никак не обойтись.

Более того, всадники были готовы на жертвы и ждали лишь первых выстрелов из медлительных ветлужских самострелов, чтобы взять в намет и смять пеших воев до того, как они перезарядят свое оружие.

Выбранная для битвы местность позволяла это сделать безболезненно. С одной стороны ледяного поля простирался невысокий берег, заросший чахлым кустарником. Он просматривался насквозь, и было видно, что никакой засады на нем и в помине нет. На противоположном же и вовсе расстилалась девственно белая пустыня, превращающаяся летом в благодатные заливные луга.

Армада всадников разделилась пополам, и передовые отряды пошли на охват долгожданной жертвы, переставшей, наконец, кусаться из-за угла и готовой достойно встретить свою смерть.

Однако все случилось по-другому.

Их ждали не болты самострелов, а нечто более страшное. Несколько огромных точек пересекли небесный свод и рухнули перед ногами всадников глиняными черепками разбившихся кувшинов и металлическим звоном рассыпавшегося «чеснока». Хаос первых падений на ледяном катке Ветлуги продолжился, когда конница достигла снежных наносов, оказавшихся полыньями, затянутых тонким ледком и заваленных снегом, отвалы которого были надежно выровнены легкой ночной поземкой.

Пристрелка пороков тяжелыми каменными глыбами, ломающими даже толстый ледяной панцирь реки, длилась весь день перед боем и не только наметила примерные точки ударов, но и собрала поутру первый пагубный урожай. Десяток жертв, провалившихся в холодную воду вместе с лошадьми, сразу напомнил остальным, что поспешать надо с умом.

Передовые всадники не подошли еще и на расстояние выстрела, а уже потеряли двадцатую часть от былого количества. Конные лавы замешкались, и тут же по ним пришелся основной удар из камнеметов, скрытых за пешим войском и дополнительным кругом из саней.

Залп по флангам был почти одновременным, пороки были уже заряжены и до поры, до времени прикрыты кусками беленого полотна. Скопище саней и лошадей перед ними создавало видимость вожделенного для любого воина обоза, поэтому булгарцы до последнего момента не ожидали опасности с этой стороны.

Кий отдавал себе отчет, что остановил булгарцев не вид его суровых ополченцев и даже не бронные ветлужские стрельцы, а именно эти неуклюжие камнеметы, давшие всего лишь один-два залпа по начавшему двигаться противнику, еще даже не успевшему опустить свои копья или поднять луки.

На учельцев стали рушиться бревна и увесистые булыжники, некоторые из которых ломали лед под идущей осторожной рысью конницей. Массивные стволы деревьев с грохотом проносились среди всадников, выбивая людей из седел и ломая ноги лошадям. Они оставляли за собой пустынную территорию, заполненную кровавым месивом из людей, животных и их оглушительными криками боли. Мало того, некоторые из бревен были чем-то облиты и подожжены, поэтому прокладывали себе путь среди конницы, неся за собой вихри свирепого красного пламени и ошметки черного дыма.

Тех же булгарцев, кто не потерял голову и свою удачу, а потому прорвался сквозь мощный удар камней и обломков тяжелых дубовых кряжей, выкосило каменное крошево, ударившее чуть позже. Немногие успели миновать опасный участок и достичь того места, где камнеметы были уже бессильны.

И тут же по ним ударили тяжелые болты с плоскими наконечниками в виде ласточкина хвоста, предназначающиеся для нанесения широких рубленых ран.

Первые ряды ветлужцев разрядили свои самострелы, целясь по ногам лошадей, стремясь создать завалы из животных до того, как учельцы смогут на скаку достать их из луков, мощность арбалетов это позволяла. Кий знал, что после выстрела пешцы должны были кинуться назад и начать выстраиваться в плотные квадраты, прикрытые большими щитами и выставленными копьями. Однако это оказалось излишним, как и залп второго ряда стрелков.

Атака захлебнулась, основная масса конницы стала отворачивать на середину реки и по кругу отходить назад. Учитывая, что булгарские лучники даже не успели сблизиться на расстояние прицельного выстрела, мгновенный разгром передовых отрядов отрезвил самые горячие головы.

Три взлетевшие на полем битвы стрелы, несущие за собой дымные шлейфы, и громкие окрики десятников постепенно прекратили стрельбу со стороны ветлужцев и черемисов. Не пригодились ни подростки с самострелами на берегу, сидевшие в отрытых в снегу окопах и прикрытые от внимательного глаза теми же выбеленными полотнами, ни конная засадная полусотня, оставленная выше по течению на непредвиденный случай.

Булгарские воины были просто не готовы к такой битве. Битве не людей, но механизмов. Они не захотели умирать, не в силах дотянуться до противника и вцепиться ему в глотку.

Учельцы отступили, оставив после себя более сотни ранеными и убитыми, почти пятую часть своих воинов. Спустя короткое время они забрали большую часть тел и оставшихся в живых соратников. Им никто не мешал, но ветлужцы за это время не проронили даже слова. Просто стояли и смотрели, как в нескольких сотнях шагов от них испускают свой последний вздох люди. Слишком сильно было их ожесточение, слишком памятны обиды, слишком много погибло друзей за прошедший с нашествия месяц.

А потом булгарская рать ушла.

Несмотря на то, что прошло уже два года, Кия до сих пор преследовала по ночам картина кровавых ошметков, оставшихся на месте боя. Вскакивая в такие минуты в холодном поту, он кричал, словно сам стал жертвой смертоносного оружия, словно это на него падала огромная глыба, стремясь раздавить в лепешку. Он вторил воплям людей с раздавленными конечностями, просил руку помощи вместе с теми, кто захлебнулся в стылой воде.

Нет, Кий не боялся крови и не сожалел ни о чем. Однако он не мог принять безжалостную смерть, от которой не могло бы спасти все его воинское умение. И каждый раз, отирая холодные капли со лба, он благодарил богов, что не сошел в тот день с ума, смотря, как останки живых существ, павших от ударов бездушных механизмов, тонут в темном зеве проруби, медленно зарастающей тонкой корочкой льда.

И что он мог ответить кугузу, подошедшему слишком поздно?

Лишь потом стало известно, что учельский наместник грозил смертными карами любому, кто помешает ему забрать под свою руку людей из ветлужских селений. И кугуз якобы делал все, чтобы не допустить бойни между черемисами и булгарцами, он пытался сохранить жизни своих воев.

Воев, но не мирных жителей! Пострадали многие черемисские рода и наверняка пострадали бы еще! Кто знает, что творили бы в нижнем Поветлужье учельские вои при усмирении упрямых ветлужцев?

Вот и старейшины на общем сходе не вняли голосу рассудка и когда низовые роды объявили, что отделяются, указали чересчур осторожному князю на дверь.

Сам, мол, посадил в низовьях Ветлуги пришлых людишек, позарившись на их доспехи, а удержать под собой не смог. Более того, не дал защиты окрестным черемисам, а потому те в своем праве проявить недовольство. А уж то, что они захотели перейти под руку более сильного, с учетом того, что тот породнился с одним из старейших ветлужских родов…

Это был почти приговор, тем более примеров подобных размолвок в округе было более, чем достаточно – черемисских княжеств по Ветлуге и Вятке было, как пальцев на руке.

Возможно, кугуз и нашел бы управу на выживших из ума старейшин, но не успел, неожиданно погиб вместе с двумя своими ближниками. Говорили, что на охоте их затоптал матерый секач, но обстоятельства смерти были настолько подозрительными, что никто в это не верил и незаметные прежде распри черемисских родов прорвались наружу кровью. Она лилась незримо, во мраке ночи или в засадах на неприметных лесных тропах, но ее сладковатый запах посеял тревогу во многих ветлужских селениях.

В итоге лишь благодаря посредничеству Лаймыра замятня утихла, однако слухи о том, что ветлужцы сами ее и спровоцировали, не утихали и по сию пору. Учитывая, что именно Лаймыр стал новым князем, поставив на кон отказ от отделения низовых черемисов и обещание скорого благоденствия для подавляющего количества родов в верховьях, Кий считал, что доля правды в этом была. Но только доля.

Во-первых, сами ветлужцы напрочь отрицали свое вмешательство, и никто их за руку не поймал, а во-вторых, уж слишком они были прямолинейны и бесхитростны. Это он им всегда и ставил в вину, не веря в успех их безнадежного дела.

Как бы то ни было, в качестве владетеля Лаймыр устраивал многих.

В первую очередь потому, что был стар, и вскоре местная элита могла вновь поучаствовать в дележе власти и богатства.

Но в основном из-за того, что ослабленному княжеству требовался сильный защитник и все понимали, что за новым кугузом незримо стоит ветлужский воевода, прежде презренный, а ныне уже достаточно могущественный и богатый. Если он отразит новый натиск булгарцев, то честь ему и хвала. А нет, так можно посетовать на захват власти и поставить на княжество своего человека. Булгару нужна дань и мастерские переяславцев, а не месть всем ветлужским черемисам.

С другой стороны примеров того, что чужеземцы возглавляли целые племена, а то и народы, была тьма. Те же вятичи, прельстившись богатством потомка знатного гуннского рода Хаддада, как и оружием его воинов, поставили его своим воеводой. С тех пор его потомки правят остатками их державы, похваляясь своей родовитостью даже перед могущественными киевскими князьями, хоть и неумолимо перед ними отступая.

Но родовитости главе ветлужцев катастрофически не хватало и это многих успокаивало.

Кроме того, его щедрые посулы из-за спины Лаймыра, дешевые железо и соль, которыми он не преминул поделиться со многими, пока позволяли закрыть глаза на его усиление.

Иссякнет же этот источник благополучия или перестанет питать всех в округе, может случиться все что угодно. К примеру, вновь скоропостижно скончается кугуз и глухое брожение среди влиятельных черемисских родов закончится очередным переделом.

Однако свой кусок ветлужцы в любом случае успели ухватить, точнее, отгрызть от низовьев Ветлуги до самой речки Вол. Просто так эти земли никто не отдал бы, воеводе пришлось прилюдно признать себя ротником Лаймыра и дать взаимную присягу, обещав помогать друг другу в беде и радости.

Это в первую очередь подразумевало оказание военной помощи новому кугузу и отправки части собираемых податей ему же, однако оговаривало и определенную независимость низовых земель, а точнее отданные в вечное кормление земли по Ветлуге, Люнде и Усте.

Учитывая, что внучка Лаймыра была замужем за воеводой, а сам он в ней души не чаял, было понятно, что все это действо было просто шагом к признанию ветлужцев, которые до этого жили в Поветлужье почти на птичьих правах.

И это многие оценили, хотя по понятным причинам большинство черемисских родов сделало вид, что все осталось по-старому, только на новых подданных возложили дополнительные обязанности. Тем не менее, старейшины понимали и то, что в случае смены власти личная рота уйдет в небытие, а получить при конфликте с ветлужцами земли обратно практически нереально.

И хотя низовые черемисские рода ветлужского воеводу за князя не считали, но оброк за обещанную защиту теперь свозили ему. Более того, многим из них было просто выгодно признать над собой Ветлужскую Правду и вследствие этого практически перестать платить подати, поэтому тихой сапой новые законы Переяславки проникали и в отдаленные уголки этого края. Благо, в них не было ничего такого, что напрямую бы затрагивало традиции и верования черемисов, а мелкие несуразности и запреты больше веселили, чем расстраивали.

Из чуждого им воевода требовал соблюдения лишь одного правила – посещения детьми школ. Однако учитывая, что многие рода уже имели такой опыт, и большинству семей это принесло немалый доход, такие чудачества воспринимались всеми довольно благосклонно.

Окончательно ситуация изменилась после того, как солеварни в Солигаличе вновь перешли в совместное владение ветлужцев, кугузства и местных общин. Частью прибыли с мерянами и чудью пришлось поделиться, однако было за что. Без их благоволения бывший черемисский князь так и не смог запустить на полную мощность добычу соли и наладить ее вывоз. Сил противостоять им у него не было, точнее, приходилось учитывать тот факт, что при применении этой самой силы они могли уйти под ростовского князя. Слухи о богатых месторождениях соли уже просочились, и опасность вмешательства соседей была реальной.

И с булгарцами все утряслось. Несмотря на надежды некоторых ближников старого кугуза, с той поры те более не нарушали покой Поветлужья.

Во-первых, к весне они имели бы дело уже со всем ветлужским княжеством, к которому могли придти на помощь соседи. Булгару столь крупный и затяжной конфликт не понравился бы.

Во-вторых, насколько Кий знал, ростовский князь пригрозил, что если наместник Учеля не уймется, то он возьмет бывшего десятника своего отца под защиту и даже обещал в этом случае поставить на Ветлуге крепость.

И, в-третьих, защищаемая им сторона не стала дожидаться, когда волки перегрызутся над добычей и попросту договорилась через посредника из угров о том, что наместник Учеля будет в довесок к обычной дани три года подряд получать богатые подарки от так и непобежденного противника.

Суздальская же полусотня вместе с немногими новгородцами, участвовавшими в отражении набега, надолго осела в окрестностях Ветлуги, ощутимо повлияв на боеготовность местной дружины. Через несколько месяцев многие служивые и семьи свои перевезли на новое место. Глядя на столь многообещающий факт, воевода к щедрой плате дополнительно присовокупил обещание оделить их землей, оговорив это признанием ветлужских законов. Несогласных же с такой постановкой вопроса попросил удалиться обратно в Суздаль. Мол, всегда рад видеть, но черемисский кугуз сильно недоволен, что ростовский князь держит тут своих воев, и грозит покарать своего ротника. Да и Булгар может на это обидеться.

Большая часть под предводительством бывших переяславских соратников воеводы осталась, за малую мзду передав выделенные земли в пользование местным общинам. Меньшая не обнаружила на предполагаемых наделах холопов, желающих их обрабатывать, горестно покачала головой и удалилась. Однако обошлось без обид, мошна с серебром в качестве отступного была весомой.

И все же Кий догадывался, что все это благолепие ненадолго, конфликт должен разгореться вновь, рано или поздно. Секреты ветлужцев стоили того, чтобы к ним заявилось если не все булгарское войско, то хотя бы закованные в броню курсыбаевцы. И он не хотел в этот момент быть кому-нибудь чем-либо обязанным или оказаться несвободным в тисках весьма короткой, но скорее всего весьма жесткой Правды.

Однако пока Великий Булгар спал, занятый своими внутренними распрями. Спал и ждал прихода[8]8
  Русские летописи сообщают, что в 1120 году Юрий Долгорукий «ходи на Болгары и взя полон мног и полк их победи». Булгарские, большинством историков непризнанные, говорят обратное: «Семь тысяч урусов из восьми были изрублены, растоптаны и потоплены казанчиями и салчиями. Джурги (Юрий) едва успел бежать с последней тысячей и более никогда в жизни не помышлял о походе на Державу».


[Закрыть] суздальского князя, руками которого, как многим в нем казалось, можно было в одночасье решить все проблемы, сплотив нацию против грозного внешнего врага.