355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Андрей Архипов » Волжане (СИ) » Текст книги (страница 11)
Волжане (СИ)
  • Текст добавлен: 14 октября 2018, 15:00

Текст книги "Волжане (СИ)"


Автор книги: Андрей Архипов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

Глава 10

Тележное колесо нырнуло в промоину, и резкий толчок вырвал Тимку из забытья. Он неловко вскинулся, но через секунду веки его успокоено слиплись, лицо ткнулось в ворох слежавшегося сена, а разум вернулся в сладкие объятия сна…

– Ребятки, так мигом обернетесь? Словом перемолвитесь с девкой этой и все?

Лоб стоящего перед недорослями тщедушного дворового мужичка покрылся испариной, а руки то и дело скользили по грязным дерюжным порткам, стараясь скрыть дрожь пальцев. Слишком велика была награда, сверкнувшая перед ним вязью старых арабских монет и слишком велико наказание, показавшееся на миг из деревянных ножен, обернуты яркой кожей. Той самой кожей из слабо прожированной козлины, которую он лично нахваливал бестолковым отрокам несколько мгновений назад.

– Ага. Только ответь, ты сам панка обслуживаешь, или кто другой ему кофе в постель подает?

По-эрзянски Тимка болтал уже довольно сносно, но в минуты волнения его несло – некоторое слова и присказки сходили с его языка совсем не к месту.

– Че?

– Кто в доме, говорю, хозяйничает? Приходящая обслуга есть?

– Да не… Лишь молодуха живет, что горшками печными ведает да постель хозяину греет. И вот еще девка ваша с ее щенком крикливым безвылазно в клети сидит…

Нож, резко вылетевший из сафьяновых ножен, воткнулся рядом с ухом служки, едва не отхватив ему мочку. Икнув, тот осоловело повел взглядом, закатил глаза и неожиданно сполз по бревенчатой стене вниз.

– Тьфу ты, ну ты! Своего ножа испугался, – злость куда-то исчезла, и Тимка досадливо бросил вычурные ножны прямо на пол, не заботясь, попадут, ли они на давно втоптанные пучки прелой соломы или в непросохшие ошметки навоза. – Случайно лужу под себя не пустил, нет? Ну, тогда не зевай, вяжи его, хлопцы.

Сами ножны, негодный боевой нож и плохонькие кожаные доспехи, валявшиеся рядом, принадлежали свояку сомлевшего мужичка, зарабатывающего скорнячеством. Все остальное, включая топоры из мягкого железа, никудышные сулицы и рассохшиеся щиты были сделаны его братаном. Семейный подряд в действии, так сказать. По крайней мере, мальчишки так поняли, выслушивая хвалу качеству предложенного им товара.

Однако Тимке было все равно, стащил ли мужичок оружие из запасов панка или действительно впаривал им что то свое.

Они пришли сюда не за этим.

И оказаться здесь было нелегко.

Дом городского головы находился не просто в крепости, а в самой ее сердцевине.

Отчасти им повезло.

В один прекрасный момент до ветлужцев дошли сведения, что попасть в искомый дом можно было не только через парадное крыльцо, но и через небольшую конюшню, пристроившуюся рядом с ним под одной крышей. Только нужнее было сговориться со служкой панка, что приторговывал на местном торгу разным барахлом, бессовестно втюхивая его молодым раззявам, желающим поступить к кому-нибудь на службу. Да еще подобраться к самому дому, что было гораздо, сложнее. Что внутри крепости делать посторонним?

Но об этом побеспокоились.

В булгарскую цитадель на месте слиянии Оки и Волги недоросли попали перед закатом солнца. С возом, полным припасов, что везли сюда со всей округи и совершенно незадолго до прохода мимо нее войск князя Юрия, когда суетливость в крепостице достигла своего предела.

Из оружия у них были лишь заточенные и обожженные деревянные пики, вызвавшие ухмылки у стражи. Да и руководил подростками старый дед, глухой на оба уха, но тот покинул их уже перед воротами, доверив самостоятельно разгружать мешки с крупой и бочонки со стоялым медом в один из лабазов внутренней крепостицы.

Ну, как крепостцы…

Собственно вся она представляла собой городню[31]31
  Городня – деревянно-земляная конструкция, часть фортификационного строения. Обычно состояла из отдельного, замкнутого сруба, чаще всего наполненного грунтом. Иногда внутренний объем городни мог заниматься под помещения различного назначения,


[Закрыть]
без башен, да детинец внутри ее, смещенные на самый край речного обрыва. А поскольку часть стен у детинца внешними не были, то их полезное пространство разумно решили использовать под склады.

Нужно же булгарским купцам где-то, хранить стой товары?

В большей сохранности они и быть не могли, поскольку в тесной внутренней крепостице постоянно проживал лишь местный панок, а все остальные ограничивались редкими наездами. Появлялись гости в основном с булгарской стороны, но ныне торговля пришла в упадок и детинец посещали лишь представители старой эрзянской чади, вытесненной сюда резко пошедшим в гору Овтаем. В любом случае в детинец недорослей не допустили бы, однако старый костяной оберег, повешенный Тимкой на всеобщее обозрение, сразу привлек внимание одного из воев, слоняющегося без видимого дела у въездных ворот. Тот, не став рыться в плетеных коробах с личными вещами, сразу бросился к одной из дубовых бочек, в отличие от других покрытой липкими сладкими подтеками, и нарочито вызвался сопроводить столь ценный груз поближе к начальству.

По пути эрзянин достал в точности такой же амулет и удостоверился, что Тимка его увидел.

Он и провел их в детинец, где стал беззлобно изгаляться над недорослями, некстати доложившими, что приехали сюда не разгружать возок а наниматься в ополчение. И доказал таки им, что они погорячились со своими голословными утверждениями!

Пришлось им таскать на себе тяжелые ведерные бочки.

И все это время эрзянин учил их, как отбивать поклоны и держать себя перед начальством, сопровождая сие действие нарочитыми пинками и ужимками под гогот внутренней стражи. Даже заставил Тимку под немалое веселье окружающих показать, как тот управляется заточенной деревянной слегой, лишь по недоразумению называемой глупыми недорослями копьем.

А когда тот суетливо наклонился, чтобы поблагодарить воина за науку, покровительственно похлопал и шепнул.

– Выпущу, как станет светать. Опоздаешь, пеняй на себя, уйду один.

Тимка намек понял и заискивающе попросил совета, где купить хотя бы что-то похожее на оружие. А когда ему показали на неказистого дядьку, следящего за разгрузкой и неявно исполняющего роль местного тиуна, уже более внятно попросился переночевать в детинце. И весомо стукнул по звонкому кошелю на поясе под намекающий кашель их сопровождающего.

Мужичок все услышал и оценил, а потому, когда потянул недорослей за собой, то потекший бочонок с медом так и остался стоять перед закрытой дверью лабаза. Сиротливо так, под понимающими взглядами сопровождавшего их эрзянина и внутренней стражи, уже предвкушающей ночные посиделки. А что, враг уже на пороге? Или добрая чаша хмельного меда кому-нибудь мешала охранять закрытые ворота?

– Кляп не забудьте!

Замечание опоздало, Андрейка уже затянул узлы и теперь засовывал кусок дерюги в рот сомлевшему служке, а Москай, эрзянский представитель их малочисленной компании, уже подсвечивал лучиной приземистую дверь, отделяющую конюшню от дома. Задув огонь, он дернул ручку и шагнул в полутьму жилого помещения, откуда через несколько мгновений призывно махнул рукой.

Важену они нашли в конце коридора. Откинув щеколду, Тимка осторожно вошел в душную комнату и замер. Пахло затхлостью и давно немытым телом.

– Эй… – скорее прошептал, чем окрикнул он. – Есть тут кто?

В углу зашевелилось, и Тимка шагнул вперед.

– Важена…

Неожиданно какая-то тряпка взлетела вверх, и пока он следил за ее полетом, на него что-то прыгнуло, ударив в грудь. Отшатнувшись, Тимка потянул нож…

Его остановил плач. И еще рычание, переходящее в тихий скулеж. Нет, это была не собака. Женщина защищала дорогое ей создание и из последних сил преграждала путь врагу.

– Важена… Тш-ш-ш…. Я пришел забрать тебя к брату…

Тимка сказал это по-эрзянски и специально не стал упоминать Ивана, чтобы не спугнуть доверие плененной женщины.

Подвывания постепенно затихли, но ответа он ждал долго, почти минуту.

Мучительно тянулись мгновения тихо кряхтел проснувшийся ребенок.

– Я ему не нужна… Он отдал меня из рода, не спрашивая согласия! И потом не спас меня, хотя я ждала.

Сзади послышалось дыхание, и в ухе раздался Андрейкин шепот.

– Он проснулся. Скорей.

Неслышные шаги удалились, и Тимка попробовал вновь. На этот раз он вспомнил всех и надавил на жалость.

– Тш-ш-ш… Мне Иван, твой суженый, вроде как дядькой приходится… даже еще ближе. И брат твой горюет о тебе. Если ты не согласишься, мы останемся здесь и поляжем все, а у нас даже усы отрастать не начали.

– Такие молодые… – голос не отвечал, он равнодушно констатировал факты, Знал бы суженый, как надо мной поругались, перевернулся бы на своих небесах. А остальным я такая порченная не нужна.

– Ивану без тебя никак!

– Он жив?! – в хриплом голосе послышалась надежда.

– Мы нашли его следы…

– Но, не его самого… – вспыхнувшая надежда угасла.

– Я обещаю. Обещаю, что найду. Тогда поступишь, как знаешь. А пока нам надо собираться.

– Собираться. Надо. У меня ребенок. Куда я с ним? Кто меня примет?

– Для нас. Для всех. Это. Его. Дитя. Ты же помнишь Он сказал это сам.

– Уходите… Пока не поздно.

Нет. Ребенка мы напоим слабым маковым отваром, а потом засунем вас в потайной ящик на дне телеги, припорошив сеном. Все продумано, не беспокойся!

– Бегите!

– Нет. Без тебя никуда не уйдем. Учти, если что то сорвется, наши следующей ночью обязательно пойдут на штурм крепости! Представляешь, сколько людей погибнет?

В наступившем молчании отчетливо раздался шум в коридоре над лестницей. Более ждать было нельзя, и Тимка ринулся туда.

«Вот и взятое напрокат оружие пригодилось! Плохонькое, но нам не на стенах биться!»

Когда он подбежал к комнате городского головы, было уже почти все кончено. В свете теплившегося свечного огарка из-под кровати выползало пятно черной крови, на одеяле комом лежала женщина.

Тимку, перекорежило. Молодуху было жалко, хотя он сам и отдал приказ валить любого, если есть хоть малая вероятность, что тот позовет на помощь.

Сам панок лежал рядом с порогом, зажимая рану в боку. Струйки крови сочились у него между пальцев, растекаясь темным пятном на рубахе, но в своей ненависти, полыхавшей в глазах яркими огоньками, он даже не замечал этого.

Однако молчал.

А что прикажете делать, если силы неожиданно кончились, а острие чужого ножа засунуто под подбородок?

– Кто повеление тебе передал Важену в неволе держать? Куда ветлужцев продал?

Давление клинка ослабло, но это лишь дало повод лежащему плюнуть в сторону Тимки.

– Поставлю вопрос по-другому. Видел такое колечко раньше? К нему еще бляха прилагается… – витой железный ободок на грубой конопляной тесемке на миг показался из-за выреза рубахи, чтобы вновь опуститься на место. – По глазам вижу, что хотя бы слышал и понимаешь, что своими словами я разбрасываться не буду! Так вот, если ответишь, как все было, то Овтай и его ближники не будут мстить твоему роду… Иначе вырежут и старого и малого, в том числе семью твою, которую ты спровадил подальше от ратных баталий, что могут в крепости случиться при проходе суздальцев! Это его твердое обещание, данное мне лично. А от себя добавлю, что если будешь упорствовать, то мы всем расскажем, на что ты обрек своих ближайших родичей…

Ждал Тимка недолго. Для панка умереть было не страшно. Хоть и городской голова, но вышел из воев, не чета своему служке. Страшно было за своих. Кровная месть не щадит никого, а род Медведя подмял под себя многих и многих.

Слову же в эти времена верили.

После озвученного признания Тимка еще раз повторил обещание пощады всему роду, а потом взялся за нож. Самые неприятные вещи надо делать самому, чтобы отчетливо понимать, что ты требуешь от других. Тимку так научили.

Потом его вырвало.

«Будь ты проклят, инязор!»

* * *

Пробуждение было не слишком приятным. После полуденного кошмара, напомнившего о былом, слегка болела голова. Тем не менее, Тимка потянулся, разворошив колючее, до одури пахнущее сено, и приподнялся.

Его «лежбище» было устроено на самой верхушке копны, медленно трясущейся по тесной лесной дороге. Ветки деревьев почти задевали Тимку по волосам и иногда вырывали вокруг него клочки подсохшей травы, остававшейся висеть на деревьях неопрятными космами. Казалось, что деревья вокруг были плотоядными…

«Ну ладно, травоядными!»

Рядом сопела Радка, измотанная бдением у постели девчушки, чьи родители приютили их прошлой ночью. Та все время металась в бреду и даже ему пришлось несколько раз вставать пополуночи, чтобы заварить какие-то травки и поменять компрессы. Если учитывать, что пробыла Радка почтовой лодьей, сразу ринувшись на перекладных на его поиски, а перед этим еще и провела неделю около постели его отца, медленно отводя того от края могилы, она должна была спать мертвым сном.

Однако веки дрожали.

«Вот как можно одновременно спать не спать?!»

Тимка не выдержал, дернул из кучи подсохшую соломинку и метелкой прошелся по нежным Радкиным ушам, выглядывающим из-под сбившегося набок платка. Поднявшийся в ответ маленький кулачок ясно высказал мысль о недопустимости подобных экспериментов.

«Ну и спи… заспиха!»

Возчиков сверху было не видно.

Точнее возчицы, тети Мани, здоровущей бабы в самом соку, при этом называющей себя старой дряхлой развалиной. Как-никак сорок лет. Однако зубы у нее были в целости, а характер остался на старости лет все такой же шебутной.

Вот и сейчас она что-то напевала, сидя на облучке. Если и прерывалась, то только для того, чтобы поругаться с лошадью, медленно тащившей, по ее мнению, себе прокорм на зиму. Корила ее всячески, и даже подгоняла хлыстом, но та отвечала пренебрежительным фырканьем, ничуть не прибавляя шаг.

Для тетки подростки были всего лишь сезонными работниками, которых ее дальний родич попросил подвезти до деревни. Вот только она не скрывала сомнений, что они там могут найти себе работу.

Нет, летних дел было невпроворот, но по ее мнению все, на что детишки могли рассчитывать, это скудный прокорм в обмен на обильный пот и толстую корку трудовых мозолей. Даже проворность, с которой мальчишка помогал ей метать сено, ничуть не убедила ее в обратном.

После того, как Тимка зевнул, огласив окрестности протяжным стоном, Маня тут же перекинула свое внимание на него.

– Поднялся, красава лесная? Отряхайся и спускайся снедать, пока твоя невестушка дрыхнет! Выкладывай на общую тряпицу, что там у тебя есть, полдень уже.

Тетка весьма бойко разговаривала по-словенски, пусть и со своими особенностями. Собственно, а чего не толковать, если и происходила она из одного из многочисленных славянских племен. Название Тимке ничего не говорило, но он подозревал, что была она из тех, кого булгары называли мурдасами, и кто с давних пор жил в окрестностях Суры.

Пускало ее племя, конечно, себе кровь от эрзян, черемисов, да насельников с Дона, пришедших с русами, но в основном роднились со своими. Хватало деревень в округе.

Так что говор, был особый, но слова почти все знакомые, а если понимаешь мордву, то и все. А к той Тимка уже привык за два года. Тетка тоже осознавала то, что он говорил, хотя переспрашивала нередко, и тогда ему приходилось подбирать другие слова.

– Красава, а красава, слышишь ли? Скажи, что это ваш староста мне телку на лошадку сменял, а? Изъяны у нее или просто характер злобный? Ты мне правду говори!

– А не станешь на меня злиться за правду эту?

– Да больно надо! Я вообще не обидчивая!

– Так нетель ты сменяла, а не телку, – поделился Тимка уже устаревшими сведениями. – И за то твой родич с тобой сеном поделился, за три дня не вывезешь. И мне он не староста!

– А то я не вижу, кто ты есть! Не с Ветлуги ли?

– Ага, оттуда.

Тогда ваш староста, ваш… К вам переметнулся!

Деревенька, куда они направлялись, хоть и числилась под ветлужцами, но, по сути, осталась под управлением Веремуда. Того самого кто вывел полусотню Ивана на белый свет из таежных мордовским лесов. А что? С остальными русами в набеге на воронежских ясов не участвовал? Бунт против ветлужцев не поддержал? Вот и остался при своих, ему даже кое-какие отступные за землю дали.

А уж почему Веремуд ни слова поперек новых хозяев не сказал, из-за того ли, что его брат фактически заложником стал, или потому, что Иван его сына вылечил?.. Так в голову за потаенными мыслями ему никто не лез, а старой чадью ветлужцы не разбрасывались, как впрочем, и остальные, На бережливости родовой знати любое государство строилось, хоть булгарское хоть русское.

– Ну и что. Он же тебе родич, а не мне!

– Родич… Оглоед он, а не родич! Так знала, что надует! Ах, я и подумать не могла, старая, что скотина не праздна! Ведь на случку не водила! Нешто сынок мой недоглядел?

– Но лошадка ведь нужна?

– Нужна, соколик оно ведь и буренушку жалко! – Маня чуть подождала и с вызовом спросила. – А, знаешь ли, хлопец, сколь такая молока давала бы? До трех ведер! А у меня два десятка коров на выпасе!

Вспомнив, что это именно он потратил подотчетные деньги на выкуп племенной скотины, и ему еще из-за них отчитываться, Тимка вздохнул.

– Видать из-за этого староста и взял. Да ладно, Мань, куда тебе это молоко девать?

– Как это куда?! – непритворно возмутилась та. – Вот, на, попробуй! На ржаном квасе! А этот и вовсе губчатый, с закваской из перетертого желудка ягненка! Сам ешь, девке твоей я оставлю…

Тетка развернула холстину и притянула ему два небольших кусочка сыра, которого, если говорить честно, Тимка не видел уже давно? И если тот, что на квасе, был отдаленно похож на обычный творог, который на Ветлуге как раз таки называли кислым сыром, то губчатый…

Рот наполнился слюной, и Тимка в несколько заходов отправил предложенное лакомство, за щеку, а потом еще и аккуратно подобрал прилипшие на ладонь крошки. Голодный желудок довольно заурчал, и жирная масса с кисловатый молочным запахом быстро рассосалась, проваливаясь в утробу.

– Вкусно, второй кусок и вовсе на брынзу похож! Еще бы ржаную горбушечку к нему, – облизал измазанные пальцы Тимка, – вот было бы счастье!

– От хлебушка и я не отказалась бы, да зерно еще по весне кончилось, – мечтательно и одновременно печально произнесла Маня, и почти без паузы продолжила. – А еще я сухой сметанный делаю. И на желудках телячьих, этот еще тверже и хранится дольше.

– А у нас нельзя губить телят[32]32
  Нельзя губить телят – «…Телятины все упорно сыздавна, не знаю по какой причине, избегают до того, что царь Иван Васильевич приказал бросить в огонь рабочих, строивших крепость в Вологде, за то, что они, вынужденные голодом, купили и зарезали теленка…» (Я. Рейтенфельс. Сказание о Московии)


[Закрыть]
. Совсем.

– Мясо их нельзя исти? Нечистым считается?

– Да как-то, не спрашивал… Нельзя и нельзя! Если молодь заколешь, могут и плетей всыпать от всей души. А на Руси, говорят, еще хуже…

– У нас со скотиной легче, – пожала плечами Маня, – потому и запретов таких нет.

– А хранишь сычужный сыр где, в погребе?

– Сычужный? – Майя посмотрела на него недоуменно, но потом что-то вспомнила и рассмеялась. – Ведь точно, сычугом половцы часть желудка зовут! А храним сыры в бочонке с маслом. Не черствеют, да и само масло не горкнет.

– Вот отчего пошла пословица «как сыр в масле катается», – усмехнулся Тимка. – А ты богачка, оказывается!

– Тю красава! – вновь возмутилась та. – Ты думал это все мои буренушки?

– А чьи же?

– А хозяина нашего, Веремуда! Чтоб вас разобрало пополам да в черепья!

– Нас, не его? Ты словно и не рада тому, что его землицу вашей общине передали?

– А что радоваться? хмыкнула Маня. – Ей мы и так пользовались! Веремуд всегда по чести наделы делил, и большинство хозяев оставались довольными.

– Большинство?

– Кто не оставался, тот молчал как рыба в пироге, потому что Веремуд так сказал! А как без него дележка началась, мужи наши не по разу передралась, чтобы себе лучший кусок урвать, и в итоге засеяли позже и на треть меньше! Сип вам в кадык, типун на язык, чирей во весь бок!

– И урвали?

– Кое-кто урвал… Ух, мироеды проклятые! – ощерилась Маня. – Чтоб их разорвало вместе с вами! Ничего, следующей весной поквитаемся.

– Так нас ты за что хулишь, тетка? Разве мы что-то себе забрали? Все вам, все общее!

– Общее, красава, значит ничье!

– Ну, в чем-о ты правильно мыслишь. В этом деле главное не перегибать палку… Ну так мы и, не перегибали, за вас ничего не решали!

– Надо было всего лишь землю меж нами поделить по справедливости, вот и все!

– Ха! Маня, что такое справедливость каждый понимает по-своему! Кто-то и корочкой ржаной довольствуется, а кому-то и каравая мало. Вот скажи, зачем нам в вашем болоте лягушек пугать? Потом еще и виноваты окажемся!

– Зато поделили бы! Так или иначе!

– И как нам всем угодить! – удивленно вскинулся Тимка и припомнил общину, к которой была приписана школа. – Вот у нас, к примеру, решили, что в личном владении будут лишь огороды, пашня же должна быть общая. Тех же, кто на такое не согласился, отселили на хутора, выделив собственные наделы и всем обществом перенеся им дома!

– Ишь ты!.. Времени не жалко было срубы изгоям перекладывать?

– Да что там трат, дом по бревнышку разобрать и в другое место перевезти? Хотят сами хозяйствовать? Флаг им в руки и барабан на шею, за частоколом место освободилось! А еще без них ругани меньше, да и хлеб без межей убирать не в пример легче стало. Пустил конную жатку по общему полю и знай снопы складывай всем миром. Это тебе не руками клочок земли обрабатывать!

– Вы бы еще жен общими сделали, – недовольно процедила Маня. – Кому-то тоже неплохо было бы!

– Лишь то, что руками людскими создается, поделить можно, – осторожно возразил Тимка, скрывая улыбку, – а бабы, под это описание не подходят. Так что пусть сами как-нибудь… распределяются!

– Ага! Скотина вот тоже не руками делается, – не приняла его шутку Маня. – Но Веремуд ее забрал себе подчистую!

– Так большую часть он со степи вроде привел? Его скотина? У вас же до того мор был, сначала людей покосило, а следующим годом и живность? Так?

– Так, да не так! В степи он лишь мошну свою набил, а скот скупал по соседям!

– И какая разница? Все равно, вам все отдел…

– А как по-другому? Он не должен был заботиться о людях, что на его

земле трудились?! – не на шутку разошлась Маня. – Это вы пришли, и выкинули нас на волю вольную с пустою сумой! Идите и побирайтесь, как хотите! На себе первый год пахали, корягу вам в бок! Что нам толку с той земли, если кроме нее у нас ничего нет? Хорошо, что этой зимой мужи наши в пояс Веремуду поклонились, да вернули старые порядки!

– Это как?

– А вот так! Старостой его выбрали, да повинуются, как отцу родному, защитнику нашему! Он и скот обратно раздал! И зерном посевным поделился, которое мы подъели дочиста!

– Небось, часть урожая придется ему отдать?

– И что с того? Зато отсеялись на всех угодьях А то годом раньше, чтобы семьи прокормить до того доходило, что лес вокруг деревни весь вырубили да пожгли на уголь для вас, лихоимцев!

– То есть холопами легче?

Маня недобро посмотрела в сторону Тимки и постучала пальцем себе по лбу, констатируя умственную неполноценность собеседника.

– Да хоть холопами, лишь бы выжить! Мы первый год с голодухи едва не окочурились к весне, одной оболонью[33]33
  Заболбнь, оболонь, блонь или подкорье – наружные молодые, физиологически активные слои древесины стволов, ветвей и корней. Молодая заболонь некоторых деревьев пригодна для употребления в пищу.


[Закрыть]
вкупе со ржаной мукой и спаслись! Хорошо еще взял меня Веремуд за скотом присматривать, а то так бы ноги и протянула со всем семейством своим!

– До сим пор работаешь на него?

Ага, только ныне на своем подворье, два десятка голов хозяин мне выделил от щедрот своих.

– Всего-то?

– Так то коров, а мелкой живности и не счесть! Да и не потянуть мне больше, хоть все семейство на покос поставлю.

– А никаких условиях выделил?

– Половина приплод моя, а за недостачу головой отвечаю,

– А сыр?

– Для семейства чуток оставляю, но в основном Веремуду отдаю, – обреченно пожала плечами Маня и добавила. – Но боярин он справедливый, помогает с сеном и зерном, потому не одним молоком живем и даже одежку зимнюю справляем понемногу.

– А муж чем занимается? Дети есть?

– Мужа медведь остатним летом задрал, а из детей у меня четыре девки на выданье, – Маня осмотрела Тимку с головы до ног, задержала взгляд на дырявой рубахе и печально вздохнула, посчитав, что тот не подходит ей в зятья, – да еще сынок есть, Тар. Этот на годок-другой помладше тебя будет, так что помощников хватает. Мы даже на торг ездим к соседям с сыром хозяйским!

– А что своим скотом не обзаведешься?

– А на что?! – вновь разошлась тетка. Мало того, что вы, ветлужцы нас голыми и босыми на земле оставили, так еще и резу повсеместно брать запретили. А будет Веремуд без резы в долг давать, а?! Других зажиточных у нас нет!

– Мог бы и дать, нешто нельзя помочь соседу безвозмездно или хотя бы за малую мзду? Резу ведь никто не отменял, ее просто ограничили одной двадцатой частью в год, а если общество или школа дает монеты в рост, то десятой. Это не треть и не половина, как на той же Руси ныне доходит, и то лишь тогда там все уменьшилось, когда Мономах постановил как нужно и можно отдавать долги, а было куда страшнее! В кабалу люди на всю жизнь попадали за куль муки! Именно таких заимодавцев с подобной резой мы и хотим искоренить!

– В чем же они провинились? Каждый хочет жить лучше…

– Если не ограничивать таких, сразу появятся людишки, живущие за чужой счет. Кто-то будет в поте лица своего зарабатывать себе хлеб, а кто-то, почивая на перинах, алчно предвкушать, как половину его каравая заберет себе! А еще им подобные обрастают всякой швалью, которая выбиванием долгов занимается! И вместе они будут уже на всю ковригу зубы точить, да еще возжелают кровушки вашей, чтобы ваш же хлебушек ею запить!

– Это да! – мрачно согласилась Маня,

– И нешто нам сдалось потом с такими бороться? Лучше вовсе не доводить до греха! Вон, в Киев граде семь лет назад народ до того довели кабалой да поборами, что он с вилами на купцов-иудеев, да бояр городских поднялся!

– Да будет кто-то давать монеты в рост, за такую малость, как у вас?

– Хочешь больше, так вкладывай в ремесло какое, или скот разводи. Мы только «за»! Вот, к примеру, нешто ваше общество не может растрясти мошну, да твой сыр начать на сторону продавать? Озолотитесь!

– Эх! – Маня с досады махнула на мальчишку рукой. – Да где ж она мошна та! На прожитье не хватает! На это бы монет получить! Хоть бы у тех же иудеев!

– Вот у них точно нежелательно.

– Вот так всегда! – всплеснула руками Маня. – Сначала все дивились ваш покон, а как суд да дело, так это нельзя, то запрещено! Я не говорю про иноземцев разных, но чего бы боярам нашим не разрешить резу по своему желанию снимать? Не каждый будет втридорога лупить!

– Не каждый, Но таких мало, Маня! А в основном будут лупить, потом сами же на них наместнику жаловаться прибежите! Ах, содрали три шкуры, ах, на что нам жить!.. Нет уж! За школы мы еще сможем ответить, большая часть монет оттуда точно в дело пойдет. Да и общину таким правом грех обделять, все таки прибыль в общий карман будет падать, и убыток оттуда же браться. А вот остальных надо прижать, иначе воевода больше времени и. сил потратит на суды и подавление бунтов! И долг с просчитавшегося общине легче взыскивать. На общественные работы, его со стандартной оплатой и все! Не в закупы же мироеду отдавать? Так, глядишь, дойдем до того, что в полуденные страны должника продавать будем! Как же, убытки надо покрывать!

– Уж лучше в закупы пойти, чем ноги протянуть!

– Так создайте общий котел, из которого в трудные времена черпать будет можно! Мы для того и поддерживаем общину, избавляя ее от оброка, чтобы она служила опорой простым людям в гибельные годы! Заставляем всех хранилища под зерно строить, выделяя под это монеты, а потом складывать этот самый оброк туда же! Сами и будете пользоваться в итоге, а то и соседям при желании поможете! – Тимка передернул плечами и выдохнул, успокаиваясь… – Понятно, что если ладу в общине вашей нет, и каждый в свою сторону гребет, то не получится ни черта! А уж если она на грани нищеты… Много у вас тех, кто концы с концами не сводит?

– Да куда не плюнь, мимо не промажешь!

– А школа на Суре? Слышали, что туда можно обращаться за советом и помощью?

– Даже к наместнику в ноги падали! И ничего!

– А о чем просили?

– Как о чем? Зерна на прокорм просили отсыпать, из этого самого вашего котла!

– С чего бы это? Вы туда уже что-то вкладывали? Или вас постигла беда и вы живете по нашим законам, а потому имеете полное право просить наместника открыть закрома?.. То, что у вас каждую весну наделы заново делят и скорее всего из-за этого никто за землей не ухаживает, это лишь ваши проблемы! Сколько зерна собираете? Сам к трем, четырем? Кто за вас ваши заморочки будет решать?

– Да что за ней ухаживать? – озадачилась Маня, не обращая внимания на незнакомые слова из уст собеседника. – Девка она, что ли, на выданье? И так маешься, маешься с ней, работы по горло, а толку никакого!

– Что, осенью не пашете под яровые? Зимой не вывозите навоз на поля?!

– Нешто я спину горбатить буду, чтобы потом мой надел другому отошел и тот… – Маня неожиданно замолчала и зло произнесла. – Да прав ты, малец, грыземся мы меж собой, как собаки в своре. Но вот я рада бы по-другому, да кто меня, бабу, слушать будет? Так что-наместник ваш мог бы не зерном, а чем другим таким как я, обделенным, поспособствовать…

– На него ты не сердись, ему деньги на конкретные проекты выделяют, нет у него лишних!

– Чего выделяют? Куда?

– Деньги, они же куны! Дело наместника следить за выполнением законов, попутно улаживая все разногласия между общинами требованиями воеводы. А монет на это ему выделяют в обрез! Ровно столько, к примеру, чтобы построить хранилища для запасов на голодный год. Или обустроить переселенцев. Или выкупить племенной скот для разведения. То есть чисто воеводскими поручениями он занимается! А обеспечивать вас тягловой живностью или теми же косилками он права не имеет, поскольку такими вложениями у нас занимаются школы, а точнее ремесленники при них, пусть наместник и следит краем глаза, куда они монеты девают! И, кстати, баба ты, или мужик, им дела нет!

– Ой, ли!

– Кунам все равно кто их зарабатывает!.. Вот скажи, стала бы ты делать сыры для школы, если та тебя, молочным скотом обеспечит, а брать будет лишь половину выручки, а не всю, как Веремуд?

– Если бы да кабы, то во рту росли грибы!.. – набычилась Маня, но потом сразу же мечтательно произнесла. – Вот бы выкупить мне моих буренушек! А то ведь как дадут, так и заберут обратно! А пастбища?.. Кто же мне удобья выделит? Даже рядом с выселками, где живу, каждый норовит одинокую бабу на хромой козе объехать!

Маня грозно помахала в воздухе кулаком и тяжко вздохнула.

– Эх! А я бы развернулась…

– Так иди в школу! Без выпаса не останешься! И скотину сможешь выкупить, если научишь школьников сыр варить! На свою половину выручки и сделаешь это в итоге!

– Точно? Не приберут они к рукам мою сыроварню?

– Не приберут. Я в твоем деле не сильно понимаю, но почти уверен, что школе оно много не принесет, а вот наладить под него механизацию, да продавать всякие маслобойки, сепараторы и оборудование для сыроделия вместе с посудой нужной и твоими рецептами…

– А с выпасом как?

– Ну… Думаю, тебе надо заявить, что жить будешь по ветлужским законам, тогда наместник или глава школы тебя выделят в другую общину, которой земли прирежут без обид! Возьмут от старой, раз та удержать тебя не может, и прирежут!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю